Текст книги "Внук Бояна"

Автор книги: Сергей Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Батуры Смерти здесь? – спросил он.– Подойдите ближе. То, что скажу, каждый сохранит в своем сердце. Берегитесь: кто откроет хоть слово – потеряет голову!

– Будет так! – ответили голоса.

– Позор умереть без войны. Таков закон! – торжественно проговорил Асап и выхватил меч. – Брат мой! Слышишь ли ты, храбрец Смертоносный?! Мы поведем воинов на Русь и будем бёспощадны. Мы победим руситов, покорим всех – молодых и старых. Наши кони проскачут по всем заморским странам, до самого края земли! Батуры Смерти! У могилы храброго Турога мы даем слово: пусть наши мечи уберут каждого, кто помешает нам на победном пути!

– Будет так! – подтвердили батуры.

– Стар стал хан, – продолжал Асап. – Кто знает, может, Юрге заворожил, испугал, обессилил его? В русите была какая-то непонятная могучесть. Не от богов ли руситских?.. Но нам, батурам Смерти, не страшны чужие боги. У нас есть свой путь – вперед на Русь! Опустошим их земли, потом пойдем, куда уходит солнце. Там ждут нас великие богатства и радости. Кипчакское воинство будет повелевать всеми землями от моря до моря. Мы заставим все народы выжечь леса – прибежище злобных русит– ских духов. Пусть везде будет степь! Табунам нашим и стадам не будет числа!.. Когда придет время, я скажу. Кто бьет первым – побеждает! Идти – куда велю, бить – кого намечу! Брать все богатства себе!

– Будет так! – поклялись батуры.

Они разъехались. Черные тени бежали за ними. Каменный истукан смотрел всадникам вслед, держа в руках чашу, полную жертвенного мяса.

Возвратившись из плена в Сосново, Ярослав Глебович созвал вече. Перед княжеским красным крыльцом собралась большая толпа. Князь вышел в голубом бархатном кафтане и зеленых сафьяновых сапожках, с непокрытой головой. Поклонился народу низко, на все стороны и сошел по ступенькам вниз.

– Здрав будь, княже! – кричали люди, вскидывая шапки. И сердце его, как и прежде, забилось радостью: хоть и опорочен он пленом, а люди поняли беду... Ступил на резную скамью, тряхнул светло-русыми кудрями и уверенно повел речь.

Вчера допоздна он говорил обо всем с Епифаном и Юрко, и те одно хвалили, другое не принимали, советовали.

Сегодня перед людьми он стал рассказывать о том, что узнал в плену. Половцы замышляют собрать все орды и разграбить Русь. Их окраинной волости придется первой встречать вражьи полчища. Но пусть никто не страшится: время есть приготовиться к боям. И ведь можно предупредить нашествие -4– выйти первыми! А пока он бросит клич князьям: братья мы или враги? Если братья, так и делать все будем по-братски! И они придут на помощь! А за ними и вся Русь встанет под свои знамена. Он верит в это!

И опять люди выкрикивали здравицу князю, ободренные его словами и обрадованные его возвращением. Нет, неплохая память осталась о нем. А если что и случалось негожее, народ понимал: князь делает все по-княжески: как велит ему бог...

Той же ночью около княжеского красного крыльца остановился всадник в грубом черном плаще, и, когда слуги ввели его в покои, князь Ярослав Глебович узнал епископа Порфирия. Он будто постарел, лицо осунулось, борода пуще засеребрилась. Но глаза те же, черные как смоль, пронизывающие.

– Не хотел бывать тут, в соромной стороне, да бог заставил. Но никто не должен ведать, что я здесь, – глухо предупредил он князя, и тот отослал слуг, чтобы приготовили трапезу.

Только за столом, подкрепившись вином и жареной олениной, епископ принялся рассказывать. Опять поднялись распри у Пронска и Резани. Князь Роман направил Всеволоду Юрьевичу во Владимир лукавую грамоту: «Ты отец, ты господин, ты брат; за твою обиду мы прежде тебя сложим свои головы; а теперь не сердись на нас; мы воевали с братом своим за то, что он нас не слушается, своёвольничает...»

Узнав о жалобе этой, Пронские князья Глебовичи и обратились в Черниговскую епархию за помощью. Снова епископ Порфирий прибыл мирить братьев-князей. Великий князь Всеволод Юрьевич поручил Порфирию припугнуть Резанских князей войной, если они будут обижать младших князей Глебовичей. Но ведь исстари повелось знать, что сила не страшит смелых на Руси, только дразнит, и уж коли доведет до белого каления – тогда держись!

Вот и князья Резанские стали еще злее, как волки, угрозой их не приневолишь. Не слушают они великого князя – своего дядюшку Всеволода Юрьевича. Хотят владычествовать на Руси.

Порфирий сказал об этом Всеволоду Юрьевичу, а тот с бранью напал на епископа:

– Какой ты князь церкви, если тебя не слушаются князья! Мы уходим из Черниговской епархии. Своего святителя выберем...

Порфирий в гневе стал защищать князей Глебовичей: надо помогать им, а не ссорить угрозами. Ибо стоят они близко, глаз в глаз, с половецкой степью, готовятся к великому, последнему бою с врагом. Но Всеволод Юрьевич не стал слушать...

– Чего же ты, отче, хочешь от нас?

– Вместе с тобой очистить сердца Князей Глебовичей от жадобы и зависти. Собрать их под знамена святой церкви. Ведь только бог выведет Русь от великого стона к светлому собратству.– Порфирий отряхнул от крошек широкую седую бороду и отвел из-под нее большой золотой крест на цепи. Худое старое лицо его приблизилось к лицу князя.– Нельзя допустить владычества Всеволода Юрьевича: сыновья его разобьют Русь на мелкие уделы! А сынов у него – девять. Большое гнездо! Поклянись перед крестом животворящим, что отныне будешь верен моему пастырскому слову!

Ярослав не мог отвести взгляда от горящих глаз епископа, в них была настойчивость, они будто проникали внутрь и заставляли повиноваться. А не поможет ли он выполнить ту далекую клятву? У него так же болит душа от несчастий Руси. Не за славой же он гонится! Почета и уважения ему от людей и без того много... Его слово зовет к большому...

Князь перекрестился, поцеловал крест и вслед за епископом повторил клятву слово в слово.

Только тогда Порфирий заговорил откровенно:

– Час настает! Угроза нашествия врага захватила князей, и каждый из них хочет сам вести народ на поганых. Но ведь не в каждого князя народ верит, не за всяким князем ретиво на бой пойдет. Твоим братьям не дана такая сила – всех поднять!..

Ярослав слушал епископа, и в душе у него уже в который раз росло возмущение против братьев-князей.

– А ты, княже, люб народу придонскому...

– Но ведь я в плену половецком был! – с горечью воскликнул Ярослав.– Мне стыдно смотреть своим людям в глаза.

– Ты не один был в плену, – оборвал его Порфирий. – Такое смутное время: то князь у хана в плену, то, наоборот,– хана полонят русичи. Да еще и породнятся. Такому несть числа, ты не единственный... А ведь за битого двух небитых дают, да и то не берут. Небитый – серебряный, а битый – золотой!.. Умному и доброму и худшее прощается.

– Из жалости?

– У русского народа жалость необидная. Она от доброго сердца, Тот, кто жалеет, сам бы за тебя все рабские муки пленения принял. Ты не умаляй себя и народ, сын мой. Народ умней, чем думаешь. Ему помочь надо – он все свершит! И пойдет за тобой. И не говори, что молод: бог подскажет тебе мудрое. А вот Всеволод – в больших летах, но в своем честолюбии и гордыне стал возносить себя выше церкви, к советам пастырей духовных не прислушивается. Нашел угодного себе епископишку Луку, празднослова, уже откололся от Черниговской епархии. И я не стал помогать ему в подчинении твоих братьев-князей, уехал к тебе. Он же злобой изошел сатанинской, разослал погоню за мной с грамотой позорящей, подвергая меня сраму и бесчестию, как человека ложного. Уже по всей Руси негожеством поносит...

На рассвете Ярослав проводил епископа Порфирия, дав ему охрану до самого Чернигова. С Порфирием князь отправил и Юрко – сказать слово княжне Всеславе: готова ли она следовать будущим летом на север в его княжество Донское? Он ждет ее вести. Тогда они встретятся в Резани, там обвенчаются в соборе и отпразднуют свадьбу в старокняжеских палатах, как исстари велось. И съедутся все князья со своими семьями, больше месяца возвеселятся люди праздно: будет много пиров, потешной охоты и веселых забав, о которых сердце давно стосковалось…

Солнечным полднем Ярослав и Юрко въехали в Резань. На княжьем дворе за резными воротами их встретила толпа челяди. Князь Ярослав с детства не был здесь. Люди соскучились «по младшенькому».

Старший конюх, когда-то учивший пятилетнего Ярослава скакать на коне через кусты и промоины, увидел его и прослезился:

– Какой соколик вымахал, крылья расправил! – вглядывался он в полузабытые черты княжича.– Поди, забыл нас, стариков, с братьями и то – вы собе, а мы собе...

– Нет, нет, дядя Byкол. Все в памяти. Хорошо вспоминается.

Кормилица-няня тоже расплакалась. А старые друзья детства стали теперь кто конюшим, кто егерем, кто сокольничим. Обступили Ярослава, расспрашивают, вспоминают разные приключения.

– Ну, Ярослав Глебович, – улыбаясь сказал Юрко, – добрая о тебе тут осталась память... Думаю, сосновцы не ошиблись. – А я теперь и не сыщу, где прошли мои первые годы.

– Нам обоим не повезло, – проговорил Ярослав. – Война за войной – горькое время на Руси. А надо бы всем пожить в радости. – Князь говорил, пока они шли к красному крыльцу. – Не за тем ли мы и прибыли?

– Именно за тем. Наша клятва юности не умрет!

Навстречу по красному крыльцу спускался средний из Глебовичей – Владимир, с ним тоже бывало у Ярослава немало озорства и веселых событий, когда тот приезжал в вотчину. Было что вспомнить!.. Веселая вышла встреча: сбежались и младшие княжата, шумные, говорливые, принялись расспрашивать о новом княжестве. Только княжич Глеб Игоревич поначалу сторонился.

Гостей проводили в трапезную. У двери их встретил сам Роман Глебович и княгиня Святославовна,

– Мужаешь, брат! – Роман, не меняя хмурости в глазах, расцеловался с меньшаком, похлопал по широким плечам: – Слышал, слышал твое горестное в плену... А это кто?

– Наш тысяцкий.

– A-а, княжий песенник?

– Тысяцкий! – уже сердясь, перебил брата Ярослав и подошел к княгине, приложился щекой к щеке.

– Ну, садись, воин, за стол, гостем будешь, чуть щурясь, сказал Роман Юрко. – Поди, навоевался с кипчаками? Или ноешь да на гуслях поигрываешь?

– Играем, князь Роман Глебович... Так играем, что у поганых головы летят. – Тут Юрко невесело усмехнулся: не привык он к княжеским упрекам да оговоркам. До сей поры князья лишь слушали его пение и дивились могучему, чистому голосу. Не отвечать на княжеские задиристые речи не мог. И что тут такого, что перед ним старший князь Глебович, от которого ни в Пронске, ни на Донщине люди добра не ждали. От него народам соседним – одно злобство. Так и нечего стесняться его коварного самодовольства. Вот он опять съехидничал:

– Ой ли?! Будто уж так и летят? – А глаза так и колют – испытывают, что ли? Все же ответил спокойно:

– Так и летят, князь! По земле-матушке катятся.

– Ловкостные у вас на Донщине рубаки. У нас так искусно не получается.

– И не получится, коли воевод из-за бражного стола не вытянешь.

– У вас и воеводы лучше? – Роман Глебович скривил тонкие губы.

– Вместе пойдем в бой – увидишь! Наши бьются насмерть!

Князь Роман даже откинулся от стола: такие самоуверенные речи были ему не по душе. Можно бы и оборвать. Но ведь это – правая рука брата Ярослава, и, похоже, в нем есть большая сила.

– Не надоело возиться с гольтепой? – продолжал Роман и уже хлопал по плечу Юрко. – Зову вас обоих в Резань... Живите здесь. Навсегда будем братьями. Станете моими первыми помощниками в княжении. Каждому свое: князю – княжеское, воину – воинское.

– Но мы свое княжество строим, – поспешил отказаться Ярослав.

– Волость! Не княжество! – резко прервал Роман и насупился. – Не может быть княжества без бояр, без дружины княжеских витязей.,.

– Не будем, брат старшой, пререкаться, – и Ярослав придержал его рукой. – Не затем прибыли мы. Весть грозную привезли: половецкие ханы собирают орды – хотят полонить всю Русь.

– Но немы вызываем их на это, а южные князья – самовольники! Чванливые хвастуны! Жадные до славы! – Роман сдавил зубы от злости, желваки вспухли. – У самих – один глаз туда, другой сюда... А на меня валят поклеп пакостный... Люди-то от них не зря к нам бегут—на север... Князь Игорь было спелся с ханом Кончаком – шли воевать Русь! Да Рюрик Ростиславович разбил их войска совместные у Долобска, как воробьёнышей! Игорь тогда с Кончаком все бросили и утекли... А потом они врагами злейшими стали... Кинулся Игорь в поход на половцев – себе оправдание завоевать, да сраму наделал. О себе думают больше, чем о родной земле... Вот так и .просвистали южные князья братское согласие. Потому Киевское княжество глохнет, скудеет оно...

– Не время, брат, вспоминать далекое, – вмешался Ярослав. – У нашей земли беда: враги все злее рвутся вглубь. Наше терпение иссякает...

– По всей Русской земле идет печаль, – добавил Юрко. – Покоя людям нет...

– Вот и пой о горестях Руси! – воскликнул Роман.

– Уже спето. – Ярослав кинулся и положил руку на плечо Романа, будто хотел обнять.– Время приспело готовиться к походу. Пойдем с нами, брат, на половецких захватчиков?

– Погоди! – Роман отстранил, будто стряхнул руку. – Кто пел? О ком? О черных горемыках донских?

– Не о том речь ведешь! – Ярослав придвинулся к самому лицу брата.– Мы разведали: гроза собирается в Дикой степи. Вот о защите и сложили песнь лучшую. Она нужна всем русичам. Эта песня стоит дорогого...

– Что за песня? – пуще нахмурился князь Роман.– Твой певец сложил? Опять дерзостное? Надо остерегаться?

– Нет, брат, геройское! Сложил тот, кто был в походе Игоря Святославовича... Хочешь – скажу ее... По листам прочту!

– Ну, ну, сказывай, грамотей, – то ли с усмешкой, то ли шутливо проговорил Роман. – Ты у нас самый ученый... Мы-то дома росли, а ты меж княжат, монахов и дворовых ума набирался – есть что послушать.

Ярослав только улыбнулся, распахнул бархатный кафтан, вынул сверток, разобрал листы – целые и рваные, но все заполненные письменами. Молодые княжичи так и кинулись к ним: каждое новое писание удивительно! Но Ярослав отстранил отроков: не надо мешать! Взял первый лист и с черно-красной буквицы рисунчатой начал чуть распевчато:

Не ладно .ли будет, братие,

Начать словами стародавними

Боевые повести полка Игорева,

Игоря Святославовича...

Княгиня ухватилась за лицо, глаза расширились!

– Ой, ведь это о дядюшке родном сложено!

– Да, о нем,—ответил Ярослав.– Бил Игорь Святославович поганых крепко.

– Он ведь и в плен попал.

– Как и я... Но поход его был геройский, хоть и не удался. Он своего спасителя Овлура наградил: сделал черниговским вельможей Лавром, женил на дочери тысяцкого Рагуила...

– Сказывай дальше, да не о слугах,– перебил князь Роман.

Ярослав читал первые листы и видел, как все задумчивее становились лица родичей. Все смотрели на него и молча ждали, что будет в следующем листе. Не частое это событие – чтение нового писания. И оно волновало, заставляло остро переживать... А тут говорилось о близком человеке, которого хорошо знали, с кем доводилось охотничать и пировать.

– Читай, читай, – поторапливал Владимир Глебович в нетерпении.

– Ярослав развернул новый лист, продолжал песноречиво:

И сказал Игорь дружине своей:

Братие и дружина!

Лучше убитым быть, чем полоненным.

Сядем-ка на своих борзых коней

Да взглянем на синий Дон!

Юрко следил: как слушали песнь... у всех глаза расширены, не моргнут, уставились на Ярослава. Сидят с полуоткрытым ртом, будто дыхание перехватило. Роман закрыл глаза, усы сильней обвисли, на лице – презрение, словно ждет обиду себе от песни: вот-вот она ударит больно!

Игорь к Дону войско ведет,

А беду его уже птицы ждут на дубах

Волки страх наводят по яругам,

Орлы клекочат – зверей зовут

На кости…

И лисы уже лают на багряные щиты...

О Русская земля, ты уже за холмами!

У княжат заблестели глаза. Святославовна пальцами словно слезинку смахнула, прикрылась ладошкой. Лишь князь Роман хмурился, будто неловкость чувствовал. А князь Владимир Глебович заворочался на дубовой скамье, дрогнувшим голосом спросил:

– Кто сложил это дивное... имя его?

– То пока неведомо... Но сам он тяжкое горе вынес.

– Жалит она сердце... Беспокоит!

–То и надо. А то сердца многих князей мохом обросли.

Так сказал Ярослав. Князь Роман резко повернулся к нему, глянул как на врага: сейчас дерзостное начнется! Но Ярослав уже читал дальше, наполняя слова грозной тревогой:

Быть грому великому!

Идти дождю стрелами!

...Копьям переломиться тут,

Саблям перетупиться тут

О шеломы половецкие.

...А половцы еще идут от Дона,

И от моря идут,

И со всех сторон.

Русские полки обступили кругом...

Младшие княжичи зашмыгали носами, кто-то закашлялся. Ярослав отпил из чаши крепкого квасу с тертой редькой – в нос шибануло. Вздохнул: после плена все еще тяжкое мерещится, сердце перевернулось.

А голос его становился все тревожнее:

...Черная земля под копытами Костьми была засеяна

Да кровью полита,

Лютым горем взошли они

По Русской земле...

– Какие яркие слова! Как драгоценные каменья, – не сдержался Владимир Глебович и посмотрел на Юрко – он-то знает толк в песне!

– Тут иного нельзя... Дело было геройское, время тяжкое, а сердца гордые!.. Это требует красочного, звонкого слова, песенной звучности. – Так ответил Юрко памятными словами деда Ромаша.

Святославовна всхлипнула, но сдержалась, глянув на мужа, закусила губу, только опять вытерла рукой слезинки. Роман свирепо глянул на жену: «Этого еще не хватало!» Повернул голову к брату Ярославу, скулы ходят, кадык на плотной бычьей шее вздрагивает. Зачем это читать? Было и прошло. Нечего вспоминать горестное... Эти певцы или дерзят, или стонут и плачутся!.,

– Не хватит ли читать? – пробурчал он. Но все запротестовали:

– Не хочешь слушать – не слушай.

Ярослав с сердцем сказал:

– Нет уж, пусть дослушает! До конца... – И взял последние листы.

Тьма свет покрыла,

И по Русской земле

Рассыпались половцы.

Буйство поганых

Возросло неслыханно!..

– Братие! – воскликнул Владимир Глебович.– Да что же это? Или мы не видим, или мы не слышим, или мы не чуем, как горе лютое разливается по Руси? Доколе же будем друг от друга отворачиваться?

– Читай дальше! – зло перебил Роман Глебович.

О великий князь Всеволод!

Ты ведь можешь веслами

Волгу раскропить

Да шеломами вычерпать!

...Можешь посуху.

Живыми шереширами стрелять,

Удалыми сынами Глебовыми!..

– Стой!– вдруг как очнулся Роман. – Где это сказано?

– Ведь это о нас, Глебовичах! – Князь Владимир резко вскочил со скамьи. – Золотое слово!

Все уставились на обрывки листов, Роман вел пальцем по строчке и разобрал: «Гле-бо-вы-ми!..» Плюхнулся на скамью, не знал что сказать... Эта песнь о бедствии Руси все горше ложилась на душу, пробивалась в его властную голову. Хотелось оборвать ее! Все это ведомо: епископ Порфирий в каждый приезд свой толкует об этом, да так – сердце защемит! И задумываешься: кто же прав? Вот он сам в молодости крепко воевал с половцами. Не раз бивал их. На реке Вороне разбил в пух и прах!.. Потом решил: спокойнее, не лезь на рожон!.. А теперь все братья опять подбивают его на поход. Как быть?.. Теперь вот песня: как дошел до позорища – идешь против братов?.. Да и не думал, что словами так можно сердце разбередить. И уже будто жаль становится меньшого брата: княжество его стоит лоб в лоб с врагом. Можно бы, конечно, подсобить ему...

А Ярослав дочитывал последние обрывки, все взволнованнее, будто сам призывал князей на подвиг, и это были его слова, идущие из глубины души:

Так вступите же, князи,

В золотые стремена:

За обиду сего времени —

За землю Русскую,

За раны Игоревы —

Удалого Святославича!

Роман согнулся, уставился в пол.

– Брат, не молчи! – горячо проговорил Владимир Глебович. – Ужас и проклятие Руси – половцы!

Ярослав подошел к Роману Глебовичу, спокойно, но требовательно сказал:

– Ты решай. Вся сила в тебе. А мы – твои подручные, тебе послушные. Скажи слово мудрое! Единимся, как в старину бывало!..

– Князь Роман поднял голову: «подручные» – это уже его устраивало. Озирался кругом, поворачиваясь всем станом, как волк, искал в глазах каждого: нет ли какого обмана? Но все смотрели на него с укором, даже и отроки... Они-то уж кинулись бы на поганых сломя голову! А он больше воевал с братьями да с родным дядей, чем с половцами...

– Тяжко задумался Роман. С половецкими ханами он связан словом: торговые дела идут через Кащерю. Выгодные дела!.. Но... с одной ордой торгуй, а другой остерегайся. Коварный люд!.. А братья все же родные, хоть и неслухи! Не пойти ли со всеми князьями... Взять силу в свои руки... Тогда и дядюшка Всеволод Юрьевич, не посмеет подняться на него... Вот оно, то самое, что давно искал! Как вовремя прибыл Ярослав с этой мудрой песней...

Встал князь Роман Глебович, перекрестился.на киот с иконами: он и сам не заметил, как поддался воодушевлению, твердо выговорил:

– Добро, братие! Пойдут и резанцы!.. И уж если бить, так бить врага намертво. Чтобы проклятые и головы не могли поднять...

Святославовна подошла к мужу, лицо в слезах.

– Дивная песнь была слушана! Она всех князей поднимет и породнит. Да и кто же свою землю не любит?! Как ни тяжко провожать на бой... но иди, милый князюшка, на врага... Бог тебя благословит!.. Иди! Бог поможет!

– Так тому и быть! – воскликнул Роман Глебович, охваченный славном порывом. – Зовите резанцев на княжеский пир, всех зовите от мала до велика!

Тою же зимой Ярослав и Юрко побывали в Пронске и Владимире у великого князя Всеволода Юрьевича. Проехали и в Воргольское и в другие соседние княжества. Всюду они читали героическую песнь о походе на половцев князя Новагорода-Северского Игоря Святославича. И всюду князья, взволнованные и встревоженные ярким и звонким словом, с затуманенными глазами целовали крест на верность княжескому собратству и готовность дружно идти на извечного жестокого врага – половцев.

Последний бой

Ранней весной половцы вернулись с зимовища к Дону. Хотели было с ходу рвануться на Русь, но хан Беглюк не решился; после зимы застыло сердце, невеселые раздумья о тайных делах батуров Смерти надломили боевой дух. Да и старость все настойчивее требовала тихой радости и покоя. Лучше предаваться пирам!

Над синеющей степью полились звуки пастушьих рогов. Легкий ветер волнами пробегал по мягкому сизому ковылю. На сочной траве нагуливались отощавшие за зиму стада и табуны коней.

В половецком стане один весенний праздник сменялся другим. Но не было веселья, как бывало: набеги не удавались! Русичи встречали жестокими сечами... Возвращались с пустыми руками. Иногда батуры сходились врукопашную с Юрко, но он был неодолим. Да и около него были такие могучие русские батуры, что половецкие воины падали перед ними, как скошенное серпами просо. Имя Юрге в половецких вежах тревожило, наводило страх.

– Трудно биться!– оправдывались половцы. – Он поражает одним ударом двоих! Даже кони поворачивают перед ним вспять...

Теперь в каждом сильном витязе стал им чудиться Юрко, потому и встречали его и тут и там одновременно. И это пугало.

Лето шло. Миновал месяц шерсти, отобрали лучшую белую шерсть, на ханскую и княжескую одежду. Снова приближался праздник летнего звездопада. В становище съехались гости. Вся гора расцвела яркими шатрами.

Когда загорались звезды, забывались старые распри между ханами, шли мирные беседы, таяли скрытые думы. Но боевой дух прославленных половецких повелителей Шаркуня и Боняка горячил сердца половецких князей. Беглюк вновь начал чувствовать себя сильным и смелым. Ему казалось, что он сам скоро станет повелителем Черных и Белых веж..

И, набираясь хмельного кумыса, он наконец решился. Окруженный собравшимися на празднество ханами и князьями, заговорил:

– Скудеет у воинов жизнь. Большой добычи нет. Руситы перестали нас бояться. Надо крепче проучить их. Будем готовить великий поход на Русь, пройдем по веем землям от края до края.

Батуры восторженно смотрели на Беглюка – ожил хан, расправил орлиные крылья! – и кричали:

– Смерть руситам! Пусть великий хан объявит большой поход! Пусть ведет всех мужчин Дешт-и-Кыпчак на Русь!

Хан поднялся, вскинул руку, посмотрел поверх голов.

– Я клянусь стопами бога Кама: если поведу вас в большой поход, мы победим руситов! – молодо и зычно выкрикнул он.– Всю Русь я отдаю вам в добычу! Сделаем их рабами! Будем только повелевать да продавать их в заморье!.. Все обогатеем! Табуны и гурты скота пойдут нам, а умрем – нашим детям. Жизнь будет вечной радостью!..

Батуры повскакали с мест, выхватывали сабли и, вскидывая их, исступленно горланили:

– На Русь! В поход! Смерть руситам! Запряжем их в плуги!..

Но за три дня до праздничной ночи из-за реки прискакал воин.

Беглюк едва узнал в прочерневшем от пыли батуре своего Ченгрепа. Весь израненный, он один остался в живых из всего конного отряда, посланного в набег за добычей к празднеству.

– Великий хан! – прокричал Ченгреп. – Идут руситы!

– Много? – вдруг охрипшим голосом спросил Беглюк.

– Туча! Их ведет Юрге! Я видел его впереди.

«Опять этот проклятый русит! – задыхаясь, подумал Беглюк. Как теперь нужен лук, стреляющий шереширами!» Хан давно ждал обещанного купцами заморского рыцаря, владеющего искусством стрелять огненными стрелами. Но все сроки миновали, а об этом человеке ничего не было слышно.

Беглюк приказал бить тревогу. Жрецам молиться о победе. Резать быков в жертву богам. Молодым воинам нести в медном котле священный огонь впереди войск...

Зазвенели набатом медные щиты, загремели барабаны, заревели трубы. Их призывные звуки далеко разносились по степи. Отовсюду к становищу поскакали всадники. А в кибитках уже снаряжались воины для похода: приторачивали к седлам оружие, укладывали сушеное мясо, просяные лепешки и сыр. Мужчины надевали длинные походные халаты с подтянутыми к поясу на шнурках полами.

Беглюк созвал ханский совет. Тысячники собрались в его шатре и ждали высокого слова. Но Беглюк, казалось, не замечал их, он удивленно оглядывался: праздничная ночь еще впереди, куда же девались гости – приезжие ханы? Сбежали, услышав о русичах? Вот льстецы! Вчера восхваляли поход, выбирали его своим вождем, а теперь оставили одного. Жалкие трусы! Разбежались по своим шатрам как мыши. Так что же, они не надеются на старого хана?! Или сомневаются в его батурах?

Это была страшная мысль, и Беглюк отбросил ее.

Нет, жадные трусы, вас съедает зависть, каждый видит себя великим завоевателем. Вы хотите, чтобы хан Беглюк пал от меча руситов! Нет, не будет так! Звезды предсказывали иную участь!

– Позовите священного жреца! – приказал он.

Сатлар вошел со скорбным лицом. Беглюк долго молчал, погруженный в думы: вдруг предсказатели его удачливой судьбы при рождении ошиблись?!

– Что говорят звезды? – наконец спросил он.

– Не знаю, – тихо ответил жрец и опустил взгляд.

– Ты думаешь что говоришь? – хан нахмурил клочкастые брови. Первый раз в жизни слышал он такой ответ.

– Звезды ожидают рождения луны, лучшую пору начала нового.

– Но время не ждет! – жестко перебил Беглюк.

– Великий хан, дни праздника всегда приносили удачу.

– Да будет так! – сказал Беглюк и повернулся к полководцам: – Храбрые вожди и батуры! Светила нам дарят счастье убивать врага.. Непокорные князья руситов сговорились. Но мы не будем ждать, мы не дадим врагам стать сильнее нас. Да поможет могучий и пресветлый бог Кам! Готовьтесь!

– Слава хану, великому вождю! – кричали батуры, предвкушая добычу.

Беглюк приказал подать снаряжение, и слуги начали обряжать в доспехи своего властелина.

Ханская свита нетерпеливо ждала его выхода. Кроме полководцев были тут и лекари, жрецы, гадатели, звездочеты, шаманы...,

В это время к хану вошла Зелла. Она была в обычном платье. На очелье поблескивали золотые подвески из отчеканенных чернью птиц с перевитыми хвостами и красными камешками глаз.

– Почему медлишь? – спросил он. – Ты должна быть возле войска. Твой вид воодушевляет батуров. Нас ждут большие бои.

– Я не пойду против Юрге.

– Вот как! Ты не хочешь биться с руситами?

– Нет! Там люди моей крови.

– Тогда... тогда и ты умрешь! – крикнул взбешенный Беглюк. – Мне не нужна дочь-изменница!

–Я – руситка! Во мне материнская кровь! Она главней!

Хан готов был закричать свирепо... Но неожиданно откинулся полог. Вошел Асап – будто стоял за пологом и слушал. Он доложил хану, что все собрались и ждут его: медлить нельзя! Вот как стал говорить с ним батур Смерти! Учит!.. И Беглюк, тяжело дыша, подошел вплотную к дочери:

– Я буду говорить с тобой после похода!

Вскочив на коня, хан резко взмахнул камчой, и всегда спокойный аргамак взвился на дыбы, заходил на задних ногах, вдруг рванулся вперед легкими игривыми скачками, будто приплясывая. Сбруя на нем блестит – вся в серебряных кольцах и жуков– ках, на голове султан белой конской гривы. А всадник с головы до ног в блестящей, сплетенной из стальных колец кольчужке.

Выезжая из становища, Беглюк видел, как мчались восвояси походные кибитки его гостей. Он сердито распорядился послать гонцов – вернуть беглых ханов. Пусть приведут своих батуров!

Половецкие войска выстраивались в походный порядок. Знаменосцы подняли стяги со знаками полководцев. Батуры возле знамен собирали воинов. А по степи уже вихрем уносились вдаль быстрокоганые застрельщики и разведчики.

К вечеру полки выступили. Двигались они в строгом порядке. Впереди шли на мохнатых лошаденках легкие стрелки, самые бедные воины в разношерстных халатах. Они первыми встретят врага, и он завязнет в их многочисленности. За ними – легкая конница с кривыми саблями – добивать первых русичей. У каждого всадника за спиной – лук, в налучье пристегнут берестяной колчан, полный стрел с плоскими, остро отточенными железными наконечниками. Следом ехали копейщики с коваными щитами, в кожаных панцирях с нагрудными бляхами вместо кольчужек. Это был ханский полк – самые рослые воины. Одеты Они в кожухи – узорно расшитые кафтаны из бараньих шкур. Шлемы у них оторочены волчьим мехом, усы висят вниз. Все опытные, видавшие -виды батуры. Их белые кони ступали так, что, казалось, под ними «сотрясалась и гудела земля. Й пики были тяжелые, с длинными сверкающими наконечниками, ими можно пронзить и кольчужку и человека.

Последними двигались тыльные войска – арканщиков, крючников и всяких подсобников, среди которых было много юношей и женщин. Они вели на поводу запасных разношерстных коней, на которых были укреплены чучела людей из бурдюков, набитых сухой травой, в накинутых бешметах. Пусть думают русичи, что войско половецкое неисчислимо, как морской песок...

Полки двигались за солнцем, оставляя позади себя широкий след выбитой травы. Скрипели арбы с нагруженными котлами и решетками юрт, кричали навьюченные верблюды, шумели погонщики. Небо над войском потемнело от пыли, и в вышине уже парили орлы и черные вороны, чуявшие добычу.