Текст книги "Внук Бояна"

Автор книги: Сергей Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Голубка ты наша... Господь сподобил. Молись за раба божия Романа-князя, это он благословил молодого сокола княжича Глеба – своего племянника – спасти тебя от лютой участи половецкой рабыни. По гроб жизни благодари его. Служила бы теперь какому-то супостату поганому, сама его от русской крови отмывала...

– Как страшно говоришь ты, мамка, – наконец удалось сказать Всеславе.

– Не мамка, а нянька самого Глебушки. И за него молись. Сам бог послал княжича нашего на твое спасение. Видно, суженого конем не объедешь... А княжич у нас добрый да сердечный, как красна девица. Сокол молодой, да пригожий, да ласковый. А и ты, горлинка, красотой писаной богом отмечена...

Низко поклонившись, старая нянька запела тоненько и ласково:

Очушки-то у ней ясных соколов,

Бровушки-то у ней черных соболей,

Походочка – как лани белые,

Белые, златорогие.

Она ростом высокая,

Станом она становитая,

И лицом-душой красовитая,

Всему городу Резани красному

Будет кому поклонитися.

Нянька вся засияла, и было в ее песне и в глазах столько нежности, что Всеслава хотела улыбнуться. А не вышло: нахлынула печаль, вспомнился милый Ярослав. Он мучается во вражьем становище, а она тут нежится да песенки хвалебные выслушивает...

В полдень ее позвали к князю Роману Глебовичу. Ввели в малую горенку князя – его молельню, всю обвешанную иконами. Встретив Всеславу, князь горячо зашептал, окрещиваясь:

– Благодарю, господи, от всего народа резанского. Ты вернул нам из ада языческого нашу княжну светлую живу-невредиму.

Расцеловал и провел юную княжну за стол, где уже красовались разные яства на серебряных блюдах. Сидели вдвоем, и князь спрашивал:

– Знаешь, кто тебя спас, княжна?

– Княжич Глеб Игоревич.

–~ Видно, сам бог навел его на твое и наше общее счастье. Ты рада, что это он спас тебя, а не кто-то другой? – Всеслава молча кивнула, а Роман Глебович спросил вкрадчиво: – Он пришелся» тебе по душе?

– Да. Он красив, умен и вежеством не обижен.

– Значит, приятен? А он совсем голову потерял от твоей красы. Не ест, не пьет... Сидит задумчивый. Слова не вытянешь... Не пропал бы! Может, полюбишь его? А я сватом приеду,– сказал будто шутливо, наливая вино. А в глазах – свет и ласка...

Всеслава скромно опустила глаза. Было приятно это слышать, но зачем он говорит совсем ненужное: тут же нет ни матушки, ни батюшки.

– Не грех бы нам породниться покрепче,– с вкрадчивой ласковостью настойчиво продолжал князь. – Выпьем за родность!.. И подумай, княжна, ты не простая боярышня. За тобой стоит великое княжество Киевское. А мы все молимся за собирание Руси.

– Но мой зарученный – Ярослав Глебович, – решила открыться Всеслава, отставив чашу, и заметила, как диковато метнулись на нее глаза князя.

– Так он же в плену! – нетерпеливо воскликнул Роман Глебович.– И никто не ведает, вернется ли.

– Вернется!

– И привезет половчанку-жену? Да и с детишками. – В словах князя она уловила усмешку.

– Не будет этого! – решительно ответила Всеслава.

– Почему? Или он побрезгует? Но и твоя мать—половчанка. Жена князя Игоря Ефросинья Ярославовна – тоже дочь половчанки. И сын Игоря женился на половчанке! Не раз такое бывало!

– А Ярослав не женится.

– Почему же тогда половцы не отпускают его и за богатый выкуп? Конечно, хотят женить! – Князь Роман повысил голос. – Мы пытались, но и на пленников не выменивают. Подумай, зачем они его держат? В дальнюю волжскую орду переправили. Подумай!

– Я уже все решила: моя жизнь принадлежит ему.

– Ты так его любишь? А он? Или ты не встречалась с его ладушкой-язычницей? С этой богомерзкой девкой?

«Откуда князь все это знает? – удивилась Всеслава и молчала, раздумывая.– Ведь Кащеря, конечно, убит... Только он один знал все... Нет ли тут какой тайны?»

И вдруг все, что с ней случилось в пути, показалось таким загадочным, что она будто онемела. Мысли быстро мелькали, строя разгадку всем ее злоключениям. Не нарочно ли заставили испытать все это, чтобы наполнить её сердце ненавистью к Ярославу и заставить быть женою другого?! Потому-то князь Роман и чернит ее суженого! И так ли уж болит сердце князя Романа за Русь? Что-то раньше она этого не слыхивала. Не гонится ли он за славою и величием – лезет в спасители Руси?! Повелевать Русью – о-о, это соблазнительно!

И сразу все тут показалось таким негожим и ложным, хоть беги. Она только и сказала, кланяясь:

– Дозволь, князь Роман Глебович, скорее выехать мне к родной матушке.

Роман Глебович удивился: что случилось? Он и так и этак принялся уговаривать ее остаться. Но Всеслава стояла на своем. Видела только, как надувалась его бычья шея, как вздрагивали скулы князя и сердитые глаза метались мимо ее лица.

Наконец-то Всеслава добралась до Владимира – стольного города на широкой горе,– и попала в объятия заплаканной матери-княгини. Сидела у ее ног, рассказывала все, что видела, что слышала. А княгиня только ахала и качала головой: в речи дочерней появились неслыханные дерзостные слова... Ой, как буен и дик окружающий северный мир! Даже ее гордая дочь, побывав в диких лесах несколько дней, стала как непокорная смердка. Уже заявила, что отдохнет и поскачет в половецкий стан: спасать своего суженого Ярослава. О-о, в ней кровь половецких ханов! Самовольная! Поскачет с какой-то девчонкой, которую и зовут-то язычески – Яришка! Всеслава же расхваливает ее, будто она лучше, чем все теремные девушки.

А еще требует она добыть у великого князя Всеволода Юрьевича самого быстролетного коня со сбруей и переправить его на донскую мельницу – для той же Яришки Маркуновой.

Коня послать можно и самого лучшего – не велик расход. Но дочь свою княгиня-мать больше не отпустит со своих глаз: ей не в половчанки бесшабашные готовиться. И тут не Киевское княжество, где живут люди по строгому божескому закону и порядку. Здесь сплошь буйный люд. Украсть княжну – где это было слыхано!..

Княгиня отвернулась и незаметно смахнула слезинку с чернокоричневых глаз.

Коня Яришке отправили, со сбруею и седлом, самого быстроногого и выносливого. На нем она поскачет спасать Ярослава Глебовича и передаст ему. Никто его тогда не догонит! Послали и кольчужку, и меч из лучшего булата дамасского. Всеслава сама провожала ватагу вершников с дарованным конем со двора,

А тут и время приспело скорее ехать в Киев, упросить батюшку Рюрика Ростиславовича, князя Киевского... Если не удастся Яришке, так он спасет ее суженого Ярослава Глебовича.

Яришка

С ватагой удальцов Юрко отправился в поход. Все были в легких половецких кольчужках и шлемах, для всех кузнецы – лучшие умельцы – выковали кривые половецкие сабли. Приторочили к седлам холщовые сумки с продуктами, запас стрел, арканы. Глянешь со стороны – едет половецкая ватажка в набег!

Юрко удивился, что не встретили у Лебяжьего озера Яришку. Куда она девалась? Не случилось ли беды?

Двигалась ватага по ночам, шли по звездам – на восток, забиваясь с рассветом в дубравы или заросшие перелесками балки. Весь день кормили лошадей у родников, спали поочередно. Иногда видели, как вдали проносились шайки половцев о двуконь – за добычей, примечали, сколько их и куда едут. Ватажники звали Юрко на бой. Им хотелось вырваться вперед и посечь всех острыми саблями. Но Юрко приказывал лежать и ждать: нельзя гнаться за малым, позабыв о главном.

И все же беда пришла. На рассвете не успела ватага спуститься к лесу, как показались половецкие всадники. Заметили русичей: кони-то не половецкие! Помчались наперерез. Юрко сразу понял, что в открытом бою врага не одолеть. Огляделся, искал выхода. И вдруг из-за курганов выскочил всадник на гнедом скакуне, часть половцев кинулась за ним. Юрко посмотрел из-под ладони вслед и подивился коню: он легко уходил от врагов, унося неведомого храбреца. Глянул в другую сторону – там виднелись верхушки кустов. Наверное, балка или овраг. Скомандовал:

– Сбейся в кучу! – И когда все столпились, приказал: – Через одного – падай с оружием наземь! Ползи к кустам! Остальные – хватай коней и мчись о двуконь назад, заманивай подальше к Соснову. А мы одни попробуем управиться.

Спешенные удальцы побежали в высокой траве к лощине, а конники повернули назад. Половцы кинулись догонять их, но несколько вершников продолжали мчаться к темневшим кустам, куда пробирались пешими Юрко с друзьями. Беглецы скатились ш> крутому косогору в кусты и поползли между колючим терновником. А наверху уже слышался топот коней и крики преследователей. Вот над самым склоном оврага остановились два конника, донеслись сердитые голоса:

– Их было больше. Говорю, я следил!

–.У тебя всегда враги двоятся. Опять из-за тебя останемся без добычи. Кони были хороши – надо было скакать вдогон.

– А я говорю: добыча здесь! Смотри! Кусты шевелятся!

– Когда сам дрожишь, так и все кругом ходуном ходит.

Половец расхохотался, и над оврагом снова раздались свист и конский топот. Потом все смолкло. Юрко облегченно вздохнул: пронесло!

На заре дозорные русичей услышали конский топот. Все схватились за сабли, когда из ближайшей балочки показался всадник. Юрко сразу узнал гнедого скакуна в белых чулках, что недавно спас их, оттянув половецкую погоню. Сердце у Юрко дрогнуло от радости: это была Яришка. Приказал:

– Убрать оружие! Этот юноша свой. Пусть едет с нами.

– Зачем он нам, сосунок? – было заговорили самые отчаянные удальцы.

– Это лучший друг князя, – остановил их Юрко.

– Друг? Хо-о!.. Да не он ли намедни помог нам? Вот это настоящий друг! Верные друзья – как крылья у орла.

– Кто ты? Как зовут тебя?

– Яремка.

– Хорош Яремка. Да и конек хорош!

– А конь Яремки весь был в подсохших подтеках пены...

– Пошто коня гнал?

– От половцев утекал. В тот день большая скачка была.

– Молодец, Яремушка! – весело воскликнул Юрко и похлопал воина по плечу. – Так и доложу князю: молодой, да из всех удалой. Пусть порадуется за своего друга.

– А я не один! – Яремка лихо свистнул. Из соседней балки показались всадники: это была отставшая часть отряда, каждый ехал о двуконь.

Перед утром все залегли в камышовых зарослях в пойме Волги. Теперь приходилось быть еще осторожнее: вдоль поймы под крутым склоном шла проезжая дорога, весь день скрипели арбы, кричали верблюды в тяжелых повозках: это шли с юга груженые караваны на праздники свадебного месяца. Иногда проносился отряд воинов, и конский топот долго не смолкал вдали. Дорога шумная, значит, где-то близко половецкие вежи. Вдруг топот коней раздался совсем рядом: всадники подъехали к старице напоить лошадей. Было слышно, как жадно глотали кони теплую воду. Донесся разговор:

– Зря гонялись. Руситы пересаживались с коня на коня, и каткие у них кони! А наши все в пене.

– Надо спешить на вежи. Хлебнем кумысу! А женщины уже заготовили брагу и жареное мясо.

– Говорят, и князь руситов подобрал себе половчаночку– красулю в жены. Жаль, у нашего хана нет дочерей, а то заодно •отгуляли бы свадьбу.

– Найдется у соседей. Будто у Беглюка такая дочь, что князь Ярослав отдаст за нее полцарства.

– А где он теперь? Все еще под стражей?

– Перевели в шатер, за кумирню, поближе к ханским шатрам. Но стражи стоят.

– То-то я смотрю, красотки зачастили мимо...

С гоготом и визгом половецкий отряд поскакал к дороге.

Яришка понимала половецкую речь. Слова заезжих вершников растревожили ее. Что же станется? Неужто князь забыл Всеславу? Выберет половчанку?.. Тогда выходит – боги ошиблись! Нет-нет, того не может быть, не такой он человек. Да и она, Яришка, убережет его... Тут в лицо хлынула горячая кровь: а что, если прав дед Маркун: «Названая сестра будет названой подругой»... Как бы она помогала ему! Только бы спасти князя!

Вечером Яришка и Юрко сидели дозорными. Синяя ночь спускалась над степью, ковыль вдали все гуще наливался голубыми и лиловыми тенями. Укали водяные быки, попискивали совы, черными призраками проносившиеся над камышами. Пахло застоявшейся тиной и сыростью, а из степи шел душистый запах полыни. От вечерней росы он сгустился – родной запах степи, он провожал воинов почти до вражеского стана... Но ведь и здесь когда– то была русская земля!

В небе закурлыкали журавли, непогоду чуят, в тепло спешат, к жаркому солнцу. Беспокойная у них жизнь: где ночевать, чтобы не попасть в зубы волку?..

В тишину ворвался близкий лисий лай, и Яришка вздрогнула.

– Боишься? – спросил Юрко.

– Боюсь... не опоздать бы нам. Вдруг ему худо... А я везу всякую целебную траву.– Она осторожно провела рукой по кожаному кошелю, висевшему сбоку на ремне.– Сам дед Маркун набрал для князя.

– Береги. Может, пригодится.

– Брат мой, лучше убиту быть, чем уйти от врагов, не выручив князя любимого.

– Выручим! И все будем жить! – воскликнул Юрко.

– Не говори о неведомом.

– Нет, мы будем жить! Иначе зачем борьба? Зачем любовь?

– Для радостной думы. И для счастья всех. Вот я вижу: ты любишь, и мне от того хорошо. Кто она?

– Она такая, как ты, сильная духом. Но ты привержена богам, она – любви.

– Счастливица!

Юрко поведал все о Зелле: он предан ей! И Яришка сказала с явной скорбью в голосе:

– И я открою тебе греховную тайну: люблю Ярослава. Иду служить ему, противнику древних богов... Мне придется отрешиться от них... И чувствую: не будет счастья. Я знаю это. Боги уже наказали нас: князю прочили великое, а он... горько думать – или в сетях у половчанки, или мучается душой. А как тяжко мне: я выполняю слезную просьбу княжны Всеславы...

Последние две ночи Юрко с товарищами особенно осторожно пробирались к половецкому стану. Тут было самое опасное место: по балкам паслись табуны половецких коней, стояли кибитки табунщиков – иди да оглядывайся. Хорошо, что вся ватага Юрко’ в половецкой справе,

И вот на заре показались вежи хана Емяка. Темно-серые кибитки и землянухи раскиданы по косогору, как старые пеньки в лесной вырубке. Высокими резными идолами выделяется на горе кумирня. Над ней развевается черный стяг с ярко-желтым солнцем и звездами. И над всем этим – черный идол самого бога Кама. Глаза из стекла, блескучие, сверкают на солнце!

Долго стоял Юрко в зарослях тальника и смотрел в сторону веж. Как подобраться к кумирне? Как освободить князя?

Шатер у Ярослава из белой овечьей кошмы, в нем так же прохладно в зной, как и в юртах. Нижние края завернуты – ветерок сквозит по земляному полу, устеленному зеленой травой. От нее идет свежесть и аромат степи. Но радости юному князю нет... Жизнь в плену тянется нудно. Сначала и жить не хотелось. Сколько половчанок подсылали к нему красивых – глаз не оторвешь, сколько в жены сватали... Но нет! Не лежит в неволе сердце к радостям. Истощена душа!

Заедет на сырт, оглянет степь хмуро... Глаза б не глядели! Нет, это не старая отчая степь – цветистая, ласковая, духовитая... Вражьи кибитки скрипят, как сердце режут, от желтых лиц степь кажется враждебной: под властью поганых сама как поганая, от становищ на версту тяжело дышать... Бежать бы, но за пленником сотни глаз следят тайно... Да и не славный пуль – бегство! Вот если бы с мечом пробиваться сквозь вражий строй – другое, достойное дело! Но оружия нет, и не вырваться отсюда самому...

Рана на плече никак не заживала до конца, словно ее то лечили, то растравляли. По вечерам она особенно ныла, и Ярослав метался по шатру, как загнанный в клетку барс. Мучили думы. Нелепо все случилось: князь – и в плену! Какое позорище! Княжеская честь порушена! Хуже смерти! Только было начало складываться что-то похожее на княжество... И ведь люди были. И хорошие люди!.. И битвы были... Строили острожки. Теперь все вспоминается как яркий сон. Жаль, не дали поганцы сыроядные хорошенько к боям приготовиться.

Где-то теперь друзья? Живы ли, что делают? Помогают ли им -братья-князья Глебовичи? Размышляют ли о Руси великой? Зовут ли на содружество? Складывает ли призывные песни друг Юрко? Не забыл ли еще дорогую сердцу клятву? А выполнима ли она? Отсюда, из вражьего логова, видней, как несказанно трудно совершить собратство князей. Даже и единое горе не единит: каждый живет для себя. А вот встал бы над Русью князь такой великой силы души, чтобы все князья русские трепетали перед ним, любили за справедливость и признавали за старшего – отца Руси. Но где такого найдешь? Таких и нет! Хотя сам когда-то считал себя способным стать таким вождем народа... Теперь это кажется детской мечтой... Никогда не станет он князем всея Руси! Горько на сердце. В плену раздавлена, развита мечта... Суженая в Киеве ждет его великой славы, а ее нет и не будет! Все пропало...

Вечером к шатру князя русичей подъехал на арабском скакуне ханич Араф, стройный и тонкий, как дева. Размахивая полами синего с золотом халата, вошел мягкой звериной походкой, только сапожки красной кожи чуть слышно шуршали по кошме и траве.

– Князь, твои глаза светят задором! – воскликнул он, здороваясь с Ярославом, и повалился на кошму. Все движения его резки и неожиданны. Ласковость ханского сына казалась кошачьей, будто всегда у него наготове острые когти. И тонкие губы часто облизывает, будто поел только что вкусного или готов еще рвать мясо и есть...

Но оба они были почти одногодки и словно свыклись за лето, вместе выезжали на охоту в степь, вместе сидели на празднествах.

Раз князья после охоты подъехали к Волге напоить коней. Ярославу взгрустнулось, как увидел широкую мчащуюся на полдень светлую воду, вспомнил родной Дон, даже глаза затуманились... Когда-то и Волга была русская река, а сейчас на ней хозяевами сидели половцы. Дань собирают с каждого проходящего судна. Вот куда надо дойти русичам!

Араф словно угадал тогда скорбные думы Ярослава:.

–Вкусна водичка в нашей Итиль? Подмяли мы ее под себя. Один хвост ее у вас остался. – Сказал и смотрит с лукавой улыбкой. Губы лизнул. Половца вообще никогда не поймешь, что у него на уме. Помни одно: не жди от него хорошего. Об этом на Руси знают. И у Ярослава не лежало сердце к этому человеку, постоянно навязывающему свою помощь. Что-то за этим навязчивым предложением тайное скрывалось...

– Чем обрадован, князь? – оглядывая шатер, спросил Араф, – а глаза его метались пытливо. – Не приглянулась ли какая половчаночка? Сосватаем и сейчас же отгуляем.

– Далек я от этого. – Ярослав без улыбки глянул на него. – Говорю же: есть у меня лада!

– Княжна Всеслава? – Араф хмыкнул, шевельнулся по губам язык. – Забудь о ней! Ее просватали в Резань... Там целый табун княжичей.

– Зачем говоришь чью-то неправду?

– Приедешь – увидишь. Из самой Резани вести идут... А нам надо бы породниться. Тогда и незачем будет воевать. Ты мне поможешь, я тебе. Все богатства будут наши! Что улыбаешься?

– Книгу читаю о прославленном полководце.

– Чего смешного? Он же не славнее наших великих ханов?! – беспокойно спросил Араф.– Кто может сравняться с Кончаком! Он разбил полки Игоря, разогнал как стадо лебедей. Теперь он полонит и всех русских князей, как полонил Игоря.

– Горькая его голова, – со скорбью молвил Ярослав. – Но где бы скрылся Кончак, если бы Игорь, как мыслил, захватил старорусскую дедовскую Тмутаракань? Каково было бы половцам; тыл у русичей!

– Но ведь не смог! Кончак победил!

– Молодая голова! Тяжкая его участь, хоть он и бежал.

– Ты вздыхаешь? – Араф покачал головой. – Ай, ай, рвешься на свободу?

– А ты не ушел бы к своим?

– Бежал бы! – Араф расхохотался, а сам, щурясь, вглядывался в лицо Ярослава: скрытен князь – целое лето живет здесь, а ничего у него не выведаешь.– Что же, беги и ты – выручай свою Всеславу! Я помогу... прикажу стражам по всей ночи молиться богам за твой удачный побег. Вот и беги, как Игорь.

– То не славный путь. Хотя родная земля и дороже славы.

– Ты осторожный. Князь Игорь ради славы кинулся сломя голову на наши полки. И попался...

– Не себе он, а своей земле добывал славу, – прервал Ярослав. – Жаль... одна битва у него была победная, другая – неудачливая...

Араф ухмыльнулся, тонкие губы чуть шевельнулись:

– Опять говоришь как песенник! Или ты знаешь большую песню? Я принес тебе ее листки. Батуры князя Асапа перехватили гонца руситов из Киева. Он вез эту песню во Владимир, великому князю Всеволоду. Листы не все, половина потеряна. Возьми! Князь Асап прислал тебе. Прочти и увидишь, как можно словом обрядить коршуна в соколиные перья. Слова яркие, звонкие! Все певцы – краснобаи! Слушая их, слезой изойдешь. А ведь все – выдумка!

Араф распахнул халат. На груди у него таился сверток. Он передал его Ярославу и сказал:

– Прочтешь и не удержишься, чтобы не сбежать от нас. Не забудь назвать мне, какой ночью будешь бежать. Помогу!

– Пока не собираюсь.

– Не веришь? Тогда смотри: нынче же прикажу убрать всю стражу от кумирни. Будь здоров! И да расстелется степь ковром перед тобой до самого Дона! А вернешься к своим – пусть растет твое добро, как растет трава...

Араф удалился из шатра и пошел к кумирне. За ним воин вел коней. Ханич поравнялся со стражами и строго приказал им зайти за кумирню и не показывать носа. Пусть видят все: князь русичей стал большим другом хана. Но пусть смотрят в сто тайных глаз за шатром русича! Если он утечет из становища – всем стражам будут срублены головы...

А Ярослав остался один, долго сидел задумавшись. Ханич Араф хочет женить его на половчанке? А зачем подсказывает, как бежать из плена? Хочет дружбой привязать к себе? Но что если он хитрит, как все половцы? Еще и проводника подошлет. А по* том поймает!.. Тогда или голову долой, или будь покорным ему...

Взгляд Ярослава упал на новый подарок Арафа. Развернул листы, и ему сразу бросилось в глаза дорогое имя:

Если вещий Бонн

Кому хотел песню творить, —

Мысль его ветвилась деревом,

Серым волком мчалась по земи,

Сизым орлом в подоблачье.

Пел, вспоминая

Давних времен

Усобицы...

Вот они, самоцветные слова о седой кровавой старине! Замерло сердце у Ярослава: кто это вспомнил чудесного певца? Так и пахнуло родной, милой стороной, будто мудрое сказание начал слушать, Затуманились глаза. Уставился он в проем шатра – там голубые далекие дали, родимый простор степи. Все это извечно было русской землей. Но ее терзали чужие пришельцы. При Бонне были печенеги... Тезка его – Ярослав Мудрый гонял их по степи как сайгаков. Но много их было! И здесь, у Волги, проходил великий мудрец. Был с ним и его певец Бонн... Не он ли помогал своими песнями великому князю в его дивных делах? Песни те как живая кровь!..

Взглянул на листы и очнулся от дум, схватил, стал читать. Вот он где, великий певец... Он же пробуждает зов на единение!.. Не-ет, надо бежать! Но как? Не подскажет ли певец в песне? Читать!.. Читать!..

Наконец-то у Ярослава проснулась жажда деятельности.

Ветер крепчал, и ночь чернела. Вот удача! С полуденного края на степь навалился туман. Юрко с радостью подумал, что удальцам всегда везет. Пора выступать!

Яришка пересела на запасного коня, своего гнедого скакуна– вела на привязи: приготовила для князя.

Осторожно выбрались из камышей. Ветер затих. Было слышно, как шумели половецкие вежи, сюда, до самой Волги, доносились пьяные выкрики, песни, грохот барабанов.

Отряд смельчаков, зайдя из степи меж табунами и огибая в темноте скопища людей, двигался тайно вдоль рядов темных землянок и кибиток.

Встречные люди спрашивали: кто такие? Чьи кони? Юрко спокойно или шутливо отвечал, что это добыча, отбили у русичей – они же теперь на своих печках сидят... А воины – посланцы хана Беглюка – едут на праздник.

На горе молельня, идолы чернеют у входа, за ними мерцает священный огонь, тени от истуканов мечутся по земле, будто там за кисейными занавесами сами шаманы раскачиваются в святой пляске в честь великого бога Кама.

Из тьмы показался белый шатер. В нем горит светильник, полог откинут... Сердце у Юрко так и затрепетало: князь в шитом кафтане сидит у светильника, склонившись над листами. Прочтет и смотрит во тьму, задумчивый и грустный. Не уйти отсюда, не сбежать... Страж ходит взад-вперед, богатырский воин с копьем и саблею. Лук и колчан со стрелами за спиной в любой момент вскинет на руку, и полетит без промаха ядовитая стрела.

У Юрко закипела кровь от ярости, хлестнул коня, в несколько скачков очутился у шатра. Силы неравные – страж пеший, п в два взмаха сабли с ним все было покончено. Но он успел крикнуть. У молельни тайная стража высыпала толпой, ударили в бронзовое било. Резкий, дрожащий звон разнесся и осекся в тумане, заглох. Ближние половцы услышали, кинулись бежать за конями...

Князь Ярослав выскочил из шатра, листы прячет за пазуху потертого кафтана.

– Скорей, княже! Садись на конь! – Подал Юрко меч в шлем.

– Юрко? Друг! Жив!..

Яришка из рук в руки передала князю повод...

Отряд было поскакал по склону, но позади уже грохотал топот коней, а сбоку мчались воины степной охраны.

– Держись плотней! – скомандовал Юрко, и они лавой кинулись на прорыв.

Зазвенели удары сабель. Юрко яростно бросился вперед, черные фигуры половцев падали перед ним, как снопы. Вдруг он заметил, что громадный половецкий богатырь устремился к князю. От его ударов валятся донские удальцы. Вот он взмахнул саблей над головой Ярослава...

И откуда тут взялась Яришка! Пришпорила коня, одним скачком очутилась возле князя и вскинула свой легкий щит. Тяжелая сабля половецкого батура рассекла щит надвое. Юрко со злостью, наотмашь полоснул врага ниже шлема. Крикнул:

– Держись за мной! – А сам еще яростнее кинулся вперед пробивать путь. И все следил за князем и Яришкой. Но вот отстали половецкие воины на своих мелких лохматых лошадях...

Дальше скакали тесной ватагой. У Яришки кружилась голова от потери крови. Рана болела, но перевязку сделать некогда. Она видела: рядом скакал князь, и это придавало ей силы. Исполнен завет богов – князь спасен.

Позади в черноте еще долго раздавались пьяные крики и гиканье погони. Но поредевший отряд смельчаков, как только вырвался на степной простор, так будто и рассеялся в туманной тьме ночи. А след и совсем дождем замыло.

...Яришка умирала на рассвете в глубокой зеленой балке. По дну долины бежал прозрачный ручей, в нем Юрко размачивал целебные травы, что привезла Яришка с собой в кожаном кошеле. Но уже ничто не могло спасти ее: кровь ушла. Глаза девушки туманились. В синем утреннем свете было видно, как она, тяжело дыша, смотрела на князя глазами, полными любви и преданности.

– Прощай, – еле слышно шептала она. – Помни: великие боги избрали тебя сыном... Верю: ты поднимешь всю Русь. И ты верь... Перун поможет тебе. Не отрекайся от него... И я помогла бы, я многое бы сделала... Но боги не любят отступников. Прощай, мое счастье, мой брат...

Она взглянула на Юрко.

– Прощай, брат названый. Не всем дана желанная доля. У тебя песни – твое счастье... А я полна вашими радостями. Прощайте, други!.. Прощай, Кузяша, добрый лада мой... Прощай, Берегиня, дева-мать... Бесплодно ухожу я...

Яришка трудно и глубоко вздохнула, голова ее бессильно упала на руку князя, и он поцеловал ее остывающий лоб. Но она еще шептала:

– Твой конь – дар Всеславы... Она помогла спасти тебя… Люби ее, как любит она тебя... А я не зря ли клялась богам?.. Горем сердце сковывала... Все ложно!

Тихо-тихо умирала она...

Саблями вырыли могилу. Молча стояли вокруг, не сводя глаз с юного храброго воина. Кто-то сказал:

– Отважный был воин... Смел дерзостно. Чей род? От кого он такой?

И Юрко шепотом ответил:

– От земли донской, буйной...

А туман все гуще накрывал степь, мелкий осенний дождичек моросил мельчайшими брызгами, он будто оплакивал погибших, обессилев от слез. Нет многих... Нет милой Яришки...

Заговор

После празднества звездопада Беглюк долго был нездоров. Он осунулся, постарел. Часто подходил к обрыву, садился на ковер и глядел на синие кущи заречных лесов. Хан вспоминал Юрко и все более чувствовал, что в сердце его, пожалуй, больше приязни к русичу, чем ненависти.

– Славный был батур, – шептал он. – Кто знает, может быть, певец потом остался бы у меня? Но упущенную стрелу не вернешь! А в народе его считают сыном бога Кама... Велики тайны божеские! Ведь сохранил его бог Кам, а для чего?

Беглюк стал безразличен к Асапу, будто тот – простой воин. Князь сразу почувствовал это. Теперь он решил добиваться давно задуманного...

Вечером, когда по становищу зажигались огни, Асап ехал верхом мимо кибиток. Люди падали перед ним на землю, старые воины приглашали подсесть к кострам, но он, не задерживаясь, двигался дальше, пока впереди не показалась расшитая кибитка, стоявшая на громадных колесах. Несколько знатных батуров сидело возле костра. Асап оглядел их все они были его друзьями. При виде князя батуры повскакали, чтобы шумно приветствовать его, но он махнул рукой – велел им сидеть.

– Я вижу, твоя кибитка, Сангор, ждет похода? – подсаживаясь к костру, сказал Асап дюжему носатому батуру с коротким чубом.

– Ждет давно, – ответил тот недовольным голосом. – Мои кони всегда наготове. И мы, батуры Смерти, полны дум о большой войне.

– И напрасно! До похода еще черный ворон побелеет. Великий хан отказался от похода.

– Как? Почему? – посыпались удивленные вопросы. – Опять всю зиму лежать в кибитках? Как медведи лапу сосать? Чувствовать, как остывает сердце и холодеет кровь?

– Таков удел дряхлого хана.

– Плохо, когда у хана стареют душа и мысли!

– Хану нельзя распускать слюни, – горячо сказал кто-то из молодых батуров. – Мы не хотим сидеть на привязи как телята! Победу и радость приносят беспокойство и большая добыча!

– Мы живем походами! – поддержали другие. – Пойдем на Русь!

– С кем пойдем?! – пожимали плечами старшие. – Только мы, батуры Смерти, думаем о больших походах. Остальные обленились, довольствуются малыми набегами, нежатся в кибитках.

– Мы заставим всех быть храбрыми! – Асап поднялся. – Вспомните неуловимого Боняка. Его ждут переяславцы, а он рубится у Золотых Ворот Киева. А еще через день он у Чернигова! Вот какой нужен вождь!

Батуры наперебой принялись расхваливать смелую мудрость Асапа, вспоминать его прославленные набеги.

Нагнувшись к Сангору, Асап шепнул:

– В полночь буду у могилы храброго Турога. Пусть батуры Смерти приедут с тобой всей ватагой.

...Ночь была лунная. Голубоватый отблеск на ковыльной степи раскинулся широким разливом – чем дальше, тем гуще – и пропадал в синем сумраке равнины. Черными хлопьями с писком проносились летучие мыши. Тренькали сверчки, будто вся степь звенела. На невольничьем просяном поле выли голодные собаки, на болоте стонала выпь.

Несколько всадников, оглядываясь по сторонам, приближались к черному, мало заросшему травой кургану, рядом с которым стоял каменный истукан, с чашей в руках, с лицом, обращенным к луне. Всадники спешились в сторонке. Они подходили к истукану и клали в его чашу привезенные под седлом куски мяса. С противоположной стороны кургана подъехал еще один всадник. Это был Асап.