Текст книги "Рейс"

Автор книги: Сергей Лойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

– Антон! – крикнул Алехин за секунду до того, как Саша выстрелил два или три раза.

По крайней мере, одна из пуль угодила Антону в правый бок, пока тот разворачивался. Антон, схватившись левой рукой за бок и попятившись, в свою очередь сделал три выстрела по Книжнику-младшему. Саша упал.

Алехин успел достать свой ПМ из-за пояса, но все еще не мог поверить, что Слуцкий действительно целился в него.

Антон поморщился, оторвал руку от раны и посмотрел на нее. Кисть вся была в темно-красной, почти черной крови. Антон покачал головой и, молча подняв голову, повернулся всем корпусом и посмотрел другу в глаза. Алехин держал свой ПМ обеими руками, вытянув их перед собой, но… никак не мог нажать на спусковой крючок.

Слуцкий еще раз покачал головой, словно удивляясь самому себе, и выстрелил. Он знал, что делает, – стрелял прямо в сердце друга. Алехин упал плашмя на спину и замер. Ключица, как минимум, была сломана, но что там ключица по сравнению с болью, пульсирующей у него в мозгу: «Антон… Как же ты мог?.. Хорошо, что броник высокий». Открытые глаза Алехина были неподвижны. Сергей был «мертв».

Антон сел на колени, проверил пульс на безжизненной руке друга, стянул с себя окровавленную рубашку, со стоном разорвал ее пополам, связал оба конца и, как мог, обвязал рубашку вокруг голого торса, прикрыв рану. Потом встал, шатаясь, дошел до своей машины, открыл багажник, положил пистолет на коврик, с трудом достал одну за другой (левой рукой он придерживал себя за бок) две двадцатилитровые канистры с бензином. В этот момент у Саши в кармане брюк зазвонил мобильник. Антон вновь инстинктивно схватился за пистолет. Когда эти звонки стихли, зазвонил уже его мобильный. Звонили с границы. Он поднес трубку ко рту и коротко сказал:

– Выезжаем. Ждите.

Затем подошел к убитым, раскинувшимся вокруг клеенчатой скатерти. Слуцкий облил каждый труп бензином, вылив на них всю канистру, и одной спичкой поджег сразу все тела. В небо взметнулся столп огня. Потянуло паленым мясом.

Открыв вторую канистру, Слуцкий так же облил и поджег тело сына Книжника. Сашины руки стали подниматься, словно хватаясь за воздух, а ноги согнулись в коленях и затряслись. Антон направил пистолет на агонизирующего, охваченного пламенем несостоявшегося Дона Корлеоне-II, но стрелять не стал. Саша горел с треском, как факел. Судороги прекратились.

Покончив с мертвыми бандитами, Слуцкий повернулся к Алехину. Тот продолжал лежать без движения. Пуля застряла у него в бронике под левой ключицей. Точно в точке номер двести девяносто шесть. Сергей видел над собой безоблачное ярко-синее небо и двух аистов, пролетающих на бреющем полете невысоко, прямо над ним. Ему казалось, что они поддерживают друг друга крыльями.

Все его чувства обострились. Он слышал, как большие птицы перекликаются между собой, слышал звук разгорающегося неподалеку костра и чувствовал запах гари. Окончательно придя в себя, Сергей вспомнил, что теперь нужно сделать, – и глотнул. Затем задышал, громко и прерывисто, и сел, упершись в землю руками и тряся головой.

Антон с пистолетом в руке стоял в метре прямо перед ним. Другой рукой он прижимал рану на боку, опустив открытую канистру на землю. Глаза у него сделались мутными, сквозь пальцы проступала кровь. Сергей поднял голову и, тяжело дыша, молча посмотрел в глаза другу.

– Прости, Сережа. Боливар не вынесет двоих… – Антон закашлялся нервным смешком и выстрелил другу в лоб.

Сергей инстинктивно зажмурился, но услышал лишь сухой щелчок. Выстрела не прозвучало. В обойме кончились патроны. Антон выругался себе под нос, нажал пальцем на кнопку. Пустой магазин беззвучно приземлился в траву. Он достал новый магазин из кармана, вставил на место ударом кисти, вновь направил дуло Сергею в голову и нажал на спуск.

И вновь осечка. Бледный как смерть полковник Слуцкий выронил пистолет, упал на колени и с хрипом повалился ничком перед Сергеем. Когда тот нагнулся над другом и перевернул того лицом к себе, все уже было кончено. Антон уходил на глазах. Сергей понял, что это агония. Он не знал, слышит ли его друг, и не знал, что сказать. Он держал голову друга на коленях, поддерживая рукой за подбородок. И молчал.

Вдруг Антон открыл глаза, с видимым усилием улыбнулся одними губами и спросил:

– Ты мне не поверил?

– Ты о чем?

– О мальчике. О соседе.

– Поверил.

– Ну и дурак.

Антон закрыл глаза. И умер.

Шесть трупов догорали в нескольких метрах поодаль. У Антона вновь зазвонил телефон в кармане. Сергей достал его, нажал прием и услышал:

– «Коридор» закрывается через пять минут. Где вы?

– Простите, мы не успеваем, – сказал Сергей и бросил было трубку, но через секунду вновь поднял ее, нашел номер Книжника и сам позвонил.

– Да, Антон. Слушаю, – голос Книжника звучал немного раздраженно, словно его оторвали от чего-то важного. – Антон, Антон… Я не слышу ничего…

Сергей кинул трубку на тело Антона, повернулся, побрел к амбару, встал на колоду перед воротами и снял камеру. Она продолжала работать. Он достал из нее флэшку, положил ее в карман, а камеру бросил на землю. Вернулся к телу Антона, поднял валявшуюся рядом зажигалку, облил его оставшимся в канистре бензином и поджег труп. Потом подошел к «Лэнд Крузеру», вылил остатки бензина на переднее водительское сиденье, кинул в салон зажженную зажигалку и, не оглядываясь, побрел к грузовику. Остановился, вытащил свой телефон, вернулся к машине и бросил его на горящее сиденье…

Лос-Анджелес. Июль

Чтобы отвлечься от воспоминаний, нахлынувших на него, словно из фильма о чьей-то чужой, нездешней жизни, Алехин включил телевизор, долистал до новостей. В верхнем углу экрана появилась надпись UKRAINE. В правом – МА-71 LONDON – BANGKOK. На экране между этими двумя надписями посреди какого-то мутного пейзажа поднимался черный столб дыма...

Глава седьмая 

«ЭЛ ДЖИ»

Донецкая область. Июль

В Первомайском «установку» закатили на трейлер. Накрыли брезентом, как могли. Поверх брезента – камуфляжем. Рыча и заливая окрестности черным, жирным дымом, добавляющим цвет дегтя в серую палитру облака пыли, трейлер по главной дороге степенно и сурово отправился в обратный путь. На родину. Двести кэмэ до Ростова, где установку перегрузят на поезд и отправят эшелоном до Курска.

Расчет расположился на лавочках у здания почты в ожидании Михалыча, прапорщика Грязнова, который и должен был с минуты на минуту забрать их и проследовать назад тем же маршрутом. Броники, автоматы, рация – все это поехало в машине охраны и сопровождения вместе с тягачом. Зенитчики оставили себе только табельное оружие – «пээмы».

Жара, мухи, бессонница, тлетворно приторный запах дизеля, пропитавший за сутки все тело до косточек. Солнце, как доменная печь. Все руки пообжигали о броню. К чему ни прикоснешься, хоть ссы на пальцы – а то волдырь вскочит. А в поле, пока ждали пуска, и вода кончилась. По дороге до Первомайского – ни одной реки, прудика или хотя бы лужи.

У первого же сельпо остановились. Затарились водой. Электричества в селе два дня как нет. Вода теплая. Жажду не утоляет. Купили колбасы «Докторской» и хлеба. После того как погрузили комплекс на тягач в условленном месте у почты, все вчетвером развалились на обшарпанных лавочках в дырявой, как старая рыболовная сеть, тени подвядших кривых абрикосов. Все в пыли, машинном масле. Куртки мокрые насквозь. За пару дней в пути на спинах образовались мишени из соляных кругов высохшего пота.

Пили и пили. Не могли остановиться. Капитан Курочкин, лейтенанты Федулов и Картавов пили газированную «Левобережную». Четвертый номер расчета – прапорщик Калужинов жадно пил теплую, пузырящуюся, как из огнетушителя, кока-колу из двухлитровой пластиковой бутыли. Пил, рыгал и икал одновременно. Остальные тоже булькали газами и смеялись над прапорщиком. Хлеб съели. Капитан попробовал колбасу, сказал, что испортилась, и они без особого сожаления (из-за невыносимой жары аппетитом никто не страдал) кинули ее местному Шарику. Тот сожрал килограмм подтухшей «Докторской» и разлегся кверху пузом под лавкой, вытянув на всю длину подрагивающие в судорогах удовлетворения костлявые, содранные на суставах лапы.

Дверь почты была заперта на амбарный замок, похоже давно. На ней висела кособоко прилепленная скотчем выгоревшая бумажка с текстом, в котором можно было разобрать только первые три заглавные буквы и восклицательный знак в конце «ВНИ…!» Кругом не было ни души. Два деревянных дома по соседству, серые, некрашеные, со щербатым шифером на крышах, стояли с окнами, забитыми поржавевшими неровными листами тонкой жести. Перед ними зияли палисадники с низкими, ржавыми, покосившимися проволочными заборчиками и высохшими кустиками бывших цветов, сгоревших на солнце вместе с высокой серой травой.

Для выполнения команды «передвигаться предельно скрытно» в поселке Первомайском Донецкой области не требовалось специальных усилий.

Офицеры молчали. С тех пор как лейтенант Федулов не выдержал и спросил перед пуском: «Откуда, б...дь, военный транспортник на высоте, б...дь, девять тыщ?», а комрасчета вежливо попросил его «на х…й заткнуться», никто больше о пуске не заговаривал. Ждали Михалыча. А говорить было о чем. Все знали, что целей оказалось две, и что ни одна из них по размеру на военную не походила, и что ракету пускали по нижней. Странное задание было выполнено. Пуск был сделан в 12.20. Цель поражена. Теперь нужно доехать до дома и там уже можно начать думать.

Через двадцать минут после условленного времени, в 16.40, показался «уазик» в новеньком камуфляже с незнакомыми номерами. Подъехав, он остановился, подняв облако пыли, из которого вышел не Михалыч, а незнакомый приземистый военный без знаков различия, без броника, но в туго набитой разгрузке, с приветливым широким рябым лицом и словно приклеенными, ухоженными и закрученными вверх, как у Чапаева, серыми от пыли усами.

– Капитан Курочкин? – прибывший военный приветливо оглядел отдыхающий расчет.

– Так точно. А с кем?.. – мельком глянув на корочки и поднявшись с лавки, спросил капитан.

– Я майор Кравченко, – незнакомец протянул свою «корочку». – У меня приказ лично подвезти вас и людей до Кожевни, где вас будет ждать ваша машина.

– А наш водитель?

– Вот он вас там и будет ждать.

– Понятно. А где эта Кожевня?

– На самой границе. Не помните? Должны были проезжать, когда сюда ехали.

– Не помню. Ночью было, – сухо ответил Курочкин.

– Ну что? По коням? Багажа, я вижу, у вас немного. Это хорошо, а то у меня генератор в багажнике все место занял. Везу в ремонт. Здесь генераторы летят, как...

– Сейчас. Одну минутку, – не дослушав, оборвал Курочкин и достал из брючного кармана мобильник. Пока набирал номер, увидел, что зоны нет. Выключил. Снова включил. Ничего не изменилось.

Курочкин был единственным в расчете, кому на время операции было разрешено иметь с собой мобильник, но со строгим наказом – держать его выключенным все время нахождения на Донбассе. За исключением экстренных случаев.

Документы у майора были в порядке. Однако не предупрежденному о замене машины Курочкину случай представился экстренным. Но – «вне зоны действия сети».

– У нас тут со связью беда, – продолжал Кравченко. – До Мариновки доедем, там сигнал хороший. У вас МТС?

– А далеко это, товарищ майор? – включился в разговор Федулов.

Весь расчет был уже на ногах. Лица оживились. Глаза из-под пыли заблестели.

– До Мариновки-то? Сорок килóметров будет, – бодро ответил майор, развернувшись и направляясь к машине. – Дорога говно. Но за час допилим с божьей помощью.

Майор открыл багажник, достал тряпку, протер, а скорее, размазал пыль по стеклам «уазика» и открыл все двери.

– Поедем в тесноте, да не в обиде, – засуетился он. – Пацаны похудее, втроем на заднее, а товарищ капитан – со мной.

Внутри машины была просто парилка. Кондиционер сломался на второй день эксплуатации, пожаловался майор. Скорость на ухабах невысокая. Окна открыть – вся пыль в кабину.

– Пар костей не ломит, – добавил он.

Попутчики молчали, обливаясь потом и допивая уже вторую порцию газированной жидкости. Навстречу минут десять с оглушительным ревом и лязгом шла, по ощущениям, целая танковая бригада новеньких, хоть и покрытых толстым слоем пыли Т-72. Разъехаться было трудно. Остановились на обочине, ждали. Вышли в кусты отлить, вернулись и снова ждали. Дышать, что на улице, что в машине, было нечем. Когда танки прошли, еще минут пять ждали, пока уляжется пыль.

Первым нарушил тишину Калужинов, обращаясь, видимо, ко всем сразу:

– Купил жене стиралку. «Эл Джи». Год копил. А она прыгает так, что вся квартира ходуном. Что делать?

Прапорщик-контрактник Калужинов был единственным в расчете родом из Курска, где дислоцировалась их 329-я зенитно-ракетная бригада ПВО Сухопутных войск Российской Федерации.

Капитан же, родом из Читы, с женой и двумя детьми жил в съемной однокомнатной квартире на окраине Курска. Оба неженатых лейтенанта, один из Норильска, другой из Мурманска, жили в общежитии, расположенном в комплексе бывшего женского монастыря, по два человека в кельях три на два метра.

По сравнению с остальными членами расчета механик-водитель Калужинов жил, как падишах, – прямо рядом с частью в роскошной трехкомнатной квартире в «хрущевке» без лифта, на третьем этаже, с матерью, парализованной теткой, беременной женой и ее пятилетним сыном от первого брака. Поэтому его разговор про стиральную машину поддержать было особенно некому. Разве что майору с капитаном.

– А чего жена прыгает-то? – сострил майор, у которого на каждом ухабе пот капал со лба на усы, а оттуда, как с тающих сосулек, на грудь и на руки на руле. – От счастья?

Майор говорил с сильным южнорусским акцентом с фрикативным «гэ» и оборотами то ли ростовского, то ли донецкого говора, перемежая речь, как старший по званию, крепкими матерными выражениями.

– Да не жена прыгает, – серьезно ответил прапорщик. – А машинка. Так прыгает, прям от пола отрывается.

– У моего старшего брата так было, – вступил в разговор Картавов. – Он учитель физры в ПТУ. Так он принес домой две двухпудовые гири. В училище их никто, кроме него, все равно поднять не мог. Поставил на машинку – стала меньше прыгать.

Все, кроме прапорщика, дружно засмеялись, пока «уазик» не подскочил на очередном ухабе так, что хохотуны едва шеи не сломали, ударившись головами о потолок.

– Бли-и-и-н! – Картавов резко прижал грязную кисть к губам. – Бли-и-и-н! Язык прикусил… – он сплюнул кровь на пол между ног.

– Раньше делали машинки из стали, как все остальное, – продолжил разговор майор. – А теперь х…й знает из чего. Экономят на всем. Япошки хитрожопые.

– «Эл Джи» корейцы делают, – опять серьезно сказал прапорщик.

– Что корейцы, что японцы – все один хер косоглазые, – заключил Кравченко.

В этот раз даже прапорщик рассмеялся. А капитан только улыбнулся. Одними губами. Его мать была наполовину буряткой, и он унаследовал от нее широкие скулы, раскосые темные, как уголья, глаза и кривые ноги.

Вдруг вспомнилось, как в детстве, лет в пять, он болел с высокой температурой, а бабушка, одетая во что-то похожее на матрас, сидела у его кровати, склонившись над ним, и что-то непонятное быстро-быстро шептала своим беззубым ртом, закрыв глаза, покачивая головой и обдавая его лицо теплым прокуренным дыханием, в котором табак был вперемешку с луком, рыбой и – спиртом. А мама с папой что-то очень громко говорили друг другу на кухне. Понял потом, что ругались. На следующий день он выздоровел, а бабушка уехала назад на Байкал. И больше он ее не видел. Хоть и осталось это самым стойким воспоминанием из всего детства.

У Курочкина в курской квартире стиральной машинки не было. Зато была стиральная доска. С премии за эту мутную командировку (обещали чуть ли не месячный оклад за четыре дня пути и один-единственный пуск) они с Таней и планировали машинку купить и в зале обои новые поклеить. Теперь он точно «Эл Джи» покупать не станет, подумал капитан. А то та будет детей по ночам будить.

Когда вновь замолчали, капитан вдруг спросил, обращаясь к майору:

– Новости не слушали сегодня?

– А здесь мертвая зона, – ответил майор. – Ни трубка, ни радио ничего не ловят. Здесь вообще народ живет, как при царе Горохе. Деньги непонятно какие – рубли и гривни вперемешку. Цены поэтому, даже в Донецке, я слышал, х…й проссышь. Электричество чуть ли не по карточкам. Никто не працюет ни хера. Вооружили долбое…ов, а воевать никто не хочет. Алкаши и наркоши. Ополченцы-х…еченцы. Мы, б...дь, за них воюем! Вот мы уйдем, придут бандеровцы, б...дь. А за ними – негры с поляками. Вые…ут всех и высушат. А потом замочат. Не доводя до сортира, б...дь!

Не в меру распалившийся на ровном месте майор, который еще минуту назад весело шутил, резким движением подхватил пачку «Мальборо» из бардачка перед капитаном, повертел в руке, понял, что «не в тему», бросил сигареты назад, хлопнул с размаху крышкой бардачка:

– Достала эта бодяга!

Все помолчали с минуту-две. Потом майор продолжил:

– А если ты за новости, товарищ капитан, то все тихо и спокойно. На западном фронте, б...дь, без перемен, на х…й. Сбили наши сегодня очередной укропский транспортник. Так что все путем. Победа, б...дь, будет за нами. И п…дец.

– Кому? – спросил прапорщик серьезным тоном.

– Им. Кому… – майор и глазом не повел. – А потом вам… То есть нам.

– А нам-то – за что? – мгновенно среагировал молчавший всю дорогу лейтенант Федулов.

Никто не засмеялся.

У скелета какого-то жестяного ангара снова пришлось остановиться и ждать с закрытыми окнами. Шли «Грады» и самоходки. Но в этот раз колонна была поменьше. Через пять минут продолжили путь. Снова сквозь кромешную пылевую и дымовую завесу.

Когда у всех уже вновь пересохли губы и начали плавиться мозги, остановились на автобусной остановке в метрах двадцати от магазинчика в Мариновке. До границы оставалось минут двадцать, не больше.

– Лучше здесь особо не светиться, – сказал майор, когда капитан и остальные начали дружно открывать двери. – Двери-то откройте, а сами сидите в машине. Не высовывайтесь.

– Это приказ, – добавил майор и спросил: – Я в лавку. Чего кому взять?

– Возьмите нам, пожалуйста, воды по большой бутылке, – ответил за всех капитан и начал доставать кошелек из нагрудного кармана.

– Не парься, капитан, – с улыбкой сказал майор, остановив своей рукой руку капитана. – Сегодня я угощаю!

Все опять засмеялись. Тут, спохватившись, капитан спросил прапорщика, что тот будет пить, и окликнул майора, который уже был в дверях магазина:

– Прапорщику кока-колу, пожалуйста!

– Есть, товарищ генерал! – майор театральным жестом взял под козырек и исчез в дверях магазина.

Курочкин достал телефон и включил его.

«Просто проверю, есть ли зона», – решил он.

Зона сразу замигала аж четырьмя палочками, а телефон запиликал сообщениями. Капитан прочитал оба, одно за другим. В первом курский супермаркет «Билла» предлагал пятидесятипроцентную скидку на все сорта кофе, но только на 30 июля. Второе было от жены Танечки: «Я соскучилась. Как ты там? Привези нам из Ростова бутылочку нефильтрованного подсолнечного масла. На рынке поспрошай. Люблю».

– Товарищ капитан, мне бы выйти, – Калужинов приоткрыл дверь.

– Зачем? – не отрывая глаз от телефона, спросил Курочкин.

– Ну, по нужде…

– А раньше что ж?

– Так приспичило.

– А, ты в этом смысле, – въехал в тему капитан. – Ты же колбасу вроде не ел? Ее же Шарику скормили, нет?

Лейтенанты дружно оскалили зубы.

– Ну, товарищ капитан…

Курочкин посмотрел на дверь магазина. Майора видно не было.

– Ты слышал, что майор сказал? Не светиться. Сейчас он вернется, я скажу.

Калужинов тяжело вздохнул и промолчал.

Курочкин еще раз взглянул на дверь, в которой исчез майор. Ему самому вдруг нестерпимо захотелось выйти из «уазика». И не просто выйти, а быстро, бегом бежать от этого места – куда угодно, не разбирая дороги, лишь бы только побыстрее и подальше.

«Что такое? – не понимая, что с ним творится, подумал капитан. – Никогда такого не было…»

Чтобы переключиться и унять неожиданно просквозившую вдоль позвоночника ледяную волну, он, не поднимаясь с пассажирского сиденья, начал настукивать ответ жене: «И я…»

Вдруг от сильного толчка рука капитана дрогнула, и сообщение из двух букв отправилось в Курск. Танечка так и не узнала, что «и он», потому что в тот момент, когда палец Курочкина непроизвольно задел кнопку «Отправить», «уазик» уже взлетел на метр над землей, потом с грохотом и лязгом приземлился и через несколько секунд стоял, весь объятый огнем и черным дымом.

Продавщица лежала на полу среди кучи осколков от разбившихся оконных стекол. Майор за секунду до взрыва присел на корточки под подоконник, наклонившись, вжав голову в плечи и закрыв ее руками, в одной из которых держал черный пластиковый пульт с кнопками и антенной, похожей на те, какими дети на улицах управляют машинками и вертолетиками. Когда взрывная волна прошла, он выпрямился и стряхнул с себя осколки стекла. Выглянул в разбитое окно, увидел горящий автомобиль, достал из разгрузки «Макаров», потом, убедившись, что из машины никто не выбрался, вернул его на место.

Затем вытянул из кармана бурые в трещинах перчатки из грубой кожи, надел их, выбрал с пола узкий и длинный осколок размером со столовый нож, зашел за прилавок, где на спине лежала продавщица с красным лицом, вся в слезах, не переставая креститься. Кравченко опустился перед ней на одно колено, левой рукой зажал ей рот и, прижав голову женщины крепко к полу, правой рукой вонзил ей осколок точно в сонную артерию.

Майор быстро вскочил на ноги, опасаясь быть забрызганным кровью, и вышел из магазина, пока продавщица на полу билась в конвульсиях, выдернув окровавленными от порезов руками осколок из шеи. Кровь фонтаном со свистом заливала ей грудь.

На улице он еще раз взглянул на горящий «уазик», обошел магазин с другой стороны, сел в припаркованную там «девятку» с ростовскими номерами. Машина завелась с пол-оборота, и майор, не оглядываясь, поехал в сторону границы.

Между тем Таня Курочкина несколько раз пыталась дозвониться мужу, но абонент был недоступен. Она отправила ему несколько сообщений, прося перезвонить, как только он их получит. Смски уходили в неизвестность, но сигнала об их доставке адресату не поступало.

Поздно вечером она позвонила командиру дивизиона и командиру бригады. С тем же результатом. Всю ночь не спала. Утром ей позвонила Нина, машинистка из штаба бригады, ее подруга, и сообщила, что командир дивизиона майор Крючков находится в госпитале, в реанимации, с тяжелым отравлением, а командир бригады подполковник Горовой вообще с вечера исчез. Никто, включая жену, его найти не может.

– Даже его эта самая… ну, ты меня пóняла… Люська наша, по секрету, не в курсе, где комбриг, – с нервным и ревнивым смешком добавила Нина. – От курочкинского расчета тоже ни слуху ни духу. Но вроде как на учениях в Ростове. Так что скоро по-любому объявятся. А у нас здеся покаместь непонятки одни творятся. В общем, дурдом.

И действительно – через полчаса Курочкин «объявился».

Сердце Танечки тяжело бухнуло, когда ей пришло сообщение от мужа. «Период ожидания данного абонента истек», – прочитала вслух Танечка и заревела.