Текст книги "Ефрейтор Икс"

Автор книги: Сергей Лексутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)

Глава 10

Охота на лис

Павел бежал по лесу между огромных деревьев. Почему-то он знал, что это дубы, хотя настоящих дубов ни разу в жизни не видел. Разве можно назвать дубами те чахлые деревца, что пытаются выращивать в городских скверах? Голову сдавливала гарнитура с большими наушниками, а в руках был какой-то прибор. Позади несся ужас, который мог вот-вот настичь Павла. Он знал, что ужас ориентируется по пеленгам прибора в его руке, но выбросить прибор и сорвать с головы гарнитуру почему-то не мог. Вдруг в уме всплыло понимание: – «Это же охота на лис! А я лиса». Но стало еще страшнее; почему-то пришла уверенность, что его убьют, когда догонят…

Он проснулся в холодном поту, сердце бешено колотилось, будто, и правда, только что изо всех сил бежал. Тоскливо подумал: – "Господи, второй сон подряд, и тот, поди, в руку… Во сне убиенные друзья, братцы-акробатцы, являлись, видать, предупредить, что еще один старый знакомец убить хочет. А этот бред к чему?.."

В окно тихонько сочился вовсе уж хилый рассвет, а потому Павел перевернулся на другой бок, и принялся думать о том, когда исчезла такая популярная, и так широко рекламируемая, спортивная игра его детства, под названием: – "Охота на лис"? Так и не вспомнив, незаметно уснул, и проснулся лишь утром. Основательно наевшись, вскинул рюкзак на плечи и отправился в аэропорт.

…Самолет летел низко, и Павел любовался проплывающей внизу тайгой. В салоне только половина кресел были заняты. Видно у сельских жителей давно не было денег на воздушные путешествия в областной центр. Достав карту, Павел проследил взглядом ту речку, на берегу которой повстречал четырех беглых зэков, потом прикинул маршрут самолета. Нет, пройдет в стороне. А жаль, можно было бы уточнить маршрут и кое-где срезать речные петли.

Фотоаппарат в кармане врезался в бок, но Павел все равно не отрываясь, смотрел в иллюминатор. Честно говоря, фотоаппарат он прихватил с единственной целью – сфотографировать распятье и проконсультироваться со знакомым художником о его возможной ценности. И тогда, во время первого посещения заброшенного лагеря, у Павла мелькнула шальная мысль, прихватить с собой распятье. Но одному, пожалуй, не унести. Вдвоем надо… Чертов фотоаппарат! Надо было в рюкзак засунуть. Но до рюкзака не добраться. Пилот, как только узнал, что у Павла карабин в плащ-палатку завернут, без разговоров сунул и рюкзак, и тюк в багажное отделение.

Из кабины вышел второй пилот, проговорил:

– Пристегните ремни, идем на посадку… – и скрылся в кабине.

Павел подумал, положены ли на таких самолетиках стюардессы, или летуны экономят? Но тут самолет ухнул вниз, и Павлу стало не до таких пустяков. Его никогда не мучила морская болезнь, но тут вдруг все внутренности подкатились к горлу, и стало так плохо, что ему показалось – легче умереть, чем терпеть подобное. Однако самолет запрыгал по не очень ровному травяному полю, и тошнота отпустила.

Повесив рюкзак на спину, а тюк, взяв в руку, Павел зашагал к довольно обширному селу, вольно раскинувшемуся на пологом берегу реки. Войдя в улицу, он тут же обнаружил и колеса; у высоченного забора стоял побитый "Газ 66" и возле него задумчиво курил мужик в джинсах, кирзачах и когда-то черной майке. Подойдя, Павел спросил:

– Подвезешь до леспромхоза?

Мужик оглядел его с ног до головы, сказал лениво:

– А чего ж не подвезти? Коли заплатишь…

– Полсотни хватит?..

– Ты что, мужик, опупел?! – взвился провинциальный автомобилист. – Сто километров только в один конец…

Павел медленно вытащил из кармана бумажник, не показывая мужику содержимого, осторожно вытянул две двадцатки и десятку, помахал ими в воздухе. Мужик заворожено следил за ними глазами.

– Вижу, полсотни достаточно… – проговорил Павел.

По лицу мужика было видно, что внутри его организма идет нешуточное борение с желанием загнуть и вовсе несусветную цену. Однако здравый смысл победил, он махнул рукой, отбрасывая недокуренную сигарету на заросшую колею, тянущуюся посреди улицы:

– Поехали.

Мужик оказался молчаливым и не любопытным, так в полном молчании и доехали до леспромхоза. С первого взгляда было ясно, что село умирает; многие дома стояли заколоченные, от других остались одни фундаменты. Видимо жители уехали вместе с домами. Павел узрел у одного из жилых домов огромный, побитый и ободранный "Краз". Сказал:

– Останови-ка…

Выпрыгнув из кабины, выволок рюкзак, тюк, кивнул шоферу и зашагал к "Кразу". На обширном дворе, обнесенном низенькой штакетниковой оградой, видимо хозяин колол дрова. Он, не спеша и методично, перегонял через себя огромную кучу чурбаков в весело сияющие на полуденном солнце полешки, которых тоже накопилась уже изрядная куча.

Войдя в калитку, Павел вежливо поздоровался:

– Здравствуйте, хозяин…

– Здорово… – медленно проговорил человек.

Он был худ, будто только что из лагеря смерти, лицо изрезано крупными морщинами, а губы проваливались, видимо из-за отсутствия большинства зубов. Ему с одинаковым успехом могло быть и пятьдесят лет, и восемьдесят.

– Это ваш "Краз"? – спросил Павел.

– Да нет, леспромхозовский… – усмехнулся человек, с интересом разглядывая Павла.

– Я имею в виду, вы на нем ездите?

– Езжу иногда, когда есть куда…

– Мне как раз прокатиться надо…

– Далеко?

– А на полсотню…

– Чего, километров?

– Да нет, баксов…

– Ну-у… Ежели баксов, то можно и до Северного полюса… Слышь, ученый, ты меня не узнаешь?..

– Не-ет… А мы что, встречались? – Павел вгляделся в абсолютно незнакомое лицо.

Человек улыбнулся, и тут обнаружилось, что у него, и правда, лишь половина зубов, и те латунные.

– А ты совсем не изменился. Только поседел, как лунь… Надо же… А у нас говорили, будто умер ты в больнице…

И тут Павел понял, кто это. Изумленно оглядев форменного старика, проговорил потрясенно:

– Надо же… А ведь ты тогда младше меня был…

– Это по вашим лабораториям если сидеть, то и не старишься вовсе. А у нас пахота, да водка, быстро старят…

– Да я уже давно не ученый… – вздохнул Павел.

– А чего ж тебя принесло в нашу глушь?

– Да вот, понимаешь, писателем стал. Хочу криминальный роман написать на реальных событиях. Надо бы мне прежним маршрутом пройти, да хочу и то место найти, где меня чуть не прикончили… Ностальгия замучила, понимаешь… Звать-то тебя как? А то и тогда не спросил, и сейчас как-то неудобно… Ты меня хоть ученым зовешь…

– Теперь писателем буду звать, – ухмыльнулся шофер. – А ты зови меня Федором. Завтра, что ли, поедем?

– А чего тянуть? Поехали сейчас. Там хоть колея еще не заросла?

– Прое-едем… Щас, только бабе скажу, что уезжаю… – и он зашагал к дому.

Павел смотрел ему вслед. Надо же, совсем старик… А ведь до пятидесяти еще далеко…

"Краз" с ревом протискивался между осинками-подростками. Да, это уже не осиновое мелколесье, а нормальный осинник. Наверное, теперь тут и грибов навалом бывает. И зверь, и птица селиться начали.

– Слышь, писатель, – прервал молчание шофер, – ты вот в городе живешь, шибко умный человек, к тому же писатель. Ты скажи мне, для чего все это? Какой во всем этом смысл?

– В чем именно? – рассеянно переспросил Павел.

– Ну, перестройка эта… Весь этот бардак… Мы тут вкалывали, тайгу изводили, а теперь и не нужны больше никому… Начальство говорило, акционерное общество организовать… Так продавать нечего! Тайги больше нет. Картошку, что ли, сажать? Так под нее еще поля корчевать надо…

– Есть во всем этом смысл, – медленно выговорил Павел. – Мы восемьдесят лет блуждали, теперь, вроде, выруливаем на прямую дорожку. Только, пережить бы это выруливание. Опять же, бывшие коммунисты нас в капитализм ведут. А коммунисты бывшими не бывают. Не жалеют они ни крови человеческой, ни жизней…

– Вона что… Тебе хорошо говорить – баксами рассчитываешься… А я, значит, отработанный материал, остаток коммунистического ударного труда, случайно задавленный при повороте к капитализму…

– А чего ты цепляешься за свой мертвый поселок? Снимайся, и дуй в город. Шофера везде нужны…

– Эх, хе-хе… Где ты раньше был… Кто вовремя сообразил – те уехали вместе с домами. А нынче дом в город везти – никаких денег не хватит. Тот дом в городе золотым станет. На старости лет по чужим углам мотаться?.. Моя баба раньше в рот не брала, теперь вместе со мной квасит…

Он задумчиво уставился на заросшую колею, ползущую под машину. Павлу было тягостно. Действительно, еще год назад готов был выть от безысходности, и клял на все корки глупость и подлость правителей. А теперь, надо же – "Пережить, перетерпеть надобно…" Уже и жизнью рисковать готов за баксы. Впрочем, если бы не Валерия, черта с два бы он пошел в тайгу! С него хватит баксов и собственным горбом заработанных. Да и те, которые в заначке лежат, лучше бы выбросить, или там же и забыть. Не хватало еще, чтобы чечены взялись его гонять, как "валка позорного".

"Краз" качало, будто крейсер на средней волне. Говорить Павлу не хотелось. Было ощущение бесконечно повторяющегося сна. Ему часто снилось, особенно когда недомогалось, будто из бассейна вытекла вся вода, в борту ванны зияет огромная дыра, а сама ванна захламлена всяким мусором, ошметьями грязи, каким-то размокшим барахлом. Вот и теперь, все, как тогда, в молодости, только шофер замызган жизнью до немыслимого предела, и "Краз" такой же добитый жизнью и дорогами до состояния хлама со свалки…

– Кажись, здесь… – пробормотал Федор, и остановил машину.

Павел огляделся, место казалось абсолютно незнакомым.

Федор заглушил мотор, показал вперед:

– Вишь, во-он над вершинами виднеется кедр? Я его тогда запомнил, он один на полсотню километров…

Павел вытащил из кармана рюкзака флягу. Спирт он развел до семидесяти градусов, в аптеке перед уходом накупил кореньев, ягод лимонника, даже корешок женьшеня удалось раздобыть. В одну флягу он засыпал на треть измельченных кореньев, а во вторую – чуть-чуть, для вкуса и аромата. Еще одна фляжка, маленькая, была чистого спирта, для растираний, если придется вплавь форсировать реки.

– Давай, что ли, за встречу… – сказал он.

Федор машинально обронил:

– Я за рулем…

Павел рассмеялся:

– Я чего-то тут не заметил ни одного поста ГАИ…

– Точно… Во – привычка…

Федор пошарил в бардачке, достал два стакана. Павел налил по полстакана, усмехнулся:

– Сейчас не будешь говорить, что мало?

– Да ладно… Тебе спирт нужнее. Никогда не знаешь, когда он в тайге понадобится… – он понюхал содержимое стакана, сказал: – Эх, ученый, все мудришь… Нет бы чистый продукт пить…

– Чистый продукт пить не интересно… Ну, будем… – Павел звякнул своим стаканом о стакан Федора.

Спирт прокатился огненной лавиной по пищеводу и обрушился в желудок. Федор покрутил головой, сказал придушенно:

– Градусов семьдесят… А чего не девяносто шести?

– Лучше всего экстрагирует биологически активные вещества из кореньев именно семидесяти градусный спирт…

– Мудрено выражаешься, ученый… Ну, счастливо тебе найти твою молодость… – он протянул Павлу руку.

Тот пожал жесткую ладонь, выпрыгнул из кабины, выволок рюкзак, взвалил на плечи, но прежде чем шагнуть за деревья, оглянулся. Федор сидел на сиденье, распахнув дверцу, спустив ноги на подножку, и смотрел Павлу вслед. Павел помахал рукой, он вяло ответил, и Павел шагнул в чащобу.

Идти было легче, чем в прошлый раз. Выжившие осинки заматерели, отмершие еще стояли, скорчившись, жутко застывшими детскими скелетиками. Они с жалобным и не особенно слышным треском падали от малейшего толчка. Как и прежде, паутина липла к глазам, пот заливал глаза, и туда же напористо лезли мухи, будто от этого зависела их жизнь.

Павел не стал загонять себя в первый же день. Как только ему попался ручеек, он остановился и скинул рюкзак с плеч. Первым делом он срубил четыре осины, росшие на слегка возвышенном берегу ручья, сразу стало посветлее, и даже легкий ветерок разогнал густую, душную жару. Из тонких веточек выложил пружинистую постель, а стволы осин, не утруждая себя разделкой на дрова, сложил вершинами крест на крест и запалил на них костер из сухого валежника. Через несколько минут сырые осины займутся, и не надо никаких дров подкидывать, знай только подвигай стволики в зону горения. Установив рогульки, Павел повесил котелок с водой над костром и небольшой алюминиевый чайник. Пока вода закипала, он расстелил на постели плащевку, надул матрас, развернул спальный мешок. Тем временем закипела вода. Он всыпал в воду полстакана гречки, кинул из пакета китайскую лапшу, искрошил помельче пару ломтей ветчины из вакуумной упаковки, туда же спровадил одну мелко нарезанную картошину. Подождал минут десять и снял с огня. В закипевший чайник всыпал ложку какао и тоже снял с огня. После этого разделся и влез в ручей. Кое-как помылся, вылез и тут почувствовал себя так, будто из сауны вышел. Но, не расслабляясь, достал из рюкзака флягу со слабой настойкой, плеснул немного в кружку и осторожно растер ступни ног. Надо же, что значит импортные ботинки; ступни лишь слегка побаливали, но нигде не было ни малейшей потертости, а после растирания и боль прошла.

Павел с наслаждение вытянул ноги на мягкой ткани спального мешка. Помня, что в первую ночь похода ему никогда не удавалось заснуть, он решил попробовать народное средство; налил в кружку грамм сто пятьдесят настойки, отхлебнул добрый глоток, и принялся за ужин. Варево оказалось необычайно вкусным. Схлебав весь котелок, Павел пробормотал:

– К чему изощренные рецепты; главное, чтобы исходные продукты были качественные и духовитые…

Хватив еще одну порцию адской настойки, прикончил вакуумную упаковку ветчины, и какао уже пил в блаженной зыбкости полусна. Сил только хватило на то, чтобы над изголовьем натянуть полог из сетки, чтобы комары не выли в уши, и Павел вытянулся во весь рост, не успев застегнуть мешок. Но его и застегивать не требовалось, тут же Павла обволокло уютное тепло, и он отплыл в глубокий, спокойный сон.

На другой день он проснулся на рассвете, свежий и полный сил. Наскоро позавтракав како с сухарями и ветчиной, взвалил рюкзак на плечи, на правое плечо повесил карабин, и перешагнув ручей, зашагал вперед, изредка сверяясь по компасу. Он решил в этот же день выйти к лагерю, а потому шагал и шагал, даже не остановившись на обед, только посидел минут пятнадцать, пожевал ветчины с сухарем.

К лагерю он вышел, как и в прошлый раз, неожиданно. Вечерело, все стало зыбким и нереальным, когда он уткнулся в столб. Листвяжный столб стоял прямо, как памятник эпохи лагерей, и проволока на нем все так же висела. Хоть лагерь и зарос осинником, но срубы бараков еще стояли, только вросли в землю. И колодец Павел нашел. Статую он решил пойти искать утром, потому как она на него навевала какую-то сюрреалистичную жуть, и перед сном не хотелось смотреть на нее. Удивительно, но вода из колодца не пахла тухлятиной, однако Павел поостерегся пить ее не кипяченой. Пока готовил лагерь, вода и вскипела. Вылив ее в опустевшую флягу для воды, Павел зачерпнул еще котелок из колодца и принялся варить похлебку. Пока варилась похлебка – стемнело. Сняв котелок с похлебкой и чайник с какао с огня, Павел подвинул в зону горения осиновые стволики, оглянулся по сторонам. Из-за яркого огня звезд видно не было, лишь высвечивался краешек сруба ближайшего барака, и тут, как и тогда, Павла окатила непреодолимая жуть. Захотелось поскорее убежать отсюда. Кое-как справившись с собой, он налил в кружку настойки, побрызгал на костер, на все четыре стороны, бормоча при этом:

– Пусть земля будет вам пухом, мужики… – махом осушив половину кружки, вздохнул поспокойнее, и принялся за еду.

Благодаря настойке, он и эту ночь проспал спокойно. Наутро, не спеша, позавтракав, он собрал рюкзак, и только после этого пошел искать распятье. Как и прежде, распятый смотрел жутким взглядом треснутого глаза прямо в душу Павла. А Павел все смотрел и смотрел, и не мог оторвать взгляда. Наконец с усилием передернул плечами и отвел взгляд от лица распятого. Вытащил из объемистого кармана своей пятнистой куртки фотоаппарат, несколько раз сфотографировал распятье с разных ракурсов. После чего взялся за более прозаичное дело. Попробовал пошатать гвозди. Но кованные видимо в лагерной кузне костыли с квадратными головками сидели намертво. Павел попробовал подцепить лезвием топорика, нажал… Нет уж, за сотню километров от жилья остаться без топора – благодарю покорно… Прижимаясь щекой к шершавым бревнам сруба, попытался осмотреть заднюю сторону распятья – но там не было никаких знаков. Дойдя до основания, он отгреб ножом и нынешнюю траву, и прошлогоднюю, не успевшую перейти в гумус. Вот оно! Ясно видна щель и клинышек. Осторожно выковырив кончиком ножа клинышек, Павел вытащил скол. На гладкой, но посеревшей от времени древесине ясно видны два числа и буквы – "с. ш." и "в. д." Испустив могучий вздох облегчения, Павел лег ничком, и, рискуя вывихнуть шею, заглянул туда, где этот скол столько лет покоился. Пришлось подсветить фонариком, потому как в тени было ничего не разобрать. Ага! Вот и надпись: – "Сижу ни за что, видно и умру просто так". Жуть взяла от такой лаконичной простоты.

Встав на ноги, Павел задумчиво взвесил скол на руке. Крутой профессионал, запомнив координаты, тут же спровадил бы деревяшку в костер, но Павел и думать об этом не мог. Вся скульптура, и даже скол, внушали ему мистический ужас. Он положил скол на землю, установил на объективе самое маленькое расстояние, и два раза щелкнул с разной экспозицией. Впрочем, скол не так уж и много весит, и места занимает немного. Сунув его в карман рюкзака, Павел, не оглядываясь, зашагал прочь. Столбы ворот, тоже листвяжные, все еще стояли, и могучие воротные навесы все так же угрожающе целились в сторону болота.

Остановившись на краю болота, Павел проговорил:

– Господи, как же я его пройду без Вагая?

Он порылся в памяти. Кроме всего прочего, была еще интересная книжка – "Болотоведение" – которую ему когда-то довелось проштудировать, ибо болото – тоже ведь экосистема… Какие же болота бывают топкими? Молодые, или старые? Кажется молодые, которые возникли на месте озер… А это, вроде бы, возникло на месте низины, когда-то заросшей лесом, который вырубили…

– Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест… – проговорил Павел, и пошел по краю болота, отыскивая подходящую осинку.

На сколько он помнил, и в первый раз ему не попалось ни единого топкого места, так, неглубокие лужицы между кочек…

Болото он прошел без приключений, разве что ноги промочил основательно, а вскоре вышел и к ручейку, который должен впадать в речку, на берегу которой и произошел "скоротечный огневой контакт с немедленным переходом в рукопашную".

Он сразу узнал место, хотя в тайге все неузнаваемо меняется за три-пять лет. Сердце тревожно толкнулось в груди, и холодок распространился по шее и затылку. Ага, вот и спасшая его березка! Да уже и не березка, а стройная береза, приветливо лепечущая листиками. Прогалина явно уменьшилась. Из-под той пихты, под которой лежал бандит с автоматом, выбежала на прогалину гурьба маленьких, пушистых пихточек. Павел сел под березу, прислонился к стволу, как когда-то, прижался затылком к гладкой, белой коре. Господи! Сколько же раз в жизни сталкивался он со смертью, и удавалось уворачиваться! Может, потому, что смерть его за своего принимает? Не зря ведь он носит фамилию – Лоскутов… Если дословно перевести со старорусского, то получается – "сын палача". Действительно, мистика какая-то…

Он сидел под березой, невидяще глядя в темную стену пихтарника на противоположном краю прогалины, а мысли блуждали в прожитом им отрезке жизни. Да можно сказать, там уже осталась вся его жизнь. Впереди – только жизнь иллюзорная, та, которую он будет теперь сочинять на компьютере. Благо, денег хватит на него… И вдруг, впервые в жизни, из глубин сознания всплыла и оформилась мысль: – "А, может, ну ее к черту, эту Богом проклятую страну?.." На Западе все честно – ты продаешь свой труд или свой интеллект, и тебе платят вполне достойно, столько, сколько твой труд и интеллект стоят. Но в этой стране, с того самого момента, как Бог отвернулся от нее, мошенничество ухарски разгуливает вдоль и поперек. Сначала коммунисты, сами жировали на своих дачках, а народ кормили байками о светлом будущем. Слишком уж хорошо помнил Павел свою убогую жизнь по сибирским деревням. Потерянные в Сыпчугуре на весь остаток жизни зубы из-за отсутствия овощей, стояние в очереди за хлебом в старинном сибирском селе, окруженном бескрайними полями… Потом пришли "демократы", перекрасившиеся из коммунистов, понявших, наконец, что загнали страну в тупик. Еще большее мошенничество началось; как наперсточники, десять лет реформы, будто шарик между стаканов катали. А тем временем баксы за границу вагонами перли. И по явному их попустительству, всякие мавроди нагло залезали людям в карманы своими загребущими лапами, и выгребали остатки денег… Тех, которые внучек сибирского карателя не успел выгрести. В Курае старики прекрасно помнили, делишки его прославленного дедушки…

И тут же Павел понял, что не прожить ему остаток жизни без этих просторов; без тайги и бешеных рек. Ну не все же окозлились в этой Богом проклятой стране! Волок же его шестьдесят километров прожженный бандюга, когда-то пощаженный Павлом вот на этой таежной прогалине! Да и Батышев еще живет на свете. Есть же люди, которые устояли на оползне…

Окончательно справившись со слабостью, Павел упруго вскочил, и зашагал прочь. Вскоре он наткнулся на глубокий лог. Он бы мог без труда его перейти, но нечто болезненное, сидевшее у него внутри, погнало его вдоль лога. Ага, вот и злополучный кедр… Только трудно узнать кедр, в этом трухлявом бревне, переломившемся пополам, и лишившемся всех сучьев. Он долго стоял и смотрел на бревно. Собственно говоря, отсюда и пошла в другую сторону его жизнь. Если бы он тогда не грохнулся с дерева, возможно, пристроился бы куда-нибудь научным сотрудником, с опозданием лет на десять, защитил бы диссертацию… Проговорил медленно вслух:

– А не назвать ли роман – "Перелом"?..

Но тут же вспомнил, что есть уже несколько "Переломов" у соцреалистических писателей. Перейдя через лог, он уже целеустремленно зашагал прочь, повторяя в уме, как заведенный: – "Пусть будет прошедшее прошлым…"

К селу он вышел неожиданно. На сколько он помнил, это был районный центр, и отсюда наверняка должны были летать самолеты или в Новосибирск, или в Томск. Как водится вечерами во всех деревнях, на лавочках сидели кроме стариков и старух и довольно молодые хозяева. Павел подошел к мужику, густо дымившему "Беломором", умильно подумав при этом: – "Надо же… Сорок лет назад по деревням дымили Беломором, и до сих пор традиция осталась, хоть магазины и завалены импортными сигаретами…"

Присев на лавочку рядом с мужиком, Павел пристроил карабин между ног, окинул взглядом улицу. Получилось то, чего он и добивался; мужик заговорил первым:

– Че, новый егерь, че ли?..

Помолчав, Павел лениво протянул:

– Да нет… Турист… Слыхал про такое? Экстремальный туризм?..

Мужик пожал плечами:

– Да чего у нас тут эсремального? Болота – и те не топкие…

– Звать-то тебя как? – спросил Павел.

Мужик настороженно зыркнул на него, спросил:

– А тебе зачем?..

– Ну-у… Вообще-то незачем… – протянул Павел. – Спросить только хотел, самолеты летают?

– Летают иногда… Чего им сделается? Один уже дней пять сидит, а летуны самогон квасят…

– А чего это они?!

– А горючка кончилась, а в долг никто не дает…

Павел поднялся, спросил:

– В какой стороне аэродром?

Мужик махнул куда-то поперек улицы, по которой шел Павел:

– Тама… За околицу выйдешь – увидишь…

Добравшись до ближайшего переулка, Павел пошел в указанном направлении. Было еще светло, когда он вышел на летное поле. На краю его, поближе к селу, стоял "кукурузник", то бишь – Ан-2, а под его крылом расположилась живописная компания: двое летчиков, двое каких-то типов, в замасленных спецовках и женщина не первой молодости. На газете, разосланной на земле, была разложена нехитрая закуска, и стояло несколько бутылок, по деревенской традиции заткнутых свернутыми газетами. Бутылки были заполнены мутноватой жидкостью.

Павел удивленно подумал: – "Ба, и где они газеты берут?.." Сам он, было дело, года три вообще не читал газет в связи с отсутствием денег на их покупку. Подойдя к компании, весело спросил:

– А самогоночка что, натуральный продукт, прямо из зерна? В городе нынче самогонкой на всех углах торгуют, и прозрачная она – как слеза невинного молоденца…

Летчик проворчал хмуро:

– Если выпить хочешь, так и скажи, нечего издалека подъезжать…

– Да нет, ребята, выпить я не хочу – лететь хочу, сил нет! Ваш рейс докуда?

– А до Томска. Только у тебя денег не хватит, чтобы все места оплатить.

– Как – все?!

– А так, мы тут потому задержались, что пассажиров нет. Уже который раз такое случается. А отменить этот рейс почему-то не хотят. Да садись ты, чего маячишь?..

Павел сел на траву, положил рядом с собой карабин. Ему тут же налили пол стакана. Летчик поднял стакан, сказал с пафосом:

– За нашу удачу…

Павел решил схохмить. Подняв стакан, он с нажимом на слово "нашу", произнес многозначительно:

– За нашу удачу… – и выпил самогонку.

Жидкость была жутко вонючей, и тянула градусов на шестьдесят. Он сжевал целый пучок лука, прежде чем удалось перебить вонь и горечь во рту.

– Вот ты и проявил себя, – сказал летчик, как ни в чем не бывало, ахнув пол стакана отравы, и даже не задохнувшись. – Сразу видать – террорист. Что, в Штаты собрался? Так ведь не долетим мы до Штатов. Разве что с дозаправкой в воздухе…

– Да нет, в Томск мне надо… – протянул Павел искательно.

– Так тебе же сказали – горючки задаром не дают!

– А где горючка? – спросил Павел.

Тип в замасленной спецовке махнул рукой:

– А вона стоит…

В той стороне, приткнувшись к низенькому домику "аэропорта", стоял бензовоз.

– За наличные дадут?

Тип в спецовке протянул:

– Разве что за пять сотен баксов…

Павел полез в карман, отсчитал наощупь пять бумажек, вытащил, помахал в воздухе.

– Вот это дело! – тип тут же вскочил и помчался к бензовозу.

Летчик с минуту оторопело смотрел на Павла, наконец, выговорил безапелляционно:

– Нам столько же!

– Да это же воздушное пиратство! – взвыл Павел. – Наоборот, это вы должны мне заплатить, за то, что я вас отсюда вытаскиваю!

Летчик веско выговорил:

– Это тебе нужно в Томск, а нам и тут хорошо. Самогонки – залейся, закуски – тоже…

– Ладно, заправляйте свой гроб. Только, учтите, если захотите меня грабануть, чтобы за так забрать доллары – не советую, положу всех! А то по вашей повадке сразу видно; разбойнички с большой дороги, а я как раз законопослушный гражданин.

– Видно, какой ты законопослушный… – протянул летчик. – И карабинчик-то самозарядный, и ножичек серьезный. А там, карманчик-то, чем оттянут? Макарка или тэтэшка?..

Павел вытащил из нагрудного кармана разрешение на оружие, протянул летчику, сказал:

– Гляди, все честь по чести…

Летчик вгляделся, пробормотал, поднимаясь:

– Ладно, летим… – он отсчитал ровно половину бутылок, кивнул на них второму пилоту, проговорил: – Выпивка пополам… Забери пузыри, Костик. А то мы, может, сюда больше не прилетим…

Павел поначалу слегка мандражировал, потому как летчики были основательно нагружены самогоном, но стоило им занять свои кресла, как движения стали уверенными, точными, исчезла пьяная размашистость. Так что, глубокой ночью Павел уже был в Томске, где неоднократно бывал, еще в бытность свою научным сотрудником. Деревня Богашево, по имени которой был назван аэропорт, отстояла довольно далеко от города, а Павел основательно устал, и ему страсть как не хотелось искать среди ночи гостиницу.

Павел помнил свои мытарства во времена Совдепии, а потому с некоторым трепетом подходил к билетным кассам. Билетов было навалом, в любые концы, был даже рейс до Мирного, но только раз в неделю, и самолет улетел позавчера. А потому Павел взял билет на ближайший рейс до Иркутска. Он уже определил приблизительно местонахождение трубки; она была как раз на территории Иркутской области. Вернее, почти на стыке Иркутской области, Красноярского края и Якутии. "Действительно, Панамский канал…" – подумал Павел, хотя и не понял, в чем суть той хохмы, описанной Джэком Лондоном в повести "Смок Беллю". Задача состояла в том, чтобы как можно ближе подобраться к трубке по воздуху, чтобы, соответственно, меньше было топать пешком.

При оформлении багажа никаких проблем не возникло, да и не шибко проверяют багаж на внутренних линиях. Вот ручную кладь могут и потрясти. Так что, Павел без приключений добрался до Иркутска, и на рассвете спускался по трапу, слегка пошатываясь от усталости, хоть и удалось поспать пару часов.

Вскоре выяснилось, что ему предстоит идти по тайге каких-то две-три сотни километров. Но была и плохая новость: самолет летал раз в неделю, и то не каждую неделю, а тогда, когда объявлялись пассажиры. Кассирша заверила его, что ровно через двое суток самолет вылетит, даже если будет не полная загрузка салона. Выйдя на крыльцо аэропортовского здания, Павел в раздумье поглядел на здание гостиницы, на окнах которой приветливо играли блики восходящего солнца. В общем, это был чистейший покер; Комаревский профессионал, он терпеливо дождется, пока Павел повесит над трубкой на сучок маяк, а вот от бандитов всего можно ожидать. Они могут и подумать, что он не запомнил координаты, а тащит их в мешке, что в действительности и имеет место быть. Но с другой стороны, на бандита такого полета, как невысокий, невзрачный мужичок, посетивший Павла в слесарке, тоже могут работать не хилые профессионалы. Павел решительно зашагал к гостинице, потому как перед марш броском следовало отоспаться и отъесться.

Когда-то давно он летел из Кяхты. В Улан-Удэ была пересадка, он там, в аэропорту протолкался часов шестнадцать, в Иркутске надо было пересесть на транзитный рейс, да к тому же самолет неизвестно, сколько надо было ждать, а он уже вымотался до предела, и он пошел в гостиницу. На его вопрос по поводу места, администраторша поглядела на него таким изумленным взглядом, что Павел почувствовал себя законченным идиотом. Он двое суток кантовался на двух реечках в тамбуре вокзального здания, которые были прикреплены над могучей отопительной батареей, потому как в самом здании даже встать было негде, а на улице сыпала с неба снежная крупа, и дул пронзительный, резкий ветер, то ли хиус, то ли баргузин. С тех пор ему даже в голову не приходило, обращаться в аэропортовские гостиницы насчет постоя.

На сей раз и места были, и приветливые взгляды администраторши, к тому же места на выбор, вплоть до "президентского" номера. Павел, было, подумал: что делать Президенту в такой дыре, но тут же вспомнил, что Борис Николаевич уже пару раз прилетал на Байкал, подышать воздухом и порыбачить. Только вряд ли он останавливался в этой гостинице, но лет через двадцать наверняка портье будут под большим секретом сообщать постояльцам, что именно в этом номере Б.Н. и жил…