Текст книги "Рассказы о русском подвиге"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

приговаривает:

– Не ленитесь. Не ленитесь. Это вы во всем виноваты. Если бы вы сами

ходили по всем работам, этого бы не случилось.

Потом отбросил прут в сторону, сел на коня и уехал.

Перекрестились офицеры – беда миновала. Собрали солдат. Засучили рукава.

Топоры в руки. За дело.

Помогли сапоги. Раньше других была отстроена отдаленная крепость.

МОНАСТЫРСКИЕ СТЕНЫ

Однажды сержанты и суворовские офицеры проводили с солдатами учения

около монастыря. Глянули офицеры на высокие монастырские стены.

– На штурм! – раздалась команда.

Солдаты опешили.

– На штурм!

Солдаты закричали «ура» и ловко полезли на стены.

Перепугались монахи. Не поняли, в чем дело. Забились в темные кельи. Сидят.

Дрожат.

Кончили офицеры учения, похвалили солдат за проворство, построили, повели

в казармы.

На следующий день вновь повторились учения. И превратился монастырь в

учебную крепость. С утра до вечера штурмуют его солдаты. Прошло несколько

дней. Монахи попривыкли к учениям, перестали бояться. Жизнь в монастыре

скучная-прескучная. Даже интересно стало монахам. Стоят смотрят. Ругается

настоятель, разгоняет «святых отцов» по кельям. Только возвращаться в кельи монахам

не хочется. Видать, понравилась солдатская удаль: самые молодые монахи и са-

1 Генерал-аншеф – чин, предшествующий званию фельдмаршала.

ми стали лазить на монастырские стены. И получился не монастырь, а черт

знает что.

Разгневался настоятель, явился с жалобой на солдат к Суворову.

– Ай, ай! – воскликнул Суворов. – Вот негодники! Вот я им задам, вот покажу!

Вернулся настоятель к себе в монастырь. «Ну, – думает, – все дело уладил».

А утром глянул – и не верит своим глазам: со всех сторон подходят к монастырю

войска. Идут солдаты стройными колоннами с барабанным боем, с песнями, тащат

штурмовые лестницы, разворачивают пушки. Перед войсками верхом на коне

Суворов. Не знал настоятель, что это по приказу Суворова штурмовали солдаты

монастырские стены. Выхватил Суворов шпагу, вскинул над головой, указал на

стены:

– Чудо-богатыри, ура! Вперед! Во славу отечества!

Понял настоятель, что напрасно ходил к Суворову. Написал в Питер.

Только пока жалоба ходила по разным рукам, Суворов со своими войсками ушел на

войну.

Крепко бил Суворов противника. Ловко солдаты брали стены вражеских

крепостей. Спасибо за учения, спасибо за монастырские стены.

ПО-СУВОРОВСКИ

В поле недалеко от казарм капрал Казанского пехотного полка вел занятия

со своими солдатами по-суворовски.

– Чем важны учения? – обратился капрал к солдатам.

– Ученье свет, а неученье тьма! – хором отвечали солдаты.

– Так. Правильно. А чем ценен солдат ученый?

– За ученого трех неученых дают.

– Правильно. А что важнейшее в войске?

– Солдат российский.

– Так, – произнес капрал, – верно. – И перешел к занятиям по рукопашному

бою.

Сам показал. Потом повторяли солдаты.

– Коли! Правильно. Коли! – выкрикивал капрал. – Пуля дура, штык

молодец! – выкрикивал по-суворовски он при этом.

Начался дождь. Однако капрал солдат не распустил.

– За мной! – закричал. – Вперед! – И побежал через поле, через овраг к

речке. – Живей, живей! – подгоняет солдат и опять по-суворовски: – Голова хвоста

не ждет. Храбрый впереди, трусишку и назади убивают!

Подбежали к реке. Капрал бух в воду – и на тот берег. И солдаты за ним.

Вылезли, смотрят – один поотстал. Бьется на быстрине, тонет.

– Назад! – закричал капрал. – Сам погибай, а товарища выручай! В

воду!

Вытащили неумельца солдаты. Стоят, переводят дух.

– Устали? – усмехнулся капрал.

– Устали, – сознались солдаты, но тут же гаркнули по-суворовски: —Трудно

в ученье, легко в бою!

– Молодцы! Правильно! – похвалил их довольный капрал.

Слухи о занятиях солдат в Казанском полку дошли до Суворова. Порадовался

фельдмаршал, что солдаты суворовскую науку осваивают. Решил он узнать фамилию

лихого капрала. Написал письмо командиру полка. Вскоре пришел ответ:

«Фамилию, ваше сиятельство, указать не могу. У нас что ни капрал – каждый

ведет занятия по-суворовски».

ГОСПИТАЛЬ

– Не люблю госпиталей, – говорил Суворов. – Тот их любит, кто не радеет

за здоровье солдата.

Принял Суворов командование над войсками, стоявшими на северной русской

границе, и узнал, что в тамошних госпиталях находится сразу тысяча человек

хворых.

Явился Суворов в госпиталь, стал ходить по палатам.

Зашел в первую, спрашивает у солдат:

– Чем больны, чудо-богатыри?

Молчат солдаты. Сказать неудобно.

– Чем больны? – повторил Суворов.

– Животами мучаемся, – наконец произнес какой-то солдатик.

– Позвать сюда провиантмейстера1, – приказал Суворов.

Провиантмейстер прибыл.

– Чем солдат кормишь? – спрашивает фельдмаршал.

– Так, разным... – начинает провиантмейстер.

– Чем – разным?

– Кашей, ваше сиятельство, мясом.

– А еще?

– Капустой.

– Так, – произнес Суворов и приказал принести капусту.

Принесли, попробовал, а та тухлая.

Посмотрел Суворов на провиантмейстера злыми глазами, закричал:

– Под арест! На гауптвахту! На десять суток!

Вошел Суворов во вторую палату.

– Чем больны, чудо-богатыри?

Растерялись, молчат солдаты.

– Они поотмороженные, – проговорил санитар.

– Позвать сюда каптенармуса2, – распорядился Суворов.

Каптенармус прибыл.

– Во что солдат одеваешь?

– Как положено, ваше сиятельство, – отвечает каптенармус. – В мундиры,

в башмаки, в чулки.

– В чулки! – закричал Суворов. – Север. Морозы. Почему валяных сапог не

завезли? Где рукавицы?

Почувствовал каптенармус свою вину. Молчит, переминается с ноги на ногу.

– Под арест, на гауптвахту, на десять суток! – отдал приказ Суворов.

Пошел Суворов дальше. Входит в третью палату:

– Чем больны, чудо-богатыри?

– Это раненые, – отвечает за солдат санитар.

– Какие еще раненые? – удивился Суворов.

Войны в это время никакой не было.

– Это из батареи поручика Кутайсова, – объяснил санитар. – На учениях

пушку разорвало, ваше сиятельство.

Кликнул Суворов поручика, отругал, что за снарядами и пушкой плохо следит,

и тоже под арест, на гауптвахту, на десять суток.

Прошло около месяца. Появились у солдат и валенки и рукавицы. И в помине

не осталось тухлой капусты. Кутайсов и другие офицеры стали собственноручно

проверять снаряды и пушки.

1 Провиантмейстер – офицер, ведающий снабжением войск, провизией.

2 Каптенармус – унтер-офицер, ведающий обмундированием солдат.

Прошелся Суворов вновь по госпиталям. Ходит по палатам, а

палаты пустые. Вместо прежней тысячи человек с трудом сорок больных

насчиталось.

Ходит Суворов – доволен. Не любил фельдмаршал госпиталей.

НА СЕСТРОРЕЦКОМ ЗАВОДЕ

Императрица Екатерина Вторая поручила Суворову обследовать Сестрорецкий

оружейный завод.

Стали на заводе готовить Суворову торжественную встречу. Начальник завода

выехал на Петербургский тракт, чтобы заранее встретить фельдмаршала.

А Суворов в это время в простой солдатской куртке на таратайке кружным

путем по битой проселочной дороге приехал на завод и прямо в оружейные

мастерские.

Ходит Суворов по мастерским, смотрит по сторонам.

Осмотрел карабины – хороши карабины.

Осмотрел штыки – хороши, остры штыки.

Поглядывает на Суворова мастер Иван Хомяков. «И чего это, – думает, —

солдат здесь крутится?»

– Эй, служивый, чего ты здесь?

– Да так себе. Так себе. Ничего, – ответил Суворов. – Кто мастер?

– Ну, я мастер.

– Как звать?

– Иван Хомяков.

«И чего еще привязался!» —думает мастер.

– Ступай, – говорит, – служивый, своей дорогой. Тут фельдмаршала ждут.

Увидят тебя – попадет.

Суворов ушел.

Не встретил начальник завода высокого гостя, вернулся назад. Хомяков ему

и рассказал о неизвестном солдате.

– Какой солдат?

– Да такой старенький.

– Старенький?! А росту какого?

– Небольшого, выходит, росту. Поменьше чем среднего.

– Худощав?

– Худощав.

– Сед?

– Сед.

– Волосы хохолком впереди?

– Хохолком.

– Глаза голубые?

– Голубые.

– Так это ж Суворов! – закричал начальник.

Иван Хомяков так и присел. Бросились искать «солдата», а его и след простыл:

ни таратайки, ни лошадей.

Перепугался начальник завода. Хомякова ругает, стражу поносит. Да и мастер

струхнул – выходит, сам же Суворова с завода выпроводил. Волнуются они, ждут

наказаний.

Через неделю из Питера прибыл пакет. Пакет от самой государыни. Держит

его начальник в руках, вскрыть не решается – отставка, думает. Вскрыл. Развернул

бумагу, одним глазом искоса смотрит, руки дрожат, сердце стучит. Читает.

Читает и не верит своим глазам: в бумаге добрые слова про сестрорецкие

штыки и карабины, монаршее благословение начальнику и приказ о

выдаче Ивану Хомякову и другим мастерам по сто рублей серебром за искусство

в работе.

РТИЩЕВ-УМИЩЕВ

Многие проступки мог простить Суворов своим солдатам и офицерам, а вот

ответа «не могу знать» не прощал.

«Не терплю «немогузнаек», – говорил Суворов. – От них лишь позор

армии».

И вот как-то Суворов приехал в свой любимый Фанагорийский полк, решил

устроить офицерам экзамены.

Расселись офицеры рядком на лавках. Напротив – командир полка и

Суворов.

– Что такое атака? – обратился фельдмаршал к майору Козлятину.

– Атака есть решительное движение войск вперед, имеющее целью уничтожить

противника, – отчеканил Козлятин.

– Дельно, дельно, – похвалил Суворов. – Правильно. А что такое супрениро-

вать? – спросил у капитана Проказина.

– Супренировать, ваше сиятельство, – ответил Проказин, – это значит напасть

неожиданно, застать неприятеля врасплох, разбить, не давая ему опомниться.

– Дельно. Дельно, – снова похвалил Суворов.

Доволен фельдмаршал: знающие офицеры. И командир полка доволен.

Сидит, улыбается, а сам Суворову все время на молодого поручика Ртищева

показывает.

– Это, – говорит, – самый знающий в полку офицер. Умница!

Дошла очередь и до Ртищева.

– А ну-ка, скажи мне, Ртищев, – произнес Суворов, – что такое есть

ретирада?1

Замялся поручик и вдруг...

– Не могу знать! – выпалил.

Все так и ахнули. Ну, все дело испортил. Офицеров подвел. Командира полка

опозорил.

Рассвирепел Суворов, вскочил с лавки.

– Немогузнайку подсунули! – закричал, затопал ногами.

Повернулся, выбежал из избы прочь, сел на коня и хотел уехать. Да вдруг

призадумался. Слез с коня, снова вернулся в избу, снова к поручику:

– Так что такое есть ретирада?

– Не могу знать, ваше сиятельство. В нашем полку такое слово никому не

известно. Полк наш суворовский, полк наступающий!

Глянул Суворов на Ртищева и вдруг закричал:

– Ай да полк! Ай да полк! Славный полк – Фанагорийский. Значит, никто не

знает?!

– Так точно, ваше сиятельство.

– Вот уж не думал, что проклятый немогузнайка доставит мне столько

радости! – прослезился Суворов. – Вот так Ртищев! Ай да Умищев!

Ретирада – отступление.

ВРАГ

Секунд-майор граф Калачинский нажил себе в армии немало врагов.

Невыдержанным был секунд-майор на язык. Чуть что – обязательно кого-нибудь

обидит, ввяжется в спор, накричит или скажет дурное слЪво. Вот и невзлюбили его

товарищи. Вот и появились у майора враги.

Как-то пришел Калачинский к Суворову, пожаловался на своих товарищей.

– Помилуй бог! – проговорил Суворов. – Ай-ай, как нехорошо! Враги,

говоришь? Ай-ай. Ну, мы до них доберемся.

Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.

– Узнал, – говорит, – я имя того главнейшего злодея, который вам много

вредит.

– Капитан Пикин? – выпалил Калачинский.

– Нет.

– Полковник Лепешкин?

– Нет.

– Поручик Вяземский?

– Нет.

Стоит Калачинский, думает, кто бы это мог быть еще.

– Знаю! – закричал. – Знаю! Генерал-квартирмейстер князь Оболенский!

– Нет, – опять произнес Суворов, посмотрел на Калачинского загадочным

взглядом, поманил к себе пальцем.

Подошел секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шепотом:

– Высунь язык.

Калачинский высунул.

– Вот твой главнейший враг, – произнес Суворов.

СТОРОНИСЬ!

Суворов любил лихую езду. То ли верхом, то ли в возке, но непременно так,

чтобы дух захватило, чтобы ветер хлестал в лицо.

Дело было на севере. Как-то Суворов уселся в санки и вместе с Прошкой

отправился в объезд крепостей. А в это время из Петербурга примчался курьер,

важные бумаги привез Суворову. Осадил офицер разгоряченных коней у штабной избы,

закричал:

– К фельдмаршалу срочно, к Суворову!

– Уехал Суворов, – объяснили курьеру.

– Куда?

– В крепость Озерную.

Примчался офицер в Озерную:

– Здесь Суворов?

– Уехал.

– Куда?

– В крепость Ликолу.

Примчался в Ликолу:

– Здесь Суворов?

– Уехал.

– Куда?

– В Кюмень-град.

Прискакал в Кюмень-град:

– Здесь Суворов?

– Уехал...

Уехать Суворов уехал, да застрял в пути. Один из коней захромал. Пришлось

повернуть назад. Двигались шагом, едва тащились. Прошка сидел на козлах,

дремал. Суворов нервничал, то и дело толкал денщика в спину, требовал погонять

лошадей.

– Нельзя, нельзя, ваше сиятельство, конь в неисправности, – каждый раз

отвечал Прошка.

Притихнет Суворов, переждет и снова за Прошкину спину. Не сиделось

фельдмаршалу, не хватало терпения тащиться обозной клячей.

Проехали версты две, смотрит Суворов – тройка навстречу. Кони птицей летят

по полю. Снег из-под копыт ядрами. Пар из лошадиных ноздрей трубой.

Суворов аж привстал от восторга. Смотрит – вместо кучера на козлах молодой

офицер, вожжи в руках, нагайка за поясом, папаха на ухе, кудри от ветра

вразлет.

– Удалец! Ой, удалец! – не сдержал похвалы Суворов.

– Фельдъегерь, ваше сиятельство, – произнес Прошка. – Видать, не здешний,

из Питера.

Смотрит Суворов, любуется. Дорога зимняя узкая, в один накат. Разъехаться

трудно. А кони все ближе и ближе. Вот уже рядом. Вот уже и храп и саночный

скрип у самого уха.

– Сторонись! – закричал офицер.

Прошка замешкал: не привык уступать дорогу.

– Сторонись! – повторил офицер и в ту же минуту санки о санки – бух!

Вывалились Суворов и Прошка в снег, завязли по самый пояс.

Пронесся кучер, присвистнул, ветром помчался дальше.

Поднялся Прошка, смотрит обозленно фельдъегерю вслед, отряхивает снег, по-

дурному ругается.

– Тише! – прикрикнул Суворов и снова любуется: – Удалец! Помилуй бог,

какой удалец!

Три дня носился офицер по северной русской границе. Наконец разыскал

Суворова.

– Бумаги из Питера, ваше сиятельство.

Принял Суворов бумаги, взглянул на фельдъегеря и вдруг снял со своей руки

перстень и протянул офицеру.

– За что, ваше сиятельство?! – поразился курьер.

– За удаль!

Стоит офицер, ничего понять не может, а Суворов опять:

– Бери, бери. Получай! За удаль. За русскую душу. За молодечество!

БАРИН

Суворов жил во времена крепостного права. Он и сам был крупным

помещиком. Под Москвой, под Владимиром, Костромой, Пензой и Новгородом находились

земли и имения графа Суворова.

Несколько тысяч душ крепостных крестьян принадлежало фельдмаршалу.

В новгородском имении графа Александра Васильевича Суворова крестьяне

с нетерпением ждали приезда барина.

Изнемогли мужики. Замучил их своими придирками графский управляющий

Балк. Вот и решили мужики дождаться приезда Суворова, прийти к нему и все

рассказать. Прибыл Суворов. Явились крестьяне.

– Как звать? – обратился фельдмаршал к первому.

– Денис Никитин.

– Про что жалоба?

– Сечен, батюшка.

– За что сечен?

Принялся Никитин объяснять, что зимой, проходя по барскому полю, нашел

он подгнивший сноп хлеба. Подобрал его Никитин, поволок домой. Однако дорогой

был встречен Балком, схвачен управляющим и выпорот.

– Правильно выпорот, – сказал Суворов, – на барское рот не разевай.

– Так сноп же подгнивший. Завалящий. Ему же все равно пропадать...

– Не твое дело, – прервал Суворов. – За порчу с управляющего спрос.

Ступай. А что у тебя? – обратился ко второму мужику.

– Сечен, батюшка.

– За что сечен?

– Шапку не снял перед Балком, ваше сиятельство.

– Шапку снимай, – ответил Суворов. – Правильно сечен.

– Так я же не заметил. Без злого умысла, ваше сиятельство.

– Впредь замечай. Будет наука. Ну, а ты? – обратился к горбатой старухе.

– Сечена, батюшка, сечена, – зашамкала та, – недоимки у меня: три рубли

двадцать копеек.

– Помилуй бог, – воскликнул Суворов. – Три рубля двадцать копеек! Верни.

Немедля верни.

– Так где же их взять?

– Корову продай.

– Так нет же коровы.

– Займи.

– Так у кого же занять?!

– Ступай, – прекратил разговор Суворов. – Верно сечена. За недоимки

управляющему наказ и впредь батогами жаловать.

Больше жалобщиков не нашлось. Расходились мужики разочарованные.

– Барин, как есть барин! – говорили они.

НЕВЕСТЫ

Приехал как-то Суворов под Владимир в свое имение Ундол, прошелся по

улице, повстречал группу парней:

– Женаты?

– Нет, ваше сиятельство.

– Почему не женаты?

– Так невест на селе нет.

Вызвал Суворов управляющего, стал кричать:

– Парни как дубы выросли. Почему не женаты?

– Невест же нет на селе.

– Купить невест, – распорядился Суворов.

Любил Суворов, чтобы крестьяне вовремя заводили семью и детей, чтобы свое

хозяйство вели в исправности. Хозяйство в исправности – барину лишний доход.

На следующий день, получив двести рублей, управляющий двинулся за

невестами.

– На лица не смотри, – наставлял Суворов. – Лишь бы здоровы были. Не

задерживайся. Купил – ив Ундол. Отправляй на подводах. Вези осторожно,

сохранно.

Через несколько дней невесты прибыли.

Суворов вызвал парней:

– Становись!

Стали по росту.

Подошел к невестам, согнал с телег:

– Становись!

Невесты построились.

– На-пра-во!

Парни и девки повернулись, оказались теперь попарно.

– Шагом марш! Под венец. В церковь! – скомандовал Суворов и сам пошел

первым.

Тут же молодых оженили. А так как времени было мало и невесты и женихи

друг друга как следует н.е рассмотрели, то после обручения перепутались. Где муж,

где жена, разобраться не могут.

Построил тогда Суворов снова парней и девчат по росту. И сразу стало все на

свое место.

Суворов остался доволен. Женил. Доброе дело сделал. А о том, понравились

ли друг другу женихи и невесты, и не подумал. Барин. И молодые смолчали:

барская воля – надобно слушаться.

КОНЬКИ

Мало кто в те времена на коньках катался. А вот Суворов катался.

Живя зиму в Ундоле, фельдмаршал каждый день ходил на замерзший пруд,

проводил там часа два, а то и три сряду.

Пристрастился ходить на пруд вместе с Суворовым и мальчишка Федька Ухов.

Вначале просто ходил, смотрел. А потом смастерил для себя коньки из старой

железки. Видит фельдмаршал – шустрый мальчишка, принялся его обучать.

– Не робей. Не робей! – наставляет Суворов.

А Федька вовсе и не робеет. Только ноги у него разъезжаются.

– Стой так. Держись прямо, – объясняет Суворов. – Шаг левой. Шаг правой.

Пошел. Живее. Живее, давай!

Заторопится Федька – бух, и на спину.

Смеется Суворов.

Подымется мальчишка, отряхнет снег; закусит губу и опять за учение.

Упрямый Федька.

– Шаг левой! Шаг правой! – командует Суворов. – Пошел. Живее. Живее.

Давай!

Неделю мучился Федька. Падал. Шишки себе набил. Однако своего добился.

Держится на ногах крепко, хотя и бегает пока тихо.

Мчит впереди Суворов.

– Давай шибче! Давай шибче! – кричит Федьке.

Отстает Федька.

Прошла еще неделя. Мальчишка освоился. Не уступает теперь Суворову.

Прошла третья неделя, и Федька стал обгонять фельдмаршала. Обгонит:

– Давай шибче! Давай шибче! – кричит барину.

Напрягается Суворов изо всех сил, пыжится, однако обогнать Федьку уже не

может.

Все чаще и чаще к пруду стали собираться другие мальчишки. Сгрудятся,

смотрят, как фельдмаршал и Федька бегают. Весело им смотреть на Суворова,

радуются, что свой барина обгоняет. Смеются.

Обидно стало Суворову, стал отгонять он мальчишек. Отойдут те, а потом

незаметно снова к пруду приблизятся. Снова смеются. Злится Суворов.

– Пошли вон! – кричит на ребят.

Надоело это Суворову. Стал он тогда выбирать такое время, чтобы Федьки

поблизости не было. Видит – нет Федьки, схватит коньки, скорей на каток.

Пробежит по пруду круг-другой, смотрит – и Федька тут, словно из-под земли вырос.

И снова бегут ребята. Снова смеются.

Разозлился вконец Суворов, позвал управляющего:

– Знаешь мальчишку Федьку Ухова?

– Знаю, ваше сиятельство.

– Так отвези его во Владимир и продай, – приказал Суворов. – Чтоб духу

его тут не было!

Приказал Суворов, а потом передумал: все же понравился мальчишка своим

умельством фельдмаршалу.

Остался Федька в Ундоле.

Через три года Суворов снова вспомнил о мальчике и приказал управляющему

отдать его в ученики к железных дел мастеру.

Выучился Федька, вернулся в родную деревню и вскоре стал прославленным

мастером на всю округу.

БОБЫЛЬ

В селе Моровки-Шушки, что находилось в пензенских владениях графа

Суворова, жил бобыль Григорий Нектов.

Дома не имел, жены не имел, родных тоже. Побирался он по селу – чем кто

накормит, а то и вообще пропадал из Шушек, и где он скитался, толком никто

не знал.

А тут подошел набор крестьян в армию. Во времена Суворова солдатская

служба была долгой-предолгой – двадцать пять лет. Из семьи уходил работник надолго,

навечно. Вот и решили шушкинские мужики: чего же думать, пусть-ка Нектов

идет в рекруты1.

Суворов же страшно не любил отдавать своих крепостных в солдаты.

Невыгодно. Завел он такой порядок: рекрутов покупать со стороны. Полцены вносил

Суворов, вторую половину собирали сами крестьяне. Роптали мужики на денежные

поборы, однако мирились. А вот на этот раз решили: зачем же им тратить

лишние деньги, раз есть бобыль Гришка.

Стали мужики упрашивать старосту Ивана Агафонова, чтобы тот немедля же

написал о Гришке Суворову.

Поначалу Агафонов уперся: а ну как барин начнет ругаться? Потом

согласился: пользы же все равно никакой от Нектова. Принялся сочинять письмо. Писал

хитро. Начал с того, что в Шушках второй год неурожай, что крестьяне пришли

в скудность, денег на рекрута нет. Потом упомянул, что при покойном родителе

рекрутов не покупали и что, мол, менять порядок не стоит. А уже в самом конце

упомянул о Григории Нектове: мол, бобыль, делом не занят, бродяжничает, мол,

его и отдать в солдаты.

Ждут в Шушках ответа от Суворова. Вот и прибыл ответ. Взял староста

бумагу – в глазах потемнело.

«Рекрута немедля купить, – грозно писал Суворов. – И впредь покупать, иначе

быть вам розгами битыми». Далее в письме наказывалось, чтобы Нектову всем

миром «завести дом, ложку, плошку, скотину и все прочее» и чтобы помогать

Гришке до тех пор, пока хозяйство его не наладится. А в конце... «Раз Нектов до

сей поры бобыль, – писал Суворов, – то главный ответчик – староста Иван Ага-

1 Рекрут – молодой солдат.

фонов, а посему повелеваю оженить того бобыля на Агафоновой дочке Лукерье

и даю на тот случай сроку 15 ден».

– Бог ты мой, – вскричал Агафонов, – бобыля Гришку – да на моей Лукерье!

Прибежали крестьяне.

– Ну что, что там в письме, чего барин в нем пишет?

– Пошли вон! – заревел Агафонов. – Господи милый! За что покарал! За что

же Лукерью... – заскулил староста. – Все из-за вас, проклятое семя! – набросился

он на крестьян. – Сгною!.. Засеку!.. По миру пущу!..

Разбежались крестьяне.

Повздыхал, поохал староста Агафонов, да что же делать.

Знал он крутой нрав барина – оженил на пятнадцатый день Лукерью и

Гришку, завел им дом, ложку, плошку, скотину и все прочее.

И не стало с той поры в Шушках бобыля Гришки. А в солдаты ушел рекрут,

купленный за общий крестьянский счет, с приложением, как и полагалось,

суворовской половины.

КОМУ КАК У ГОСПОД ЖИВЕТСЯ

Как-то в воскресный день на ярмарке встретились крепостные разных господ.

Были здесь мужики помещика Псарова, помещицы Водолеевой, князя Пирятина.

Были и графа Суворова – ундольские мужики.

Завели мужики разговор о том, кому как у господ живется.

– У нас барин крут. Крут, не зря что фельдмаршал, – заявили суворовские

крестьяне.

– Чем же он крут?

– Парней и девчат обженил без разбору.

– Ну, а еще?

– Мальца Федьку хотел продать.

– Еще?

– Еще рекрутов покупать заставляет.

– Ну и крут! – засмеялись крепостные других господ. – Вы уж молчите.

У вас барин как барин. Хороший барин у вас. Дай бог и нам бы такого. – И

принялись рассказывать о своей жизни.

Крепостные помещика Псарова – про то, как их барин три раза в году – в

покров, рождество и на пасху1 —всем мужикам и бабам учиняет поголовную порку.

– Это чтоб барскую руку помнили, чтобы боялись, – объясняли псаровские

крестьяне. – Вот кто уж крут, так это наш барин: виновных – на цепь,

недовольных – в солдаты, за недоимки – в темный подвал на хлеб и ржавую воду.

– Подумаешь, Федьку хотел продать! – заговорили крепостные помещицы

Водолеевой. – Того хоть за дело, за озорство, а наша барыня – так ни за что ни про

что этих мальцов, словно цыплят, на торг возами вывозит. Не терпит барыня

детского крику. Дворовых девок, так тех, о господи, едва у кого народилось дите,

топить, как котят, понуждает.

– А наш барин, – вмешались в разговор крестьяне князя Пирятина, – по

весне трех егерей запорол до смерти. А за что? За то, что те ненароком во время

охоты подстрелили борзую. Сука поправилась, а мужиков – на погост.

Долго шумели на базарной площади мужики. Говорили всякое. И про то, как

мрут крестьяне от разных болезней, и что избы у всех не избы, а бог знает что,

и что дети растут не учены, и что сами мучены-перемучены и нет уже больше сил

терпеть измывательства и гнуть мужицкие спины ради бар и господской прихоти.

Возвращались суворовские мужики к себе в Ундол, вспоминали разговор на

1 Покров, рождество, пасха – церковные праздники.

базарной площади, думали: «Да, пожалуй, наш барин совсем хороший. Хоть и

фельдмаршал, и граф, и князь, а все же жить при таком можно. Упаси нас бог

от других господ».

ШКОЛА

Несколько лет Россия жила без войны. Войска Суворова стояли на одном месте.

Обзавелись за это время солдаты семьями. Понародились дети. Вот и решил

Суворов организовать для солдатских детей школу.

Организовал и сам стал вести в ней занятия.

Собралось вначале в школу двенадцать ребят и подростков. А через несколько

дней пришла девочка – Нюта. Ребята стали смеяться: девчонка – и в школу! Язык

показывают. Дразнят.

Только зря смеялись ребята. Нюта оказалась не глупее других.

– Сколько дважды два? – спросил Суворов.

Сидят ребята, морщат лбы, соображают.

– Четыре! – выпалит Нюта.

– Молодец! Правильно, – скажет Суворов.

Потом вызывает ребят к доске, заставляет писать разные слова. Выбирает

трудные:

– А ну-ка, Рындин, напиши мне слово «еще».

Выйдет Рындин, подумает, напишет «ищо».

– Так, – произнесет Суворов. – А ну-ка, Лаптев, ступай ты.

Выйдет Лаптев, напишет «исчо». Мучаются ребята с упрямым словом. «Есчо»,

«ище», «исче» – по-разному пишут.

– Неверно, неверно, – говорит Суворов. – Ну-ка, Нюта, ступай к доске.

Выйдет Нюта и крупными буквами выведет: «Еще».

– Вот теперь правильно, – скажет Суворов и похвалит Нюту.

Или устроит Суворов урок географии:

– Где река Дон?

И снова ребята морщат лбы. Один на Волгу покажет, другой на Днепр,

третий вообще бог весть куда заберется. Зато Нюта подойдет к карте, схватит указку

и сразу в нужное место ткнет.

Вот и назначил Суворов Нюту старшей над классом. Обидно стало

мальчишкам: девчонка – и вдруг старшая! Побыли они несколько дней в подчинении у

Нюты, а потом Рындин и Лаптев обратились к Суворову с жалобой от всех ребят.

– Да, – произнес Суворов, – ваша правда. Нехорошо это. Не дело. Не пристало

парням у девочки быть в подчинении. Только ведь по заслугам Нюта за старшую.

Как же нам быть?

Стали ребята вместе с Суворовым думать, как же им быть.

– Нюта умнее нас, – заявил Рындин.

– У нее голова больше, – произнес Лаптев.

– Неверно, неверно! – перебил их Суворов. – Не умнее вас Нюта. Нюта

прилежнее. Не гоняйте, – говорит, – вечерами по улицам, а сидите дома, изучайте

географию и арифметику, как трудные слова пишутся, запоминайте, и у вас дело

пойдет.

Послушались ребята Суворова. Выучили таблицу умножения. Запомнили, где

какие моря и реки. Разные мудреные слова без ошибок писать научились.

Через месяц Суворов устроил ребятам проверку:

– Где река Дон?

Каждый лезет, норовит показать первым.

– Как написать слово «еще»?

– Через «е», «щ», «е»! – хором кричат ребята.

– Сколько дважды два?

– Четыре!

– А трижды три?

– Девять!

– Молодцы! Правильно! – хвалит Суворов.

Пришло время сдержать Суворову данное слово. Решил он назначить старшим

над классом вместо Нюты Рындина.

Только ребята вдруг запротивились:

– Пусть остается Нюта.

– Нюта!

– Нюта! – понеслось с разных сторон.

Усмехнулся Суворов, порадовался. Хоть и малые ребята, а поняли, что прав

был Суворов, назначив Нюту за старшего, что лучшего старшего им и не надо.

ШТЫК

Как-то Суворов гостил у своего приятеля в Новгородской губернии. Вечерами

друзья сидели дома, вспоминали старых товарищей, бои и походы. А днем Суворов

отправлялся побродить по лесу, посмотреть на округу. Здесь в лесу, у старого дуба,

он и встретил мальчика Саньку Выдрина.

– Ты, дяденька, солдат? – обратился Санька к Суворову.

– Солдат, – ответил фельдмаршал.

– Откуда идешь?

– С войны.

– Расскажи про Суворова.

Фельдмаршал сощурил глаза, хитро глянул на мальчика:

– Про какого это еще про Суворова?

– Не знаешь? Ну, про того, что с турками воевал. Что Измаил брал. Про

фельдмаршала.

– Нет, – говорит Суворов, – не знаю.

– Какой же ты солдат, – усмехнулся Санька, – раз не знаешь Суворова! —

Схватил мальчик палку, закричал по-суворовски: – «Ура! За мной! Чудо-богатыри,

вперед!»

Бегает Санька вокруг фельдмаршала, все норовит пырнуть Суворова палкой

в живот.

«Вот так мальчишка!»—подивился Суворов. А самому приятно, что и имя

его и дела детям и тем известны.

Наконец Санька успокоился, сунул палку за пояс, проговорил:

– Дяденька, подари штык.

– Зачем тебе штык?

– В войну играть. Неприятеля бить.

– Помилуй бог! – воскликнул Суворов. – Так ведь нет у меня штыка.

– Не бреши, не бреши, – говорит Санька. – Не может так, чтобы солдат —

и штыка не было.

– Видит бог, нет, – уверяет Суворов и разводит руками.

– А ты принеси, – не унимается Санька.

И до того пристал, что ничего другого Суворову не оставалось, как пообещать

штык.

Прибежал на следующий день Санька в лес к старому дубу, прождал до самого

вечера, да только «солдат» больше не появлялся.

«Брехливый! – ругнулся Санька. – Никудышный, видно, солдат».

А через несколько дней к Санькиной избе подскакал верховой, вызвал мальчика,

передал сверток.

– От фельдмаршала Суворова, – проговорил.

Разинулся от неожиданности Санькин рот, да так и остался. Стоит мальчик,

смотрит на сверток, не верит ни глазам своим, ни ушам. Да разве может такое

статься, чтобы сам фельдмаршал к Саньке прислал посыльного!

Набежали к выдринской избе мужики и бабы, слетелись мальчишки,

прискакал на одной ноге инвалид Качкин.

– Разворачивай! Разворачивай! – кричат мужики.

Развернул Санька дрожащими руками сверток – штык.

– Суворовской, непобедимый! – закричал Качкин.

– Господи, штык, настоящий! – перекрестились бабы.

– Покажи, покажи! – потянулись мальчишки.

К этому времени Санька пришел в себя. И рот закрылся. И руки дрожать

перестали. Догадался. Рассказал он про встречу в лесу отцу, матери и ребятам,