Текст книги "Внук Бояна"

Автор книги: Сергей Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Асап усмехнулся: еще не пришел черед, хан еще силен! Пристально посмотрел на купца и сказал:

– Султаны за морем любят потешников. Там ты променяешь гусляра на золото?

– Я подарю его самому императору.

– И тот осыплет тебя милостями? Будешь придворным купцом? А что я получу от тебя?

– Достойное князя! Ты – батур из батуров, получишь желтый оксамит – рытый бархат. Он светится, как солнце, из него шьют себе платье и наши цесари. Это будет достойно князя Асапа Непобедимого.

– А мне? – вмешался Турог. – Человек не ходит на одной ноге.

– Пусть будет так! – решил Асап. – У головы два глаза – куда смотрит один, туда и другой.

– Русич должен быть невредим, – предупредил Галай.

– Будет так! Но пусть сегодня светящийся бархат принесут нам. А певца, клянусь мечом, ты получишь в любое утро, как только соберется в путь твой первый караван. И да покарает меня земля и небо, если слова мои уйдут на ветер!..

Купец не скупился. Турог хотел было выгодно запродать ему своих рабов, но тут у кибитки послышался шорох. Вошел ханский лекарь, подозрительно оглядел всех.

– Я пришел сделать перевязку, – сказал Сатлар.

Асап облегченно вздохнул. Но в глазах его не потухла настороженность. Он давно приглядывался к ханскому знахарю, втайне страшась его черных суровых глаз...

Кибитка Юрко – на горе, почти над самым обрывом. Не со скрытой ли целью: ночью толкнут в пропасть, и все кончится... А надо жить, сделать задуманное...

Решетчатые стены кибитки обтянуты пестрой тканью, снаружи белая кошма. Земляной гладко прибитый пол чисто выметен и посыпан желтым речным песком, у стен устлан кошмой. Там, на мягких овечьих шкурах, лежал Юрко. У изголовья стояло блюдо с кусками баранины и кувшин кислого молока.

Раны Юрко заживали. Сатлар приходил к нему каждое утро. Он приносил целебный напиток настой ковыля, прикладывал к ранам сухие змеиные кожицы, смазывал сурчиным жиром или медом.

Однажды Сатлар, меняя повязку на груди Юрко, сказал:

– Когда вернется к тебе прежняя сила, прославь звезды. Они, как дети бога Кама, оберегают нас. Тебя защищает утренняя звезда – любимая дочь великого бога. Ты рожден под ее светом. Я узнал это в гаданиях. Но между тобой и ханом стоит солнце, и оно не всегда будет благосклонно к тебе. Ты перед ним как искра.

– Искра сильнее солнца, когда попадает в глаз.

– Может, ты и прав, – подумав, согласился Сатлар, – но береги эту мысль, не высказывай перед солнцем. Светлый бог Кам не любит соперников. Я пришел сказать о другом...

Юрко с любопытством смотрел на старого жреца. Голос у него был низкий, гудящий, лицо в крупных складках. Лохматые брови нависли, а глаза живые, будто юные, блестящие. Какие в них скрыты думы? Может быть, наказ хана? Наверняка хан говорит с ним...

– Когда-то и у меня был сын, – задумчиво начал Сатлар. – Он ни в чем не уступил бы тебе. Он был смел и ловок, как барс, Он любил боевые походы и был охоч до боя. Мы кочевали тогда у Лукоморья. Сын с воинами ушел далеко вперед и встретил византийцев. Он был молод, как ты, и сгоряча первым кинулся на них. Но что можно было сделать одному против византийских щитов, против железных доспехов: их не пробивает даже острое копье! И мой сын погиб... С тех пор я не сплю спокойно ни одной ночи... Я ищу его, ищу достойного.

Сатлар умолк. Опустив голову, задумчивый, стоял перед ним Юрко. Потом стал досказывать:

– Я пришел к тебе... Слушай и молчи, юный батур! Глядя на тебя, я будто вижу сына. Ты и он – как два брата. Даже и лицом схожи. Мать его была руситка... Подумай, может, заменишь мне его? Тогда ты постигнешь все истины, станешь великим мудрецом. Множество дивных тайн я открою тебе...

Юрко молчал, раздумывая над предложением старика. Что скрыто за его словами? Не поможет ли Сатлар узнать, где Ярослав Глебович? Если жив, вдруг да поможет освободить его! Без друзей не победить. Надо все хорошенько разведать...

Сатлар, видя нерешительность юноши, продолжал:

– Ты – мудр. Ты – сильнейший. Ты станешь большим батуром у кипчаков, прославишься на всю Дешт-и-Кыпчак. Самые быстроногие скакуны будут в твоих табунах. Ты возьмешь лучшую деву кипчакскую в жены и, кто знает, может, будешь князем... Ведь хан всесилен!

Наконец-то Юрко понял, к чему вел речь старик. Не по ханскому ли наказу он так старательно увещевает его перейти на сторону половцев? Так вот почему для него режут лучшего барана, из туши которого вываривают только маленькую чашу целебного отвара. Потому-то жрец и лечит его!

Юрко отступил от старика, синие глаза сверкнули злобой, в гневе он сорвал с себя повязки и кинул к ногам старика.

– Замолчи! – крикнул от – Или неведомо тебе, что я русич? Только трус бросает свой народ! Только змея уползает...

Сатлар вздрогнул, приподнял руки и, отступая к выходу, тихо и скорбно, будто моля, сказал:

– Ты не понял меня! Ты не ведаешь, чьи мысли я повторяю. Не говори! Думай! Следи! И если тебе будет нужна помощь и дружба, не таясь скажи... И помни еще: берегись темной ночи, черная ночь беспощадна!

Опустившись на ложе, Юрко почувствовал под боком что-то твердое. Это был короткий кинжал. Кроме старика, в этот день никто к нему не входил. Значит, кинжал оставил Сатлар! «Для чего?» – И не мог найти ответа.

...Особенно томительны были для Юрко ночи. Около кибитки мерно расхаживали стражи. В юртах верещали сверчки. В степной стороне ржали лошади, а за рекой в лесах выли волки. Иногда там, в лесу, трещали сучья под тяжелыми лапами медведя. От реки доносился испуганный лебединый крик.

Юрко не мог спать. Он тосковал по воле, вспоминал родные края... В памяти бегут и бегут события детства. Оно казалось пронизанным пламенем пожарищ, багровым ночным клубящимся дымом, страшными криками людей... Не так ли тревожна и вся жизнь Руси?! Сколько сил народных уходит на борьбу!..

Но иногда, как сквозь сон, мелькал просвет... Отца своего Юрко почти не видел: он всегда с войском, всегда в походах. А когда наезжал в вотчину, было много счастья, всем он привозил подарки. Мальчик особенно радовался: он любил отца» гордился им, храбрым и мудрым военачальником. И сам видел себя во главе войска...

И никогда не забыть Юрко этой страшной ночи, когда отец пришел, чтобы перекрестить его перед сном. И зачем он в ту пору приехал? Ускакал вперед один, оставив где-то позади своих Соратников. А они не спешили, чтобы не мешать своему тысяцкому хоть денек передохнуть дома...

Думы, думы, бегут, как сквозь туман, скользят видения... А глянет Юрко в открытый полог юрты: черное небо уже синеет. Небо чистое, все в звездах. И его звезда золотом сияет на восходе. Это она оберегает его. Здравствуй, звезда золотая!

Звездочёт

В обеденный зной хан Беглюк лежал на подушках в своем шатре. Края шатра были вздернуты, и сквозной ветерок освежал отдыхающее тело. Он только что отпустил сказочника, потешавшего его веселыми небылицами. И вспомнился хану странный русич-потешник, что так смело говорил с ним, а еще смелее и искуснее владел мечом. Сказочники надоели: одно и то же. А у русича каждое слово горячит... Хан приказал позвать Сатлара. Это он подал мысль: приманить русича в сыновья звездочета.

Когда старик пришел и остановился возле узорчатых завес шатра, хан сказал ему:

– Садись! Беседа будет долгой.

Сатлар опустился на одну из предназначенных для гостей ковровых подушек.

– Что говорят звезды о Юрге? – спросил Беглюк, приподнимая лохматые брови.

– Путь моей звезды, великий хан, не лежит рядом с его звездой. Моя звезда встречает ночь, его звезда встречает день.

– Что узнал? Верно ли, что он только певец? Может быть, из княжеского рода?

– Он – могучий певец. Скажет слово песней, и народ пойдет за ним... Иногда он ночью поет, и я слушаю и не могу уйти... Уста спасают человека, его речь вызывает благосклонность.

– О-о-о, я это увидел при встрече. Но есть ли надежда приручить батура в твои сыновья?

Сатлар ответил не сразу.

– Я предлагал руситу все, как приказал ты, – сказал ханский лекарь, – но он не захотел слушать. Богатство не радует его.

– Говорил ли ему о княжеских почестях?

– Он не ищет их. Можно подумать: он князь. И лишь хочет знать, когда ты откроешь ему тайны нашей жизни.

– Много хочет знать! Он сыт? Здоров? – раздраженно спросил Беглюк. – Он скучает? Что ему еще нужно?

– Он ждет твоего слова, великий хан.

– Пусть ждет!.. А ты будь с ним по-отечески... Возможно, он все же захочет стать близким хану, быть великим батуром... А пока мы помалу начнем приручать русита. Будем развлекать, назначим охоту. Скоро вернется из набега ватага князя Турундая Беспощадного. Я приказал ему привезти гусли. Я сделаю певцу нежданный подарок. Надо же и побаловать! Люди храбрые и умные редки, как хвостатые звезды...

Хан откинулся на подушки и, уставившись на тканые узоры потолка, долго молчал.

Полуденная жара сковывала все. Половецкое становище спало. Только от реки чуть слышно доносился веселый-гомон ребятишек, да где-то в становище беспокойно ржал застоявшийся конь, ожидая хозяина. Высоко в белесом небе прокаркал ворон.

Беглюк взглянул на жреца и быстро сказал:

– Звезды иногда ошибаются: он должен был родиться половцем – твоим сыном. Это ошибка его звезды... Постарайся! Ты знаешь тайны чудес. Для тебя нет невозможного. Усынови русита! Заставь служить нам.

– Великий хан, я делаю что в силах сделать, но мысли его тверды. Он не изменит руситам; Степного коня на привязи не удержишь.

– Но мы диких коней объезжаем!

Беглюк резким движением поднялся с подушек. Черные, еще полные жгучего блеска глаза его с ненавистью уставились на жреца.

– Он должен быть при мне! Понял, старик? – сквозь зубы проговорил Беглюк. – Сделай так! Когда у меня справа будет Асап Непобедимый, а слева Юрге – могучий батур и великий певец, жизнь наша потечет радостно и покойно. Они оба стоят целого войска. Мы тогда сможем повелевать всеми Черными и Белыми половецкими вежами до самого Приморья и Тмутаракани. А то наши ханы зажирели, стали как сурки: каждый в свою нору тянет.

Хан приподнялся на локте, жгучими глазами устремился в лицо Сатлара.

– Но если русит не пожелает выполнить мою волю, лучше ему было не родиться. Я не пожалею и твои отцовские чувства... Иди и делай так, как хочу я! Вспомни, что говорит пресветлый бог Кам: «Когда возьмешь светлое, не бросай, чтобы не страдать, сбереги для бога своего...»

Сатлар вышел. Медленно шагал он к своей юрте. Он было уже привык к мысли, что русич будет его сыном, а теперь... «Что же делать? У меня тоже есть дорогое желание, оно сильнее и роднее сердцу, а у хана – свое. Как быть?»

Шли дни. Раны Юрко зажили. Но Сатлар по-прежнему приходил к нему с целебным зельем. Глаза старика смотрели веселее. Он радовался этим ежедневным встречам.

– Пей, набирайся сил! – говорил Сатлар. – Ты наш гость и, пока здесь, живи по нашим законам.

Юрко выпивал крепкий навар мяса и ковыля. А потом они усаживались на бараньих шкурах и вели беседы. Старик рассказывал о жизни в половецких зимовищах на далеком юге, куда после веселого осеннего свадебного месяца кочевали они каждый год. Там наступало трудное время. Пастбища голодные: трава лежала под снегом, степь замирала. Зимой почти не было кобыльего молока, пища на исходе, люди не вылезали из кибиток, спали в бараньих тулупах, тощали и весной ходили расслабленные. А воины ели сырое мороженое мясо, напяливали на себя по две овчинные шубы и спали в снегу... Только старые роды строили постоянные зимовища: городки Шаркунь, Сугров, Белая Вежа. Но и они весной кочевали в степь – на вольные травы.

Сатлар говорил о весенних торжествах, когда просыпалась жизнь и кибитки с буйволами и верблюдами снова двигались на север по зеленеющей степи. Было много мяса. Появлялся кумыс, а с ним приходила беспечность и вечера весеннего забвения. В пути каждый день бывали скачки, состязания в ловкости, шумные пляски с песнями. Все надевали лучшие одежды. Женщины гордились яркими бусами и нарядами, мужчины – победами в поединках...

А лето – самая счастливая пора, у всех много еды, овцы жирные, коровы жирные... Тысячные стада и табуны упитанных коней движутся по травянистой степи, нагуливая сладкое мясо, в Табористан, в страны индийские. А в степи подрастает молодняк, новый окот, и нет ему числа. Жить бы да жить! А вот тянет на легкую добычу – в набег на Русь!

Как-то Юрко шутливо сказал старику:

– Ты откармливаешь меня, как жеребенка для ханского котла.

– Я приношу тебе здоровье.

– И еще кое-что? – Юрко провел рукой по сафьяновому голенищу, где хранился найденный им на ложе кинжал.

Сатлар отвернулся и равнодушно ответил:

– То, что нашел, береги молча. Все в свое время годится. Воин, собираясь в поход, даже иголку втыкает в походный кошель. Но ни одна женщина не знает об этом. Запомни: коли узнает одна – узнают и сто длинноязыких. – Старик улыбнулся. А Юрко смотрел на него и не мог отгадать, чего он не договаривает. – Скоро ты поймешь, что иногда и ханское слово беспечно развеивает ветер. А теперь прощай! И не забудь: берегись черной ночи!

Старик вышел из кибитки, унося белые тряпицы, которыми обычно перевязывал раны Юрко. И тогда Юрко впервые днем запел о радости борьбы и победы.

Через день утром Сатлар неожиданно вошел в кибитку Юрко вместе с Зеллой. Она была в летнем шелковом чекмене, на поясе висел кинжал, отделанный серебром. Важно и степенно Зелла села у решетчатой стены и не шевелилась. Только большие коричневые глаза ее в густых ресницах с любопытством исподлобья осматривали все, настороженно задерживаясь на лице Юрко. А Сатлар говорил:

– Наша звездочка хочет побывать на Руси. Когда-то ее сестра Эдуи была женой князя руситов. Какие люди – руситы?.. Мы пришли услышать о тебе, о твоем великом предке, о твоем народе...

Юрко взглянул на Зеллу. В глазах ее была просьба.

– Наш народ не похож ни на какой другой, – начал рассказ Юрко. – Мы можем плакать от радости и смеяться над смертным горем. Русич не обидит слабого, но в бою не знает пощады и страха. Нас нелегко разозлить, но уж потом не жалуйся – бьем жестоко. Но мы любим песни дружбы, и песни, зовущие к победе, нам дороги. Было так, что наша песня побеждала песню врага. Дед мой, Боян, был большим песенником. Люди говорили, что он потомок древнего бога веселия и радости – Велеса, потому и творил чудеса в искусности... Вот однажды сошлись киевские дружины с печенегами у реки. Биться или не биться? Жаркое лето, раны вдвойне опасны... Под кольчугой тело преет, зудит, а не почешешься. И решили выслать с каждой стороны своего богатыря. Сшиблись на конях сильнейшие, и оба пали мертвыми. Тогда князья решили выслать певцов: кто кого перепоет, того и верх! А дед мой Боян был еще молод и голосист. Вышел перед войсками с гуслями, а навстречу ему печенежский певец Хароб с флейтой. Сначала запел Хароб. Заслушались печенеги и русичи. Хорошая была песня. Как вешняя ночь звучная, торжественная, на большие думы звала... Спел Хароб, тихо стояли войска... И вдруг Боян тряхнул русыми кудрями, ударил по струнам и запел веселое... Песня росла все звончее, разудалей. И русичей и печенегов захватила радостью она. Перемешались все и вражду забыли. Даже птицы слетелись на деревья слушать Бояна. Вот что делает песня! И печенеги, хоть и скуповаты были, а на этот раз не жалели, уплатили выкуп без спора. Так и сказали: песня должна угонять тревогу и горести... Так, может быть, и всем народам лучше песни петь, а не воевать?

– Песни радости? – подхватила Зелла, кивнув головой, и зарумянилась. – Говори еще! В чем ваши радости?

– В детях. У нас школы... И девочки учатся читать книги.

– Зачем? – вырвалось у Зеллы.

– Чтоб полней узнать жизнь. Мы говорим: «Ум без книг как птица без крыл... Слова книжные – это реки, напояющие Вселенную». Так сказывают наши мудрые старцы, повторяя слова летописца Нестора... Внучка великого князя Владимира Мономаха Евпраксия-Зоя написала лечебную книгу «Алимма», что значит «Мази». Я изучал эту дивную книгу: она рассказывает, как врачевать больных... Народ прозвал Евпраксию Добродеей.

– Ты учился? Ты знаешь все письмена? – дивясь спросила Зелла.

– Я изучил много книг.

– И в наших городах есть грамотные… Но что же в письменах сказано о нас, кипчаках?

– Кипчаки вероломны и жестоки.

– На то война! – Зелла даже возмутилась. – Ведь и руситы в бою не милуют.

– Но у нас лежачих обманно не бьют. Кто пойдет к нам убивать, того мы не щадим. А кто просит помощи, помогаем...

– Ты один такой жалостливый! – воскликнула Зелла и презрительно усмехнулась. – Зачем пожалел Асапа? Он будет твой вечный враг! Отмахнула рукой. – Больше не говори об этом... – Присмотрелась внимательнее, в полумраке юрты сверкнули белые зубы: – Почему у тебя глаза такие синие?

– Наверное, потому, что всегда купался в синих водах Руси.

– Не смейся! У тебя и волосы как молоченая солома.

– Потому что много спал на соломе,

– Ты всегда так шутишь? – Зелла нахмурилась, глаза сердито заметались: как вольно он разговаривает с ней! Он забывается!

– У тебя есть жена?

– Нет. Я еще не встречал на тебя похожей. Как встречу – женюсь.

– Ты любишь говорить дерзостное. И любишь говорить назло. Говори еще о Руси. Говори и хорошее и плохое...

– Плохого не знаю. – Юрко развел руками. – Если и случается, то за плохим идет хорошее... А мы и плохое, бывало, старались делить со всеми... Византийский писатель Прокопий Кесарийский писал о нас, славянах: «Эти племена не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считаются делом общим»... В нашем княжестве мы стараемся так жить.

И Юрко принялся рассказывать, как строится жизнь в окраинном княжестве. Даже и князь старается делать так, чтобы все люди меньше бедствовали... И когда наступил час вечернего отдохновения, ни Сатлару, ни Зелле не хотелось уходить из кибитки русича... Он будто делился с ними радостью за свое княжество, и им хотелось слушать еще и еще...

В эту ночь Зелла долго не могла уснуть. Она думала о Юрко, о русичах и своей земле, ей хотелось побывать на Руси. В детстве подруги подшучивали над тем, что мать Зеллы была полонянка-русичка. Как хорошо было бы с ней поговорить!..

А в кумирне, у священного огня, перед истуканом бога Кама стоял Сатлар и шептал:

– Если у руситов все такие могучие и мудрые батуры, как Юрге, то они близки мне, они как далекие, из детства, родичи... Прости и помоги им, пресветлый... Вещи слова твои, я оберегу его, как сына.

Кончился праздник новолуния. В эту ночь звезды горели ярче. А на земле стояла тьма. Все половецкое становище храпело после праздничного веселья.

Юрко не спалось. Неясные шелесты доносились из степи: там собирался в путь торговый караван заморских купцов. Тревожные крики вызывали тревожные думы. Вот так же пугано кричали птицы, когда Юрко дни и ночи шел в половецкие вежи, а в голове стоял шум битвы, крики людей, звон булата... Да, половцы быстро разведали о новом княжестве и заторопились уничтожить его. Ранней весной, когда русичи стали пахать и сеять и худые кони их устали, огромные полчища двинулись на плохо вооруженных и наскоро обученных окраинных оратаев: кто бьет первым, тот побеждает!

А в это время князь Ярослав получил нежданное послание от епископа Порфирия: «Прослышан о тяжком кресте, павшем на твои юные плечи. Благословляю тебя и твое храброе воинство на битву с погаными за родную землю, за великое сияние Руси. Верю, что в тебе заложена господом сила собирателя Руси великой. Молю бога о победе...»

Послание воодушевило Ярослава. Он отправил гонцов к братьям-князьям Пронским и в Резань за помощью, но никто не успел помочь. Прончане выступили со своими полками, но было уже поздно. Разведчики донесли, что вражьи полчища близко...

Князь объявил тревогу, ударили сполох в чугунное било и колокола, и гул их слышен был на заре далеко-далеко. Побросали донские оратаи плуги и бороны, а кузнецы наковальни и с молотами, топорами и рогатинами собрались под княжеское знамя. В ночь выступили навстречу врагу.

Половецкие орды навалились на окраинные земли русичей рано утром с великим шумом, а русичи устали от долгого перехода, не спали... И с замершим сердцем смотрели, как по зеленой степи катился огромный от неба до неба – черный вал, и не было ему края. Вспыхивали на раннем солнце обнаженные сабли... Земля загудела – половцы идут!

Князь Ярослав вместе с Епифаном и Юрко объезжали передние ряды окраинцев. Конечно, не все собрались: из глухих лесов не успели выбраться.

– А-а-а-а! – все слышней доносился вражеский вой. Вот уже половцы совсем близко. Тучи черных стрел пали на русичей, а тут и щитов всем не хватает. Как саранча налетели вражины, окружили полки с трех сторон.

Плечом к плечу бились русичи, яростно отбиваясь от всадников и нападая. Мертвые тела покрыли поле боя, но на месте убитых врагов становились новые, и не было им счета... А ряды окраинцев редели. Не успели еще вольные оратаи набраться воинского умельства, потому и начали отступать к лесу.

Юрко было отшибли от князя, но он ринулся к нему. Взмахом меча рассек ближнего половца. А их уже двое, трое перед ним... Хищно разинули рты, желтые широкие зубы оскалены. Визжат! Орут! Быстрый меч Юрко без устали разил врагов. У него была одна мысль: спасти жизнь князя во что бы то ни стало, чтобы не погибло начатое дело...

Но вот и князь. Он ловко и отчаянно сражается в самой гуще боя. Юрко вдруг увидел, как длинная кривая сабля скользнула по плечу князя и на светлую кольчужку просочилась алая кровь.

– Держись, княже! – Юрко, круша направо и налево, пробился к Ярославу. Но тут налетел сбоку здоровенный половецкий батур, взмахнул громадной палицей с длинным ратовищем над головою князя. Юрко вскинул посеченный саблями щит, рванул коня вперед, заслоняя Ярослава. Он услышал, как хрустнула обшивка щита, как палица обрушилась страшным ударом на шлем. Падая с коня, Юрко успел заметить за спиной князя лицо Кащери... Откуда тут взялся?.. И все скрыла тьма...

Когда он очнулся, была ясная луна на небе да груды тел на земле. До рассвёта Юрко искал своего князя, раненого или мертвого, но его на поле боя не было. Юрко побрел по южным окраинным волостям. Здесь ночами горели зарева. Звенел набат, далеко разносился по долинам...

Потом он поднялся до резанских спокойных земель. Хотел сам призвать братьев Глебовичей выручить Ярослава, если он жив, хотя бы за выкуп. Не походом же идти?! На это никто не рискнет... А на выкуп нужна тысяча серебряных гривен – чуть не целый воз серебра, где его возьмешь?!

И тогда Юрко решил как быть. Он сам пойдет в половецкие вежи. Если князь Ярослав в плену, он освободит его. Как это случится, Юрко не знал: молодость не загадывает далеко. Но слова деда Ромаша сами шли на ум: «Слово разит и шеломит врага...» Вот и надо говорить с половцами так, чтобы они рты разинули от неслыханного.

Долог Путь был у Юрко. Он шел и ночи и дни. Иногда поднимался на курган и с тревожным любопытством вглядывался вперед.

...Широко раскинулись степи на южных окраинах Руси. Высокая трава стояла там, где еще не бывал человек, высока она была и где когда-то гремели сечи. Время заглаживает следы. Пышен зеленый ковыль на кургане, а под ним белеют людские кости. Росы омывают их, ветры сушат, зори утренние согревают... Шуршит ковыль сизыми султанами по жальбищу, посвистывают суслики да сурки, а высоко в небе вьются жаворонки – вот и вся тризна по воинам, что бились тут с врагами земли Русской...

Закрыл глаза Юрко, и как на яву расстелилась перед ним родная степь. Она отсюда, от чужих и злых людей, кажется еще ярче, еще красочней, и нет ей конца: уходит вся в далекой голубизне в голубое небо. Вся в цветах, как в огоньках радужных... Тут и там – тенистые дубравы дубовые темнеют стеной, снизу как пламенем горят от спелой калины на опушке. А березовые – будто зеленое облако над белесой полоской неба... Внизу желтеет обрыв и река синем-синяя... Ланки с оленятами стоят – воду пьют. Поднимут настороженно голову – с шершавых губ падают капли звонкие... И вдруг рогаль затрубил у леса и топнул копытом– земля звякнула! Рванулись лани с оленятами из воды. Круги пошли по реке, блеском на солнце вспыхивают... Кувшинки золотые, белоснежные закачались, засверкали росой... И кто это окрасил все в такие яркие и сочные, милые сердцу краски? Не из мученического ли сердца твоего, родимая земля, эти чистые цвета сочатся?..

Ой, Русь, Русь, любимая земля моя! Коли можно помочь тебе – возьми наши жизни и восстань из горя и печали светлой сестрой солнца! А если надобен для силы и славы твоей алый цвет крови – возьми мое сердце!

Ночные мысли Юрко густели, складывались в песню, сердце его трепетало, и он пел:

Ой ты, солнце пресветлоё!

Ты взойди в небо яростно,

Размечи лучи полымем,

Разгони тучи черные!

Ой, князья вы, большие и малые!

Вам ли Русь делить да обиды учитывать,

Собирайтесь-ка все на бранный пир,

Как на бранный пир во честном бою,

Во честном бою с лютым ворогом!

Он пел так в половецкой кибитке и словно видел сквозь мрак ночи, как на его зов отовсюду идут русские люди, полные решимости победить. И князья дают друг другу руки, как братья. Было бы так!..

Под горой завыла собака. Сторожевой войн, что сидел у кибитки Юрко, очнулся от дремоты и выругался. Вечером он выпил много кумыса, теперь хмель проходил, голова была тяжелая – опохмелиться бы. Его окликнул страж ханского трапезного шатра:

– Иди к нам, у нас еще остался бурдюк кумыса.

– Это ты, Ченгреп? спросил воин и зашагал на голос во тьму.

Юрко услышал его удаляющиеся шаги и задремал.

Но вдруг на него пахнула прохладная струя ветра, он очнулся. Зашелестел и откинулся полог, мелькнуло звездное небо. Две тени скользнули в палатку.

Юрко нащупал кинжал, тихо привстал... Совсем рядом послышалось чье-то дыхание. Кто ждет его смерти?

– Не спит, вяжи его! – послышался быстрый шепот. Тут же почувствовал на спине колючий волосяной аркан. Наотмашь ударил кинжалом. Раздался сдавленный стон. Кто-то крепко схватил его за руку. Волосяной аркан оплел грудь.

– Вяжи скорее! – хрипел незнакомый голос. – Силы оставляют меня. Я вижу смерть!

И в ту же минуту Юрко ощутил, что его правая рука освободилась от тисков, аркан ослабел...

Возле него никого не было. На миг в темноте снова мелькнуло звездное небо, и в просвете откинувшегося полога Юрко увидел, как черная тень* несла из кибитки тяжелую ношу...

Едва на заре шаманы стали выкрикивать о встрече солнца, у княжеских юрт раздался вой. Половцы выскакивали из кибиток, прислушивались и спрашивали друг друга:

– Кто отправился в вечный поход?

– Турог Смертоносный, храбрый из храбрых батур! – откликнулись соседи. А потом воины шли по извилистым тропинкам на крик.

Над юртой Турога развевался черный знак смерти. Через два года знак снимут и все запируют, а жены выйдут замуж: в это время Турог в царстве Кама уже будет обласкан девами... Пока же отовсюду подходили батуры и усаживались кругом на кошмах. Лица их были торжественны и суровы. Они собирались проводить лучшего батура в дальний поход к берегам кумысного озера, к стадам бога Кама, а им нет числа! Там – свое солнце, своя луна, своя степь. Там красивейшие девы будут варить для него самое жирное мясо, подносить хмельную брагу. Голова его станет вечно веселой...

Никто не спрашивал, как погиб Турог: такие храбрецы не могут умереть не со славою! Асап встал у юрты, торжественный и важный и громко выкрикивал:

– Слушайте, батуры! Брат мой в погоне за руситами съел холодный ветер* (*Съел холодный ветер – простудился) и в него вошла счастливая смерть. Она коснулась его дыхания, и звезда его жизни скатилась с неба перед зарей.

Батуры вскидывали руки и дружно кричали:

– Хвала смерти! Она приведет Турога Смертоносного в светлые степи старшего бога Кама! Пусть храбрый батур встанет в его ватагу рядом с прославленными предками!

Беглюку чуть свет доложили о смерти Турога. Верные слуги по следам крови узнали, кто принес гибель храброму смертоносцу.

Сначала хана охватил гнев: как посмел русич убить его лучшего батура? Он готов был предать его мучительной смерти, но скоро раздумал. В последнее время у молодых батуров на лицах прячется лисья улыбка, они больше льстят, чем говорят прав ду. А льстивый батур – самый коварный. Взглянешь – и он прячет глаза, как нашкодившая трусливая собака. Вот и Сатлар как-то говорил, что в князе Асапе течет неверная кровь, кровь шакала... И слуги доносят, как он среди знатных батуров ведет тайные речи, пока еще неясные.

И Беглюк решил выждать: не погиб ли Турог от верной руки, не одумался ли этот русич?

Со всех сторон на шум сходились шаманы. Они были увешаны пестрыми звериными шкурками. Лица расписаны красной глиной и копотью. Глаза – в красных веках. Некоторые несли барабаны, кто шел с бубнами, кто с трубой. Все они прославляли удалые воинские походы Турога, его силу и храбрость: не зря его избрал бог Кам – такого молодого смертоносца!

Только женщины не смели приближаться к избраннику смерти: их заменят любимые девы бога Кама в его светлых степях. Выли в стороне, выглядывая из-за кибиток. А по всему становищу на разные голоса подвывали собаки.

Батуры вошли в юрту, чтобы снарядить покойника для дальнего похода. Они выбрали новый теплый халат, расшитый на груди серебряными пластинками. Потом надели на умершего кольчугу, застегнули наплечники, опоясали его широким ремнем, усыпанным позолоченными бляхами. Не забыли привесить к ремню круглый походный кошель, где хранился нож, оселок для оттачивания стрел, кремешки, огниво и трут. На ноги надели высокие замшевые поножи со множеством пуговиц.

Когда покойник был убран, его вынесли из юрты, усадили в седло. Два батура поддерживали его. Асап принес саблю Турога, его лук и колчан, отделанный резными костяными накладками, и все приторочил к седлу. К плечу мертвеца он прицепил легкий походный щит из буйволиной кожи и орешника.

Торжественное шествие двигалось по становищу. Со всех сторон от кибиток выбегали люди: встреча с покойником сулила большое счастье.

Солнце начало пригревать, когда похоронное шествие спустилось в низину и двинулось в степь. В согретом струящемся воздухе на сырту колыхались очертания курганов. На одном из них стоял черный истукан. И казалось, что в переливах горячего воздуха он кривлялся и подскакивал в дикой пляске, обрадованный новым покойником, как худой и длинный шаман.

Впереди ехал верхом юноша, только что посвященный в воины, со знаменем княжеского рода, к которому принадлежал Ту– рог, и выкрикивал родовой клич, как перед боем. Ветер развевал лиловое полотнище с вышитым зеленым буйволом. На вершине древка грозно торчали буйволиные рога. Следом за юношей, между двух всадников, шагал конь с мертвецом в седле.