Текст книги "Рассказы о русском подвиге"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

Поговорили о том о сем.

– Как настроение?

– Боевое, товарищ командующий!

– Как доехали?

– Люксом, люксом!

А сами в теплушках ехали.

– Готовы идти в наступление?

– Готовы, товарищ командующий!

– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!

Простился Жуков с уральцами, поехал в дивизии к сибирякам. Ядреный

сибирский народ, смекалистый.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

Пошли разговоры о том о сем. Как настроение? Как доехали? Как вас тут

встретили? И наконец:

– Готовы идти в наступление?

– Хоть сию минуту, товарищ командующий!

– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!

Поехал Жуков в полки к москвичам.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

И тут разговоры о том о сем. О Москве, о войне, о московской хватке.

Закаленный народ москвичи. В боях и в защите стойкий.

Смотрит Жуков на москвичей:

– Ну как, товарищи, готовы идти в наступление?

– Заждались, товарищ командующий!

Объехал Жуков другие дивизии. Встречался с казахами и белорусами, с

латышами и украинцами. Побывал у рязанцев, у каширцев, у туляков. Всюду один ответ.

Скорее ударить по лютому зверю. Скорее разить врага.

Ехал Жуков назад, на командный пункт, смотрел на снег, на поля

Подмосковья.

«Момент наступил. Самый момент», – рассуждал Жуков.

Доложил он в Ставку Верховного Главнокомандования, что готовы войска к

наступлению.

Дала Ставка приказ к боям.

ХОДИКИ

Наступает Советская Армия. Отходят фашисты, сжигают все на своем пути,

минируют.

В одном из уцелевших крестьянских домов временно разместился штаб генерала

Константина Константиновича Рокоссовского. Прославилась армия Рокоссовского

в боях за Москву. Герои-панфиловцы сражались именно в этой армии.

Очистили саперы дом от фашистских мин. Штаб приступил к работе.

Рокоссовский, начальник штаба армии генерал Малинин и член Военного совета армии

генерал Лобачев склонились над картой. Нужно подготовить и передать войскам срочные

распоряжения.

Однако в избу то и дело входят различные люди. Свои же штабные работники

рады поздравить генералов с успехом, от местных жителей поблагодарить за

освобождение, офицеры из штаба фронта – за сводками новостей.

Отрывают от срочной работы посетители генералов. Ко всему – приехали

корреспонденты. Много и разные. Просто журналисты, фотокорреспонденты и даже

один кинооператор с огромным штативом и неуклюжей камерой. Набросились

корреспонденты на генералов, как соколы на добычу. Особенно усердствует

фотокорреспондент.

– Подойдите, подойдите сюда поближе, товарищ командующий! – командует

Рокоссовскому.

– Присядьте, товарищ генерал, присядьте. – Это к начальнику штаба генералу

Малинину.

– Привстаньте, товарищ генерал, привстаньте. – Это к члену Военного совета

генералу Лобачеву.

Машет руками, командует. Словно не они здесь генералы, а он генерал.

Посмотрел на корреспондента генерал Малинин. Человек он резкий,

вспыльчивый. Шепчет Рокоссовскому:

– Гнать их отсюда, товарищ командующий!

– Не деликатно. Нет, нет, – шепчет в ответ Рокоссовский.

Висят на стене часы-ходики. Тик-так, тик-так... – отбивают время. Пропадают

дорогие минуты у генералов. Часы старые-старые. Циферблат со щербинкой.

Одна стрелка чуть-чуть подогнута. Вместо гирь висят мешочки с какими-то

грузилами.

Глянул Рокоссовский на ходики, затем на корреспондентов и говорит:

– Дорогие товарищи, только очень прошу не прикасайтесь и не подходите

близко к часам, они заминированы.

Сказал и хитро глянул на генерала Малинина.

«Как заминированы? Тут все проверено», – хотел было сказать Малинин. Однако

Рокоссовский делает ему знак: молчи, мол, молчи.

Промолчал генерал Малинин. Понял, что Рокоссовский решил припугнуть

журналистов.

– Заминированы, – вновь повторил Рокоссовский.

Рассчитывал Рокоссовский – уйдут журналисты. А те и не думают.

По-прежнему больше других старается фотокорреспондент:

– Станьте сюда, станьте сюда, товарищ командующий...

– Передвиньтесь чуть-чуть. Левее. Левее. Еще левее. Отлично. Благодарю. —

Это к генералам Малинину и Лобачеву.

Затем совсем вплотную подошел к ходикам. Изловчился и снял так, что на одном

снимке и генералы, и ходики.

– Осторожно, они заминированы, – вновь говорит Рокоссовский.

– Ничего-ничего, – отвечает фотокорреспондент. – Это даже еще интереснее.

Редкостный будет снимок.

Щелкнул отдельно ходики. Повернулся опять к генералам. И другие журналисты

идут в атаку. И эти терзают военачальников.

Так и не получилось ничего с выдумкой у Рокоссовского. Развел он руками,

посмотрел на Малинина, на Лобачева:

– Не ожидал!

Повернулся к корреспондентам. Руки поднял:

– Сдаюсь!

Пришлось Малинину «взяться» за журналистов.

Ушли журналисты. Усмехается Рокоссовский:

– Ишь, боевой народ.

Глянул на ходики.

Тик-так, тик-так... – отсчитывают время ходики.

ДОМ

Советские войска стремительно продвигались вперед. На одном из участков

фронта действовала танковая бригада генерал-майора Катукова. Догоняли врага

танкисты.

И вдруг остановка. Взорванный мост впереди перед танками. Случилось это на

пути к Волоколамску в селе Новопетровском. Приглушили танкисты моторы. На

глазах уходят от них фашисты. Выстрелил кто-то по фашистской колонне из пушки,

лишь снаряды пустил по ветру.

– Ауфвидерзеен! Прощайте! – кричат фашисты.

– Бродом, – кто-то предложил, – бродом, товарищ генерал, через речку.

Посмотрел генерал Катуков – петляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши.

Не подняться на кручи танкам.

Задумался генерал.

Вдруг появилась у танков женщина. С нею мальчик.

– Лучше там, у нашего дома, товарищ командир, – обратилась она к

Катукову. – Там речка уже. Подъем положе.

Двинулись танки вперед за женщиной. Вот дом в лощине. Подъем от речки.

Место здесь вправду лучше. И все же... Смотрят танкисты. Смотрит генерал Катуков.

Без моста не пройти тут танкам.

– Нужен мост, – говорят танкисты. – Бревна нужны.

– Есть бревна, – ответила женщина.

Осмотрелись танкисты вокруг – где же бревна?

– Да вот они, вот, – говорит женщина и показывает на свой дом.

– Так ведь дом! – вырвалось у танкистов.

Посмотрела женщина на дом, на воинов.

– Да что дом – деревяшки-полешки. То ли народ теряет... О доме ль сейчас

печалиться, – сказала женщина. – Правда, Петя? – обратилась к мальчику. Затем

снова к солдатам: —Разбирайте его, родимые.

Не решаются трогать танкисты дом. Стужа стоит на дворе. Зима набирает силу.

Как же без дома в такую пору?

Поняла женщина:

– Да мы в землянке уж как-нибудь. – И снова к мальчику: – Правда,

Петя?

– Правда, маманя, – ответил Петя.

И все же мнутся, стоят танкисты.

Взяла тогда женщина топор, подошла к краю дома. Первой сама по венцу

ударила.

– Ну что ж, спасибо, – сказал генерал Катуков.

Разобрали танкисты дом. Навели переправу. Бросились вслед фашистам.

Проходят танки по свежему мосту. Машут руками им мальчик и женщина.

– Как вас звать-величать? – кричат танкисты. – Словом добрым кого нам

вспоминать?

– Кузнецовы мы с Петенькой, – отвечает, зардевшись, женщина.

– А по имени, имени-отчеству?

– Александра Григорьевна, Петр Иванович.

– Низкий поклон вам, Александра Григорьевна. Богатырем становись, Петр

Иванович.

Догнали танки тогда неприятельскую колонну. Искрошили они фашистов.

Дальше пошли на запад.

Отгремела война. Отплясала смертями и бедами. Утихли ее сполохи. Но не

стерла память людские подвиги.

Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поезжай-ка в село Новопетровское. В той

же лощине, на том же месте новый красуется ныне дом. Надпись на доме:

«Александре Григорьевне и Петру Ивановичу Кузнецовым за подвиг, совершенный в годы

Великой Отечественной войны».

Петляет река Маглуша. Стоит над Маглушей дом. С верандой, с крылечком, в

резных узорах. Окнами смотрит на добрый мир.

ФРАНЦУЖЕНКА

Француженка – так солдаты назвали пушку.

Когда сержанту Барабину впервые ее вручили, глянул солдат и ахнул. Пушка

была выпуска 1897 года. Выходит, из нее деды еще стреляли.

– Да-а-а... – протянул солдат.

– Зато – француженка, – говорят Барабину.

Пушка действительно была французской. Во Франции ее изготовили. Еще в

первую мировую войну попала она в Россию. Оказалась пушка на батарее, в которой

служил Барабин в самые тяжелые часы Московской битвы. Много требовалось тогда

вооружения. И вот случайно где-то на артиллерийских складах было обнаружено

несколько старых пушек. Были здесь пушки русские, были английские, была

и французская. Отправили их на фронт. Французская и досталась сержанту

Барабину.

Артиллерийская батарея, как правило, состоит из четырех пушек. Из четырех

состояла и батарея Барабина. Три пушки современные, новые, только что пришедшие

с заводов. Четвертая, барабинская, – французская.

Долго бурчал артиллерист. Смотрел на пушку, как на дите нелюбимое. Все

раздражало солдата в пушке. И вид старинный, и бьет ближе других, и много возни,

пока перезарядишь.

– Утиль, – бурчал солдат. – Доисторический век.

Солдаты смеются.

– Зато – француженка.

Побурчал-побурчал Барабин, а затем и привык к француженке. А когда подбил

первый фашистский танк, даже расцеловал пушку.

Кто-то сказал:

– Любовь начинается.

И не ошибся.

Сержант Барабин был прекрасным артиллеристом. Прекрасным оружием стала

в его руках и француженка.

Сражалась пушка на Минском шоссе в армии, которой командовал генерал

Леонид Александрович Говоров. Сдерживала вместе с другими бешеный натиск

фашистов. И вот теперь вместе со всеми пошла вперед.

Проезжал как-то генерал Говоров мимо артиллерийской позиции. Увидел

необычную пушку. Спросил у офицера, что за пушка.

– Француженка, – ответили генералу.

Объяснили офицеры генералу, откуда пушка и как к ним попала.

– Да, нелегкие были дни, – сказал генерал Говоров.

А когда узнал, что француженка танк подбила, даже похлопал ее по

стволу.

– Спасибо, – сказал, – француженка.

Недолго после этого пробыла пушка в войсках. Поступили с Урала новые пушки.

Много тогда нового оружия для наступающих армий под Москву приходило. Нет уже

больше нужды во француженке. Прислали новую пушку и для сержанта Ба-

рабина.

Уперся было Барабин. То да се. Привык, не отдает он свою француженку.

Однако приказ есть приказ. Пришлось артиллеристу расстаться с пушкой.

Обнял он ее, расцеловал:

– Ну что ж, прощай, родимая.

Покатила на склады опять француженка. Случилось так, что генерал

Говоров через несколько дней вновь встретил Барабина. Признал он сержанта.

Спросил:

– Ну, как француженка?

Показал Барабин на новую пушку. Была она дальнобойной, скорострельной,

самой последней, самой совершенной конструкции.

– Да, время другое, другая сила, – сказал Говоров.

СЕРЖАНТ-ЛЕЙТЕНАНТ

Сержант Павел Бирюков служил адъютантом у командира стрелкового

батальона. Произошло это перед самым нашим наступлением. Получил Бирюков от

командира задание отправиться на передовую, установить связь с ротами.

Отправился Бирюков. Идет по обочине леса, вдруг видит – из леса выходит

колонна фашистов. Схватил Бирюков автомат, бросился за сосну, открыл по врагам

огонь. Побежали фашисты. Однако быстро пришли в себя. Поняли, что перед ними

всего-то один русский боец. Ответили они на огонь Бирюкова своим огнем. Но и на

помощь советскому солдату пришли товарищи. Завязалась перестрелка.

Точно стрелял Бирюков. Уже не стоит за сосной, а прилег. Выбирает, как

снайпер, цели.

Прицелится. Скажет:

– Понеслись! – и выпускает пули.

Снова прицелится. И снова:

– Вперед, голубушки.

Не ошибаются пули, точно летят в фашистов.

Не устояли фашисты. Отползли от опасного места. Побежали к своим окопам.

Нет бы Бирюкову на этом бой посчитать оконченным. А он поднялся и вслед за

фашистами.

– Да куда ты! – кричат товарищи.

Не услышал, видать, боец. Несется, кричит:

– Сдавайтесь!

Фашистов много, а он один.

– Сдавайтесь! – кричит. – Сдавайтесь!

Подбежали фашисты к своим окопам. Укрылись. Но не спасли их окопы на этот

раз. Вслед за ними влетел и Бирюков в траншею.

– Рус! – закричали фашисты. – Рус!

Кричат и те, кто спрыгнули только сейчас в окопы, и те, кто в окопах уже

сидели. Не поняли фашисты в горячке боя, что из русских у них в окопе только один

солдат. И Бирюков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один.

Увлекся солдат погоней. Влетел в окоп, полоснул автоматом, схватил гранату,

швырнул гранату.

Побежали фашисты. Те, что остались живы, укрылись в других

траншеях.

В это время подоспели на помощь к Бирюкову наши солдаты. Поравнялись

они с окопом. Видят: жив, невредим Бирюков. Стоит в неприятельском окопе,

трофеи считает. Подобрали солдаты трофеи: автоматы, миномет, фашистские

пулеметы – восемь пулеметов одних досталось, – вернулись к своим

позициям.

За свой героический подвиг сержант Бирюков был награжден орденом.

Одновременно ему было присвоено звание лейтенанта.

Поздравляли его товарищи. Радовались успеху. Солдаты всегда солдаты. Любят

солдаты шутку. Обнимают Бирюкова, бросают шутки:

– В окопы вбежал сержантом, выбежал – лейтенантом. Еще два окопа —

майором будешь.

Через день началось наше наступление. Офицером шел Павел Бирюков в

наступление.

ДОВАТОР

В боях под Москвой вместе с другими войсками принимали участие и казаки:

донские, кубанские, терские...

Лих, искрометен в бою Доватор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на

голове.

Командует генерал Доватор кавалерийским казачьим корпусом. Смотрят

станичники на генерала:

– Наших кровей – казацких!

Спорят бойцы, откуда он родом:

– С Дона.

– С Кубани!

– Терский он, терский.

– Уральский казак, с Урала.

– Забайкальский, даурский, считай, казак.

Не сошлись в едином мнении казаки. Обратились к Доватору:

– Товарищ комкор, скажите, с какой вы станицы?

Улыбнулся Доватор:

– Не там, товарищи, ищете. В белорусских лесах станица.

И верно. Совсем не казак Доватор. Белорус он. В селе Хотино, на севере

Белоруссии, недалеко от города Полоцка – вот где родился комкор Доватор.

Не верят Доватору казаки:

– Шутки комкор пускает.

И снова:

– Терский!

– Оренбургский!

– Донской!

– Кубанский!

– Уральский!

– Братцы, да он же, считай, забайкальский, даурских кровей казак.

Еще в августе – сентябре конная группа Доватора ходила по фашистским

тылам. Громила склады, штабы, обозы. Сильно досталось тогда фашистам. Пошли

слухи – 100 тысяч советских конников прорвалось в тыл. Успокаивают солдат

фашистские генералы. Отдают даже специальный приказ. А в этом приказе: «Не верьте

слухам! Слухи о том, что в тыл наших войск прорвалось 100 000 кавалеристов

противника, преувеличены. Линию фронта перешло всего 18 000». А на самом деле в

конной группе Доватора было только 3000 человек.

Когда советские войска под Москвой перешли в наступление, казаки Доватора

снова прорвались в фашистский тыл.

Боятся фашисты советских конников. За каждым кустом им казак

мерещится.

Назначают фашистские генералы награду за поимку Доватора – 10 тысяч

немецких марок.

Рыщут любители денег и славы. Ловят в мечтах Доватора. Исчезает, как дым,

Доватор.

Повышают фашисты цену. 20 тысяч марок за поимку советского генерала. Рыщут

любители денег и славы, хватают в мечтах Доватора.

Как гроза, как весенний гром идет по фашистским тылам Доватор.

Бросает фашистов в дрожь. Проснутся, ветра услышав свист.

– Доватор! – кричат. – Доватор!

Услышат удар копыт.

– Доватор! Доватор!

Повышают фашисты цену. 50 тысяч марок назначают они умелому. Лежат без

хозяина эти деньги. Как сон, как миф для врагов Доватор.

Едет верхом на коне Доватор. Легенда следом за ним идет.

НАТАШКА

Среди лесов и полей Подмосковья затерялось небольшое село Сергеевское. Стоит

оно ладное-ладное. Избы словно только родились на белый свет.

Любит Наташка свое Сергеевское. Резные ставни. Резные крылечки. Колодца

поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скрипят ворота. Соревнуются

в крике голосистые петухи. Хороши здесь леса и рощи. Малина в лесах, орешник.

Хоть на возах вывози грибы.

Любит Наташка свое Сергеевское. Речка журчит здесь Воря. Хороши берега у

Бори. Травка. Песочек. Склонились ивы. Рыбий под вечер всплеск.

И люди в Сергеевском тоже особые. Добрые-добрые!

Солнце Наташке светит. Люди Наташке светят. Дарит улыбки мир.

И вдруг оборвалось все, как сон, как тропа над кручей. Кончилась мирная жизнь

в Сергеевском. Опалила война округу. Попало к врагам Сергеевское.

Вступили в село фашисты. Разместились фашисты в крестьянских избах.

Выгнали жителей всех на улицу.

В погребах и землянках укрылись люди. Живут все в страхе, как темной ночью.

До самой зимы, до снега в руках у врагов находилось Сергеевское. Но вот долетела

сюда канонада. Сверкнула радость – идут свои!

– Свои!

Ждут в Сергеевском избавления. Ожидают Советскую Армию. И вдруг обежали

фашисты погреба и землянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что

стоял на краю Сергеевского. Закрыли на все засовы.

Смотрит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.

– Чего нас, мамка, в сарай загнали? – лезет Наташка.

Не понимает, не знает, не может ответить мать.

Сильнее слышна за селом канонада. Радость у всех:

– Свои!

И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:

– Горим!

Глянули люди. Дым повалил сквозь щели. Огонь побежал по бревнам.

– Горим!

Бросились люди к дверям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже снаружи

чем-то тяжелым подперты.

Все больше и больше в сарае огня и дыма. Задыхаться начали люди. Не хватает

Наташке воздуха. Пламя ползет к шубейке. Уткнулась, прижалась Наташка

к матери. Ослабла, забылась девочка. Сколько времени прошло – не знает. Вдруг

слышит:

– Наташка! Наташка!

Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно

Наташке – успели наши, пришло спасение. Улыбнулась Наташка и вновь

забылась.

Перенесли ее в дом. Отлежалась, к утру поправилась. А утром побежала

девочка по селу. Как именинник стоит Сергеевское. Запели опять калитки. Запели опять

колодцы. Заговорили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хрустит,

искрится, озорно белизной сверкает. Добежала до речки Вори. Взлетела на кручу.

Остановилась вдруг, замерла. Холм из свежей земли над Ворей. Красная звездочка сверху

вкопана. Дощечка под звездочкой. На дощечке идут фамилии. Смотрит на холм

Наташка. Два солдата рядом стоят с лопатами.

– Кто здесь такие, дяденьки? – показала на холм Наташка.

Посмотрели бойцы на девочку:

– Спаситель здесь твой лежит.

Войны без смертей не бывает. Свобода нелегкой ценой достается.

ТУЛУПИН

Стрелковая рота вступила в село. Правда, не первой. Освободили село другие.

Еще утром бежали отсюда фашисты.

Идут солдаты вдоль главной улицы. Сохранилось село. Быстро бежали фашисты.

Ни сжечь, ни разрушить ничего не успели.

Подошли солдаты к крайнему дому. Дом-пятистенок. Калитка. Ворота. На

воротах написано что-то. Заинтересовались солдаты. Читают: «Прощай, Москва, уходим

в Берлин. Ефрейтор Беккерс».

– Вот это здорово, – рассмеялись солдаты. – Значит, прощай, Москва, прощай,

надежды.

– Хоть и фашист, а верную надпись сделал.

Присмотрелись солдаты, а внизу и еще слова. Кто-то приписку сделал. Читают

бойцы приписку: «Ничего, догоним. Рядовой Тулупин».

Рассмеялись солдаты:

– Вот это по-нашему!

– Вот молодец Тулупин!

– Мужик с головой, выходит.

Понравилось бойцам солдатское добавление. Интересно им узнать о судьбе Ту-

лупина.

Может, Тулупин фашиста уже догнал?

Идут вперед солдаты. Всюду наводят о Тулупине справки. Кого ни встретят —

пехотинцев, танкистов, артиллеристов, – сразу с вопросом:

– Нет ли у вас Тулупина?

Фамилия не очень частая. Скорее редкая. Не попадается им Тулупин.

Зашли солдаты за Можайск, за Медынь, дальше фашистов гонят. Нет и нет, не

встречается им Тулупин. И вдруг в одном месте...

– Есть, – говорят, – Тулупин.

Кинулись солдаты к бойцу:

– Тулупин?

– Тулупин.

– Писал на воротах?

– На каких на воротах? – поразился боец.

Объясняют солдаты.

– Нет, не писал, – отвечает Тулупин.

Огорчились солдаты:

– Не тот Тулупин.

Продолжает армия ратный путь. Движутся вперед солдаты, освобождают родную

землю. Наступают солдаты и всюду:

– Есть ли у вас Тулупин?

– Есть ли у вас Тулупин?

И вот...

– Есть, – говорят, – Тулупин.

Бросились солдаты к бойцу:

– Тулупин?

– Тулупин.

– Писал на воротах?

– На каких на воротах? – поразился боец.

Объясняют солдаты.

– Нет, не писал, – отвечает Тулупин.

– Э-эх, снова не тот, – огорчились солдаты.

– Не повезло.

Много километров прошагали вперед солдаты. Продолжают искать Тулупина.

Тревожиться стали солдаты:

– Может, ранен, попал в санбат?

– Может, убит Тулупин?

И вдруг:

– Есть Тулупин!

– Тулупин?

– Тулупин.

– Тот самый?

– Сдается, тот.

Повстречались солдаты с Тулупиным и сразу ему про Беккерса.

– Беккерс... Беккерс? – стал вспоминать солдат. – Ах, Беккерс! Догнали,

догнали его, родимые!

Оживились солдаты:

– Давно?

– С месяц уже, считай.

Довольны солдаты – попался Беккерс. Лезут опять к Тулупину:

– Здорово ты на воротах...

– Что на воротах?

– Здорово ты написал.

– Что написал? – поразился боец. – На каких на воротах?! – стоит, на солдат

удивленно смотрит.

Вот так дела. Ясно солдатам – снова не тот Тулупин.

Заговорили опять о Беккерсе.

– Помню Беккерса, помню, – повторяет Тулупин. – Как же, помню —

полковник Беккерс. Нашей ротой был схвачен в плен.

– Полковник? – смутились солдаты. (На воротах писал ефрейтор.)

– Полковник, – сказал Тулупин.

Ясно теперь солдатам, что и Беккерс совсем не тот.

Простились солдаты. Дальше пошли походом.

Сожалеют солдаты:

– Эх, Беккерс не тот и не тот Тулупин.

Тут же со всеми шагает старшина Задорожный. Посмотрел на друзей Задорож-

ный:

– Тот – не тот! Да в этом ли разве дело. Братцы, хватай за суть. Время

смотри какое. Не беккерсы ныне теснят Тулупиных. Фашистов Тулупины нынче

бьют.

Наступает Советская Армия. На нашей улице нынче праздник. Множится счет

побед.

ТРОЕ

Осташевский район – глубинный, дальний в Московской области. Деревня Бута-

ково в Осташевском районе – дальняя. Отступали фашисты через Бутаково.

Тянулись с утра и до самого вечера. Не успели пройти все засветло. Один из фашистских

отрядов остался в деревне на ночь. Избы здесь спалены. В землянках укрылись

жители.

Однако на окраине деревни сохранился большой сарай. В нем и разместились

фашисты на ночь.

Хорошо им под крышей. Ветер не дует. Снег не сыплет. Только холод страшный

стоит в сарае.

О тепле, о костре стали мечтать фашисты. Покрутились вокруг сарая: не видно

ли рядом дров? В лес же идти опасно. Разыскали щепок, собрали малость. Зажгли.

Огонь улыбнулся теплом и замер. Лишь запах дыма, тепла оставил. Дразнит

фашистов запах.

Прижались солдаты покрепче друг к другу. Стали дремать фашисты. Вдруг

слышат скрип на снегу за сараем. Встрепенулись солдаты. Автоматы немедля в руки.

Ясно врагам: «Партизаны!» Однако видят – идут ребята. Школьники. Трое. Сапоги

на одном огромные. Другой в треухе добротном заячьем. Третий солдатским ремнем

затянут.

Подошли мальчишки, остановились. Смотрят на них фашисты. Не опускают пока

автоматы.

– Партизаны?! —взвизгнул один из фашистов. Взвизгнул и сам смутился.

Видит же он и другие видят – перед ними стоят ребята.

Отделился от мальчишек тот, что в треухе. Был он ростом чуть-чуть повыше.

Шагнул к сараю. Рассмотрели фашисты за спиной у подростка что-то.

– Цурюк! Назад! – закричали фашисты.

Остановился мальчишка. Ношу на землю сбросил. Смотрят фашисты – охапка

лежит с дровами.

– Берите, – сказал мальчишка.

Вырвалось тут у солдат удивление:

– О-о-о! Гут! Карашо!

Опустили они автоматы. Дал подросток сигнал товарищам. Отошли на минуту

двое. Отошли и тут же вернулись. И у этих охапки в руках с дровами.

Вспыхнул огонь в сарае. Потянуло теплом от дров. Греют руки солдаты, спины.

Чуть ли не лезут в костер с ногами.

Понравились им ребята. И тот, что в треухе заячьем, и тот – в сапогах

огромных, и тот, что солдатским ремнем затянут.

Пылает костер. Дрова, как сахар в горячем стакане, тают. Показал на дрова тот,

что в треухе, обратился к фашистам:

– Нох? Еще?

– Нох! Нох! – закричали в ответ фашисты.

Ушли ребята. Где-то ходили. Вернулись снова. Снова дрова в руках. Сложили

ребята дрова в сторонку. А тот, что в треухе, явился со связкой хвороста. Скинул

он хворост – и прямо в костер всю связку. Еще сильнее взметнулось пламя.

Побежало тепло ручьями. Довольны фашисты:

– О-о-о! Гут! Карашо!

Смотрят, а где же мальчишки? Сдуло их словно ветром.

Посмотрели солдаты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раздался страшенный

взрыв. Разнес он сарай, а с ним и фашистов. В связке хвороста были заложены две

противотанковые мины.

Много отважных, подвигов совершили под Москвой партизаны. Чем могли,

помогали взрослым подростки и дети. Особенно тут, в Осташевском районе. Юным

советским патриотам ныне памятник здесь стоит. В Осташеве. На площади. В самом

центре.

ПАПКА

Погиб у Филиппки отец. В первые дни войны. В боях под городом Минском. Мал

Филиппка – четыре года. Скрыла горе от сына мать.

Лезет Филиппка к матери:

– Наш папка воюет? Нас защищает? Фашистов бьет?

Прижмет женщина сына к груди покрепче:

– Воюет, сыночек, воюет. Так точно, Филиппка, бьет.

Бежит по селу Филиппка:

– Наш папка фашистов бьет! Наш папка фашистов бьет!

Живет Филиппка в Московской области. Недалеко от города Рогачева.

Отполыхало военное лето. Осень пришла на смену. Навалилась беда не

село, на округу. Черной сворой прорвались сюда фашисты. Танки, пушки вошли

в село.

– Славянское быдло! – кричат фашисты.

– Партизаны! – кричат фашисты.

Страшно Филиппке, прижмется к матери:

– А где же папка? Спасет нас папка?

– Спасет, – отвечает женщина.

Шепчет Филиппка друзьям, соседям:

– Спасет нас папка, побьет фашистов...

Ждут не дождутся колхозники избавления. И вот радость как ветер в село

ворвалась. Разбиты фашисты. Гонят наши врагов от Москвы на запад.

Скоро и здесь, под Рогачевом, послышался звук канонады.

– Папка идет! Папка идет! – закричал Филиппка.

Дождались колхозники светлого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнает:

бежали фашисты, село свободно.

Бросился мальчик к матери:

– Папка пришел? Папка пришел?

– Пришел, – как-то тихо сказала мать.

– Где же папка?! – кричит Филиппка.

– Дальше пошел, сынок...

Побежал Филиппка по сельской улице:

– Нас папка освободил! Нас папка освободил!

Повстречался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка.

Присвистнул Гришка:

– «Освободил»! Да он под Минском еще убитый.

Насупился Филиппка. В кулачки собрались ручонки. На Гришку волчонком

смотрит. Какой убитый! Скажет же этот Гришка!

– Освободил! Освободил! – вновь закричал Филиппка.

Проходил здесь старик Тимофей Данилыч. Бросился мальчик к деду. Торопится,

про отца, про Гришку ему рассказывает.

– Правда, папка побил фашистов?

Посмотрел дед на Филиппку, вспомнил про Минск, где грудью стал на пути

у фашистов Филиппкин отец, другие места, где другие бойцы грудью, как камнем,

стали.

– Правда, – сказал Тимофей Данилыч. Прижал он к себе Филиппку. – Без

него, без отца твоего, не было бы нашей, сынок, победы.

Побежал по селу мальчишка:

– Папка принес победу! Папка принес победу!

Кто же скажет: не прав Филиппка?

Не каждому выпало в той грозной войне дожить до великого Дня Победы.

Но каждый, кто бился тогда с врагом под Брестом, под Минском, под

Ленинградом, Одессой, под Севастополем, Киевом, Смоленском, Вязьмой, по всем просторам

земли советской, – был частью великой победы нашей. Каждый – живой и

мертвый.

Верно кричал Филиппка. Вырастет мальчик, по праву скажет: «Папка Родине

нашей принес победу. Папка Родину нашу от рабства спас».

Слава вам, наши отцы и деды. Сыновний поклон героям.

АКТИВНЫЙ ОТДЫХ

Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боев,

от военного грома. Дали солдатам отдых.

Расположилась рота в селе над Гжатью. Спит подо льдом, под снегами Гжать.

Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под

вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным

сном.

Только уснули:

– Тревога! Тревога!

Гремит:

– Подъем!

Поднялись в момент солдаты. Полушубки – на плечи, винтовки – в руки. Снова

в строю солдаты.

Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть

фашистская. Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.

Вернулись солдаты к покою, к избам.

Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула

деревню война огнем. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат

и печи.

В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на

трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то сказал несмело:

– А ну-ка, братва, поможем!

Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в бревна. Пилы бульдогом

вцепились в сосны.

Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.

Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замерзшей

Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.

Посмотрели солдаты на лед, на сваи:

– А ну-ка, братва, наладим!

Закипела опять работа. День не прошел, как снова доски легли над Гжатью,

перила схватились за оба берега.

Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят – на взгорке школа.

Вернее, то, что осталось теперь от школы.

Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:

– А ну-ка, братва, докажем!

Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в

стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.

Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:

– Стройся! Стройся! Закончен отдых!

Повзводно стала в шеренгу рота.

– Смирно! Налево! Песню!

Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою

дивизию.

Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:

– Прибыла с отдыха рота.

– Как отдыхалось?

– Полный во всем порядок.

– А точнее?

Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел

генерал на солдат, на роту:

– Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.

АЛИ-БАБА

В одной из наступавших советских стрелковых дивизий сражался солдат Захар-

кин.

Был раньше Захаркин цирковым актером – иллюзионистом, фокусником.

Прознали об этом солдаты. Полезли к нему с вопросами:

– Что же ты можешь? Карты отгадывать можешь?

– Могу.

– Ленты вытаскивать изо рта?

– Могу.

– Вынимать из пустого цилиндра живого голубя?

– Могу, – отвечает Захаркин.

– Шпагу глотать?

– Умею.

Гадали солдаты, что бы еще придумать. И вот какой-то шутник

нашелся:

– А можешь так, чтобы фашисты из собственных пушек по своим же войскам

ударили?

– Надо подумать, – сказал Захаркин.

– Думай, думай, – смеются солдаты. Довольны солдаты – озадачили, выходит,

они Захаркина. Да разве такое кто-нибудь сможет! Даже хотя бы старик Хоттабыч,

хотя бы сказочный Али-Баба!