Текст книги "Золото тофаларов"

Автор книги: Сергей Горяинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Он будет думать, что я – ваш сотрудник?

– Это неважно. Главное – он будет думать, что ты его мог узнать. А чем это грозит, ты можешь догадаться.

– Очень приятно. А вы-то на что?

– Программа защиты свидетелей – это из западных фильмов. У нас не практикуется. Тем более что с сегодняшнего дня я сам в подвешенном положении нахожусь. Такой провал бесследно не проходит. Опять вся цепочка порвалась, и кроме догадок ничего в руках нет.

– И что же мне делать?

– Мой тебе совет – сматывайся из Москвы, и как можно дальше. Недели на три, а лучше на месяц. Ты в отпуске сейчас?

– Вроде того. По словам Волкова, во всяком случае.

– Вот и хорошо. Уезжай. Полови где-нибудь рыбку. Если прихватишь пару лишних дней – ничего страшного. Я Волкова предупрежу. Пару суток на сборы хватит?

– Хватит.

– Вот и ладно. И еще одна просьба, а если хочешь – приказ. Забудь, что с нами работал. При данном развитии дела ты уже больше не понадобишься. И упаси тебя Бог болтать обо всем этом. Ну да я думаю, что ты сам все прекрасно понимаешь.

– Для тебя-то чем все это может кончиться?

– Трудно сказать. Сейчас такая кутерьма начнется! Короче – сматывайся. И мне спокойнее будет. Да, кстати, вот возьми.

Кравцов достал из внутреннего кармана пиджака конверт и бросил на стол.

– Что это?

– Премия.

– Расписка нужна?

– Нет. Это от Волкова. Пройдет по твоему предприятию. Подоходный налог снимут, не волнуйся, – засмеялся Кравцов.

Он встал, надел кобуру, пиджак.

– Ну, бывай, может, еще увидимся. – Он протянул мне руку.

– Не поминайте лихом.

В прихожей он еще раз взял меня за руку, сжал крепко, взглянул в глаза.

– Уезжай.

Когда Кравцов ушел, я вскрыл конверт и пересчитал деньги. Н-да, не густо платят статистам в спектаклях спецслужб. Хотя для двух суток работы – вроде бы и прилично, если не знать за что.

Нет, не моя стезя таким способом деньги зарабатывать. Прав Павел Борисович, что-то стал вреден для моего здоровья московский воздух. Пора, пора на крыло. И как можно скорее.

Глава 13
НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ, НЕОБХОДИМЫЕ В ДАЛЬНЕЙ ДОРОГЕ

– Да, отцы, похоже, придется нам слегка жирку спустить! – Гольцев с усилием приподнял тяжелый рюкзак. – Килограммов сорок будет, не меньше.

– Так вертаком же кинут, какие проблемы? – Степаныч беспечно пнул свой «сидор».

– Туда-то кинут. А обратно доставить могут и позабыть. Ну-ка, Мишка, тащи весы, сколько же у нас получилось в самом деле?

Так, у Гольцева – сорок два, Степаныч – ровно сорок. Мишка – сорок пять, у меня сорок два. И это, не считая стволов! Чего ж мы туда понапихали?

– Патронов половину надо выкинуть. Куда столько? Воевать, что ли, мы собрались? – Степаныч опять распаковал рюкзак, взвешивал на ладони увесистую пачку.

– Ну уж фиг! Что другое – выкидывай, а заряды оставь. Я три дня набивал. Фирменные. Смотри, какая прелесть! – Бахметьев забрал у него пачку, вытряхнул патроны на диван.

– Вот маньяк! И пару ружей я бы оставил, двух вполне достаточно. – Степаныч неодобрительно покосился на расставленный у стены арсенал.

– Ты спиннинги свои выкидывай! – возмущенно завопил Мишка. – Спортсмен-джентльмен…

– Спиннинги – они легкие, а вот сеть твоя браконьерская…

– Все, брэк! – развел я оппонентов. – Для гор действительно мешки тяжеловаты. Кило по пять – восемь желательно сбросить. Давайте-ка опять по списку пройдемся.

Итак, оружие. Калибры разномастные, патроны, к сожалению, не взаимозаменяемы.

У Игоря – ИЖ-27, бокфлинт – вертикальная двустволка, 16-й калибр, самая дешевая модификация, без эжекторов и прочих наворотов.

Степаныч – ИЖ-39, тоже вертикалка, тяжелое спортивное ружье для траншейного стенда, с очень узкими чоками, [12]12
  Чок – дульное сужение, обеспечивающее кучность дробового выстрела.


[Закрыть]12-й калибр, эжектор.

Мишка – ИЖ-58–20 «магнум», очень редкая пушка, выпускалась маленькими партиями для экспорта, горизонтальная легкая двустволка, прекрасно сбалансированная, очень прикладистая, 20-й калибр, но патронники длинные, под гильзу 76 мм против стандартных 70 мм, стволы выдерживают давление усиленных зарядов – «магнум», он и есть «магнум»! Оружие профессионала, предмет моей зависти.

У меня – МЦ-20–01, одноствольная магазинка с продольно-скользящим затвором. Тульского завода, только-только в продаже появилась. Часов восемь на Неглинке в очереди отстоял. Внешне на карабин похожа, штатный магазин на два патрона, третий в стволе. Но у знакомого барыги я удлиненный магазин прикупил – на пять зарядов. И прицел отличный – никаких там планок, винтовочная удлиненная мушка и целик. По всем статьям больше на винтовку походит, чем на дробовик. Ствол, однако, гладкий. Цельнотянутая модель с разработки фирмы «Моссберг». В ихнем каталоге рекламируется как «оружие, незаменимое в дальних экспедициях». 20-й калибр, патронник под стандартную 70 мм гильзу.

Патроны. На каждое ружье семьдесят пять дробовых и двадцать пять пулевых. Многовато, конечно, но что-то никак не хочется этот груз сокращать.

Четыре стандартных заводских охотничьих ножа. Здоровые такие, за семь рублей.

Две легкие маршрутные палатки с дюралевыми установочными комплектами. Вот каркасы, пожалуй, можно и оставить.

Четыре спальных мешка. Дерьмо поролоновое. Сколько ездили, а пуховиками так и не обзавелись. Ну да лучше такие, чем ничего.

Четыре пластиковых альпинистских коврика. Никогда раньше пользоваться не приходилось. Реклама утверждает, что можно на снегу без последствий спать. Поглядим, поглядим…

Четыре комплекта летнего камуфляжа плюс четыре теплые камуфляжные же куртки. Горы все-таки. На каждого пара десантных ботинок (Степаныч постарался) и резиновые сапоги с высокими «болотными» голенищами.

Два восьмикратных бинокля, один из них с дальномером, два трехбатарейных фонаря.

Две фотокамеры «Зенит-12СД», объективы – 35, 50, 135, 200 мм. Восемь катушек пленки «ORWOCHROM».

Средства ориентировки – два горных компаса с эклиметрами, два стандартных жидкостных, четыре копии генштабовской карты масштаба в 1 см – 2 км.

Двадцатипятиметровая сеть – «двадцатка». Мишкино добро. Туча каких-то удилищ телескопических, катушек, коробок и коробочек с разной рыболовной дрянью – это хобби Степаныча.

По шесть банок тушенки на каждого, по двадцать пакетов «тошнотиков» – суповых концентратов, сахар, чай, кофе, соль, мука, два литра масла растительного, четыре литра спирта – все с собой из Москвы тащить нужно. Проклятый перестроечный дефицит.

Четыре аптечки – бинты, антисептики, репелленты.

Две десантные лопатки, два небольших топорика.

Плюс котелки, всякие миски-ложки плюс мелочевка из одежды плюс ветровые спички и блоки сигарет плюс…

И нет ведь ничего второстепенного!

– Рыболовную муру всю надо выкинуть. И сапоги болотные тоже, – сказал Гольцев, еще раз пробуя рюкзак на вес.

– А хариусы? А таймень?! – воскликнул Мишка.

– А Сырокваша? – Это мы со Степанычем хором.

Светлый образ Сырокваши всех примирил. Нет, ничего выкидывать нельзя. Тайга запасливых уважает. В таких местах любая мелочь может очень дорого стоить…

С десяток групп, ожидающих разброски по точкам, уже несколько суток торчали под легким дождем на обширной таежной поляне, именуемой в обиходе «Старый порт». Небольшие курганчики барахла, упакованного в основном в прочные ящики из-под детонационного шнура, возвышались среди низкорослого кустарника, покрывавшего поляну. Вертаки из-за непогоды летали редко.

Рядом с нашей бригадой гуртовалось несколько новичков – студенты Московского геологоразведочного, впервые в полях. Очень раскованно вели себя ребята, отличались, так сказать, интенсивным поисковым поведением. Один из них, румяный, толстощекий здоровяк со странной кличкой Самец признался, что сильно скучает по молочным продуктам. Да, Якутия – не Москва, сметану раз в году можно увидеть, да и то не в каждом. После очередной прогулки по опушке он прибежал очень возбужденный:

– Ребята, там в лесу ящиков целый штабель! И на каждом надпись: «Сыр»! Пошли, оприходуем.

Сбегали они под покровом ночи. Вернулись сильно разочарованные.

– Ну где же ваш голландский? Я уже чайку подогрел! – Степаныч с интересом уставился на мародеров.

– Да… мы один ящик. Оттащили в лес подальше, вскрыли, а сыра-то никакого и нет. Полный ящик сапог резиновых.

– Вернули?

– Да неудобно как-то. Там мужики уже проснулись.

Вертолеты подошли – разлетелись мы по точкам. А через день я принял радиограмму.

«Яма-20 на связи, Яма-20. Сырокваша говорит. Где ж сапоги, мать вашу…! Пятый день в болоте по… сидим! Сколь же можно… мозги! В Старом десять ящиков моих, все фамилией маркированы, неужели… трудно! Борт опять пришел, а сапог…! Не будет сапог, я вас всех вертеть!»

– С такой фамилией поваром надо работать, а не взрывником, – прокомментировал Степаныч этот эмоциональный всплеск в эфире. – Был бы, например, Боня Детонатор, ходил бы в сапогах…

Так что ничего выбрасывать нельзя. Горы горами, а гидросеть очень разветвленная в этом районе. Придется мышцами пошевелить на крутых тропах. Ну да оно и полезно для молодого организма.

Пора разъезжаться всем на ночевку. Четыре высоких горных рюкзака у стены, четыре ствола в чехлах. Завтра – в дорогу.

– Серж, выйдем-ка покурить. – Степаныч достал пачку сигарет, пошел на кухню.

Свет он не зажег, стоял возле окна, смотрел на темный лесок.

– Ну, чего случилось?

– Слушай, Серж. Должен тебя предупредить. В личном сейфе, в конторе, я оставил письмо с описанием нашего маршрута и целей поездки. Со всеми возможными подробностями. Конверт вскроют, если мы не вернемся в положенный срок, через месяц.

– А раньше не вскроют?

– Нет, не должны.

Ну что тут скажешь? Приобрел человек черты, соответствующие цвету погонных просветов.

– Ну и правильно сделал.

– Я рад, что ты так думаешь.

– В три недели должны уложиться. А страховка никогда лишней не бывает.

А вдруг раньше вскроют?

Звонок телефонный.

– Сергей Александрович? Хорошо, что застал. Вчера звонил – не подходил никто.

– Здравия желаю, товарищ майор.

– Ну зачем же так официально. Сергей Александрович, я с вами поговорить хотел. Нет, не по телефону и не очень срочно. Лучше в конце следующей недели. Найдется пара часиков? Вы в отпуск через одиннадцать дней идете, верно? Все же на Селигер решили? Позвоните мне обязательно в следующую субботу. Нет, нет, домой позвоните. Запишите номерок. Очень, очень нужно поговорить, Сергей Александрович. Ну, всего, всего. До встречи.

Какой дружелюбный голосок! Нет, не увидимся мы с Уколкиным в субботу. Напрасно он моего звонка будет ждать. Похоже, все-таки правильно я сообразил пораньше сорваться. И жену с дочкой на пару недель в Воронеж к деду отдыхать отправил – тоже правильно. Ну, ладно, спать, спать. Завтра очень суматошный день будет.

Глава 14
ДРЕЙФ У ЦЕЛИ

На сей раз вагон был в самом деле купейным, вполне свежим. Соседний с нами СВ целиком занимали английские туристы. Почти непрерывно они снимали на видео неприглядную советскую действительность – горбачевская политика «открытых дверей» переживала момент наивысшего подъема.

Мы вчетвером уютно скоротали дорогу, практически не вылезая из купе, за несколькими бутылками отменного пятизвездочного «Дербента» – отпускные позволили поддержать скромный бизнес пенсионеров у «высотки» на «Баррикадной».

В Нижнеудинск прибыли поздно ночью. До нужного автобуса было не меньше пяти часов. Светиться на вокзале – центре городской ночной жизни – было опасно по понятным обстоятельствам. Но элементы частного бизнеса зарождались уже и в этой провинциальной глуши. На вокзальной площади ожидали пассажиров несколько частных такси. «Жигули» нам не подходили по причине тяжести груза и плечистости седоков. А вот старенький ГАЗ-69 оказался весьма кстати. Данный экземпляр этого знаменитого армейского джипа, давно уже снятого с производства, был выкрашен в нелепый для военной машины небесно-голубой цвет. Под стать цветовому оттенку оказался и пронырливый писклявый водитель. Всю дорогу он назойливо щебетал и временами похлопывал сидящего рядом с ним Бахметьева по коленке.

Наконец фары джипа высветили ряд темных бревенчатых домов. Ни одно окно не светилось.

– Все, мальчики, приехали. Кирей-Муксут, – пропищал «командир» и окинул Мишку томным взглядом.

Бахметьев брезгливо сунул ему обещанную тридцатку. Мы разгрузили машину и сволокли багаж на поросшую травой обочину. Водитель потоптался возле нас, но, не встретив сочувствия, вернулся к машине и, запустив движок, исчез в ночи. Мишка плюнул вслед погружающимся в темноту рубиновым габаритным фонарикам.

– И откуда берутся такие недоделки? – Бахметьев присел на рюкзак, закурил.

– От сырости, Миша, от сырости. Я же говорил, Нижнеудинск этот – гнилой городишко. – Гольцев потянулся, с хрустом размял мощные плечи. – Подвеска у «козла» дубовая, всю задницу отбил.

– Это ж спецмашина. Так и задумано. Для рекламы последующих услуг. Мог бы пополнить опыт. Тофаларку ты уже сподобился, теперь надо тофалара… Черт, где же фонарь! – Степаныч шарил в недрах рюкзака.

– Пошел ты… Это и не тофалар совсем, цыган какой-то. Серж, однако на ночевку куда-то нужно пристраиваться. Куда пойдем?

– Не знаю, спят везде.

– Подумаешь, спят. Стучать будем, шутка будэм дэлать! – неожиданно перешел на кавказский акцент Мишка.

– Ты постреляй еще.

Пока шел этот треп, я выбрал из десятка мощных срубов самый здоровый. По прежнему опыту я знал, что Соколов имел весьма специфический талант полевика и во всех невообразимых местах, куда закидывала его профессия, устраивался с максимально возможным комфортом. Вероятнее всего, его орлы захватили дом побольше и поновее. Здесь и следовало «шутка сдэлать».

Пятнадцатиминутный долбеж в массивную дощатую дверь привел к требуемому результату. Послышались шаркающие шаги, и, с одновременным характерным щелчком затвора, знакомый голос сонно рявкнул:

– Кого черт принес?

– Свои, Витя, свои. Отворяй хоромы.

Дверь со скрипом открылась, на пороге показалась высокая фигура в чем мать родила, но с карабином в руках. Обросшее рыжей бородой лицо растянулось в приветливой улыбке.

– О! Какой состав, какие люди! – Бородач сделал рукой приглашающий жест и отступил в темноту коридора.

– Ты, Витя, теперь всегда так одеваешься или только в полнолуние? – Степаныч волоком потащил рюкзак в избу.

– Степаныч! Пять студенток сейчас в партии, такого сезона и не упомню!

– А карабин-то зачем?

– Необходимый ныне сексуальный аксессуар. Тайга сильно горит. Под Тулуном пожар зону захватил, зэки разбежались. Дней пять назад передали. Э, э! Туда нельзя! Там практикантки!

– Все пять?

– Две. Остальные у Карманова. По коридору вправо тащи, там еще одна комната есть. Ну, ладно, утро вечера мудренее, ложитесь, там места много. Я пойду. До завтра!

– Лекцию докончишь?

– Докончу, докончу. Гуд-бай!

Засыпая под музыкальный мерный скрип половиц, доносящийся из комнаты Соколова, я услышал, как Мишка завистливым тоном заметил Гольцеву:

– Вот видишь, Игорь, и нормальные люди здесь живут.

– Это приезжие, – нашелся Гольцев и сонно добавил: – Они куда приезжают, везде так нормально и живут.

Наутро выяснилось, что лесные пожары сильно осложняют нашу задачу. Вертолетов у партии не было. Все забрали пожарники – экстренный случай. На нет и суда нет – пешком в горы не побежишь. Оставалось ждать.

Ждать было приятно. Днем мы бродили по рукавам речки, текущей в окрестностях поселка, ловили мелких хариусов на мушку на перекатах. Вечерами теплая компания, состоящая из руководства партии, практиканток и нашего ударного отряда, отводила душу за чистейшим медицинским ректификатом под малосольную рыбку ценных пород и шашлык из пожилого лося.

Так прошло три дня. На четвертый у меня состоялся разговор тет-а-тет с Соколовым. Я счел возможным откровенно изложить ему цель нашей экспедиции. Мое положение требовало открыть карты. Просьба нижайшая была.

– По времени такая раскладка, Витя. Забросишь нас вот сюда, в устье Катышного. – Я показал место на карте, отмеченное красной точкой. – За два дня мы там разберемся, что к чему. Потом двинем через Мурхойский хребет в Верхнюю Гутару. На маршруте ребята поохотятся между делом, оттянутся чуток. На переход я кладу пять суток. Значит, через неделю дай борт в Гутару. Если нас не будет, подожди полсуток. Не дождешься – улетай, мы на рейсовом уйдем. Но лучше – на твоем. Сам понимаешь, чем черт не шутит, а вдруг – удача? Твои – двадцать процентов.

– Карта хорошая, совсем свежачок. Мои постарше будут, – заметил Виктор и добавил равнодушно: – Не верю я в эту твою авантюру.

– Сам не верю. Но ты же знаешь, что иногда самый невероятный проект сбывается.

– На итальянский репортаж намекаешь? – Одним движением пальца Виктор набил табаком свою короткую пенковую трубку.

– Не только. В этом мире все возможно, пока живой.

– Вот именно, пока живой. На Бирюсе думаешь кого-нибудь встретить?

– Скорее всего – нет. А ты что-нибудь знаешь про эти места?

Виктор пожал плечами, выпустил облачко ароматного дыма изо рта.

– Не наш район. Да туда и не летает вроде бы никто. Из пилотов местного порта, каких я знаю, никто не летает. Чего там делать? Правда, есть один экипаж, спецрейсы обслуживает на заказ. Пожилые мужики, замкнуто держатся. Вот с ними дела не имел.

– Что за спецрейсы?

– Не знаю толком. Какая-то фирма дает заявку на триста часов ежегодно. Последнее время платят наличными, летунам выгодно, все довольны. Летают только с этим экипажем, а куда – вопрос.

– Нас-то когда отправишь?

– Сегодня вечером борт у нас в поселке сядет. Пожарники. Летнабы. Ночевать будут. Знакомые парни. Надо встретить соответственно. Этим бортом, может быть, и полетите. Им-то что лишний крюк? Даже полезно – посмотрят, не горит ли там, на Бирюсе. Так что готовьтесь на утро.

– Да мы в постоянной…

От беседы нас отвлек сильный стук в окно.

– Ну что там еще? – Виктор распахнул ставни.

– Виктор Семенович! – Голос молодого лохматого бичары дрожал от волнения. – Москвич, приезжий, гость ваш, Лемеша развязал! Местные в панике. Скандал!

Виктор крепко выругался.

– Опять полдня ловить эту сволочь! Пристрелить разве, да жалко – умный, гад, поразительно. Местная знаменитость. Ну чего стоишь? – прикрикнул Соколов на бича. – Собирай народ – и на отлов! Быстро!

– Что случилось-то? – Я ничего не понимал.

– Да козел проклятый, Лемешем зовут. От Лемешева, значит, за редкой силы голос. Тенор – будь здоров. Хитер как черт. Очень опасная зверюга!

– Ты серьезно, что ли? Из-за козла такой шмон?

– А ты не смейся. Ночью проходу не будет. Он черный как сатана и с телка размером. В темноте его не видать. Идешь по улице – как врежет с разбегу. Удар – как у грузовика. Это его любимое занятие. Или рыболов с удочкой стоит вон там, у обрыва, за поплавком наблюдает, так этот змей чуть ли не по-пластунски через кусты подкрадывается. Это я сам видел, как он деда Артема в Уду отправил. Дед барахтается внизу, а Лемеш на обрыве стоит, башку рогатую набок и поет довольно. Или бабы из местных стирают на речке – для него самая охота. Такой мерзавец! А вон, поймали, можешь поглядеть!

Я выглянул в окно. Человек шесть окружили огромного бурого козла. На шею его была наброшена веревочная петля и правая передняя нога притянута к этому ошейнику. Сей пожилой представитель козлиного племени покорно ковылял на трех копытах за тащившими его людьми.

Проходя мимо нашего окна, он посмотрел на меня своими бешеными желтыми, с удивительными зрачками глазами и, горестно мотнув головой в сторону связанной ноги, сокрушенно сказал:

– М-е-е-е-е…

В комнату ввалился Мишка.

– Во, видали антилопу? Ну и зверь!

– Ты, что ли, развязал?

– Ага! Я же не знал! За хлебом ходил, смотрю у магазина козлище этот стоит. Глаза такие умные. А нога привязана. Я думал, пацаны над животным издеваются. Подошел, а он ногу протягивает! Честное слово! Я финарь достал – чик! – и готово. Он заорал благодарно – и драла! Тут старпер какой-то из-за угла вывернулся. Мой козел разгоняется, как «Феррари», и – р-р-р-аз! С тыла зашел. Дед метров пять порхал, ей-богу! Потом мне бичи сказали…

– Ладно, ты, Гринпис. Утром, может быть, летим.

– Давно пора. От спирта не осталось почти ничего.

Летнабовский борт прибыл часов в десять вечера.

Уже смеркалось. Соколов привез на партийном джипе прилетевших на вертолете людей. Как раз к ужину. По случаю важности предстоящей беседы стол отличался красивой сервировкой. Студентки постарались.

Три последние наши бутылки «Дербента» красовались в центре, в окружении тарелок с розоватым соленым хариусом. Коньячную батарею подкрепляла солидных размеров химическая посудина с пятидесятипроцентным раствором спирта, настоянного на прошлогодней клюковке. Жаркое из седла подстреленной прошлой ночью Бахметьевым на острове косули источало восхитительный грубовато-резкий аромат. На костре жарили, охотничья классика. Натюрморт завершали блюда с солеными грибами, украшенные маринованной черемшой.

Стол окружала стая щетинистых хриплых бродяг в хаки, с длинными ножами у пояса, и группка очаровательных, несколько вызывающе одетых девиц. Пара керосиновых ламп бросала красноватые отблески на беленые стены, на висевшую на окне вместо шторы только что снятую шкуру косули со сгустками крови вокруг пулевого отверстия, на вороненые стволы оружия, небрежно поставленного в угол комнаты. Вошли гости, можно было начинать банкет.

Приветственные возгласы, перезвон наполняемой посуды слились во вполне праздничный гул. Вошедший последним плечистый лоб быстрым, незаметным движением вынул тонкий длинный нож и, подцепив приличный ломтик соленой рыбы, виртуозно забросил его в рот. Еще не разглядев в полумраке лица, по одному этому отточенному жесту я узнал его.

– Славка! Бармалей! Ну надо же! – Степаныч, опередив меня, потянулся со стаканом к гостю.

Да, это был Вячеслав Тюхтин, по прозвищу Бармалей, известнейший взрывник Иреляхской экспедиции. Кличка как нельзя лучше соответствовала его внешнему, да и внутреннему облику.

Впервые я увидел эту знаменитость на взрывпункте, расположенном в верховьях пустынной, очень рыбной речки Марха, притоке Вилюя. С этой точкой уже трое суток не было связи, и меня с запасной рацией забросили на пару дней для прояснения обстановки. Полетел на два дня, а вернулся месяца через полтора – гримасы полевой авиации.

…Вертолет сел на узкую косу небольшого островка, расположенного в центре широкого быстрого потока. Схватив в охапку полевую станцию «Гроза», спальник и одностволку, я спрыгнул на разноцветную гальку.

– За островом слева брод! Вон там, где елка сломанная! – перекрывая шум двигателя, прокричал механик. – От елки двести метров вверх – найдешь лагерь. Ближе нам нигде не сесть. Ну, бывай!

Придерживая берет, я присел. Вертолет рванул вверх, потоки воздуха закрутили маленькие смерчики на воде.

Перейдя через рукав речки, я углубился в заросли тальника. Внезапно раздался треск, как будто через кустарник продирался матерый лось, и мне навстречу вывалилась странная фигура.

Человек был облачен в плащ-палатку старого образца, прожженную на полах. В руках он держал длинную трехлинейную пехотную винтовку. С лица, почти сплошь покрытого седым жестким волосом, из-под кустистых бровей на меня с подозрением взирали хитрые, внимательные глаза. На голове красовалась явно женская шапка из грязных розовых перьев, лихо заломленная назад на манер папахи. Все в целом напоминало персонаж из боевика о лихих временах батьки Махно и Петлюры. «Ну и Бармалей!» – сразу пронеслось в голове.

– Бармалей! – представилась фигура, протянув мне непомерной величины жесткую длань.

Довольно теплые отношения сложились у меня с этим мужиком. В сущности, могу смело считать его первым учителем в школе выживания в тайге. Так сказать, мой якутский Яцек Палкевич. Хотя последний вряд ли до Бармалея дотянет. Озера в тайге взрывать, по десятку за сезон, это не рекламная экспедиция для Сенкевичевой телепередачи.

В тот раз под руководством Бармалея мы аж шесть тонн зарядили. Самый крупный взрыв был в сезоне. Взрывчатку в озеро закладывают, чтобы шурфы не бурить – мерзлота все-таки, да и буровую вертолетом таскать накладно. А озеро – самое милое дело, и яма готова, и вода – естественный рефлектор, энергию взрыва вниз, в землю направляет. В радиусе около сотни километров от эпицентра сейсмостанции полевые по тайге разбросаны, принимают информацию, которую несет ударная волна. Пару алмазных трубок обнаружила наша шарага таким способом в том году. Премия была – полгода в Москве потратить не мог! А карасей сколько было в этих озерах! После взрыва вся поверхность воды как зеркало – все карасями покрыто сплошь! Огромные серебристые рыбины, в европейской части страны таких не увидишь!

Когда этот шеститонник рвали, поразился я Бармалеевой выдержке. Залегли мы метрах в двухстах от берега. По вырубке озеро хорошо просматривается. Уже сигнал пошел по рации, уже я палец к кнопке приложил. И вдруг откуда ни возьмись выезжает на берег якут на лошади. Мелкая, мохнатая такая коняга. А до взрыва секунд десять остается. По правде говоря, если инструкциям соответствующим следовать, мы должны были вокруг взрывпункта флажки, таблички всякие развесить. Череп с костями и надпись: «Осторожно! Идут взрывные работы!» Но какой же придурок по болоту будет лазить с табличками, если точно известно, что ближайший поселок примерно верстах в ста пятидесяти от нас находится?

Откуда ковбой этот раскосый взялся на нашу голову – неразрешимая загадка. Переглянулись мы с Бармалеем. Что делать? Если срок пропустим – вся работа насмарку. Методика синхронности требует. С нами еще штук десять взрывпунктов по всей Северной Якутии одновременно работают. Нет синхронности – прощай премия! Да и что такое – отдельно взятый якут по сравнению с трудовым подарком любимой Родине? В виде шеститонного взрыва. Но это я так рассуждал. Что в голове Бармалея творилось под розовой папахой – неизвестно. Но ответственность была на нем. Он начальник.

– Ну и… с ним, с якутом! – в последнюю секунду прозвучало руководящее резюме, и я с легкой душой нажал на кнопку взрывной машинки.

Ох и красивый был фонтан! Хрустальное осеннее утро, тишина, тайга красно-желтая, небо голубое. И на этом идиллическом фоне – такой фейерверк! Метров на триста вверх все озеро выбросило. Огонь, грохот, дым, пена, пар. Волна взрывная нас догнала, вдавила в мох. Когда гул в ушах поутих слегка, бегом бросились на берег. Картина фантастическая открылась. Вместо озера – геометрически круглый котлован, наполненный каким-то полужидким дерьмом с хлопьями желтой пены сверху. У нашего берега кто-то барахтается. Откопали – конь! Стоять бедняга не может, нелады с вестибулярным аппаратом, оттащили мы его на твердую поверхность. Смотрим – у противоположного берега, метров за пятьдесят, тоже кто-то копошится. Никак всадник. Тоже пока не ходок. Приволокли обоих в лагерь.

Дней пять без перерыва этот незадачливый Мальборо кушал экспедиционный спирт, запивая брагой на польских сухих дрожжах. Больше ничего не желал употреблять. На шестые сутки взгромоздился на своего волосатого Буцефала и покинул нашу гостеприимную точку весьма довольный. Без претензий. Но с впечатлениями яркими. На всю оставшуюся жизнь…

Под самодел с клюковкой потешили мы с Бармалеем публику этим рассказом. В лицах представили. А чуть позже, когда пожарники и экипаж уже на девицах повисли и не до воспоминаний стало, я вытащил Славку на улицу, освежиться. Оба мы были в норме, я – потому что пил мало в этот раз, а Бармалею литр первача – как слону дробина. На воспоминания я его недаром раскрутил, нужен он мне был обмякший, в ностальгию по старым временам погруженный.

– Слав, ты сейчас здесь чем займешься?

– «Индюка» стрельнем, потом в Иркутск полечу.

– «Индюк»-то крупный?

– Не, десять мешков всего. Триста шестьдесят кило.

– Слушай, Слав, дай мне пару шашек. И детонатор хотя бы один.

Бармалей пристроился у забора для исполнения физиологического долга, помолчал, пожурчал, посопел.

– На хрена тебе?

– Дело у меня в горах. Возможно, дырку надо будет прокопать. Тротил – не лопата.

– Это уж точно. Серега, тебе отказать не могу. Но пару – это чересчур. Они ж по девять кило. С рефлекторами, негабариты колоть. Дам одну и электродетонатор, провода и батарею сам найдешь. Только смотри, не подставь меня! – Толстый указательный палец, перевязанный по порезу черной изолентой, внушительно закачался перед моим носом.

– Могила, Бармалей!

– То-то. Как пользоваться – не забыл? Ну, пойдем.

Вернувшись на банкет с тротиловой шашкой, аккуратно завернутой в старый номер «Советской России», я застал уже полный эндшпиль.

Усатый пожарник, ухватив двух полураздетых студенток, с жаром рассказывал, как он с пикирующего вертолета пытался набросить аркан на удирающего медведя. Пару часов назад он, помнится, скромно рассматривал страшную зверюгу в бинокль. С другого конца стола повизгивающий хор затянул:

 
Рабинович стрельнул,
Стрельнул – промахнулся
И попал немножечко в меня!
 

Засунув взрывчатку за печку, я покинул банкетный зал. Ночлег следовало искать в другом месте. Под мерцающими крупными звездами я побрел к дому Карманова.

 
Я лежу в больнице с дробом в ягодице,
Рабинович – пьяная свинья!..
 

Популярная песенка гулко разносилась по притихшему поселку. Похоже, что консенсус с борцами с огненной стихией был достигнут. Оставалось надеяться, что студентки до утра укрепят их в чувстве благодарности.

Завтра – полет.