Текст книги "Рейс"

Автор книги: Сергей Лойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Мальчик, который до этого лежал и бился головой о землю, неуверенно оглядываясь на Доктора Варю, побрел к женщине, видимо не понимая, что освободился из плена.

– И Саша ваш сын? – встрял в разговор писатель.

– Не мой, – прижимая к себе мальчика, твердо сказала Маша. – Золовки младшенький. Только без него не уедем.

– Пускай забирает, – Доктор Варя отвернулась, беспомощно разведя руками.

Маша подняла трехлетнего малыша на руки и понесла к машине, в то время как тот через ее плечо смотрел на остающихся рядом с автобусом детей.

Алехина тронула эта сцена. Он вспомнил своих дочек. Сердце забилось, и закололо в глазах и висках.

В детском садике дети всегда завидуют тем, кого забирают раньше других. Для малышей остаться, когда всех уже разобрали, с уставшей, безразличной воспитательницей – целая трагедия. Они вдруг все вместе, разом осознали, что произошло: двоих забрали, а их забирать уже некому. И ринулись к машине, которая завелась и начала разворачиваться. Дети кричали, рыдали, спотыкались, падали, а «Жигули», набирая скорость, уже катились назад в Донецк. Саша и Люба стояли на коленках на заднем сиденье и смотрели в окно на удаляющихся бегущих следом и протягивающих к ним руки детей.

Военные, писатель, Доктор Варя, журналисты, Рыбников с Алехиным и даже расстроенный водитель бросились за ними, собрали всех и, несмотря на их громкий плач и вой, стали запихивать в автобус.

Журналист посмотрел на оператора и вопросительно дернул подбородком. Оператор показал ему большой палец.

– Сейчас звоню в контору, – сказал журналист, поспешно доставая телефон. – Наши в Ростове их перехватят. Там две группы есть. А мы за писателем. По коням.

– Нам еще разрушения где-то снять надо, – сказал оператор, садясь за руль. – Или из архива возьмем?

– У нас в архиве есть дом из Слонявска, такой конкретно раздолбанный, помнишь, снимали? Там еще пацаны гильзы собирали. Мы пару планов с ними и без них сделали. С кошкой и детской коляской. Ну, вспомнил?

– Ах, да, – спохватился оператор. – Точно, там чистая Хиросима. Так мы ж его давали уже два раза.

– Ну что ты как маленький? Еще раз дадим. Кто на это внимание обращает?

Пока телевизионщики грузились, они потеряли машину с писателем из виду. Догнали на самой окраине Донецка, где унылая Матвеевка плавно перетекала в такой же безликий Пролетарский район и где «Патриот» остановился на заправке. Тихонько встали в стороне в ожидании. Работала одна колонка. Марка бензина была указана, как Super. Писатель и Алехин вышли из машины размять ноги.

– Капитан, есть чем расплатиться? – зевая, спросил Рыбникова утомленный писатель.

– Да, не беспокойтесь, товарищ Захаров.

– Какая тут валюта сегодня в ходу?

– Да, любая. Кроме монгольских тугриков.

Перед ними сиял белизной роскошный «Лексус 570». Дальше за ним какие-то военные заправляли серебристую «Тойоту Лэндкрузер».

Лилия Павленко, элитная донецкая проститутка по кличке Липа, классическая крашеная блондинка с ярко-красными пухлыми губами, решила снять туфли на высоченных каблуках, чтобы размять затекшие пальчики, пока стоит в очереди, и забыла перевести машину в режим паркинга. Она поняла свою ошибку, когда сама подпрыгнула на сиденье. «Лексус» въехал «Тойоте» прямо в зад. Не на скорости – полз как гусеница, так что ущерба – никакого. Но боевой экипаж «Тойоты» посчитал иначе.

Два здоровенных кавказца в военной форме обошли машину сзади, стали размахивать руками и кричать что-то на своем гортанном языке. Из водительской двери с трудом вылез третий, великан с рыжей бородой, в национальной черной шапочке с зеленой арабской вязью на лбу. Движениями непомерно длинных рук и кривых ног он напоминал гигантского краба.

Липа мгновенно сориентировалась и, заблокировав все двери, достала из сумочки айфон и дрожащими длинными пальцами стала набирать номер под шифром «Белка». Номер был занят. Она набрала еще раз. С тем же результатом. Машина закачалась, когда рыжий постучал кулаком в окно и пригласил Липу знаками на выход. Не глядя на бородатую гориллу, Липа продолжала безуспешно набирать номер «Белки».

Тогда владелец роскошной огненно-рыжей, достающей до груди бороды пулеметчик батальона «Юг» Мовлади Идигов, расслабленным движением достал из кобуры ТТ, резким ударом рукоятки разбил стекло и еще более решительным движением другой руки открыл дверь и вытянул визжащую Липу из машины. Та выронила айфон и распласталась у ног гиганта, поджав колени и инстинктивно закрывая лицо обеими руками.

Идигов нагнулся, схватил Липу за плечи и одним движением поднял ее, как резиновую куклу. Липа оказалась почти одного с ним роста.

– Ну что, коза? – хриплым басом проворчал рыжий. – Клучи давай.

– Что здесь происходит? – срываясь на высокий фальцет, вмешался в ситуацию Захаров.

У Алехина аж скулы свело от досады. Он медленно потянулся за пистолетом.

– Ты, брат, куда ехал? – гигант перевел взгляд на толстяка. – Туда и ехай, брат.

И тут произошло то, чего никак нельзя было ожидать. Скорее всего, писатель не хотел этого говорить. Просто сорвалось. Видимо, он еще не отошел от нервного напряжения, и булькавшие в нем щи из патриотической квашеной капусты выплеснулись наружу.

– Не брат я тебе, гнида черножопая! – выдохнул писатель, который уже на слове «гнида» понял, что не попал в контекст.

И это были его последние слова. Байрон русского мира Платон Захаров рухнул как подкошенный на спину с пулевым отверстием во лбу.

– Снимай, снимай, Паша! Все снимай! – корреспондент тыкал оператора в бок кулаком, не отдавая себе отчета в том, что этими действиями мешает тому выполнять свою работу. Они сидели на корточках, прислонившись спинами к дверям машины, прижавшись друг к другу, метрах в десяти от разворачивающейся драмы. – Я ох…еваю, Паша! Это полный п…дец!

То, что происходило в эти секунды на заправке, действительно трудно было охарактеризовать иначе. Но корреспондент ошибался насчет полноты явления.

Идигов пережил Захарова лишь на пару секунд. На нем не было бронежилета, и Алехин аккуратно, чтобы не задеть визжащую блондинку, всадил три пули из своего «Макарова» рыжему великану в область сердца. Чеченец повалился на землю вместе с девушкой. Липа с трудом выкарабкалась из-под его туши, но достаточно разумно осталась лежать лицом вниз, прикрыв голову руками. Метрах в трех от нее надрывался трелями откатившийся айфон в розовом с блестками чехле: это перезванивала пропустившая вызов Липы «Белка».

Увидев, что Рыбников уже разворачивает машину, Сергей бросился к Липе. В то же время двое других чеченцев безуспешно пытались открыть багажник «Тойоты», чтобы достать оружие: дверца намертво уперлась в капот «Лексуса». Тогда один из них обежал машину, открыл боковую дверь и, нырнув в салон, вытащил оттуда два автомата.

Алехин упал наземь, накрыв собой Липу, и, держа пистолет в вытянутых над головой руках, дважды выстрелил под днищем «Лексуса» по ногам того чеченца, что остался у багажника. Тот успел достать из кармана гранату Ф-1 и вытащить чеку, но кинуть ее ему было не суждено. Одна из пуль Алехина разнесла ему левую лодыжку. Чеченец выронил гранату и с матерными стонами упал за «Лексусом». Сергей, не видя катящейся лимонки, выстрелил по упавшему еще раз. И опять попал. Между ног. Чеченец быстро-быстро засучил ногами в высоких, импортных, песочного цвета берцах и замер.

Рыбников с автоматом наизготовку уже почти добежал до «Лексуса», когда третий чеченец срезал его автоматной очередью. Алехин вскочил на ноги и, продолжая держать «Макаров» обеими руками, выпустил оставшиеся в обойме патроны курбановцу в голову. Тот опрокинулся на спину – прямо в открытую дверцу «Тойоты». Тут, как раз, подоспело время взорваться гранате, катившейся по другую сторону «Лексуса». Осколки прошили машину, чудом не задев Алехина, но изрешетив огромное тело рыжего, которое закрыло лежащую рядом с ним Липу, как щитом.

Сергей бросился к девушке и рывком помог ей подняться. Она оказалась на голову выше него. Они перепрыгнули через труп писателя и кинулись прочь от «Лексуса». Алехин почувствовал, как под подошвой его башмака на асфальте что-то хрустнуло. Не было времени нагибаться, но он отчего-то был совершенно уверен в том, что наступил на круглые очки политрука Захарова. Это была последняя мысль, пришедшая в голову Алехина перед тем, как разлившийся во время перестрелки бензин вспыхнул и колонка взорвалась.

Опытные телевизионщики с удивительным хладнокровием продолжали снимать весь этот экшен. Алехин с девушкой бежали мимо них к «Патриоту».

– Офицер, вы из какого батальона? – успел спросить корреспондент.

– Иди на х…й, – успел крикнуть в ответ Алехин.

– Простите? – не расслышал корреспондент.

Рыбников, как знал, оставил машину включенной. Алехин усадил теряющую сознание Липу на заднее сиденье, где еще пять минут назад сидел Захаров, и повернулся, чтобы побежать назад – к убитым попутчикам. Может, Рыбников еще жив, подумал он. Но огонь объял уже все трупы, и проверить это не было никакой возможности.

Заправка горела адским пламенем, испуская в безоблачное голубое небо клубы жирного, черного дыма. Алехин с Липой ехали в Донецк. Оператор держал их машину в объективе до тех пор, пока она не скрылась с глаз.

Через пару часов в эфир российских теленовостей вышел репортаж с Донбасса под грифом «срочно». Начинался он с драматической перестрелки на бензоколонке. Кто в кого стрелял, было непонятно. Но происходящее выглядело как добротное военное кино в лучших традициях Ридли Скотта и Стивена Спилберга.

– Прямо на окраине Донецка ополченцы столкнулись сегодня с группой спецназа ВСУ! – журналист канала «Заря» Егор Непомнящий позировал на фоне густого черного дыма с мелькающими в нем языками пламени. – В результате жестокого, но короткого боя враг был уничтожен. Однако, к огромному сожалению, российская культура и вся Россия сегодня понесли невосполнимую потерю. В этом своем последнем бою с оружием в руках погиб великий русский писатель и политрук русского добровольческого батальона «Дагомея» Платон Парамонович Захаров. Он в очередной раз ехал в Донецк собирать материал для своей новой книги, действие в которой должно было разворачиваться на полях сражений восставшего Донбасса с киевскими карателями, но теперь эта книга уже никогда не будет написана…

Далее во весь экран появилось круглое улыбающееся лицо «соловья Генштаба» с датами рождения и смерти, перехваченными георгиевской ленточкой. Кончался сюжет полной драматизма заключительной сценой бойни на бензоколонке. Поджарый военный лет сорока, похожий на американского спецназовца из кино, и высокая стройная блондинка буквально выскочили из языков пламени, охвативших станцию, и бежали прямо на камеру, которая выхватила крупным планом его мужественное загорелое лицо с голубыми глазами и шрамом на левой щеке. Алехин даже успел крикнуть прямо в камеру: «Иди на … !» Последнее слово, несмотря на спешку, выпускающие успели запикать. Но все было и так ясно.

У ошеломленного Книжника было ощущение, что Алехин обращался непосредственно к нему. Не в силах поверить в происходящее, он остановил автоматическую запись. Прокрутил эпизод два раза с начала до конца и выключил телевизор. У него не было слов.

– Ну, Алехин, у тебя совсем крыша съехала, – наконец пробормотал он и потянулся за телефоном. – Пора «скорую помощь» вызывать.

И набрал номер под шифром «Боксер».

Глава шестнадцатая 

ТАНЕЧКА

Курская область. Август

Подполковник проснулся один. Лида рано утром уехала на дежурство, не разбудив его. Оставила записку, чего поесть и как согреть. Легли спать поздно. Горовой, чтобы расслабиться, выпил на ночь стакан водки. Не пробрало, так и лег трезвый. Они долго не могли уснуть, лежали молча. Лида вытащила одеяло из пододеяльника. Жара даже ночью не отпускала. Горовой прислушивался к дыханию Лиды. Она лежала лицом к стене, к нему спиной. Погладил ее по спине. Не отозвалась. Хотя и не спала. Просто лежала тихо. Лида чувствовала, что происходит что-то нехорошее. Она никогда не видела Жору в таком состоянии. Приехал не на машине, без формы, черт знает в чем, небритый. И вообще какой-то не такой. Что стряслось, спросить постеснялась. Может, что в семье?

Она знала, что «дорогая» его в отъезде. В отпуске. Он обычно был улыбчивый, веселый и даже по-своему нежный. Порой брал ее на руки, относил в постель. Нарвал в прошлый раз полевых цветов – ромашек и колокольчиков розовых, меленьких. Где взял? Сушь же кругом… А тут ни слова. И глаза будто не его. Красные, воспаленные и… пустые. Словно смотрит и не видит. Вроде внутрь себя смотрит. И не поцеловал даже. Не то что в губы – вообще не поцеловал. И обычно если и пахнет от него чем, то одеколоном. Сильный такой запах. Словно им специальный военный одеколон выдают. А тут пахнет потом. И рубашка несвежая. Будто он и… не он. Или он, но лет на десять старше. Какой-то весь вдруг вылинявший стал, как соседский кот.

Спросила, как дела. А он промычи что-то в ответ – и за бутылку. Открыла ему огурцы мамины. Больше не спрашивала. Они никогда особенно много не говорили. Говорил обычно он, она слушала. Он любил всякие армейские прибаутки – голосом таким строевым говорил, как в мегафон: «Эй, вы трое! Ну-ка, оба ко мне! Что морды такие красные, как огурцы! Водку пьянствуете? Беспорядок нарушаете? Молчать, я вас спрашиваю! Я вам кто или нет!» Лида каждый раз умирала от смеха – «красные, как огурцы», «кто или нет».

Особенно ей нравилось его выражение «Проснемся – разберемся». Такое бодренькое, оптимистическое. Он часто так говорил. Уже другим, родным, теплым голосом. Проснемся, мол, разберемся. Обнимал ее, целовал в губы. Как ни брился до синевы, а все равно щетина колючая. Сначала щекотно было. Потом привыкла. А когда там, внизу ее целовал, то щетина – не щетина. Все внутри переворачивалось. Никто ее так не целовал. Никогда в жизни. Все какие-то дурные попадались. Ее и дурой называли, и даже истеричкой. Хотя какая она истеричка?.. А тут серьезный. Офицер. Любит. Подарки дарит. Ни разу слова обидного не сказал. Веселый. Один недостаток – семейный. Ну хоть такой. Таких сейчас днем с огнем не найти. Одни алкаши да наркоманы. И вдруг – как подменили. Ну совсем другой. Ну ладно. Проснемся – разберемся, решила она. И уснула.

Утром еще раз посмотрела на него внимательно. Рот открыт. Дышит прерывисто. С храпом. Провела рукой по волосам – а затылок весь мокрый. От жары, наверное. Сварила ему кашу овсяную, как он любит, на молоке. Оставила на плите. Сама дошла до остановки. Полчаса ждала автобуса. Приехал битком набитый. Мужики одни. На работу в город едут. Дышать нечем. Пот, похмелье, табак. Еле дотерпела до своей остановки. В больнице понюхала нашатыря. Перестало тошнить.

«С чего бы это? – подумала Лида. – Чегой-то меня тошнит? Укачало, поди, с козлами этими».

И пошла делать уколы и капельницы ставить.

Проснувшись, подполковник не стал разогревать остывшую кашу – одну ложку съел, вторая в рот не полезла. Запил холодным чаем. Натянул треники. Вышел в огород. Солнце чуть не в зените. Все какое-то вокруг не зеленое, а серое. Даже помидоры в парнике. Вернулся в дом. Открыл Лидин старенький ноутбук, его подарок, с треснутым углом. Вставил в него модем. Через минуту засветился сигнал. Не синий, а зеленый. Но и такой сгодится. В Яндексе набрал свое имя, фамилию и отчество. Миллион всяких незнакомых Горовых. О нем вроде ничего. Включил диспетчерскую программу по эшелонам и рейсам. Начштаба принес два дня назад. Говорит, посмотри, Михалыч. Руки не доходили. Вот теперь дошли.

Координаты стартовой позиции, эшелон и время до минуты Горовой помнил наизусть. Час листал номера рейсов с датами, часами и эшелонами. Наконец убрал пальцы с клавиатуры. Протер глаза, обхватил мокрыми от пота ладонями щеки и скулы. Не может быть… Этого не может быть! Ладно, что промахнулись и сбили другой борт, сомнений у него с самого начала не было. Но выходило еще хуже. По всему выходило, что сбить они должны были борт Москва – Ларнака. Пассажирский. Аэрофлотовский. Их подставили. Его подставили. С самого начала. Зачем врали про секретный рейс с оружием, если в это время пассажирский летел? Почему он, идиот, не посмотрел, не проверил? Почему на слово принял? А если бы не принял, что изменилось бы? Лежал бы сейчас в морге, как Виталик, и фонил бы, как Чернобыль. Так, по словам Лиды, сказал кому-то по секрету главврач. А она случайно подслушала. Кофе тому приносила.

Еще раз просчитал все – и снова сошлось, как ни крути. Да и ребята условный знак дали – пуск успешный, задание выполнено. Назад дороги нет. Куда бежать? Не просидит же он у Лиды на даче до конца жизни? К Тане в Литву? Литва – заграница. У него отродясь заграничного паспорта не было. Ищут его, поди. Найдут и придушат. Удавят, отравят, пристрелят, как собаку…

Горовой громко застонал, сжав кулаки. Зашел в дом. Нашел в куртке кошелек, стал пересчитывать деньги, выронил кошелек. Из него выпали разные дисконтные карточки. Прачечная какая-то, «Диана». «Ветерок». «Перекресток». Кому теперь все это нужно? А вот и визитка чья-то. Поднимая, машинально прочел: «Алла Островская, специальный корреспондент “Новой газеты” в Курске». Кто такая?.. Бросил визитку на стол. Вспомнил. На прошлой неделе приходила – насчет обрушения кровли в спортивном зале. Там троих из второго дивизиона поранило. Дальше КПП не пустили ее. Оставила ему карточку. Передали. Зачем-то в кошелек сунул. Фамилия ему знакомой показалась. Ну конечно, это ж она раскопала компромат на вице-губернатора – педофил, барыга и все такое. Получила трубой по голове. Вице арестовали. Следствие идет. Ее по второму каналу показывали – оклемалась. Героиня теперь...

Горовой постучал по карточке пальцами. Вновь поднес к глазам. Имейл. Два мобильных. Надел куртку и сунул ее в карман. Зубы не чистил, просто прополоскал рот вчерашним чаем. Зажевал позеленевшим куском лимона оттуда же. Открыл шкаф, пошуровал на верхней полке, нашел какую-то старую белую панаму, Лидиного папы еще. Она ее не выбрасывала, на огороде в ней на солнце трудилась. Еще нашел там зеленую жестяную коробку от виски. Он как-то сам ее приносил. Название замысловатое, хрен прочтешь. Сам и выпил. А коробку Лида приспособила. Открыл, а там – нитки разноцветные всякие в катушечках и мотках. Вытащил все. Достал из-под кровати пистолет с магазинами. Аккуратно уложил в коробку. Все влезло. Нашел на кухне изоленту, перемотал коробку, засунул в два пластиковых пакета, взял лопату и закопал в саду, все время оглядываясь, вдруг кто увидит. Никого вокруг не обнаружилось. Сверху куском дерна с травой и одуванчиками прикрыл. Рядом с забором, у компостной ямы вырезал. Ногой края разгладил. Вроде в глаза не бросается. Вернулся на кухню. В зеркале над умывальником увидел свое небритое, опухшее лицо с глазами в красных прожилках, натянул панаму и вышел, забыв запереть дом.

Час спустя, уже в Курске у вокзала Горовой, поторговавшись с цыганом с золотыми зубами, купил у того левую симку. Вытащил Лидину, вставил новую, достал визитку журналистки и набрал первый мобильный. Абонент недоступен. Набрал второй. Ответил приятный, грудной женский голос. Не раздумывая долго, Горовой представился. Островская резко прервала его на полуслове:

– Георгий Михайлович, где вы сейчас находитесь?

– У вокзала, – ответил еще больше озадаченный Горовой.

– Никуда не уходите! Ни с кем не разговаривайте! – голос у журналистки был тревожный. – Я сейчас подъеду. Оранжевая «Таврия». Через шесть минут буду. Ради бога, оставайтесь на месте!

Островская промотала назад видеозапись недавних новостей. Во весь экран портрет Горового и текст: «Сегодня рано утром возле своего дома неизвестными был предположительно похищен командир воинской части, подполковник Горовой Георгий Михайлович. Может быть одет в гражданскую одежду. Всем, имеющим какую-либо информацию о местонахождении подполковника Горового, просьба немедленно сообщить по телефонам Облотдела внутренних дел». Далее перечислялось три телефонных номера, два из которых были хорошо известны журналистке. Они принадлежали местному управлению ФСБ.

В сестринской, где на холодильнике стоял телевизор, на последних словах новостей у Лиды из рук выпал бутерброд с колбасой. Она даже не подняла его. Вышла из комнаты. Обеденный перерыв продолжался, медсестрички досматривали новости. Лида вышла на улицу. Набрала номер Жоры. Телефон отключен. Лида позвонила еще раз и еще, затем неуверенной походкой двинулась к шлагбауму у ворот. Выйдя за ворота, Лида перешла улицу, подошла к дверям районного отдела полиции, вновь набрала номер. Не дозвонившись, убрала телефон в карман халата, который забыла снять, выходя из больницы, пропустила двух напомаженных, в черных сетчатых колготках и коротких юбках блондинок, которые, заливаясь смехом, вылетели из дверей, и зашла внутрь.

Донецк. Август

Алехина на мгновение ослепила вспышка, отразившаяся в зеркале заднего вида. Взрывов было три. Третий самый мощный. Сначала на воздух взлетели колонки, затем бензохранилище. Взрывной волной машину дернуло, и руль у него в руках повело.

Липа наклонилась вперед, закрыла голову руками и заскулила в такт ухабам, на которых трясся и дергался «Патриот». Алехин не наращивал скорость, но и не тормозил, пока кровь из ранки над бровью, которая образовалась еще при взрыве гранаты, не залила ему глаза. Он понимал, что рана пустяковая. Боли не было. Но видеть он уже ничего не мог и остановил машину посреди дороги, включив аварийку. Липа подняла голову, увидела в водительском зеркале, что все лицо ее спасителя было в крови, и вновь заверещала.

Алехин вышел из машины. С полкилометра позади бензозаправка трещала огнем, как колонна физкультурников – знаменами на параде. Ветер с пожарища дул в их сторону, и небо над ними уже застилала пелена черного, свистящего дыма. Немногочисленные прохожие разбегались в разные стороны. Несколько военных, сопровождаемые горсткой мальчишек, бежали в сторону пожара. Навстречу им из-за поворота выскакивали удирающие от войны бродячие собаки и уличные кошки.

Алехин достал из заднего кармана брюк платок. Вытер лицо. Протер глаза. Кровь продолжала сочиться откуда-то со лба. Он ощупал лоб и обнаружил неглубокую, но длинную рану над правой бровью рядом с переносицей.

«Зацепило чем-то, – подумал он. – Хорошо, голову не оторвало».

Липа вышла из машины, подошла к Алехину, оглянувшись пару раз в сторону пожара. Коленки у нее были ободраны и кровоточили. Алехин открыл багажник, из своего рюкзака достал аптечку, быстро отыскал в ней рулон ваты, пузырек с перекисью и тюбик с бетадином. Отщипнул ваты, обмакнул ее в шипящую жидкость и протянул Липе:

– На, протри коленки. Потом бетадином помажем, чтобы болячки не загноились.

– Это что-то типа йода, – ответила она, приходя в себя. – Я знаю. Нет, йодом не надо. Он щиплет и некрасиво. И маникюр весь измалюю.

Липа покрутила руками у себя перед лицом. Ладони тоже были ободраны и саднили.

Алехин рассмеялся, глядя на ее длинные ногти с пурпурным маникюром. Липа взяла у него ватку, быстро протерла себе обе ладони, взвизгнув пару раз. Потом протерла коленки.

– Теперь болячки некрасивые останутся, – сказала она, порылась в аптечке и отыскала в ней упаковочку мозольного лейкопластыря. Другого не было.

Пока мимо них, на скорости объезжая «Патриот» прямо по тротуару, дребезжа железом, без сирены, громыхала пожарная машина, Липа отвела руку Алехина и осмотрела его лоб. Рана оказалась не глубокой. Она взяла еще кусочек ваты, осторожно кончиками пальцев, стараясь не повредить маникюр, обмакнула в перекись и аккуратно прижала к его ране. Подержала в таком положении некоторое время, другой рукой поправляя ему прическу. Отняла ватку, выпятила губы, подула на рану, приложила ватку вновь, крепко прижала, отняла и одним умелым движением заклеила рану пластырем.

– У вас телефон есть? – спросила она.

– Есть, – Алехин достал телефон, посмотрел на экран. – Сигнала, правда, нет. Симка ростовская.

– Странно, – Липа окончательно пришла в себя. – Должна ростовская здесь работать. Но тут, в Донецке, сейчас такая хренотень с сигналом…

Айфон Липы остался лежать на заправке. Возвращаться за ним не было смысла. Наверняка сгорел.

– Куда едем? – спросил Алехин. – Подвезу. Но я в Донецке впервые. Дороги не знаю.

– А куда вам надо? – Липа говорила на суржике, окая и гэкая.

– По-хорошему – в штаб к Белкину. Мы к нему ехали.

– К Белкину? – девушка первый раз улыбнулась, вновь взглянув на Алехина. – Тогда нам по пути. Только не в штаб поедем, а сразу домой. Он сейчас дома.

– Откуда вы знаете? – удивился Алехин. – Вы его знакомая?

– Это он мой знакомый, – рассмеялась Липа. – А я его девушка.

– Вы из Москвы?

– Нет, я местная, – вновь улыбнулась девушка. – ППЖ. Походно-полевая жена – так он меня зовет. Типа шутка. Не смешно, правда?

– Понятно, – с каждым ее словом Сергей все сильнее удивлялся тому, как ему неожиданно повезло. – А что это за уроды? Ну, которые на вас напали?

– Это зверьки из чеченского батальона, – улыбка слетела с лица девушки. – Они недавно в городе. Непонятно, чем занимаются. Вернее, понятно: грабят, насилуют, тащат все, что плохо лежит, отжимают машины, дома, и никто им не указ. Зато на фронт – ни ногой. Только с бабами герои. Рудик пытается всеми силами отправить их обратно в Россию. То есть домой, в Чечню. Но на них ни у кого управы нет. Звери и есть звери.

– Рудик?

– Рудольф Иванович Белкин. Министр обороны ДНР.

– Я понял. Вы думаете, удобно к нему домой?

– Конечно, – девушка протянула Сергею руку. – Вы же мой спаситель. Без вас я бы уже в шашлык превратилась. Меня Липа зовут. То есть Лиля.

– Серг… – спохватился Алехин, пожимая ей руку. – То есть Юрий. Юрий Жданов. Дорогу покажете?

– Поехали, Сергей, то есть Юрий, – Лилия засмеялась. Она подумала, что мужчина ее передразнивает.

Надо быть повнимательней, подумал Алехин. С Белкиным такие номера не пройдут. Он распахнул пассажирскую дверцу , быстро перекидал оружие, два броника и несколько цинков с патронами из проема переднего сиденья на заднее и оставил дверь открытой для блондинки.

Пока Липа, или Лилия, усаживалась, вновь осматривая и ощупывая пальчиками свои разбитые коленки, Сергей обошел машину и открыл заднюю дверь, чтобы убрать аптечку в рюкзак. Кроме оружия и боеприпасов, значительное место в багажнике занимали шесть или семь увесистых прямоугольных пачек в коричневой бумажной упаковке. Алехин разорвал бумагу на одной из них. Это были стопки книг. Новенькие копии романа писателя Захарова «Битва за Донбасс». Он достал одну из книг, машинально полистал. На задней обложке был портрет автора. Алехин бросил книгу на асфальт. Потянулся было за всей упаковкой, но передумал. Закрыл багажник и сел в машину.

«Патриот» тронулся, набирая скорость. «Соловей Генштаба», летописец русского мира, политрук Платон Захаров, в военной форме, черных очках и с биноклем на груди, неотрывно смотрел с обложки своего последнего романа в черное небо над Донецком. Битва за Донбасс продолжалась. Без него.

Липа указывала дорогу. Здесь налево, тут направо.

Проехали какую-то безлюдную промзону с длинными бетонными заборами, складскими помещениями и трубами. На обочинах им попались четыре танка и две установки «Град». Экипажей не было видно. Трое мальчишек раскачивались на пушке одного из танков. Маленькая пятнистая собачонка тявкала, подпрыгивала и пыталась ухватить их за ноги.

Как только начался жилой район, сразу появилось множество людей. В основном это были женщины с ведрами. Они стояли в очереди к желтому водовозу, заехавшему прямо на некошеный выгоревший газон.

– Воду отключили, – пояснила Липа. – В центре реже отключают. А в частном секторе обычное дело. Иногда целый день нет ни воды, ни света. Говорят, из-за обстрелов. Они вот нагнали сюда этих «Катюш». Стреляют прямо из-под домов по аэропорту. А те в ответку.

– По аэропорту? – не понял Алехин. – Почему?

– Да там бендеровцы засели. Рудик говорит, они полосу охраняют, чтобы транспортники садились, когда ихнее наступление начнется. Вся война сейчас в основном вокруг аэропорта и происходит. Отсюда недалеко. Слышите разрывы?

Алехин приглушил двигатель, остановился. Через открытое окно было отчетливо слышно, как вдалеке ухала канонада.

– Ночью все небо там светится, – продолжила Липа. – Там в окрестных селах, говорят, ни одного целого дома не осталось. А они все фигачат и фигачат. И те и другие.

На светофорах не останавливались. Пешеходов было мало. Машин еще меньше. Да и большинство светофоров все равно не горели. На Макеевском шоссе (Липа называла его «Макшоссе») нашли работающую заправку. Сторговались на ста долларах за бак. Алехин расплатился наличными. Поехали дальше.

На улице с названием «50 лет СССР» вновь пришлось остановиться. Неровная колонна из сотни человек, в основном женщин за пятьдесят, пересекала дорогу. Они держали в руках российские триколоры, флаги ДНР и транспаранты. На одном Алехин прочитал: «Степаненко, верни пенсии!»

– На Ленина идут митинговать, – объяснила Липа. – У нас митинги теперь каждый день. Телевидение, то, се. Жизнь бьет ключом.

– Степаненко ж вроде как президент Украины, – заметил Алехин. – А здесь у вас власть, типа, российская. Чего ж они хотят?

– Да просто пенсии уже три месяца не получали. Банки позакрывали все свои отделения. Почта не работает. Москва обещала российские пенсии платить. Они ж больше, чем наши. Все обрадовались. А деньги из-за войны никак не подвезут. Рудик уже и звонил и писал – все без толку. У него за все сердце болит. И голова.

– А чем Степаненко виноват?

– Он же президент Украины, или где? Война не война, а мы пока все украинские граждане. Мог бы как-то договориться деньги пересылать. Хоть пенсии… У меня мама в Торезе. Пенсионерка. Если бы не я, голодала бы уже. Все кругом переходят на подножный корм. Хорошо, лето – с огорода можно покормиться.

– Как вы ловко мне башку заклеили, – сменил тему Алехин. – Раз-два, и не кровоточит больше.

– Да я вообще в медицинский поступала, – ответила Липа. – Не поступила. И работать пошла в роддом в Макеевке. Думала, потом поступлю. Вы не смотрите, что я такая красивая. Мне уже тридцать два. Я пока блондинкой не заделалась, как на каторге, в этом роддоме пахала день и ночь. Все зря. Так и не поступила ни во второй, ни в третий раз. Работа в роддоме каторжная. А деньги – никакие.

Алехин посмотрел на Липу внимательно. Только что на их глазах погибла куча людей. Их самих чуть не убили, а она – про какой-то роддом.

– Вы, наверное, думаете, какая дура, да? – смутилась под его взглядом Липа. – Всех поубивали, мы чудом, типа, живы, а она какую-то фигню лепит, да?