Текст книги "Земной круг"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 44 страниц)

Мангазейские дела

Теперь мы возвратимся в «златокипящую» Мангазею и Туруханск, откуда в 1626 году к новым восточным землицам пошло пятьсот служилых и промышленных людей.

Землепроходцам было приказано собирать сведения для составления первого чертежа Сибири. Впоследствии он был написан, но в скором времени исчез.

Есть все основания предполагать, что чертеж попал в руки любознательного Адама Олеария.

Иноземцы снова пытались прорваться с запада сквозь ворота Ледовитого океана. Вероятно, еще в Москве, на дворе у немчина Ивана Деваха-Белоборода, русские узнали о том, что голландцы хотят послать свои корабли к Югорскому Шару. И действительно, в 1625 году пустозерский самоедин Лева поспешил сообщить березовскому казаку Ваське Пустозерцу о появлении немецких людей в Карской губе. Они пытались войти в устье Мутной реки, разведывая ямальский волок, но повернули назад и ушли Большим морем обратно. Это был, как мы знаем, мореход Корнелий Босман, служивший в «Северной или Гренландской компании». Пролив Югорский Шар он еще кое-как прошел, но карские льды показались Босману непреодолимым препятствием.

Это была последняя прямая попытка голландцев пройти северо-восточным путем в страны Востока.

Но только ли эти цели преследовал Корнелий Босман?

В год его прихода на ямальском волоке, на берегах Мутной были расставлены караулы, и особый «досмотрщик» Федор Игнатьев зорко оглядывал подходы с моря к Мутной реке.

Года через два мангазейцы, тоболяки, енисейцы и березовцы снова ждали прихода каких-то немцев с Большого моря. Савва Фрянчуженин, все еще живший в Тобольске, еще мог надеяться на то, что фортуна будет благосклонна к заморским гостям. Ссыльные иноземцы в Сибири поговаривали, что Большим морем можно утечь из московского плена «в немцы».

Вскоре на всю Сибирь прошумела история в Мангазее, во многом загадочная и не разъясненная до нашего времени.

Началось с того, что первый воевода в Мангазее, Григорий Кокорев, бывший до того на воеводстве в Угличе и Муроме, презрел строгий запрет «морского ходу» в Мангазею. Он пытался тайно нанять мезенца Табанку Куяпина в проводники на Большое море. Табанка отказался, а про вербовку его Кокоревым поспешил рассказать попу Евстафию Арзамасу.

Григорий Кокорев не успокоился и нашел «воровского назывателя» Мотьку Кириллова, который из корысти прошел с воеводой на коче на другую сторону Мангазейского моря, но не сумел пробиться «к большой окиянской проливе». Одновременно Г. Кокорев самочинно и с неизвестной целью разведывал лично для себя прямой путь между Обью и Енисеем, которым шли удальцы, сведывавшие новые земли за Тунгуской.

Общественное мнение стало склоняться к тому, что Кокорев задумал пропустить в Сибирь немцев из-за моря, чтоб они завладели и Мангазеей и иными землями к востоку от нее.

Вскоре Мангазея сотрясалась от пушечной пальбы. Кокорев запер городские ворота и отказался впустить в крепость второго воеводу – Андрея Палицына. Посадские люди и верные Палицыну служилые остались с ним на посаде. Кокорев начал бить по посаду из крепостных пушек. Палицын объявил Кокорева изменником и ринулся на приступ. Кокоревцы «неумолчной пальбой» отбивали войско Палицына, подкрепленное к тому времени людьми из Туруханска. Лазутчики Андрея Палицына узнали невероятную новость: Кокорев, сидя в осаде, пировал со своими приближенными; один из них, мезенец Мотька, тот самый, который воровски указывал воеводе дорогу в Большое море, громогласно заявил за столом, что пирующих жалует «царь Григорий Иванович»!

Так в Сибири в какой-то мере повторились времена Гришки Отрепьева и Тушинского вора.

События в Мангазее во времени совпадали с нахождением в Сибири французского посла Шарля Талейрана, сосланного туда по приказу московского правительства.

Как бы то ни было, а Григория Кокорева увезли в Москву в кандалах.

Но сибирское самозванство не сразу улеглось и успокоилось. Однажды в Верхотурье сын боярский Никита Мотовилов к общему соблазну целовал руку тобольскому воеводе Федору Телятевскому, приветствуя его со вступлением на «сибирский царский престол».

Ни мангазейская смута, ни угрозы иноземцев со стороны Большого моря не могли остановить могучего движения русского народа.

Один за другим в Сибири вырастали остроги и зимовья.

Михайло Стадухин с Парфеном Ходыревым уже разгуливали по Лене, Иван Рябов с мангазейцем Степаном Корытовым шли по Алдану и другим «сторонним» рекам. Перфильев воздвигал острог на Ангаре, Федотовы-Гусельниковы брали в свои руки Нижнюю Тунгуску и Пясину. Основаны были Ленский острог и Жиганск. В 1633 году Иван Ребров, Иван Сергеев, Илья Перфильев подняли паруса на своих кочах и ринулись к устью Лены, по следу великих кочей, о которых они, возможно, прослышали во время своих первых ленских скитаний.

Из Жиганска они дошли до Ледовитого океана и, повернув к востоку, вскоре завидели острова, разбросанные в устье Яны.

Но этого было мало для Реброва, и он направил бег своего коча «морем вперед» – в еще не разведанные дали.

Вслед за Яной была открыта Индигирка с ее огромной дельтой, несущая свои быстрые воды в ледяное море.

На «Собачьей реке» Ребров прожил лет семь, построил на ее берегах два острога и бесстрашно перенес все лишения и тяготы «дальних служб».

Служилые люди не забывали «золотого царя» Алтын-хана, ездили в его владения и вскоре привезли оттуда сведения о далай-ламе. С Северо-Востока дошли рассказы о кочевых юкагирах, обитавших в полярных просторах к востоку от берегов Яны [148]148
  Юкагиров первым описал десятник Елисей Юрьев Буза, тот, что сначала открыл устье Оленека, потом пробрался на Индигирку. Он прельщал воевод сообщениями о серебряной руде в юкагирской стране.


[Закрыть] .

Какие только вести о новых странах и народах не доходили до стен Ленского острога и воеводского двора в Тобольске!

Открыватели другого моря

В эти годы московские грамотеи вновь читали описание Америки, помещенное в огромной рукописи: «Книга глаголемая Космография, сиречь всего света описание».

Это был перевод известного труда Герарда Меркатора, но – как всегда это бывало – дополненный русскими сведениями. Переводом руководил Богдан Лыков, а помогал ему Иван Дорн. В доме Катерины-прапорщицы на Сретенке завершался этот огромный труд переложения Меркатора на русский язык, едва уместившийся на восьмистах страницах, исписанных полууставом.

Сибирские герои шаг за шагом продвигались к Теплому морю, к Китаю и Новому Свету, намечая новые и новые направления.

На Байкале уже белели паруса казачьих дощаников: проведывали, нет ли из Байкала выхода на восток, к морю.

Тридцать два служилых человека, бывшие под началом у томского казака Ивана Москвитина, прошли водою с Алдана на Маю и Нюдому (Нутми) и, перейдя оттуда волоком к Улье, вскоре достигли Охотского моря.

Так в 1639 году Тихий океан был открыт со стороны Сибири.

Вскоре Москвитин со своими товарищами построил острожек на устье Ульи и, дождавшись весны, пустился в походы по «большому морю окияну».

С Москвитиным был толковый енисейский казак Нехорошко Колобов. (Впоследствии, вернувшись в Ленский острог, он рассказал об охотской жизни великих открывателей другого, «Большого моря».)

Москвитин и Колобов успели сведать не только устья Охоты и Урака, но, очевидно, и Шантарские острова. Нехорошко узнал, что на этих островах живут «гиляки сидячие», а у них «медведи кормленые». Тут же Нехорошко скромно сообщал, что он с Москвитиным до этих гиляков доходил, а что же касается Амура, то казаки только видели его устье «через кошку». Но ведь в таком случае неутомимые странствователи находились напротив берегов Сахалина!

Нехорошко рассказал, что «в правой стороне в лето» от устья Ульи по Амуру-реке живут бородатые дауры, называющие русских своими братьями.

На Байкале казаки не нашли «проливы» в море, но наметили путь от верховьев Витима на Шилку (Амур), зная уже, что и «Шилка впала устьем в Большое море».

В 1640 году казаки в заиндевевших панцирях заняли мировой полюс холода и оттуда, с угрюмого Оймяконского плоскогорья, вскоре стали пытать дорогу к реке Охоте, на «Ламунские вершины». Если бы не помешали тунгусы, то Андрей Горелый, оймяконский соратник Стадухина, добрался бы до зимовья Ивана Москвитина. Горелый вышел на реку Охоту, твердо зная при этом, что она «пала в море».

В сознании землепроходцев однажды, как молния, блеснула догадка о том, что исполинский «Камень» идет от Оймякона до Ледовитого океана. Море простирается и к востоку от Оймякона.

Как далеко на север уходит конец этого единого «Камня», если его западной границей служит Индигирка, а юго-восточной – устье Охоты?

Короче говоря, землепроходцы страстно хотели установить границы суши, к которой с двух сторон подходили морские просторы. Замкнуть звено великих исканий – вот что стало насущной задачей бесстрашных исследователей.

С вновь открытых сибирских рек в Якутск и Москву везли щедрые дары Севера.

Там были найдены скопления мамонтовых бивней – «заморной кости», как их называли в отличие от «рыбьего зуба». Осенью 1640 года во дворце царя Михаила Федоровича было даже устроено научное совещание по поводу «инроговой кости». «Дохтур немчин» Грамон читал перед царем доклад про единорогих зверей, приводились «скаски» других иноземных лекарей. Выяснилось, что чудесных рогов было не так-то и много, во всей Западной Европе – раз, два – и обчелся! «Рога», как большая редкость, хранились, например, в Париже, в церкви Сен-Дени.

Вскоре после этого неизвестный русский ученый, видимо хорошо знавший дорогу в Сибирский приказ, составил подробное описание костей мамонта или зверя «кытр», как его называли некоторые племена Севера.

Мамонтовые бивни, лежавшие в вечно мерзлой земле на берегах полярных рек, тоже были вехами великого пути на Северо-Восток.

Сказка об адмирале де Фонте

К блистательным годам открытий русскими новых земель иноземцы иногда приурочивали небылицы о мнимых путешествиях их соотечественников.

До сих пор неизвестно, кто первый измыслил невероятную историю плавания перуанского и мексиканского вице-адмирала Бартоломео де Фонте.

Эту сказку впоследствии пытались оживить для того, чтобы умалить значение открытия русскими Северо-Западной Америки, о чем будет сказано в своем месте.

1640 год. Якутские служилые люди едут на своих мохнатых конях по голубому насту, покрывающему полюс холода. Курбат Иванов, придя на Байкал, с удивлением узнает, что и до него здесь плавали русские люди. Иван Москвитин вглядывается в прибрежные воды, отыскивая мощные потоки пресной воды, которые выносит в океан великий Амур. Письменный голова выводит строки «Чертежной росписи», в которой подробно рассказано о верховьях Лены.

Все это достоверно, все отложилось в наших архивах. Все это было!

Но где документы о том, что в 1640 году вице-адмирал де Фонте открыл Анианский пролив?

Вот что рассказывали о плавании Бартоломео де Фонте.

Испанцы предложили ему перехватить британские корабли, якобы вышедшие из Бостона для открытия морской дороги в Индию.

Бартоломео де Фонте пошел к северу вдоль побережья Калифорнии. Пенелосса, спутник де Фонте, исследовал этот берег.

Когда корабли де Фонте достигли 50° северной широты, он открыл фантастический «архипелаг Святого Лазаря». Бравый капитан Бернардо по приказу де Фонте стал подниматься вверх по глубокой реке. Склоняясь то к северу, то к северо-востоку, возвращаясь вновь на север, углубляясь на северо-запад, Бернардо открывал какие-то пространные водоемы внутри материка, в том числе озеро своего имени, окаймленное снежными вершинами. Тут же в виде колена выгибался пресловутый Аниан.

Это был какой-то хаос глубоких морских заливов и проливов, озер, которыми покрыт материк Америки к северу от Калифорнии. Если верить всем этим измышлениям, то из Тихого океана можно было бы проникнуть прямо в Гудзонов залив, а затем в Атлантику, не заходя в Ледовитый океан!

Из небытия был вызван и португальский мореход Жуан да Гама, будто бы уроженец Индии, который задумал открыть «Новую Индию» со стороны Китая.

Ему приписывалось «обретение» некоей земли или берега приблизительно на месте Курильских островов. Неведомый берег устремлялся на восток.

Долго жила в Западной Европе и эта сказка об огромном звене, так или иначе связывающем Японию с Америкой. К тому же голландец де Фриз, действительно плававший в 1643 году на Тихом океане, вообразил, что его корабли достигли западного берега Северной Америки.

В действительности же это был один из Курильских островов.

«Открыв Америку» с таким успехом, голландцы не оставляли старых надежд на проникновение в северную Московию со стороны Белого моря и собирали данные о Каргополе, Вологде, Архангельске.

К 1643 году они узнали о том, что Андрей Буррей, посол шведской королевы, составил план подобных захватов, ничуть не уступавший замыслам капитана Чемберлена.

Буррей появился в Московии в 1633 году вместе с Адамом Олеарием, представителем голштинского двора.

На Руси Олеарий среди бела дня добывал чертежи с указанием морских подходов к Соловкам и измерял длину крепостных стен в Астрахани.

В то время в Москве «комиссаром» герцога Голштинии и короля Дании и Норвегии состоял не кто иной, как известный Балтазар Мушерон.

Этот голландский купец начал торговлю с Россией еще при жизни Ивана Грозного. Мушерону принадлежали описание пресловутого мыса Табин и наставления для плавания Баренца. Балтазар Мушерон хорошо знал рассказы Дмитрия Герасимова, записанные Иовием. Он не уставал собирать данные о Ледовитом океане, а однажды потребовал от нидерландского правительства постройки голландской крепости на острове Вайгач.

Мушерон трогательно провожал Олеария, когда тот отправлялся в Персию.

Голштинцы просили об открытии торговой дороги на Восток. Русский Север, Персия, Индия, Китай, как мы уже не раз замечали, тесно переплетались между собой в корыстных мечтаниях чужеземцев. Они пытались овладеть плодами русской отваги, опытом наших землепроходцев и мореходов, охотились за чертежами, отписками, статейными списками, наказными памятями и другими бумагами, в которых говорилось об открытиях русского народа.

Не успокоился на старости лет и Яков Пунтусов, он же Делагарди, граф Лекоский, притеснитель новгородцев. В 1646 году, вспоминая былое, он вздыхал о том, что не успел захватить Архангельск, и называл беломорский город главными вратами Московского государства.

К Великому Моголу

Разумеется, все эти старые знатоки «русского вопроса» были прекрасно осведомлены о том, что далеко на Северо-Востоке уже открыты не одни каменные ворота, сторожащие суровые просторы Тихого океана.

Что же касается богатых даров Сибири, то Сибирский и Посольский приказы в те годы, право, неплохо работали. В их действиях можно заметить большую согласованность. Привезенная из Сибири меховая и костяная «государева казна» в Москве долго не залеживалась. В Западную Европу она шла через Архангельск и Вязьму, на восток – через Астрахань, к Алтын-хану, монголам и китайцам – через Тобольск и Сургут.

В Архангельском порту за соболей получали дорогие фряжские вина, «арапские» и угорские золотые. Что же касается стран Востока, то в первой половине XVII века были такие случаи.

Бухарский хан Имам-Кул для своего ханского обихода закупил однажды целый струг северных товаров в Ярославле.

В Шах-караван-сарае в Шемахе русские купцы раскладывали перед покупателями связки отборных соболей.

Бывалый астраханец Анисим Грибов со своим товарищем Савиным-Гороховым ходил с Каспия в Хиву и Бухару. Это было ответом на приезд бухарского посла Казиана в Тобольск, когда тот ударил челом об отпуске в Бухарское царство кречетов и соболей.

В 1645 году в Астрахани, Казани и Москве видели индийского торгового гостя Сутура. Он успешно завершил свои дела и поехал в свою пальмовую отчизну через Кызылбашскую землю.

Наши предки не лыком были шиты: к тому времени они имели понятие об Индостане, ибо кто-то из русских книжников уже успел перевести «Историю Великого Могола».

С Великим Моголом предстояло встретиться русским послам – казанскому купцу Никите Сыроежину и Василию Тушканову.

В 1646 году они отправились к Шах-Джагану.

Удивительно, что в наказе, данном Сыроежину, учитывалась особая любознательность Великого Могола в отношении Сибири. Сыроежину приказывали разъяснить Великому Моголу, что в Сибири построены многочисленные города, заведены пашни великие, а с сибирских людей идет дань куницами, соболями, лисицами, белками. Это ли не прямое подтверждение догадок о единстве исканий наших предков на Севере и Востоке?

Сколько нового для историка откроет сопоставление русских «индейских дел» с делами Сибирского приказа, когда окончательно откроется та истина, что люди на устьях Оби и Енисея мечтали о берегах Ганга!

Вот почему в своей книге я не считаю лишними главы об истории стремительного продвижения русских в сторону Теплого моря или к снеговым венцам Гиндукуша. Если сказать просто – все это одно и то же.

Михайло Стадухин на то и искал места добычи «рыбьего зуба» и добывал добрых ленских соболей, чтобы Анисим Грибов вез эти сокровища в Азию для рынков Ургенча, Балха и Бухары.

Подданные Великого Могола уже проведали, что в Казани хорошо умеют выделывать сибирские меха. Поэтому в 1647 году двадцать пять индусов приискивали на казанском торге беличьи шубы, которые были «деланы на их индейскую руку». Они брали соболей, а взамен выкладывали на прилавок «каменье дорогое». Алмазы Голконды светились рядом с мехом голубого песца.

То же самое наблюдалось и в Ярославле, где под русским аршином шелестели индийские ткани и «арапские завесы».

В передний конец

Росла и расцветала «Новая Мангазея» – Ленский острог, получивший потом название Якутска.

В 1642 году в его стенах находилось три тысячи ловцов соболей. Новыми областями управляло самостоятельное Ленское воеводство. Оно рассылало землепроходцев, мореходов и промышленных людей на дальние службы для поисков «сторонних рек» и соболиных угодий.

Семен Дежнев тогда сделал свой первый шаг в сторону Необходимого носа и островов «зубатых людей». Он пересел с коня на сосновый коч и спустился из области полюса холода на устье Индигирки. Оттуда он перешел на новую реку, Алазею, где уже знали о чукчах, которых видел Дмитрий Зырян, слышали о большой реке Колыме.

Дмитрий Зырян, он же Ерило, спутник Дежнева по скитаньям на Яне, сговорился со Стадухиным, и они сообща приготовили морской коч.

Летом 1643 года двенадцать казаков, в числе которых были Стадухин, Зырян и Дежнев, двинулись морем на восток.

Они вошли в устье широкой реки. Это и была Колыма – водная пустыня с лебяжьими островами, прорезавшая серебряные тундры.

Здесь на протоке, названной потом Стадухинской, открыватели поставили зимовье, стали разведывать новые земли и реки, горные хребты и просторы моря.

Где передний конец моря, которое им было известно, начиная от Соловков и Мезени? Какие реки находятся на востоке?

Открыватели уже догадывались, что Алазея и Колыма расположены «не в той стороне», где побывали люди Ивана Москвитина. Для того чтобы соединиться с москвитинцами, надо было одолеть еще никем не пройденные просторы.

На Колыме стали носиться слухи о реке Погыче, на которой живут оленные люди и водятся отменные черные соболя. Загадочная Погыча находилась «за хребтом, за Камнем», но до нее можно было добежать парусным погодьем суток за трое.

С Погычей связана весьма любопытная история. Дело в том, что Погыча, как таковая, действительно существует. Эта река впадает в Берингово море, и устье ее находится западнее мыса Олюторского. Ее можно найти на старых и на наших советских картах. И тем похвальнее, что еще в 1646 году Иван Ерастов, побывавший до этого на Индигирке, предлагал идти морем на Погычу. Об этой реке он слышал от колымского князька Порочи. При этом разговор шел также и о Чендоне (Гижиге), впадающем в Охотское море. Обе эти реки находятся гораздо южнее Анадыря.

Ерастов виделся с Порочей в 1642 году. К чести Ивана Ерастова, он уже тогда сообразил, что от Индигирки до Погычи можно пройти морем и таким образом достичь той «стороны», к югу от которой уже находились люди Москвитина.

Вот что пишет о Погыче такой сведущий историк, как профессор С. В. Бахрушин:

«Миллер ошибочно считал Погычу за другое название Анадыря. (Ежем. соч., 1758, янв., стр. 15). Его ошибку повторяют позднейшие исследователи…» [149]149
  С. В. Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв. М., 1927, с. 132.


[Закрыть] .

А. В. Ефимов, отнимая у Ивана Родионова Ерастова право на то, что он и его спутники «отведали ныне новую землю» – Погычу-реку, писал в 1948 году:

«Дело в том, что Погычей называлась не та река, которая сейчас так именуется. Для той поры Погыча – это совершенно неопределенное географическое понятие» [150]150
  А. В. Ефимов. Подвиг Семена Дежнева. – «Морской сборник», 1948, № 12, с. 126.


[Закрыть] .

Нет, я решительно на стороне пытливого Ивана Ерастова и его советчика, князьца Порочи!

В том же 1646 году, когда Ерастов так настойчиво просился на Погычу, другой князец, по имени Чюна, привел отряд Семена Шелковника на реку Охоту.

Так шло наступление на берег Тихого океана, начатое Иваном Москвитиным.

Колымские и охотские князьцы неплохо знали реки, текущие в «другое море», и указывали на Погычу, Гижигу, Охоту как раз тогда, когда русским надо было замыкать звено вокруг исполинского «Камня», омываемого двумя морями.

Вести о подлинной Погыче пришли впервые с «Охотской стороны», и ее стали искать и со стороны Колымы, еще не зная, что перед Погычей находится Анадырь.

В этом вся разгадка многих недоумений.