Текст книги "Аз победиши или Между землёй и небом - война"

Автор книги: Сергей Стульник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Соб-баки! – исторг выпердок. – Псы вонючие!

Попытался приподняться, но Вилли наступил ему на грудь и прижал к полу: – Лежи, мудак, покуда я тебе мозги по бетону не размазал тонким слоем! – однако выпердок, упорный какой тип попался, надо же, не успокоился, схватил мужика за ногу, вознамерился повалить, побороться желая, не иначе; за желание свое мерзопакостное тут же жестоко поплатился, когда Вилли с серьезным, суровым даже, выражением лица, вырвав из хватки выпердковых лап сапог, прикладом пулемета слегка тюкнул дырколиза в висок.

– И не поговоришь с ним толком, – прокомментировал Грэй. – С вырубленным не получится, а вырубать его, я гляжу, приходится постоянно, не везет бедняге.

– Свяжу-ка я его, – решил Вилли. – Раз уж тебе с ним так охота болтать. По мне, так базар один – пулю в глаз.

– Свяжи, свяжи, браток, – обрадовался Грэй. – А то время поджимает круто, всего полтора часа осталось.

– До чего это осталось полтора часа всего? – обернулся на Грэя Неудачник, связывая выпердка. Посмотрел подозрительно. – Слушай, псих, куда мы, собственно, тащимся? Ты до сих пор не соизволил мне сообщить свой стратегический план, который, дескать, пользу Кварталу небывалую принесет на блюдечке! А ну колись, напарничек, с места не сходя, чтоб тебя!

– Слэнг у тебя уголовно-наркоманский какой-то, – пожурил Квайла Грэй. – Колись... Как ветеран УЛага ботаешь, е-мое. Нет, чтобы по-человечески сказать, надоели мне, дескать, недоговоренность, неопределенность, неизвестность, бесцельность, и так далее и тому подобное.

– Вот балабон! – ухмыльнулся Вилли. – Т-твою мать, шоколадом его не корми, дай языком почесать только.

– Истину глаголишь, да! Так вот, Вилли. Спустя полтора... нет, уже час и двадцать девять... минут мы с тобой отправимся в мир иной, как ты изволил выразиться совсем недавно. И разыщем мы в иных мирах с десяток крутых парней. Команду себе наберем, словом. Для выступления в высшей лиге. Потому как вдвоем с тобой мы, к сожалению, еще не команда. Хотя, должен тебе сделать комплимент, мужик ты славный, и общему делу нужный донельзя, это я тебе говорю. Проблем с набором команды будет немало, так что не трепи мне нервы, о'кей? У меня и без того голова уже болит, когда начинаю экстраполировать, удастся нам или не удастся собрать всех до кучи. Однако, если мы всех соберем, вот тогда-то настоящая драка и закипит. Такие дела.

– Тьфу ты, дерьмо!! – выругался Вилли. – Тебе мало в Кью Эс крутых мужиков, псих?!

– Крутых мужиков в Квартале навалом, ты прав, браток, но именно тех, что позарез нужны в нашей команде, не водится. Помимо тебя. Высшая Лига, брат, это... это, твою мать, не хухры-мухры! – Грэй раздраженно сплюнул. Я потратил уйму времени, чтобы установить временные и пространственные координаты нужных парней, и мои старания увенчались успехом, знаешь. Теперь следующая фаза. Общий сбор. Ты – первый. Не последний, надеюсь. Я бросил свой дом и вышел на Дорогу, за Стенку, туда, где я нужен, не для того, е-мое, чтобы останавливаться, я намерен дойти до финиша, до победного или бесславного. Я уже давно шляюсь по местам, городам и весям, смахивающим весьма на декорации, построенные для съемок боевиков, знаешь. Сначала даже потрогать хотелось, не бутафория ли, не фанера... Много чего поспел повидать, пережить, повстречать людей, ужасно смахивающих на растиражированных крутых героев этих самых видеобоевиков. Однако чую, что главные сюжетные ходы и линии еще впереди, ожидают за новым поворотом... Ну что ж, останавливаться поздновато, хотя теперь мне кажется, что зря я бросил свой дом... Тяжко это, брат, знаешь, по Дороге идти. Но иду, черт бы ее побрал. Я ей докажу... – Грэй замолчал и бросил взгляд на связанного выпердка, – ...что не все такие, как он. Был и есть... И что война, раз уж не получается в мире и согласии – не единственный возможный путь. Есть и третий. Обязательно должен быть. Не только черное и белое, но и середина, соединение – серое. Может быть. Однако пока мы находимся в состоянии объявленных военных действий, будем воевать. Ох, и будем же... Он, сдается мне, в себя возвращается, Вилли. Отойди подальше от него, я поговорить хочу.

Вилли, внимательно, с напряжением всех извилин, выслушавший напарника, много чего не понял. Но для него это уже не было главным понять, чего хочет Торопыга. Для себя он решил одно: этот парень знает, чего хочет, и знает, как добиться желаемого. Непреклонный мужик, почувствовал Вилли сердцем, душой, чем там еще, черт возьми... И надобно ему помогать. Вот.

Непреклонных людей Вилли всегда уважал. Он сам такой, Вилли Квайл по прозвищу Неудачник. И он знает цену этому свойству. А другие не выживают. Подыхают, либо в выпердков обращаются. В мире, где родился и живет он, Вилли. Не обязательно быть самым быстрым стрелком или самым ловким рукопашным бойцом. Но быть сильным духом – ОБЯЗАТЕЛЬНО. Иначе ты – не мужик. И не человек, стало быть. Так, кандидат в коты.

– Слушай, Грэй, – спросил он напарника, – а что такое крутой видеобоевик?

Торопыга внимательно посмотрел на Вилли. Вздохнул.

– В определенном смысле, брат, это мир, в котором ты родился и вырос. А теперь заткнись, Безумный Макс, и не мешай мне общаться с этим... дырколизом, ха, как метко прозвали.

Вилли заткнулся. Решил, что больше вопросов задавать в ближайшее время не будет. Все едино из Торопыгиных ответов ни черта не поймешь, умного. Половина слов вообще незнакомых, а простые, знакомые слова ничего не объясняют. Чтоб их. И это, как оно... вот, Е-МОЕ.

– Скажи, несчастный, – обратился Грэй к выпердку, бешеным взором пожирающему мужиков, без звука им говоря, что, поменяйся он с ними местами, на кусочки их разрезал бы без раздумий, предварительно поимев во все естественные и не очень отверстия туловищ и конечностей, – кто тебя сюда послал?

– Хозяйка! – ответил ноночий раб. Он не считал нужным это скрывать.

– Так я и думал, – кивнул Грэй. – И она тебе сказала, что здесь ты найдешь... некую вещь, которую ты должен забрать? – он поднял вверх правую руку. Сверкнул браслет. – Вилли, посвети фонариком, на улице уже ни хрена света нету, пусть он хорошенько рассмотрит... что-нибудь вроде этого?

– Я вижу, – с ненавистью выдавил выпердок, – да, что-нибудь вроде. Точно не знаю.

– Щуп где? – спросил Грэй.

– В нагрудном кармане...

Торопыга тут же вынул из указанного кармана какую-то маленькую коробочку и спрятал куда-то под свой балахон.

– Но не сказала, что штучка на руке или в кармане у мужика будет?..

– Сказала, – выдавил кот, – и велела звено все на захват привести, но я думал, что опережу...

– Ага, – заметил Грэй. – Выслужиться хотел, прогнуться. Она сказала, значит, что мужик, с этакой штучкой на запястье или в багаже, придет в... – он посмотрел на браслет, – ...в полночь, то есть через час и девятнадцать минут, и чтоб...

– Да-а-а!!! – заорал выпердок. Задергался, пытаясь освободиться от веревок. Но Вилли скрутил его добросовестно, от души.

– Дерьмо. – Спокойно сказал Грэй. – И она до сих пор меня недооценивает. Звено мудаков послать, чтобы меня захомутать. Надо же. И к тому же могла как вариант предположить, что я приду не один... Эх, никакого уважения к врагу, е-мое. Вилли, нас не уважают. Меня такое отношение обижает. А тебя?

– Обижает, что ты! – подыграл Вилли. Хотя совершенно не понимал, о чем идет речь. – Пулю в глаз, тварям!

– Погоди, успеется... – остановил жестом напарника Грэй. Вилли уже поднял обрез, чтобы всадить выпердку в глаз пулю, а то и не одну. – Скажи, чмо ноночье, твоя хозяйка тебе описывала наружность мужика, с трупа которого ты штучку снять должен был?

– Нет, – более спокойно ответил выпердок. – Приказала, кто бы ни пришел, убить и забрать... Вы же меня не убьете, правда?! – он опять принялся корчиться. – Я же вас не тронул, не убивайте меня... я же все рассказал... – Волосы его длинные, собранные в выпердковский "конский хвост", мотались туда-сюда и били его по плечам...

– Чем мужик от выпердка отличается главным образом, – с омерзеньем в голосе промолвил Вилли, не выдержав, – так это тем, что, когда валяется на полу, связанный нонками, жаждет смерти. Чтобы не превратиться в такое вот дерьмо.

– Хорошо сказал, брат, – похвалил Грэй. – Но это дерьмо сейчас сказануло кое-что гораздо лучшее. Из его слов и, признаться, из мыслей, я заключил, что она до сих пор не знает, что я – не толпа, иначе бы постаралась захватить живым. И не знает, кто я – в лицо. И не понимает отчетливо, какую роковую роль я играю в поставленном ею фильме. Образно говоря. На ее месте я бы, хоть ради перестраховки, сюда отрядил сотни четыре отборных головорезок, из которых по меньшей мере половина слышала бы мысли так же хорошо, как слова. Ну что ж, это отрадно. Инкогнито штука полезная. Очень надеюсь, что сохранить его, как одно из самых мощных средств арсенала, мне удастся и в будущем. Ее подвела гипертрофированная самоуверенность, знаешь, брат. Казалось бы, сам факт существования Квартала мог бы ей намекнуть, что в жизни никогда не получается все так, как хочется. Женщина... Женщина и есть.

– Ох, устал я твой бред слушать, – сказал Вилли со вздохом отчаяния. – Когда уже делом займемся, хоть каким-нибудь?!

– А мы чем занимались?! – возмутился Грэй. И тут же грустно улыбнулся. – Скоро, Вилли. Всего через... – он опять глянул на браслет, ...час и четырнадцать минут, одиннадцать секунд.

– А с этим что? – брезгливо спросил Вилли. – Мудилой грешным?

– Не убивайте меня-а! – канючил выпердок, глотая слезы и сопли. – Я же вам ничего не сделал...

– С этим? – задумчиво посмотрел на ноночьего раба Грэй. – Дай подумать... Он, конечно, не виноват, что таким дерьмом стал... Но, с другой стороны, он таким и был всегда, иначе подавилка его бы не одолела... да, Вилли?

– Угу, – буркнул Вилли. – Из подавилки мужику два пути, в выпердки либо на тот свет...

– Сколько тебе говорить, что на тот свет без тела не попадешь? раздраженно сказал Грэй. – Ну что за прилипчивый самообман, это расхожее выражение...

– Все так говорят, – пожал плечами Вилли. – Уж какое есть.

– А ты сам как думаешь, правильно говорят?

– Хрен его знает. Не думал я об этом, чего пристал?!!

– Спокуха, брат, тихо, не ори. Ну так что с ним делать будем, а?.. Жалко его, конечно, однако он меня видел...

– Чего его жалеть? – удивился Вилли. – Нонки нас когда жалели?

– Ты прав. Не то слово... Ну что ж, свидетелей, советуют бывалые люди, лучше убрать, дабы потом они не убрали тебя самого... Когда-то же надо начинать, в конце концов. С нонками жить, по ноночьи выть. Эх, ма... Кстати, брат, знаешь, о чем этот урод думал, пока топал сюда, меня вязать?

Вилли вопросительно посмотрел на Грэя.

– Он настолько красочно и сосредоточенно, со смаком, так что даже я издалека уловил, представлял себе, какими способами будет иметь извращенный секс со скрученным, закованным в наручники типом, у которого ему приказали взять браслет. Он потому и звено свое не брал, чтоб не делиться. Знаешь, я всякие способы знаю, но кое-что, им воображенное, даже мне неизвестно было. Талантливый, е-мое...

– Ну, кот... – засопел Вилли, поворачиваясь к выпердку.

– А... я... а... – не нашелся что сказать раб нонок.

– Покедова, мужик, – Грэй отодвигающим жестом отстранил Вилли, заметь, комплимент тебе какой напоследок делаю, котик. Хотя ты его, извини, не заслужил. – И Торопыга неторопливо поднял винчестер.

– Не на-а-адо!!! – заорал выпердок, выпучивая глаза, выгибаясь и трясясь как эпилептик в припадке. – Аа-а-а-а-а-а!!!!!!...

Его дикий вопль прервало громкое "бу-бух" обреза.

– Накрой его чем-нибудь, – тихо сказал Грэй. – И не зажигай фонарик, ради бога моего... Хрен с тем, что уже тьма настала кромешная. Посидим в темноте. Покурим, помолчим. С почином поздравить не забудь, Неудачник.

– Ты что, Грэй?! – Вилли редко когда и чему в жизни так изумлялся; никогда даже, быть может, ТАК. Так, что даже назвал напарника по имени, чего не делал, соблюдая мужиковы традиции, никогда. Так сильно он не изумился даже когда впервые с компьютером поговорил. – Это что, первый вражий труп на твоем счету?!!

37. БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ,

каких в этом мире не счесть

– Бра-а-ат, курить е-есть? – растягивая слова, спросил Михаила какой-то прохожий паренек.

..."Полвосьмого уже, она заждалась", – с тайной надеждой думал Михаил, торопясь возвратиться в квартиру Марины. Торопился он с двумя пакетами, набитыми продуктами, в руках. Марина такие когда-то называла "плОстиковыми", и сколько он ни убеждал ее, что, во-первых, они не пластиковые совершенно, а во-вторых, плАстик надо говорить, а не плОстик, она только улыбалась и продолжала говорить по-своему. Ну, нравилось ей, чтобы это слово так звучало, и все тут.

Михаил улыбнулся и сам, вспомнив эту милую деталь. И подумал: "По крайней мере, хочется верить, что ждет...".

В этом городе неплохо обстоят дела с обеспечением населения продовольствием! – удивился он, пробежавшись по магазинам. И очереди небольшие... Фортуна улыбнулась, подкинув подарок: в винном отделе имелся неплохой рислинг! "Определенно, это добрый знак, – подумал Михаил, покупая крымский массандровский "Алькадар", – буду надеяться, что судьба и далее проявит свою благосклонность..."

Маришка такая злая, думал он, торопясь возвратиться, такая несчастная, у нее же глаза кричат, вопят о том, как ей плохо одной жить, как душит ее одиночество... Глаза у нее как у больной собаки, грустные, выразительные. А носик с виду горячий, опять же – как у больной собаки... Это, наверное, после слез... Плачет в подушку, по ночам, да... Еще бы. Самое страшное ощущение – когда плачешь в подушку, сознавая, что никому ты в этом мире не нужна... не нужен... Боже, как я ее понимаю!..

Он вспомнил, как впервые ее увидел. Сколько лет-то минуло, господи?.. Семь с половиной, да. Строгая такая, серьезная, отчужденная, словно не от мира сего. Даже в убогом детдомовском платьице она не выглядела дурочкой, а ля "я у мамы скотница", Королевой смотрелась, на голову возвышалась над окружающими. И глаза... Глаза как у шахматиста в цейтноте: внимательные, подмечающие каждый штришок бытия, каждое движение, целеустремленные, сосредоточенные. Взгляд человека, отлично сознающего свое предназначение и свои возможности, идущего к своей цели, рассчитывая каждый шаг. Никаких шуров-муров на первых курсах, никаких охотничьих рейдов, с умыслом заполучить столичную прописку. Впрочем, уже к концу второго семестра было ясно, что ей подобные амурные варианты ни к чему: аспирантура для нее готовилась уже тогда. Талант, говорили. Дар божий!.. И глаза... какие у нее глаза были... "Кажется, я полюбил ее, как только увидел ее глаза. С первой встречи. Осознал разумом гораздо позднее, когда уже было поздно...". Первые курсы – самое счастливое время... Кроме Светки, с которой в одной общаговской комнате обитала, она допускала "внеслужебные" отношения лишь с ним, Михаилом. Вначале оказались объединены общей темой, совпадением научных интересов, заветной мечтой, угнездившейся в сердцах и умах с детства. У него – с тех пор, как заболела мама, у нее – с того черного дня, когда погибли родители... Бились над темой несколько лет, позднее – он в одиночку копья ломал, и кажется, наконец-то появилась надежда, сейчас, именно сейчас... "Ты нужна мне сейчас как никогда, Мариш... И не только мне. Теме нашей... Конечно, если ты скажешь – брось, я брошу. Ради тебя – все, что хочешь. Но как было бы великолепно... не бросать тему, а снова, как раньше, вдвоем работать, ну и, конечно...". Но об этом он боялся даже мечтать, опасался сглазить. Официальный предлог приезда: приглашение Института вернуться, он добивался его целый год, только он один знает, каких унижений ему это стоило, и ему таки поверили, поверили, что ее можно реабилитировать... Первые курсы – самое счастливое время. На втором – сблизила общая работа. Стали встречаться помимо лекций, семинаров, лабораторий. Прикоснуться к ней боялся, не то что поцеловать. Тем более она как-то, в разговоре по-душам, призналась, что отдаст свою девичью честь только МУЖУ, если сумела сохранить ее в детдомовском аду, то так просто не расстанется... Постепенно Михаил все лучше узнавал ее, и с удивлением обнаружил, что у Марины, поди ж ты, имеются в жизни, кроме науки, другие пристрастия. Автомобили любила самозабвенно, к примеру. Говорила, что машина для нее, – как человек. (Иногда добавляла, правда, что тяга к автомобилям для женщины не очень естественна, но с улыбкой объясняла, что это, видимо, влияние окружающей среды, мира, который построили и властвуют в нем – мужчины, которые во всяких технических железяках души не чают!). Если за машиной хорошенько смотреть, вовремя ремонтировать, техосматривать, с умом на ней ездить, любить ее: тогда автомобиль ответит взаимностью, послужит хозяину столько, что диву дашься. Так и человек, говорила. Загоняет себя. Отравляет страхом, ненавистью. Губит всяческими противоестественными привычками. Любить надо, говорила. Когда каждый полюбит ближнего и дальнего как себя самого, то исчезнут болезни, войны, смерть даже, наверное, хотя не могла объяснить, необходимо ли бессмертие, не погубит ли оно главное: осознание того, как прекрасна жизнь! Искала вместе с ним корень страха и ненависти. В мозгу искали. Она верно сказала. У человека все в мозгу. Душа – тоже. И чувства. Там и пытались нашарить. И вот он, кажется, разыскал заветный ключик... Клерикалы скажут, конечно: "Кощунство!". "Но, сдается мне, – подумал Михаил, – я таки нашел ее, Душу. Не в пятках, а в мозгу, как Марина предсказала. И даст Бог, то, что я разыскал, не будет применено как мост для переправы в естество человека всех мерзостей, всех извращений, всей грязи, накопившейся за долгие тысячелетия развития вида. Это самое страшное, если я дам возможность использовать отысканный клад во зло, во имя разрушения, а не во благо... Не позволю!!!".

...Окстись, Миша! – просыпался обычно внутренний голос, который Марина когда-то назвала "средством самозащиты разума от души", просыпался извечный оппонент и принимался шептать свои наитрезвейшие доводы, стремясь охладить разгулявшуюся душу и свойства ее, чувства, – ушатом ледяной воды: так называемой "реальной" оценкой действительности. В этом мире, справедливо утверждал внутренний голос, того, что хотелось бы нам, нет. Но мы верим, что в силах его изменить?.. ХА. Ха. Ха. Ха. И еще раз – ха. Ты нашел Душу, говоришь? Ну и что? А думал ты о том, что в самой душе изначально намешано не только добро, но и зла предостаточно? не все ведь зло – атрибут разума. Иначе не было бы всех мерзостей, которые вы с Мариной огульно звали "приобретениями разума". Разве бы допустила Душа, будь она такой добренькой, как ты сейчас пытаешься вообразить?.. То-то и оно. И смотри теперь, кумекай. Это "орлянка", Миша. Бросишь монетку, на аверсе: Бог, на реверсе: Дьявол. Дьявол ведь, разобравшись по справедливости и признавшись честно, – тоже Бог... Только со знаком минус. Черный... "Слушай, Внутренний! – отвечал Михаил, – а не может ли случиться так, что монетка станет на ребро? Кроме черного и белого, должно же существовать серое, как компромисс, как переходная стадия, как золотая середина, а?!". Глупости, говорил в ответ Голос. Никогда монетка на ребро не падала, и впредь не упадет. Нарушение законов, установленных Матерью-Природой для детей своих, в таком случае произойдет. А тех, кто законы нарушает, знаешь, в какие заведения отправляют? Ага, в эти самые. Смотри, накажет тебя прародительница, отправит твой разум, твою душу, твое тело, все вместе, в черные глубины хаоса, в пропасть ирреальности сумасшествия, лишит... Чего лишит, в подобных "разговорах" Внутренний затруднялся сказать. Слова, определения, термина, означающего сущность отличия человека от всего прочего, в природе существующего и живущего, ею порожденного, Михаил не знал и не придумал. Поэтому и называл ДУШОЙ то, к чему стремился, что искал и что нашел, даст Бог, во благо Человечеству (тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо три раза, и скрещенными пальцами по дереву постучать!..), то, что делает человека именно человеком, а не скопищем молекул разных химических элементов.

– ...Все оказалось немножечко не так, Мариш, – сказал он, когда понял, что нащупал кончик ниточки, зацепился краешками пальцев за первую ступеньку веревочной лестницы, болтающейся, как скаженная, под вертолетом, в котором – Цель, и в который – надо взобраться. – Хотя, в общем и целом, направление ты указала верное...

"Фантастику читать необходимо было, Мариш. Я понял это слишком поздно, поэтому и блуждал в потемках, вслепую тыкаясь в запертые двери, покамест один умный человек не подсказал, что одна, две головы, даже самые умные, даже самые гениальные, – это хорошо, а тысячи, десятки тысяч голов: гораздо лучше!.. На определенном этапе развития вида Хомо Сапиенс, одолеваемый размышлениями о собственной сущности, начал догадываться, где искать, и выразилась его догадка в форме гипотез и предположений, облеченных в литературную форму; не мы с тобой одни искали, понимаешь... И обобщить, сконцентрировать догадки тысяч, вылущить зерно истины: вот чем заниматься было необходимо. Твои мысли о неисчерпаемости и неограниченности запаса возможностей человека, изначально заложенных в его естестве, – не только твои мысли, Маришка, хотя ты и породила их самостоятельно, я ведь знаю, ты ничего подобного в жизни не читала, только высоколобые трактаты, весьма далекие от беллетристики. Они всплывали из глубин подсознания у многих и до тебя, до меня, у многих до этих многих... И волновая, "биополярная", как ты говорила, природа Души: провидение твое верно, но ты забыла, что человек – существо, из тех же химических элементов слепленное, что и Природа, породившая его, и подвержен законам Химии не в меньшей степени, чем твоего бога по имени Физика... А химия это тело. Материальная ипостась. Метаболизм, обмен веществ не стоило сбрасывать со счетов, а ты сбросила, и меня сбила с толку. Плоть – могучий фактор, а плоть, Мариш, – это _х_и_м_и_я_. У древних были свои боги, у нас, поставивших во главу угла Бытия Ее Величество Науку, – свои. Пантеон целый, а мы с тобой, любимая, служить пытались одному лишь. И копошились в лоне Церкви его несколько лет... Не знаю, как ты ныне, а я, спасибо умному человеку, подсказавшему путь, взглянул на проблему гораздо шире. И результат, мною на данном этапе полученный, если пользоваться несколько непривычной терминологией – ну чистый тебе SCIENCE FICTION!.. Мне и в голову не могло прийти, что будет так. Но – так. Правда, умный человек сказал, что чистой наукой и не пахнет, скорее уж SCIENCE FANTASY... Ну, может, он и прав. Ему виднее, он хорошо разбирается в тонкостях терминологии, а я не очень. И вообще, он, безо всяких костылей, которые мы с тобой столько лет тщимся изобрести, сумел встать на ноги. Судьба у него такой, говорит. Но мне, тебе, другим, – необходимы костыли, чтобы научиться ходить. Подняться из грязи, в которой копошимся, встать на ноги, и зашагать по дороге, не ковылять по обочине, натыкаясь на пикники, устроенные залетными компаниями, без костылей по дороге топающими. А там, глядишь, и подпорки себя изживут, и мы свободно зашагаем, костыли отбросив, себя исчерпавшие... Если не обратим костыль в дубину. Костылем, знаешь, черепушку во как эффективно проломить при желании можно. И об этом, кстати, настойчиво предупреждают люди, раньше нас с тобой до многого додумавшиеся, но в отличие от нас с тобой, пытавшихся воплотить свою идею в науке, и в отличие от Умного Человека, воплотившего ее (хоть и не сразу, но со временем) в практическом применении, вынужденные всего лишь писать книги...".

– ...Куда он делся, – растерянно промолвил Михаил, стоя у телефона-автомата, подле лестницы, ведущей вниз, в туалеты. – Ну ничего, позжее звякну, даст бог, застану...

Он бросился к этому телефону, как только очутился внутри здания, даже багаж не стал сразу получать. Звонил перед вылетом из дому, но сплошные сбои автоматической АТээС связаться не дали, а заказывать не оставалось времени. "Накануне вечером надо было звонить! Или ночью! – укорил себя Михаил. – Болван этакий, забыл друга!.. Уж извини, все мысли Маришка заполонила...".

Наверстывая упущенное, торчал у лестницы, ведущей в туалет. Длинные гудки пронзительным укором сверлили ухо. Опоздал, черт подери, подумал Михаил. Повесил трубку за то, что не дала связи, и побрел вниз, отливать отходы процесса обмена веществ.

Звонил через каждые пять минут, бродя по аэровокзалу в ожидании автобуса, уже получив багаж. Даже записал номер, который, в общем-то, знал наизусть, для верности на бумажку, аккуратно подписав, чей, и держал ее перед глазами, когда крутил диски. В последнее время, чувствуя, что становится рассеянным из-за громадности обрушившихся проблем, взял за правило делать всякие подстраховочные шаги. Особенно после того, как понял, что всяких злобных самовлюбленных "стасиков" гораздо больше, чем людей, и даже сходил на всякий случай к нотариусу... Звонил в городе, не пропуская ни единой будки таксофона, как ловелас ни единой юбки не пропускает мимо, не ляпнув ей хоть парочки слов. Правда, телефоны в будках, как и женщины, бывают трех категорий: красивые, некрасивые и старые, то есть работающие исправно, работающие со сбоями и вообще не работающие... Как бы там ни было, телефоны всех категорий взаимностью не отвечали, и масса повешенных трубок отмечала путь Михаила к двери с надписью "ГОРСПРАВКА". Путь оказался длинным, ломаным, киосков справочных, в Москве торчащих где надо и не надо, в упор не виднелось, а инструкции остановленного и спрошенного на предмет местонахождения искомого учреждения пожилого гражданина сугубо интеллигентной наружности, на поверку оказались чисто кретиническими, сусанинскими даже, будто дедуля наметанным бдительным глазом ветерана эМГэБэ узрел в Михаиле связника, идущего на явку резидента, и с дубовым коварством истинного патриота отправил агента империалистических спецслужб прямым ходом к проходной родного министерства. Потому что когда Михаил, в точности следуя вышеупомянутым инструкциям, пришел, куда было сказано, то с изумлением обнаружил, что уперся лбом в... Областное Управление КаГэБэ. "Ого-го, подумал он, – или я бестолочь последняя, или дядя только-только из желтого дома на каникулы отпущен".

Продолжая изломанный, как судьба Родины, путь к заветной "горсправочной", он вышел на широкую улицу, пешеходную, вроде Арбата, следуя инструкциям молодого бородача богемной наружности, к которому решился обратиться – для разности масштабов, вероятно. Бородач коротко махнул рукой: "Иди прямо, до Советской, потом направо поверни, смотри по левую руку...". Пешеходная улица и оказалась Советской. Повернул направо, и, верно, по левую сторону улицы, не доходя и двух кварталов, с облегчением углядел дверь с заветной надписью, ведущую внутрь массивного дома эпохи сталинской солидно-помпезной архитектуры. "Наш человек!", – с благодарностью подумал о бородаче.

Гипотеза подтвердилась практикой. Написал на бланке данные, уплатил пятиалтынный, и спустя десять минут получил координаты местожительства любимой женщины. Спросил миловидную "горсправщицу", как добираться, и по Советской вскоре дошел к проспекту, именованному в честь самого главного, пятибуквенного, вождя революции. Троллейбус, посоветованный девушкой, проигнорировал, четверть часа поголосовал, что твой депутат ВээС времен шестибуквенных (первого и второго) и семибуквенного вождей, и в конечном итоге загрузился в салон коричневого "москвича", "тезки" с шашечками на боках. (Если бы ему пришлось ехать на улицу, названную именем восьмибуквенного вождя, вот была бы хохма! но этим именем улицы пока не называли, а может, никогда и не назовут... А то получился бы сплошной "революционный путь".) Включенное радио ловило в эфире и через динамики извергало в салон жесткий ритмичный дэнс-мьюзик, и настроение несколько поднялось. ("А твоя догадка, друг, что музыка – как программа, – верна! подумал в этой связи. – Каждая песня – как дискета. Не то слово.") Расплатившись с "шефом", метнулся к ближайшему таксофону, оказавшемуся "красивым", и еще раз получил в ухо длинными гудками. Казнил за саботаж еще одну трубку и пошел к Марине...

...последний раз попытался дозвониться, когда с пакетами, полными закуски и рислинга, торопился вернуться в квартиру отшельницы с глазами, как у смертельно больной собаки. У нее всегда были самые выразительные на свете глаза, но страдание умирающей от боли ненужности и одиночества Души, изливающееся во взгляде их сейчас, превзошло все мрачные прогнозы Михаила во сто, в тысячу крат...

И последний раз проклятые длинные гудки растерзали барабанную перепонку, вздули чувство вины перед другом из маленького воздушного шарика до размеров аэростата.

Но Маришка заждалась! – подумал Михаил, приговаривая к повешению очередную телефонную трубку. Надо торопиться. "Боже, как я соскучился по ней... Черт побери всех Стасиков в этом мире! Но должны же во мне найтись силы, чтобы вытащить ее из ямы одиночества, куда падает, падает, падает женщина, которую я люблю больше жизни, больше себя, даже больше Ее Величества Науки... Они есть во мне, Мариш, я знаю. Только не нападай на меня, как каратэист, с воплями "Йя-я-а!", не бей насмерть сразу, дай мне шанс, и я отогрею твою озябшую Душу..."

Он отлично помнил, как она втрескалась в Стаса. По общему мнению, ей грозило остаться старой девой, всем казалось, что, помимо Науки, ее в этом мире ничто не привлекает. И когда Стас как-то в курилке восьмого этажа поспорил с парнями, что закадрит "кандидатку в академики", все, кто присутствовал, долго давились дымом и смехом, не верили в его успех на этом конкретном фронте, но триумфальный покоритель сердец, институтский Съемщик N_1, забожился и сказал, что клянется собственными гениталиями, а в его устах подобная клятва смотрелась серьезной гарантией. Кроме того, парни выставили залог, что-то около трех кусков собрали в шапку по обычаю, и в случае неуспеха Сахновскому предстояло выставлять "квас" на соответствующую немалую сумму. Отступать ему было некуда. "Отступать некуда. Позади – Москва!". (Политрук Клочков) Сиречь – эНКаВэДэшные заградотряды с приказом расстреливать из пулеметов каждого, кто хоть шаг назад сделает. Подвиги – совершаются, когда никакой альтернативы не остается, сказал один циник. Нормальный человек на амбразуру полезет только тогда, когда испробует все прочие способы и грохнет все гранаты.