Текст книги "Волхв (СИ)"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Из укрытий выбирались Миловы и, не особо осторожничая, шагали к деревьям на краю пасеки. Волхв прислушался к густеющему от набирающей темноты воздуху и удовлетворенно прикрыл уставшие глаза: ощущение опасности стремительно ослабевало. Враги драпали, причем, очень быстро. Снова зашумели верхушки деревьев, словно легкокрылый Стрибог получил разрешение у воинственного Перуна, только что правившего здесь, погонять тучи. Воинко почувствовал, что вот-вот ливанет. Он поднял голову к очистительному небу и улыбнулся: «Слава Богам». И все равно ливень ударил внезапно. Стукнуло по крыше крупными каплями, будто орехами сыпануло с лещины. Белогост простоял, не двигаясь, пока вода не промыла его всего с головы до ног. Сообразив, что на нем не осталось ни единого сухого места, ведун опустил руки, еще раз поблагодарил «подшефного» Бога и, натружено ступая легкими ботинками, пошел топить баню: необходимо было полностью смыть все напластования чужой волшбы, да и охотники с дальней дороги наверняка нуждались в горячем паре. Тем более, что еще им предстояло разделать косолапого.

Глава 8

Князь вернулся с охоты не в духе. В такие минуты челядь старалась не встречаться на его пути. Разгулявшаяся непогодь не позволила ему завершить испытание молодого рарога. Сокол оставил двойственное впечатление. Вроде и неплохо для первого серьезного княжеского выезда, но в то же время полностью не показал всего, чему учили. А, может, если бы не ураган, он бы еще исправил первые ошибки, в целом свойственные начинающим охотникам. Владислав устало опустился на мягкую лавку в дорожной комнате терема. Князь не умел сердиться по пустякам и не любил строить из себя раздраженного барина, даже если на душе на самом деле было погано. Как сейчас. На челядь он, бывало, ругался, это правда, но больше так, будто роль играл. Злости на подневольных людей не было, и не один обруганный слуга ничего более, кроме сердитых слов барина не получал. Они это знали, но и выслушивать ругань, хоть и больше ритуальную, никто особо не стремился. Потому-то князь, пару раз прокричав в пустынный коридор: «смерд», так и не дождался услужливого топота по гладким доскам пола. Крякнув, он сам потянулся к сапогам, смирившись с мыслью, что тугую обувь стягивать придется самому.

Кое-как справившись с сапогами, он поднялся и побрел босиком в другую часть терема.

Комнаты сына находились в западном приделе. Неспешно доковыляв до них по пустынному терему и не встретив по дороге ни одного домочадца, князь толкнул нужную дверь. И отвернулся. Картина, которой он стал невольным свидетелем, ему не понравилась. Сам князь был избран на должность из воевод, к тому времени уже женатый, себе такие вольности не позволял.

Рядом пропорхнула девка из челяди, не поднимая глаз. Невольно Владислав покосился на нее. Щеки огнем горят, губы обкусаны, но хороша! Вкус у Любояра, надо признать, отменный. В отца вырос. Князь тоже лучшую девку в Коломнах взял в свое время. Владислав вспомнил о родном селе жены и поморщился. Как не хочется идти на родичей Всенежи с мечом и красным петухом. Не говоря уже о том, как она, узнав в Нави, или по-новому в раю, он не сомневался, что только там ее место, будет его ругать, и это сильно мягко сказано. Супруга, которую князь потерял пару лет назад при родах второго невыжившего дитя, снилась ему частенько. Он никому о том не рассказывал, но свои дела старался править в соответствии с ее одобрением или не одобрением, так, будто она была жива. Сын понял это по-своему:

– Бать, да мы это… просто сидели тут…

– Ладно, сидели они… – Владислав захлопнул за собой дверь и прошел в комнату мимо смущенного Любояра. – Разговор у меня к тебе.

Сын постарался затушить неудобство чересчур внимательным взглядом. Он повернулся вслед за отцом и закинул ногу на ногу. Князь помолчал, раздумывая с чего начать.

– Не с кем мне больше посоветоваться, Алексей, – он устало присел на стул рядом. – Вроде советчиков полно, а довериться некому. Не знаю, что делать…

– А что, батя, случилось?

– Да, нет, пока не случилось. Мать мне твоя снится часто. То ругает меня – причем за дело, сам знаю – неверно поступил, то по голове гладит, как ребеночка малого, и так мне это приятно. Спросил ее как-то, где она сейчас, в Нави, или в раю.

– И что сказала?

– Ничего не сказала, только серьезная стала и пальцем погрозила.

– Как она там?

– По-моему, хорошо ей там и понятно все, где правда, где кривда. Не то, что нам здесь, где у каждого своя правда, и все свой интерес стараются навязать. Бронислав по-своему гутарит – не трогай родичей, Никифор другое толкует – иди на Коломны, накажи староверов, чтоб другим неповадно было. Они ведь недавно попов выгнали, метлами выметали из села, – Князь невольно усмехнулся, представив улепетывающих священников с задранными рясами. – Так теперь Никифор и этот, его приказчик на вроде на колдуна вельми похожий, гром и молнии мечут. Говорят, что того, мол, Господь требует. А я вот не уверен, что требует. Где это написано, что надо своих – русичей насильничать. Да и село-то не простое – Коломны – материна Родина. Как представлю, что она мне опосля на это скажет – оторопь берет. Не простит же.

– Батя, а ты не ходи на Коломны, на другое село ополчись, ну вот хотя бы на Ураевку. Оно, конечно, поменьше, но храм там стоит Сварогу, хотя волхва ихнего, слышал я, Ярькины недавно порубили. И Никифор довольный будет, и родовое село не тронем. Так что думаешь?

Владислав сложил руки на груди и мрачно отвернулся к окну. В комнате стало так тихо, что Любояр услышал, как скребется мышка где-то за стенкой. «Надо служке сказать, чтоб кошку у меня заперла».

– Думаю, если Никифор и успокоится, то ненадолго. Коломны ему поперек горла стали, после того, как с его попами так-то, вениками. Язычники поганые! – князь неожиданно ругнулся и повернулся к сыну сердитым лицом. – Нет, надо выжигать крамолу, каленым железом выжигать. Чтобы неповадно было другим. А то совсем распустились, – князь прижал палец к губам и подмигнул сыну.

Тот сразу все понял. Даже в родном тереме нельзя было отделаться от подслухаев. «Видно, батя что-то почувствовал. Не зря его еще в детстве называли ведуном. Правду бабка рассказывала, что-то такое умеет отец».

В коридоре послышались тяжелые шаги, и дверь стремительно распахнулась. На пороге стоял Никифор. Он мрачно глянул на наследника, перевел взгляд на князя и, выдавив улыбку вежливости на грубом в глубоких складках лице, склонил почти лысую голову лишь с легким пушком по окружности в легком поклоне.

– Заходи уж, раз пришел.

Протоиерей шагнул в светелку и плюхнулся на свободный стул у стола.

– Здрав будь, княже. Как прошла охота?

– Ну, ну… Никифор, говори, что надо. Не за этим же ты пришел, знаю.

Тот отвернулся в сторону:

– Прав ты. Не за этим. Только разговор у меня к тебе не для лишних ушей.

Князь шагнул к середине светлицы, остановился и упер руки в боки:

– Ты говори, говори, да не заговаривайся. С каких это пор княжий наследник стал лишним в своем доме.

Никифор тряхнул подолом и тоже поднялся:

– Не гневись, князь. Только давно ли Алексий, или Любояр, как ты, знаю, несмотря на крещение, зовешь его, стал наследником? Если на церковь в делах своих опираться не будешь, то и мы не помощники тебе – пусть не вече князя постаринке люд выбирает. Завтра же и объявлю в храме, мол, князь решил старый обычай возродить – выборы. А там кого гражане приведут в хоромы, еще неизвестно.

Князь заложил руки за спину и перекатился с носка на пятку:

– Алексей, выйди.

Сын поднялся и, кинув на священника сердитый взгляд, не торопясь, побрел из комнаты. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Владислав подошел вплотную к Никифору:

– Угрожать вздумал?

– Что ты, княже, и не думал, – он вскинул лицо, – а вообще, я так думаю, нет нам смысла в разные дудки петь. Под одним Богом и Роком ходим. Дороги наши в одну сторону идут. Так зачем же путникам ругаться?

Князь медленно выпустил через зубы воздух:

– Вот ты какой? А не боишься, что я велю стражу кликнуть, да тебя в подвал замуровать. Ведь никто и не найдет. И искать не будет, пожалуй.

– А тут ты не прав. Есть у меня чернец один. Он меня сквозь стены найдет и через закрытые двери выведет.

– Так и он смертный. Али нет?

– Хватит, князь в игры играть. Не о том ты сейчас говоришь.

Князь отошел и опустился на стул:

– Говори, зачем пришел.

– Двое засадников моих пропали.

– Давно? – князь заинтересованно подался вперед.

– Третий день весточки не подают. Я на то место вчера человека послал, так он вернулся только что. Нет там никого. И куда девались, непонятно. Не иначе, коломенские их вычислили. И там еще мой чернец с малым отрядом византийцев ходит. От него пока тоже вестей нет. Как бы чего не стряслось.

– Тоже капище Белбога высматривает? Хочет и рыбку съесть и на перст сесть? И каменья драгоценные, с златом да серебром к рукам прибрать – там, говорят много их. И капище известное разорить – показать чья вера сильней.

– Знамо, так. А почему бы и нет? Ты бы тоже от драгоценностей его не отказался. Но его еще найти надо. Людишки, которых спрашивали, будто и не знают ничего про поганое место. А этот Белогост… хитрый, как лиса. Никак не ухватить его. Надо, наверное, брать его, как в городе появится, да и все. Все расскажет, никуда не денется.

– Не дает покоя казна Белбогова?

– То богоугодное дело – на церковь жертвовать.

– Ведуна брать пока смысла нет. Сначала капище надо сыскать. Может, попробовать через него и выйти. Проследить.

– Да пытались мы. Не вышло. Правда, сейчас чернец у меня вельми премудрый есть. Может, в следующий раз и получится. Но сейчас о другом хочу говорить.

Князь молча поднял голову, готовый выслушать протоиерея.

– Капище никуда не денется, Владислав. Пора нам на Коломны идти. Там храм Макоши, там прислужницы требы ей носят, дьявола тешат.

Князь еле заметно сморщился:

– Дались тебе эти Коломны. Что опять так срочно, ведь говорили же, до осени подождем?

– Срочно, срочнее некуда. Не могу больше на прислужников сатаны смотреть. Надо спасать заблудших, к истинной вере обращать. Вытянуть, так сказать, из мрака заблуждения.

– А если не захотят вытягиваться?

– Не захотят, огонь очистительный поможет. Через него души свои спасут.

Князь нахмурился и медленно, упираясь ладонями в колени, встал:

– Вот тебе мой княжеский ответ, поп. Дождемся, пока село урожай соберет. Не дело прибыль терять. К тому же сейчас горячая пора на селе – сенокос – оно, поди, пустое – все на угодьях. Господь простит нам неспешность. А по осени, будь по-твоему, пойдем на Коломны.

Священник сжал губы, но ничего не сказал. Склонил голову в немом поклоне и, тихо развернувшись, вышел из светелки.

Глава 9

Калики вошли в Коломны после полудня. Накануне вечером они пережили, прижавшись друг другу – спина к спине, под разлапистой сосной у дороги разыгравшуюся бурю и сильнейший ливень. Пуще самих себя берегли они одну котомку, которую положили под себя, и пока дождь не кончился, прикрывали телами и плащами. Конечно, книга была плотно запаяна в бересту и промокнуть не могла. Но мало ли что.

Дерево не спасло двух старичков, похожих на грибы-боровички, от непогоды. Промокнув до последней нитки, они насилу дождались зорьки. И едва солнце осветило затянутое тучами грозное небо, они поднялись в путь, рассчитывая за день дойти до жилых мест. Порши тоже пропитались водой и отяжелели, проваливаясь то и дело в жирную грязь. Каликам приходилось останавливаться – подтягивать оборы* и счищать земляные «подошвы». Вскоре им повезло – на росстани дорогу пересекла свежая, глубокая после дождя тележная колея, которая и привела их в большое село. Калики так и шагали по колее, пока она не исчезла на крайней улице за приземистыми воротами крепкой избы с высокой лубяной крышей и расписными наличниками у слюдяных окошек. Присмотревшись, калики заметили, что колея более свежая выворачивает из ворот и уходит по улице наверх.

Улица имела всего три дома, да и те стояли в стороне от этого, ближайший саженях в пятидесяти. Места вокруг полно, так что селиться в тесноте? Людей на заросшей высоким бурьяном с обоих сторон дороге, покуда она просматривалась, было не видать. Похоже, хозяин телеги и дома убрался совсем недавно, если бы они шагали быстрей, могли бы застать его перед усадьбой. Но где взять сил для скорого передвижения? Да и куда спешить тем, у кого в запасе вечность?

Старичок помладше и пошустрей остановился перед воротами, воткнул конец посоха в сырую землю и, облокотившись на него, оглянулся на своего спутника – заросшего по самые глаза, седого, как неясыть и степенного, словно сытая рысь:

– А, Креслав, стучимся, что ли?

Тот приложил ладонь козырьком и некоторое время разглядывал притихшую усадьбу. Заметив качнувшуюся занавеску за мутным окном, переложил руку на округлую вытертую головку посоха и распорядился:

– Стучи, Ставер, кто-то есть.

Тот потянулся острым концом дорожной палки к калитке.

После первого же стука в глубине двора забрехала собака, судя по грозному лаю, – крупная. Старички молча ждали. Наконец, стукнула дверь в избу, и старческий голос несильно ответил:

– Иду я, иду.

Стукнул массивный засов, и в открывшейся калитке показалась немощная старуха с проваленными в беззубый рот сморщенными губами. Она осмотрела слезящимися глазами путников, неспешно стянувших шапки с седых волос, и, разглядев каликов, причмокнула:

– Ну, входите, божьи люди. Сейчас что-нибудь соображу, вчерашняя каша вроде стоит в печи.

Она посторонилась, и старички не спешно вошли. В глубине обширного двора, огороженного бревенчатым заплотом, весело поглядывала на них через неплотные жерди вольера черная лайка с белыми «очками» вокруг глаз. Старики с интересом уставились на собаку. Такую высокую и мощную лайку им видеть не приходилось.

– Хорошая у вас собака, зверовая? – поинтересовался Ставер, проходя вслед за старухой под навес у стены пристройки, где стоял вкопанный в землю мощный стол со скамейками по бокам.

Старуха покивала головой:

– Знамо, зверовая, а то б чего его кормили? У нас его родственников почти в каждом дворе, – и указала им рукой на скамейку.

Старики навалили посохи на столб, подпирающий камышовую крышу, и присели. Старуха, сгибаясь почти в пояс, поковыляла в дом.

– Шо думаешь? – подождав пока она уйдет, поинтересовался Ставер у старшего товарища.

– Не знаю пока, – покряхтел Креслав. – Старики говорили, где-то в этих местах его видели. Значит, надо попытать. Но захотят ли сказать? Не побоятся?

– Третий год уж пошел, как мы его ищем. Весь Урал исходили. Сколько еще бродить?

– Сам знаешь, Савелий перед смертью велел найти Воинко во что бы то ни стало. Мы слово дали, так шо теперь из пустого в порожнее переливать.

– Это верно, – Ставер скинул котомку и бережно уложил на колени.

Огляделись. С правой стороны за закрытой неплотно дверью сарая похрюкивали свиньи. Рядом с собачьей загородкой шумел открытый птичник, тоже под навесом – защита от сокола. Углядели путники и пустую в этот час конюшню на несколько лошадей и отгородок для овец и коз.

– Неплохо живут, – Ставер навалился на стол локтями.

И тут же оба дружно обернулись на шарканье подошв. Старуха держала в руках большую миску пшеничной каши и краюху хлеба. Заглядывая под ноги, спустилась с невысокого крыльца и стукнула миской об стол:

– Угощайтесь.

Старики оживились и споро вытянули из котомок деревянные ложки. Старуха разломала хлеб пополам и протянула им. Калики тут же набили полные рты теплой кашей.

– А где весь народ? – Ставер откусил здоровый кусок от краюхи и прошамкал с полным ртом. – На пошосе шо ль?

– Ага, – старуха встала напротив и сложила руки на животе, с интересом разглядывая странников. – На луга укатили. Самый сенокос. Только вот погодка подкачала. Ворочают поди валки – надрываются.

– А что делать? Сгниет же иначе. А у вас хозяйство, смотрю, доброе. Здраво живете.

– Не жалуемся. А вы, видать, издалече? Говорите не как наши, да и вышивание мне ваше не знакомо. Хотя… – она склонила голову, щурясь на вышитые воротники их рубах. – Нет, не знаю, – и, неуверенно отвернувшись, присела напротив.

Старики переглянулись. Слабая надежда забрезжила в сердцах странников: старая говорила неправду. Ставер облизал ложку и закинул ее обратно в котомку. Кресень неторопливо доедал краюху. Проглотил последний кусок, вытер губы ладошкой и будто невзначай поинтересовался:

– А что, тетушка, какой веры в селе придерживаются? Старой али новой?

Старуха потупила глаза и внезапно закашлялась. Старики невозмутимо ждали ее ответа.

– Ох, чаго это я, подавилась не иначе. – Она поднялась и выбралась из-за стола. Молчком, не глядя на стариков, ухватила миску и направилась к крыльцу. Слова Кресеня догнали ее на первой ступеньке и заставили замереть.

– Мы вот в Рода триединого веруем и Сына его Сварога, как отцы и деды наши. А ты шо испугалась? Думала лазутчики мы?

Старуха скинула ногу в вязаном шерстяном носке, обутую в домашний лапоть без задника, на землю и обернулась:

– А чего мне бояться? Я, чай, у себя дома. А не сказала сразу, потому как много ныне всяких ходят по дорогам. Опасно стало в мире. Христиане требуют, чтобы в их Христа верили. А чего в чужого Бога верить, у меня свои есть. Родные. В них все мои предки верили, до десятого колена, про которых знаю, и остальные, что в памяти не остались, тоже им же требы носили.

– И часто эти христиане к вам заходят?

– Не часто, но вот одних, шибко надоедливых, наши метлами недавно прогнали. А другой, Сергий прозывается, уже неделю живет у бабки Ярофеивны. Тот вроде ничего. Интересно рассказывает, хоть и христианин. Такого и послухать можно. А вы чего в наши края забрели. Дело какое исполняете, али так, без смысла по свету бродите? – Старуха, пока говорила, вернулась к столу и уселась на лавку, не выпуская миску из рук.

Креслав почесал завитушки белой с вкраплением серого бороды на шее:

– Без смысла на свете ничего не делается. И мы не просто так по земле идем, – он глянул на Ставера.

Тот одобрительно опустил голову. Старейшина повернулся и уложил ладони в замок:

– Человека ищем, ведуна. Ушел он из наших краев уже лет шестьдесят назад как, спасал от разорения лик Белбожий. У нас тогда сотник княжий из варягов ужас как лютовал. Село сжег, немногие уцелели. А какие выжили, по балкам в степях от своих же несколько лет ховались. Потом прибил кто-то сотника, потише стало. Князя в городе нового выбрали, он нас особо не притеснял. Лет полста нормально жили. Уже и забыли, что тогда творилось. И тут вдруг опять началось, новый князь пришел, попы из гораков понаехали, давай родноверов, какие от веры отказаться не захотели, палить да в степи загонять. Матвей – ведун наш – долго жил, не скажу и сколько, перед смертью велел Воинко найти. Книгу одну ему передать надо. То волшебная книга Белбога, Веды его, ей многие тыщи лет. Нельзя, чтоб она в чужие руки попала. Там вся история наша и заповеди от Рода и руки его правой – Белбога. Вот и ходим мы по Уралу. Говорят, где-то здесь его видели. Не слыхала ничего про такого? Воинко кличут. Впрочем, он мог и другое имя назвать. Да и не знаем, сумел ли лик сохранить? Дорога-то дальняя, опасная. Ничего про него не знаем. – Креслав откинул длинную прядь белых волос со лба и внимательно вгляделся в старухины глаза.

Водянистые зрачки когда-то глубоких серых глаз, казалось, вообще не выражали мыслей. Но вот они метнулись влево, вправо. Старуха определенно что-то знала, но не желала говорить. Она потянулась к пояснице и, покряхтывая, поднялась:

– Стара я стала. С памятью у меня чего-то, не помню ничего. Вы вот чего. Я вам на сеновале место определю. Поживите у меня пару деньков, пока мои не вернутся. Может, они, что слышали про этого, как его… Винко?

– Воинко, – поправил Ставер.

– Вот-вот. Я и говорю. Оставайтесь.

– За приглашение благодарствуем, отчего не пожить у хороших людей. Да боюсь, в тягость вам не станет? А то хозяин вернется, может, недоволен будет.

– Хе, – старуха махнула рукой, – скажешь тоже. Не уж-то мы звери, родичей да одноверцев на улице оставим. А сынов у меня трое. Старшие – Даждьбоговы внуки, своими домами живут, со мной младший со своими детками. Полон дом народу. Он хоть и вроде как во Христа верует, а нормальный, их – попов – на дух не выносит и к нашей вере с уважением относится. Все б такие христиане были, и распри кончились. А я людей поспрашиваю, может, кто чего про вашего товарища и слыхал. А зовут-то вас как?

– Ставер моего товарища имя, – старики поднялись и слегка клонили головы, – а меня Креслав кличут.

– Славные гои. Меня зовите Лара. – Она снова взялась уходить. – Так что, прошу, оставайтесь, гостите сколько хотите.

Гости коротко поклонились хозяйке и с благодарностью приняли приглашение.

На следующий день старуха справилась по хозяйству и еще с утра куда-то убёгла. Калики тоже не стали сидеть во дворе. Подождав немного хозяйку, но так и не дождавшись, решили пройтись по селу.

С утра немного распогодилось. Солнце, правда, так и не появилось во всей силе, но иногда его огненные бока проглядывали в разрывах серых облаков. Было тепло, хорошо. Они вышли из калитки и направились по улице вверх. Дорога слегка подсохла, и старики легко находили путь по твердому. Им сразу приглянулись дома, которые здесь были похожи друг на друга, как близкие родственники. Все приземистые, из толстых кедровых или сосновых бревен, объемные, на несколько семей, в каждом горниц по десять-одиннадцать. Окошки маленькие, но с наличниками и кружевной вязью-резьбой по краям. А некоторые украшены резьбой и на карнизах, и по лицевой стене, да все «кружева» со смыслом, с родимыми рассказами: былями да сказами. Старики двигались медленно, подолгу стояли у каждой избы – «читали» кружевные завитушки. Почти все дворы были обнесены изгородями из жердей с прибитыми поперек толстыми плахами. Каждый такой дом мог по необходимости превращаться в крепость и выдерживать осаду не слишком настырного неприятеля. Видно, что их и строили с таким расчетом, чтобы в доме можно было не только жить, но и в случае внезапного нападения воевать какое-то время. Почти у каждой усадьбы по задам располагались многочисленные сараи, высокие сенники и длинные конюшни. За огороженной частью – двором – тянулись бесконечные, казалось, огороды, где поднимала ботву репа, редька и буряк, среди них вклинивались островки подсолнухов, полянки овса и ржи, огурцы, тыква и другие необходимые селянам овощи и злаки. В селе жили не бедно, во всяком случае, не одного убогого домишки странники, пройдя село насквозь, не заметили. На улицах было малолюдно. В основном им встречались старушки, спешащие по делам, да малышня, пускающая кораблики по редким лужам или гоняющаяся друг за другом в пятнашки. Завидя каликов, все непременно останавливались или прекращали игры, с любопытством разглядывая пришлых людей. Дождавшись, пока старики приблизятся, и старые и малые обязательно здоровались с ними, слегка опуская голову. Калики тоже отвечали короткими поклонами. У храма Макоши, как и все строения в селе, деревянного из потемневшего от немалого времени бревна, с небольшим колоколом под крышей часовни старики остановились на немалое время. Задирая головы, обошли вокруг, и еще постояли с благоговением, сжимая шапки в кулаках. Храм был закрыт. Они пробормотали короткую молитву мудрой богине судьбы и ее помощницам – Доле и Недоле и снова нацепили головные уборы.

За околицей, пропитанной густым смолистым ароматом, за последним домом, поменьше и попроще других, начинался ядреный сосновый бор. Старики подошли к первым высоченным деревьям. Здесь дорога заканчивалась и в лес убегала узкая натоптанная тропка. Прежде чем повернуть назад, они решили присесть на взгорке – отдохнуть в тени. И тут их кто-то окликнул:

– Здравы буде, странники. – Голос раздался неожиданно, и они даже слегка вздрогнули.

Калики обернулись. На них смотрел примерно их ровесник – старик с густой благообразной бородой в коротком жупане и лаптях. Он опирался на высокий посох, украшенный резьбой, умные глаза глядели с прищуром, словно он собирался улыбнуться, но почему-то сдерживался.

– И ты здрав будь, человече. – Старики развернулись и слегка кивнули.

– Кого-то ищете?

Креслав изучающе смерил взглядом старика:

– Странствуем по воле Божьей.

Их собеседник словно расслабился и наконец улыбнулся. Улыбка вышла светлая и примиряющая.

– Я тоже, други, такой же. Вот завела дорога в Коломны. Добрые люди не бросили на улице, приютили, – он кивнул на ворота крайнего дома. – Поживу немного и дальше пойду. Благодарствую Исуса, сына господа нашего, – он скромно перекрестился и подошел поближе. – Вы присесть, кажется, собирались. Давайте посидим, что-то жарко стало.

– Добре, присядем.

Старики, покряхтывая, расселись на взгорке, укрытом от солнечных лучей густой сосновой зеленью, посохи уложили рядом.

– А ты, никак, Сергий, – Ставер выглядел в прямом разрезе рубахи кончик креста. – Нам про тебя говорили.

– Говорили и ладно, ну, хоть не ругали сильно?

– Наоборот, хвалили.

– Людям я плохо не делаю, и они мне тем же отвечают.

– Это ты верно сказал. Только вот не все христиане, так как ты, считают. Некоторые нас, староверов, и в люди не записывают. На вроде собак мы для них.

Сергий опустил голову и вздохнул:

– Это беда веры христовой. Она мне душу жжёт и силы отнимает. Люди своим слабым умом, отягощенные грехами тяжкими, пытаются свет истины познать, а того не ведают, что только отягощают вину свою перед Господом. Не знают они, что у него там нет христиан и староверов, а только хорошие и плохие люди.

Креслав заинтересованно полуобернулся к Сергию, из-за него выглянул изумленный Ставер и испытывающе уставился на старика: не врет ли? Но взгляд Сергия был таким спокойным и чистым, что он тут же устыдился собственной подозрительности.

– Чудно слышать такие речи от христианина. Как ты среди своих-то уживаешься с такими мыслями?

Сергий поднял глаза и помолчал, разглядывая заплот крайнего дома:

– А я и не уживаюсь.

– И много вас таких, кто также считает? – Креслав внимательно следил за его глазами. Они задумчиво с легкой горечью смотрели в одну точку и чуть-чуть слезились. Старовер опустил взгляд и вздохнул. – Поди, ты один такой?

– Я не один, много нас, тех, кто настоящие слова Христа знают. А не те, что в евангелиях записаны. Хотя и там много истинного.

– А что он что-то другое говорил?

– Говорил. Многое по-другому. А из того, что в книгах священных до нас дошло, не вычеркнули… Например, он говорил не ходить с проповедью на северные народы. Они в правде живут, только для сынов Сима его слова были. Но они пошли, сами ничего из его учения не поняли, или поняли, но так, как самим выгодно было. Так нам и донесли. Никогда Христос не говорил «Блаженные нищие духом» или «Подставь правую щеку, коли ударили по левой». Он был волхв высшего посвящения, и учение его ведам не противоречит, скорее дополняет.

– Ты и веды знаешь?

– Давно живу, многое слышал и читал.

– Глаголицей?

– И глаголицей, и рунами, и резами, и той переиначенной русской азбукой, что монахи болгарские сотворили.

– А ей-то что читать? Все книги по нашему старому писаны…

– Уже не все. Старые книги, где память наша, предками – богами сохраненная, сжигаются, новые пишутся. Через годы не останется старых книг с правдой, до потомков наших дойдут только их летописи – с кривдой.

Ставер почесал затылок:

– Интересный ты дедок.

– Какой есть, – Сергий снова улыбнулся и словно светлей вокруг стало. – Как вас звать-величать-то, добрые гои? А то меня вы знаете, а я вас нет?

– Товарища моего Ставер зовут, а я Креслав. – Старовер неловко поклонился сидя.

Товарищ его поддержал, Сергий поклон возвратил:

– И вы интересные дедки. Одни имена у вас чего стоят.

– А чего имена? – не понял Ставер.

– Ну, вот ты Ставер, правильно?

– Ну.

– То есть вере сто крат верен.

– Ну, так, так-то не тайна.

– Это у вас, староверов, не тайна, а у нас христиан имена-то русские не в почете. Скоро все и забудут, что они значат. Все Андреи да Алексеи.

– И Сергии, – хмыкнул Ставер.

– Нет, Сергий – это наше исконное имя, Се Р Гой, то есть это великий гой. Просто оно побывало в пользовании у гораков, и к нам таким вот исковерканным вернулось. А они его у наших родов взяли – у пеласгов. Слышали таких?

– Про пеласгов мы слыхали, то наши родичи были, – степенно ответил Креслав.

– Верно, а ты, значит, Креслав – по-нашему выходит кресс – огонь славящий, сварожича сына по-другому. Так?

– Так.

– Хорошие имена. Настоящие, русские и… христианские.

– Какие-такие христианские? Оскорбить нас хочешь? – Ставер насупился.

– Верно вам говорю, он – Христос по-русски говорил. И если бы его сейчас сюда занесло, и вы и я поняли бы его покойно. Как и он нас.

– Откуда знаешь, – спокойно поинтересовался Креслав. – Сказал кто?

Сергий приподнял посох и показал пальцем на узор в виде словесной вязи глаголицей:

– Вот, здесь надпись, мной переписанная из древней книги. Если грамотные, читайте сами.

Креслав, не скрывая любопытства, принял посох из рук Сергия. Заметив, куда показывал христианин, откинул его от себя и, дальнозорко щурясь, приник взглядом и зашевелил губами. Через плечо читал надпись Ставер. Сергий терпеливо ждал, слегка улыбаясь.

– Ну, что? – он увидел, что они почти одновременно закончили. – Как, убедились?

Креслав повертел посох, разглядывая его с других сторон:

– И много у тебя тут еще такого, – он задумался на пару сигов, – необычного?

Старый христианин протянул руку к посоху. Получив его, опустил рядом на землю:

– Есть кое-что. Но немного. Основное знание в книгах хранится.

Креслав выглянул из-за товарища:

– А где же эти книги? Вот бы глянуть одним глазком.

Сергий кротко улыбнулся:

– Книги в надежном месте. Верный человек хранит.

– Из ваших или из наших?

– Из ваших, из ваших, но такой человек, что нему все доверяют, – христианин мягко переложил посох на колени. – Но то не моя тайна. Но вы мне так и не сказали, куда путь держите, – он умело перевел тему.

– А вот это мы тебе сказать не можем, – Ставер поймал уверенный одобрительный взгляд товарища. – Так что не взыщи.

– Мне вот, что интересно, – он обвел староверов любопытным взглядом. – Как вы с такими мыслями и совершенным неумением притворяться через христианские земли прошли? И никто вас не тронул?

– А кругом же наши – русичи. Чего нам с ними делить? Да и не спрашивал никто особенно ни то, что про наших богов – опасно стало интересоваться, но даже имён наших. А ты говоришь, как прошли. Это здесь, в селе, за сутки ты уже второй интересуешься, как нас зовут. Но так мы и не скрываем. Среди своих, одноверцев, чего бояться? Мы же не в городе, где у христиан и власть, и сила без покона* дела творить.