Текст книги "Рассказы о русском подвиге"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Наконец-то все в полнейшем порядке.

– Ну, – говорят они мужикам, – чтобы завтра быть чисто умытыми, чисто

одетыми, девчатам ленты в косы вплести.

– Будет исполнено.

Прибывают французы на пятый день. Встречает их каравай испеченного хлеба.

Запах душистый. Корка искристая. Рядом солонка стоит.

Довольны офицеры. Побежали они по селу собирать крестьян. Только что же

такое?! Пустое село. Осмотрели избы, сараи, овины – ни единого жителя. Ушли

крестьяне целыми семьями в лес.

Разразились французы страшенной бранью. Уж и так и этак поносят крестьян.

Однако что же тут делать: не нести же самим хлеб и соль императору?

Сели они на коней. Едут лесной дорогой. Вдруг метнулись в испуге лошади.

Грянули выстрелы. Полосанула из леса дробь: крестьянская хлеб-соль.

БУРГУНДСКОЕ

Против Наполеона сражалось тридцать казачьих полков. Приметны лихие

казаки. Синие куртки, штаны с огневыми лампасами. Черная шапка с белым

султаном. Пика, ружье. Конь боевой. Характер бедовый. Казацкая челка бугром

торчит.

Боялись донских казаков французы. Увидят казацкие пики, услышат казацкие

гики – сторонятся. Боялись французы. А вот лейтенант граф де ла Бийянкур не

боялся.

– Хотите, я вам казака пригоню живого? – заявил он товарищам.

Усмехнулись французы.

Знают кавалерийские офицеры, что лейтенант вояка неробкий. Однако такое,

чтоб в плен, да живого...

– Не верите? – обижается лейтенант. – Вот честь вам моя дворянская. Вот

слово вам графское. Хотите пари?

Заключили они пари. На ящик вина бургундского.

И вот лейтенанту представился случай. Смотрят французы: едет казак по полю.

Едет себе, не торопится. Трубку табаком набивает.

Душа, добрый конь,

Эх, и душа, до-обрый конь! —

плывет казачий напев над полем.

Вшпорил де ла Бийянкур коня, бросился казаку наперерез. Скачет, саблей до

срока машет: руку свою проверяет.

Увидел казак француза, развернулся ему навстречу. Трубку за пояс, песню в

карман, пику немедля к бою.

Подскакал лейтенант и прямо с ходу, привстав в стременах, саблей стук по

казацкой пике. Разлетелась на части пика. Лишь древко в хозяйских руках

осталось.

Не готов был казак к такому. Не о пике думал, голову оберегал. Удачен

маневр лейтенантский: обезоружен казак.

– Сдавайся, сдавайся! – кричит де ла Бийянкур. И снова саблю свою

заносит.

Понял казак, что дело с таким непросто. Отпрянул поспешно он в сторону.

Смотрит, чем же с врагом сразиться. Ружье за плечом – сейчас не дотянешься,

нагайка висит у пояса. Схватил нагайку казак.

Съехались снова они. Острая сабля в руках француза. Простая нагайка в

казацких руках.

– Сдавайся! – кричит лейтенант.

– Сейчас, ваше благородие, – процедил сквозь зубы казак. Вскинул нагайку,

в седле подался, по руке офицера хвать.

Вскрикнул француз. Разжалась рука. Выпал острый клинок на землю.

Присвистнул казак, привстал в стременах и начал хлестать француза. Бьет,

приговаривает:

– Вот так-то, твое благородие... Вот так-то. А ну-ка, бочком повернись. Вот

так-то. А ну-ка еще... Эх, главное место жаль под седлом укрыто!..

Видят французские офицеры, что их товарищ попал в беду. Помчались на

помощь. Не растерялся казак. Схватил де ла Бийянкура за ворот мундира,

перекинул к себе на седло, пришпорил коня и помчался к ближайшему лесу.

Опоздали французы. Скрылся казак в лесу. А лес для русского – дом родной.

Как огня, боятся французы русского леса.

Остановились они, сожалеючи смотрят вслед.

– Э-эх, ни за что пропал лейтенант. Уехало наше бургундское.

БЕССТЫДСТВО

Лейб-гвардии его величества казачий полк шел в арьергарде барклаевских

войск. Каждый день у казаков с неприятелем то большие, то малые стычки.

Привыкли гвардейцы к опасной жизни. Каждый лезет вперед, норовит проявить

геройство.

Под городом Витебском казаки созоровали.

Казачий полк стоял на одном берегу Двины. На другом, высоком,

расположились лагерем французские кирасиры. Заметили гвардейцы у берега сторожевой

пост неприятеля. Руки чешутся. Кровь играет. Вот бы кого побить. Только как же

к врагам подкрасться? За версту все видит французский пост. И вот собралось

человек десять. Расседлали они коней, разделись, взяли пики, ступили в воду,

оттолкнулись от берега.

Казаки не без хитрости. Плывут так, что еле-еле чубы из воды виднеются. За

гривы лошадиные держатся. За шеи лошадиные прячутся.

Глянешь с противоположного берега: плывет табун расседланных лошадей —

видать, от своих отбился.

Смотрят французы, довольны. Спустились они к реке. Поджидают живой

гостинец.

Подплыли гвардейцы к чужому берегу. Почуяли землю. Вскочили. Схватили

пики, перебили французский пост.

Расхрабрились совсем казаки. Мало им, что побили пост, решили ворваться

к французам в лагерь.

Прыгнули на лошадей. Гикнули. Свистнули. Пики вперед: уступай молодцам

дорогу.

Обомлели французы: что за чудо – голые всадники. Пронеслись казаки по

лагерю, поработали пиками, развернули коней – и назад.

Скачут, смеются:

– Я память двоим оставил.

– Мы с Гаврей троих прикончили.

– Я офицера, кажись, пырнул.

Весело озорникам. Только рано они смеялись. Поднялся по тревоге кирасирский

полк. Помчались французы вдогонку. Зашли слева, справа. Погнали казаков на

камни к крутому, словно стена, обрыву Двины.

Подскакали лейб-казаки к обрыву, придержали коней:

– Братцы, стена!

А кирасиры все ближе и ближе.

– Н-да, плохи наши дела.

А кирасиры все ближе и ближе.

Вот уже взлетели в небо тяжелые кирасирские палаши.

– Эх, погибать, так со славою! – выкрикнул кто-то.

Похлопал казак скакуна по гриве:

– Спасай, выручай, родимый!

Взвился конь на дыбы. Метнулся, заржал – ив воду с обрыва.

Следом бросились остальные.

Дружна с удальцами удача. Никто не побился. Переплыли гвардейцы Двину.

Ступили на берег. Прокричали:

–" Привет французам!..

Бывший при полковом лагере штабной офицер возмущался:

– Голыми! Да по какому уставу! Его величества полк, и вдруг... Тут же

конфуз для российского войска!

Доложил он Барклаю-де-Толли.

– Да, да, – соглашался Барклай. – А ну, садись-ка, пиши приказ: плетей

казакам за бесстыдство, за геройство вручить медали.

ДВА КУРЬЕРА

Мчится курьер из Первой русской армии от генерала Барклая-де-Толли во

Вторую русскую армию к генералу Багратиону.

Мчится курьер из Второй русской армии от генерала Багратиона в Первую

русскую армию к генералу Барклаю-де-Толли.

Пробираются курьеры окружными дорогами. Объезжают французские

сторожевые посты, обходят французские части. Стараются ехать то лесом, то балкой.

Больше ночью и меньше днем.

Мчатся офицеры навстречу друг другу, съехались на половине пути.

– Ну как у вас в армии Первой?

– Ну как у вас во Второй?

Разговорились курьеры. Каждому хочется геройством похвастать.

– А мы под Полоцком девятьсот французов пленили, – заявляет первый

курьер.

– А у нас под местечком Миром атаман Платов с казаками устроил засаду

и порубал без малого целый французский полк, – отвечает курьер второй.

– А у нас генерал Коновницын под Островной сразился с самим Мю-

127 Ратом-

– А наш генерал Раевский под Дашковской побил Даву1.

Спорят офицеры. Один другому не уступает.

– У нас солдаты самые смелые.

– Нет, у нас самые смелые.

– У нас генералы самые умные.

– Вот и неправда: умнейшие в нашем войске.

Чуть не подрались курьеры. Хорошо, что шел в это время лесом старик

крестьянин. Остановили его курьеры:

– Рассуди-ка нас, старый.

Торопятся, перебивают один другого.

Выслушал молча крестьянин.

– Да-а, – произнес.

Полез в карман. Достал яблоко, вынул нож, разрезал на две половины:

– Ешьте.

Съели курьеры.

– Ну, какая доля вкуснее?

Смотрят офицеры удивленно на старого. Что за нелепый вопрос! Оно же из

единого целого. Как же так, чтобы вкус у одного яблока и вдруг оказался разный!

Не ясен курьерам намек крестьянский.

– Да-а, – произнес старик. Смотрит – над лесом сокол кружит. Соколиными

крыльями машет. Указал крестьянин рукой на небо. – Какое крыло сильнее?

Смотрят офицеры удивленно то на сокола, то на крестьянина. Что за нелепый

вопрос! Как эке так. чтобы у сокола и крылья по силе вдруг оказались разные!

Опять не понимают офицеры намек крестьянский.

– Ты нам головы не мути!

– Зубы не заговаривай!

– Э-эх! – обозлился старик, выломил две хворостины. – А ну-ка, снимай

мундиры, – и вновь за свое: – Посмотрим, какая больнее хлещет.

Переглянулись офицеры. Хотели обидеться. И вдруг рассмеялись. Дошло

наконец до спорщиков.

А до всех ли из вас дошло?

«ГДЕ ЖЕ ОНИ, ГЕРОИ?»

Соединились русские армии под Смоленском, приняли бой.

Два дня французы штурмуют город.

Атака. Снова атака.

Атака. Снова атака.

Топот солдатских ног. Пушек звериный рев. Груды людей побитых.

Рвутся солдаты навстречу французам. Не ожидая команд, ударяют в штыки.

Безрассудны герои. Картечь так картечь. Гранаты – пусть будут гранаты. Нет

страха в солдатских душах. Один на роту французов лезет. Двое – на целый полк.

Бьются рядом полки: Симбирский, Волынский, Уфимский. Бьются другие полки

и роты. Не уступает в геройстве сосед соседу.

Солдат из симбирцев Егор Пинаев ранен штыком в ключицу. Брызжет по телу

кровь. Не слышит Пинаев боли:

– В атаку! В атаку!

Оторвало волынцу Петру Занозе гранатой ухо. Вытер солдатской рубахой

Заноза кровь, шуткой других забавляет:

Мюрат и Даву – прославленные французские маршалы. "1 ОQ

– Муха не птица, овца не волчица, ухо не голова.

Уфимцу Рассаде перебило картечью ноги. Рухнул на землю солдат. Лежа

целит, в врага стреляет:

– Братцы, вперед!

Бьются герои. Льется потоками кровь.

К исходу второго дня от страшной вражеской канонады загорелся город

Смоленск.

Пламя рванулось к небу. Рассыпались в разные стороны тысячи искр. Дым

повалил по улицам, повис над Днепром туманами. С треском рушатся здания.

Нечем дышать от гарева. Негде укрыться от палева. Бушует, мечется огненный

водоворот, идет по холмам смоленским.

Бьются симбирцы, волынцы, уфимцы. Бьются другие полки и роты. Неведом

героям страх.

Подходят на помощь французам все новые и новые части. Понимает Барклай-

де-Толли – не осилить французов русским, ночью отдал приказ отойти войскам.

Снялись полки с позиций, бесшумно ушли за Днепр. Меряют новые версты.

Шагает в строю Пинаев. Шагает в строю Заноза. Везут на возу Рассаду.

Проходят симбирцы, волынцы, уфимцы. Проходят другие полки и роты.

Проезжает вдоль войск генерал Барклай-де-Толли:

– Слава героям!

Переглядываются солдаты: «Кому это Барклай-де-Толли кричит привет?»

– Видать, волынцам, – решают симбирцы.

– Видать, уфимцам, – решают волынцы.

– Видать, симбирцам, – решают уфимцы.

Озираются солдаты по сторонам.

– Где же они, герои?

АФРИКА

Французы шли из Смоленска к Дорогобужу. Группа солдат во главе с

молодым лейтенантом продвигалась вдоль днепровского берега. И вдруг из-за береговой

кручи, из-за кустов и развесистых ив послышались выстрелы.

Один, второй, третий...

Без промаха бьют свинцовые пули. Что ни выстрел – французом меньше.

Приказал лейтенант остановить продвижение. Прижались солдаты к земле,

открыли ответный огонь.

«Видать, значительный отряд, – соображает лейтенант. – Рота, а может быть,

и больше». Стал он просить подмогу. Доложил по команде.

Явилась подмога. Прислали и пушку.

– Пушка, пали!

Грянула пушка. Пронеслось ядро по кустам, прошипело, волчком

закружилось по круче. Второе ядро врезалось в старую иву. Расщепило, искалечило ствол.

Качнулась, рухнула ива.

– Ура! – закричали французы.

Стреляют солдаты. Бьет, не смолкая, пушка. Идет настоящий бой.

– Целься сюда! – подает команду лейтенант. – Целься сюда! Левее, правее,

еще правее...

Стреляют французы, а не знают того, что у Днепра в ивняке всего-навсего

один русский солдат находится. Перебегает солдат от куста к кусту, от ивы к иве,

стреляет из разных мест – вот и кажется со стороны, что целый отряд ера-

икается.

До самого вечера шла перестрелка. Наконец русский солдат умолк.

– Франции вива! Императору слава! – закричали французы.

Доложил лейтенант начальству, что одержал он большую победу, уложил

целую роту русских солдат.

Утром к этому месту прибыл сам генерал. Интересно ему взглянуть на

побитых русских. Двинулись французы к берегу Днепра, под старые ивы. Идет

лейтенант, сердце стучит. Думает: «Человек пятьдесят русских побил. – Потом

поправляется: – Нет, сто». Ждет он наград за усердие.

– Там рота, целая рота легла, – докладывает генералу.

Вышли они к Днепру, идут по крутому берегу. Идут, да только русских не

видно. Обошли берег и в одну и в другую сторону – всего один русский солдат

валяется. Приник он к земле, словно в атаку бежать собрался.

– Ну где же ваша рота? – обратился генерал к лейтенанту.

Не может понять лейтенант, в чем дело. Где же действительно русские?!

– Тут они, тут они были. Видать, разбежались...

Усмехнулся генерал.

– М-да... Вот она, ваша рота, – ткнул рукой на русского егеря.

В тот же день о подвиге русского солдата доложили Наполеону.

– Один? – переспросил император. – С ружьем против роты солдат и

пушки?

– Так точно, ваше величество.

– Лев, лев... – произнес Наполеон. Потом повысил голос и почти закричал: —

Все они львы. Львы, а не люди. Не Россия, а Африка.

ВОЕННЫЙ МАНЕВР

Нелегкая жизнь досталась Кутузову. Нелегкая, зато славная.

В 1812 году Михаилу Илларионовичу Кутузову исполнилось 67 лет.

Много всего позади. Не счесть боев и походов. Крым и Дунай, поля Австрии,

Измаильские грозные стены. Бой под Алуштой, осада Очакова, у Кагула упорный

бой.

Трижды Кутузов был тяжело ранен. Дважды в голову, раз в щеку. В одном

из сражений Кутузову выбило правый глаз.

Пора бы уже в отставку, на стариковский покой, так ведь нет – помнит народ

Кутузова. Вот и сейчас. Собирайся, мол, старый конь. Кутузов едет к войскам.

Новый главнокомандующий едет.

Рады солдаты. «Едет Кутузов бить французов», – идет по солдатским рядам.

Бегут рысаки по дороге. Солнце стоит в зените. Мирно гудят стрекозы. Ветер

ласкает травы.

Едет Кутузов, сам с собой рассуждает: «Плохи, плохи наши дела. Нехорошо,

когда армия отступает. Непривычно для русских солдат этакое. Орлы! Да ведь

силы наши пока слабы. Армию сберегать надо. Смерть без армии государству

Российскому. Но и солдат понимать нужно. Душу русскую понимать».

Прибыл Кутузов к войскам.

– Ура! – кричат главнокомандующему солдаты. – Веди нас, батюшка, в бой.

Утомились, заждались.

– Правда ваша, правда, – отвечает Кутузов. – Пора унять супостата.

Довольны солдаты, перемигиваются: вот он, настоящий боевой генерал.

– Что мы – не русские? – продолжает Кутузов. – Что нам, в силе господь

отказал? Что нам, храбрости не хватает? Сколько же нам отступать!

– Вот это слова!

– Ура генералу Кутузову!

Довольны солдаты. «Ну, братцы, – ни шагу назад. Не сегодня-завтра

решительный бой».

Спокойно заснули солдаты. Пробудились на следующий день, им объявляют

первый приказ Кутузова. В приказе черным по белому значится – продолжать

отступление.

Зароптали солдаты:

– А бой!

– Что-то непонятное, – разводят они руками.

– Может, приказ от старых времен остался?

Увидели солдаты Кутузова:

– Ваша светлость, так что же, опять отступление?

Посмотрел на солдат Кутузов, хитро прищурил свой единственный глаз:

– Кто сказал отступление? Сие есть военный маневр!

НОВЫЕ ПОРЯДКИ

Решил Кутузов объехать войска, посмотреть на боевые полки и роты. Взял он

штабных генералов, тронулся в путь.

Едет, встречает пехотный полк. Лежат на привале солдаты.

Увидели пехотные командиры главнокомандующего и генералов:

– Встать!

Повскакали солдаты, застыли, как сосны.

Подъехал Кутузов:

– Не надо, не надо. Пусть лежат, отдыхают солдаты. На то и привал.

Подивились пехотные командиры: впервые так, чтобы перед

главнокомандующим и генералами не надо было вставать во фрунт, – распустили они солдат.

Едет Кутузов дальше, встречает уланский полк. Расположился полк у какой-то

реки. Сняли уланы мундиры, засучили рукава и штаны, коней боевых купают.

Увидели уланские командиры Кутузова:

– Стройся!

Бросили уланы своих коней, построились в ряд.

Подъехал Кутузов:

– Отставить! – И строго на офицеров: – Тут не мне – коню боевому внимание.

Едет Кутузов дальше, встречает артиллерийскую батарею. Пушки солдаты

чистят.

Увидели главнокомандующего артиллерийские командиры:

– Становись!

– Разойдись! – еще издали крикнул Кутузов. Подъехал ближе, стал

отчитывать командиров:—Не сметь отрывать пушкарей от дела. Пусть солдаты пушки

к боям готовят.

Объехал Кутузов немало полков и рот. И всюду одно и то же. Увидят

офицеры Кутузова:

– Стройся!

– Отставить! – кричит Кутузов. – Тут война, не военный парад.

Поражаются армейские офицеры:

– Порядки какие-то новые!

Прошло несколько дней.

Войска стояли у города Гжатска. В какой-то избе собрались офицеры. Пьют

вино, веселятся, играют в карты. Шум и крики, как дым при пожаре, из окон

столбом валят.

Проезжал Кутузов мимо избы, услышал разгульные крики. Решил посмотреть,

что там в избе творится. Слез он с коня, заходит в избу.

Увидели офицеры главнокомандующего, соображают: встать им, не встать,

бросить игру или нет? Вспоминают наказ Кутузова, решают остаться на месте.

Продолжают в карты себе сражаться.

Постоял, постоял Кутузов, покачал головой: «Да, неплохо усвоили наказ

офицеры. Поняли, что к чему».

– А ну-ка, голубчики, – вдруг произнес, – коли время у вас свободное, там

у ворот Серко мой с дороги стоит нечищеный. Ступайте к нему. Ступайте,

голубчики. Да поживее! – прикрикнул Кутузов.

Опешили офицеры. Приказ есть приказ. Вскочили, помчались вон из избы.

Дорогой разводят руками:

– Чтобы офицеру да чистить коня! Порядки какие-то новые...

КТО КАК ДУМАЕТ

Вечер. Штабная изба. Тускло горят две свечи. Кутузов сидит за простым

крестьянским столом, подписывает приказы и распоряжения.

Рядом вытянулся дежурный генерал, подает одну за другой бумаги.

При каждой новой бумаге Кутузов обращается к дежурному с одним и тем же

вопросом:

– Про что тут, голубчик?

Генерал докладывает.

– Так, так... – кивает головой Кутузов. Затем начинает читать. Читает долго,

не торопясь. Если глянуть со стороны, можно подумать: не заснул ли

главнокомандующий? Но вот Кутузов берет перо – гусиным в то время еще писали, —

макает его в чернильницу и осторожно выводит подпись.

Над одной из бумаг Кутузов задержался особенно долго. Прочитал раз,

второй, повел своим единственным глазом на генерала, наконец произнес:

– Не пойму что-то. Перескажи-ка, голубчик.

– Прошение, ваша светлость.

– Так.

– От помещицы Смоленской губернии Нащекиной Глафиры Захаровны.

– Так.

– Драгунские фуражиры скосили, ваша светлость, зеленый овес на поле

помещицы. Владелица просит о возмещении убытков в размере сорока четырех рублей.

– Так, – произнес Кутузов, посмотрел на генерала. – Как же нам быть,

голубчик?

– Мародерство, ваша светлость, – отвечает генерал. – Тут по всей строгости

надобно. Под арест бы виновных.

Кутузов закивал головой, повернулся к своему адъютанту:

– А ты как, голубчик?

– Надобно извиниться перед графиней. Солдатам – шпицрутенов, ваша

светлость.

– Так.

Кутузов поднялся из-за стола, прошел в сенцы, открыл выходную дверь.

– Эй, братец! – окликнул стоящего у избы караульного. – Ступай-ка сюда.

Солдат нерешительно переступил порог, вытянулся:

– Слушаю, ваша светлость.

Объяснил Кутузов, в чем дело. Ждет, что же ответит солдат. Караульный

замялся, переступил с ноги на ногу.

– Так что же, голубчик?

– Лес рубят – щепки летят, – гаркнул солдат. – Россию отдаем, неужто, ваша

светлость, овсом скупиться!

Кутузов поднял глаз на солдата:

– Родом откуда?

– Деревенька Глушково. В семи верстах от Смоленска.

– Так деревня твоя под французом?

– Сожгли мужики деревеньку.

– Та-ак, – произнес Кутузов. – Ладно, ступай. – Повернулся к своим

офицерам. – Слыхали?! Как же нам быть?

Задел офицеров ответ солдата.

– Солдат – мужик, – заявил генерал. – Солдату чужого добра не жалко. Наш

долг защищать дворянство.

– Дворянство – оплот царю и отечеству, – произнес адъютант. – Права

графиня Нащекина, тут надобны строгости, в пример для других.

– Да-а, – протянул Кутузов, – «лес рубят – щепки летят...» – повторил он

слова солдата, подошел к столу, взял в руки письмо, вновь прочитал, поморщился

и вдруг разорвал на мелкие части. – Позорнейший документ для россиянина. Не

смею в армейских делах хранить.

Затем Кутузов склонился к столу, открыл стоящий на нем деревянный ларец,

отсчитал сорок четыре рубля из собственных денег, протянул адъютанту:

– На, отправь графине Нащекиной. Да, отпиши, что главнокомандующим отдан

специальный приказ и произведен с виновных строжайший взыск.

ЛЮБОПЫТНЫЙ ГУСЬ

Далеко прошли от русской границы французы. Без малого тысячу верст.

Сколько их по пути побито! Тысячи в русской земле зарыты. Сколько вернется домой

калек!

Начинают роптать солдаты:

– Куда нас ведут?..

– Нам бы отдых в Смоленске нужен...

– Нам бы дальше Днепра не ходить.

С каждым шагом врагу труднее. Обтрепаться успели солдаты. Голодно им в

пути.

Попадется солдатам краюха хлеба – чуть ли не драка. Отобьют у крестьян

скотину – прямо со шкурой ее едят.

Где-то за Вязьмой в Сычевском уезде ночевали солдаты у речки. Проснулись

утром, видят – по лугу гусь здоровенный ходит.

Как он сюда попал? Деревни кругом пустые. Крестьяне со скарбом давно в

лесах. То ли птица отбилась от общей стаи, то ли просто был любопытным гусь:

пришел посмотреть на французов.

Вскочили солдаты:

133 -Лови!

– Окружай!

– За лапу хватай!

Хоть гусь и не очень прыткая птица, а все же поди схвати! Заметался гусак по

лугу. Шею тянет, шипит. Как парусами, крыльями хлопает. Тяпнул клювом за

штаны одного солдата. Тяпнул за палец второго. Отбивается длинношеий, ускользает

из самых рук.

Проснулись от шума солдаты. Бегут на подмогу новые.

– Заходи к нему сзади!

– От речки гони!

– С фронта!

– С тыла!

– Давай во фланг!.. – как в настоящем бою, раздаются над лугом команды.

Как ни бился, все же попался гусь. Схватили его солдаты. Глаза разгорелись,

рты приоткрылись, слюна течет.

На лугу оказались солдаты разных частей. Были французы, были пруссаки,

итальянцы и даже из дальних кустов примчался житель вольного города

Гамбурга.

Возник у добытчиков спор.

– Гусь наш, – говорят французы.

– Гусь наш! – кричат пруссаки.

– Гусь наш! – шумят итальянцы.

– Гусь мой! – вопит житель Гамбурга. – Я первым его схватил.

Сцепились солдаты. Ругань стоит над лугом:

– Прусское рыло!

– Итальянская швабра!

– Эй, француз, лягушку живую съешь!

Приехал на шум генерал. Прикрикнул, навел порядок.

– В чем дело?

Мнутся солдаты.

– В чем дело? – повторил генерал.

– Гусь... – отвечают солдаты.

Смотрят, а где же гусь?.. Нет, не видно, не слышно нигде пернатого. Лишь

перо, как память о нем, в руках у одного из солдат осталось.

Пока шумели, ругались солдаты, гусь юрк между ног и к речке быстрее ходу.

С лапы на лапу, с лапы на лапу, с берега в воду поспешно прыг. Отплыл,

залез в камыши. Лишь глазом оттуда удивленно посматривает. Видать, и впрямь

любопытный гусь.

МЕШОК С ДЕНЬГАМИ

Богатый мужик Дормидонт Проскуров стал торговать с французами.

У других крестьян французы ни за какие деньги ничего не достанут. Лучше

сожгут крестьяне, лучше в реке утопят, лучше в лес волкам отнесут – лишь бы

не французам.

А Дормидонт Проскуров – пожалуйста!

Видит он, что французы на деньги нескупы. Чего упускать момент, не трижды

живем на свете.

Продал Проскуров

зерно,

сено,

корову,

козу,

распродал гусей и кур.

Мешок специальный завел. Деньги в мешок собирает.

Рассуждает: чего бы еще продать?

Вспомнил он о соленьях. Продает огурцы и капусту, грибов небольшой остаток.

Небывалый у Дормидонта Проскурова торг.

– А репу возьмете?

– Возьмем.

– А морковь?

– Возьмем и морковь, – отвечают французы.

Разбухает мешок с деньгами. Даже жмых Дормидонт перегнивший продал.

Наконец Проскуров продал последнее. В общем, ни с чем остался.

«Бог с ним, – решает. – Денег мешок. Я теперь на всю округу самый богатый.

Раз в десять больше всего накуплю».

Был Дормидонт продавцом, стал теперь покупателем. Отправился верст за

двадцать в не занятое французами село на базар. Ходит что гоголь.

Тут посмотрит, там приценится, и это и то пощупает.

Облюбовал

телку,

корову,

коня,

второго коня,

козу.

Ну и пригонит домой богатства!..

Вот и сошелся в цене. Начинает считать кредитки:

– Раз, два, три...

– Э, да ты подожди, постой... Они же фальшивые!

– Что! – заревел Проскуров. – Какие фальшивые? Они же французами

плачены!..

Стал собираться народ. Стали смотреть кредитки. Так и есть, все, как одна,

фальшивые.

А дело в том, что, отправляясь в Россию, Наполеон приказал напечатать

фальшивых денег. Оттого-то французы и щедры.

Взвыл Дормидонт Проскуров. И туда, и сюда, к одному и к другому... Да

только никто на фальшивые деньги продавать ему ничего не согласен.

Вернулся домой он черней чернозема. Есть хочется – никто не дает. Худеет

страдалец бедный.

Наконец какой-то озорной мужичонка нашелся:

– Хочешь краюху хлеба?

– Давай!!!

– Только тащи свой мешок с деньгами.

Поскулил, поскулил Дормидонт, отдал мешок: есть хочется. «О господи, это

за краюху-то и все-то мои богатства!»

Сожгли крестьяне фальшивые деньги.

Прошел день.

Снова Проскурову кушать хочется. Никто не дает. Никто не здоровается. Не

желают знать крестьяне предателя.

Как же он жил? Да так вот и жил. Пока совсем не отощал и не помер.

Жалко? Нисколько.

ДЕЛИКАТНОСТЬ

Многие дворяне при подходе французов бросали свои имения и уезжали.

Однако были такие, которые и оставались. Не уехала и княгиня Затонская.

– Французы меня не тронут, – заявила княгиня.– Я во французском духе

воспитана. Я романы на их языке читаю. Французы – сама деликатность.

Махнул старый князь рукой.

– Ну, как знаешь.

Взял и уехал.

Осталась одна княгиня, да девка при ней, Парашка.

Пришли французы под Вязьму. Какой-то отряд вступил и в имение князей

Затонских.

Явились солдаты в дом выбирать ночлег для своего командира.

Прошли они длинным рядом различных комнат, облюбовали одну с окном

к восходу. Комната небольшая, зато уютная. Кровать белым как снег застелена.

Запахи ароматные. Столик, духи на столике.

– Как раз нашему офицеру.

Подошли княгиня и девка Парашка.

– Это комната моя, – объясняет княгиня.

– Это комната ее сиятельства, – уточняет Парашка.

«Какое еще сиятельство!» —смотрят на женщин солдаты.

– Это комната для нашего офицера, – говорят они грозно.

А в это время офицер вошел в дом. Услышал он разговор о комнате, подошел,

поклонился княгине.

– Пардон, – произнес, – мадам. Виконт де Ланжерон, – представился.

Поцеловал княгинину ручку. – Убирайтесь! – крикнул солдатам. Шаркнул ногой перед

девкой Парашкой. – Пардон, мамзель...

Просияла княгиня. Предлагает она офицеру остаться, выбрать любую из комнат.

– Хотите ту, что с балконом, или нет, лучше ту, что в китайском стиле.

– Господину офицеру лучше бы княжеский кабинет, – предлагает девка

Парашка. – Там ружья висят и сабли.

– Не смею, – отвечает виконт, – нарушать ваш покой. Время военное,

пересплю по-солдатски.

Сказал, опять поклонился и тут же вышел наружу.

Стоят княгиня с Парашкой.

– Вот это француз! Сама деликатность.

Решил офицер переночевать рядом с княжеским домом в селе. Выбрал избу

получше.

– Вот здесь, – указал солдатам.

Вошли солдаты в избу, минут через пять вернулись.

– Ваше благородие, там горница занята. Там восемь детей крестьянских. Мал

мала меньше. Хозяйка больна – лежит в беспамятстве.

Глянул грозно офицер на солдат:

– Очистить избу немедля!

Побежали солдаты.

Поздно вечером заглянула в село и девка Парашка. Встречает крестьян.

Хвалится французским офицером, никак не нахвалится:

– Он ручку барыне поцеловал!.. Солдат из господского дома выгнал.

По-кавалерски мне поклонился. И все говорил «пардон». Сие есть деликатность, – объясняла

Парашка.

Чешут мужики свои бороды:

– Н-да, ворон ворону глаз не выклюет.

ЦАРСКИЕ ЛОШАДИ

В Екатеринославский драгунский полк поступило конное пополнение– 126

лошадей.

Кони не простые, из царских конюшен. Сам Константин Павлович Романов,

родной брат царя Александра, их для полка пожаловал. Правда, за плату.

– Повезло, – рассуждают драгуны.

– Кони небось в сажень. С трудом на таких залезешь.

– Кабы не война, видал бы ты этих коней!

– Ныне и царский род для войны не скупится.

– А как же, и им не чужа Россия!

Потом пошел разговор, почем за коней уплачено.

– По двести двадцать пять рублей серебром за штуку.

– Деньги немалые. Тройная, выходит, цена.

– Так ведь и лошади царские.

Прибыли кони.

Столпились драгуны, стоят глазеют.

Кони какие-то странные. Ростом по грудь. Кожа к костям прилипла. Многие

вовсе беззубые.

– Может, ошибка, – перешептываются драгуны.

– Царские, может, только еще в пути.

Ошибки не было. Пришел коновал. Стал проверять, здоровы ли кони.

Порядок такой из веков в кавалерийских войсках. И вот – 45 оказались больными

сапом. Чтобы не разносили заразу, тут же их пришлось пристрелить. 55 – не

подходили по старости. Продали их немедля. С трудом по 40 рублей – где уж

серебром, в бумажных рублях – ассигнациями.

Лишь 26 лошадей были причислены в полк. И то, честно сказать, с

натяжкой.

– Да-а, – рассуждают драгуны. – Выходит, царский братец того... устроил

обман-коммерцию.

– Как купец, гнилое подсунул.

– На войне поднабил карман.

– Не кони, выходит, хворые, – тихо промолвил какой-то солдат, – в царевом

роду, видать, червоточина.

ГОСПОДИ, ПОМОГИ!..

Где-то в глуши, в смоленских лесах и чащобах, затерялся мужской монастырь.

Бьют монахи земные поклоны:

– Господи, помоги, уйми супостата, силу нашим войскам пошли!..

Бьют монахи земные поклоны. Молятся, молятся, молятся. Только не слышит

их слов господь. Наступают кругом французы.

– Господи, не оставь! Помоги!.. – взывают монахи. Предают Наполеона они

анафеме, беды всякие кличут, лютые кары ему сулят.

Однако господь, словно и нет-то его на небе, молчит и молчит. То ли спит,

лежебока, на облаке, то ли просто, разбойник, ленится.

Нашлись среди монахов такие, которые сняли свои сутаны, надели мирское,

ружья в руки вместо креста и влились в русское войско. А остальные остались.

Продолжают у бога защиту вымаливать.

Просили, просили – не отозвался господь. Пришли в монастырь французы,

какая-то конная часть.

Загадили кони подворье. Солдаты в погребах монастырских рыщут, в кельях

песни свои кричат.

В испуге живут монахи. Днем с совками и метлами ходят – убирают конячий

навоз. И лишь ночью, забившись в кельи, тихонько продолжают господу богу

поклоны бить.

Приехал как-то французский полковник. Собрал он монахов.

– А ну молебен во славу императора Наполеона!

Замялись монахи, да что же тут делать. Убьют их французы. Кто же тогда

господа бога будет просить о спасении, кто же будет поклоны бить?!

Отслужили монахи молебен в честь императора Наполеона.

– И впредь служить ежедневно! – отдал строгий приказ полковник.

– Слушаем, – пискнули черносутанники.