Текст книги "Внук Бояна"

Автор книги: Сергей Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Летал и не ведал судьбины лихой,

А черные вороны граяли низко,

Стлались над самой землей.

Ждали поганые смерти орлиной,

Ждали и каркали, клювы точили,

Клювы точили, когти острили,

Орлиное тело готовились рвать...

...Опускался тихий вечер. Садилось солнце за леса. Над становищем пролетали лебеди – высоко, будто спасаясь от дыма костров, бьющих вверх. Хан Беглюк выехал в степь и осмотрел свои косяки коней. В каждом косяке кони особой масти – гнедые, буланые, серые, вороные... Хан остался доволен: кони был» откормлены, их шерсть лоснилась, жеребята росли и жирели,, резво бегали по степи. Беглюк похвалил табунщиков и прикаг зал одарить их бешметами.

Хан повернул коня в долину и крупной рысью направился к старому заброшенному колодцу – сухому худуку, где сидел; Юрко.

– Эй, урусит! – крикнул он, осаживая коня возле ямы. Серый в яблоках жеребец боязливо похрапывал, прижимая уши. – Юрге, я соскучился без тебя.

–Я тебе не скажу этого, – ответил Юрко*

Беглюк насупился. Приказал разостлать возле ямы ковер и, усевшись поудобней, задумался. Надвигались сумерки. Внизу*, под горой, виднелся оТлогий берег реки. Тихая вода поблескивала розовым отсветом заката, и в ней отражались темные прибрежные леса.

– Ты оскорбил меня, – наконец сказал Беглюк.– По нашему обычаю тебя следовало привязать к конскому хвосту и размыкать по полю. Но я чту храбрость. Ты мог бы стать нашим князем... Великий почет окружил бы тебя...

Хан подождал ответа. Он все еще надеялся: русич одумается– в сырой, холодной яме, сменяет ее на княжеские радости. Но Юрко молчал.

– Скажи, почему ты такой непонятный? Если будешь прав; я отпущу тебя. Сделаю так, как требуешь ты... Оставайся с нами!

– Нет! – наконец ответил Юрко. – Лучше на родной земле сгореть искрой и дать хоть чуточку тепла, чем сиять звездой на чужбине.

– Пусть будет так, – сказал хан. – Я чту твою верность своим руситам. Тогда я говорю тебе как безумному в храбрости: заслужи свободу! Скоро наступит праздник летнего звездопада. Ты получишь лучшего скакуна. Это белый жеребец, которого ты заарканил на охоте. Мы откроем тебе путь на родину... с этой горы. Перескочишь на коне реку – ты свободен! J

– Всех ли гостей ты провожаешь этим путем? – рассмеялся Юрко.

– Для дорогого гостя я выбрал самый широкий и почетный путь.

– Это ответ на слово дружбы?

– Да! Я принимаю дружбу руситов, – сказал хан. – Я великодушен и в знак приязни обещаю: за рекой тебя будет ждать... любимая!

– Зелла? —опять не удержался и воскликнул охваченный удивительной радостью Юрко. Он совсем забыл о коварстве хана и всех половцев. – Ради нее я готов!

– Ага-а-а! – протянул Беглюк. —Значит, правда, что ты любишь ее?

Хан снова нагнулся над ямой, пытаясь рассмотреть лицо русича. Какой же силы эта любовь, если ни она, ни он не боятся его гнева, от которого трепещут и прославленные полководцы?

– Люблю!

– Безумец!—• повторил хан.– Слушай последнее. Сегодня тебя переведут на гору. Ты должен быть сильным к празднику. Иначе белый аргамак не донесет тебя и до обрыва. – По коричневатому лицу его скользнула улыбка.– Что ты скажешь на это, внук Бояна?

– Скажу, что свобода хороша!

– Ты получишь ее в день звездопада!

На горе зарокотали трубы, зазвенели медные литавры, загремели барабаны – это шаманы встречали первую звезду, появившуюся в небе. Хан откинулся от ямы, подошел к коню, подправил серебряное стремя с широким подножием и легко вскочил в седло. Он был доволен. Он покончил с русичем, и именно так, как подобает хану...

Юрко снова очутился в белой посольской кибитке. Тут .все осталось по-прежнему: пол посыпан чистым речным песком, ложе из овечьих шкур, подушки. У изголовья чернел тяжелый каменный светильник с топленым жиром. Глиняный кувшин полон прохладного айрана. Все это напоминало Юрко те солнечные утра, когда к нему вместе с Сатларом приходила Зелла... И ему опять небывало захотелось жить.

Вечером Юрко подошел к обрыву. Стражи остановились в стороне и не спускали глаз с непокорного русича. Теперь совсем другими глазами Юрко глянул вниз, и по спине пробежал холодок.

Гора возвышалась над всей округой. Прыжок с ее вершины был верной смертью. Река отсюда казалась малой речушкой; Вода в ней почернела. И Юрко представил себе, как все произойдет: конь помчит его к пропасти, у самого края вскинется и оторвется от земли. Небо и земля закачаются, а река и прибрежные камни понесутся навстречу...

Взгляд Юрко невольно упал на знамя Беглюка, колыхавшееся на ветру. Искусно вышитый золотом конь шевелился, точно взмывал в небо. Юрко залюбовался им.

– Ему не хватает крыльев! Только крыльев!– прошептал он.

И вдруг горячая мысль обожгла: «А что если сделать крылья?.. Конечно, невозможно, но уж слишком многое обещает! Ведь там, за рекой, будет Зелла!.. Не может же хан бросать слова на ветер!»

Всю ночь Юрко видел в сновидениях распростертые от плеч крылья. Рядом летали орлы, внизу была земля–зеленый ковер. Озера как голубые зрачки в темных ресницах камыша... Когда из-за края земли показалось золотое солнце, юноша знал, как надо сделать эти крылья. Не так, как делали Дедал и Икар. То похоже на сказку. А он сделает вернее... Ведь будут же когда-то люди летать?!

Утром из белой кибитки русича Сатлар прошел не к себе, а к ханскому шатру. Откинул полог и прищурился, всматриваясь в царивший внутри полумрак. Беглюк, развалясь на ковровой тахте, беседовал с иноземными купцами. Лицо его было бесстрастно, глаза полузакрыты. Купцы предлагали за сотню бобровых шкурок доставить витязя заморского, который умеет стрелять огнем.

– Он весьма искусно мечет шереширы из лука, – говорил толстый Галай. – Пятьдесят воинов натягивают тетиву – так велик этот лук и тяжел шерешир – стрела его. Ничто не устоит против огненного шерешира. Ты, хан, будешь тогда всесилен.

В этот момент вошел Сатлар. Чтобы скрыть свою радость, Беглюк обратился к нему:

– Сатлар! Что говорят звезды?

– Звезды молчат, великий хан! – ответил жрец.

– Что делает русит?

– Ждет своего часа и просит шкурок молочных жеребят, из замши которых шьют одежду для великих...

– Ай, шутник! – Беглюк пожал плечами. – Он еще не падает духом? Только не много ли будет чести руситу отъезжать к смерти в ханской япончице?

– Он говорит: обреченному на смерть дается все.

– А ты как думаешь?

– Избранник звезд не должен ни в чем нуждаться.

– Так говорят звезды?

– Так говорю я, их слуга. Исстари сказано: умирать должно с веселыми глазами.

Сатлар еще до восхода солнца пришел к Юрко.

Старик достал спрятанный в полах халата сверток и развернул перед Юрко тонкие, искусно выделанные шкурки.

– Возьми! И верь: я хочу тебе счастья.

Юрко обнял старика...

С этого дня Юрко редко выходил на прогулку. Оканчивалась вторая четверть луны, надо было торопиться. Сначала он нарезал тонких ремней и принялся сшивать мягкие, но крепкие шкурки: шорному искусству его еще в Киеве учили. Составил из шурок два вытянутых вширь полукруга, расстелил на полу юрты. Это были перепонки будущих крыльев. Затем вынул из крыши тонкие тисовые прутья, они были крепкие и гнулись, как ясеневый клееный лук. Разложил их на перепонках и каждый прут пришил к шкурке узенькими ремешками. На нижних прутьях связал петли: если в петлю, как в стремя, вдеть ногу, а верхний прут ухватить рукой и поднять его – развернется широкое кожаное крыло.

За неделю до дня звездопада у Юрко все было готово'. Каждое крыло складывалось. Тисовые тростинки прикреплялись к ремню у ворота и ниспадали с плеч изогнутыми лучами, прячась в кожаной перепонке, как в складках плаща.

На торжество к хану Беглюку съехалось много гостей. Пиры шли за пирами. Кумыс не успевали подвозить в кожаных бурдюках. Хмельное кружило головы. Раздавались крики о походе на запад: пройти через Русь до самых морей, выжечь каменные города иноземцев, вывезти в Дешт-и-Кыпчак все, что можно пригнать живым или сложить на повозки и приторочить к седлу. А потом можно будет продавать рабов бесконечно. Мусульмане сделают из них воинов и заставят воевать против своих же братьев – крестоносцев...

Посол хана Кончака сидел сумрачный, длинные усы висели вниз, он слушал всёх, грозно насупившись, потягивая кумыс из серебряной чаши. Он был недоволен: Кончак объявил себя великим ханом всей Дешт-и-Кыпчак, а тут решают за него, что делать кипчакам в будущем.

И вдруг заговорил строго:

– Надо ударить на руситов так, чтобы они навсегда забыли пути в Дешт-и-Кыпчак! А то даже взбалмошный Путивльский князишка Игорь было наделал страшную кутерьму в наших донских землях. Хотел отобрать у нас и Тмутаракань – свою бывшую дедовскую землю.

– Помню! – подхватил Беглюк. – Мы тогда посылали вам на помощь полки.

– Игорь налетел внезапно, хвастливо! Он – плохой полководец: горячий, зарывистый! Ишь ты! Захотелось ему испить донской водицы шеломом! А сам дальше носа не видит...

– А вы и поверили! Кабы не помощь всех ханов, разметал бы он вас, как щенят... Хорошо, что его ранили в руку. Он снял шлем, чтобы узнали свои и спасли... А узнали мы!.. Тут хан Чилбук Тарголов и захватил его в плен.

– То так! А он же хоть и моложав, а как старый лис,– сердито открыл посол Кончака. – Князь Киевский Святослав хотел выкупить Игоря за две тысячи гривен серебра. А мы решили перехитрить: пусть сначала выкупят всех своих младших князей и воевод за дорогую плату... Игорь раньше был хорошим другом хану Кончаку, наобещал и нам вечную дружбу, а сам сбежал... Бросил у нас сына, брата, племянника. Бросил и всех руситов-пленников.

– Ай, хитрец! Он стоит похвалы! – усмехнулся Беглюк. – Обманул вас, как баранов. Если бы ему удалось взбудоражить всю Русь на выручку пленников, вы не схоронились бы и за Тмутараканью, в горах. Он хотел дать последний бой, чтобы все кинчаки бежали прочь, а он владычествовал бы на Руси.

– Может, для того и сложили песню о нем? Геройскую песню... Кто-то из пленников сложил: меж собой они говорят и слушают ее в тайности. Хвалят князя Игоря!.. Но какой же он герой, когда бежал как заяц?

– Как лис! – поправил Беглюк. – Бежать – нелегкое дело. Нужна храбрость барса!

Мы гнались за ним, но и тут он всех перехитрил: бросил коней – пеший брел по лесам... Мы потом отомстили уруситам – весной сожгли Путивльский острог и Ромны... Убили и увели пленных.

Посол Кончака говорил все тише, устало, залпом выпил чашу кумыса и опять умолк. К Беглюку подсел хан Емяк, прибывший из восточных степей, и заговорил тихо, ближе к уху:

– А мы хотим быть хитрее... получить выкуп от руситов – две тысячи гривен: их князь Ярослав Глебович у меня в плену, на реке Итиль. Ловко придумано? Туда они не дойдут. Не наберут они и столько серебра. Иди с нами! Ты получишь добычу и невиданное величие, как старший хан. А хан Кончак опозорился, упустил такую добычу—князя руситов! Позор на всю Дешт-и-Кыпчак!

Как ни был хмелен Беглюк, однако вспомнил, что хан Емяк дружил с русичами, вместе с ними ходил на булгар. А несколько лет назад тот же хан Емяк с соседними князьями засылал князю Роману Глебовичу послов с тайными кознями против него. «Вы хотите украсть мою силу!» – подумал он, а вслух сказал:

– Почести делят только глупцы. Мне хватит и того, что имею.

– Счастливец! – улыбнулся Емяк, заходя с другого конца, чтобы привлечь могущественного хана на свою сторону. – Вся степь до самого Лукоморья восхваляет красоту твоей дочери...

Говорил Емяк и украдкой наблюдал за Беглюком. Но тот равнодушно слушал гостя, не выражая ни удивления, ни радости.

–Что скажешь ты, – как бы между прочим спросил Емяк,– если мой полонянин, князь: руситов, пожелает породниться с тобой? Ведь если захотеть, его можно сделать великим князем. И он достоин этого!

«Вот оно! Дочь – княгиня руситов! – радостно пронеслось в голове Беглюка. Но пусть видят мое безразличие: дешево они меня не возьмут! Да и нет ли тут какого лукавства?»

– Надо подумать! – Беглюк зевнул.

Наступил главный день звездопада.

Из степи пригнали отары овец, табун верблюжат: мясо у них, молодых, сладкое! Привезли воза брынзы и сушеного творога – закуску к кумысу: соленое приятно освежает рот.;. Пылали костры. В котлах бурлило мясо. У каждой кибитки висели освежеванные туши. Еще теплые сердца и печень животных воины несли в кумирню для жертвоприношения. Там их прикладывали к губам черного истукана и под бормотание шаманов съедали перед страшным лицом бога Кама. Так половецкие воины наполняли свое сердце храбростью. Ибо в сердце – мужество, в печени – злость!

Зелла томилась в одиночестве. Стражи не разрешали ей даже выглядывать из шатра, а подружек она не хотела видеть. Все мысли были полны жалости к Юрко: скоро он погибнет!.. И у нее уже приготовлен женский кинжальчик...

Настала ночь. Небо было чисто, как черно-синий аксамит. Звезды сияли. Люди, опьяненные обильной пищей и кумысом, пели и плясали у костров. Праздник был в полном разгаре…

Не вот взмахом руки Беглюк установил тишину и тяжело приподнялся. Взгляд его был над головами людей устремлен к звездам.

– Говорю я! – торжественно начал Беглюк. – В эту ночь к небесным светилам отправляется храбрейший из храбрых! Позовите главного жреца! Время начинать празднество!

Сатлар явился. Он медленно приблизился к хану, стал перед ним, скрестив руки на груди и опустив голову.

– Звезды не могут принять избранника, – тихо проговорил он. – Я это ясно видел в созвездиях. Они туманились.

Беглюк грозно нахмурился: жрец хочет спасти своего названого сына. Но не бывать этому!

– Иди и приготовь его! – сквозь зубы сказал он.

– Будет большое несчастье, – еще тише ответил Сатлар. – Звездные кочевья не ясны. Звезды благосклонны к руситу.

– Иди!.. Я решил! – зло прохрипел хан.

Гости двинулись к обрыву. Тысячи воинов с горящими факелами выстроились на горе в два ряда, открывая широкий путь к пропасти. За их спинами стоял простой народ. Все нетерпеливо глядели в сторону посольской кибитки, откуда должна была начаться скачка избранника смерти – русича Юрко.

Туда уже отвели коня. Дикий скакун, еле сдерживаемый несколькими воинами, дрожал и косил глазами, горящими зеленым огнем. Пена клубами падала с его губ, уши были прижаты; он храпел и пытался вырвать ноги из крепких арканов.

А в белой юрте старый жрец, обряжая Юрко, старался как мог ободрить юношу.

– Я верю! – говорил он. – Светила видят, как я верю! Ты тверд, ты решителен! Ты во всем прав! И я горд тобой... Ты не захотел стать моим сыном, так будь мне родным другом. Пусть я стар и сед, но кто скажет, что у меня дряхлое сердце? Оно борется за тебя... И пусть кровь породнит нас.

Сатлар надрезал ножом свою руку, и Юрко приложился к выступившей крови. Затем он сделал надрез на своей руке... Друзья крепко обнялись.

– Верь, – сказал Юрко, – я вернусь: за меня стоит любовь. Она поможет... И мне сейчас ничего не страшно. А вот князь... – тихо сказал он и задумался, Не знаю, жив ли мой князь. Его тоже оберегает большая любовь. Но где твои гонцы?

– Они уже не видят солнца, ответил Сатлар. – Шакал Асап не пощадил их. Однако теперь я узнал правду от гостей: твой князь на вежах Емяка.

– Он жив! – обрадованно воскликнул Юрко. – Тогда пошли новых гонцов сказать моему князю: я приду за ним!

– Печаль путает мои мысли, – ответил старик.– Все может быть. Кто знает?.. Все может быть...

– Так будет! твердо повторил Юрко. – Я еще спою хану свою новую песню... Идем!

Они вышли из кибитки. Впереди стояли грозные, молчаливые батуры, а за их плечами люди вскидывали факелы и кричали приветственные слова, полные сочувствия.

– Вот видишь, дружище мой, – сказал Юрко, – сердце народа – не сердце хана. Я хочу им ответить.

Он поднял руку. Шум утих. Юрко запел:

Мне дорога лежит неширокая,

Не по мягкой траве она стелется.

Как по, ней никто не похаживал*

Как по ней никто не поезживал.

Я пойду по ней, непроторенной,

Поскачу по ней, непроезженной,

Отпугну с пути смерть косматую,

Посмеюсь над ней, над костлявою?

Не мешай, скажу, ты мне, молодцу,

К звездам путь держать,

К красну солнышку!

Юрко умолк. В ответ ему еще громче и дружней раздались приветственные крики:

– Слава тебе, звездный сын!

Юрко подошел к коню. Пламя факелов трепетало, от него и от пламени костров белый конь был как огненный. Черные тени метались по земле. К Юрко подходил хан, строгий и величественный. Он совершал прощальный обряд.

– Пришел твой великий день, Юрге! – торжественно начал хан, но в голосе его Юрко услышал злорадство. – Мы говорим: счастлив тот, кто сидит на коне. А такого коня, как твой, еще не дарила земля. Добрый конь имеет славу, дорога – неизвестность. Но тебе открыт путь! Скачи! Там, за рекой, тебя ждет счастье. И ты никогда не упрекнешь меня в несправедливости. Ты свободен!

В этот момент из группы гостей выступил толстый Галай:

– Великий хан! Ты весьма расточителен. И конь, и всадник не имеют цены. Мы снова предлагаем: уступи этого рыцаря нам. Он стоит полного золотом шлема.

Беглюк окинул купца холодным взглядом.

– Юрге говорит, что дружба не продается. А он нес нам дружбу. Могу ли я продать его? Пусть сам решает. Сейчас он свободен. Выбирай, Юрге!

Затаив дыхание, все ждали слова Юрко. Но русич ничего не ответил. Он оправил на себе крылатый плащ и подошел к коню. Конь захрапел, рванулся и заржал. Белая пена гуще полетела на землю. Крепкая рука Юрко легла на холку коня. Конь понюхал его – запах первого человека, заарканившего жеребца, он не мог забыть. И вдруг конь успокоился. Юрко взял повои, потрепал коня по шее и быстро вскочил в седло. Воины, державшие аркан, отбежали. Но дикий скакун стоял, спокойно перебирая ногами, не делая даже попытки сбросить седока. По толпе прошел гул изумления. Юрко оправил крылья, опробовал ремневые петли на ногах и послал коня вперед.

Сильный ветер ударил ему в лицо, засвистел в ушах. Конь вихрем помчался к обрыву. Воины высоко вскинули факелы, ветер раздувал пламя, освещая гору. Толпа взревела от ожидания удивительного. Впереди Юрко нарастала темнота. Вот и •черная бездна, обрыв нависает над водой...

Конь взвился... Юрко бросил повод и отпустил стремена. Оттолкнулся, распахивая крылья руками. И сочувствовал, как тело его стало легким, невесомым...

Кругом стояла тишина, только ветер свистел навстречу. Юрко плыл по воздуху и видел, как быстро приближалась река, в которой, как в черном стекле, искрились звезды...

На горе все смотрели на крылатого всадника, взвившегося с обрыва, и великий страх овладел всеми. Народ в ужасе и смятении пал на землю как подкошенный. Не смели поднять головы, даже не смотрели, как белый конь падал вниз.'

И вдруг в тишине раздались чьи-то истошные крики:

– Его несут духи великого Кама!

– Он летит к небу! К звездам летит! К великому Каму!

У многих по спине пробежал озноб. Люди вздрогнули и плотней припали к пыльной земле, не решаясь взглянуть на реку. И снова разнеслись испуганные и удивленные выкрики:

– Да он сын лучезарных звезд! Он сын бога Кама! Он сильнее смерти! Горе нам!.. Бог Кам не простит!

Стражи у шатра Зеллы тоже пали ниц и не заметили, как она скользнула из-за полога и побежала к обрыву.

А звезды все чаще падали огненными стрелами, оставляя в небе быстро гаснущие следы. Послышался сильный всплеск на реке: конь упал в воду. Звезды закачались в волнах...

Осторожно оглядываясь, Беглюк поднялся с земли. За ним стали подниматься остальные...

Люди стояли, боясь пошевельнуться; и ждали неведомого, поворачивая голову навстречу лесным шумам, доносившимся снизу из-за реки. Мрачно, тревожно и жутко было там, в ночном лесу – самом страшном месте для половцев.

И вдруг оттуда послышался громкий голос:

– Зелла! Где ты?

В тишине, с самого обрыва разнесся ответный крик:

– Юрге! Ты обманут! Буду ждать! – Голос ее прозвенел как бронзовый щит от удара мечом.

– Я приду за тобой!

Толпа ахнула. Беглюк пошатнулся, схватился за сердце. Слуги поддержали его, повели к шатру. Он еле передвигал ноги и шептал:

Звезды не приняли избранника! Лучше было продать его иноземцам. А теперь жди от него страшного горя...

Асап стоял на самом краю обрыва и всматривался в темноту. Потом повернулся и быстро пошел к своему шатру. Опять ушел урусит! Батуры Смерти не стали сильнее смерти. А если он придет еще?.. Нет, лучше не думать!.. Озноб пошел по спине Асапа.

С мечом и надеждой

Всеслава

Как отрезали от Черниговского княжества новорусское северное княжество, так и назвали его стольный город Резань. Да и местные жители раньше звали его Эрдзень. Вот и записали в летописях – Резань. Полюбился князю Роману Глебовичу этот город среди лесов, на берегу Оки. От него водные пути идут во все концы, будто так и создан сей стольный град владычествовать над всей Северной Русью.

Но так трудно собрать князей Руси воедино, а еще труднее принудить их к подчинению силой. Только хитростью можно обойти, в душу влезть и осторожно связать посулами, или родством, или торговым делом, или хоть малой помощью...

Князь Роман верил; что в бою веян прием ловок и хорош, лишь бы наверняка бил. Но вот в жизни русских князей одним таким приемом не укротишь. Все надо пускать в ход... Даже братья родные, князья Пронские, сколько с ними ни спорит Роман Глебович, не слушают его! Самовольство великое у младших князей Глебовичей: ни боем, ни обещаниями, ни добром волю свою не ломают: не идут в послушание к старшему брату. А ведь это он дал им обоим пронскую землю, отрезал от Резанского княжества, – как кусок сердца оторвал с кровью. Треть всех доходов шла в дом князя, теперь им идет. А они и ухом не ведут... Смолоду балованы, волюшку вдосталь вкусили... Малому всегда большим быть хочется! Теперь вот новую волость Донскую начали строить – расширяются! Будто меньшаку Ярославу будущее княжество... Как же быть с Пронскими князьями-братьями? Не начать ли собирать Русь не с родных братьев – буйных и непокорных, а со старорусских князей Киевских? Со старших князей. Князь Черниговский Святослав Всеволодович – родич, тестюшка, этот всегда поддержит. А у Киевского князя Рюрика Ростиславовича дочка есть Всеслава. Ее прочат за меньшого Глебовича – за Ярослава. Но он же с детства не приучен к княжению. Слышно: как случится какое неустройство в делах – умчится на охоту: решайте, как знаете!.. И в плену по целым дням за сайгаками гоняется с ханичем... Какой он муж для властной княжны Все– славы?! Да и отдаст ли Рюрик свою дочь в нищенскую волость? Не помочь ли ему подсказом? И не открыть ли глаза на суженого самой Всеславе?.. Слух был, что он там, на Дону, с язычницей-девкой любится. Молву пустить, что не в плену он половецком, а девкой пленен... Подсказать самой да свести их, стравить – пусть косы друг у дружки потреплют...

Думал, думал князь Роман и надумал: быть Всеславе молодой княжной Резанокой: тут юных княжичей хватает. Лишь бы согласилась. А отец ее, Рюрик Ростиславович, любит выпить, погулять, пображничать. Такого легко привести в покорство. Да его и сама княгиня не почитает: блудник великий!– Хотя и воин отчаянный, бьет половцев!

Он, Роман Глебович, князь дела. Вставал с рассветом – по наказу Мономахову: «да не застанет вас солнце в постели». Шел в церковь и починал вершить дела... Ныне, в тихий летний день, князь отдыхал в тени старой яблони у своего резного терема. Сидел за дубовым столом с боярином Туряком, пили они квас и медовуху/ закусывали крупными румяными яблоками. Князь сам вызвал боярина на беседу и теперь вел осторожные речи: как ни предан боярин Туряк, но время пошло такое беспокойное, бояре от рук отбиваются, становятся все своевольнее, сами как малые князья. То им земли мало, то не хватает холопов и деревень, то пошлина торговая велика. Сколько ни дай – все мало... Вот и приходится и слушаться, и жаловать их, и остерегаться: у земельной знати в руках главная вооруженная сила.

Но боярин Туряк предан с головы до ног. Больше всех бояр в казну княжескую вносит. Водил полки на булгар и мещеру, дань приносил немалую. Раз попал в плен к Всеволоду Юрьевичу, помытарился во владимирском порубе, а Роман Глебович выменял его на пленников-владимирцев. Так с той поры и стал боярин самым преданным рабом Резанского князя, уж такой ласковец: все прихоти княжеские исполняет послушно.

Княжий отрок в белом домашнем кафтане наливал в серебряные ковши холодную медовуху и уходил с глаз долой.

– Мучают меня, боярин, мысли боязные о невзгодах Руси. Велики земли русские, но нет могучей головы, нет Ярослава Мудрого... Крепко вы, бояре, держите в руках свои волости, вот так бы и великому князю держать в покорности всю Русь. А то доберутся злые вороги – пропадем!

Роман Глебович отпил из ковша, вытер расшитым полотенцем русые усы и словно пропел – так плавно и душевно выговаривал слова старой песни:

– Тяжело тебе, головушка, без плеч, а и худо тебе, телу, без головушки... Киев-то скудеет!

– Осмелюсь, княже... Скудеет оттого, что ни сам стольный град, ни князь не помогают боярам набираться силы и богатства. Князь силен боярами!

– Как же быть?

Посмотрел на боярина долгим пытливым взглядом, и тот не выдержал:

– Ты, Роман Глебович, страдалец за землю Русскую, порядки крепкие ведешь. Быть бы тебе, княже, великим осударем Руси.

– Ты так думаешь? А что, и впрямь встать нашему княжеству головой Руси? Что скажут бояре наши, поддержат ли? Ведь тогда и бояре у нас станут князьями: земли больше, войска больше... Всех пленников будем делить меж боярами – вот и холопы!

Туряк почти не раздумывал, он за своего князя готов был в огонь и в воду.

– Я испытаю мысли бояр, – проговорил с достоинством. – Думаю, не будут супротивничать, ибо князь – боярин всех бояр. Кто же откажется от земных благ и славы! У кого земля и богатство, тот и хозяин жизни.

Князь кивнул:

– Буду ожидать твоего слова. Искусно выведай, кто из бояр готов умереть за великое Резанское княжество, а кто готов на измену. Они и меж собой как голодные волки зимой...

Роман Глебович сделал передышку, откинулся на спинку скамьи, думал. Пил из ковша и вглядывался в лицо Туряка: ждал, не откроет ли что о боярах. Но Туряк молчал.

– Теперь слушай дело, боярин. – Князь Роман пригнулся к столу, и Туряк придвинулся ближе, настороженно. Он понимал: разговор будет строгой тайной. – Какие у нас силы? Княжество Черниговское пойдет с нами: родичи! Князь богат, в его табунах одних подвершных коней за четыре тысячи... Но вот епископ Порфирий неблагосклонен к нам. И путлявист... Да и князь Киевский Рюрик больше клонится к Пронску. А почему? Там нареченный его дочери Всеславы – наш меньшой брат Ярослав. За их женитьбу и Порфирий стоит...

Князь умолк. По ступенькам красного крыльца из те*» рема застучали сапожки: то княгиня Святославовна прислала теремную девушку звать хозяина и гостя в трапезную на обед.

– Пождите! – откликнулся Роман, досадливо махнув рукой. – Кончим беседу... Да подайте на стол вина. Похолоднее! Со льда!

Допив мед, князь опять пригнулся к боярину.

– А нужна ли их свадьба? Как думаешь? Не лучше ли Всеславе породниться с резанцами? Или у нас мало княжичей? Или среди них пригожих нет? Вот у брата Игоря, царство ему небесное, сын Глеб на возрасте. Ретив и буен. Лют в бою. Зол и тревожен как волк... Или он хуже этого слюнтяя ученого – добряка и смердолюба Ярослава? Нет! И он знает княжное дело, он сможет возвеличить княжество Резанское над всеми... Так не сосватать ли ему Всеславу? Коли она будет у нас в Резани, тогда и Киевский великий князь встанет за нас. Митрополит Киевский рукоположит нам своего епископа... Готов ли ты послужить этому святому, великому делу, боярин?

– Жизнь готов отдать за тебя, Роман Глебович! Я – твой верный пес.

– Тогда слушай да на ус наматывай. И чтоб ни одна душа: ни живая, ни мертвая – этого не слышала и никогда не поведала бы никому. Поклянись!

– Клянусь господом богом! Боярин закрестился, вскинув глаза к небу. – Клянусь всем животом своим и всеми своими смердами и холопами, клянусь семьей своей!

Туряк вскочил со скамьи и, кланяясь на все четыре стороны и крестясь истово, повторил клятву.

– Пересядь рядом! – глухо приказал князь. Мы эту Всеславу доставим к язычнице...

Когда боярин Туряк пересел на княжескую скамью, Роман Глебович оглянулся вокруг – никого нет, и принялся шептать в самое ухо боярина...

Старокиевская дорога на Резань пролегала сквозь густые лесные дебри. Прокладывали северный прямоезжий путь еще при Святославе Игоревиче – великом воине, когда он, идя на Оку-реку и на Волгу, совершил диво-дивный поход и по предгорьям Кавказа. Этот путь вдоль рек Десны и Оки снова был проторен при Владимире Мономахе – жизнь того требовала: торг киевский вырос небывало, отсюда всяческие изделия вывозили в Северную Русь, в обмен на богатые меха; да и монахам, сопровождаемым княжеской дружиной, удобней проникать в темные северные трущобы и крестить там славян-язычников не только добрым словом, но и огнем и мечом. Случалось, и монахи-проповедники сгорали на языческих кострах как жертвы Перуну. Но степные кочевники до этого пути старо– киевского редко добегали...

Одиночным возам с поклажей, особенно по Брынским лесам ни пройти ни проехать: все отберет татебный люд, если есть что взять. Как начнут пересвистываться – знай, скоро выскочат из леса соловьи-разбойнички! В крайнем случае все доглядят, все ощупают: не боярское ли добро, не купецкое ли?

Большой княжеский поезд из Киева продвигался прямоезжей дорогой медленно, с остановками в городах, где служили молебны и священники благословляли путников на дальнейший путь. Да и кони трудно шли: захватила дождливая полоса, дорога раскисла. Обоз припаздывал, и чем севернее продвигались, тем чаще приходилось останавливаться... Вот и сегодня – после грозы, что ли, – то и дело попадались на дороге завалы: дубы, сваленные бурей, топлые колдобины... Еще не было такого трудного, беспокойного дня. Уже солнце заполдень покатилось, а еще нет и признаков жилья. И пути-то осталось до Пронска три-четыре дня, а дорога все хуже, будто никто ее никогда не чистил от зарослей.

Старая княгиня-мать взволнованно выглядывала вперед из плетеного, обитого красным .сукном возка. Неспокойно было на душе: стояли тревожные времена, как бы не налетела половецкая ватага! А она и язык-то родной позабыла, половецкий. Защититься нечем...

Зато дочь княгини Всеслава была довольна задержками: на каждом шагу жди приключений! Ожидание опасности вселяет удивительное: вдруг да разбойники выскочат из чащобы, и будет настоящий бой! А разве не заманчиво и не страшновато ехать ночью при луне под близкий волчий вой! И как жаль, что скоро Пронск, а за ним все пойдет спокойно, с княжескими провожатыми...

Уже вечерело. Всеслава из возка всматривалась в гущу зеленых зарослей: не проглянет ли из подлеска голова сохатого, или медведь высунется, или лохматый человек из-за могучего дуба... Тут на севере еще много язычников, они казались страшнее всякого зверя. Так твердили ей мамки и няньки, так учил ее отец, князь Рюрик: язычник – брат сатаны и сват дьявола, где бы ни встретил его – убей, если не хочешь очутиться в геенне огненной...