Текст книги "Земной круг"

Автор книги: Сергей Марков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)

Слово о Золотой Бабе

О Золотой Бабе написано множество статей учеными России, Польши, Германии, Англии и других стран. Ее изображения украшали старинные карты.

Самую подробную справку с перечнем литературы о Золотой Бабе можно найти в книге М. П. Алексеева «Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей» (Иркутск, 1941, стр. 116–121). Более полной библиографии, посвященной северному золотому идолу, я не знаю. Эти чудесные страницы из книги М. П. Алексеева подобны компасу для всех исследователей увлекательной легенды.

М. П. Алексеев установил замечательную подробность: Золотая Баба – если она существовала в единственном числе, а не воплощалась в нескольких истуканах – сначала находилась в областях к западу от Урала. Затем она очутилась уже за Каменным поясом, в обском лукоморье. Там она появилась в образе женщины, держащей на руках младенца.

Это подтверждала и сибирская Кунгурская летопись. Древняя богиня, «нага с сыном на стуле седящая», принимала дары от северных охотников.

Сигизмунд Герберштейн в своей книге «Записки о Московитских делах», изданной в 1549 году, описывая Золотую Бабу по данным какого-то «Русского дорожника», переданного путешественнику, замечал, что в утробе обского золотого идола был виден ребенок, а в нем – еще один младенец.

Загадка Золотой Бабы так и не решена до нашего времени. В обширных примечаниях к С. Герберштейну в книге М. П. Алексеева, о которой я только что упоминал, перечислены все источники, содержащие попытку объяснить происхождение Золотой Бабы.

В самых последних строках примечаний М. П. Алексеев указал, что английский, историк Д. Бэддли в своей книге «Россия, Монголия, Китай» (Лондон, 1919) «отождествляет Золотую Бабу с тибетской и китайской богиней бессмертия Kwan In».

В середине пятидесятых годов мне посчастливилось найти подлинник дневника путешествия в Тибет, совершенного нашим востоковедом Г. Ц. Цыбиковым [40]40
  См. Ю. А. Хараев. Г. Ц. Цыбиков(1873–1930). Библиографический указатель. Улан-Удэ, 1958, с. 15. Параграфы 13, 15, 18.


[Закрыть] . Ради этого я ездил в далекую Агинскую степь, покрытую сопками и цветущим багульником. Там-то я и познакомился с богиней Гуань-инь. Она сидела в буддийском храме с золотым младенцем на руках, и огни светильников отражались в ее глазах.

Несколько упростив сложнейшие понятия буддизма, могу сказать, что Гуань-инь – лишь форма выражения извечной сути бодисатвы Авалокитешвары, одного из высших существ, достойных с течением времени достичь степени Будды. Но бодисатва сам отказался погрузиться в нирвану ради того, чтобы помогать грешному миру.

Отличительное качество Авалокитешвары – безграничное милосердие. Оно нашло свое воплощение в изваянии, изображающем женщину с ребенком. Это и есть Гуань-инь.

В Лхасе, в знаменитом храме Ра-мочэ, есть «бирюзовое» изображение Гуань-инь. Оно создано было не позднее 650 года нашей эры, потому что этот храм был построен именно в это время женой тибетского царя Срон-цань-гамбо, бывшей китайской принцессой по имени Цзинь-чен.

Это событие были ознаменовано сооружением изваяния Авалокитешвары. При этом царь Срон-цань-гамбо приказал, чтобы внутрь изображения бодисатвы была вставлена меньшая статуя того же божества, вырезанная из сандалового дерева.

Но и этого было мало для благочестивого тибетского царя. В год Железной Собаки (650 г. нашей эры) сам Срон-цань-гамбо вместе со своими двумя женами чудесно проник внутрь золоченого кумира и навеки слился с ним.

Если Золотая Баба по своему происхождению как-то связана с Гуань-инь, то пребывание мнимого «ребенка» в ее утробе в особом объяснении не нуждается. Изучение буддийских статуй подтвердило, что изваяния зачастую содержали в себе идолов меньших размеров. Попади северный истукан под беспощадную секиру Стефана Пермского – и из недр Золотой Бабы, возможно, выпал бы ее двойник, малая Баба с крошечным ребенком на руках…

Изучая тибетский дневник и архив Г. Ц. Цыбикова, я вскоре снова столкнулся с богиней Гуань-инь. В моем небольшом тибетском собрании есть драгоценное письмо. Оно было послано в Агинскую степь 7 мая 1893 года из далекого города Тарсандо (Данцзян-лу), с окраины Восточного Тибета. Ученый бурят Будда Рабданов (1853–1923) писал Г. Ц. Цыбикову о своем участии в экспедиции Г. И. Потанина, Рабданов в этом послании рассказывал о том, как он с Потаниным совершили трудный поход в город Уми-сян – ради того, чтобы подняться на заоблачную вершину Оми-шань. Там путешественники осмотрели одни из буддийских монастырей, где на высоте в три тысячи триста пятьдесят метров стояло изваяние Гуань-инь. Она считалась заступницей и спасительницей всех тех, кто подвергался опасности при плаваниях по морям и в походах через высокие горы.

Потанину приходилось не раз читать о Золотой Бабе. Он занимался также изысканиями по азиатской мифологии.

Изваяния Гуань-инь, высеченные в диких скалах, нависших над бурным руслом реки Тсангпо, видел в 1904 году английский путешественник Аустин Уоддель, когда шел к столице Тибета.

«Госпожа милосердия» охраняла также крутую, высокую скалу, на которой стояла крепость Джиантсе.

Уоддель заметил, что зачастую Гуань-инь была для тибетцев дороже, чем таинственное заклинание «Ом-мани-падмэ-хум». Гуань-инь властвовала среди божеств – покровителей Джиантсе, воплотившись во множество изображений, размещенных у подножия скалистого утеса [41]41
  См. Аустин Уоддель. Лхасса и ее тайны. СПб., 1906, с. 159, 233.


[Закрыть] . Здесь она также считалась благодетельницей путешественников.

Вот еще известие о поклонении ей в Китае: в 984 году нашей эры в честь Гуань-инь был устроен особый павильон в храме Ду-лэ-сы, что в области Хэбэй.

Особенным почетом имя Гуань-инь было окружено на островах Чжоушань в Ханчжоуском заливе. У академика В. М. Алексеева мне удалось найти некоторые подробности о том, как создавался там культ Гуань-инь [42]42
  В. М. Алексеев. В старом Китае. М., Издательство восточной литературы, 1958, с. 95, 96.


[Закрыть] .

Вначале бодисатвой Авалокитешвары было мужское божество. Его называли Великим мужем Южного моря. В его честь было воздвигнуто восемьдесят шесть монастырей на небольшом каменистом острове Путошань. Но еще в древние времена Великий муж Южного моря превратился в богиню Гуань-инь. К ней перешло покровительство и защита всех плавающих и путешествующих.

Много веков подряд лепестки путошаньских магнолий осыпаются на золотые плечи морской богини. Первая кумирня, посвященная Гуань-инь на Путошане, была построена еще в IX веке на краю крутой скалы, о которую разбивались морские волны.

Храмы, воздвигнутые в честь Небесной Супруги, известны в местах, связанных с историей деятельности мореплавателя XV века Чжэн Хэ в гавани Люцзяхэ и устье реки Минь. Там делались памятные надписи, посвященные морской богине. В них были увековечены подвиги китайских мореходов.

В Фучжоу, на реке Минь, хранилась священная раковина Ю-суань-бай-лэй, имевшая прямое отношение к Гуань-инь.

Я приберег до времени еще одно свидетельство Сигизмунда Герберштейна о таинственных трубах, окружающих изваяние Золотой Бабы в устье Оби.

«Кроме того, будто бы она там поставила некие инструменты, которые издают постоянный звук наподобие труб», – писал Герберштейн [43]43
  Барон Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московитских делах. СПб., 1908.
  Павел Иовий Новокомский. Книга о Московитском посольстве. – Там же, с. 131.


[Закрыть] .

С чем же перекликается это известие?

След ведет снова к покровительнице путешественников.

В одном из храмов тибетской столицы во время служения лам перед статуей Гуань-инь звучала труба, сделанная из драгоценной белой раковины Ю-суань-бай-лэй. По-тибетски она называлась дун-кар-яй-чил или е-шиль-дун-кар. Отличительным признаком ее были завитки, расположенные по движению часовой стрелки. Раковина якобы обладала чудодейственными свойствами: когда в нее трубили, изваяние Гуань-инь начинало излучать еле зримое, мягкое сияние, облекавшее богиню таинственным светом.

Еще одну такую раковину в свое время видел англо-индийский «изыскатель» Сарат Чандра Дас. Он отыскал ее под золоченой кровлей храма Лхакан чэньпо в монастыре Сакья, на дороге, ведущей из Тибета в Индию. Эта раковина была подарена великим ханом Кубилаем тогдашнему главе буддийской церкви Пагме.

Все дун-кары в китайско-тибетском мире были наперечет. Ценность их была огромна; их приравнивали к алмазам. Китайцы считали, что завитые направо белые раковины были обиталищами духов, властителей морских бурь. Поэтому, отправляясь в особо важные плавания, мореходы брали с собой раковину, – надо полагать, ту, что хранилась в Фучжоу, в храме Гуань-инь. Не эта ли раковина считалась спасительницей китайского пилигрима Фа-сяня, когда он, возвращаясь на родину с Цейлона, попал в морскую бурю? Фа-сяня выручил Авалокитешвара: небесный бодисатва укротил разгневанное море, вовремя явившись, возможно по зову белой перевитой трубы.

Вот сколько у нашей Золотой Бабы примет, роднящих ее с буддийскими изваяниями! Ребенок на ее руках, мнимый младенец в утробе, звуки таинственных труб – все это ведет к богине Гуань-инь, владычице сизых гор Тибета и лазоревых волн Южного моря.

Трудно ответить на вопрос, через каких посредников совершилось удивительное перемещение буддийской статуи на далекий Север.

В древние времена уже существовало несколько волоков, связывающих Старую Пермь с Печорой. От берегов Печоры, в свою очередь, шли волоки на великую реку Обь [44]44
  См. «Схему важнейших путей в Западную Сибирь в XV–XVI вв.» ( Д. М. Лебедев. Очерки по истории географии в России XV и XVI веков. М., Издательство Академии наук СССР, 1956, между с. 64 и 65).


[Закрыть] .

Лет сто с небольшим тому назад известный исследователь русского Севера М. К. Сидоров осмотрел один из таких путей. Он начинался у печорского села Оранец, проходил мимо высокой вершины Сабля и достигал Ляпина, что на реке Сыгве. Сыгва впадала в Сосьву – приток Оби.

М. К. Сидоров уверял, что таких проходов между Печорой и Обью было немало, и в древности они хорошо были известны купцам из восточных стран. Проходы через междуречье Печора – Обь были нанесены на старинные карты. Из низовьев Оби открывался сплошной водный путь до озера Зайсан и Черного Иртыша. На берегах озера, по-видимому, была конечная остановка караванов, приходивших из Восточного Туркестана и Китая.

О реках Оби и Черном Иртыше в X веке нашей эры знал арабский историк и путешественник ал-Масуди. Упоминая о них, он писал, что оттуда привозят дорогие меха.

Золотая Баба могла проникнуть из стран буддийского мира на далекий Север именно этой дорогой ее сплавляли по Иртышу и Оби почти до теперешнего Березова, а дальше везли в Великую Пермь через темные лесные волоки.

Что же заставило пермян перенести свою золотую святыню на восток, в ледяное лукоморье?

Золотой Бабе угрожали новгородцы, искавшие добычу в языческих святилищах. До нее рано или поздно дошел бы Стефан Пермский, сокрушитель идолов. Поэтому вполне допустимо, что лесные волхвы были вынуждены прятать Золотую Бабу с ее волшебными трубами то в пещере на Сосьве, то в дремучем лесу на берегах Ковды, пока для нее не нашли наиболее недоступное место в обском устье.

Кто знает, может быть, настанет такой день, когда Золотая Баба будет найдена!

Судьба Родиона Осляби

Я обещал рассказать о судьбе могучего инока Осляби, пророчествовавшего близкую гибель своему другу Пересвету на Куликовом поле. Но для этого нам снова придется вернуться к закамскому серебру, вспомнить о беспокойных новгородцах, грабивших сокровища Востока на Волге и Каме.

Тохтамыш после своего волчьего набега на Москву в 1382 году потребовал огромной дани, причем ее надо было выплачивать золотом.

В свете этого не трудно предположить, с каким вниманием слушал Дмитрий Донской рассказы о Золотой Бабе в вычегодской Перми.

Но куда ближе был Новгород с его закамским серебром и узорочьем, столь нужным для опустевшей московской казны!

Дмитрий Иоаннович дожидался дня, когда сможет рассчитаться с новгородцами. Набеги на Кострому, Нижний Новгород, Арскую землю, Вятку, продажа людского полона торговым гостям из Хорезма и Бухары, самовольные походы в Булгар – все припомнит ушкуйникам Дмитрий Донской.

Зимой 1387 года он стал собирать войско. Двадцать девять городов Руси дали ему воинов. С особой радостью пошли на Новгород устюжане: им хотелось отомстить вечным своим врагам и соперникам – ушкуйникам, не оставлявшим в покое богатый Устюг Великий.

Перед самым рождеством Дмитрий Донской по хорошей санной дороге, раззолоченной конским навозом, двинулся к Новгороду.

Как полагалось в таких случаях, архиепископ Новгородский вышел навстречу великому князю с изъявлением покорности и кротости. Так бывало и при Калите, когда ушкуйники и купцы сразу же начинали с разговоров о закамском серебре, не дожидаясь требования.

Но Дмитрий Донской отверг переговоры и заявил о своем решении взять город. Лишь после третьего появления смятенных новгородских послов великий князь сменил гнев на милость и принял откуп от своих недругов.

Три тысячи рублей новгородцы выложили тут же, не сходя с места, а пять тысяч поклялись отдать в своих заволочских владениях.

Полновесный новгородский рубль, самый тяжелый на всей Руси, содержал тогда гривенку (около полуфунта) чистого серебра. Сосчитайте, сколько пудов восточных монет, слитков, сосудов и разных других изделий легло на чаши новгородских весов, чтобы в конечном счете составить эти три тысячи рублей! О том, как московское войско взыскало остальное серебро в Заволочье, мы не знаем, но надо думать, дело было доведено до конца.

После этого из Царьграда была получена весть, что императорский двор находится в бедственном положении. Москва решила послать в Царьград часть серебра из великокняжеской казны. Исполнение этого важного дела было поручено Родиону Ослябе.

Я глазам не верил, когда прочел свидетельство летописи: ведь русские историки в учебниках, в энциклопедических словарях похоронили инока Ослябю, убедили нас в том, что он пал в битве между Доном и Непрядвой [45]45
  Вот хотя бы заметка, напечатанная в Большой энциклопедии под редакцией С. Н. Южакова (т. XIV, с. 512):
  « Ослябя, Роман, в монашестве Родион, один из двух иноков, присоединенных Сергием Радонежским к войску Дмитрия Донского и погибших в битве Куликовской».
  И таких справок мне встречалось немало.


[Закрыть] .

Но однажды я принялся за работу с Софийской второй летописью, где, кстати сказать, в приложении напечатано знаменитое «Хожение за три моря» Афанасия Никитина, и на странице 130 прочел:

«…Тогда же князь великий Дмитрий Иванович и с братьею послаша в Царьград много милостыни, оскудения их ради, с черньцом Родионом Ослябятем еже был боярин Любутьскый, такоже и князь Михайло Тферский с протопопом Даниилом; царь же и патриарх благодариша их по-велику, и прислаша к великому князю икону чудну, на ней же есть написан Спас в ризице белой…»

Летописец об этом событии поведал почему-то под 1398 годом. А в то время Дмитрия Донского уже не было в живых. Ошибка или описка летописца в данном случае значения не имеет. Путешествие Осляби в Царьград состоялось при жизни Дмитрия Донского, то есть не позднее 1389 года.

В этом случае «хожение» Осляби надо связать с поездкой митрополита Пимена. Он был первым русским путешественником по Дону.

Поскольку Ослябя не оставил после себя никаких записок, нам пришлось обратиться к дневнику похода Пимена. Он дает полное представление о дороге Москва – Дон – Азов – Царьград.

Пимен отправился из Москвы 13 апреля 1389 года. От Рязани до берегов Дона он двигался сушей. Три струга и насад – большая лодка – были поставлены на колеса. Караван двигался мимо Непрядвы, которая оставалась с правой руки, мимо могильных холмов Куликова поля и устья Красивой Мечи.

В Чур-Михайловых насад и весельные струги впервые коснулись донских струй. Пимен поплыл вниз по Дону, мимо Тихой Сосны, Червленого Яра, Дивьих гор… На его пути вставали горы Высокие, горы Каменные Красные и другие места с проникновенно-поэтическими названиями.

Страшно было русским людям плыть по стране, разоренной монголами. Спутник Пимена писал в дорожном дневнике, что вокруг не видно было ни града, ни села. А здесь еще недавно процветали древние грады в прекрасных просторах, ныне опустошенных. «Нигде бо видети человека точию пустыни велика», – сокрушался человек, взыскующий Царьград.

За горами Каменными Красными путешественники увидели «перевоз» – по-видимому, волок между Доном и Волгою, где было множество татар. Между Великой Лукой и горами Червлеными лежал «царев Сарыхозин улус». Ордынцы обступали там оба берега Дона. Потом был улус Бекбулатов с бессчетными стадами верблюдов, волов, отарами овец и косяками коней…

От гор Червленых пименовские струги пошли почти прямо на юг, потом повернули на юго-запад, и 26 мая 1389 года обитатели Таны, или Азака, «города фряжского и немецкого», встретили людей, впервые приплывших по Дону со стороны Москвы.

В те годы старостой италийских купцов в Тане был венецианец Пьетро Миани. Во всяком случае, позже, в 1395 году, во время нашествия Тимура, этот Миани хлопотал перед монголами о безопасности торговцев из Генуи, Венеции, Каталонии и Бискайи, находившихся в Тане.

В 1389 году в городе на Сурожском море было еще спокойно. Венецианцы под сенью своего крылатого льва перегружали на галеры шелк и пряности Востока, доставленные в Тану из Астрахани. Только вряд ли в то время Тана принимала товары из Средней Азии и Китая: на Великом шелковом пути кипела война.

Тимур сровнял с землей богатый Ургенч и приказал посеять ячмень на развалинах города.

Тохтамыш грабил и жег сырдарьинские города. Восстав против Тимура, он сразу же протянул руку к Сибири и прекратил выход драгоценной пушнины на караванную дорогу к Черноморью.

Пимен со своими спутниками, в числе которых мог быть и Родион Ослябя, перешли в Тане на морской корабль и отправились в Царьград. Туда они прибыли 20 июня 1389 года.

«…Приидоша к нам Русь, живущая тамо. И бысть обоим радость велия», – записал в своем дневнике участник поездки Пимена, любознательный Игнатий Смольнянин [46]46
  И. Сахаров. Сказания русского народа, кн, 8. «Путешествие диакона Игнатия в Царьград и Иерусалим». СПб., 1849, с. 100.


[Закрыть] .

Кто были эти русские обитатели Царьграда? Вероятнее всего, Пимена встречали торговые гости, вышедшие из Руси и на время связавшие свою судьбу с Византией. Вспомните, как Пам-сотник в далекой Перми рассказывал Стефану о вывозе северных соболей и куниц в Царьград.

Великая битва на Куликовом поле открыла прямую дорогу для русской торговли на рынках Византии.

Вместе с тем от внимания историков не ускользнула и такая примечательная подробность: после Мамаева побоища торговцы из арабских стран перестали посещать наш Север [47]47
  Рихард Хенниг. Неведомые земли, т. III. М., Издательство иностранной литературы, 1961, с. 273.


[Закрыть] .

Знаменитый Ибн-Баттута около 1354 года еще успел сообщить, какие бешеные деньги платили в Индии за горностаевый мех: четыреста динаров за одну шкурку!

С тех пор исторические источники молчат о проникновении арабов в Булгар и на кран страны Мрака.

Попробую сделать свою догадку. Мне как-то встретилось свидетельство о том, что на Куликовом поле видели нубийскихверблюдов. Выходит, что на стороне Мамая была верблюжья кавалерия из Египта! В таком случае Мамай заключал военный союз не только с генуэзцами, но и египетскими мамелюками. Каирские султаны, как известно, покупали рабов в Каффе. Трогательное согласие мамелюков с Мамаем может быть объяснено их взаимными корыстными целями.

После разгрома монголов на куликовских лугах Дмитрий Донской, узнав об участии египтян в Мамаевом нашествии, естественно, запретил арабским купцам поездки на Север. К этому у победителя Мамая были все возможности. Напомню, что в Булгаре был поставлен русский таможенный надсмотрщик, и до набега Тохтамыша вся Булгарская страна была в полной зависимости от Москвы. Вместе с тем усилились торговые связи Руси с Царьградом.

В то время, когда Пимен был там, в столицу Византии – возможно, сам по себе, а может быть, и вместе с Пименом – приехал русский торговый представитель, дьяк Александр.

«Аз диак Александр приходихом куплею в Царь-град», – обмолвился о себе этот видный чиновник великого князя.

Александр изучал и описывал Царьград. Его сведения были занесены в летопись.

Поездка Пимена на берега Босфора была увековечена одним примечательным рисунком, помещенным в «Летописи Остермана».

Вот Пимен плывет по Дону на тех самых трех стругах, которые шли на колесном ходу до донского берега. Пимен в белом клобуке сидит на втором струге; рядом с митрополитом находятся старец, весь в сединах, и два чернеца. Который из них Родион Ослябя? – невольно думаю я.

Но самое главное в этом рисунке – изображения зверей и птиц.

Вверху нарисована картина лукоморья. Каменные пласты постепенно переходят в высокие горы. На вершинах сидят соколы и кречеты. Явственно видны морские льды. Тюлени, медведи, олени с семиконечными рогами, еще какие-то лукоморские звери заполняют всю верхнюю часть рисунка. Над ними простерлись языки северного сияния. Это, вероятно, первое русское изображение полунощных стран!

Внизу, на юге, в свою очередь, нарисованы птицы, похожие на фламинго и лебедей. Две из них сидят парой, как Сирин и Алконост, на большом дереве.

Хорошо бы иметь этот рисунок в цвете, чтобы ощутить краски северного сияния, лукоморских льдов, серебряный мех белых медведей. Но все это я видел в одной краске [48]48
  Рисунок воспроизведен на стр. 133 книги Д. С. Лихачева «Культура Руси эпохи образования русского национального государства». М., Государственное издательство политической литературы, 1946.
  Насколько мне известно, исследователи не обращали внимания на изображение северного мира в «Летописи Остермана».


[Закрыть] .

Так Русь после Куликовского сражения искала путь по Дону к Тане (Азаку) и дальше – к сказочному Царьграду.

В этом важном деле участвовали митрополит Пимен, дьяк Александр и чудесно воскрешенный Софийской летописью инок-воин Родион Ослябя.