Текст книги "Рассказы о русском подвиге"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– И смелых ребят к орудию, – включается третий.

Мечтают солдаты. И вдруг с той, с другой стороны оврага, на такой же высокой,

как эта, круче появилась артиллерийская упряжка.

Протерли глаза солдаты – считай, мерещится. Нет! Все настоящее. Лошади.

Пушка. Два солдата. Офицер при пушке.

Посмотрели артиллеристы в низину. Тоже заметили там фашистов.

Остановились.

Смотрят солдаты на пушкарей. Словно с неба, словно из снега, словно из сказки

они явились.

Постояли артиллеристы минуту над кручей и ближе к фашистам – на полном

карьере – слетели вниз. Видят фашисты артиллеристов. Гадают: куда это мчит

упряжка? Да и чья, сразу не разобрали. Пока разбирались – упряжка рядом.

Развернули солдаты пушку. В ствол вложили снаряд с картечью.

– Ну, знай наших! – прокричал офицер. – Огонь!

Чихнула картечью пушка. Выстрел, за ним второй.

– Знай наших! Знай наших! – кричал офицер. – Огонь! Огонь!

Третий выстрел. Четвертый. Поднял снежные вихри пятый.

– Знай наших! Знай наших!

Покрылась телами фашистов низина. Те, кто остался жив, бросились вверх по

крутому склону, как раз туда, где стояли солдатские роты. Встретили их

пулеметным огнем солдаты. Довершили отважное дело.

Когда бойцы вновь посмотрели вниз, не было там упряжки. Скрылась она из

вида. Как птица, как песня. Как пришла, так и ушла, словно вернулась в сказку.

Долго стояли над кручей солдаты.

Кто же герои? Кто эти дерзкие артиллеристы? Так и не узнали о том

солдаты.

«Знай наших!» – вот и все, что на память об отважных бойцах осталось.

ОРЛОВИЧ-ВОРОНОВИЧ

Не утихают бои под Москвой. Рвутся и рвутся вперед фашисты. В середине

ноября 1941 года особенно сильные бои развернулись на подступах к городу Истре.

Немало и здесь героев. Гордятся солдаты младшим лейтенантом Кульчинским,

гордятся заместителем политрука Филимоновым, гордятся другими. Насмерть стоят

солдаты. Отважно разят врага. Выбивают фашистских солдат и фашистскую

технику.

Как-то после тяжелого дня собрались солдаты в землянке, заговорили о

подвигах. О летчиках речь, о танкистах – вот кто народ геройский!

Сидит в сторонке солдат Воронович. Тоже о смелых делах мечтает. Только

не танкист Воронович, не летчик. Скромная роль у него на войне. Связист

Воронович. Да и характером тих, даже робок солдат. Где уж такому мечтать о

подвиге!

И вдруг порвали где-то фашистские мины связь. На поиски повреждения и

отправился солдат Воронович.

Шагает, идет Воронович, пробирается лесом, полем, и вот у овражка, у

прошлогоднего стога сена, стоят четыре фашистских танка. Всмотрелся солдат. Кресты на

боках. Дула пушек на него, на Вороновича, глазом змеиным смотрят.

Неприятно солдату стало. Холодок пробежал по телу. Прилег Воронович на

землю. Зорче еще всмотрелся. Видит – у танков в кружок собрались фашисты.

Соображает солдат – привал у врагов. И верно – достали фашисты еду.

Лежит Воронович. Громко стучит сердце. Один солдат и четыре танка! Уйти?

Отступить? Отползти? Укрыться?

Еще громче забилось сердце, в висках молотком застучало. А что-то внутри:

«Вот минута твоя, солдат. Вперед, вперед – там ожидает подвиг!»

Четыре танка, один солдат. Да разве тут сила к силе. Лежит Воронович:

«Четыре танка! Конечно, не к силе сила».

Но снова какой-то голос: «Вперед! Не мешкай, солдат. Вперед!»

Лежит Воронович: «Четыре танка! Отряд фашистов!» А мысли одна за другой:

«Смелее, солдат, смелее! Время не трать, солдат!»

Пополз Воронович к фашистам. Остановился. Поднялся. Швырнул гранату. Тех,

кто выжил от этой гранаты, тут же гранатой второй скосил.

Поражались потом солдаты.

– Один – и четыре фашистских танка. Орел! Орел! – смеялись солдаты. – Не

Воронович ты вовсе. Нет! Есть ты у нас Орлович!

ЛОПАТА

Война есть война. Всякое здесь бывает. Лопата и та стреляет. Москва готовилась

к схватке с врагом. Вокруг города возводились оборонительные рубежи. Рылись

окопы. Создавались баррикады, завалы, возводились проволочные заграждения,

устанавливались «ежи» и надолбы. Тысячи женщин, стариков и подростков брали в руки

кирки, ломы, лопаты...

Длинной полоской уходит ров. Вот он прямо идет, вот чуть изогнулся, коленце

сделал. Пополз чуть на взгорье. Сбежал к низинке. Пересек оголенное поле. Ушел

за ближайший лес. Это противотанковый ров. Много их у границ Москвы. И этот.

И чуть правее. И чуть левее. И дальше – за лесом. И дальше – за полем. И дальше,

и дальше – перекрывшие горизонт.

Костя Незлобии – студент-текстильщик. В землеройной студент бригаде.

Просится Костя в армию:

– Я в роту хочу. Я – в снайперы.

Не взяли Незлобина в армию. Слаб оказался зрением. И вот в землекопах теперь

Незлобии. Вместе с другими копает ров. Девушки рядом, подростки, женщины.

Старшим – старик Ордынцев.

Объясняет Костя:

– Не взяли в снайперы.

– Тут тоже, Незлобии, фронт, – отвечает Ордынцев.

– Подумаешь, фронт, – усмехнулся Костя, – канава, ров.

– Не ров, а военный объект, – поправляет старик Ордынцев.

Только сказал, как в небе низко, совсем над землей, над людьми, над окопом

пронесся фашистский летчик. Бросил он бомбу. Открыл огонь.

– Ложись! – закричал Ордынцев.

Бросились люди на дно окопа. Переждали огонь врага. Трижды в тот день

приходили сюда фашисты.

– Ну, чем же тебе не фронт, – посмотрев на Костю, усмехнулся старик

Ордынцев.

Ночь опустилась над лесом, над полем. На отдых ушли отрядники. Рядом на

взгорке стоит деревня. Расположились в уютных избах.

Только стал засыпать Незлобии, вдруг голос:

– Тревога! Тревога!

Вскочил Незлобии. Момент – на улице. Узнал, в чем дело. Оказалось, с воздуха

сброшен фашистский десант. Проснулись люди. Бегут на поле. Промчались кони —

наряд охраны. Вернулся Костя к избе, к сараю. Схватил лопату – вперед, за всеми.

Бежит к окопам, где место сбора. А здесь девчата, а здесь Ордынцев. Вдруг с

неба – солдат фашистский. Повис на стропах. И прямо в группу.

Не ожидали девчата «гостя».

– Ай, ай! – с испуга.

А Костя словно лишь ждал момента. Схватил Незлобии секиру-заступ. Фашиста

в спину.

– А-а-а! – взревел десантник. Осел и рухнул. Лежит, раскинул руки.

Расцеловали Костю друзья-девчата.

– Снайпер, ну, право, снайпер, – сказал Ордынцев.

Отбили люди десант фашистов. Вернулись в избы, ко сну, к покою. А утром

снова трубит побудка. И снова люди в суровом поле.

Смешались с фронтом тылы, обозы. Кругом девизом, кругом паролем:

«Врага не пустим!»

«Врага осилим!»

И взмах лопаты, как взрыв снаряда. И если надо, она копает. И если надо, она

стреляет.

ЗОЯ

Сизой лентой на запад бежит шоссе. Мчат по шоссе машины. 85-й километр от

Москвы. Присмотрись налево. Мраморный пьедестал. На пьедестале застыла девушка.

Связаны руки. Гордый, открытый взгляд.

Это памятник Зое. Зое Космодемьянской.

Зоя училась в московской школе. Когда враг стал подходить к Москве, она

вступила в партизанский отряд. Девушка перешла линию фронта и присоединилась

к народным мстителям. Многие жители Подмосковья против фашистов тогда

поднялись.

Полюбили в отряде Зою. Отважно переносила она все тяготы и невзгоды

опасной жизни. «Партизанка Таня» – так называли в отряде Зою.

В селе Петрищево остановился большой фашистский отряд. Ночью Зоя проникла

в Петрищево, перерезала телефонные провода и подожгла дома, в которых

остановились гитлеровцы. Через два дня Зоя снова пришла в Петрищево. Но враги

схватили юную партизанку.

Допрашивал Зою сам командир дивизии подполковник Рюдерер:

– Кто вы?

– Не скажу.

– Это вы подожгли дома?

– Да, я.

– Ваши цели?

– Уничтожить вас.

Зою начали избивать. Требовали, чтобы она выдала своих товарищей, сказала,

откуда пришла, кто послал ее на задание.

«Нет», «Не знаю», «Не скажу», «Нет», – отвечала Зоя.

И снова пошли побои.

Ночью Зою подвергли новым мучениям. Почти раздетую, в одном нижнем

белье, ее несколько раз выгоняли на улицу и заставляли босую ходить по

снегу.

И снова:

– Скажите, кто вы? Кто вас послал? Откуда пришли?

Зоя не отвечала.

Утром Зою повели на казнь. Устроили ее в центре деревни на деревенской

площади. К месту казни согнали колхозников.

Девушку повели к виселице. Поставили на ящик. Набросили петлю на шею.

Последняя минута, последний миг молодой жизни. Как использовать этот миг?

Как остаться бойцом до конца?

Вот комендант приготовился дать команду. Вот занес руку, но остановился. Кто-

то из фашистов в это время припал к фотоаппарату. Комендант приосанился —

нужно получиться достойным на снимке. И в это время...

– Товарищи! Не бойтесь, – прозвучал голос Зои. – Будьте смелее, боритесь,

бейте фашистов, жгите, травите!

Стоявший рядом фашист подбежал к Зое, хотел ударить, но девушка оттолкнула

его ногой.

– Мне не страшно умирать, товарищи, – говорила Зоя. – Это счастье —

умереть за свой народ. – И, чуть повернувшись, прокричала своим мучителям: —Нас

двести миллионов. Всех не перевешаете. Все равно победа будет за нами!

Комендант дернулся. Подал рукой команду...

Минское шоссе. 85-й километр от Москвы. Памятник героине. Люди, пришедшие

поклониться Зое. Синее небо. Простор. Цветы...

ОТДЕЛЬНЫЙ ТАНКОВЫЙ БАТАЛЬОН

Продолжается жестокая схватка с фашистами. Тяжелые бои идут у поселка и

станции Крюково. С особой силой здесь жмут фашисты. Не хватает солдатских сил.

Вот-вот отойдут солдаты.

Звонят командиры старшим начальникам. Просят о срочной помощи. Нет у

старших начальников помощи. Все резервы давно в бою. Все тяжелее дела под

Крюковом. Снова звонят командиры начальникам.

– Хорошо, – говорят начальники. – Ждите танковый батальон.

И верно, вскоре на командный пункт сражающегося здесь полка явился офицер-

танкист. Молод, красив танкист. В кожаной куртке, в шлеме танкистском. Глаза

синие-синие. Словно в мае с неба схватил лазурь и сунул себе под веки.

Подошел танкист к командиру полка, руку к шлему поднес, представился:

– Товарищ командир полка, отдельный танковый батальон прибыл в ваше

распоряжение. Докладывает командир батальона старший лейтенант Логвиненко.

Доволен – нет сил – командир полка. Мало того, что доволен – счастлив. Обнял

офицера:

– Спасибо, браток, спасибо. – И сразу конкретно к делу: – Сколько в батальоне

танков?

– Одна машина, – отвечает танкист. И небесной лазурью на командира

смотрит.

– Сколько-сколько? – не верит своим ушам командир полка.

– Одна машина, – повторяет танкист. – Одна осталась... Танк типа «Т-37».

Большие потери несли под Москвой фашисты. Но и у наших они немалые... Вся

радость с лица у командира полка – словно кто-то огромный дунул – секундой

слетела. Танк «Т-37» самый устаревший советский танк. Самый старый и самый малый.

Один пулемет – вот и все вооружение. Броня толщиной с мизинец.

– Жду боевую задачу, – сказал танкист.

«Катись к черту – вот и вся боевая задача», – хотел было сказать командир

полка. Однако сдержался, себя осилил.

– Направляйтесь в распоряжение первого батальона, – сказал командир полка.

Этот батальон больше всего и атаковали сейчас фашисты.

Прибыл танкист к батальону и сразу с пехотинцами ринулся в бой. Умно

поступал танкист. То в одном месте поддержит броней пехотинцев, то быстро меняет

позиции. И вот уже виден на новом месте. Видят броню солдаты. Легче в бою

солдатам. Слух от солдата идет к солдату – прибыл танковый батальон.

Устояли тогда герои. Не пустили вперед фашистов.

И вторую отбили атаку солдаты. А за этой еще четыре. Теперь уж не только

первому батальону – всему полку помогал танкист.

Закончился бой. Стоит танкист – молодой, возбужденный, красивый. Глаза

синие-синие. Майской горят лазурью.

Подошел к танкисту командир полка, крепко обнял героя:

– Спасибо, браток, спасибо. Вижу, что прибыл действительно танковый

батальон.

АЭРОСТАТЧИК

Среди защитников Москвы находился отряд аэростатчиков. Поднимались

аэростаты в московское небо. С помощью металлических тросов создавали заслоны против

фашистских бомбардировщиков.

Спускали как-то солдаты один из аэростатов. Однотонно скрипит лебедка.

Стальной трос, как нитка, ползет по бобине. При помощи этого троса и спускают

аэростат. Все ниже он, ниже. С оболочки аэростата свисают веревки. Это фалы. Схватят

сейчас бойцы аэростат за фалы. Держась за фалы, перетащат аэростат к месту

стоянки. Укрепят, привяжут его к опорам.

Аэростат огромный-огромный. С виду как слон, как мамонт. Послушно пойдет

за людьми махина. Это как правило. Но бывает, заупрямится аэростат. Это если

бывает ветер. В такие минуты аэростат, словно скакун норовистый, рвется и рвется

с привязи.

Тот памятный для солдата Велигуры день выдался именно ветреный.

Спускается аэростат. Стоит рядовой Велигура. Стоят другие. Вот схватят сейчас

за фалы.

Схватил Велигура. Другие же не успели. Рвануло аэростат. Слышит Велигура

какой-то хлопок. Потом Велигуру дернуло. Земля отошла от ног. Глянул боец, а он

уже в воздухе. Оказалось, лопнул трос, с помощью которого спускала лебедка

аэростат. Поволок Велигуру аэростат за собой в поднебесье.

– Бросай фалы!

– Бросай фалы! – кричат Велигуре снизу товарищи.

Не понял Велигура вначале, в чем дело. А когда разобрался – поздно. Земля

далеко внизу. Все выше и выше аэростат.

Держит солдат веревку. Положение просто трагическое. Сколько же может так

человек удержаться! Минутой больше, минутой меньше. Затем силы его покинут.

Рухнет несчастный вниз.

Так бы случилось и с Велигурой. Да, видно, в сорочке боец родился. Хотя, скорее,

просто Велигура боец находчивый. Ухватил он ногами веревку. Легче теперь дер-

экаться. Дух перевел, передохнул. Петлю ногами на веревке старается сделать.

Добился солдат удачи. Сделал боец петлю. Сделал петлю и в нее уселся. Совсем отошла

опасность. Повеселел Велигура. Интересно даже теперь бойцу. Впервые так высоко

поднялся. Парит, как орел, над степью.

Смотрит солдат на землю. Проплывает под ним Москва лабиринтом домов и улиц.

А вот и окраина. Кончился город. Над дачным Велигура летит районом. И вдруг

понимает боец, что ветер несет его в сторону фронта. Вот и район боев, вот и линия

фронта.

Увидели фашисты советский аэростат. Открыли огонь. Разрываются рядом

снаряды. Неуютно бойцу на воздушном шаре.

Несет ветер солдата все дальше и дальше вдоль линии фронта. Положение

катастрофическое. Сколько же продержится человек над огнем на воздушном шаре?

Минутой больше, минутой меньше. Пробьют оболочку аэростата. Рухнет махина вниз.

Так бы случилось, конечно, и с Велигурой. Да, видно, и впрямь в сорочке боец

родился. Не задевают, мимо проходят взрывы.

Но главное – вдруг, как по команде, изменил направление ветер. Понесло Вели-

ГУРУ опять к Москве. Вернулся боец почти туда же, откуда отбыл. Благополучно

спустился вниз.

Жив солдат. Невредим. Здоров.

Вот и вышло, что рядовой Велигура на аэростате к врагам слетал почти так же,

как в свое время в неприятельскую крепость верхом на ядре знаменитый барон Мюн-

хаузен.

Все хорошо. Беда лишь в одном. Мало кто в этот полет поверил. Только

Велигура начнет рассказывать, сразу друзья кричат:

– Ну, ну, ври, загибай, закручивай!

Не Велигура теперь Велигура. Только откроет бедняга рот, сразу несется:

– Барон Мюнхаузен!

Война есть война. Всякое здесь бывает. Бывает такое, что сказкой потом считают.

«АЙН, ЦВАЙ, ДРАЙ!»

Бывалый солдат во взводе, что вожак в журавлиной стае.

Бой шел южнее Москвы, в Тульской области, около города Венева. Фашистские

танки стали заходить в тыл советским войскам. Пришлось войскам отступить. Не

успел уйти из Венева лишь взвод полковой разведки. Укрылись бойцы в одном из

сараев на окраине города.

Захватили фашисты Венев. Стоят часовые при въезде, при выезде. Не прорваться

к своим разведчикам.

– Нет тут выхода!

– Нет спасения!

– Верный плен.

Вдруг вышел вперед разведчик сержант Мисанов:

– Разговорчики! Как нет выхода, нет спасения?!

Смотрят бойцы на Мисанова. Известен во взводе боец Мисанов. Если такое

сказал Мисанов, значит, надежда и вправду есть. Притихли солдаты в сарае. Смотрят

сквозь щели в стене на улицу. Смотрит и сам Мисанов.

Ноябрь. Морозно на улице. Падает снег. Ветерок колесит по улице. Гонит

вперед поземку.

Проходят через город по улице совсем рядом с сараем, в котором сидят

советские бойцы, маршевые колонны фашистской пехоты. Идут в колоннах по два

человека. Зябко фашистам. Ссутулили плечи, подняли воротники.

– Айн, цвай, драй! – командуют фашистские командиры.

«Айн, цвай, драй!» —отдается в ушах у Мисанова.

«Что же сержант придумает?» – гадают солдаты.

Смотрит Мисанов на фашистских солдат:

– Эка вон как ссутулили плечи.

– Так ведь от холода, – поясняют бойцы.

– Эка ж задрали воротники.

– Так ведь за уши мороз хватает.

Наступил вечер. Стемнело вокруг. Ни звезд, ни луны на небе. Лишь раздаются

за стенами сарая немецкие голоса, лишь слышен топот солдатских ног.

Прошло какое-то время, и вдруг Мисанов подал команду:

– Становись! Стройся по два в колонну.

Построились солдаты. «Что же такое будет?»

– Поднять воротники! – командует Мисанов.

Подняли солдаты воротники.

– Сутулься, сутулься. Плечи сутуль сильнее.

Вогнали шеи солдаты в плечи.

Распахнул Мисанов ворота.

– Шагом марш! – скомандовал тихо и тут же громко: – Айн, цвай, драй!

Тронулись солдаты. Вышли на главную улицу, по которой шли фашистские роты,

пристроились к хвосту одной из колонн.

– Айн, цвай, драй! – командует Мисанов. И тут же тихо: – Братцы, плечи

сутуль, плечи сутуль сильнее. – И снова громко, во всю солдатскую мочь: – Айн, цвай,

драй!

Прошли солдаты мимо фашистского часового, переступили границу города,

вышли в открытое поле. Приотстали солдаты, оторвались от фашистских колонн,

свернули с дороги. К утру и достигли своих.

– Да как вы?!

– Откуда? – пошли вопросы.

– Не гадали в живых вас видеть.

– Так ведь с нами Мисанов!

– Ах, Мисанов – так это другое дело.

Бывалый солдат из любой беды живым, невредимым выйдет. Бывалый солдат во

взводе, что вожак в журавлиной стае.

БЛИЖЕ ДРУГИХ

Не умолкают бои под Москвой. От станции Крюково по направлению к Москве

прорвались два неприятельских танка.

Несутся вперед машины.

Прорвались фашисты. Уверены – сзади идут другие. Однако другие не одолели

рубеж обороны. Остались на прежних местах другие. Лишь эти двое вперед

несутся.

Совсем пустяки до Москвы осталось.

– Быстрее! Быстрее! – командиры торопят водителей. Не знают они, что другие

на прежних местах остались. Боятся, как бы другие не опередили их.

Подгоняет танкистов желание ворваться в Москву непременно первыми.

– Первыми!

– Первыми!

– Первыми!

Несутся вперед враги. Вот он, долгожданный момент удачи.

– Первыми будем в русской столице!

– Первыми!

Опасный прорыв совершили фашисты. Да только и здесь у Москвы – защитники.

Прикрывают подходы к Москве зенитчики. Получен такой приказ: передвинуть из

города навстречу фронту зенитные батареи, направить стволы по наземным

целям.

Приспустили стволы зенитчики. Готовы к стрельбе по наземным целям.

Сидят у орудий бойцы, следят не за небом – за дорогой, за полем.

Вдруг возглас:

– Танки!

Смотрят – и верно танки.

– Орудия к бою!

– Орудия к бою!

Вступили зенитчики в бой с противником.

– Огонь!

– Огонь!

А танки все ближе и ближе.

– Целься прямой наводкой!

Припали солдаты к пушкам. Крикнул снова сержант:

– Огонь!

Взвизгнул снаряд – и сталью о сталь. Споткнулся первый фашистский танк.

Крутанул, как волчок, на месте. Вздрогнул. Лязгнул железом. Просел. Затих.

Снова гремит команда:

– Огонь!

Взвизгнул снаряд – и металлом в металл. Угодил он второму танку как раз под

брюхо, туда, где броня не такая прочная. Замер и этот танк.

Два фашистских экипажа ближе других подошли к Москве. Чем же эти вошли

в историю? Могилы их ближе других к Москве. Нет других, чтобы были ближе.

ПУШКА

Был один из самых тяжелых моментов Московской битвы.

Бои шли севернее Москвы, на Рогачевском шоссе.

Ударили фашистские танки встык между двумя соседними советскими армиями,

устремились в прорыв, понеслись к Москве. Пали селения Белый Раст, Озерецкое,

Мышецкое, рабочий поселок Красная Поляна. Враги подошли к станции Лобня,

к Савеловской железной дороге.

До Москвы оставалось около 30 километров. Это – расстояние, на которое могла

стрелять фашистская дальнобойная артиллерия.

Привезли фашисты в Красную Поляну дальнобойную пушку. Стали ее

устанавливать. Дали приказ подвозить снаряды.

Возятся фашистские солдаты у пушки. Площадку ровняют. Лафет укрепляют.

В прицел, как в бинокль, заглядывают.

Не могут скрыть торжества солдаты:

– Мы первыми из всех по Москве ударим!

– Награда от фюрера будет!

Суетится артиллерийский офицер. И этот о том же думает: будет ему награда —

рыцарский крест на шею, известность по всей Германии.

Торжествуют фашисты удачу. А в это время навстречу прорвавшимся врагам

срочно двигались наши части. Подходили полки и роты, с марша вступали

в бой.

Возятся фашистские солдаты у пушки. Привезли им как раз снаряды.

– Шнель, шнель! – покрикивает офицер.

Предвкушает фашист успех. Вот заложат солдаты в пушку сейчас снаряд. Вот

вскинет он руку. В три горла рванет команду. Вот она, радость боя!

– Шнель, шнель! – покрикивает офицер.

Возятся солдаты у пушки, слышат шум боя. Только не дальше, не к Москве

почему-то отходит бой, а кажется солдатам, что сюда, к Красной Поляне,

ближе.

Переглянулись солдаты:

– Ближе!

Переглянулись:

– Ближе!!

Вот и несется уже «Ура!». Вот и ушанки с красной звездой мелькнули.

Выбили советские войска фашистов из Красной Поляны. Досталась пушка

советским бойцам. Обступили ее солдаты. Любопытно на пушку глянуть.

– Вот бы сейчас – по Гитлеру!

– Прихватим с собой к Берлину!

Однако пришел приказ пушку отправить в тыл. И все же задержались чуть-чуть

солдаты. Подождет пять минут приказ!

Развернули солдаты пушку. Вложили снаряд. Прицелились. Ударила пушка

стократным басом. Устремился снаряд на запад, весть о нашей победе врагам

понес.

Проходят наши роты мимо фашистской пушки. Видят солдаты гигант

трофей:

– Ух ты, мама!

– Неужто взяли?!

– Взяли, родные, взяли!

Смотрят солдаты опять на пушку:

– Ну, если такую фашисты бросили, значит, примета добрая.

Все больше у наших упорства, силы. Все слабее напор врагов. И снова солдаты:

– Выдыхается, знать, фашист.

Понимают бойцы – быть повороту, быть переменам. Сердцем солдатским

чувствуют.

КАШИРА

Рвутся, рвутся к Москве фашисты. Напрягают последние силы. Ищут,

где бы, в месте каком пробиться. Не прорвались на западе, не пробились

на севере. Вновь наносят удары с юга. Тут по-прежнему наступает

танковый генерал Гудериан. Рвутся танки к Кашире, к реке Оке, к мостам через реку

Оку.

Помощь нужна Кашире. Нет в запасе у Советской Армии свежих сил.

Всюду идут бои. И все же помощь нашлась Кашире – конный корпус генерала

Белова.

– Куда же на танки – конницу, – кое-кто говорил тогда.

Да и правда: конница против танков!

– Конница – день вчерашний.

– В отставку пора кавалерии.

– На покой!

– По домам!

– В музей!

– Посмотрим, посмотрим, – сказал генерал Белов.

И вот явились к Кашире конники. И сразу с хода, с дороги в бой. Смешалось

все на полях под Каширой. Танки и лошади, пушки и люди. Лязг гусениц, грохот

орудий, храп лошадей, команды, крики, призывы раненых. Вот танки теснят

кавалерию. Вот отступают под градом гранат и снарядов танки. Оставили всадники седла,

сражаются в пешем строю. Но только успех наметится, снова они в стременах,

мчатся по снежному полю.

Гуляет отвага на полях под Каширой. Удаль узоры свои плетет.

Дрогнули фашистские танки. Не устояли. Не пробились они к Кашире. Конечно,

не только кавалеристы одни сражались. Пехотинцы здесь бились. Танкисты.

Советская артиллерия помогла. Вместе и задержали они фашистов.

Через три дня Гудериан начал новое наступление. И снова войска генерала

Белова – а теперь генерал Белов командовал не только кавалерийским корпусом, но

и всеми войсками, оборонявшими Каширу, – остановили фашистскую армию. И не

только остановили, но и погнали прочь от Москвы.

Шутили над Гудерианом тогда солдаты:

– Наш-то Белов того – дернул, выходит, его копытом.

Услыхал генерал про копыто:

– А что же, верно. – И сам смеялся: – Только не я, генерал Белов, витязь

советский побил фашистов...

Потом повернулся к тем – к неверующим, кто о кавалерии сказал, как о дне

вчерашнем:

– Ну что – по домам? На покой? В музей?!

Смутились «неверующие», однако тут же нашлись.

– В музей, – говорят и добавляют: – В музей нашей доблести русской и

русской славы.

БРОНЯ

В 112-й танковой дивизии, которой командовал полковник Андрей Лаврентьевич

Гетман, служил старшина Илларион Махарадзе.

Патриот он своей дивизии. Считает, что все у них в дивизии самое лучшее.

И командир дивизии полковник Гетман лучше всех других командиров, а замполит,

то есть заместитель командира по политической части, лучше всех других

замполитов, и командир батальона, в котором служил Махарадзе, лучше всех других

командиров, и командир танка лейтенант Огнивцев, непосредственный начальник

старшины Махарадзе, лучше всех других командиров танков. И лучший повар на весь

Западный фронт именно у них, в их 112-й танковой дивизии. И лучший парикмахер

тоже у них в дивизии. И лучший начпрод (это начальник по продовольствию), и

лучший начхоз (это начальник хозяйственной части). И танки самые лучшие тоже у них

в 112-й.

А надо сказать, что большинство танков в дивизии было как раз устаревшего

типа. Не тягаться им с лучшими советскими танками.

Уступали они и фашистским. И моторы у них слабее, и броня тоньше. Крепче

были фашистские танки.

– Нет, наши крепче, – утверждает старшина Махарадзе.

– Да где же крепче, – возражают солдаты, – раз броня у них тоньше, раз силы

в моторах меньше.

– Крепче, крепче, – стоит на своем танкист.

К инженеру солдаты его водили, к командиру батальона его водили, в

инструкции и наставления носом сунули.

– Нет, наши танки крепче, крепче, – повторяет опять Махарадзе. —

Неточность, видать, в инструкциях.

Вот ведь кавказец. Вот ведь упрямец.

Дивизия полковника Гетмана входила в войска, оборонявшие подходы к столице

с юга. Дралась она за Тулу, сражалась за Серпухов, под Каширой помогала

генералу Белову.

Немало геройских дел на счету у танкистов. И вот выпал дивизии новый

подвиг.

30 ноября 1941 года фашисты предприняли еще одну попытку ударить на

Москву с юга. Бой разгорелся у селений Манышино и Суходол. 89 первоклассных

фашистских танков обрушились на дивизию полковника Гетмана.

Отважно сражались танкисты. Вместе с подоспевшими сюда пехотинцами

остановили они фашистов. Как ни пытались фашисты подмять дивизию Гетмана, в какие

ни ходили они атаки – ив лоб, и во фланг, и строем клин, и строем таран, —

удержались советские танки. Сами танкисты потом поражались: откуда в танках такая

крепость, как устояли они в сражении.

Закончился бой.

– Ага, а я что говорил! – торжествует старшина Махарадзе. И снова свое: —

Крепче наши танки, крепче. Не чета им фашистские.

– Да как же – крепче, – кто-то снова полез из спорщиков.

– Крепче, – подтвердил Илларион Махарадзе. – И поясняет, почему они

крепче. – Броня – это раз, – загнул палец старшина Махарадзе, – упорство в бою —

это два. Вера в победу – три. Геройство, считай, – четыре. Так у кого же танки,

выходит, крепче?

Смотрят солдаты на старшину Махарадзе.

– Ты смотри, правду, поди, говорит кавказец. От геройства и верно металл

крепчает.

«НАПИШУ ИЗ МОСКВЫ»

Не удается фашистам прорваться к Москве ни с юга, ни с севера.

– Брать ее штурмом, брать ее в лоб! – отдают приказ фашистские

генералы.

И вот вечер накануне нового наступления. Обер-лейтенант Альберт Наймган

спустился к себе в землянку. Достал бумагу, начал писать письмо. Пишет своему

дядюшке, отставному генералу, в Берлин. Уверен Наймган в победе.

«Дорогой дядюшка! – строчит Наймган. – Десять минут тому назад я вернулся

из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о

последнем наступлении на Москву...» Пишет Наймган, торопится: «Москва наша!

Россия наша! Европа наша! Тороплюсь. Зовет начальник штаба. Утром напишу из

Москвы».

Новую свою попытку прорваться к Москве фашисты начали с самого

кратчайшего, Западного направления. Прорвали вражеские дивизии фронт под городом

Наро-Фоминском, устремились вперед.

Торжествуют фашистские генералы:

– Путь на Москву открыт!

Посылают депешу быстрей в Берлин:

«Путь на Москву открыт!»

Мчат к Москве фашистские танки и мотоциклетные части. Пройдено пять

километров... десять... пятнадцать, деревня Акулово. Здесь, под Акуловом,

встретил враг заслон. Разгорелся смертельный бой. Не прошли здесь фашисты

дальше.

Пытаются враги пробиться теперь южнее Наро-Фоминска. Прошли пять

километров... десять... пятнадцать. Село Петровское. И здесь, у Петровского, преградили

дорогу фашистам наши. Разгорелся смертельный бой. Не прорвались фашисты

дальше.

Повернули фашисты на север. Устремились к станции Голицыно. Прошли пять

километров... десять... пятнадцать. У деревень Бурцево и Юшково – стоп! Стоят

здесь на страже наши. Разгорелся смертельный бой. И здесь не прорвались фашисты

дальше. Захлебнулась и здесь атака.

Отбили советские воины новый прорыв на Москву. Отползли, отошли фашистские

танки к своим исходным рубежам.

Отошли фашисты и все же не верят в силу советских войск.

Успокаивают сами себя фашистские генералы:

– Ничего, ничего – отдохнем, поднажмем, осилим!

А в это время на север, на юг от Москвы и здесь, на Западном направлении,

собирали советские части свежие силы. К Москве подходили новые дивизии, в войска

поступали новые танки и новые пушки. Советская Армия готовилась нанести

сокрушительный удар по врагу.

Готовы войска. Нужен лишь сигнал к наступлению.

И он поступил.

На одних участках фронта 5-го, а на других 6 декабря 1941 года войска,

оборонявшие Москву, перешли в грандиозное наступление. Советская Армия стала

громить врага и погнала его на запад.

Ну, а как же с письмом Наймгана? Дописал ли его офицер?

Нет, не успел. Погиб лейтенант Наймган. Вместе с письмом в снегах под

Москвой остался.

«Тайфуном» назвали фашисты свое наступление.

Взвился «Тайфун», как ястреб.

Рухнул, как камень, в пропасть.

Укротили его советские солдаты.

ПЕРЕЛОМИЛОСЬ

Переломилось. Свершилось. Сдвинулось. Наступает Советская Армия. Рванулись

войска вперед.

Громят фашистов армии генералов Говорова, Рокоссовского, Лелюшенко,

Кузнецова, Голикова, танкисты Катукова, Гетмана, Ротмистрова, конники Доватора и

Белова, герои-панфиловцы и много других частей.

Успешно идет наступление. Много отважных солдат из разных сел, городов,

областей, республик защищало Москву. Здесь москвичи и рязанцы, украинцы и

белорусы, латыши и казахи и много других бойцов. Перед самым наступлением прибыло

в войска пополнение – сибиряки и уральцы.

В канун наступления командующий Западным фронтом генерал армии Георгий

Константинович Жуков направился к войскам. Приехал сначала как раз к уральцам.

Рослый уральцы народ, красивый.