Текст книги "Илья Муромец (СИ)"

Автор книги: Сергей Пациашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Я из села Карачарова, владыка, – отвечал Илья.

– Ты уже охотился прежде не кабана?

– Нет, владыка.

– Хм, ты мне нравишься, Илья Карачаровец, в тебе есть великая сила. Я ничего подобного ещё в жизни не встречал.

Глава 3.

Муром.

Илья отличился перед горожанами, не попав ещё в город, а вместе с тем обеспечил себя едой на долгие дни. Целая треть кабана досталась ему, ровно столько же получил и Полюд, который разделил свою добычу поровну со своим любимым Хельги, а тот половину своей доли отдал тысяцкому – Ратше. Остальное раздали прочим охотникам, по большей части Михаилу Ингатичу и тому, кто первым встретился со зверем. Его нашли в лесу полуживого, с переломанными костями, в крови и ссадинах. Но раны были не смертельные, и охотник должен был оклематься. Часть своего мяса Илья в тот же день в Муроме обменял на хлеб в местной пекарне, другую часть продал за монеты, остальное просолил и прокоптил в дыму костра. Всё это время Илью не покидал какой-то восторг, странное чувство удовольствия, которое сопровождало его повсюду. Всё в городе поражало юного гостя, всё вызывало в нём восхищение. И большое обилие людей, коней, собак, собранных в одном месте, и изобилие всевозможных товаров, и здания прежде невиданной высоты. Первое время совершенно ничего не хотелось делать, хотелось лишь наблюдать за людьми, за их поступками, разговорами, манерами. Хотелось учить и учиться, перенимать буквально всё. Это счастье ученичества сразу выдавало в Илье выходца из деревни. А кроме того, его образ жизни. Карачаровец не искал себе крова и спал на траве под открытым небом, не искал себе никакого труда, подолгу слонялся по улицам без дела, всё расспрашивал и интересовался, отвлекая людей от их занятий. Многим даже нравилось беседовать с Ильёй, видя его живой интерес. И муромчане принимались ему рассказывать про особенности своих занятий, про городские слухи, про свою родню – про всё. Илья всё слушал с интересом и живо поддерживал любой разговор. Правда, когда он слишком увлекался и начинал подробно рассказывать о себе, никто подолгу его не слушал, и вскоре все уходили или переводили тему.

Но всё же, если для себя Илья никак не трудился, то всегда старался помогать другим. Например, с радостью бесплатно или за одну булку хлеба мог помочь мельнику перетаскать мешки муки или подставить ладони какому-нибудь всаднику, чтобы тот наступил на них и взобрался на коня. Илья совершенно не заметил, как через три дня от его охотничьей добычи ничего не осталось. Всё растащили местные бродяги, которые становились ему друзьями, как только он что-то добывал, и избегали его дружбы, когда у него ничего не было. Но это совершенно не огорчало Илью, поскольку он легко добывал себе еды на охоте и совершенно не голодал. Он вообще был очень неприхотлив во всём и всем старался угодить. Последнее только лишь до поры делало местных людей его друзьями. Однажды это должно было доставить Илье хлопот, и доставило. Как-то после дождя на одной из муромских улиц образовалась огромная лужа, прямо у входа во двор. Лужа была столь большая, что обойти её, не промочив ноги, совершенно не представлялось возможным. Илья проходил как раз мимо, когда одна местная женщина пыталась пробраться домой. Она знала хлопца и поприветствовала его словами:

– Хоть бы кто-нибудь досок сюда кинул. Ну невозможно же пройти совсем. Илюша, ты же добрый хлопец, помоги женщине пройти во двор, чтобы не промочить ноги.

Юный карачаровец уже от одной этой просьбы был счастлив и начал искать доски. К несчастью, рядом находилась плотницкая. Возле стены прямо на улице стояли длинные толстые доски. Илья сразу подумал, что раз они не лежат, а стоят, а и не внутри, а снаружи, значит, плотнику они совершенно не нужны. Радостно карачаровец схватил сразу две таких толстых доски и побежал к тому месте, где была лужа. В короткий срок он соорудил некое подобие моста, и благодарная муромчанка с лёгкостью смогла пройти. Однако не успела она скрыться за воротами, как Илью кто-то грубо схватил за рубаху и с силой притянул к себе. Это был плотник, лицо его было полно злости.

– Ты чего вытворяешь, щенок? – прокричал он. Илья с силой вырвался из его цепких лап.

– Я думал, эти доски не нужны.

– Ах, ты думал! – прокричал ещё громче плотник, – не зря тебя называют дурачком. Давай, доставай теперь мои доски из грязи.

Илья неприятно скривил лицо. Было понятно, что, доставая эти доски, он весь перемажется в грязи. До реки путь был не близкий, а солнце уже скоро должно было скрыться за городскими постройками, а затем и за горизонтом. Очевидно, сегодня карачаровец ляжет спать грязный, и только завтра сможет постирать уже присохшую грязь. Уже сама мысль об этих хлопотах причиняла Илье страшное беспокойство. И всё же карачаровец вытянул на себя одну грязную доску из воды. Плотник отошёл назад, чтобы брызги на него не попали, а Илья меж тем по второй доске перешагнул на тот берег и вытянул доску на себя.

– Ты чего вытворяешь? – крикнул ему плотник, но Илья уже бросился бежать. В луже он промочил ноги и немного перепачкал штаны, но в целом остался чистым. Очень быстро Илья выбрался на центральную улицу, где смог, наконец, перевести дух. Он был уверен, что плотник за ним в лужу не полезет. Но тот оказался слишком настырным и злобным. Только Илья почувствовал себя в безопасности, как тяжёлая палка сломалась о его спину, причинив большую боль. От неожиданности Илья вскрикнул, а разъярившийся плотник готов был уже набросится на него с кулаками.

– А ну стоять! – послышался чей-то властный голос. Плотник замер, как вкопанный и в тревоге обернулся. Решительным шагом на него наступал сам тысяцкий.

– Ты чего вытворяешь, сукин сын? – выругался Ратша.

– Он мои доски украл! – вымолвил в ответ плотник, – а возвращать их не хочет.

– И за это ты хотел ударить его по лицу?

– Ну... ведь... я..., – растерялся плотник.

– Убирайся прочь, мужик, и передай всем, кто прикоснётся к этому красивому лицу, того я выпорю своим кнутом, как корову.

Плотнику ничего не оставалось, как признать своё поражение и уйти прочь. Доски его остались лежать на том же месте, и лежали там ещё много дней, что говорит о том, что мастеру они действительно были не нужны. Ратша заботливо взял Илью за подбородок, повернул его голову в одну сторону, в другую, погладил ладонью по щеке.

– Он тебя не бил? – спросил тысяцкий.

– Только палкой по спине, – отвечал Илья.

– Вот собака. Не понимает, что детей нельзя обижать.

– Я не ребёнок, – с некоторой обидой в голосе молвил карачаровец, – мне уже 23 года, и плотник это знал.

– Вот как? – удивился Ратша, – хм, ты очень красив для своих лет. Нет бороды, это очень странно. Пойдём, расскажешь мне о себе.

И они в тотчас отправились на прогулку в прекрасные городские сады, где каждый муромчанин при желании мог утолить свой голод сладкими плодами и провести время в тени яблонь и груш. Илья не бы голоден, но Ратша подобрал с земли самое наливное яблоко, протёр его и вручил своему спутнику.

– Эти сады вырастил здесь ещё князь Всеволод Додон, – говорил тысяцкий, – я был почти в твоём возрасте, когда он стал здесь князем. Ещё не очень был старый, но война против князя Владимира измотала его и состарила прежде времени. Ведь некогда Всеволод и Владимир были друзьями и рассорились лишь после крещения.

– Да, я знаю об этом, – отозвался Илья, – отец рассказывал мне. Князь Всеволод занял сторону язычников, а князь Владимир крестился в веру христиан. Князь Додон объединился с колдунами, но потом был разбит в Чернигове и стал князем в Муроме.

– В той войне я потерял отца, – с печалью промолвил Ратша, – но эта же война позволила найти мне второго отца и даже больше – наставника, любящего меня больше, чем себя. Он был христианином, а я – язычник. Но это не помешало нашей любви. А теперь у нас и князь – христианин, сын того самого князя Владимира.

– Глеб, – смекнул Илья, – но как так получилось, что он стал князем в Муроме?

– О, это случилось не так давно, хотя, может и уже давно для твоих лет. Как ты знаешь, князь Всеволод не был законным муромским князем. Его наследное владение – Чернигов. Муром тоже был его землёй, он платил дань Чернигову, а потому черниговский князь именовался – Додон. Он правил от Днепра до Дона. Когда из Чернигова князя Всеволода выбили, он засел в Муроме. Всех сыновей своих Додон потерял в войне, из его наследников остались лишь братья и племянники. Они-то и стали бороться между собой за муромский стол. Против них выступили родичи законного муромского князя из племени муромы. Сам бывший князь-мурома умер ещё за 2 года до смерти Додона, но у него остались дети. Борьба между муромой и родичами Всеволода привела к тому, что некоторые из племянников Додона отправились на поклон к князю Владимиру и приняли христианство. А когда вернулись с войском, сделали муромским князем тогда ещё малолетнего Глеба. Племенники Додона думали, что Глеб ребёнок, и править будут они, как его опекуны. Но князь Владимир и здесь их перехитрил, а опекуном Глеба сделал богатыря Святогора.

– Святогора? – удивился Илья.

– Ты слышал о нём?

– Конечно, это же первый из русских богатырей, самый старый и самый мудрый из них.

Ратша как-то с сомнением усмехнулся.

– В чём-то так оно и есть. Святогор – уже древний старик. Столько уже не живут, сколько он прожил. Наверное, поэтому его и считают по ошибке первым богатырём.

– Прошу, владыка, познакомь меня с ним.

Ратша ещё пуще прежнего заулыбался.

– Так и быть, познакомлю, но сначала расскажи о себе. И не называй меня владыкой, когда мы одни. Называй меня просто – Ратша.

– Что ты хочешь знать обо мне, Ратша? – спросил Илья и тут же смутился тем, что обратился по имени ко столь высокому лицу, к тому же такого зрелого возраста. Но это смущение вызвало у тысяцкого лишь ещё больше умиления.

– Расскажи мне про своего отца, – молвил он в ответ, – и зачем пожаловал в Муром из своего хутора?

– Отец мой был богатырём в Новгороде, – отвечал юный карачаровец, – сражался против колдунов, печенегов и даже стал сотником в богатырском войске. Имя его – Иван. Я, стало быть, Илья Иванович. Однажды богатыри сражались против Вахрамея Соловья и Кощея Бессмертного. Враг был очень силён, а они проигрывали. И тут Бог даровал им великую сиу, на богатырей сошла благодать, и они победили в том сражении. После этого мой отец уже не смог сражаться. Он всегда в бою ощущал рядом с собой присутствие Бога и был слишком милосерден к врагу. А время было тяжёлое, милосердие к чародеям было смерти подобно. И вот однажды отец мой уговорил богатырского воеводу – Вольгу, чтобы тот отпустил его. Отец поселился на муромской земле, вдали от Новгорода, чтобы служить Богу не оружием своим, но благими делами и добрым примером.

– Да, такой отец, полагаю, должен был сделать из своего сына священника или даже монаха. Для этого ты и приехал в город, в надежде стать христианским жрецом? Но тогда тебе надо не в Муром, а в Борский. Там все христиане местные окопались.

– Нет, вла... Ратша, я прибыл сюда не для этой цели и не по воле своего отца. Хотя, признаюсь, долгое время я изучал Евангелия и хотел стать служителем церкви. Но божье чудо отворотило меня от этой затеи. И в Муром я прибыл для того, чтобы учиться ратному делу.

– Вот как? – даже обрадовался Ратша, – и что же это за чудо? Поведай мне.

Илья в ответ вдруг нахмурился и стал каким-то грустным, а затем и вовсе принялся поедать яблоко, которое ему вручил в начале беседы тысяцкий, и, заняв рот, уже не мог говорить. Ратша не торопил его, он в это время встретил в саду пару знакомых, которые приветствовали его.

– Да ты не бойся, я не смеюсь над тобой, – вымолвил тысяцкий, слегка толкнув своего спутника плечом, – я очень рад, что тебе не придётся ехать в Борский, и ты останешься в Муроме. Ты мне очень нравишься.

– Ну хорошо, – согласился Илья, и, выбросив огрызок своего яблока, продолжил. – Однажды мой отец совершил убийство. Какие-то разбойники напали на наше село и хотели его разграбить. Отец вызвал на поединок их вождя и одолел его. После этого и начались все наши беды. Разбойники эти, видимо, оказались чародеями, и наслали на наш хутор страшную болезнь. Дети стали сходить с ума, у них начинались приступы падучей. Просто так, ни с того, ни с сего они падали на землю и начинали биться в судорогах, изо рта шла пена, глаза закатывались. Та же беда постигла и меня, но мне досталось хуже всех. Постепенно мои кости слабели, стали отказывать ноги. В конце концов я совсем перестал ходить. Это было самое страшное время в моей жизни. Я постоянно мучился от страшной боли, постоянно меня сопровождала ломота в костях. И я уже радовался, когда приближались приступы падучей. Ведь тогда я не чувствовал этой боли, а прежде, чем впасть в беспамятство, даже испытывал большое удовольствие. Из-за болезни, видимо, развитие моего тела замедлилось, оттого и нет у меня в моём возрасте растительности на лице, нет большого интереса к женщинам и всяким прочим радостям хлопцев моего возраста. Родители сначала горевали, но потом даже стали считать меня святым, предназначенным Богу. Все меня считали безгрешным. Ах, а я за это считал себя совершенно недостойным человеком. Будто я обманываю людей, их любовь ко мне была совсем не заслуженна. Но благодаря этой любви они стали обращаться к вере. Я выучил грамоту, читал им Евангелие. Я, больной и никчёмный человек, смел учить этих прекрасных людей. Ведь я был безгрешен лишь потому, что не знал никаких искушений, я не мог нагрешить, если бы даже захотел. Я всё время говорил им, что я не святой, а просто больной, а они лишь ещё больше любили меня. Но боль от этой лжи исчезала в те мгновения, когда я видел, как люди, в тысячу раз лучше меня, люди грешные, здоровые, отказывались от греха и приходили к Богу. Ведь истинно говорится, что на небесах всегда больше рады страшному грешнику, который раскаялся, чем праведнику, которому не в чем каяться. А мне не в чем было каяться. А иногда ведь и хотелось как-нибудь мягко согрешить, чтобы потом раскаяться, и за эти мысли я потом ещё больше ненавидел себя.

И так тянулись эти муки телесные и духовные много лет, изо дня в день, из года в год. Я не знал другой жизни, я сидел взаперти, когда моя семья уходила в поле, по делам. Тогда я особенно ненавидел себя за то, что не могу им помочь. И в один из таких летних дней к нам в село пришли эти калики перехожие. Седые старцы, они попросили воды, а дома кроме меня никого не было. Я говорил им, что не могу встать, а они так просили меня. И тогда я слез с печи, даже свалился, набил себе шишку. Не важно, я уже привык к боли, а эти чудесные люди не должны были страдать из-за моей немощи. И я пошёл на костылях, при помощи рук. У меня очень сильные руки оттого, что я постоянно на них опирался. Я зачерпнул ковш воды, а они велели, чтобы я выпил первым. Возможно, испугались, что я их отравлю. Недоверчивые старики. Что ж, не мне, больной твари было их судить. Я последовал их просьбе и выпил воды. Но затем я вдруг почувствовал, как боль проходит, а ноги начинают меня слушаться. Старцы исцелили меня. Так я думал, но потом отец объяснил мне, что это не так. Если бы они были целителями, то, наверное, не был бы один из них слепой. Значит, они только немного помогли, а исцелила меня благодать Божья, та самая, которая когда-то сошла на богатырей и моего отца, и спасла его душу. Так случилось, что из всей той дружины богатырей все уже скончались, кроме моего отца. Значит, вся благодать досталась ему, а те старцы, калики перехожие сделали так, что эта благодать перешла ко мне и поставила меня на ноги. Я не знал, как отблагодарить этих людей, а они лишь взяли с меня обещание, что я с оружием в руках стану на защиту русской земли. Стало быть, благодать этого не запрещает. Им ведь виднее. И тогда я с благословения родителей отправился в Муром, чтобы учиться ратному делу.

Ратша внимательно слушал рассказ хуторянина, и глаза его наполнялись временами умилением, временами недоумением. Но вот Илья закончил, и тысяцкий торжественно произнёс:

– Я обучу тебя ратному делу, Илья, сын Ивана. Но запомни, учить тебе буду только я, и кроме меня никого к себе больше не подпускай.

Глава 4.

Святогор.

Князь Глеб хоть и был официально муромским князем, в городе появлялся не часто. Христиан мурома не любила и слушалась лишь местных. Когда молодой князь только прибыл на эту землю, местные его не приняли и прогнали. Тогда Глеб вместе с крестившимися племянниками Додона основал своё поселение на бору, которое так и называли – Борский посад. Там построили христианский храм, там же находился епископ со всем своим клиром. Муромом же в это время управлял тысяцкий Ратша. Сам он был из племени кривичей, но родом местный. Скреплял союз князя и тысяцкого богатырь Святогор, который приходился обоим близким другом. И всё равно, лишь через два года после основания Борского Глеба впустили в Муром. Чаще всего здесь находился старый Святогор, который постоянно перемещался между двумя городами. Сейчас он находился в Борском, и потому пока Илья никак не мог с ним познакомиться. А меж тем Ратша сдержал своё обещание и принялся обучать молодого карачаровца ратному делу.

Илья получил деревянный щит и тяжёлую дубину. На специальном месте в землю было врыто несколько деревянных столбов, на которых и тренировались все витязи из городского ополчения.

– Прежде, чем начнёшь тренировать с противником, – говорил Ратша, – научись сначала бить по столбу. Руки твои должны привыкнуть к щиту и оружию. На щит мы повесим камней, чтобы он был тяжелее боевого, а дубина тренировочная тоже тяжелее любого боевого оружия. Справишься с ними, в настоящем бою оружие в твоих руках будет лёгким, словно пёрышко.

Илья кивнул в знак понимания и приступил к упражнениям. Добрая часть городского ополчения собралась здесь, чтобы тренироваться. Был здесь и Хельги со своим возлюбленным – юным Полюдом, был и Михаил Игнатьевич, которому карачаровец спас жизнь. Все они дружно помогали Илье и наставляли его, все его почитал так, словно он был их начальником. Такой почёт сильно смущал юного карачаровца, и в душе он всё сильнее презирал себя. Но Ратша всегда был тут как тут, поддерживал его, заботился больше, чем о родных детях, кормил и одаривал подарками. Чувство благодарности в Илье не знало предела, и он весь отдавался тренировкам, изматывал себя и настойчиво учился, чтобы тысяцкий остался доволен. Но Ратша учил карачаровца не только ратному делу. Илья владел грамотой, и тысяцкий постоянно требовал от него прочитать что-нибудь вслух, причём непременно с выражением и интонацией.

Вместе с тем Ратша рассказывал ему много интересного о жизни города и его истории, о княжеских и боярских семьях, об их знатных родственниках в других городах и землях. Так, выяснилось, что черниговский князь Всеволод Додон был потомком киевского князя – Олега. Того самого Олега, который был родственником Рюрика, брал Царьград и был прозван Вещим. Как известно, после смерти Олега киевским князем стал сын Рюрика – Игорь, а дети Олега стали боярами. Один из его сыновей получил в своё владение Чернигов и земли до самого Дона, а потому поучил прозвище – Додон. Всеволод Додон приходился внуком тому первому Додону и, стало быть, правнуком Олегу Вещему. За долгие годы потомки Олега и первого Додона вошли в смоленскую, туровскую, галицкую и даже новгородскую дружину, успели породниться с польской и болгарской знатью. Именно поэтому восстание Додона было так опасно для князя Владимира. Всеволод хоть и не был потомком Рюрика, но имел сильную поддержку среди русской знати и чародеев. Ссора между двумя князьями произошла ещё до крещения Руси. Когда жена князя Владимира – Рогнеда совершила покушение на его жизнь. Сразу стал распутываться клубок заговора, нить которого вывела к верховному жрецу Чернигова – Вахрамею, по прозвищу – Соловей. Все стали говорить, что Соловей действовал по приказу черниговского князя – Всеволода, который якобы захотел сам сесть на киевский стол. Впрочем, сейчас уже все выяснили, что это было не так, и Соловей играл свою игру. Тогда Всеволод пытался оправдаться, напомнил князю Владимиру, как в своё время помог ему стать киевским князем, сражался за него против родного брата Владимира – Ярополка. Но ничего не помогло, в глазах знати черниговский князь стал предателем и подлецом. А Владимир повёл знать в Византию, обратился в христианскую веру и крестил знатных людей. Додон тем временем собрал вокруг себя своих сторонников, в основном колдунов из четырёх чародейских кланов, и вместе с ними пошёл на Киев. Столицу Всеволод взять не смог, но взял много других городов. Возможно, если бы ни слава предателя, Додон взял бы и Киев, и стал бы новым русским князем. Но знатные люди презирали подлость и потому в той войне шли за Владимира.

За Всеволода шли в основном только колдуны. Поэтому, когда князь Владимир вернулся на Русь, он отбил все города обратно, а затем захватил и Чернигов. Тогда князь Всеволод и ушёл в Муром. Но через год князь Владимир ушёл крестить Хорватию и Трансильванию. А на Русь пришли печенеги. Все снова стали говорить о предательстве Додона, будто бы он вступил в сговор с кочевниками. И действительно, печенеги свободно прошли по муромской земле, не сожгли ни одного села, а грабить начали на ростовской, смоленской, туровской, полоцкой и киевской землях. На ростовской земле они дошли до городка Владимира, но были отброшены. На киевской земле дошли до Трубеча, где были разбиты князем Владимиром. Но всё это было после, а до этого Всеволод, пользуясь ситуацией, решил взять себе обратно Чернигов. В самом Чернигове в это время были богатыри, был там и их командир – Святогор. Тогда-то самый старый богатырь и выяснил всю правду. Узнал он, что Додон Владимира не предавал, а покушение на киевского князя было делом рук Вахрамея Соловья. И так же проклятый Соловей, без веления князя вступил в союз с печенегами и пустил их на Русь. Князь Додон был не виноват, Вахрамей всюду подставил его, чтобы развязать гражданскую войну. Но Всеволод не знал ещё тогда, какую змею пригрел у себя на груди. А Святогор знал обоих князей, когда они были ещё друзьями. И оба тогда были язычниками, в то время как алан Святогор был всегда христианином. И вот богатырь оставил свой пост и отправился к князю Всеволоду, чтобы уговорить его бороться с настоящим врагом и предателем – Вахрамеем Соловьём. Так Святогор стал пленником Додона. Всеволод не смог взять Чернигов и к зиме отступил в Муром. Вместе с собой он увёз и пленных богатырей. Святогор стал готовиться к войне против Вахрамея Соловья. Но тут Вахрамей был убит новгородскими богатырями. Позже объявился сын его – Чеслав, тоже Соловей, во много раз подлее своего отца. Но к тому времени Святогора в Киеве объявили предателем, и все его попытки примирить Владимира и Всеволода ни к чему не приводили. Всё изменилось, когда Додон скончался. Теперь князь Владимир простил богатыря и даже сделал посадником Мурома, дабы тот опекал до зрелости и помогал править юному князю Глебу.

– Вот поэтому Святогор и находится сейчас здесь, – заканчивал свой рассказ Ратша. – Все знают, что он старейший и мудрейший из русских богатырей, и его место – в Киеве, подле Владимира и киевского митрополита. Пожалуй, Святогор был бы уже воеводой всех богатырей на Руси, как когда-то покойный Анастас. Но его дружба с князем Всеволодом навсегда заперла его в Муроме.

– Может быть, это и к лучшем, – глубокомысленно заключил Илья.

– Это почему же? – удивился Ратша.

– Он был воином в юности, в старости же стал праведником. Теперь он чист перед Богом.

– Возможно, ты прав. Я слышал, многие христианские богатыри в старости уходили в монастырь и до конца вели монашескую жизнь. Но я этого не понимаю, я не верю, в вашего Бога. Хоть Святогор и очень хотел, чтобы я принял его веру. Но тогда мы не смогли бы любить друг друга.

– Вы были так близки? – с некоторой завистью спрашивал Илья.

– Он любил меня так же, как и я люблю тебя, и так же обучал меня ратному делу. Но ваша вера не поощряет и не понимает такой любви.

– Наша вера и есть любовь, – с улыбкой отвечал ему карачаровец.

Прошло ещё немало дней, прежде чем богатырь Руслан Святогор появился-таки в Муроме. Илья тогда увидел его впервые и был вне себя от счастья. Перед ним предстал старый, седовласый алан с печатью величия на гордом орлином профиле. Старый Руслан хорошо держался на коне и был выше всех окружающих на целую голову. Горячая кровь Кавказа ещё не остыла в этом могучем теле, не смотря на преклонный возраст. Только длинные чёрные волосы с частной проседью на голове стали уже слишком редкими, и сильно выделялись на фоне смуглой лысины. На макушке эта лысина не скрывалась уже ничем. Каково же было удивление Ильи, когда этот старик сам, без чьей-либо помощи слез со своего скакуна на землю и, кряхтя, направился навстречу Ратше. Старые друзья заключили друг друга в крепкие объятия. Руслан бы старше тысяцкого почти на столько же лет, насколько Ратша был старше Ильи. И всё же тысяцкий подвёл своего возлюбленного к богатырю и представил, как равного.

– Приветствую тебя, Святогор-богатырь.

– Здравствуй, хлопец, – весело хриплым голосом откликнулся Руслан, и, обняв юношу за плечи, принялся его пристально разглядывать.

– Хорош, хорош. Откуда ты такой?

– Я из села Карачарова, – отвечал Илья, – сын новгородского богатыря – Ивана, сотника Василия Буслаева.

– Не знал, что у нас в хуторах тут живут богатыри. Что же твой отец не подался в Муром, ко мне?

– Он зарёкся не убивать без крайней необходимости.

– Достойный христианин, стало быть. Хотел бы я ним повидаться. Но позже, всё позже. А сейчас, Ратша, пойдём, потолковать с тобой нужно.

– Ну пойдём, – отвечал почему-то нахмурившийся тысяцкий и шепнул Илье перед уходом, – сходи к ополченцам, потренируйся. Мы побудем одни, старик, похоже, соскучился.

И Илья покорно отправился к своим товарищам из ополчения. Здесь он принялся восторженно рассказывать им о встрече со Святогором. Друзья посмеивались над его восторгом.

– Как бы Ратша не заревновал тебя к старому богатырю, – бросил ему с улыбкой Полюд, но Хельги слегка толкнул его, мол, "держи язык за зубами". Михаил меж тем взял щит и палку и вызвал на бой карачаровца. Илья тоже взял имитирующее копьё оружие и начал тренироваться. Ополченец был быстр, как стрела, хуторянин пытался брать весом и бил больше не палкой, а щитом. В конце концов от очередного такого толчка Михаил оказался на земле, и Илья наставил ему на шею палку. Если бы на ней был острый клинок, как у настоящего копья, сын Игната был бы уже мёртв.

– Ну нет, так не пойдёт, – промолвил Хельги, подавая руку Михаилу, – не внимательный ты, Илья. До того, как ты его свалил, он тебя проткнул прямо в сердце. А до этого ранил так, что ты уже должен был бы хромать на одну ногу и исткать кровью. Смотри, как надо.

И теперь уже Хельги столкнулся со своим возлюбленным Полюдом. Их поединок был похож на танец, в котором ни один из бойцов не мог достать другого. Иногда, правда, когда юный Полюд слишком горячился, Хельги против правил обнимал его, целовал в лоб и со смехом отпускал. А затем поединок продолжался снова. Глядя на них, Илья вдруг затосковал по Ратше, которого так полюбил в последнее время. Много раз они так же тренировались. Ратша нарочно поддавался и даже терпел боль, которую неуклюжий карачаровец случайно причинял ему палкой. Сам же тысяцкий был невероятно аккуратным и заботливым. Его доброта помогала выдержать все тяжёлые тренировки и не утратить веру в себя. Но сейчас Илья почему-то стал представлять себя в поединке со Святогором. Достать старика было на порядок сложнее, ростом он был выше, хоть был уже стар. Ратша был искусным бойцом, возможно, потому, что его обучал Руслан.

И Илья захотел именно такого сильного противника, захотел научиться чему-то у него, стать ещё сильнее, быстрее, изворотливее. И с этого дня юный карачаровец не знал покоя, он постоянно искал встречи с богатырём, постоянно стремился остаться с ним наедине, разговорить его. И Святогору определённо льстило такое внимание. Его бодрый, хриплый голос завораживал своими рассказами о прошлых битвах, о страшных врагах, о невероятных приключениях. Ратша был даже в Царьграде, а уж в Киеве он прожил много лет, лично знал князя Владимира. Илья как губка впитывал слова богатыря. Он никогда не был на Кавказе, но теперь вдруг всем сердцем полюбил Кавказские горы, которые нынче на Руси именовали не иначе как Святыми горами. С тех самых гор пришли на русскую землю первые грузинские богатыри, когда князь Владимир ещё не был даже киевским князем. Среди них был небольшой отряд богатырей из племени алан, которые своим благородством и могуществом превосходили всех и потому больше всех полюбились на Руси. Они тогда не трогали колдунов, истребляли только нежить, големов и упырей. Многих первые богатыри обратили в христианскую веру. Когда Русь крестилась, святгорцы первыми пришли на помощь к князю Владимиру. Но с тех пор многих из них уже не стало. Одни пали в многочисленных битвах, другие скончались от старости. Кто ушёл в монастырь, а кто просто вернулся в Грузию и Аланию.

– Эх, давно я уже не был на Святых горах, – тяжело вздыхал Руслан, – надеюсь, что, когда я умру, Господь позволит моей душе ненадолго посетить родные горы, прежде чем заберёт к себе.

В голосе его звучала тоска. В эту минуту Святогор казался невероятно одиноким, и Илье становилось жаль его.

– А твоя семья? Ты был когда-нибудь женат?

– Был, – с тоской отвечал Святогор. – Моя жена была настоящей красавицей. Из первых христианок-русов, из боярского рода. Мы обвенчались в Киеве, а уже совсем скоро после этого она обрадовала меня новостью, что ждёт ребёнка. Потом появился Всеволод Додон с войском, и я с тяжёлым сердцем отправился воевать против него. Мы отбросили князя Додона, а когда я вернулся в Киев, увидел, что город страдает от голода. Нет, моя семья не голодала, но всё равно недоедала. Жена моя была настоящей христианкой и из жалости раздавала бедным хлеб. Наверное, Бог должен был вознаградить её за это, но ему было виднее. Роды её были очень тяжёлыми, к тому времени князь Владимир уже был в городе. Киев перестал голодать. Но моя жена была слишком слаба, как был слаб и мой новорожденный ребёнок. Им ещё можно было помочь, следовало лишь обратиться к волхвам. Но Владимир поначалу слишком грубо понял суть новой веры, изгнал всех волхвов и запретил к ним обращаться за помощью. Мне не удалось его уговорить. Так в одночасье я потерял и жену, и сына. Потом была ещё война в Чернигове, много чего было. Возможно, я сильно согрешил тем, что обозлился на князя за свою семью и ушёл к Додону. Но нет худа без добра: я встретил тебя. В тебе есть великая сила и какая-то крепкая, невиданная для меня вера в Бога и в добро. Я никогда так сильно и глубоко не верил, и я уже боюсь за тебя, боюсь того, что с твоей чистой душой может сделать этот мир. Лучше держись поближе ко мне, Илья, не нужно тебе это ратное дело. Оно погубит тебя, это всё не для таких безгрешных натур, как ты. Ты человек божий.