Текст книги "Рассказы о русском подвиге"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

поднялись тогда горожане. Воспротивились приказам они фашистов. Спасли города

от гибели.

Погиб Хофакер, а внуки остались. Сохранился их давний род. Выросли внуки.

И ныне живут в Германии. В свободной, в демократической, в современной

Германии, в стране, которая называется ГДР.

НА ТРУБЕ

Армии маршала Конева продолжали идти на Берлин.

Артиллерия вела огонь по сосредоточению фашистов. Место южнее Берлина

ровное, лесистое. Ни холма здесь, ни высотки, ни бугорочка. Трудно артиллерийским

командирам управлять здесь боем. Наблюдать за тем, как точно ложатся снаряды

в цель, вносить поправки и уточнения.

Продвинулись артиллеристы еще чуть вперед и вдруг вышли к заводу. Заводик,

правда, маленький. Зато труба высоченная. Посмотрел на трубу генерал Корольков.

Взяло его озорство. Детство к тому же вспомнил. Забрался он на трубу. Сидит там,

как аист в гнезде. Хорошо на трубе. Далеко видно. Сидит он здесь с телефонной

трубкой. Подает вниз по телефону команды. Там, внизу у трубы, оборудован центр

управления огнем. Отсюда команды поступают на батареи.

Сидит генерал, увлечен артиллерийским боем.

В это время к артиллеристам приехал командующий фронтом маршал Конев.

Представились офицеры командующему.

– А где же генерал Корольков? – спрашивает маршал.

Смутились офицеры. Не знают, что и ответить. Понимают они, что как-то

несолидно генералу сидеть на трубе. Однако что же тут делать, не начнешь же

неправду докладывать маршалу.

– Товарищ маршал, на трубе генерал Корольков, – доложили офицеры.

– На трубе?!

– Так точно, товарищ маршал.

Поднял Конев голову – верно, как аист в гнезде, сидит на трубе Корольков.

Взглянул вниз генерал, увидел командующего фронтом. Стал поспешно

спускаться вниз. Спустился, представился.

Посмотрел на Королькова Конев, покачал головой:

– И это советский генерал. Верхом на трубе.

– Да я ведь...

Однако Конев прервал:

– По-лейтенантски действуете, товарищ генерал.

Насупился Корольков, обиделся. Хотел было сказать, что ни холма кругом, ни

бугра, ни высотки. И вдруг вместо этого:

– Так точно, товарищ маршал, поступаю, как предписано званием – действую

по-лейтенантски.

Смутился Конев, не понял, в чем дело. Поднял глаза на генерала. Взглянул

невольно и на погоны.

Взглянул. По две большие звезды на погонах у генерала. Был Корольков в

военном звании генерал-лейтенант.

Рассмеялся Конев.

– По генерал-лейтенантски, – поправил.

– Так точно, – соглашается Корольков.

Сказал генерал про звание и тут же тише:

– Товарищ маршал, обстановка заставит – петухом запоешь.

Вновь рассмеялся Конев.

Принял Конев доклад генерала, уехал.

Понравилась маршалу находчивость генерала.

Возвращался Конев на машине в штаб. Вспоминал Королькова. Сидел улыбался.

Приехал маршал к себе на командный пункт. Генерала Королькова другим даже

в пример поставил.

ИЗ АНГЛИИ? ИЗ АМЕРИКИ?

Движутся и движутся советские войска. Бесконечным потоком шагает техника.

С удивлением смотрят немецкие жители на это железное шествие.

Разные ложные слухи распускали о нас фашисты. Внушили они немецким

гражданам, что у Советской Армии нет хорошего вооружения. А если что и есть, то все

это либо из Америки, либо из Англии.

Идут и идут войска. Наиболее смелые и любопытные немцы подходят к советским

бойцам, задают им вопросы.

Как раз проходили танки.

Подходят жители, спрашивают:

– Из Америки?

– Что-что? – поразились танкисты.

– Из Америки? – переспросили жители.

– Нет, – отвечают танкисты.

– Из Англии?

Рассмеялись танкисты:

– Да нет же. Из Советского Союза. – И уточняют: – С Урала.

Поражаются жители. Косо, недоверчиво на советских солдат смотрят.

Прошли танки, движется артиллерия. Смотрят жители на грозные пушки,

обращаются к артиллеристам:

– Американские?

– Что-что? – не понимают артиллеристы.

– Американские? – повторяют жители.

– Нет, – отвечают артиллеристы.

– Английские? – спрашивают жители.

– Нет, – отвечают артиллеристы.

– Из Австралии, из Канады?

– Да нет же, – отвечают артиллеристы. – Наши, советские пушки.

Отличные пушки имела Советская Армия. И грозные, стрелявшие на много

километров. И противотанковые, и зенитные. И наконец, знаменитые «катюши». Много

оружия нужно армии. Много первоклассных танков и много пушек. Создали

советские люди такое оружие.

Движутся войска, продвигается техника. А в небе эскадрилья за эскадрильей

идут самолеты. Запрокинули немцы головы, смотрят на эту небесную мощь.

Обращаются к советским солдатам:

– Американские?

– Что-что? – не поняли солдаты.

– Самолеты из Америки? – переспросили немцы.

– Нет, – рассмеялись солдаты. О J. U

– Из Англии?

– Нет, – отвечают солдаты.

– Из Австралии, из Канады?

– Да нет же, – отвечают солдаты.

– Из... из... – соображают немцы, какую бы еще назвать страну.

– Да нет же, – смеются солдаты. – Это наши, советские самолеты.

Отличной в годы войны стала советская авиация. Намного лучше она

фашистской. Много заводов построили советские люди. Много новых машин придумали

советские авиаконструкторы. Нет недостатка советским асам в первоклассной советской

воздушной технике.

Смотрят жители немецких городов на летящие самолеты, на пушки, на танки.

Поражаются жители:

– Русские!

Поправляют солдаты:

– Наши, советские!

В Берлинской операции мы намного превосходили фашистов силой своего

вооружения. Уступали, не могли фашисты тягаться с нами.

ОЛЕНИ

Произошло это под городом Фюрстенвальде, недалеко от Берлина.

Места здесь красивые. Лес. Равнина. Лес слева. Лес справа. Широкое поле между,

Укрывшись на обочине леса, советские батареи вели огонь. Уходили снаряды

в небо. Возвращались из леса эхом.

Вообще здесь большие велись бои. У крайней пушки был старшим сержант

Сорокин. Глянул Сорокин, что там такое. Вышло из леса оленье стадо. Вожак во главе.

Богатырь. Красавец. Развесил рога, как ветви.

Остановились олени. Ясно: хотят перейти через поле. То ли к водопою их вел

вожак, то ли спугнула война оленей. Застыли звери.

– Да ступайте! – кричит им Сорокин.

Стоят. Не решаются. Посмотрел командир орудия на солдат.

– Стой! – закричал заряжающему.– Отставить!

Прекратило огонь орудие.

Рядом с этой вторая стояла пушка. Слышат слева – не выстрелила пушка

справа. Что такое? Видят – олени.

– Стой! – дал команду командир и этого орудия. – Отставить огонь!

Замолчало орудие.

Левее этой стояла третья пушка.

Видят артиллеристы на этой пушке – сосед не стрельнул. Что же такое?

Повернулись. Видят – стоят олени.

Ясно солдатам, почему не стрельнула пушка. Здесь тоже дана команда.

Замолчала и эта пушка.

Четыре орудия на батарее. Следом за третьей замолчала и четвертая пушка.

Прекратила огонь батарея. Смотрят солдаты на стадо. Стояло, стояло стадо.

Тряхнул головой вожак. Двинулось стадо.

– Пошли! Пошли! – закричали солдаты.

Ступает стадо. Идет вожак. Голову держит, как царь в короне.

Левее первой батареи стояла вторая батарея. И на той батарее четыре орудия.

Увидели на второй батарее, что на первой прекратили огонь, увидели и оленье стадо.

– Прекратить огонь! – прошла команда по батарее.

Замолчали орудия. Прекратила огонь батарея.

Левее второй батареи стояла третья. И на этой оленей видят. И тут команда —

не стрелять!

Стихла канонада над лесом, над полем. Идут, как в строю, олени.

Стихла стрельба из орудий. Вдруг телефон затрещал на батареях. Звонили с

командного пункта.

– Что там такое? Почему прекращен огонь?!

Отвечают:

– Стадо.

– Какое стадо?

– Олени.

– Что олени?

– Идут через поле.

– Олени? Да ну! Красавцы?

– Красавцы!

– Понятно, – ответил голос.

Пересекло поле оленье стадо. Скрылись в лесу олени.

РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ

Много армий шло на Берлин: 3-я гвардейская, 3-я Ударная, 5-я гвардейская,

5-я Ударная, 13-я армия, 33-я, 47-я. В составе трех фронтов, наступавших на Берлин,

наступали 17 общевойсковых армий. А кроме этого, шли еще танковые армии,

принимали участие в боях воздушные армии. Шли артиллерийские соединения, саперы,

связисты, автомобильные части. Более миллиона советских солдат принимали

участие в грандиозном наступлении на Берлин.

В числе других войск шла и 8-я гвардейская армия. 8-я гвардейская – это в

прошлом 52-я. Та самая героическая, непобежденная, которая обороняла и отстояла

Сталинград. Та самая, которой командовал прославленный сталинградский генерал

Василий Иванович Чуйков.

Дальний путь прошагали солдаты 8-й гвардейской армии. После Сталинграда

сражались они на Дону, освобождали Донбасс, изгоняли фашистов с Украины,

освобождали Польшу.

Вот и снова идут солдаты. В последнем марше идут солдаты. Рядом совсем

Берлин.

Шагают, идут солдаты. В последнем пути солдаты.

На одном из последних маршей догнал одну из стрелковых рот генерал Чуйков.

– Генерал... Генерал... Сам Чуйков! – зашептались солдаты.

Увидел Чуйкова ротный:

– Смирно!

Подтянулись солдаты, ударили в землю парадным шагом.

– Вольно! – сказал Чуйков.

– Вольно! – подал команду ротный.

Приказал генерал Чуйков остановить солдат.

Остановились солдаты. Смотрит на них генерал:

– Ну что ж, дошагали, выходит.

– Дошагали!

– Рядом Берлин.

– Рядом! – дружно в ответ солдаты.

Смотрит генерал на солдат, на лица, на ордена. К одному, к другому:

– Сталинградец?

– Сталинградец!

– Сталинградец?

– Сталинградец!

Снова солдат понравился:

– Сталинградец?

– Так точно, товарищ командующий.

Посмотрел на орден. Опять на солдата. Признал солдата.

– Никак, орден тебе вручал?

– Так точно, товарищ командующий.

Похлопал Чуйков солдата по плечу, посмотрел на него внимательно.

Гимнастерка. Пилотка. Ремень. Строен солдат. Подтянут.

– Хорош, – хвалит Чуйков. – Хорош. Гвардеец. Сталинградский орел!

Сказал про орла, глянул на ноги. На гвардейские ноги. Истрепались,

исхлестались на дальних дорогах солдатские сапоги. Вот-вот – и совсем развалятся.

Вслед за генералом Чуйковым посмотрел и ротный на солдатские сапоги,

посмотрел и взводный. Старшина из хозяйственной части глянул: да, не гвардейские

сапоги.

Обратился генерал Чуйков к солдату с укором:

– Что же это у тебя, брат, сапоги такие? Дрянь сапоги!

Повернулся к офицерам, к старшине и им:

– Дрянь сапоги.

– Так точно, дрянь, – ответили офицеры.

– Так точно, дрянь, товарищ командующий, – ответил старшина.

Все повернулись, смотрят на солдата. Вытянулся солдат по команде «смирно».

И вдруг:

– Никак нет, товарищ генерал.

– Что никак нет? Дрянь, говорю, сапоги.

– Никак нет. Отличные сапоги, товарищ командующий, – опять о своем солдат.

Подтянулся, руки по швам: – Сталинградские, – произнес.

– Так точно, товарищ генерал, – подтвердили ротный и взводный, —

сталинградские.

– Не желает менять, – сказал старшина.

– Сталинградские?!

Улыбнулся Чуйков, улыбнулись другие солдаты.

– Ну что ж, шагай, молодец, – произнес Чуйков.

– Слушаюсь, – ответил солдат, хлопнул рукой по голенищам сапог, сказал: —

Разрешите доложить: до Берлина хватит.

Тронулась рота в путь. Посмотрел генерал Чуйков вслед солдатам, на бодрый

вид, на твердый шаг, произнес:

– До Берлина? Если надо, дальше нашей силы хватит.

«АХ!»

Дюринсгоф – один из маленьких городков недалеко от Берлина. Не ожидают

здесь русских, не верят в стремительный наш прорыв.

И вдруг, как снег на голову, оказались у городка советские танки. В короткой

схватке разбили они зацепившихся здесь фашистов. Проходят по городу танки.

Отбросили танкисты бронированные люки, выглядывают, смотрят на улицы.

В одной из машин лейтенант Андрей Мельник. Проходят танки по улицам вдоль

домов. Читает Мельник вывески на зданиях и магазинах: «Аптека», «Хлеб»,

«Идеальное молоко». А вот и еще одна вывеска: «Телефонная станция».

Прочитал лейтенант, что-то в уме прикинул.

– Стой! – крикнул механику.

Притормозил тот танк, чтобы другим не мешать, отъехал чуть в сторону.

Вышел из танка лейтенант Мельник, побежал к телефонной станции. Бежит, что-

то озорное, видать, придумал. Уж больно лукаво глаза блестят.

Вошел Мельник в помещение станции. У аппаратов сидят две

девушки-телефонистки. Увидели телефонистки советского офицера. Обе:

– Ах!

И тут же упали в обморок.

– Не бойтесь! – кричит лейтенант. – Не бойтесь!

Подошел к одной, подошел ко второй, привел и одну и вторую в чувство.

Открыли телефонистки глаза, смотрят искоса на советского лейтенанта.

Улыбнулся Мельник, говорит по-немецки. А надо сказать, что знал он немецкий

язык отлично:

– Соедините меня, любезные медхен (то есть девушки) с Берлином.

Только сказал, как телефонистки снова:

– Ах!

И снова упали в обморок.

Пытается лейтенант Мельник опять привести их в чувство. Не получается. Не

приходят телефонистки в себя. В глубоком лежат испуге. Подумал-подумал Мельник,

решил сам вызывать Берлин. Попробовал, и сразу удача. Послышался в трубке

голос:

– Слушает вас Берлин.

– Примите телефонограмму, – говорит Мельник.

– Готова к приему, – отвечает берлинская телефонистка.

Диктует Мельник:

– Коменданту Берлина генералу Вейдлингу. Записали? – спрашивает у

телефонистки.

– Записала, – отвечает телефонистка.

– Ожидайте в Берлине. Скоро будем. Готовьте квартиры. Записали?

– Записала, – отвечает телефонистка.

– С гвардейским приветом, – продолжает диктовать лейтенант. —

Телефонограмму передал командир взвода советских танков лейтенант Мельник.

Только произнес лейтенант эти слова, как в трубке:

– Ах!

И замолчала трубка.

– Алло! Алло!

Не отзывается трубка.

Ясно лейтенанту, что и в Берлине медхен тоже упала в обморок.

Сдвинул лейтенант на затылок танкистский шлем. Улыбнулся, побежал к

выходу. Вернулся к своим.

– Что там? – обратились к нему с вопросами.

Улыбнулся танкист лукаво:

– Да так... Знакомой одной звонил.

ШТУРМОМ ОСИЛЯТ НЕБО

С запада, с севера, с юга движутся войска к Берлину. На десятки километров

вокруг полыхает гигантская битва. В центре Европы сошлись две силы. Кипит земля,

как огонь, как лава, клокочет, как сталь в мартенах.

От разрывов снарядов, от мин, от «катюш», от бомб загорелись кругом леса.

Полыхает земля пожаром. Во многих местах фашисты и сами леса подожгли. Как

барьер, как стена, поднимается пламя. Дым застилает землю. Горным хребтом на

пути встает.

Трудно в огне солдатам. И все же рвутся вперед солдаты. Наступают советские

чудо-богатыри.

Места под Берлином ровные, низкие. Пересекли равнину ручьи и реки.

Расчертили карту кругом каналы. Берега каналов и рек в железо, в бетон одеты. Стеной

отвесной на два-три метра ушли к воде.

Возникли на пути у советских войск новой преградой каналы и реки. Пролегли

нескончаемой западней.

Трудно солдатам. И все же рвутся вперед солдаты. Сокрушают они преграды.

Штурмуют каналы, реки. Наступают советские чудо-богатыри.

На защиту Берлина бросили фашисты свои лучшие силы. В числе отборных

фашистских войск личные дивизии Гитлера, дивизии «Викинг», «Бранденбург»,

«Богемия», «Мертвая голова».

В бой смертельный, в бой последний идут фашисты. За рядом погибших

поднимается новый ряд.

– Все на защиту Берлина!

– Все на защиту Берлина!

В доты оделась земля под Берлином. В латах бетонных стоит Берлин.

Трудно солдатам. И все же рвутся вперед солдаты. Наступают советские чудо-

богатыри. Нет для советских солдат невозможного, нет для солдат преграды.

Если надо – море пешком перейдут.

Если надо – землю насквозь пройдут.

Если надо – штурмом осилят небо!

В ИМПЕРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

В центре Берлина огромное мрачное здание. Целый квартал занимало здание.

Это имперская канцелярия – ставка Адольфа Гитлера.

Сотни комнат находились в имперской канцелярии, сотни окон, множество

лестниц, коридоров, просторных залов. Но не здесь, не в этих комнатах, этих залах, а

глубоко под ними, в мрачном и глухом подземелье, в 16 метрах от поверхности земли,

вдали от света, от солнца находился фюрер фашистской Германии.

Много фашистов набилось сюда, в подземелье. Тут и ближайшие помощники

Гитлера: Геринг, Геббельс, Гиммлер. Тут и личный адъютант генерал Бургдорф, и

личные летчики, и личные врачи, и личная охрана Гитлера, и личный шофер, и

личная повариха, и даже любимая собака фюрера – овчарка Блонди. Не одна – с

четырьмя щенятами.

Охраняло убежище Гитлера 700 отборных солдат. Тройным кольцом часовых

была опоясана имперская канцелярия.

Здесь, в подземелье у фюрера, идут бесчисленные заседания и совещания.

Шепчется он с приближенными, ищет путей, как продержаться дольше, как затянуть

войну. На чудо надеется Гитлер: вдруг не хватит у русских сил, вдруг вообще

случится что-то негаданное.

Тяжелые вести приходят с фронтов. Гитлер приходит в бешенство. Страшен

фюрер в такие минуты. Глаза вот-вот, кажется, вылезут из орбит, на руках

надуваются вены. Бегает Гитлер по комнате. Пробежит, остановится. Пробежит,

остановится. И кричит, и кричит, и кричит. Эти крики словно удар хлыста. Цепенеют от

них приближенные. Вжимают шеи в тугие армейские воротники. Готовы, как снег,

растаять.

Особенно грозен был Гитлер тогда, когда пришло сообщение, что советские

войска прорвали фашистскую оборону у Зееловских высот на Нейсе и на Одере.

– Измена!.. – кричал Гитлер.

– Трусы! Тупицы!.. – клял своих генералов.

– Расстрелять виновных! – Через минуту: – Нет, повесить! – Еще через

минуту: – Нет, расстрелять, а затем повесить...

И снова:

– Предатели!..

– Трусы!..

20 апреля 1945 года в подземелье отмечался день рождения фюрера.

Нерадостен этот день – все ближе и ближе подходят к Берлину русские. Сидит фюрер в

кресле. Размяк, раскис. Опустил голову, не шевельнется. Приходят приближенные,

поздравляют Гитлера. Удаляются, словно тени. Крутятся возле Гитлера слуги и

адъютанты. Чем отвлечь от недобрых дум, чем угодить – не знают.

Вдруг оттуда, сверху, послышались залпы. Один, второй, третий. Это советская

артиллерия открыла огонь по Берлину. Все подняли головы вверх, застыли.

Встрепенулся Гитлер. Тоже голову поднял:

– Что там?

Не хватает ни у кого мужества сказать, в чем дело. Стоят, друг на друга искоса

смотрят. А потом все вместе – на адъютанта Гитлера генерала Бургдорфа. Не

растерялся Бургдорф, вышел вперед:

– Салют, мой фюрер! В вашу честь, мой фюрер!

Оживился Гитлер. Встал. Подтянулся. Руку за борт пиджака закинул.

Снова небо взорвали залпы.

Война подошла к Берлину.

«МЫ В БЕРЛИНЕ!»

21 апреля 1945 года советские войска штурмом ворвались в Берлин.

Родом они полтавские. Петр Кириенко и Стась Кириенко – отец и сын. Вместе

ушли на войну из дома. В первые дни войны. Оказались вместе в части одной, в роте

одной и во взводе. Вместе дороги и боли военные мерили. Вместе ходили в атаку,

в разведку. Вместе мечтали о нашей победе.

– Быть нам, сынку, в Берлине. Быть нам в Берлине, – говорил Кириенко-

отец.

А было это тогда, когда шагали солдаты от Берлина в обратную сторону.

Тысячи верст до Берлина.

Под Сталинградом мечтали они о Берлине. Затем в боях под Курском. Затем —

на Днепре.

Стась Кириенко молод, безус. Петр Кириенко солдат с заслугами. В первой

мировой войне воевал. В гражданской войне воевал. Ранен. Контужен. Осколки снаряда

в теле хранит как память.

Петр Кириенко и Стась Кириенко, словно орел с орленком. Поучает солдатской

премудрости молодого солдата бывалый.

– Быть нам, сынку, в Берлине. Быть!

Ранило как-то Стася осколком в грудь. Вынес отец Кириенко сына из самого

пекла боя.

Контузило как-то Стася. Привалило землей в окопе. Руками разгреб Кириенко-

отец обвал. Снова сына унес от смерти.

Шагают солдаты путями войны. Мужает Стась Кириенко в боях и походах. Был

молодым птенцом, а нынче и сам летает.

Медали заслужили отец и сын. Вскоре к медалям пришли ордена. С орденами

почет и слава.

Наступает Советская Армия. Отвоевали Кириенки и Дон и Донбасс. Принесли

свободу родной Полтавщине.

– Дойдем до Берлина! Быть нам в Берлине!

Перед бойцами широкий Днепр.

На Днепре при переправе совершилось непоправимое. Сразила фашистская пуля

Петра Кириенко.

Помирает отец-солдат:

– Сынку, дойдем до Берлина. Сынку...

Дальше шел Кириенко Стась. Походом, боями прошел Украину, Польшу, и вот

ворвались наши войска в Берлин.

Стоит солдат на берлинской улице. Смотрит на небо, на громады домов.

Отвлекся солдат от боя. Неужели и вправду солдат в Берлине? Слышит отцовский

голос:

«Сынку, дойдем до Берлина. Сынку...»

Вспоминает отца солдат. Шепчут солдатские губы:

– Батька, батька, ты слышишь меня? Я в Берлине. Я в Берлине... Мы в

Берлине! – кричал солдат.

Лежит перед ним Берлин. Склонил перед ним колени.

Стоял недвижно минуту солдат. Затем встрепенулся. Подошел к стене соседнего

дома. Штыком по известке вывел, словно печать поставил: «Петр Кириенко, Стась

Кириенко, апрель, 1945 год».

КАЖДАЯ УЛИЦА ДЫШИТ СМЕРТЬЮ

Берлин огромный город. 600 тысяч домов в Берлине. Каждая улица дышит

смертью.

Возвели фашисты на улицах баррикады, завалы, заграждения. Минные

поля прикрывают подходы к завалам. Пулеметы простреливают каждый клочок

земли. Каждый дом в Берлине стал настоящей крепостью. Каждая улица —

полем боя.

На одной из берлинских улиц завал оказался особенно прочным. Из железа,

из стали, из каменных плит возвели здесь завал фашисты. Штурмовала завал

пехота. Не прорвались вперед стрелки. Лишь гибнут в атаках зазря солдаты.

Подошли к завалу советские танки. Открыли огонь из пушек. Пытаются в завале

пробить проход. Нет достаточной силы в снарядах, в танковых пушках. Стоит, как

стена, завал. Преградил он дорогу пехоте, танкам. Застопорилось здесь

продвижение.

Смотрят солдаты – пехотинцы, танкисты – на железо, на камни, на сталь:

– Подрывников бы сюда, саперов.

И вдруг словно бы кто-то подслушал солдатские речи. Видят солдаты, к

завалу ползет сапер. Ползет, тащит взрывчатку, бикфордов шнур. Вот привстал.

Переждал. Пригнулся. От дома к дому перебежал. Вот снова ползет

по-пластунски.

Впились солдаты в него глазами. Каждый удачи ему желает. Подобрался

взрывник к завалу. На одну из каменных плит поднялся. Лег на плиту. Кладет под плиту

взрывчатку. Уложил. Шнур протянул бикфордов.

Следят за сапером солдаты. Что за чем последует, точно знают. Вот сейчас

бикфордов шнур подожжет боец. Заспешит по шнуру огонек к взрывчатке. Быстро

спрыгнет с плиты сапер. Отползет побыстрей от завала. Дойдет огонек до цели.

Сотрясется завал от взрыва. Возникнет в завале брешь. Сквозь брешь и рванутся вперед

солдаты.

Так и есть. Вот вынул спички боец из кармана. Вот высек огонь. Вот подносит

огонь к шнуру. И вдруг... вскинул сапер руками. Упал на плиту и замер. «Убит!» —

пронеслось.

Но нет. Шевельнулся солдат.

– Братцы, да он не убит. Он ранен.

Шевельнулся взрывник. Голову чуть приподнял. Посмотрел на плиту, на шнур.

Что-то, видать, прикинул. Двинул рукой, потянулся к спичкам. Вот снова в руках

у него коробок. Вот силится высечь огонь солдат. Чиркнул спичкой. Да силы мало.

Не зажглась, не вспыхнула сера. Опустился вновь на плиту сапер.

Видят солдаты – плита краснеет. Теряет и силы боец и кровь. Но нет, не сдается

солдат. Снова он потянулся к спичкам. Снова в руках у него коробок. Чиркнул

спичкой. Ура! Горит! Тянет спичку к шнуру, дотянулся. Побежал к взрывчатке дымок,

закурился змейкой.

– Прыгай, прыгай! – солдаты кричат саперу.

Лежит на плите сапер.

– Прыгай! Прыгай!

И только тут понимают солдаты – нет сил у сапера спрыгнуть.

Лежит на плите герой.

Грянул взрыв многотонной силой. Взлетели в небо плита и камни. Открылся

проем в завале. Устремились в него солдаты.

Вечная память отважным. Вечная слава храбрым.

СЛУЧАЙ С ПАВЛОВЦЕВЫМ

Политработник майор Павел Лаврович Павловцев для бойцов и офицеров всегда

и во всем являлся примером. А тут...

Случилось это в день, когда маршал Жуков отдал приказ войскам 1-го

Белорусского фронта начать решительный штурм Берлина.

И вот тут-то... Лежал Павловцев в госпитале. Ранен не сильно, но и не слабо.

Ранен в голову, ранен в ногу. Может ходить, но с палочкой. Раны не затянулись.

Каждый день нужны перевязки. Лежать бы ему и лежать. А он взял и сбежал из

госпиталя.

Сбежал и тем самым подал пример другим. Поредел госпиталь. Не лежится

раненым. Все хотят принять участие в решительном штурме Берлина.

Ну и досталось же тогда врачам от армейского начальства!

– Как допустили! Куда смотрели! – громыхало начальство.

– А что мы могли поделать, – разводят врачи руками. – Не поставишь же

к каждой койке часового с винтовкой.

И верно ведь. Не поставишь!

– Кто начал? – не утихает начальство.

– Майор Павловцев.

– В каком состоянии?

– Ходить может, но с палочкой.

– Ну вот мы до него доберемся!

И действительно, добралось начальство до Павловцева. Вернее, случилось так,

что сам Павловцев на глаза попался начальству. Произошло это почти у самой

границы Берлина. Голова у Павловцева в бинтах, одна рука на перевязи, другая

опирается на палочку. Приметен среди других.

– С выздоровлением, Павел Лаврович! – окликнуло Павловцева начальство.

Смутился Павловцев, почувствовал ехидство в тоне.

– Так, так, – говорит начальство и достает список тех, кто бежал из госпиталя.

Первым в списке – Павел Павловцев.

Надо сказать, что Павел Лаврович Павловцев человек заслуженный, старый член

Коммунистической партии, герой гражданской войны. Да и в эту войну он не раз

отличился. Отмечен не раз наградами.

Но все это не спасло Павловцева. Решили его за нарушение госпитального режима

и дурной пример другим привлечь к строгой ответственности.

– Ну что ж, – сказал Павловцев, – если виноват, то готов принять любое

наказание. Любое. Кроме одного...

– Какого же? – интересуется начальство.

– Не отправляйте назад в госпиталь.

– Так, так.

– Отправите – снова сбегу, – сказал Павловцев. – Могу заявить от имени

всех раненых: лежать в такой момент невозможно. Откажут ноги – на руках в

Берлин вползу. – И чуть тише: – Столько же лет ждали...

Посмотрело начальство на Павловцева. Понимает: отправишь в госпиталь —

снова сбежит из госпиталя. Хоть на руках, да в Берлин вползет.

– Ладно, ступайте, – сказало начальство.

Махнуло на «случай» оно рукой.

Верно начальство сделало.

ДОСТУЧАЛСЯ

Был этот бой поразительным. Фашисты подбили советский танк. Застрял он на

одной из берлинских улиц. Сбили у танка гусеницу. Рядом с кирпичным домом

стоит калека.

Тем же взрывом были убиты командир орудия и командир боевой машины.

Остался в живых лишь механик-водитель сержант Шашков. Закрылся в танке

Шашков. Ведет по врагам огонь.

Атакуют его фашисты. Заходят слева, заходят справа.

– Сдавайся! – кричат фашисты.

Не сдается Шашков. Стреляет из пушки. Стреляет из пулемета.

Но вот подожгли фашисты танк. Загорелась машина. Ясно – конец танкисту.

– Аллее! Аллее! (то есть «все») – кричат фашисты.

Ясно любому – конечно, все. Отвоевался танкист. Отходил по белому свету.

Все сильнее, сильнее пламя. И вдруг бросился Шашков к рычагам. Включил не

переднюю – заднюю скорость. Сзади был дом. Доползти до него танк мог и без

гусеницы. Включил Шашков скорость. Тронулся танк. В стену ударил сталью. Не

удержалась стена, обрушилась. Завалила танк кирпичами и штукатуркой. Завалила,

прибила пламя.

Привален, придавлен танк. Однако конец пожару. На месте танка гора развалин.

Только пушка торчит наружу, только пулеметное дуло видно сквозь камни.

Открыл танкист по фашистам опять огонь. То прозвучит пулеметная очередь. То

из пушки снаряд сорвется.

Обозлились фашисты. Лезут на танк несмотря на огонь, несмотря на потери.

Танк – не оружейный склад, не сундук со снарядами. Пущен последний

снаряд по фашистам. Последняя свистнула пуля.

Осмелели фашисты. Совсем поравнялись с танком.

– Сдавайся! – кричат Шашкову.

Подошли совсем близко. Вот видят башенный люк.

– Сдавайся! Сдавайся!

Приподнялась крышка люка. Вот и конец солдату.

– Аллее! Аллее! – кричат фашисты.

Ясно любому – конечно, аллее. Отвоевался танкист. Отходил по свету.

– Сдавайся! Сдавайся!

Приподнялась крышка башенного люка. И вдруг полетела оттуда граната.

Отбежали фашисты. Кусается танк.

Однако не бесконечен запас гранат. Израсходовал их танкист. Вновь фашисты

приблизились к танку. Подошли совсем близко. На камни, на танк залезли. Стучат

по броне:

– Сдавайся! Аллее! Аллее! – кричат фашисты.

Ясно любому – конечно, аллее. Отвоевался танкист. Отходил по свету.

Не открывается люк. Какой-то настырный фашист нашелся. Стоит рядом с

люком. Прикладом автомата по крышке бьет.

Дубасит.

Дубасит.

Дубасит.

Достучался фашист, представьте.

Приподнялась крышка над люком. Метнулась рука из танка. Сразила ножом

фашиста. И тут же опять захлопнулась.

Продвигались наши. Вышли вскоре сюда на улицу. Освободили из плена

советский танк.

Посмотрел на друзей Шашков.

– Вот теперь аллее, – сказал Шашков.

МАЙОРЫ

Ворвались войска в Берлин. Пробивают дорогу к центру. А в это время другие

части с севера, с юга обходят город. Окружают они Берлин. Наступают навстречу

друг другу два фронта– 1-й Белорусский и 1-й Украинский. Рвутся солдаты к

победной встрече. В первых колоннах идут танкисты.

Бывшие лейтенанты Петр Еремин и Василий Дудочкин, те, которые принимали

участие в окружении фашистов под Сталинградом, давно уже не лейтенанты. Майоры

они теперь.

Повзрослели. Закалились. В боях окрепли. Не узнать их теперь по виду. Оба

гвардейцы. Оба в наградах. Словом – бойцы бывалые.

Всякое было за эти годы. Сводила судьба друзей. Разводила. На госпитальные

койки друзей бросала. Снова ставила в строй. Снова к больничным порогам гнула.

Смерть проходила рядом, рядом совсем дышала. Нелегок их ратный путь. То вместе

они сражались. То снова по разным фронтам и армиям.

Вот и сейчас. Служил Еремин во 2-й гвардейской танковой армии на 1-м

Белорусском фронте у маршала Жукова. Служил Дудочкин в 4-й гвардейской танковой

армии на 1-м Украинском фронте у маршала Конева.

Мечтали друзья вместе войну закончить. А нынче – ищи ты солдата в

поле.

Обходят войска Берлин. Пробивают дорогу танки. С юга идет 4-я гвардейская

танковая армия, с севера – 2-я гвардейская танковая. Все ближе, все ближе танки

к заветной цели.

И вот 25 апреля в 12 часов дня сомкнулись войска за Берлином. Схвачен

Берлин в мешок.

Бросились танкисты разных фронтов навстречу друг другу. Радость бушует в

людях. Бежит вместе с другими Еремин. Бежит и Дудочкин. Бывают же в жизни

порою встречи!

– Петя!

– Вася!

Метнулись оба. И жмут в объятиях один другого. До слез. До боли. Вот это

встреча!

Сошлись в объятиях, расцеловались. Стоят и смотрят. А рядом двое. Совсем

безусых. Два лейтенанта. Бегут друг к другу:

– Григорий!

– Паша!

– Как мы с тобою тогда, у Волги, – сказал Еремин.

И вдруг то поле под Сталинградом, тот снег пушистый, тот день великий

встревожил память. Стоят майоры – и снег пушистый перед глазами.

Подбежали лейтенанты друг к другу, расцеловались:

– Григорий!

– Паша!

Вдруг оба видят: стоят майоры. Стоят и смотрят. Смутились лейтенанты.

Зарделись оба.

И отвернулись тогда майоры. Зачем смущать им лейтенантов. Понять ли в эту

минуту юным, какие чувства в сердцах майоров.

А слева, справа сюда сходилось все больше силы, все больше стали.