Текст книги "Внук Бояна"

Автор книги: Сергей Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Хан со свитой ехал впереди конных стрелков. Его шлем блестел под солнцем. Широкий плащ из белых шкурок жеребят развевался по ветру. Беглюк будто помолодел. Он чувствовал за спиной могучую силу, которую вела его крепкая рука. Сердце было спокойно, уверенность в победе не покидала его.

На следующий день к полудню застрельщики встретили вершников русичей. Вскоре показались и русские полки.

Завидев врага, русские войска подняли знамена, кресты и хоругви. Копья вскинулись, как из земли выросли. Казалось, двигается густой бор.

Впереди ехала богато вооруженная старшая дружина, бояре и дети боярские, следом – младшая дружина и ратные витязи в кольчугах и броне. Последними шагали пешие воины, где было и много окраинцев,– в посконных рубахах и портах, вооруженных рогатинами, топорами и палицами.

Перед войском на статных в узорчатой сбруе конях ехали витязи в серых блестящих кольчугах и шлемах с рисунчатой чеканкой. Алые, голубые и зеленые плащи переливались под солнцем, на сбруе гривастых коней вспыхивали золотые и серебряные пластины, ножны мечей сверкали разноцветными каменьями.

Это были братья Глебовичи – князья Резанские и Пронские: Владимир с сыном, Всеволод и Святослав. Ехали они вместе с младшим братом Ярославом рука об руку. Самый старший брат Роман все-таки уклонился от похода: кто знает – не победят ли половцы? А если победят, он не потеряет их поддержку, и можно будет крепче зажать все обессилевшие после поражения княжества. Вот Роман и послал вместо себя Владимира Глебовича – третьего по возрасту брата. Был в походе со своими полками и княжич Владимирский Константин Всеволодович, были и князья Воргольские...

Завидев половецкие войска, князья придержали коней и долго из-под ладони вглядывались в приближающуюся лавину. Тысячные и сотские объезжали отряды, строили в боевой порядок.

Из боковой лощинки подскакал Юрко. Он только что вернулся с лазутчиками и быстро доложил князьям все, что узнал.

– Беглюкова орда идет навстречу? – переспросил старший здесь князь Владимир Глебович. – Одна идет, без подмоги? Ты не ошибся?

Юрко покачал головой:

– Мне ли не узнать белый стяг Беглюка с золотым конем! Его орда идет впереди, иных знамен пока нет. Самое время отбить.

Далеко видна степь, вся в седом ковыле и перелесках. В синей дымке движется и пылит черный половецкий вал. И уже слышен все густеющий шум конского топота, тревожно и вызывающе ржут кони...

Войска заканчивали подготовку к бою. Дружинники надевали броню, опробовали мечи и копья, скидывали с заплечья щиты. Простые воины готовили для боя рогатины и дроты, шалыги, ослопы...

В рядах воинов раздалось как вздох:

– Гос-споди, оборони от лютых!..

Воины закрестились, губы зашевелились от молитв.

– Не робей, Аверка, всей громадой идем,– послышался уверенный густой, как из бочки, голос.

– Навалились, поганцы, на наши головы!

– Чего стоим, бить надо с ходу!

Кузян перед сотней конников подстегивал ремешок шлема у подбородка, говорил своим воинам:

– Помни главное: не ты его боишься, а он тебя.

– Неужто не спугаешься? – спросил кто-то из молодых. – Ведь страшно?

– Страшно? – с улыбкой переспросил сотник. – И хуже бывает. Вот разок иду я по лесу, слышу: в кустах рядом кто-то шагает, валежник хрустнул. Ну, думаю, пропал: леший! Я пойду – и он листом шелестит, сушняком хрупает. Я встану – и он встает.,. Волосы у меня дыбом! Чуть раздвинул кусты: бородища седая во-о! По пояс! А глаза желтые бесстыжие уставились – как насмерть бьют... Ох, натерпелся я страху! Еще бы! Сам леший рядом! А он смотрел-смотрел да как заорет: бе-е-е-е! Тут я разглядел: попов козел оказался!..

Громкий хохот пронесся среди конников.

Юрко оглянулся на воинов. Ого, сколько люду русского! Тут и крещеные и язычники рядом стоят. Смотрят вперед грозно и встревоженно. Старики сумрачные, у молодых глаза горят боевой запальчивостью. Час пришел!

– Дозволь, князь старшой, мне идти впереди,– громко спросил Юрко, подъезжая к Владимиру Глебовичу. – У меня с ханом свои особые счеты. Их только кровью смоешь...

Владимир коротко кивнул, не отрывая глаз от вражеской лавины. Вот она уже надвинулась так близко, что можно различить лошадиную масть. На знаменах бычьи рога торчат. Наконечники копий блестят на солнце, как искры выметываются из пыльной тучи.

Ярослав Глебович вырвал из алых ножен свой меч и сказал:

– Идем вместе, друже, я тоже с батурами Беглюка не рассчитался...

Владимир Глебович выехал вперед, повернулся к войскам, окинул взглядом дружину, громко крикнул:

– Слушай, дружина храбрая! Слушай, все русское воинство! Окаянный враг огнем и мечом разоряет землю Русскую, не дает покоя, лютую смерть и злую неволю несет он народу нашему. Где пройдут недруги, там не остается камня на камне, слезами и кровью нашими поливают они свой путь... Грозный враг перед нами! Только храбрость и стойкость защитят любимых жен и детей, ваши дома и вашу волю... Наполним сердца дерзостной удалью! Не пожалеем жизни! Умрем или победим!..

– Веди нас, княже! – пронеслось по степи как гром.– Побьем злыдней! Веди на бой! Терпения нет!..

Раздалась команда по рядам, и войско тронулось вперед. Юрко оглянулся: теперь взгляды воинов были злы, сосредоточены на одном: победить! Брови сдвинуты, глаза прищурены... Да, они готовы к смертному бою! С ними и его сердце!

И Юрко запел:

Как пошли на битву рати смелые,

Рати храбрые – люди русские,

Отстоять родную землю-матушку

От лихих гостей непрошеных,

А пошли под знаменем под шелковым,

Дружбой верной перевитые,

Разметали вражьи полчища

В чистом поле да по ерикам.

Сгинь-уйди, поганый половчин,

Все пути на Русь тебе заказаны —

Пропади на веки вечные!..

Эту боевую песню знали все воины и теперь подхватили ее, ir она понеслась далеко вперед, до самых половецких полков...

Беглюк приказал поставить шатер на пригорке. Отсюда хорошо было видно все поле предстоящей битвы. Место для боя он выбрал удачное – на вершине сырта, у перевала. Выставил вперед конных стрелков: пусть русичи приблизятся к склону, тогда сверху с боков можно будет пустить главную силу – легкую конницу, чтобы она налетела и сшибла, разметала ряды русичей. Но, если они выстоят, тогда подоспеет полк тяжелых копейщиков, сомнет и раздавит своей громадой. Если все же не дрогнут русичи, из лесистых лощин вырвутся задние запасные полки и. разобьют врага с тыла. А у придонского леса еще останется засада...

Половцы построились в боевой порядок. Когда хан разглядел перед стройными полками русичей кучку блестящих витязей и около них Юрко – он и тут ехал на белом коне! – его охватило сомнение: начинать ли бой? Батур-певец опять может придумать такое, чего еще не бывало... Хан вспомнил ночной полет Юрко, и ему стало холодно, как зимой...

В стороне стояли военачальники и ждали приказаний. Они недовольно перешептывались.

– Почему хан медлит? Не следует ждать, пока уруситы приготовятся к бою!

Наконец они решительно подошли к Беглюку.

– Кто бьет первым, тот побеждает! Таков закон! – в один голос заговорили батуры. – Или идем на уруситов, или мы погибнем от твоей робости.

Тут как раз затрубили трубы у русичей, и понеслись по степи боевые фанфары – их услышали даже в половецком тыльном войске. Это ошеломило, мороз пробежал по спинам.

И тогда хан с досадой в сердце нарушил задуманное: приказал коннице не ждать, а ускорить удар на передние полки русичей и заманить их в долину к лесу, где была устроена засада. Половецкие застрельщики с воем и визгом понеслись вперед. Тучи стрел, сверкая на солнце, как черный дождь, осыпали русичей.

И вот тут-то свершилось непредугаданное. Стрелы не причиняли вреда русским дружинникам. Они отскакивали от стены высоких багряных щитов. Зато из-за щитов вылетали тяжелые стрелы и сулицы. Стрелы и копьеца неслись беспрерывно. Русичи медленно двигались вперед, скрытые щитами.

Кипчаки с гортанными криками и визгом бросались на эту багряную стену, но рассыпались от удара, как комья земли. А потом вдруг повернули и поскакали назад, к долине, желая завлечь дружину в западню. Но русичи не стали преследовать их, а продолжали надвигаться рядами, плечо к плечу. Вот они окружили копейщиков. С грохотом сшиблись полки, начали сечу, и тогда главные половецкие войска лавиной ринулись на русичей.

– А-а-а-а... – неслось над степью в громовом звоне булата.

Юрко рубил с яростью. Половцы в длинных с подвернутыми ролами халатах падали кругом него. Врукопашную, с длинными саблями они плохие вояки. Но их множество! Дикие лютые лица, оливковые – впрожелть, мельтешат перед глазами. Юрко искал Асапа: сперва сразиться с ним, потом пробиться к хану!..

Ханский стяг виднелся на пригорке – над шатром, но хана окружали отборные войска, воины с тяжелыми длинными копьями выставили их кругом, как черные жала. Юрко продвигался к ним и сек мечом слева и справа, не успевая разглядеть падающего врага, не замечая своих ран... И вдруг он увидел Асапа в черной вороненой броне и сияющем шлеме. Бился он в стороне, длинная кривая сабля мелькала над головой, как молния. И там, где рубил, не оставалось русичей... Скорее пробиться к нему, сразиться насмерть! Но путь Юрко загородил храпящим конем половецкий батур в огромном шлеме. Он замахнулся тяжелой шелепугой... Юрко рванул своего коня в сторону и взмахнул мечом. Рука половца отвалилась прочь, пала шелепуга, кровь хлынула на серый чапан. На мгновение мелькнуло свирепое лицо врага, искаженное болью. Юрко снова вскинул меч, и половец сполз вниз.

Битва разгоралась. Звон булата тонул в боевых кличах. Гудели удары палиц о щиты, трещали переломанные копья, хрупали стрелы под ногами, злобно визжали и ржали кони. Повсюду блестели на солнце вскинутые мечи, секиры, палицы... На много верст несся грохот боя.

Бились целый день. Солнце калило горячим пылом. Мучила жажда, губы запеклись коркой, руки в липкой крови устали смертно, плечи ныли больней, чем от молотьбы цепами... Отяжелели мечи и топоры боевые, даже руку со щитом трудно вскинуть... А кольчуги и шлемы все пуще накаляются под знойным солнцем, рубахи мокры от пота...

Под ногами стонут раненые, одни хватают врага за ноги и валят, другие бьют засапожными ножами... Сколько же еще биться, хватит ли сил?

Но вот конница Епифана Донка, выскочив из-за лесочка, неожиданно врезалась во вражьи толпы, и половцы начали отходить в открытую степь.,. Пришла победа! Юрко от радости не чувствовал, как ныли уставшие руки, не замечал, что кровь из рассеченного бедра стекает в сапог. Он пробивался вперед и вперед. Скорее к Асапу... Но тут половецкие войска разомкнулись, кинулись в стороны, и Асап оказался отрезанным от Юрко ворвавшейся в прогал густой лавиной русичей.

И в этот миг далеко за спиной Юрко раздался дикий вой и крик. Там, в тылу, на русичей внезапным наскоком ринулись из долины спрятанные в засаде конники...

Расчет Беглюка был правилен. И все-таки хан не все предугадал: когда половцы прорвались в тыл русичей, перед батурами сплошной стеной встали никогда не виданные крытые повозки– щиты. За ними не было видно ни коней, ни воинов. Но они сами двигались и это было непонятно и страшно: вражеские духи ведут их! Оттуда навстречу половцам засвистели стрелы.

– Это арбы смерти! Их сделали лесные духи – лешие! – пронеслось по ватагам половцев. Никто еще не видывал таких воинских чудес. Только седые батуры помнили, осмоленные ладьи князя Киевского Изяслава Мстиславовича, за бортом которых не видно было гребцов, а сверху на дощатой палубе стояли ратники в непробиваемой броне и из луков расстреливали плывущих. И теперь много половецких воинов полегло около повозок-щитов.

А тем временем полк русичей прошел в обход долины и ударил по половецким обозам. Битва перекинулась в половецкий тыл – самое уязвимое место. Здесь было много стариков и юношей, не обстрелянных в боях, много женщин. Под их перепуганный визг половецкие повозки, скрипя и посвистывая колесами, ринулись в разные стороны по степи, и русские конники ворвались в гущу вражеских войск. Пали половецкие стяги. Бежали половцы! И оставалась позади земля, красная от крови...

Когда Беглюк увидел, что русичи перехитрили, что половецкие воины не выдержали натиска, смешались и спешно отходят, он приказал трубить отступление к становищу. Яростная злоба била его до дрожи.

– Спасайтесь! – слышались возгласы среди отступающих.– Бог Кам прогневался. Уруситов нельзя победить!..

Темнело. По степи носились кони без седоков. Останавливаясь, они прислушивались, ржали, тщетно вызывая своих хозяев, и мчались дальше... К полю боя слетались вороны, по оврагам крались волки.

На горе у становища, под прикрытием арб и походных кибиток, половцы выстраивали остатки разбитых полков. Кое-где завязывались новые схватки. И только ночь да смертельная усталость приостановили побоище.

В своем шатре Беглюк остался один. Победа русичей ошеломила его. Он чувствовал: произошла какая-то непоправимая перемена. Но в чем? Ошибся он, или ошибаются батуры? В их словах уже нет уверенности. А он теперь тоже не может заставить их верить. Один Асап и его батуры Смерти как всегда неколебимы. Они живут какой-то тайной... Не грозит ли это чем? Мелькнула тревожная, неясная мысль, но Беглюк отбросил ее: молодежь всегда таится от старших... Старость туманит мысли. Не измена ли дочери сломила прежнюю незыблемую волю?.. А вдруг прав русич: привычка к беспечной жизни губит батуров? Может, в самом деле уйти без боя к Лукоморью и там в безопасности сзывать ханов, готовить большой поход на Русь...

Но тут же Беглюк отбросил эту мысль: бежать – значит потерять власть. Молодые ханы так и рвутся владычествовать. Чуть споткнешься, и они, как волки, схватят за шею... А что если батуры Смерти уже готовы перехватить глотку? Не это ли объединяет и ведет их? Асап уже начал говорить, как настоящий хан!

Беглюк приказал заготовить на берегу кожаные мешки с сухим сеном, связать их по десятку ремнями и быстро начать переправу женщин с детьми за реку. А всем молодым женщинам и девам, всем отрокам вооружиться для боя.

Сделав еще несколько приказаний, он улегся было на тахте, как вдруг подскочил, вспомнив о Зелле. Теперь, после поражения, предательство дочери казалось чудовищным. И он крикнул слугам:

– Эй, позвать Зеллу! Живо!

Разговор с ней не окончен. Но как говорить, когда битва проиграна и легла бесчестием на его седую голову?..

А Зелла сидела в летнем шатре, уставившись в одну точку. Тяжкое раздумье сковало всю, не хотелось шевельнуться. Время страшное: русичи уже выиграли бой! Кто завтра останется жив?

– Уцелеет ли она? Может быть, все видишь в последний раз?

Зелла отпустила своих девушек-служанок: пусть идут в свои кибитки, к родным, Спасаются кто как хочет...

Но что делать самой? Не последние ли это часы? Схватит какой-нибудь русич, увезет в леса. Сделает рабыней... Говорят, у русичей и Юрко идет? Если бы! Он спасет ее! Лишь бы встретить. А не пойти ли самой нынче же в русский стан?

Думы ее оборвал посланец хана. Быстро оделась. Шла она к отцу и думала: если он не поможет, она уйдет к своему избраннику. Будь что будет! Так жить, как трава под ногами, она не может. Или быть вместе с Юрко, или – с горы в пропасть!

Зелла вошла одетая в походный чекмень и доспехи, на голове овальный шлем, три косы падали на спину из-под него. У пояса висел меч. Щит из буйволиной кожи, покрытый серебряной чешуей, она держала в левой руке. Зелла смотрела на отца, и Беглюк увидел в ее взгляде что-то новое, непонятное. Но то, что дочь была в доспехах, успокоило его. «Она опомнилась, щ подумал хан.– Она готова к бою с руситами».

– Ошибся я в тебе или нет? – спросил он.

– Я ухожу к Юрге! – ответила Зелла. – Если нужно, буду пробиваться сквозь засады.

– Куда-а? – переспросил Беглюк, не поверив своим ушам.

– К Юрге!

«Вот оно, страшное! – пронеслось в голове Беглюка.– Власть хана, власть отца потеряна! Сначала батуры осмелились намекать на мою старость, теперь дочь не хочет считаться с моей волей. Хорошо еще, что она не бежала к нему трусливо, как паскудная собачонка, а идет гордо и открыто, как и подобает сильнейшей!.. О-о, в ней течет настоящая ханская кровь!.. Как больно об этом думать! И неужели нужно уступить? Кто знает, может быть, прав русит: верна и вечна только людская дружба? Она всем приносит радость, а старикам разумный покой. Вдруг это правда, что счастье дает мир? Но нет! Завали человека счастьем – и пропал человек! Легкая жизнь обманна, в ней гибнет боевой дух, гибнут все деловые стремления!.. Не потому ли теперь все оставили меня?

И Беглюк вдруг отчетливо понял, что рухнули все его надежды. Вокруг не было никого, кто остался бы с ним до послед-, него вздоха. «Даже дочь вышла из повиновения. Лучше бы ей умереть! Да и кто скажет, может быть, завтра смерть ожидает всех! Рушится половецкое могущество, ломается древняя половецкая жизнь...».

– Ты подумала, о чем говоришь? – тихо спросил Беглюк, чувствуя, как его охватывает какая-то тупая сонливость. – Ты покидаешь отца? Ты идешь в руки недруга?

– Иду по зову крови... иду к нему! Я решила!

– Ты оставляешь меня одного в такое время? Разве не видишь: я стар, болен, разбит, я нуждаюсь в твоей помощи.

– Отец! – горячо вырвалось у Зеллы. – Видят звезды, как я благодарна тебе за юность. Но ты сам знаешь: ни один птенец, почуяв крылья, не возвращается в родное гнездо. У тебя останутся батуры, у тебя все кипчакское племя, а у меня нет здесь счастья. Все мои радости там – у Юрко.

– Ты уходишь к врагу!

– Я иду к мужу!

Беглюк ничего не ответил. Он сам не узнавал себя. Прежде он приказал бы взять дочь под стражу. Даже больше: не дрогнула бы рука убить изменницу. А сейчас он квохчет возле нее, как старая куропатка! Ему мерещится позорный плен. Мысли о Юрге страшат: не простит он» прошлого! Один остался, один...

Когда Зелла вышла за половецкие арбы, звезды еще горели в вышине, но ночь .уже светлела. Вся степь была устлана мертвыми телами. Повсюду валялись мечи и шелепуги. Тут и там торчали в земле сабли, копья и стрелы и, казалось, все еще дрожали после удара. Пробираясь между трупами, Зелла увидела впереди движущиеся черные тени. Разве могла она знать, что крамольные батуры Смерти давно следят за каждым шагом хана и его дочери...

Зелла выхватила меч, сделала несколько осторожных шагов... Вдруг кто-то вынырнул из тьмы и крепко обхватил ее. Как из земли поднялись люди, быстро обернули ее кошмой и понесли.

Развернули Зеллу в ханском шатре. Отец все так же сидел на тахте и, слегка покачиваясь, глядел неподвижными глазами на пламя светильников. Перед ним, опираясь на меч, стоял Асап, а за плечами князя – молодые батуры.

– Она хотела предать нас! – сказал Асап, и глаза у него были злые, как у встревоженного волка.

Беглюк молчал.

– Что ты молчишь? – дерзко прикрикнул Асап, оскалив зубы. – Или ты сам послал ее к врагу? Хочешь сдаться руситам?

Хан взглянул на Асапа и презрительно сплюнул: с кем он так разговаривает! Асап подскочил к Зелле и крикнул ей в лицо:

– Говори, куда ты ползла, змея?!

Зелла отшатнулась и, сдерживая гнев, сказала хану:

– Отец, кто дал право этому кабану так говорить со мной? Или я не дочь великого хана?!

Слова Зеллы вывели Беглюка из оцепенения. Его лицо перекосилось, он приподнялся, открыл рот, но вдруг обмяк, будто совсем не осталось сил, махнул рукой и еле слышно прохрипел:

– Он ответит мне! Сядь рядом со мной! Эй, подать кумысу!

Прошло мгновение, другое. Хан сердито повторил приказание, но никто не отозвался на его голос. Он грозно, как бывало, взглянул на молодых батуров, но и они не двинулись, лишь Асап ухмыльнулся и шагнул к хану.

– Мы изловили змею! – с презрением сказал он. – И я пришел к тебе от имени батуров Смерти. Хан отвечает смертью за измену дочери.

– Что-о! – взревел Беглюк и, ухватившись за клинок, вскочил с тахты. Злость так и клокотала в нем.

– Не горячись, – остановил его Асап. Ты – один. Стража не явится.

– Вы все изменники! – гаркнул хан. Рванул ворот, разорвал халат, озираясь, как затравленный зверь. К нему быстро подошла Зелла. Беглюк успел заметить, какой спокойный был взгляд у дочери, и это усилило обиду на нее: он мучается, а она, как молодая 'кобыленка, и ухом не ведет!

– Я предлагаю тебе два пути,– продолжал Асап, поглядывая на батуров. – Избери один из них. Либо ты лишишься дочери и умрешь, либо отдашь ее мне, и мой меч будет приумножать твои почести. Великую славу и богатство завоюем мы!

«Вот где тайные думы батура Смерти! Ясно: он хочет стать ханом... Жаль, что не убрал его раньше! – подумал Беглюк, и взгляд его скользнул по Асапу все с тем же презрением. Сейчас он ненавидел всех. Он был готов истерзать первого, кто подвернется. Взглянул на дочь. О-о, это она всему виной, непокорная своевольница, она измерила старым законам, бросила свой народ... Считает себя руситкой! Она всегда нашептывала, как надо ласково обращаться и оберегать проклятого русита-певуна... Она – изменница! Она – враг!»

Рука хана рванулась к рукоятке нетупеющего кинжала в алых как кровь ножнах. С диким криком он выхватил сверкающий клинок и ударил в грудь Зеллы.

Последнее, что он увидел, был палаш Асапа, занесенный над его головой…

Утром русичи двинулись на половецкие вежи. Впереди плотным валом медленно накатывались повозки-щиты. Половцы осыпали их стрелами. Но повозки были неуязвимы и двигались все ближе и ближе, покрытые стрелами, как щетиной. А за ними на расстоянии полета стрелы шли стеной багряных щитов плотные ряды русичей.

В это время на горе показался Асап на вороном коне, убранном цветной сбруей, на голове – султан из лебяжьих перьев, Он ехал, вдоль половецких рядов, окруженный свитой. Над ним трепыхался багряный ханский бунчук. Кованые вороненые доспехи сверкали на солнце, точно крылья развевался белый ханский плащ. По сторонам большой свиты скакали глашатаи и выкрикивали:

– Хвала великому хану Асапу Непобедимому! Хвала великому хану Асапу Непобедимому! Он солнце из солнц! Он избранник бога Кама! Он даст нам победу!

Тем временем повозки русичей остановились, раздвинулись, и вперед выехал витязь на белом коне.

– Юрге! Юрге! – пронеслось как стон в половецких рядах.

Юрко поднял руку, и сразу наступила тишина. Он приподнялся на стременах и крикнул:

– Пусть выйдет сильнейший!

Все замерли. Выйти против неуязвимого богатыря Юрге – это все равно что подставить шею под меч. С ним может биться только любимец бога Кама!

И вдруг Асап сбросил плащ наземь, стегнул коня и, пригнув копье, с боевым кличем понесся навстречу Юрко. Затаив дыхание и половцы и русичи замерли в страшном ожидании.

Витязи сшиблись в бешеном ударе. Лязгнула броня, копья с треском переломились и отлетели в сторону. Блеснули мечи, зазвенел булат, взвизгнул раненый конь...

Все случилось так быстро, что никто даже не разглядел удара, от которого повалился с седла обезглавленный Асап. Его нога застряла в стремени. Конь заржал и помчался по степи между рядами войск, а тело волочилось по земле, поднимая пыль...

Повозки-щиты вновь закрыли Юрко и двинулись вперед. За ними по-прежнему шли плотные ряды русичей. Сеча закипела у крайних половецких арб, потом перекинулась к кибиткам, и вот уже русичи ворвались в самое становище.

Когда солнце зашло за полдень, все было кончено.

Пробившись вместе с князьями на вершину горы, Юрко подъехал к ханскому шатру. В нетерпении соскочил с коня, откинул полог и на мгновение остановился, пораженный. На высоком ложе, в белой одежде виднелось в полумраке тело хана Беглюка с рассеченной: головой, а в глубине шатра на груде подушек лежала Зелла. Над нею склонился Сатлар, перевязывая рану. Лицо Зеллы было бледно, глаза закрыты. Юрко молча опустился у изголовья.

– Смерть прошла мимо... Звездочка будет жить, Юрге, друг мой, – тихо сказал Сатлар.

– Так должно быть, – ответил Юрко, – любовь не убьешь!

Зелла открыла глаза.

– Юрге, – прошептала она. – Я знала: ты вернешься!..

Высоко в небе пролетали лебеди. Внизу, над степью, там, где шел бой, кружились вороны. Лебединые крики и воронье карканье долго слышалось в вечерней тишине, чуть слышно затихая.

На горе ярко пылали костры: русские воины справляли победный пир. Юрко пел звучные песни славы. И тогда Епифан Донок взял чару, поднял ее высоко над головой:

– Други-братие! – воскликнул он. – Певец дарит нам великую славу – всему люду русскому! У летописцев подсчитано: чуть не полтора века половецкие насильники мучали русский народ. Сорок шесть коварных походов обрушили они на Русскую землю... И вот прошел последний бой – не поднять больше кривой половецкой сабли на русичей! Мы победили! Победило мудрое собратство люда русского... Вздохнем же, братие, свободнее и возвеселимся! Песни собрали нас в могучую силу и породнили! Так пусть звенят наши песни века вечные, на содружество всех земель русских!.. Вражьи следы идут к нам с восходной стороны и пропадают... Заросли следы печенежские... А до них сколько прошло вражьих полчищ – бог весть!.. Прошли из незнаемых земель и пропали в нетях!.. Пропадут и следы половецкие. Конец ли это всем пришельцам-насильникам? Или кто-то еще в дальних степях точит на нас мечи и сабли харалужные?!. Ой же да и на: трудном месте стоит наша земля! Враги внезапным навалом ошеломляют нас... Но проходит время – накаляются наши русские сердца ненавистью, вспыхивает боевой славянский дух согласия и собратства... И тогда враги бегут, как сбежали сейчас половецкие грабители... Народ наш – непобедим!.. Откуда бы ни шел враг – стоять нашей дедовской земле нерушимо, красоваться на радости всему люду века вечные!.. Слава народу нашему – храброму, мудрому, доброму, искусному!.. На вечные времена слава!

– Слава! Слава великая! – кричали воины по всей горе, и крик их разносился далеко-далеко, по степи как раскаты грома..

Но вот померкла заря. На потемневшем небе золотой стрелой мелькнула звезда, потом другая, потом еще одна и еще...

Начинался летний звездопад.

Послесловие

Судьба древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве» уникальна. Не много найдется во всей мировой литературе произведений, которые вызывали бы к себе столь длительный и пристальный интерес. Игореву песнь издают и переиздают. Создана огромная поэтическая библиотека вариаций на тему «Слова». Литература, посвященная художественному памятнику двенадцатого века, так велика, что ее невозможно прочесть в течение одной жизни. О поэме, многократно переведенной на множество европейских и восточных языков, спорят ученые в самых различных странах мира. Только в последние десятилетия появились исследования, трактующие «Слово», не только у наших славянских соседей, но и в США, Австралии, Англии, Франции, Италии...

Поэма влечет к себе людей с неодолимой силой, как загадочный магнит. Продолжает триумфальное шествие по сценам мира -опера Бородина «Князь Игорь», являясь сама по себе величайшим созданием русской художественной культуры. С оперой Бородина в свою очередь связано имя гениального Федора Шаляпина. Необозрима изобразительная Игориана: в ее создание внесли свой вклад такие выдающиеся художники, как Николай Рерих, Виктор Васнецов, Владимир Фаворский. Бессмертна графика палехского мастера Ивана Голикова, переписавшего – по совету Максима Горького – от руки все произведение, создавшего иллюстрации, которые остаются и сегодня шедеврами.

Можно даже сказать, что вся отечественная филологическая школа росла, укреплялась, осваивала новые и новые сферы на протяжении почти двух столетий вместе с постижением Игоревой песни. В последние десятилетия споры о «Слове» носят такой универсальный характер, что участие в них принимают знатоки самых различных областей – от лингвистов и историков до биологов, географов, оружейников, орнаменталистов, археологов, климатологов. Несколько раз – от времен Пушкина до наших дней – предпринимались яростные, хотя и безуспешные попытки доказать, что «Слово» – не самостоятельное произведение, а литературный подлог. Делалось это по разным причинам. Среди скептиков мы видим и просто заблуждавшихся людей, и злобных недругов, начисто отрицающих самостоятельность художественной культуры Древней Руси.

«Слово» родилось в борьбе со Степью. Можно даже сказать, что Неизвестный Автор, живший в двенадцатом столетии, обратившийся к своим современникам с призывом проявить единство и затворить Полю ворота, сделал гениальную попытку спасти народ от иноземного ига. Лаконичное произведение вместило в себя картины, показывающие пагубность междоусобной княжеской борьбы, романтизированные воспоминания о победоносных походах я сечах, картины родной природы и живые характеры людей, которых мы не можем не полюбить, – они стоят перед нами во плоти.

Долгое время считали, что Игорева песня одинока. В пушкинские времена даже представлялось, что «Слово о полку Игореве» возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности». Теперь мы знаем, что это не так. От Киева до Новгорода, от Дуная и Днепра до Волги гремели устные сказания о богатырях и битвах. В теремах и избах рассказывались сказки# передавались исторические предания, пелись песни – существовал огромный материк дописьменной словесности. К концу столетия уже бытовала и богатая письменная традиция. В тихих монастырских кельях усердно переписывались летописи и жития, имена Нестора-летописца, Илариона, Владимира Мономаха, Кирилла Туровского многое говорили уму и сердцу своих современников. «Слово» – вместе с народным эпосом, летописными преданиями, хрониками, ораторской речью – литературный памятник державы, раскинувшейся от Балтийского моря до Черного, между Западом и Востоком, выполнявшей роль щита между Европой и Азией.

Киев, Чернигов, Новгород, Владимир-Залесский поражали иноземцев мощью и великолепием городских ансамблей. Немногое сохранилось до наших дней, но и то, что уцелело в огне пожарищ и набегов, говорит о величии, народа и. государства, создавших на окраине Европы, под северным небом необычайно высокую культуру. Гардарикией —страной городов – называют Русь скандинавские источники. Поражают всеевропейские связи – родственные и дружеские – Киевского княжеского двора. «Слово» надо увидеть не только в окружении произведений славянской письменности, но и среди других творений средневекового мира, переживавшего золотой эпический век. На протяжении столетия были созданы «Песнь о Сиде» в Испании, «Песнь, о Роланде» во Франции, «Нибелунги» в Германии, а на далекой окраине средиземноморского бассейна, в рано христианизированной Грузии Шота Руставели сложил вдохновенную поэму «Витязь в тигровой шкуре».

Создатель «Слова» – ярчайшая звезда на русском литературном небосклоне двенадцатого века. Загадка его личности волнует нас – читателей и исследователей – постоянно. Стремление увидеть лицо, желание разглядеть хотя бы отдаленные очертания Великого Неизвестного существуют постоянно. Но что можно сказать о том, о ком мы ровным счетом ничего не знаем, чье имя исчезло в веках? Есть ли смысл строить догадки о человеке, даты рождения и смерти которого, нам неведомы, как и названия мест, где он жил, творил, действовал, любил, был похоронен? Стоит ли воображать себе того, чья тень незаметно растворилась в сумерках эпох? Имени нет, биография забыта – след остался. Глубокий, своеобразный, неповторимый.