Текст книги "Гусарский монастырь"

Автор книги: Сергей Минцлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава XXII

– Я уж посылать за тобой собиралась! – встретили на балконе Леню слова Людмилы Марковны. Она уже проснулась и, видимо, была в хорошем настроении. – Где гуляла?

– Читала в аллее…

Что-то не совсем обычное почудилось Пентауровой в коротком ответе и в голосе Лени. Старуха последила глазами за девушкой и убедилась, что что-то произошло.

– Поди ближе… – проронила она.

Леня подошла к креслу. Щеки ее начали алеть.

– Да не в пол гляди, а на меня… Теперь сказывай, что было?

– Право, ничего… Светицкий приезжал… – ответила Леня.

– Светицкий?… Гусар, что ли?

– Да.

– Зачем? Где он?

– Уехал.

– Зачем приезжал?

– Да не приезжал… – И Леня рассказала, как встретилась с ним в саду и о чем они говорили.

– Чудно… – выслушав, произнесла Людмила Марковна и закрыла глаза. Думы охватили ее, думы, все чаще и чаще начинавшие роиться в голове ее.

С первых же слов она угадала, для кого и зачем приезжал молодой гусар; обратила она подозрительное внимание на него еще на похоронах сына, но Светицкий был так почтителен и скромен, что даже понравился ей, чего удостаивались очень немногие.

И вот теперь свиданье… С другой стороны она ясно понимала, что все это в порядке вещей, и девушку от таких разговоров и встреч уберечь нельзя. Но вот именно с этого-то места дум черствое для всех сердце Людмилы Марковны начинало больно сжиматься: с какими намерениями будут ухаживать за ее Леней? Что ждет ее в недалеком будущем, после ее смерти? Вольную она ей добыла, но ведь это еще далеко не все! Леня умней и воспитанней всех известных ей барышень, но она крестьянка. На какую же партию может рассчитывать она? Какие встречи ждут ее в жизни, какие речи после ее смерти будут вести с «девкою» наглые люди?

– Завтра, сказал, опять приедет? – проговорила, открывая глаза, Пентаурова.

– Да.

– Приведи его ко мне. Не хочу, чтоб люди болтать стали всякий вздор, поняла?

– Поняла… – ответила совсем смущенная Лени: она и в самом деле прозрела многое из происшедшего.

Ни во весь остальной день, ни на следующий Пентаурова о Светицком не обмолвилась ни словом и только в конце обеда бросила приживалкам:

– Гостя жду. К двум часам кофей чтоб был!

Как всегда, с помощью Лени перебралась она из-за стола на свое кресло и вытянула ноги. Леня побыла на балконе, кинула несколько взглядов на Людмилу Марковну, засыпавшую с обычным строгим выражением лица, и неслышною поступью спустилась с балкона и медленно, словно в раздумье – идти ли, направилась к аллее.

Темные глаза старухи открылись, как два провала, и провожали стройную белую фигуру девушки до тех пор, пока та не скрылась среди зелени.

Светицкий давно ждал, стоя на повороте, и, завидев идущую Леню, бросился к ней с радостным лицом.

– Вот и вы! Но какая строгая, сердитая?… Отчего?

– И не сердитая, и не строгая… – ответила Леня. – Но зачем вы обманули меня вчера, Дмитрий Назарович?

– Я? Каким образом? – пробормотал Светицкий.

– Зачем вы приезжали вчера?

Взгляды их встретились.

– Чтобы вас видеть… – тихо, но твердо проговорил он.

– Вот видите… – Леня покачала головой. – И совсем это ненужно!…

– Мне лучше знать, нужно это или ненужно! Вам, конечно, все равно, а мне нет!

– Милый Дмитрий Назарович, – вдруг таким тоном сказала Леня, что сердце у Светицкого вздрогнуло, – давайте забудем все это лишнее и останемся просто друзьями. Ведь вы хотели моей дружбы?

– Лишнего ничего не было…

– Вы пошутили со мной – и довольно, правда?

– И не думал шутить.

– Значит, вы хотели обидеть меня?

– Вас?! Разве обижают… – Он запнулся, отвернулся и договорил глухим голосом: – Тем, что любят?

Леня закрыла лицо руками и вдруг заплакала.

– Ну вот, ну вот!… – совсем по-детски произнесла она сквозь слезы.

– Я без вас не могу жить, Леонида Николаевна, – сказал Светицкий, – я не виноват в этом! О чем же вы плачете? – Он осторожно взял ее руки и открыл лицо ее. Она овладела собой.

– Я дворовая девушка, Дмитрий Назарович, – ответила она, – со мной можно шутить и с любовью!

– Неправда! – крикнул чуть не на всю аллею Светицкий, и лицо его исказилось таким гневом, что Леня в испуге отступила назад. – Мне все равно, кто вы, для меня вы выше всех в мире, я знать ничего не хочу; поймите же, я люблю вас! – в исступлении закончил он, падая на колени. – Будьте моей женой, Леня!

– Что вы, опомнитесь?! – в смятении произнесла она. – Я вам не пара… Это у вас пройдет, забудется… Встаньте же!…

– Нет, не пройдет, не забудется! – с какой– го угрозой сказал, вставая, Светицкий. – Некому и забывать завтра будет!… Прощайте! – И он повернулся, чтобы уйти.

– Постойте! – вскрикнула Леня, протягивая ему вслед обе руки. – Куда вы?

– Здесь делать мне нечего… – мрачно отозвался гусар. – Это вы надо мной шутите и издеваетесь! Я в последний раз спрашиваю: хотите быть моей женой?

Леня подошла к нему и взяла его за руку.

– Вы меня любите? – спросила она.

– Да! – тоном убийцы ответил Светицкий.

– И значит исполните мою просьбу?

– Да.

– Подождем говорить об этом!

Светицкий сделал нетерпеливое движение, но Леня не дала ему заговорить:

– Если вы меня действительно любите, вы это сделаете! Я ведь вам не отказываю, я хочу только, чтобы вы успокоились и обдумали все…

– Думать мне нечего: я давно все обдумал! – прервал Светицкий.

– Все-таки подождем немного: у вас будет время еще больше вдуматься и решить не так опрометчиво все. Дайте и мне время поверить в сказку, что мне рассказала эта аллея?

– Иными словами, вы мне не верите, Леонида Николаевна? – угрюмо проронил Светицкий.

– Верю! – воскликнула Леня. – Но ведь это все так неожиданно, такое большое, огромное… Не будем больше ни словом вспоминать о том, что говорилось сейчас, хорошо? Забудем на время!

Светицкий молчал. Леня заглянула ему в лицо и взяла за руку.

– Поймите меня, Дмитрий Назарович: вы человек свободный – орел с крыльями, а я маленькая куропатка. Вы можете взмыть и улететь далеко в любое время, и я ничего не скажу и не подумаю о вас дурного: ведь так оно и быть должно! Горя не будет и не надо его, правда? Я останусь со своей сказкой, со своим светлым лучом, который вы бросили на мою жизнь – серенькую и незаметную! Он будет светить мне, пока я жива! Смотрите – ведь впрямь прилетела жар-птица и озарила весь сад. Сейчас – все сказка: вы Иван-царевич с ковра-самолета, а я чернавка-замарашка. Дайте же мне погрезить этою сказкой, не нарушайте ее хоть недолго, хорошо?

Она с таким чувством, с таким вдохновением, осиявшим ее лицо, сказала эти слова, что у Светицкого перехватило дыханье. Ему хотелось упасть к ногам ее, удариться головой о дерево, схватить ее на руки и унести неизвестно куда, изрубить тысячу неведомых врагов – все он мог сделать под звуки этого волшебного голоса, лившегося в самое сердце!

– Хорошо! – проговорил он, прижимая горячие губы к руке Лени.

– Вот и прекрасно! – сказала она. – Я знала, что вы милый!

– Но ведь мы же будем видеться? – с тревогой спросил он. – И вы позволите мне наедине называть вас Леней?

Она с улыбкой кивнула головой.

– А меня зовите Митей. Я Митя для вас – да?

– Да. А теперь идемте в дом.

– Извольте: с вами хоть к черту на рога! – радостно воскликнул Светицкий.

– Ого, какой вы сегодня храбрый? Знаете, ведь я сказала вчера Людмиле Марковне, что вы здесь были!

– А хоть всему свету говорите!

Молодые люди пошли по аллее, но через несколько шагов Леня что-то вспомнила и остановилась.

– А где ваши лошади? – спросила она.

– Здесь близко: у Максима на бывшей псарне.

– Знаете что, не лучше ли будет, если вы вернетесь и приедете в экипаже? – сказала Леня.

– Вы правы… – ответил Светицкий. – Я сейчас, мигом! – Он схватил руку Лени, покрыл ее поцелуями и бегом пустился в противоположном направлении.

Леня пошла к дому. У выхода из аллеи она остановилась, придержала рукой переполненное неведомой музыкой сердце и затем направилась дальше и стала всходить на балкон.

Глаза Людмилы Марковны встретили ее на первой же ступеньке.

На балконе никого не было: предусмотрительная старуха давно услала прочь всегда торчавших при ней приживалок.

– Одна? – недоуменно проговорила она.

– Сейчас приедет… – ответила Леня.

Людмила Марковна кивнула с удовлетворенным видом и больше не разжимала губ.

На дворе послышались колокола; казачок прибежал доложить, что приехал гусарский офицер.

– Проси… – приказала Пентаурова, и на балконе появился Светицкий.

Он подошел к ручке Людмилы Марковны и, звякнув шпорами, поклонился стоявшей у обеденного стола Лене.

– Приехал осведомиться о вашем здоровье… – проговорил он, садясь на указанный ему старухою стул около ее кресла.

– Умен, батюшка… старых уважать надо! – ответила она, не сводя темных глаз своих с лица молодого гусара: оно так все и светилось счастьем. Людмила Марковна кинула взгляд на Леню и увидала тот же отсвет в глазах ее.

– Скоро приезда Степана Владимировича ждете?

– Со дня на день жду… – ответила Пентаурова, и завязался обычный, ничего не значащий разговор. Леня постояла, послушала и прошла в дом.

– Слыхала, заблудился ты вчера на охоте? – молвила старуха.

– Да; вообразите, так это вышло странно…

– Заблудиться не беда, а вот блудить худо! – выразительно сказала Людмила Марковна. – Заблудиться дворянину не в стыд, а наблудить только прохвосту к лицу!

– Совершенно верно! – спокойно согласился Светицкий.

Ответ его и полная убежденность, прозвучавшая в голосе, подкупили Пентаурову.

– Напрасно ко мне не зашел, – не так сурово продолжала она, – рада бы видеть тебя была! Дело есть до тебя: сам назвался, вот и терпи.

– Для вас все и всегда выполню с величайшим удовольствием! – ответил гусар.

– Притвори-ка дверь…

Светицкий встал и тщательно притворил дверь в зал.

– Что говорить сейчас с тобой будем – не хочу, чтоб кто-нибудь знал. Даже Леня! Понял?

Светицкий слегка поклонился.

– Помни же! Умру я скоро.

– Что вы, Людмила Марковна… – начал было обычную фразу Светицкий, но старуха досадливо отмахнулась рукой.

– Не пустословь, не с маленькой говоришь! – резко сказала она. – Ухожу – чувствую; дунет на меня что-нибудь, и отлечу, что лист с дерева осенью. Леня одна как перст останется, а она для меня и сын, и внук, и дочь – все в ней! И болит душа: некому доверить и поручить ее – дрянь все людишки. А тебе верю: молод ты, да в твои года люди честнее бывают! Будь же Лене братом: остереги, помоги ей, коли понадобится!

– Охотно! – воскликнул Светицкий.

– Честно поможешь? И сам худа ей никогда не сделаешь?

– Клянусь вам в том! – гусар перекрестился.

– Смотри: на дуэль тебя вызвать за нее будет некому, но есть Бог! Бойся, если он с тебя за нее ответа потребует!

– Всем святым клянусь, что все выполню, как вы хотите! – горячо сказал Светицкий.

Удовлетворение изобразилось на лице старухи.

– Ну, ну… верю… – совсем мягко сказала она. – Ты хоть и гусар, а душа у тебя чистая!

Дверь отворилась, и появилась с парою книжек в руках Леня.

– Я вам кое-что для чтения принесла, – сказала она, протягивая принесенное Светицкому. – Это «Гамлет» и «Король Лир» Шекспира во французском переводе!

– Ну, ну, займитесь… – сказала Пентаурова. – Тебе, чай, скучно со старухой сидеть?… Погуляйте, покажи, Леня, гостю библиотеку… А ты знай: по воскресеньям и четвергам тебя к обеду жду!

Светицкому захотелось закричать во все горло, перекувырнуться, пройтись колесом через весь дом. Он брякнул шпорами, еще раз поцеловал руку Людмилы Марковны и пошел вместе с Леней в дом.

– Что могла – сделала… – думала, прислушиваясь к их шагам, Пентаурова. – Что выйдет – Богу известно!

Глава XXIII

Часа через три лихая тройка во весь опор уносила счастливого Светицкого из баграмовского дома.

Когда изогнувшиеся в кольцо пристяжки вылетали из ворот, во двор входили двое порядочно запыленных путников с палками в руках. То были Стратилат и Агафон; оба они едва успели отскочить в стороны, и мимо них, что молния, мелькнули вороные кони, коляска и в ней молодой офицер в голубой венгерке.

– Кто такой? – проговорил Агафон, глядя на клубы пыли, в которой разом как бы утонули и коляска и кони.

– Господин Светицкий, Дмитрий Назарович, – отозвался Стратилат, знавший всех в городе, – барин первый сорт!

Куча собак, с громким лаем провожавшая коляску, набросилась на вошедших, и те, отбиваясь от них палками, остановились и стали оглядываться, не зная, к какой из служб идти.

– Вали к дому! – решил Стратилат. – Кто-нибудь да выйдет к нам!

Они направились к подъезду, и на нем действительно показалась горничная девушка.

Стратилат снял свою старую измятую шапчонку и, держа руку наотлет, раскланялся с вышедшей.

– Наше вам-с рязанское! – сказал он, остановившись у нижней ступеньки. – Барышню бы нам повидать требовалось?

– Барышню?! – удивилась горничная. – А на что?

– А уж это мы им доложим, красавица! Вы как, золотая, не из басурманок будете?

– С чего вы взяли: я русская…

– А коли русская, так положение у нас совсем другое, как в сказках сказывается: ты странного человека напои, накорми, спать уложи, а потом уж и спрашивай…

Горничная фыркнула, развязность Стратилата и веселое, задорное лицо ей чрезвычайно понравились.

– Пойдемте, я вас в застольную проведу! – вызвалась она, сбегая вниз. – Я как про вас барышне сказать?…

– Рыцарь, мол, Роланд и оруженосец Альварец.

Горничная захихикала и закрыла лицо рукою.

– Господи, какие вы страсти говорите! – воскликнула она.

Стратилат ткнул ее пальцем в бок и так описал при этом круг глазами, что та взвизгнула в полном восторге.

В застольной толстая стряпка, с которой сейчас же забалагурил веселый Стратилат, налила им в миску щей, отрезала по краюшке хлеба, и проголодавшиеся путники дружно принялись за ужин, а горничная побежала в дом доложить об их приходе.

Через несколько минут она вернулась и сообщила, что барышня велела провести их в девичью.

Рыцарь с оруженосцем покончили со щами и поспешили за своей провожатой. Почти одновременно с ними, из других дверей в девичью вошла Леня.

– Да это вы?! – обрадовавшись, произнесла она. – Здравствуйте! – Она по-товарищески потрясла обоим гостям руку. – А Даша мне сказала, что странники из Святой земли пришли!… Пойдемте ко мне!… – Она хотела идти, но Стратилат кашлянул в руку и деликатно остановил ее.

– Дозвольте здесь побеседовать… – проговорил он. – Дельце у нас есть к вам… просьбица…

– Какая?

– Владыка взлютовался на нас с ним… – Он указал на Агафона. – Ну, на него еще не так, а на меня, аки лев, рыкаяй!

– Да за что же?

– За косу, за эту за самую… – Стратилат повернул к Лене остриженный затылок. – За театральное действо! В солдаты хочет сдать: затылок, говорит, ты сам обрил, а лоб я тебе обрею!

Леня всплеснула руками и молча глядела на обоих гостей своих.

– И ему солдатчиной грозит, если в духовные не пойдет, а ему не охота…

– Не хотите? – спросила Леня Агафона.

– Нет… – словно бархат разостлал тот по комнате.

– Главное, из-за голоса не хочет его отпускать; в протодьяконы его к себе метит. А что такое протодьякон? Бочка с вином и больше никаких: нарастит рыло, как у сома, бык быком и проживет всю жизнь! А нам с ним иное гребтится…

– Что же?

– Да ведь не кочан капусты человек: в землю врастать ему нечего? Воли душа требует. Пособите нам!

– Что же я могу сделать? – искренне удивилась Леня. – Я бы с радостью помогла вам, но как? Разве вот деньгами? У меня есть немного!

Стратилат сделал движение рукой, словно отстраняя что-то.

– Денег зачем же? – ответил он. – Заступу нам дайте: заступы у нас нет никакой. Попросите старую барыню письмецо о нас написать архиерею.

– Разве это поможет?

– Еще бы! Уважает их очень владыка, смилосердуется!

Леня задумалась.

– Не знаю, согласится ли Людмила Марковна? – проговорила она.

– А вы попросите: вам они ни в чем не откажут!

– Вы думаете? – слегка качнув головой, сказала она.

– Да все это знают! Что ж ты, Агаша, молчишь? Проси же!

– Нет, нет, не надо! – воскликнула, смутившись, Леня. – Я без всяких просьб сделаю все, что могу!

– Вот спасибо! – радостно отозвался Стратилат. – Верно угадали мы, к кому нам идти надо!

– Спасибо… – проговорил Агафон и низко поклонился Лене.

– Погодите благодарить – дело еще не сделано! – сказала Леня. – Дня через два придите – постараюсь упросить Людмилу Марковну написать письмо.

– Вот и ожил человек! – молвил Стратилат, выпрямляясь и проведя по бокам руками. – Из Рязани вышли с ним – что ночь, оба были, а сейчас хоть камаринского пляши!

– Мы ведь товарищи по сцене! – с улыбкой сказала Леня. – А товарищи помогать друг другу должны…

– Где уж нам с вами равняться? – возразил Стратилат. – Гусь свинье не товарищ! Мы в Москву, в актеры с ним надумали!

– Может, и я на сцене буду?… – молвила Леня. – Встретимся тогда с вами…

– Дай-то Бог! Вот радость была бы – что праздник светлый! Правда, Агаша?

– Правда! – разостлалось по комнате, и в таких же бархатных, как голос, глазах Агафона Леня прочла, что и у него от души сказалось это слово.

Гости еще раз поблагодарили и ушли; Леня распорядилась, чтобы их приютили и на ночь и накормили, а сама поспешила к Людмиле Марковне.

Через два дня в той же девичьей Леня вручила обрадованным Стратилату и Агафону белый конверт, запечатанный большой красной печатью с гербом Пентауровой и адресованный рязанскому преосвященному. Леня была грустна и задумчива.

И в тот же день, под вечер, в ворота баграмовского двора вкатился тяжелый дорожный дормез, запряженный шестерней почтовых лошадей, и из него вылез новый владелец имения – Степан Владимирович Пентауров.

Причина грусти Лени была та, что со дня разговора со Светицким Людмила Марковна начала впадать в забытье. Леня с беспокойством наблюдала, что старуха сидела иногда в своем кресле с открытыми глазами и в то же время не видала и не слыхала ничего совершавшегося кругом: заметно стала она и менее резка; все ей сделалось безразличным. Без возражений согласилась она написать письмо архиерею и, не приказав прочесть себе вслух, подписала его и молча отодвинула к Лене.

И только когда казачок взапуски с приживалкой прибежали доложить, что приехал молодой барин, она огляделась с таким видом, точно только что проснулась или вернулась откуда-то, и на время сделалась прежнею Людмилой Марковной.

На балкон развязною походкой вошел одетый в коричневое пальто человек, сильно поношенный, с лысиной до полголовы и с желтыми мешками под глазами – прищуренными и маленькими.

– Бабинька, здравствуйте! – воскликнул он, завидев выпрямившуюся и глядевшую на него старуху, близ которой стояла Леня. И он несколько раз поцеловал сперва руку, затем щеку Людмилы Марковны.

Та взяла его за острый подбородок и несколько секунд всматривалась в лицо и глаза; Степан Владимирович прищурился окончательно, и бритые щеки его как бы распухли от улыбки.

– Ты – Степа? Однако… – раздельно проговорила Пентаурова и опустила руку.

– А что, бабинька, что? – обеспокоился тот и даже потрогал свои щеки. – Выгляжу я плохо, а? Пыль это… от дороги, должно быть…

– И плешь дорогой натер?

– Ах, вы вот про что, бабинька? – Степан Владимирович усмехнулся и совсем отцовским движением словно помыл руки. – Волос, бабинька, ума не любит: чуть где ум есть, сейчас же вон и с луковицей! – Он захохотал. – Я для своих лет сохранился недурно!

– А сколько их тебе?

– Много, бабинька, целых двадцать семь! А это кто? Неужто Ленька?!

– Леня… – строго поправила старуха.

– Вот выросла! – продолжал Степан Владимирович и, вытащив из-за борта пальто лорнет, стал разглядывать смутившуюся девушку. – Но она прехорошенькая!…

– Ты бы об отце лучше спросил? – прервала его Пентаурова.

– А, об отце, да! Но ведь он уже похоронен?

– Разумеется. Не тебя же ждать в эдакую жару было!

– Ну и что же, как… все ничего?

– Что такое как да ничего?

– Ну, умер он, не болел? Вы писали – сразу, от разрыва сердца? Завещания он не оставил? – Степан Владимирович вдруг явно обеспокоился и даже уставился в лорнет на бабушку.

– Не знаю… Кабинет его запечатан в Рязани. А вот вольную ее ты найдешь в конторке – там она.

– Вот что? Отец отпустил ее на волю? – Степан Владимирович опять через лорнет воззрился на Леню.

– Да. В тот же день, как откроешь кабинет, бумагу эту пришли мне с надежным человеком.

– Хорошо… непременно… Надеюсь, завещания нет, ведь я же один наследник?

Людмила Марковна молчала.

– А сколько Баграмово дохода дает?

– Это ты у приказчика спроси… – ответила она.

– Да, да… – подхватил Степан Владимирович. – Вообще я здесь, как следует, займусь!

– Чем?

– Хозяйством, всем. Поставлю все на надлежащую ногу и опять уеду.

– Служишь, что ль?

Степан Владимирович сморщился, словно отведав чего-то кислого.

– Нет, бабинька, фи!… В гражданской разве можно служить у нас? Но у меня в Петербурге знакомства, связи… – Он вытянул при этих словах ноги и положил их одна на другую. – Все это надо поддерживать…

– Зачем?

– Как зачем? Мы будущие государственные люди, бабинька! Маленького места я не возьму, я Пентауров, ну а когда мне предложат что-нибудь крупное – тогда другое дело. И это время недалеко… Будьте покойны – в свое время ваш внук будет министром! Однако, бабинька, я пойду помоюсь и потом опять вернусь к вам беседовать! – Он встал со стула и ушел, сопровождаемый лакеем, в дом.

Людмила Марковна взглянула на Леню.

– Совсем дурак! – молвила она вполголоса.

На следующее утро будущий министр укатил в Рязань: очень уж было велико у него нетерпение поскорее попасть в заповедный кабинет и осмотреть все шкафы, столы и ящики.

Жизнь в Петербурге и ожидание министерского поста в разных модных ресторациях в обществе золотой молодежи стоила больших денег, и Пентауров, в котором честолюбия было еще больше, чем скупости, запутался в долгах. Это не мешало ему верить самому и с многозначительным видом уверять своих друзей, что он действует по плану: «Я сею сотни рублей, – говорил он, – а из них у меня вырастут тысячи!»