Текст книги "Внук Бояна"

Автор книги: Сергей Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Люди! – крикнул он в исступлении. – Велик путь у Руси? Но только бог поможет!.. Помолимся, други мои! Господь вразумит князей.

Юрко не раз слышал о разбродности Резанских братьев-князей, самовластных Глебовичей. Все они самые буйные князья на Руси, самые беззаконные, самые ложные, всегда готовые крест целовать, слезно клясться в верности, друг другу, а завтра злодейски предать ради самостийности, молодечества, захвата земель. И особым вероломством и жестокостью отличается старший, князь Роман. Бояр у него много, каждый правит своей волостью, как грозный владыка...

Только самый младший из братьев, княжич Ярослав, чист душой. Юрко не раз дивовался: нет у Ярослава ни задорной горделивости, ни спеси княжеской, он всегда спокоен, как бывают спокойны мудрецы, он прост и правдив, как честнейшие старцы. Но он и строг не по возрасту, с ненавистными зол и беспощаден.

В соборе на богослужении Юркой Ярослав стоят плечом к плечу, слушают проповедь епископа, по коже пробегают мурашки. Жутко в полумраке думать о страшных мучениях людских... Русь! Широки поля ее с перелесками, леса с дубравами могучими, сини воды ее с омутами бездонными, славны люди еевоины и труженики...

Русь, истерзанная княжескими раздорами, жадностью боярской, половецкими набегами, измученная неладной жизнью. Доколе же, господи?! Если не встанут на врага князья единой семьёй, погибнет Русь!

После службы отроки не сразу пришли в себя от растревоженных мыслей, пока наконец Ярослав не шепнул сердито:

– Там, где брат на брата идет, как мои старшие братья – князья Резанские, там не княжение, а разбой. Величие князя – в победности народа.

– Верно, княжич!– взволнованно подхватил Юрко. – Вот куда лежит твой путь – к народу! Смирить князей, поднять всех русичей на согласие....

– Да, великую думу заложил епископ в сердце моем.

– Вот и не отступай,– шепнул Юрко.

– О-о, если б я мог!

– А ты верь! Соколенок и в шутку верит, что будет летать к солнцу.

– Было бы так!.. И если случится... и я когда-нибудь стану князем, меч мой не поднимется на русича! – Ярослав приложил? руки к груди, глянул на верха иконостаса, перекрестился и сказал вдохновенно: – Клянусь, не дам в обиду свой народ!

– Как бы и я хотел идти вместе с тобой!– Юрко смотрел прямо в глаза Ярослава, и тот кивнул:

– Мы и пойдем... Мы же теперь как братья! Будем помогать, друг другу. Отдадим жизнь за крепкую дружбу на Руси.

–А хватит ли сил?

– Не знаю, – тихо и задумчиво ответил Ярослав.– Может быть, и нет. Но думу нашу подхватят братья. Я сам буду с ними говорить. Главное – биться за Русь!

– Так давай поклянемся перед лицом Иисуса не отступать от нашей великой думы! Ты будешь великим князем! Ты укрепишь– Русь, как это сотворил твой далекий прадед Ярослав Мудрый... Верь: ты это сможешь! Ты – тоже Ярослав!..

– Хочу верить! На этом целую меч!– волнуясь, ответил Ярослав Глебович, выхватил меч из ножны и поцеловал блестящую сталь.

Юрко приложился к своему мечу у самого лезвия и сказал:

– И я рядом с тобой, всюду. У меня в голове уже звенят победные песни...

Так они поклялись на своих мечах и верили, что так и случится: русские князья как услышат их мудрые речи, так все и пойдут за ними, плечом к плечу, сердце к сердцу.

Путь в северную Русь

И вот учение кончено. Юрко вместе со свитой епископа Черниговского Порфирия едет дремучими лесами большой Киевской дорогой по резанской земле. Едет к Ярославу Глебовичу. Едет в глубокой думе: тот ли еще княжич – обиженная добрая душа или возле братьев-князей уже нахватался такого, что и не сговоришь?..

Епископ Порфирий в монашеской черной рясе, в черном иноческом шлеме с белым крестом сонно покачивается в седле. Лишь серебряный крест на груди отличал его от простых чернецов свиты – владычных мечников. Ехал Порфирий уже в который раз мирить Резанского князя Романа Глебовича с его меньшими братьями-князьями Пронскими и дядей их Всеволодом Юрьевичем, великим князем Владимирским.

Князь Роман домогается полной покорности от младших Пронских князей. Но они тоже хотят жить своим умом. И молодые князья поступают правильно: новое, только что рожденное княжество Пронское стоит лицом к лицу с половецкими оравами, защищает землю Русскую от набегов поганых и справедливо требует не только от братьев, но и от всех соседей – князей русских – помощи. А князь Роман поднимает меч на меньших братьев: хочет владычествовать! Он коварен, как старый лис...

За долгий конный путь Порфирий все порассказал Юрко. Юноша слушал епископа и хмурился: что князь Роман, как тать ночной, всех обижает?! Страстно хотелось спеть Роману такую песню, чтобы краска стыда не сходила с его лица до самой смерти, – пусть стыдом умывается!

– Сколь велика наша Русь! Ныне двадцатый день едем из Чернигова. То – степи, то – леса без края. На таком ли приволье да в ладу не жить?! – прикрывая глаза, прогудел Порфирий. – И сколь красна земля Русская! А великому великое и воздается. И я верю: сядет у нас на великокняжеском престоле новый Ярослав Мудрый, соберет в громаду русский народ, и возлюбят его и степные, и лесные русичи.

– Но такие мудрецы редко рождаются, – отозвался Юрко.

– Ой ли! Ты забыл Владимира Мономаха! Святослава Игоревича, Вещего Олега! – Порфирий умолк, раздумывая. Снова глянул на спутника. – А в народе нашем им несть числа. И я найду среди князей молодых будущего старателя Руси! Кто знает, может, мы ходим около, да не видим сокола... Скажи не таясь: каков княжич Ярослав? Ты учился с ним, побратался, сотому и спрашиваю.

И припомнилась тут Юрко их клятва с Ярославом, она всегда словно звенела в душе, вспоминал и свои раздумья о княжиче, и так ему захотелось, чтобы мечты сбылись, что он горячо заговорил:

– Он лучше всех князей! Он храбр, смел и силен. Ты бы видел» отче, как его меч разит врага – подобно молнии. И он мудр, как старец, он учился лучше всех нас. Он любит Русь!

–Он лют к врагам...

Юрко, смущаясь и краснея, рассказал об их юношеской клятве, она шла от чистого сердца. А епископ слушал его, чуть покачивая головой: «Как у молодцев все просто, все прекрасно...» Но все же похвалил:

–Добре, сын мой, ты радуешь Меня! Признаюсь, и я видел эту силу в его глазах. Да, молодость чиста и могуча.

Дорога поворачивала на север, огибая непроходимые болота. По бокам стояли древние дубы, их широкие ветви с густой листвой, как крыши, висели над головой всадников. Здесь все зелено и даже воздух кажется зеленоватым. Пахнет прелью и грибами. Над болотом носятся стаи птиц, их встревоженный гомон заглушает речь Порфирия.

– В молодости – могущество... Вспомни, юноша, молодость христианства: какой силой духа владели люди! Их жгли на кострах, травили дикими зверями. Но они стояли на своем, ибо молодость сильна новизной, лишь великое и новое порождает в людях невиданную силу духа. И они правы: Христова вера несет величие и чистоту мысли, сияние дум...

– Но язычники говорят, что раздор идет от новой веры: она пришла и разделила русичей, – Юрко снова попытался защититься и вдруг увидел, как епископ будто оторопел.

– Не так ли и ты мыслишь? – воскликнул он и засверлил Юрко жгучими черными глазами, будто пробиваясь в потаенное.

– Нет! На бой с половцами идут одинаково ретиво и христианин и язычник. А вот князья с половецкими ханами и якшаются и роднятся.

–Ну, то бог рассудит! – опять воскликнул епископ. У князей жизнь бранная: им нужен хитростный разум, отвага, мужество. Но они все против язычества!.. И тебя направляли в учении на лучшие, праведные пути борьбы с язычеством. И не зря бог дал тебе великий дар… Ты можешь словом покорять душу человеческую...

Конный поезд выехал из леса. Завиднелись зеленые клочки полей, засеянных хлебами. Но ни хат, ни дыма не заметно, прячутся люди в лесных чащобах: там безопаснее. Лишь далеко впереди клубится пыль. Юрко разглядел из-под ладони: наперерез идет на рысях неведомый отряд вершников. Чернецы, епископа выехали вперед, приготовились для боя... Но напрасно: скоро уже можно было разобрать, что едут русские воины, трепещет над ними на копье княжеский голубой знак, и щиты алые горят на солнце, как кровь.

Когда конники подъехали ближе, Юрко узнал передового витязя – кудрявого, ловко сидящего в седле юношу в голубой атласной рубахе, бархатных синих шароварах и собольей шапочке. Красные сафьяновые сапожки носками вдеты в блестящие стремена. Из колчана выглядывает лук, на костяной накладке сверкает золотая тамга князей Рюриковичей.

– Едет Ярослав Глебович! – обрадованно сказал Юрко епископу. – Добрая встреча! Твое сердце, святой отче, ищет его.

– Легок на помине, хорошее знамение! – улыбаясь, воскликнул Порфирий. Влажные глаза его заблестели. Он выехал навстречу, благословляя приближающегося Ярослава. – Княже, мой дорогой, будь здрав и славен во языцех! громко приветствовал он.

Ярослав остановил коня и, скинув пушистую шапку с зеленым бархатным верхом, приветливо поздоровался. Кинул взгляд на Юрко, крикнул обрадованно:

– Юрко Боянов! Как соскучился я, друг мой, и нужен ты.– Он оглянулся на свою свиту и, соскакивая е буланого коня, скомандовал:– Делаем привал! Ставь шатер! Воздадим должное такой счастливой встрече… А ну, живей подгоните воза!

В голосе его чувствовалась властность. Несколько всадников кинулись к лесу, откуда показались подводы, окруженные вершниками.

– А у нас ныне охота удачна! – вскидывая голову, воскликнул Ярослав, и Юрка впервые заметил в его словах что-то хвастливое. – Кабаны попались, олени. Сохатого загнали. Мы уже с утра на охоте. И все следили за вами. Сначала думали: не вражья ли ватажка разведкой идет?

Оказалось, половецкие ватаги все наглее пробивались вглубь молодого Пронского княжества. Земли были еще не обжитые, и селения находились неведомые. Вот братья-князья и поручили меньшому дознать, кто где живет, да и вести догляд за половецкими путями.

– Ни пеший, ни конный не промчит через пронскую землю без моего ведома! – громко говорил Ярослав.

– Ой ли? – шутливо посомневался Юрко, но Ярослав глянул на него сердито.

– Ты все еще считаешь меня школяром? – спросил, играя плеткой.

– Не то, княжич, думаешь. Холопы бегут незамеченными. До самого Киева. В пути встречали их и провожали по-доброму: несчастному помоги! Они-то не от хорошей жизни тайно утекают!

– А где она, жизнь лучшая? – хмуро спросил Ярослав.– Со степи южной тоже бегут в наши леса, будто тут и сытней и спокойнее... И мы встречаем беглых, но – холоп не половец, он и ночи не боится, жизнь ему не дорога... У нас на Дону, в лесной стороне окраинной, волость есть большая, а малознаемая: говорят, что в ней люди – со всего света... Селение у них главное будто Сосновым прозывается. Земли не мерены, а похоже – Пронского княжества... Слух идет: лихой там воевода! Всех беглецов и холопов принимает на готовую землю: леса выжигают, пни корчуют. Рубят они свои сельца... У братьев-князей руки до них не доходят, а дело доброе: защитой на путях половецких стоят порубежники.

– Хотел бы и я поглядеть на те сельца холопьи, – откровенно признался Юрко. Песни бы о них сложил.

Ярослав метнул строгий взгляд на Юрко:

– Петь о холопах?

А епископ Порфирий закрестился и пробурчал:

– Свят! Свят! Ты опять буйную речь!.. Не песни надо петь о них, отроче, беглецов в железа ковать да разобрать по княжьим вотчинам. Там, гляди, и язычники есть. Языческая глухомань! Разогнать! .

– Не следует того делать, святой отче, Юрко прав, – задумчиво сказал Ярослав. – Волость Донская – добрый заслон от поганых. Дай срок: братья-князья Пронские приберут ее к рукам.

Ярослав распорядился отправить возы с охотничьей добычей в Пронск – к столу братьев-князей. Подводы в окружении, всадников потянулись на восход.

– Пусть всем по чарке поднесут! – крикнул княжич им. вдогонку. – Скажи: я приказал! – Глянул на Юрко, будто понял его мысли: – Не смотри строго. Я же не школяр. И не суди, не зная. А твои слова помню... Мне вот тут на свободе лучше: на просторе я сам себе хозяин. Как только начинается распря у братов, я бегу за город. На волю. А попробуй укажи им неправоту – они вместе встают против меня...

На пригорке меж берез воины княжеской свиты уже ставили шатер, чернецы готовили дрова для костра, а молодые воины отправились с луками вдоль реки настрелять дичины. То и дело из камышей взлетали утки и гуси.

Уселись в тени под березой, вели беседу.

– Приехал я сопутствовать тебе, княже, – говорил Юрко,– хочу поездить по твоей земле, лучше познать новую жизнь. Ведь здесь теперь строится земля Русская. Киев от княжеских смут скудеет.

– Кто строит? Братья-князья? Когда им! Только бы распри свои-разбирать! Я бы всех их отослал княжить в глушь, куда-нибудь за Резанъ. Хоть бы и в Москву. Недаром отец мой Глеб Резанский сжег ее дотла, и теперь там стоит тишь и благодать. А у нас никто меча не снимает. Оратаи и те ходят за сохой; оружейные... Эх-х, была бы моя воля! Да сила была бы!

– Горяч ты, княже! – с укором проговорил епископ. – Пора понять истину: бурливую кровь разум остужает. Горячее сердце князя в утехе нужно, а не в княжении. Тебя это касается: ты лезешь всюду сломя голову.

– Было, святой отче, каюсь, – строго сказал Ярослав, – но около братьев-князей поостыло. Великое терпение надобно слушать беспрестанные их распри и понять, кто прав, кто кривит душой.

– Разбирать сие полезно для будущего правителя. Мудрость жизни приходит в делах. Больше трудов счастливей будешь княжить.

– Где княжить? Где моя земля? – воскликнул Ярослав с горячностью, и его серые глаза сверкнули гневом. – Братья захватили все. Я – меньшой. А последышам княжить не достается. Я – изгой!.. Вот они и мечут меня – то стереги их земли, то езжай послом между Резанью и Пронском. Послом сделали! Всем, дырам заплата! Ты, говорят, ученый – помогай!.. Вот я и бегу от них в леса на охоту. А то заеду в лес – книгу читаю, раздумываю. Но ведь и я хочу иметь свой стол, достойный Рюриковича! Какой же я князь без княжества! – Распалившийся Ярослав даже ударил себя кулаком по груди. А Юрко все кивал головой и думал: «Ого! Проснулась жажда власти! Не первый ли это мощный росток нашей клятвы? Он помнит советы. Надо, чтобы он верил в себя. Потеряет веру – все пропало».

А епископ Порфирий ободрял княжича:

– Не скорби, Ярослав Глебович! Слушай и верь слову моему. Великое вырастает из малого. Как из единого городка вырастает княжество, так и жизнь твоя возрастет из единой заветной мысли. Из великой думы!

– Вот мои думы – руки мои, они требуют княжеского дела!.

–То голова требует! – перебил Порфирий. – А это и добре. Кто ищет достойных дел, тот их находит.

– Какие дела! Раздоры? Князь Роман покоя не дает. Прислал недавно своего верного пса – боярина Туряка в Пронск со смутной грамотой. Опять вызывал меньших братьев на съезд, новый передел волостей надумал. Грозится войной! Вот так и идет вся жизнь в тяжбах. А на устах у всех князей – Русская земля, Русская земля!.. Когда остаюсь один, на ум идут добрые монастырские наказы Киевской лавры, и так хочется скакать в Пронск на площадь, ударить в будило* (*било – чугунная доска) тревогу и крикнуть: «Ратуйте, люди добрые! Не покоряйтесь злу!»

– Может случиться – вместе поскачем! – вырвалось у Юрко.

– Только вместе! Один я – всегда в сомнениях. А нужна твердая рука... С тобой пойдем! Жизнь свела нас для борьбы.

– Да, да, княжич! Слово наше с тобой – нерушимо! Отче святой, благослови нас на будущее, на великие дела, на битвы.

– Ой, скор ты на решения, мой добрый дружинник, – покачав головой, со скорбью ответил Порфирий. – Но это не всегда плохо: молодость решает с налету, зато потом крепко стоит на своем. Благословляю вас, сыны мои, на правое дело, Идите вершить будущее Руси! Собирайте людей под эту великую клятву, под единым богом. И победа придет. Ее принесет народу русскому победотворный крест святой.

Старый епископ растроганно перекрестил в воздухе молодых витязей, дочитал молитву и стал собираться в путь, открывая– свою поспешность:

– Пора не ждет. Кони отдохнули, да и мы набеседовались. Поеду к князю Роману, пригрожу проклятием...

Порфирий не стал ждать трапезы. Вместе со свитой наскоро перекусил овечьим сыром с сухарями, размоченными в родниковой воде, и двинулся в путь на север.

Было грустно на душе его. Тяжело ехать к князю Роману Глебовичу: ему что ни скажи он по-своему повернет, настоит на своем, ненавидит советчиков и боится тех, кто умнее его. Потому и жесток. А силою страха народ не собрать, не удержать...

На закате всадники подъезжали к Пронску. Выбрались из леса и застыли на горе. Внизу, в тихой вечерней сини, открылась широченная долина Прони, вся в полях и перелесках. А далеко за ними, в золотом плывучем мареве, на выступе длинного узкого бугра, освещенного закатным солнцем, будто горели костром из белого пламени храмы города Пронска. Золоченые купола сияли бесцветно, как осколки солнца, и словно от них так накалялся воздух, что бежал блестящими волнами над полями и лесами. Ну как не петь о таком чудном граде! Стоять бы ему вечно, чтобы и люди далекого будущего видели эту дивную крепость – свидетеля грозных времен старины...

Впереди показалась речка Проня,.вся в зарослях тальника… А вода чистая и прозрачная, как воздух голубого неба. За речкой мыльня чернеет, вся прокопченная, будто в землю вросла. Напарился – и ныряй в холодную воду.

Переезжали речку по съемному мосту – каждую зиму разбирали его. За мостом торговые лодки стоят на привязи, люд» в холщовых портах хлеб грузят насыпью в торпища. Пойдет караван по реке Проне, по Оке в Резань на торг. Тут самая хлебная сторона. Но хлеб – невыгодный товар: в Резани есть свой. А к морю не довезешь: половцы переймут!..

И вот он, Пронск, на горе стоит, глянешь снизу – шапка валится! Там, на вершине, черные дубовые стены с башнями нависли над обрывами – крутые бока выступающего вперед узкого бугра нарочно обрыты полуотвесно. Попробуй-ка заберись!.. По пальцам рук можно просчитать годы жизни Пронского княжества, а как укрепился город! Постоянная опасность заставила людей сделать город крепостью, да и место удобное для обороны.

Узенькой дорожкой всадники поднялись вдоль крутого откоса на вершину бугра и въехали с напольной – в огородах – равнинной стороны по мостику через ров в Золотые ворота. Здесь бугор так узко сходился перехватом, что. почти от самых ворот по бокам круто падали обрывы. Въехали за стену, а там широкая улица, избы идут в два порядка, низкие, приземистые, все из толстого, круглого леса, с резным коньком, на дверях петушки да цветы разнолепестные. А заборы к обороне приспособлены: в прорезях для метания стрел, столбы остриями обтесаны... Люди выходили встречать приезжих, снимали шапки, низко кланялись, а кто и выкрикивал славу княжичу.

На красном крыльце – братья-князья Всеволод и Святослав Глебовичи в коротких синих полукафтанах. У обоих первые пушистые бородки курчавятся. Меньшака встретили радостной улыбкой: пусть, пусть малой охотой тешится!.. Ярослав остановился перед ними удивленный.

– Чему радуетесь? – сердито спросил он, думая о своем: ехал в Пронск, зная, что встретит горе и хмурость братьев, а встретил счастливые лица.

– Есть чему! – Святослав глубоко вздохнул и расправил будто освобожденные от усталости плечи. – Господин наш Всеволод Юрьевич снова несет спасение: пригрозил Ромашке сутяжному, коли сунет нос к нам в дела и земли наши, – послать войска и добраться до его кудрявой головы. А ныне боярин Туряк прибыл, мирное слово привез.

– Заутра Святослав поедет благодарить господина нашего, – досказал Всеволод Глебович.

Ярослав скинул соболью шапку, истово перекрестился.

– Слава тебе, боже! В распрях чужих метался, как в тенетах. Благодарю тебя: ты услышал мои желания! Нет худшего в жизни людей, как раздоры и смута.

Ярослав увидел, как к крыльцу от боковых пристроек подходил, важно переваливаясь, тучный, бородатый боярин Туряк – посол князя Романа Глебовича. Шел, высоко подняв голову, прищуренно оглядывая братьев-князей, почти у глаз торжественно нес свернутую грамоту. Ярослав хорошо знал этого боярина и не любил его: он всегда поглядывал на юношу свысока, ехидно подшучивал, как над последышем в княжеской семье, получал холопскую радость от унижения княжеского брата.

– Здравы будьте, князюшки милые! – пряча глаза, боярин чинно поклонился, и князья ответили поклоном. – Вот и ладно: все в сборе. – Взглянул на Ярослава. – Как в старину говаривали: мал да золот. Вот и сядем за беседу, обсудим послание наше красному солнышку – Всеволоду Юрьевичу, князю великому. Ум – хорошо, а два – лучше.

Ярославу хотелось ударить этого самохвала, но подумал, что для этого еще придет время, и хмуро сказал:

– На твоем месте, боярин, я не мешкая поскакал бы в свою Резань. Ибо епископ Порфирий уже последовал туда.

– Пресвятой отче? – Боярин изумленно уставил на Ярослава прищуренный взгляд. – Не по ябеде ли каких ученых людей?

– О ком думаешь? – спросил Всеволод.

– О ком же, о монахах.

– Не виляй, боярин, лисицей. Божьи люди о божьем и думают.—.Всеволод Глебович тоже недолюбливал боярина Туряка, тайно выведывавшего у местных бояр княжеские думы. Он – известный наушник у брата Романа!

– То правда: божье – богови! Но сколь стремителен святой старец! Никогда еще церковь не вступала так ретиво в мирские дела.

– Так это потому, что мирское во грехах погрязло, – подсказал Юрко, низко склоняя голову.

– Кто это? – спросил Всеволод Глебович, морща лоб, вспоминая.

Ярослав быстро объяснил, и все уставились на юного воина. Он спас жизнь Ярослава – это достойно похвалы. Он друг князя – это требует почета и уважения.

– Ты забываешь, – быстро нашелся боярин, – князь безгрешен, его рукой ведет сам господь.

– Ведет воевать с родными братьями? – резко спросил Юрко.– Ты же сам приводил сюда резанские войска и свой полк.

– Мне – что прикажут! – буркнул боярин, окинув Юрко злобным взглядом: не простит он ему этого!

Распря разгорелась бы, но Всеволод Глебович перевел речь, считая, что словаку хитреца всегда острей – он и победит, сумеет правду оказать неправдой. И спросил:

– О каком послании ты упомянул, боярин? Уж не от князя ли Романа?

– От всех братьев-князей, в коем скажем великому князю Всеволоду Юрьевичу о своей верности его престолу.

– Но мы никогда не нарушали ее! – запальчиво воскликнул Ярослав. – Мы знаем: великий князь больше всех радеет о Русской земле.

Князья и боярин ушли в хоромы. Юрко сел на крыльцовой лавке, оперся на точеные балясины и задумался. Тревожно живет Пронск! В Киеве спокойнее: ни один враг не смеет подойти близко к каменным стенам. А тут на бревенчатых башнях стражи непрестанно смотрят вдаль, во все стороны: не покажутся ли вражьи бунчуки? А как заметят – ударят в било, загудит набат.,. Побегут к стенам городские люди, пристегивая мечи, прилаживая луки. И поп выйдет из церковки с крестом в руке, моление начнет о победе, благословит всех на битву и проклянет супостатов. Да, здесь опасно! А в какой тревоге постоянной живут те беглые холопы в Донской волости, что у самого Поля половецкого рубят заново сельца и деревеньки малые? У них же и оружия нет!..

А в трапезной палате братья-князья и боярин расселись на застеленных красным сукном лавках. Туряк, развертывая грамоту, говорил:

– Послание сие – наше общее челобитье от всех братьев– князей Глебовичей. Не прятаться по углам, как бывало, да слать подметные ябеды...

– Какие ябеды? – строго оборвал Всеволод Глебович.

– Нам в Резани все ведомо. Получал великий князь Всеволод Юрьевич и такие муторные жалобы.

– А ну-ну, какие? – ещё строже переспросил Всеволод Глебович и было протянул руку, но боярин отвел грамоту в сторону и усмехнулся:

– Не здесь. Нам все памятно. И кто же мог писать великому князю такое: «Ты господин, ты отец! К тебе наше моление. Брат наш Роман отнимает у нас волости. Тебе он крест целовал в повиновении, а преступил: слушается тестя своего Святослава Черниговского...»

– А разве тут есть ложное? Не бывало так? – воскликнул Всеволод и ударил кулаком по столу. – Сколько раз нас обманывал князь Роман?! Будто он хозяин нашей земли, а мы его слуги. И разве не к князю Роману и ко всем резанцам посылал великий князь своих бояр с мудрым увещеванием: «Что вы делаете! Вы хотите убить своих братьев?! Удивительно ли, что поганые воевали нас...» Заметь, боярин, не нам писал великий князь. Нашу верность ему он знает. А вот пусть князь Роман безобманно пошлет клятвенную грамоту во Владимир. И пусть тогда попробует облыжнйчать.

– Да-да, – подхватил Святослав Глебович. – Пусть поклянется отцом-матерью... Княжество наше едва народилось, как же можно терзать новорожденного?

Боярин сидел насупившись, только желтые глаза метались по лицам братьев-князей, гневные и жестокие, да лицо то краснело, то белело от злобы, на крупном синеватом носу выступили капли пота. Была бы его власть, как в своей волости, – он показал бы этим князишкам! Сначала выплакали себе волость Пронскую, а теперь уже в настоящих князей играют!..

– Что же, князюшки милые, на нет и суда нет, – будто шутливо усмехнулся боярин Туряк. Огладил длинную бороду, пожевал пересохшим ртом и глухо закончил:– Так и доложу князю Роману Глебовичу: от брата старшего отрекаетесь.

– Не ту песню заводишь, боярин! – воскликнул Всеволод Глебович. – С братом мы готовы всегда жить по-братски. Вот так и доложи.

Гонец прискакал ввечеру. Был он совсем юн и тонок, как трость, легок на коне! Запыхавшись, тревожно выкрикнул у княжеских хором:

– Половцы идут! – Потом бросился к билу. И загудел набат по городу, по широкой долине Прони. Люди побежали со всех сторон на площадь. И только когда гонец успокоился, изложил все, как было. Он с друзьями стоял на страже у рубежа. А вечером пошел бортничать и за лесом увидел, как скакали две ватаги, но не поймешь, то ли обе вражьи, то ли кто гнался за погаными. А вдруг за ними вся орда идет?!

К рассвету снарядили разведочный отряд. Ярослав и Юрко подобрали себе самых смелых и удалых молодых воинов. Дали им лучших коней, легкое боевое вооружение и наказали:

– Заманить вражин к Медвежьему лесу. Там приготовится к бою пешья дружина мечников.

Ехали тихим голубым утром под песни жаворонков. Певуний было столько, будто пело звонко все небо. Донеслись удары колоколов – загудел простор! Белые храмы – золотые купола! Начали там служить обедню с молением о даровании победы над супостатами. Юрко то и дело оглядывался на Пронск.

– Что все смотришь? Или ладу оставил? – спросил Ярослав. – Не горюй, друже, осенью смотрины сделаем.

– Я сам себе сыщу.

– В этом княжеская помощь не помеха. Всех боярских дочерей оглядим. Выберем по душе.

– То трудная загадка. Ты выберешь, а мне – майся?!

– Выберем боярышню, что калач сдобный!

– А мне нужна лада по тревожной жизни нашей -г не пышная, а крепкая и смелая. Чтоб никого и ничего не боялась. Чтобы не только врагу, но и отцу родному не застрашиласъ бы сказать, если он не прав. Такая храбрая была бы...

Юрко не успел досказать: навстречу им из-за леска вылетел всадник, в нем сразу узнали передового дозорного. Гнедой конь его был весь в мыле.

– Княже! – тяжело дыша, доложил дозорный. – Маячники с курганов весть подают: поганцы за Бобровым лесом притаились, похоже, лазутчики. Половцев немного, зато коней целый табун будет.

Отряд Ярослава налетел на врага всей ватагой. Половцы вскочили на коней, и весь табун помчался по равнине к голубеющему у курганов лесу. Долго гнались, наконец скатились за оврагом в долину и только тут разгадали, как зарвались в боевом запале. С другой стороны лога, меж перелесками, к ним с воем и гиканьем скакали толпами половецкие всадники, в коротких подстегнутых бешметах, в овальных без шишаков шлемах. Пригнулись к шеям коней, будто приросли. У передних конников копья наперевес взяты, острия поблескивают, как жала.

– Засада! Берегись!

Ярослав, придержал коня, и весь отряд стал сдерживаться. Подняли щиты от стрел. На ходу подстраивались: самые сильные и самые ловкие рубаки – вперед!

А враги уже близко. Вот и клинки зазвенели, раздались тяжелые удары шелепуг о щиты. Половцев было втрое больше, с налета они отшибли от князя его воинов, и Ярослав с Юрко оказались окруженными свирепыми лицами врагов. Черные глаза их беспощадны. Зубы оскалены... Ярослава задела по руке кривая половецкая сабля, хлынула кровь. Он отбросил щит, перехватил меч левой рукой, почувствовал, как слабеет правая.

Юрко бился все отчаяннее, подхватил половецкую саблю, рубил и слева и справа. Он даже не заметил, как из-за ближайшей дубравы вырвались неведомые вершники в посконных рубахах, вооруженные рогатинами и дубьем. Лишь у немногих были мечи и шелепуги. Половцы, заслышав густые крики за спиной, бросились врассыпную.

К израненным юношам подъехал рослый бородатый всадник в расшитой холщовой рубахе, с огромной палицей в руке. Оглядел их, удивленно качнул головой.

– Ну и быстры и крепки у вас руки, юные воители, и сами буйны, искусно вели бой! – заговорил он низким отрывистым голосом, – У кого переняли боевое молодечество?

– У лучших киевских дружинников, – ответил Юрко.

– Так кто же вы?

– А ты кто? – спросил Ярослав, не отвечая и хмурясь.

– Епифан Донок. Люди зовут атаманом. Донской волости. Села Соснова.

– Большое село? Много люда? – возбужденно начал расспрашивать княжич, зажимая рукой повыше раны, пока воин намазывал мед на рану и делал перевязку белой тряпицей.

– Село великое. Спокон веку стоит. А людей счету нет.– Епифан слегка улыбнулся, но тут же погасил улыбку. – Что ни горемыка – то и наш, что ни холоп, то и мой. Бездольные собираются в нашу окраинную волость. Но у нас и торг есть. Умельцы продают свое искусное: седельники, лучники, кузнецы по меди и серебру. А живем тревожно: Пронским князьям все недосуг добывать да помочь нам, сами грызут»ся. А соседние князья и бояре с закатной стороны рвут нашу землю, оброк требуют. Мы от Резани оторвались, а к Пронску не приросли. Кабы свой князь был – защитил бы. А нам недосуг биться с соседями, когда пострашней враг рядом—половцы.– Бородач вдруг посуровел и, окидывая взглядом друзей, снова спросил: – Ну, а кто же вы будете? Отколь, удалые молодцы?

Ярослав и Юрко назвали себя. Бородатый богатырь неожиданно радушно подхватил:

– A-а, меньшак пронский! Слышал, княжич, про твою удаль в боях с погаными. Да я и сам поглядел на воинское искусство твое и содруга твоего верного. Если бы все так владели мечом – не соваться бы к нам злым ворогам. – Епифан широко улыбнулся, взмахнул рукой: – Э-э, была не была – и князьям найдем дела! Слушай, княже, не примешь ли за труд побывать у нас, поглядеть на волость нашу Донскую? Не найдутся ли у нас с тобой дела общие?