Текст книги "Золото тофаларов"

Автор книги: Сергей Горяинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 8
КОРРЕСПОНДЕНТ СТОЛИЧНОЙ ПРЕССЫ

Не успел я в Москве толком в себя прийти, как позвонил Игорь Гольцев.

– Здорово, Серж! С приездом. Когда прибыл?

– День назад.

– Как успехи?

– Лучше не бывает. Разговор не телефонный. Собирай всех, нужно встретиться.

– А у нас что творится! Про Гришина знаешь? Хотя откуда, ты ж только что приехал.

– А что с ним?

– Взяли Серегу! В понедельник взяли, милиция. Мне сразу тетка его позвонила, вся в соплях. До сих пор в истерике. Уже четыре дня прошло, а она…

– Хрен с ней, с теткой! За что взяли?

– Помнишь, он побрякушки разные делал?

– За кулончики, что ли? Да сейчас на каждом углу…

– Да не перебивай! Он эти цацки как положено делал, из мельхиора. Драгметаллов не употреблял. Камешки так себе, всякие там агаты, дешевка. А последнюю партию продал из золота.

Слышишь? Золото, говорю! Оптом продал, штук сорок разных бирюлек. А оптовик подставной оказался, а может, струсил, короче – заложил. Серегу и взяли.

– Да, не повезло.

– Ты дальше слушай! Серега не просто так попал, а под кампанию. Милиция операцию проводила, вылавливала группу умных ребят, они золото из отработанных микросхем добывали, вьетнамцы, что ли, или китайцы, желтые, короче. Вот опера и подставили оптовика под это дело.

– Откуда известно?

– Я от Степаныча знаю, да вся Москва уже про желтых говорит.

– Так Серега с вьетнамцами…

– В том-то и дело, что нет! Обыск у него сделали, золото нашли. Только микросхемы ни при чем! Песок, шлих. С приисков золото, понял?

– Вот это да! Много нашли?

– Не очень, что-то около двухсот граммов. Тетка сказала.

– Ну, не до дачи им теперь!

– Следствие полным ходом идет, Серега в Бутырках сидит.

– Из наших никого не вызывали?

– Да нет, мы – кто? Знакомые просто. С его бизнесом никто ничего…

– Ладно, всем звони. Сегодня вечером собираемся.

На вечернем совещании я изложил результаты своей командировки. Обо всем рассказал достаточно подробно, только про драку ни словом не упомянул. Зачем собственные проблемы на других вешать?

– Пропускная система, говоришь? – Степаныч задумчиво затянулся сигаретой. – Странно! От границы далековато.

– Вот и я о том же говорю.

– Слушай, Серж, а может, бросить все в… Не веришь же ты в самом деле в эти клады?

– Да при чем тут клад? – Мишка Бахметьев даже пиво расплескал, так взволновался. – Это ж Саяны! Там же глухари во какие, я узнавал!

– Да пошел ты с глухарями, придурок! Там не глухари, а какая-нибудь РЛС [10]10
  РЛС – радиолокационная станция.


[Закрыть]пэвэошная стоит. Посидишь на допросах в местной управе – не до глухарей будет!

– Нет, объекта там нет. Гарантирую. Ты же знаешь, Степаныч, у меня есть где узнать.

– М-да! Ничего так и не прояснилось. И с Гришиным беда. – Игорь был явно не в лучшем настроении.

– Хотел бы я знать, откуда у него песок? С каких приисков? Что-то на Бирюсу он очень ехать не хотел. – Степаныч прикурил новую сигарету от предыдущей.

– А от своих не можешь узнать?

– Можно осторожненько справки навести. Но не более. Ты же знаешь, я совсем другим занимаюсь, так что помочь – увольте. Да и вообще, не нравится мне все это.

– Отказываешься, что ли? – Я в одиночку хрястнул рюмку водки.

Бахметьев и Игорь молча смотрели на Степаныча.

– Нет, не отказываюсь. Просто не люблю наобум действовать. Информации толковой нет.

Вот если бы еще разок съездить, да в горы слетать!

– Ну, мне в городе появляться снова нельзя. Я же говорил – обыск, и все такое…

– А если не тебе?

– Сам хочешь поехать?

– Нет, я не смогу. Не отпустят, служба.

– Я поеду! – Мишка привстал, глазки загорелись.

– Ага, – усмехнулся Степаныч. – Дробовиков пару захвати и ходатайство. На отстрел самых крупных в СССР оленей.

– Предлог подходящий нужен. – Я торопливо перебирал возможные варианты. – Охота не годится – не сезон. Лицензию не продадут. Удостоверение Степаныча тоже не подойдет – сплошная засветка.

– Я и говорю, что нельзя мне ехать.

– Парни, есть идея! – вступил Гольцев. – У меня братан двоюродный женат на Светке Дедкиной, а она родная сестра Кольки Дедкина!

– Вот повезло девахе! Знать бы только, кто такой Колька Дедкин.

– А Колька Дедкин – зам. главного редактора «…». – Гольцев назвал чрезвычайно популярный в то время столичный молодежный журнал.

– И поедет Колька Дедкин к тофаларам?

– Я поеду, я! А Колька командировку оформит и письмо напишет в исполком. Такому изданию в Нижнеудинске не откажут, прессы сейчас все чиновники конят. [11]11
  Конят – боятся (угол. жарг.).


[Закрыть]Тем более – столичный журнал.

– Из тебя журналист, как из дерьма – пуля! – Мишка скептически покачал головой. – Ты и писать-то грамотно не умеешь, а уж в интервью матюгов наложишь точно.

– А на хрена мне писать? Мое дело с тофаларами побазарить, разузнать, что там и где. Они сами по-русски тоже небось не сильно…

– Они-то нет, а вот тот, кто пропуск будет выдавать?

– Так ведь документы…

– Стоп. – У меня созрело дополнение к предложению Игоря. – Ты – фотокорреспондент, понял? Фотографировать умеешь?

– Умею, у меня «Смена» есть.

– «Смена» отпадает. Достанем пару приличных камер, вспышки, кофр профессиональный. Если сможешь – снимешь, не сможешь, так сойдет. Главное – в горы попасть, сведения собрать. Давай, звони своему Дедкину. Что будет стоить такая командировка?

– Да просто посидим с ним вечерок, врежем хорошенько. Он это дело любит.

– Когда ехать сможешь?

– А хоть на той неделе. У меня отгулов набралось – море.

На том и порешили.

Через пару дней Игорь, сине-зеленый, как водоросль, после крутой попойки с журналистами, показал мне письмо, красиво отпечатанное на бланке редакции журнала. Сей документ в строгих тонах предписывал властям города Нижнеудинска не чинить никаких препятствий фотокору Гольцеву, а, наоборот, возможно быстрее отправить его к тофаларам, так как нелегкая судьба этого малого народа весьма беспокоит широкие круги столичной общественности. К письму прилагались безупречно оформленные командировка и удостоверение внештатника.

– Во! – дохнув зверским перегаром, похлопал Гольцев по документам. – Кем я только не был!

– С головой-то как? О деле думать можешь?

– А то! Часов десять поспать – как стеклышко буду.

– В поезде отоспишься, за трое суток будет время. А теперь слушай. Лететь тебе лучше в Алыгджер. Это у них вроде столицы – самый большой поселок. Там вся ихняя администрация, а главное, там какой-то фольклорный ансамбль – «Ярак Ыотагур», черт, не помню я эту тарабарщину, если по-русски – «Быстрый олень» получается. Это тебе предлог. Пригласи их на фестиваль народного творчества.

– Куда пригласить?

– Во Францию. Или в Австралию, а можешь – в Аргентину. Им приятнее будет. Короче, плети что хочешь, националы – ребята доверчивые. Раскрути их на разговор.

– Для раскрутки надо бы…

– Уже готово. Последние талоны ухлопали. Возьмешь десяток бутылок, смотри, в вагоне не сожри!

– Да я ее сейчас видеть не могу.

– Прекрасно. Вались отдыхай. Я поехал за билетом.

Игорь уехал. Проводил я его, вернулся с вокзала домой, чувствую – хреново на душе. Никак я ребятам не решусь рассказать про Графа, про Малышева, про драку на мосту. Даже Бахметьев может отказаться, а Степаныч не только не поедет, а, пожалуй, заявление сядет писать. «Настоящим доношу…» А до июня – рукой подать. Все почти готово. Нет, ни к чему лишнее болтать.

Пока Гольцев был в отъезде, мы со снаряжением закончили, пару марш-бросков совершили по подмосковным лесам с полной выкладкой. Кроссы бегали, на стенд ездили по тарелочкам стрелять. Готовились серьезно, форму набирали. За приятными хлопотами время летело незаметно. Уже дату отправления прикинули ориентировочно – и вдруг опять звонок тревожный.

– Серж, Гришина выпустили. – Голос Мишкин дрожал от возбуждения.

– Когда?

– Вчера, во второй половине дня. Он всем звонил, но только меня застал. Говорит, встретиться позарез нужно.

– Так надо встретиться.

– Надо, надо. Только он в десять обещал сегодня позвонить, а сейчас уже четверть двенадцатого. Я ему звонил, трубку никто не берет.

– И тетки нет?

– Я же говорю – никто не подходит.

– Давай-ка ты лети к Гришину. От тебя недалеко.

– Может, вместе поедем?

– Боишься, что ли?

– Да не боюсь, а вдвоем все же ловчее.

– Ладно, на «Молодежной» через час. В центре зала.

Предчувствие скверное меня еще в метро охватило. Вообще, вся история с Серегой скверная. Но, может быть, зря я мандраж испытываю? За пивом пошел и в очереди стоит. Соскучился по пиву, в КПЗ небось не угощали.

Нет, оказалось, за пивом Гришин не ходил. Не успел.

У единственного подъезда Серегиной девятиэтажки – «скорая помощь», «козел» милицейский, людей десятка полтора. Молодуха толстенькая визжит:

– Прямо на меня выскочили! Я в подъезд, а они прямо на меня! Я думаю – чего так выскочили? Захожу, а он у лифта лежит. Гляжу – уби-и-и-ли…

Бахметьев к подъезду рванулся, но я за локоток придержал.

– Все, Миша, все. Давай-ка отсюда скоренько.

– Да как же?

– Быстренько ножками, быстренько. Потом поговорим.

Не успели мы и на десяток метров отойти, навстречу «Волга» белая. Знакомая, знакомая «Волга».

– Ба, Сергей Александрович? Вот встреча!

– Здравия желаю, товарищ капитан.

– Майор, Сергей Александрович, майор!

– Поздравляю. Извините, не знал – вы в штатском. Ну, не смею задерживать, очевидно, вас ждут. – Я кивнул на кучку людей у подъезда.

– Да, работа. Ну, бывайте. А отпуск, наверное, скоро? Куда собираетесь? Когда?

– В конце июля. На Селигер скорее всего.

– Счастливый человек, а мне вот летом не дали.

– Сочувствую.

– Ну, до свидания. Поехали. – Это уже водителю.

Отъехала «Волга». Уколкин обернулся, ручкой сделал.

– Кто это? – спросил Мишка.

– Да так, опер знакомый. С Петровки. Слушай, Миш! Можешь просьбу мою выполнить, как друга прошу!

– Да, конечно, о чем речь!

– Не рассказывай ничего ребятам. Ехать скоро, чего нервы зря трепать? С Гришиным мы дел не имели, и сейчас – не наше это дело.

– Вы же с ним на Чукотке…

– Давно это было.

– Знаешь, Серж, какой-то ты стал в последнее время…

– Старею. Ну ладно, в Саяны хочешь попасть?

– Хочу.

– Тогда сегодня – ничего не было. Договорились?

– Идет.

Ехали мы обратно, молчали. На то, что с Гришиным случилось, я как-то слабо отреагировал. Не потрясло, нет. Скорее как должное принял. Меня больше Уколкин смутил. Не тем, что он там вместе с нами оказался, это как раз совпадением могло быть. Могло, могло, служба у него такая. А испугало меня то, что не удивился он совсем. Даже наигранное удивление не слишком старался изобразить. Будто ожидал меня там увидеть. Зачем он насчет отпуска спросил? Любопытно стало? С его возможностями точную дату выяснить несложно.

Опасность, чувствую, рядом, совсем близко. От кого исходит? В какую войну влез, на чьей стороне? Дальше как поступать?

А что, если пораньше рвануть? Издалека мысль выплыла, сразу решение подсказала. Независимо эта работа идет, незаметно. И бах – инсайт, озарение! Где-то в подсознании факты сгруппировались, просчитался вариант. Не бросать дело, нет. Бросить, похоже, не удастся уже. Напротив, превентивно действовать, на опережение. Только так оторваться можно. От кого? Контуры смутно прорисовываются, еле-еле. Но уже холодком могильным, жутковатым, потянуло, ощутимо весьма потянуло.

Наконец Игорь приехал. Целых десять дней пропадал. Веселый, посвежел заметно. От впечатлений прямо распирает.

У Степаныча дома, на Преображенке, собрали небольшой сабантуй.

– Ну, отцы, и навел же я шороху в Тофаларии! – Гольцев прямо подпрыгивал на кресле от жгучего желания побыстрей все выложить. – В исполкоме все на цырлах забегали, когда я свои бумаги выложил. Секретарша аж вся расплавилась – бери не хочу! Серж был прав – такая курочка!

– Ну и взял? – Мишка облизнулся.

– Когда же? К чуркам лететь спешил, журналистский долг исполнять. А цыпочка действительно классная! В такой дыре, и такой персик пропадает. Столичный фраер для нее, тем более журналист, все равно что Бельмондо.

– Ладно, Бельмондо! По делу давай.

– А вы не гоношитесь. Короче, с пропуском проблем не было. Вылетел в Алыгджер прямо в день приезда. Прибываю в аэропорт, а там компания ребят в брезентовых робах суетится. У всех к жопам доски пенопластовые привязаны. Я было решил – борьба со СПИДом в провинциальном масштабе, ан нет – туристы. Байдарочники, водники. Лагерь палаточный у них прямо за аэропортом, на берегу речки стоял. Пропуска им тоже дали. У них письмо от турклуба было. Так что никакой особой зоны там нет. Чуть-чуть нажал административно – и летишь.

– А зачем вообще-то пропуска?

– Ну, объясняют, чтобы браконьеры не залетали. Вот-вот, вроде этого гуся. – Гольцев ткнул пальцем в заерзавшего Бахметьева. – Так вот, туристам борта долго не давали, они уж неделю там паслись. А столичного корреспондента как не уважить – сразу и полетели. На АН-2, все вместе. И муки еще мешков двадцать для пекарни в Нерхе прихватили. В Нерхе посадка промежуточная.

Полоса фунтовая, посадка жесткая. АН-2 грузопассажирский, скамеечки вдоль бортов. Мешки посредине на полу лежат. Как хлопнется эта помойка фанерная на полосу – ножки у скамеек и сложились. И мы с туристами – мордами в муку! Синхронно так, как в цирке клоуны. Белыми людьми стали, с ног до головы. Пилот, скотина, полчаса в себя прийти не мог, икать начал от хохота.

Ну, туристы в Нерхе вылезли, в Алыгджер я один прилетел. Приняли меня хорошо, а поселок – дыра дырой. Ну, вы знаете, северный стандарт. Ильич, правда, там здоровенный стоит. Говорят, вертаком Кинг-Конга этого тащили. За шею подвесили, и через горы полетел! Во зрелище жуткое, наверное, было, а?

Про тофаларов что сказать? Убогий в общем-то народец. Всех на круг в трех поселках около восьмисот человек живет, но чистокровных и сотни не наберется. Наметались к ним кому не лень – от татарина до бурята. Живут бедно, зарабатывают мало. Охотой в основном. А цены закупочные низкие – за соболя в среднем пятьдесят рублей дают, остальная пушнина еще дешевле. Зато водка без талонов – хоть залейся. Спиваются ребята помаленьку. До сорока – сорока пяти годов еле доживают. Вымирают, грубо говоря.

Ансамбль этот занюханный собрал я на берегу речки, на фоне скал. Разрядились в перья, в бубны лупят, песни горланят. Я им конкурс во Франции пообещал. Отщелкал пленку, если получится – посмотрите.

А места там, ребята, красотища! Я когда еще летел, оценил. Горная тайга – Швейцария прямо, как на этикетке шоколада. Куда там Чукотка! Плешь по сравнению с шевелюрой. Поедем, оттянемся – ух!

– Слушай, ты, фотограф! Ты про прииски что-нибудь узнал? – Степаныч присел у холодильника, очередную флягу пива осторожно добывал.

Лицо Гольцева стало серьезным.

– А вот с этим, отцы, туго. И поил я их, и журналистский интерес проявлял – стена. Только…

– Нет, вы посмотрите на этого Лепорелло! Тут не знаешь, куда вьюн положить, а он там пейзажами любуется. – Я от злости селедкой поперхнулся.

– Елки-палки! Да я, чтобы сведения добыть, даже тофаларку трахнул. Пожилую, между прочим!

На секунду мы ошарашенно замолчали.

– Ну и как? – первым нашелся Мишка.

– Я же говорю – ничего. Только…

– Я спрашиваю, бабушка как? Жива осталась?

– А ну вас к черту! Рискуешь для общего дела, а они…

– Ладно, Штирлиц, мы молчок. Сняли шляпы. Продолжай.

– Так вот, ничего про золото они не говорят. Только боятся сильно.

– Говорить боятся?

– И говорить, и ходить в те места боятся. Баба эта болтала – вроде как бы заклятье на этих приисках. Людей там уйма погибла. В разные времена. А душа того, кто из-за жадности помер, из-за золота то есть, век не успокаивается, призраки там, значит, обитают. В подпитии тоже какую-то чушь несут. Злыми сразу становятся, я бы сказал, с ненавистью о золоте говорят. Оно и понятно: на твоей земле живые деньги лопатой гребут, а тебе – шиш. Будешь агрессивным. Про лагерь никто толком не помнит. Вроде – был. Но я же говорю, что они и до сорока редко доживают, кому ж помнить? Была там, правда, одна старуха. Самый древний экземпляр на все три поселка. На вид ей – лет сто. А на самом деле – хрен его знает, националы быстро стариками становятся. Я к ней подкатился, раскрутить хотел, так она вообще с придурью оказалась.

– А ты б ее…

– Вам бы все поржать. А мне не до смеху было!

– А что старуха?

– Я к ней и так и этак – про прииски ничего не сказала. А только посмотрела вот так. – Гольцев неприятно выпучился на Мишку. – И говорит, что ты, мол, сюда скоро вернешься и здесь погибнешь! Во ведьма, а?

Гольцева передернуло, он быстро выпил стакан пива.

– Да брось ты херню всякую переживать!

– Не, страшная бабка! Ну, короче, похоже, что нет там никого, на приисках этих. Призраков проигнорируем. В целом места исключительные. Вот пленку проявлю – увидите.

– Понравилась Тофалария?

– В горах – класс! А городишко – дрянь, опасный городишко.

– На приключение нарвался?

– Я-то нет. Когда обратно уезжал, аборигены рассказали, двух покойников выловили из Уды. Примерно за неделю до моего приезда. Прямо в центре города, у моста. Какая-то шпана их отделала, как Бог черепаху. Местная сенсация.

– Подумаешь, двух. В Москве каждый день поболе будет.

– Так городишко меньше Митино. Маленький, а заблудился я по приезде. Мне на Пролетарскую нужно, а там этих Пролетарских – первая, вторая, пятая, десятая… Запутался. У бича вокзального спросил, как раньше улицы назывались, он пошел перечислять: Первая Жандармская, Вторая Жандармская. Гнилой городишко.

Закончил Игорь свои похождения описывать, я свою мысль о перенесении сроков экспедиции изложил. Все готово, чего тянуть? Если с Соколовым сумеем договориться – зеленый свет. Все неожиданно легко согласились, у всех со временем проблем не возникало.

В Новосибирск я позвонил на следующий день. Соколова не было, он уже в полях находился. Трубку взял Карманов Женя – начальник отряда, тоже из старых знакомых.

«Да, конечно, приезжайте! Решим что-нибудь с вертолетом. Не нашим, так с пожарными забросим – свои везде люди. Нет проблем. База партии – поселок Кирей-Муксут. Нет, в город заезжать не надо. От вокзала иногда автобус ходит, а лучше частника возьмите. Километров девяносто, дорога вверх по Уде; часа за три доберетесь. Ну что привозить – известно что. Ждем, ждем. Через неделю? О’кей! Конец связи».

Гольцев фотографии принес. Занятные, надо сказать, кадры! Шаман в перьях, с бубном, очень благородное лицо. Тофаларки в национальных костюмах, хм, пожилых не видать. А вот – старухи. Без национальных костюмов на фоне бревенчатой стены.

– Которая ведьма-то? Справа… Есть, есть что-то жуткое в глазах. Да не дергайся, Игорек, шучу! Кадры, кстати, весьма, весьма… Для первого раза вообще – шедевр. Может, профессию сменишь?

Ну, все! Через несколько дней – по вагонам. На две недели раньше отпускного срока. Со Стариком Державиным договорился неофициально, в форме взаимных обязательств – интеллигентные же люди. Раньше выйду, раньше вернусь. Вернусь ли? Нехорошие мысли в голову лезут. А все же правильный отрыв, чувствую, своевременный.

Кудрявый с юношей, значит, того, вне игры. Сколько уже трупов возле этого дела? А мне все кровавые мальчики не снятся, мук Раскольникова совсем не испытываю. Господи, каким я циником становлюсь, самому неприятно осознавать! Правда, если от Джучи-хана начинать отсчет, то все это не трагедия – статистика. Да и нет такого человека, который бы знал, сколько душ за бирюсинским золотом. Самому бы счет не пополнить.

Глава 9
СМЫСЛ РИСКА

Степаныч меня на встречу вызвал. На Лубянку. Не в кабинет, конечно, не повесткой. У памятника Воровскому встретиться предложил, в два часа дня. Есть такой странный монумент недалеко от Большого Дома. Около него иногда забавно постоять, понаблюдать. Коренной москвич ко всему привычен, равнодушно мимо проходит. А на приезжих, особенно на тех, кто впервые это чудо монументального искусства видит, очень сильно действует. По моим подсчетам, столбняк человека охватывает от семи – десяти секунд до трех минут. К особо впечатлительным гостям столицы и кондратий может подобраться.

Уж больно поза раскованная у заслуженного революционера и выражение лица неописуемое. В учебнике патопсихологии нечто подобное я встречал, что-то связанное с поражением двигательных центров. Но то – специальная скучная литература, а здесь натуральный пример, воплощенный в бронзы многопудье и слизь мраморную.

Стою я у раскоряченного большевика, испуг и оторопь на лицах граждан с интересом отмечаю. А вот и Степаныч подошел. Лицо озабоченное, взгляд напряженный. Нехороший какой-то взгляд.

– Привет, Серж! Про Гришина уже слышал?

– Ну, сидит Серега. Новенькое что-нибудь?

– Не сидит уже. Лежит. Похороны через два дня.

– Да ну? В Бутырках, что ли, заморили? – Черт, как противно все это разыгрывать.

– Не в Бутырках. Из Бутырок выпустили, а возле дома убили на следующий день.

– Ты с теткой говорил?

– Тетка в больнице. Инсульт. У меня знакомый майор из следственного сегодня был утром, разговорились. Я Гришина специально не упоминал, он сам про дело с золотом рассказывать стал. Наши, оказывается, участвовали, статья-то – будь здоров! Это – про вьетнамцев. А Серега случайно попал – через покупателя.

– Да знаю я. Игорь рассказывал.

– Ни черта ты не знаешь. Вьетнамцы – это одно. У Сереги песок нашли? Нашли! Дело в отдельное производство выделили. Наши должны были вести! Понял? А вмешался кто-то из Прокуратуры Союза. Союза! Дело передали на Петровку. Оттуда – зачем-то в прокуратуру. Следователь прокуратуры – бах! – выпустил Серегу под подписку. На следующий день его чикнули в подъезде. Дело по убийству – опять ведет Петровка. Где дело по золоту? Нет дела по золоту! За отсутствием подозреваемого. За полным и окончательным отсутствием.

– Да, дела…

– Я тебе вот что скажу. – Степаныч понизил голос. – В Мосуправе бригада готовится по этому делу. Уж больно все белыми нитками шито. Гришин сам по себе – мелочь. Убрали, чтобы лишнего не сболтнул. Но все дело в том, что не первый это случай.

– То есть?

– Время от времени то наши, то милиция берут людей с приисковым золотишком. Или с изделиями из него. По разным каналам берут. Примерно в трети случаев удается цепочку проследить. В основном из Магаданской области тянется.

– Серега-то как раз в Магадане долго крутился.

– Да? Я не знал. Но Гришин в другие две трети попадает.

– А что там?

– А там – полный мрак! Все случаи аналогичны. Дела перехватывает Прокуратура Союза, подозреваемых либо выпускают, либо… В общем, дальше следует прекращение дела за отсутствием.

– Сеть сбыта организованная?

– Вот-вот! И очень хорошо кем-то прикрытая.

– Немудрено. Когда в стране пожар, грех ручонки у огня не погреть.

– Контора начала работать. Говорят, дело на контроле у Самого… На похороны пойдешь?

– Нет. Не люблю я этого обряда.

– И то. Тетка в больнице, а родственников понаехала уйма. Честно сказать, Серж, у меня сомнения были сильные по нашей поездке.

– Из-за Гришина?

– Из-за Гришина в том числе. И когда мы с Генкой, с майором то есть, про это дело разговорились, я про Бирюсу и упомянул.

– Эх, Степаныч, Степаныч!

– Да погоди. Вскользь упомянул, про треп про приисковое золото. Ну, про легенду, что ты рассказал. И знаешь какой результат?

– Догадываюсь! Эх, Степаныч!

– Ни хрена не догадываешься! – Степаныч посмотрел на меня торжественно, хлопнул по плечу. – Прав ты оказался!

– Как это?

– Генка – чекист потомственный. У него папаша в двойке всю жизнь отработал, недавно только демобилизовался, всех и вся знал, и сынка, конечно, представил, кому надо. Генка меня в кадры потащил, там дед один работает, полковник в отставке, дружок его бати. Этот старец в пятидесятых годах в Иркутском управлении работал. Он все подтвердил, даже год назвал – пятьдесят четвертый. Был лагерь в Саянах, было и восстание. Оперативно подавили, но прииск восстанавливать не стали – слишком сильно все было разрушено.

– А золото?

Степаныч пожал плечами.

– Да взяли, наверное. Он же сказал – оперативно…

– А сейчас там что?

– Нет там ничего. Я же говорю – прииск не восстанавливали.

– И что тебя смущает?

– А теперь – ничего. Я прошлый отпуск в Бердянске провел, у тещиной сестры. Духота, скукота и геморрой нажил от жары. Поедем тряхнем стариной в прохладных Саянах!

– Давно бы так, Феликс ты железный! А то уж в вагон садиться пора, а ты все менжуешься.

– Я же при контроле! Мишке лишь бы лося какого грохнуть, Игорьку все равно где водку в отпуске жрать, а здесь десять раз подумаешь, прежде чем слово лишнее брякнуть.

– Осторожный ты стал.

– А ты – наоборот. Я до сих пор не пойму – то ли ты просто размяться едешь, то ли действительно в золото это дурацкое веришь?

– Речку Тюнг помнишь?

Степаныч помрачнел, зябко передернул плечами.

– Чего это ты вдруг об этом?

Я помолчал минуту. Сказать про Графа или не говорить? Про Графа начнешь, надо и про все остальное. Вмиг радужное настроение Степаныча слетит. И поедет он в отпуск в Бердянск геморрой усугублять. Нет, нельзя так здоровьем друга рисковать.

– Так вот, сейчас так же, как на Тюнге.

– Опять игра твоя?

– А иначе скучновато становится. Не находишь?

Степаныч рассмеялся:

– Десять лет назад попроще было ставки делать. Но ты прав: кто хоть раз попробовал, обязательно повторить захочет.

Да, повторить… Пережить еще раз момент предопределения. Заглянуть за барьер. Испытать это странное раздвоение, посмотреть на самого себя глазами судьбы.

…Начало октября. Разноцветные листья тальника, покрывающего берега узкой глубокой речки Тюнг, почти полностью сбиты на землю снежными зарядами. Снег то тихо валит крупными мокрыми хлопьями, то летит почти параллельно земле, гонимый резкими порывами ветра, становится сухим и жестким, обдирает кожу лица, словно песок.

Степаныч, я и Димка Рязанов возвращаемся в лагерь вдоль берега реки по старому профилю. Через несколько дней наступит конец сезона, прилетит вертолет, выдернет нас из тайги. Еще через пару недель мы увидим Москву. А там будет чем заняться – такие деньги не кончаются слишком быстро.

Шли мы по заснеженному профилю в хорошем настроении, шуточками перебрасывались. И вдруг кусты затрещали слева.

Медведь стоял на задних лапах, стоял вытянувшись, крутил огромной башкой – нюхал воздух. Длинные, с человеческий палец, тускло поблескивающие когти, нелепые круглые ушки, красноватые глаза и черные подрагивающие губы, приоткрывающие мощные желтые клыки – все это находилось в десяти метрах от нас. Укрыться было негде – ни одного приличного дерева вокруг, один тальник.

Секунд двадцать продолжалось наше оцепенение. Димка первым рванул с плеча карабин, передернул затвор.

– Вверх! В воздух! – успел крикнуть я, но было уже поздно.

Грохнул выстрел. С характерным чавкающим звуком легкая пуля карабина «Барс» ударила в несчастную зверюгу. Медведь жутко заревел, забился, царапая когтями брюхо, потом развернулся и с треском исчез в кустах. По колебаниям верхушек тальника было видно, что он уходит в распадок между двух невысоких сопок, покрытых редким лиственничным лесом.

– Одурел, гад! – Степаныч схватил Димку за воротник, сильно встряхнул, ударил тыльной стороной ладони по губам.

– Да вы чего, мужики? Я ж его достал! – Рязанов сплюнул кровь на снег, посмотрел на меня недоуменно.

– Достал, достал. Молодец! Только вот незадача – ушел он. Стемнеет через час. Лагерь рядом. А ночью он придет. И уже сам нас достанет! Я же крикнул тебе – вверх стрелять!

– Да, может, сдохнет он до темноты. – Димка растерянно вертел в руках карабин.

– Ты кишки ему пробил. А пулька твоя – это шило. Двадцать второй калибр не для такой туши. Навязался на нашу голову, козел! – Степаныч опять замахнулся.

Я удержал его руку. Постояли, покурили молча.

– Добивать надо! – наконец произнес я фразу, которую не хотелось произносить.

Все посмотрели на темнеющую стену густого кустарника. У Рязанова глаза стали круглыми.

– В кусты за ним идти? – Нервным движением он отбросил сигарету в снег.

Я подошел к месту, где пуля настигла зверя. Здесь снег был разворочен, перемешан с опавшими листьями и обломанными тонкими ветками. Отсюда следы могучих лап уходили в заросли, редкие ярко-алые капли были хорошо заметны на свежем снегу.

Загнав в стволы дробовика пулевые патроны, я вломился в кусты. Через несколько шагов обернулся. За мной никто не пошел. Я взвел курки старой тулки и двинулся по следу.

Метров сто – сто пятьдесят я шел среди кустов, где дистанция обзора не превышала нескольких шагов. Крови на снегу становилось все больше, скорее всего пуля порвала крупный сосуд. Наконец кустарник стал редеть, передо мной открылась большая круглая поляна. След пересекал ее и исчезал за завалом, который загораживал вход в узкий распадок. Раздвинув стволом ружья крайние кусты, я собрался было выйти на открытое пространство, но что-то удержало меня, заставило остановиться.

Странное ощущение испытал я в этот миг. Вероятно, такое чувство редко посещает человека, еще реже им осознается, ибо в таких ситуациях приходит, когда времени на его осмысление, как правило, нет. Ни на страх, ни на азарт, ни на что другое это не похоже. В такой момент как бы видишь все происходящее со стороны, и не только то, что совершается сейчас, а и то, что должно вот-вот произойти. Этот миг своеобразного просветления наполняет душу особой музыкой, ангел-хранитель берет ее в свои ладони, и тот, кто пережил подобный миг, не забывает о нем уже никогда и даже неосознанно будет искать и пытаться создавать события, в которых снова сможет испытать это странное переживание.

Так опьяняет наркотик риска, так создается истинный смысл и ценность любого приключения. И, глотнув его хоть раз, невозможно забыть этот вкус, и жизнь станет слишком пресной до следующего глотка.

Я не вышел на поляну, а обошел ее по краю и поднялся на борт сопки. Опыта такой охоты я не имел совершенно, именно пойманная за хвост судьба вела. Сверху моему взгляду открылась впечатляющая картина.

Зверь лежал, притаившись за завалом, развернувшись мордой к собственным следам. Он приготовился к прыжку, прижал уши, подобрался, спина его слегка колебалась, волна возбуждения пробежала по роскошной темно-бурой шкуре.

Я поднял ружье, поймал на планку вздрагивающие лопатки зверя. То ли ветка хрустнула под ногой, то ли ветерок от меня потянул – медведь повернул голову в мою сторону. Маленькие, глубоко посаженные глазки подернулись тоской. С коротким интервалом, почти дуплетом, я нажал оба спуска. Зверь вздрогнул и уронил тяжелую морду в снег. Маленькие уши встали торчком. Все было кончено…

Многому в человеке трудно найти рациональное объяснение.

Впоследствии я часто задавал себе вопрос, что же так упорно заставляло меня стремиться в Саяны? В чем же была истинная причина всех этих в общем-то трагических событий? И на что способен любой человек, если бы абсолютно точно знал, что же ему надо от жизни?