Текст книги "Земной круг"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

Каменный пояс

Возможно, со слухами о Погыче связано и смутное представление об Аляске. Оно отражено в наказной памяти Михаиле Стадухину, выданной 5 июня 1647 года. Там прямо говорится, что против Погычи-реки в море есть остров Новая Земля.

Михайло Стадухин, возвратившись в Якутск, стал рассказывать о том, что ему в свою очередь говорила «ясырная женка» Калиба. Она жила три года среди чукчей и от них слышала о большом «острове». Чукчи одним днем переезжали на эту землю. На «острове» были снежные горы, пади и «ручьи знатные».

Стадухин почему-то поместил этот остров напротив Святого носа и устьев Яны, Индигирки и Колымы. Он объединил сказание Калибы об Аляске с уже известными сведениями о Новосибирских, Ляховских и Медвежьих островах. К тому же Михайло Стадухин считал, что эта неведомая земля есть морской «Камень», единый пояс, западный конец которого начинается напротив Новой Земли. И, конечно, невольно возникал вопрос: где же восточное окончание Каменного морского пояса?

Стадухин уверял, что на новом «острове» много моржовых лежбищ и добыча «рыбьего зуба» настолько обогащает чукчей, что они отделывают моржовой костью полозья своих нарт.

Это – указание на Аляску, ибо аляскинские эскимосы придерживались такого обычая.

Надо также учесть, в каком состоянии находился Михайло Стадухин в то время, когда излагал свои воззрения на Каменный морской пояс.

Как только Стадухин появился в Якутске, он попал в лапы немилостивого воеводы Петра Головина. Воевода посадил землепроходца «за приставы», морил его голодной смертью. Понятно, что в подобных условиях Стадухин мог поместить западный край Аляски где угодно.

Но ясырная женка Калиба говорила именно об Аляске. Все было правильно в ее рассказах, вплоть до того, что «остров» лежит против большого морского мыса. Стадухин же решил, что этот мыс не что иное, как Святой нос, около которого действительно «объявлялись» острова. Так Михайло Стадухин переместил Аляску далеко на запад.

Остальные казаки, бывшие на Колыме, уже имели какие-то другие сведения и более правильно указывали, что Новая Земля лежит близ устья Погычи. Стадухин сам вскоре был вынужден отказаться от своего прежнего убеждения и стал искать новую морскую землю на востоке, а не в «русской» стороне – между Леной и Колымой.

Рядом – Большое море!

Смельчаки стали собираться в поход «морем вперед» – за Колыму. Вслед за Ерастовым в 1646 году устюжанин Степан Евдокимов и Лука Семенов ударили челом, чтобы им дозволили построить на Лене коч.

Из устья Колымы к востоку отправились Исайка Игнатьев Мезенец и Семен Пустозерец с семью товарищами.

Они, идя «подле Каменю двое суток парусом», летом 1646 года открыли Чаунскую губу, а следовательно, и остров Айон, а также устье реки Чаун.

Западный край «Чукотской землицы» был сыскан, и только отсутствие сведущего толмача удержало мореходов от посещения новой страны.

Тяжелые костяные топоры были привезены на Колыму после «немой» меновой торговли с чукчами в Чаунской губе, где были получены сведения о богатых моржовых лежбищах на «Большом море».

Колымские казаки, торговые и промышленные люди стали поговаривать о том, что пора бы им сложиться и начать поиски новых землиц с «рыбьим зубом», а заодно и узнать, что за новая река Погыча лежит к востоку от Колымы.

К этим разговорам прислушивался на Колыме Семен Дежнев, еще не успевший залечить стре́льную рану в голову, полученную в страшном единоборстве с юкагирским князьцом Аллаем.

Дежнев, видимо, уже тогда размышлял, где в действительности находится новый остров или Новая Земля, и решительно отвергал мнения Стадухина, что впоследствии и отразил в своих отписках. К тому же со Стадухиным у Дежнева уже были какие-то старые счеты, столь омрачившие их отношения в дальнейшем.

Когда мирской притеснитель якутский воевода Петр Головин был сменен Василием Пушкиным, новый начальник края выпустил Стадухина из-под стражи, произвел в десятники и разрешил ему начать сборы на Погычу-реку.

Стадухин уже ни о каком Святом носе не вспоминал, а все надежды связывал с Северо-Востоком.

В то время в Якутск вернулся из своего блистательного амурского похода Василий Поярков.

Он завершил дело первых проведывателей Амура. В 1643 году Поярков посадил своих людей на струги и сплыл по Лене до устья Алдана. Потом плыли по Учуру и покрытой шумными порогами Гонаме. Поярков перешел на лыжах и нартах Становой хребет, открыл устья Зеи, Сунгари, Уссури, миновал владения людей, одетых в рыбьи кожи, и, наконец, увидел перехваченное песчаными наносами горло Амура.

Именно об этой «кошке» и говорил когда-то Нехорошко Колобов.

В земле великих топей и высокого камыша Василий Поярков поставил зимовье, а весною стал своим уменьем сколачивать морские суда.

Он выплыл в бурную Ламу, светившуюся запоздалыми льдинами, и двенадцать недель странствовал в грозном море.

Мореходов заносило к какому-то большому острову. (Трудно сказать, что за морская земля это была.) Затем где-то у материка поярковцы пережили «корабельный разбой», когда часть судов была выброшена на берег.

Но Поярков уцелел и довел своих товарищей до устья Ульи.

Он с нетерпением распахнул скрипучие двери избы, поставленной там Иваном Москвитиным.

Долго волокся нартами Поярков с Ульи на Маю, чтобы плыть по ней к Алдану и Лене. Летом 1646 года с горстью своих удальцов он, сняв шапку, вошел наконец в ворота Якутского острога, от которого отныне пролегла прочная дорога к амурскому устью.

Какие новые земли видели Поярков и его спутник Юрий Петров, когда их носило жестокими ветрами по неприветливой Ламе?

В это время на юге тоже происходили знаменательные события. Короткий и прямой путь к Амуру был открыт с Олекмы на Тугур. Там вскоре были встречены новые люди – маньчжуры – в сапогах из лосиной шкуры. Иван Похабов зимою перешел льды Байкала и позже очутился в самой глубине Мунгальской земли.

Ленские беглецы

В 1647 году в Якутске произошел нашумевший тогда «воровской побег» казаков в сторону Погычи.

«Холостые и беззаводные» служилые – голытьба, у которых не было ничего, кроме беззаветной храбрости и привычки к великому терпению, – стали проситься у воеводы на Погычу.

Василий Пушкин, который вообще хотел всех своих подчиненных «вывести изподтиха», сказал, что без царского указа он никого на новые реки не пустит.

Василий Бугор, славный открыватель Лены, и до этого был замечен как зачинщик «кругов и бунтов». Он со своими товарищами стал требовать у Пушкина выдачи соли, круп и толокна, которых казаки давно не получали. Бугор принес воеводе челобитную о крупах. Пушкин бумагу принял, но на другой день всенародно испробовал на спине Бугра крепость батогов в палец толщиною.

Бугор не мог вытерпеть этого срама. Он сговорился с Шаламом Ивановым, Иваном Реткиным, Иваном Пуляевым, Павлом Кокоулиным Заварзой, Артемием Солдатом, и ночью восставшие казаки захватили силой коч одного торговца и пустились вниз по Лене.

В дороге беглецы отбирали судовые снасти и паруса, приобрели второй морской коч, палубные лодки, свинец, порох, промысловых собак, про большой запас брали скот и говядину.

Вся эта ватага численностью до пятидесяти человек на двух кораблях стала спускаться к устью Лены.

Напрасно за беглецами гнались служилые люди на быстрых стругах и берегом – на конях. Васька Бугор с Реткиным и Шаламом Ивановым ушли к морю.

Воевода был убежден, что беглые направились пытать счастья «в новую землю, которую проведал письменный голова Василий Поярков, в Андауры, и в новую ж землю морем на две реки на Ковыму да на Погычю…» [151]151
  «Отписка якутских воевод В. Н. Пушкина и К. О. Супонева». – Сборник «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов XVII века». М., 1951, с. 231.


[Закрыть] .

Значит, Бугор и Реткин имели представление о том, что северный конец великого «Камня» можно обойти морем и достичь устья Амура!

Как потом стало известно, реткинский коч потерпел на море бедствие, потерял мачту и якорь, да спасибо Семену Шубину: выручил беглых и помог им починить корабль.

За Реткиным все же шла погоня. Стадухин и Власьев настигли беглецов около Яны, но по причине «великих страшных ветров» всем им, и гонимым и преследователям, пришлось зазимовать на устье Яны.

Реткин пошел от Яны к востоку, на Погычу. Может быть, Реткин достиг «другого моря» и попал на Аляску или Камчатку. Летом 1648 года остальные беглые казаки появились на Колыме. С тех пор они стали принимать участие во всех походах, которые ставили своей целью достижение Анадыря и Погычи. Они переходили к Стадухину, который «своею дуростью» зачем-то ходил сушей в направлении Анадыря – на Анюй.

Но вот и Федот Попов с Дежневым в 1647 году пробуют впервые пытать счастья. Они собрали вокруг себя шестьдесят два человека, договорились с московским гостем Алексеем Усовым, сообща приготовили четыре коча и на них вышли из устья Колымы в сторону Анадыря.

Но на море «был лед непроходимый», и Дежнев с Федотом Поповым-Холмогорцем были вынуждены возвратиться обратно на Колыму.

Через год Семен Дежнев бестрепетно вышел на своем коче под кожаным парусом на восток из устья Колымы, достиг пролива между двумя материками и прошел пролив по всей его длине. Зоркими своими глазами он должен был разглядеть белые, похожие на зубы чудовища берега Америки, Аляски, Нового Света. Так именно видна Аляска с берега Наукана, самого края Чукотской землицы.

Всем известно, что трогательное описание дежневского подвига («…Носило меня по морю после Покрова Богородицы всюду неволею и выбросило на берег в передний конец за Анавдыр-реку…») много лет пролежало в «столпе» архивной избы.

Мало ли сообщений, подобно дежневскому, погибло в наших архивах или сотню-другую лет пролежало в них без достаточного изучения? [152]152
  О Семене Дежневе написано очень много, поэтому я считал излишним пересказывать известные факты.


[Закрыть]

Анюйский волок

Какие события происходили в те годы, когда Дежнев жил на Анадыре?

Михайло Стадухин не оставлял надежды, что он пройдет «морем окианом» на Погычу.

В 1649 году стадухинский отряд в тридцать человек, среди которых были беглые из Якутска, силой захватил коч. Стадухин семеро суток плыл под скалами Чукотского полуострова, но заветной реки так и не встретил. Тогда он решил захватить «языков» из числа коряков, но пленные ничего утешительного рассказать не могли. Они утверждали, что «Камень возле моря» не имеет конца, а поэтому и обойти его невозможно. Стадухину пришлось поворотить обратно. Он еще успел дойти к стенам Нижне-Колымска до начала колымского ледостава.

Со Стадухиным плавал Юрий Селиверстов. Его-то Стадухин и отрядил с донесением в Якутск.

Юшка Селиверстов, очевидно, преувеличил итоги их общего похода, потому что через несколько лет Дежнев был вынужден дать гневную отповедь донесению Стадухина и устным рассказам Юшки. Дежнев писал, что Михайло до Большого Каменного носа не доходил. Дежнев подробно описывал Большой Каменный нос и острова, где живут «зубатые люди».

Пора сказать, что честь открытия островов Гвоздева в проливе между Азией и Америкой принадлежит несомненно Попову и Дежневу.

В Якутске Юрий Селиверстов подал челобитную об отпуске его на новые реки, причем предъявлял отписку Стадухина; в ней было сказано, что Юшке «морской ход за обычай».

Селиверстова отпустили в поход. Отправившись морем из устья Лены, он едва не погиб, когда буря разметала корабли и без вести пропал коч торгового человека Шаньги.

Между тем Михайло Стадухин узнал, что казаки открыли волок между Колымой и Анадырем по долине Анюя. Первым пошел туда Иван Баранов, беглый из Якутска, с тридцатью пятью промышленными. Но он заплутался в дороге, не достиг Анадыря и «плачучи» вернулся на Колыму. Неразлучные беглые казаки отправились со Стадухиным по новому пути, и он благополучно миновал «Камень».

На Анадырь пришел также отряд Семена Моторы, в котором тоже были самые знаменитые из беглых, вроде Павла Кокоулина Заварзы и Артемия Солдата. Василий Бугор был у Стадухина, но вскоре перешел к Дежневу.

Как только Стадухин очутился на Анадыре, он стал рваться в поход на «сторонние реки». Беглый казак Архип Аршин потом рассказывал, как пятьдесят стадухинцев переходили морем с Пенжины на устье Тауя, как его, Аршина, три раза ранило, как их на пути к Таую «дважды море било». Но Стадухин пришел туда и стал разведывать Охотское побережье.

К тому времени там был открыт свой Каменный нос – где-то возле реки Мотыхлей и устья реки Охоты. На этом мысу располагалось богатое моржовое лежбище. Открытие это было описано казаками, составившими своеобразный путеводитель – первую русскую лоцию Охотского моря [153]153
  Подробно об этом см.: А. И. Алексеев. Охотск – колыбель русского Тихоокеанского флота. Хабаровск, 1958, с. 20–22.


[Закрыть] .

В амурском устье снова побывали русские люди. Иван Нагиба и Иван Уваров, которые разыскивали Хабарова, проплыли из Амура вдоль океанского берега к северу. Иван Баранов – тот, что плутал на диком анюйском «Камне», – оказался более счастливым во время нового путешествия. Он перевалил с Колымы через Гыданский хребет и уже не «плачучи» спустился в долину Чендона (Гижиги), столь страстно разыскиваемой землепроходцами.

В 1647 году на устье рек Охоты и Кухтуя пятидесятник Семен Шелковник поставил Охотский острог.

Дьяк Василий Шпилькин

В 1651 году на Северо-Востоке – от Анадыря и Охотского моря до Новой Земли – кипела неустанная работа.

Огромный отряд Романа Неплюева отправился на Новую Землю для поисков серебра, меди, жемчуга и самоцветов. С Неплюевым были и мезенец Фома Кыркалов, и дьяк Василий Шпилькин.

О Василии Шпилькине должен быть особый разговор. Очевидно, что тот самый Василий Григорьев Шпилькин, что в 1643 году был писцом Приказа Новой Четверти и доводился кумом известному самозванцу, вологжанину Тимошке Анкудинову, убежавшему в Польшу, а затем скитавшемуся по Турции и Западной Европе.

Тимошка побывал в Венеции, Риме, Вене, Трансильвании, Стокгольме, Ревеле, Брабанте, Лейпциге, Виттенберге и в Голштинии. О Тимошке делали особый доклад в ватиканской Конгрегации пропаганды веры.

1653 год застает Василия Шпилькина подьячим Енисейского острога. В те времена Шпилькин знал Ваську Бугра, Василия Скорую Запись и других землепроходцев.

В 1653 году Василий Шпилькин поехал в Голштинию для привоза в Москву самозванца Тимошки.

К тому времени Анкудинов, выдававший себя за сына Василия Шуйского и наследственного владетеля Северской Украины, успел побывать при дворе Христины Шведской. Надо думать, что именно в связи с этим в Швеции наблюдалось оживление в отношении русских дел. В Стокгольме образовалась компания, следившая за поисками путей к Восточному морю. Наряду с этим ходили слухи, что англичане хотят напасть на Архангельск. Был еще жив русский изменник В. Бутурлин, получивший герб шведского рыцаря, незаменимый советник по русским делам. Он тоже не сидел сложа руки.

В Готторпе, где Василий Шпилькин брал Тимошку для отправки в Москву, в то время жил Адам Олеарий, не оставивший без внимания приезд русских в Голштинию. В то время Олеарий размышлял над происхождением жителей Северной Америки и ее отношением к материку Азии [154]154
  «Многие считали Гренландию островом, – писал Олеарий, – но, вероятно, что она на восток упирается в Татарию, а на запад в Америку…» Поэтому он думал, что «гренландцы произошли от обитателей Америки и Татарии…».
  «Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием». Перевел с немецкого Павел Барсов. М., 1870, с. 133, 156–157.


[Закрыть] .

В. Шпилькин, только что побывавший на Новой Земле, приковал к себе внимание ученых голштинцев.

Возможно, что именно под влиянием взглядов Михаилы Стадухина о положении Новой Земли отряду Неплюева было поручено выяснить ее отношение к материку. И отважные исследователи донесли, что Новая Земля «стала за морем, к матерому берегу нигде не приткнулась».

Большинство участников похода на Новую Землю погибли там вместе с Романом Неплюевым. Но на полярный остров был обращен взор московского правительства, и оно решило построить крепость для защиты Новой Земли от посягательств со стороны иноземцев.

В 1651 году гость Василий Шорин, знаток сибирских соболей и «рыбьего зуба», сам бывавший на Яне и Индигирке и державший там постоянно приказчиков, послал двух своих людей в Индию. «Для отведыванья торгового промыслу» в страну Великого Могола отправились казанец Иван Никитин и Родион Микитин, но посланцев постигла неудача, и Шорину не удалась торговля соболями «на индейскую руку» [155]155
  В. А. Уляницкий. Сношения России с Индиею и Средней Азиею. М., 1889, с. 34–37.


[Закрыть] . Любопытно, что через год люди Василия Шорина напали на Яне и Колыме на Юрия Селиверстова и пограбили его, когда он шел «морем на остров» для добычи моржовой кости. Они вконец разорили Юшку и помешали ему совершить задуманное им открытие «острова» на восток от Колымы.

Записка Жана де Грона

В то время, когда в Приказе Большой Казны рассматривали челобитную Василия Шорина о его посланцах в Индию, царю были поданы предложения о большой морской торговле.

«А будет его величество изволит свои корабли послать в Китайское государство, в Хину, для скляношных сосудов и для мелкого жемчугу, и для золота и серебра, и для всяких разных пряных зелей, и дерева, разных красок, и для слонового зубья и для многих иных диковин», – было написано в этой пространной бумаге [156]156
  А. Висковатов. Обзор морских походов русских. IX–XVII столетия. М., Военное издательство Министерства Вооруженных Сил Союза ССР, 1946, с. 174–179.


[Закрыть] .

Сочинял ее в 1651–1652 годах, не без оглядки на возможные собственные выгоды, «доктор богословия» Жан де Грон.

Откуда же, как не из устья Амура и из Охотского моря, можно было ходить на кораблях в Китай?

Не только Китай, но и Бразилия, Индия, Канарские острова, Португалия, Алжир и другие страны мира были упомянуты в челобитной де Грона. Он силился доказать, что ему «морское дело за обычай» и что он уже служил где-то «капитаном и адмиралом» над многими корабельными местами.

Разумеется, де Грон хорошо знал о северном мореплавании, о Груманте, когда предлагал посылать корабли для добычи ворвани к берегам Гренландии.

Тем временем Ерофей Хабаров, не бывший ни адмиралом, ни капитаном, ставил русские остроги на Амуре. Он добыл сведения о Южном Китае – о жемчугах и золотых рудах «Никанского царства».

Посланный ему на помощь Иван Нагиба выплыл по Амуру в Великий океан и скитался восемь недель, испытывая на себе и голод, и «морской разбой», и угрозу от великих льдов. Через страну тунгусов он волокся на нартах к ленским притокам и еле живым добрался до Якутска. С его слов и составлен чертеж, на котором был изображен остров Сахалин.

Казачьему десятнику Никите Прокопьеву, который позднее служил в Охотском крае вместе с Владимиром Атласовым, в 1652 году было поручено составить описание Амура и сделать всему «подлинно справчиво чертеж».

Не забывали русские и об исследовании морских земель напротив устьев великих сибирских рек – того самого пояса, в существовании которого был так уверен Михайло Стадухин.

В 1652 году Иван Ребров должен был, идя морем на Колыму, узнавать про «остров Новая Земля» и заодно призывать под высокую московскую руку иноземцев – чукчей, чтобы получать с них дань «рыбьим зубом».

Мы видим, что загадочную, как бы двойную, Новую Землю искали и со стороны Мезени и с колымской стороны.

Дежнев между тем находился ближе всех к искомой «земле», о которой существовали столь смутные и разноречивые догадки.

В 1652 году он открыл на анадырском поморье знаменитую моржовую каменистую отмель – Анадырскую коргу или Русскую кошку. Высокий и длинный мыс Геек тянулся к устью Анадыря от Катырги-реки. Этот мыс заканчивался отмелью, уходившей далеко в море.

Сюда много раз плавал Дежнев. Однажды он составил чертеж этих мест – от вершин Анадыря до его устья и «до той корги, где вылегает зверь». Таким образом, это была первая русская карта части сибирского побережья Берингова моря. Но чертеж Дежнева до нас не дошел.

В 1652 году в Стокгольме узнали, что московское правительство готовит поход в Америку и Даурию.

Шведский торговый комиссар Иоганн де Родес, прибыв в 1650 году в Москву уже во второй раз, стал усиленно собирать различные данные о русской торговле и торговых путях. Старый знакомый Делагарди, он внимательно изучал Архангельск, радуясь тому, что англичане грозятся «предпринять что-то неприязненное для Архангельска».

Де Родес постарался сблизиться с людьми, знающими Север и Сибирь. В числе их мы видим Василия Шорина и Василия Шпилькина.

Шведский «комиссар» держал в поле зрения также и ливонского перекрещенца, якутского воеводу Дмитрия Францбекова (Фаренсбаха), когда-то бывавшего в Стокгольме. Де Родес сообщал, что Францбеков прислал в Москву образцы дорогих руд с Амура, и вообще не забывал о Францбекове, когда писал свои донесения в Стокгольм. Соболиную торговлю де Родес тоже знал. Он даже проследил путь сибирского соболя до самого дворца турецкого султана и заявил, что султан обивает собольими шкурами стены своих покоев.

Между прочим, де Родес занимался и выяснением личности Жана де Грона, подававшего записку о корабельном ходе в Китай. Ему показалась подозрительной та навязчивость, с которой француз де Грон приставал к русским с просьбой о немедленном крещении. Шведский комиссар уверял, что французский выходец после того, как выкрестится и войдет в доверие, вызовет «сильное смятение» на Руси.

Но московиты сами раскусили «доктора теологии» и, окунув Жана де Грона в крещенскую прорубь, послали его под начал в астраханский монастырь, чтобы он там «усердно молился» за благоденствие Руси.