Текст книги "Волхв (СИ)"

Автор книги: Сергей Мильшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5

Рарог Бранко раскинул широкие, как у всех молодых соколов-кречетов, крылья и, оттолкнувшись от руки, в толстой кожаной перчатке, сорвался в планирующий полет над высоким разнотравьем луга. Пролетев пару саженей, он сильно забил крыльями, с каждым мигом все ближе приближаясь к жертве. Впереди летел заяц, словно горный ручей пробил тугую щель в зарослях, и сейчас мощная травяная струя, шелестя метелками и цветами, уходила к лесу. Князь Владислав опустил сжатый кулак, с которого только что сильная птица бросилась в погоню за улепетывающей добычей, и, перехватив повод, резко поддал пятками жеребцу под ребра. Тот даже присел в первый момент от неожиданности, но тут же исправил ошибку и, набирая с места в галоп, скосил недоуменно сливообразный черный глаз на хозяина: «Чего это он? Мог бы и помягче, я конь понятливый».

Князь был уверен, что русак обречен. Так уверенно и сильно заходил на дичь молодой рарог, что всем уже казалось – зайцу не уйти. Правда, тот еще не знал об этом и, нарезая зигзаги, упорно приближался к спасительным елкам. В густом переплетении разлапистых веток он бы легко нашел укрытие. Сокол налетел на русака как ураган, смел неодолимой силой. Князь приподнялся на стременах, невольно переходя на медленную рысь, чтобы лучше видеть битву в траве. Заяц пару раз с разбегу перевернулся, мелькая в траве белым брюхом и дергающимися лапами и, не дожидаясь того момента, когда кречет опустится и прижмет его когтями и весом, изловчился и сильно махнул навстречу ему крепкими задними ногами. Удар пришелся в мягкое подбрюшье птицы. Сокола отбросило на пару саженей в сторону. Бранка пискнул сильно и возмущённо – его еще так крепко не били. С возросшей силой, не обращая внимания на боль в брюхе, сокол бросился в новую атаку, но заяц уже летел по прямой к первым елкам. Птица запаздывала. Еще мгновение – и он укрылся в их спасительной тени. Кречет, навернув круг перед колючими лапами, уселся на нижнюю ветку, наклонив ее почти до земли.

Владислав, наблюдавший на скаку всю картину короткой битвы, сморщился и натянул поводья, удерживая жеребца на месте сильной рукой. По бокам заворачивали лошадей товарищи князя и приближенные. Потрава не удалась. Князь поднял высоко сжатый кулак в перчатке. Ученый сокол, заметив призывный жест, сорвался с ветки и опустился на выставленную руку, ловя равновесие откинутыми назад крыльями. Владислав опустил на его глаза кожаный клобучок, расшитый золотой нитью, и птица успокоилась. Подъехал сокольничий и пересадил кречета на свою перчатку. Друг детства князя, поджарый и гибкий воевода Бронислав с широко разлетевшейся в разные стороны клиньями бородой, для друзей – Броник, участливо молвил:

– Не переживай, Владик, наша охота еще впереди. Мы сейчас по гриве пройдемся, что за лугом начинается. Там наверняка Бранка кого-нибудь возьмет. Не зайца, так куропатку выбьет.

Владислав поднял голову, вглядываясь в темнеющее небо:

– Нет, Броник, на сегодня хватит. Нет удачи, а без нее только коней мучить. Да и погода, похоже, портится.

В последние сиги* ветер заметно окреп, на светлое недавно небо выплыли, словно из рукава волшебника, низкие тучи и затихли птахи над лугом.

Бронислав окинул горизонт задумчивым взглядом:

– Пожалуй, да. Может и дождь пойти, не зря сегодня так парило.

Князь приподнялся в седле:

– Поворачивай коней, други, едем на заимку.

Сын Алексей – крепкий с широкой шеей и плечами, на которые волнами падали волнистые волосы, чем-то неуловимым похожий на отца, гикнул и в сопровождении нескольких друзей направил коней вперед, сразу переходя в галоп. Князь невольно залюбовался статью и лихостью сына, но для приближенных нахмурился:

– Молодежь, один ветер в голове.

Бранислав поддакнул – его сын тоже только что умчался с наследником.

В отличие от молодой поросли, князь с десятком товарищей ехал шагом. Порывы ветра трепали гривы лошадей, начинало что-то капать на головы. Небо темнело. Зато разогнало так докучавших комаров и слепней. В этот момент он просто наслаждался прохладой, такой отрадной после раскаленного дня, проведенного в седле. Сегодня они охотились с молодым кречетом, который делал только первые шаги в сложной науке хищника, и большой удачей похвастаться не могли. Пару крякв – весь результат напряженного дня. К вечеру его впервые выпустили за зайцем да еще и «в угон» и не удивительно, что он не справился. До заимки оставалось не больше трехсот саженей, и князь давал отдых запаренным животным. Вспомнился последний неприятный разговор с Никифором. Тот застал князя в самом благодушном настроении после короткой сечи на мечах с одним из дружинников. Владислав вышел из учебной схватки победителем и, несмотря на то, что – он подозревал – напарник слегка поддался князю, было приятно почувствовать себя лучшим.

Никифир вошел в палаты решительно и хмуро. С порога бросил отрывисто:

– Здравь буде, княже.

Владислав улыбнулся навстречу протоиерею:

– Здравь будь, Никифор. Заходи, сейчас сурью, кликну, принесут.

Никифор присел на стул рядом и шумно выдохнул:

– Не до распитий мне.

– Что так?

– Твои городские так называемые христиане опять к соколиному камню бесовскому пошли – требы класть. Сколько им уже говорю, что от дьявола те камни – никто не спорит, а как выходят из храма – вот к валуну идут. Что мне делать, скажи? Как их отучить от старых привычек?

Князь представил известный валун с контуром соколиной головы на боку, у которого сам не раз бывал по молодости и не нашел в себе твердости поддержать попа.

– Зря ты так уж сердишься, брат мой. Этому валуну сотни лет, может быть. И ведь, ты знаешь, он и, правда, помогает. Матушку мою от лихорадки избавил, когда она водицей на камне освященной облилась. Да и другим тоже.

– Не по христиански это, – протоиерей упрямо наклонил голову. – Все камни и капища – от дьявола. Запретить надо.

– Да как же я запрещу? Меня никто и не послушает. И взбунтовать могут. Одно дело – к христианству их привечать, другое дело к святому валуну, который для них и тебя и меня вместе взятых более уважаем будет, ходить запретить. Не выйдет. Все равно пойдут. Только вред греческой вере нанесем. С горяча-то такие дела не делаются. Надо чтобы попривыкли, потом как-нибудь, может, и сладим.

Никифор недовольно тряхнул чернявыми редкими кудряшками, окружившими проплешину на затылке:

– Не то ты, князь, говоришь. И за истинную веру слабо болеешь. Не всей душой.

– Это я-то не всей душой? А кто книги для тебя несколько сроков собирал по всем сундукам? С народом перессорился? Не я ли?

– То книги, а то дела. Почто Коломны щадишь? Там язычники – враги наши оплот себе свили, недавно настоятеля позорно выставили, а ты как будто не видишь. А?

Князь помрачнел и поднялся. Подошел к окну и ответил, не оглядываясь:

– Коломнами по осени займусь. Вот урожай соберут, в казну долю отмерят, тогда и пойду на них.

– Все выгоду ищешь, князь? В истине нет выгоды, там только правда. И правда эта говорит о том, что ты плохой христианин.

Князь резко обернулся:

– А что ты будешь есть зимой, если я не дам им урожай собрать? Небось, без хлеба за стол не садишься? А подумал ли ты, гречанин, в тот момент, когда им рот набиваешь, о том, что его язычники поганые вырастили, которых ты за людей не считаешь? Не погано такой хлебушек есть-то? А горожане, – он кинул руку в сторону городских улочек, – если я все наши села, где язычники поганые живут, а они везде, почитай, живут, в пожарища обращу, голодом сидеть будут? Станут голодные с меня же первого спросят. И на спрос этот кровью отвечать придется. И мне и тебе. Как ты не понимаешь?

– Князь разгоряченный замолчал, а протоиерей медленно поднялся:

– Не пойдешь, значит, на Коломны?

– Пойду, но осенью.

Никифор метнул на князя злобный взгляд и, гневно мотнув рясою, быстро вышел из палаты.

Сейчас князь снова переживал тот разговор и мучился сомнениями – правильно ли поступил, что обидел священника. Может, надо было послушать его? Леший с ним, с урожаем, если эти язычники так уже Никофору поперек горла встали. Не пропадем с Божьей помощью, – князь отвел коленом мягкую ветку лещины и, придержав, обрубил ее кинжалом, – ну, да что теперь расстраиваться. Сказанного не воротишь, а да осени подождать все равно надо, так правильно будет. Никуда попы не денутся, потерпят.

Выждав момент, когда тропинка расширилась, вмещая двух всадников рядом, Бронислав подъехал к князю и поехал рядом, почти касаясь его стремени. Тот повернулся к другу:

– Ну, Броник, как тебе рарог?

– Хороший будет рубака, – Бронислав улыбнулся в широкие усы, – уже не пустые возвращаемся.

– То верно. Хорошую птицу твои люди воспитали, а опыт – дело наживное.

Низкий лапник перегородил дорогу, соратник князя выехал вперед и приподнял упругие ветки, пропуская Владислава. Князь пригнулся и поблагодарил Броника. Тот снова пристроился рядом.

– Княже, – начал он медленно, – тут такое дело…

Владислав подбодрил друга:

– Говори уже, что там у тебя? Вижу же, не просто так мне ветки поднимаешь.

Бронислав вопреки обыкновению не улыбнулся на шутку князя. Он вздохнул, начиная непростой разговор:

– Никифор, слышал я, собирается с твоей дружиной в Коломны наведаться.

Князь быстро глянул в сторону друга:

– Ну, собирается, так не сейчас же.

– Не надо бы туда ходить.

Владислав нахмурился:

– Ты что же это, язычников поганых пожалел?

Бронислав на миг отвел глаза и тут же вернул прямой взгляд к лицу друга.

– Ты меня, Владик, не первый день знаешь. Я за тебя горой в любом твоем деле. Особливо, если оно на пользу земле нашей.

– А это, значит, не на пользу, по-твоему?

Бронислав уперто тряхнул широкой бородой:

– Я ходить вокруг да около не умею. Не на пользу Руси убийство русичей и княжеству убыток прямой. Поскольку с дыма берем. А после нашей дружины в деревнях одни пожарища остаются. А с них ты ничего не возьмешь, хоть утрудись.

Князь сердито прищурился:

– Ты же слышал, что Никифор гутарит – язычник, хуже разбойника, и только смерти достоин. А в Коломнах одни язычники и живут. По весне они попа нашего палками выгнали. Такое простить надо, по-твоему?

– Может, и простить. От Коломны княжеству только польза. Сколько они нам по осени муки присылают? На три месяца городу с хлебом жить, это точно. А если посчитать, сколько меда, мехов, рыбы от них идет, да какой? Сплошной бело– да краснорыбицы. Уничтожим мы Коломны, меньше станет язычников, как ты говоришь поганых, а вместе с ними и прибыли большой лишимся. Кто нам ее восстановит? Никифор со своей братией, что ли?

Князь мрачно молчал, а Бронислав разошелся, не замечая недобрых взглядов, которые тот изредка бросал на него из-под лобья.

– Ты пойми, княже, я не за язычников переживаю, их я, как и ты, на дух не переношу. За княжество наше душа болит. Наши отцы начали эту войну со староверами, и потихонечку побеждаем мы, с божьей помощью, – Бронислав перекрестился, – но устал народ от этой долгой войны своих со своими. Даже верные христиане роптать начинают на методы Никифора. Давеча, на площади книги жгли. А какая в них корысть-то? Только то, что деяния предков в них описаны, да премудрости разные, которые наши деды да прадеды собирали. Так я наблюдал, не было на площади одобряющих взглядов. Никому то дело не понравилось.

Тропинка между тем вывернула к заимке – пятистенной избе с пристройками, у одной из которых – распахнутой конюшни – уже расседланными стояли лошади молодежи. Сами они, ухватив по клоку сена, натирали своих верных друзей. Князь обернулся с решимостью в глазах к Брониславу:

– Не трону тебя только потому, что друг ты мне с детства. И много мы с тобой бед видывали, и по малолетству и когда постарше стали. Знаю, не подвел ты меня ни разу ни тогда с разбойниками-язычниками, когда схлестнулись мы с ними на смерть, ни когда в лесу зимой от шатуна деру давали. А потому скажу тебе, как думаю: ты эти крамольные речи брось. Мне и без тебя крамольников в тереме хватает. И запомни – я язычников поганых прощать не намерен. И Никифор меня в том полностью поддерживает.

– Да твой Никифор, – начал было Броник, но князь предостерегающе поднял руку.

– Все, больше никаких разговоров, тем паче прибыли мы.

Бронислав покорно склонил голову, от чего широкая борода его выпятилась от груди, словно два коротких дротика.

– Ну, что вы тут, хлопцы? – князь бросил повод в руки подбежавшего смерда. – Прохлаждаетесь? Так-то вы князя своего встречаете? – он легко спрыгнул на землю и довольный оглядел склонившихся в поклоне приближенных. – Ну, будя, будя, – сказал он тут же, – не на приеме иноземных гостей шею гнете, на охоте, чай. А на охоте, да на рыбалке все равны. Правду я говорю? – Он подошел к сыну Любояру и придержал его за плечи, заглядывая в синие родные глаза.

– Правда, батя, – тот выдержал открытый взгляд.

– Один ты меня понимаешь, – отчего-то грустно молвил Владислав и сразу же словно очнулся и отпустил сына:

– Пошли в дом, что ли? Гулять будем.

Глава 6

На сваоре – восходе солнца – только дождались, пока немного спадет роса, Воинко повел деда с внуком на капище. Воздух, насыщенный испарением земли, как перед грозой, ощутимо сковывал дыхание. Несмеян всю дорогу только и успевал вытирать пот, смешанный с раздавленными комарами, на лбу и щеках. Горий, молодой, сильный, прыгал впереди с камня на камень, легко перескочил через узкую расщелину, словно пытаясь доказать старикам, что его визит к Белбогу сегодня он вполне заслужил, во всяком случае сил у него достаточно на любое испытание. Однако во второй половине пути немного приуныл и он. Хоть и пытался по-прежнему шустрить, но уже как-то нехотя, без прежней прыти, то и дело останавливаясь и переводя дух. Наконец, он тоже не выдержал предложенного ведуном темпа и занял место за ним, думая теперь только от том, чтобы не отстать. Несмеян с трудом ковылял позади. И лишь старый ведун, казалось, вовсе не замечал духоты и трудной дороги. Он походя выдерживал направление по одному ему ведомым приметам, и не прилагая видимых усилий, предводительствовал маленьким отрядом, по пути еще успевая негромко рассказывать о капище. Даже Несмеян, уже бывавший на капище, давно перестал следить за дорогой, и не будь рядом опытного проводника, давно бы уже заблудился.

От хутора до него было неблизко – верст семь, да не по тропинкам – давно уже миновали те времена, когда на светлые места силы вели хорошо утоптанные стежки. Теперь и самой худой не держали. А по самым дремучим буреломам и непроходимой, казалось, чаще. Завернув в старый осинник, они пошли еще медленней. Заваленный буреломом, он казался почти не проходимым. Несколько раз перебирались, проваливаясь и путаясь в тонкой жалистой крапиве, через упавшие огромные подгнившие стволы. Подлазили под накиданные ветром осины. Глубокий овраг, перегородивший путь, с опаской преодолели по мощной лесине, брошенной через него. Дальше в прозрачном от жары сосняке шли уже вольно – под ногами только мох да густые, почти прозрачные белесые брусничники. Сам Воинко каждый раз старался пройти туда другой дорогой. А в последнем перед подъемом на капище темном кедраче он внимательно проследил, чтобы гости шагали в стороне друг от друга, дважды не наступая на чужой след.

– Наши родноверы сюда теперь только по большим праздникам да посвящениям ходят, – ведун аккуратно отвел ветку волчьего лыка с редкой завязью – здесь, в тени кустарникам не хватало света. – Рад бы я их почаще встречать, да опасно стало. Слышал я, в Новогороде попы недавно капище Перуново разорили, так Перун, рассказывают, обещал голосом отомстить. А у нас под Синюшным камнем Велеса храм изничтожили. Ведун в засаду попал, похоже, на их стороне какой-то сильный черный маг теперь действует – прикрыл своих разбойников кругом невидимым. Нас пока Белбог хранит, слава Ему, всевышнему.

Незаметно подошли к окраине леса. Высокая скала – Горючий камень, заросший по южному склону елкой и сосной, здесь круто вздымался вверх. Тропка уходила по северному склону в гиблые красноватые лишайники и сыпуны, кривясь между валунами, и терялась на вершине нависающей над долиной скалы. Этот склон был единственный, где на камень можно было забраться без крючьев и веревок. Ведун уверенно начал подниматься по крутым каменным завалам. Дед с внуком, обдираясь о твердые гранитные грани и соскальзывая, поспешили за ним. Похоже, он знал здесь каждый уголок и ставил ноги точно на скальные выступы и впадинки. Горий, как только начал присматриваться к нему, сразу пошел быстрее, но все равно не так шустро, как старик. Последние сажени преодолевали почти по-пластунски – тут уже была набита слабая каменистая тропа, увидеть которую, впрочем, изгои не могли – действовало заклятье ведуна. Несмотря на почтенный возраст, Воинко, упираясь ладонями в колени, шагал впереди уверенно, и гости стали отставать. Несколько раз он останавливался и молча поджидал их – перед светлым местом говорить пустые слова запрещалось – Белбог рядом, слышит. На вершине широкой площадки, саженей пятьдесят на сто, заросшей низкой – ветра согнули – бузиной, только осыпавшей снежинки-соцветия, и небольшой на десяток деревьев кедровой роще, жило капище. По кругу его окружали густые калиновые кусты, волхвами любимые, тоже отцветшие, которые Воинко лет десять назад сам выкопал на террасе внизу и посадил здесь, устроив, таким образом, живую изгородь. За лета кусты разрослись и сейчас полностью скрывали кумир Белбога.

Старик Воинко прошел в узкий проход, почти незаметный в густой листве, и поманил Донских за собой. Горий впервые попал в капище Белбога. В храме Макоши, что издавна действует в селе, он бывал частенько. В нем же, когда ему исполнилось 12 лет, Дары украсили голову парня васильковым венком, символизирующим вступление в возраст, когда мальчику уже пора иметь тайное, неизвестное никому, кроме волхва и его самого, имя. В тот заветный день он и получил его – настоящее, защищенное от наговоров и сглазов.

Войдя через заросший проем вслед за дедом, парень с любопытством огляделся. Площадка капища – небольшая, саженей двадцать в поперечьи. В центре высился деревянный болван из потемневшего от времени дуба. В правой руке он держал кусок железа. Гор уже знал, что Белбог судия, осуществляющий правосудие. Лицо Белбога смотрело на вошедшего серьезно и изучающе, будто желало понять – натворил ли он уже что-нибудь или еще нет. В углу чуть пониже стоял второй болван – Чернобога, неразлучный брат и противоположность Белбогу. Его сморщенное лицо из многих складок, строгое и даже немного устрашающее. У ног Белого идола на широком помосте уложены рядами золотые и серебряные украшения, здесь же засохшие пироги, кусок вяленого мяса – охотник выделил от добычи. Все – приношения Богу, накопившиеся за долгое время. У Чернобога – в основном, высушенная трава и коренья – символические подарки, лишь бы отдать дань вниманием, не обидеть, а то будет мстить. По кругу перед помостом выглядывают из земли жировики-лампы. Горий заглянул за идолов и увидел позади крылатого коня. Сразу же зачесался язык спросить – зачем он Белбогу, но торжественность обстановки заставила проглотить вопрос. Сегодня его ждал важный ритуал: на глазах у Белбога он должен принять в руки меч и с этой минуты стать мужчиной-воином.

Воинко, быстро переодевшийся в белую до пят рубаху, повесил на шею каменный лазоревый образ Бога Рода с кудрявым подростком рядом – Белбогом, и поставил волнующегося юношу в центр круга, ограниченного горящими жировиками. Дед Несмеян, выполняющий роль представителя и поручителя за внука перед Богами, в стороне бережно, словно дитя, держал на открытых ладонях трофейный оголенный меч. Воинко преобразился невиданно: только что старый спокойно-рассудительный человек, ведун вдруг помолодел мгновенно и стал торжественным и каким-то неземным. Пропев гимн Богу, старик, впрочем, уже не старик, а крепкий светлый муж, принял меч из рук Несмеяна и, опустив парня на колено, возложил оружие плашмя на его темя. Губы Воинко быстро-быстро зашевелились, под конец он возвысил голос и Гор разобрал слова: «Да не подведет меч хозяина своего, как и он не подведет его, да будет крепка Совесть наша и да будут все деяния наши да во славу Предков наших и во Славу Рода Небесного и ипостаси его Белбога!

Тако бысть, тако еси, тако буди!»

Воинко поднял парня взглядом и торжественно передал в его руки очищенный молитвой меч. Зардевшийся от волнения Горий взял его двумя руками и высоко поднял над собой:

– Да не посрамлю славу русичей, Богами-предками данную. Тако ести!

В этот момент ему показалось, что небесный луч, сорвавшись с проплывавшего облака, зайчиком скользнул по блестящему лезвию меча и, преломившись на его грани, снова ушел в бездонную ввысь. От того луча меч вдруг стал тяжелым и горячим, как уголь из печи, и Горий от неожиданности чуть не выронил клинок. Ему пришлось изо всех сил напрячься, чтобы удержать оружие в руках, и медленно, не подавая вида, как ему больно, парень опустил меч к ногам. По-настоящему обожжённые руки саднили, очень хотелось собрать ладони вместе и подуть на них, как в детстве, но парень крепился. Он же теперь мужчина, воин, а воину негоже показывать на людях слабость.

Дед Несмеян незаметно оттер слезу с заросшей щеки.

Ведун снова преобразился. Закончив церемонию посвящения, он вновь как-то легко вернулся в свой прежний облик заботливого мудрого старика. Подойдя к юноше, нет, к мужчине, ведун приобнял растроганного парня:

– Поздравляю Гор, теперь ты воин Веры. Конечно, правильнее было бы у Перуна благословение на оружие получить тебе, но где он сейчас? Разорили его светлое место изверги. Белбог старше Перуна, тот ему внуком приходится. Ну да Дед на нас не в обиде. Луч он прислал – видел же. Значит – принял тебя в светлое воинство. Теперь можешь всем говорить, что сам Белбог твое оружие очистил и к бою подготовил. Так что применяй меч грозный только супротив ворога, а не против беззащитных. Против детей, стариков и женщин разрешается его в дело пускать, только если они на тебя первыми с оружием в руках напали. А с врагами своими в открытом сражении или засаде будь в меру жесток и в меру великодушен, если враг того заслуживает. Ну, – он отпустил Гория, поглядывающего на него подозрительно замутненными глазами, – вот и все. Подождите меня за оградой.

Старик Несмеян вышел первым, за ним из зарослей выбрался Гор, не отрывая взгляда от меча.

За кустами калины шумел ветер, парил почти на уровне людей над долиной коршун, высматривая куропаток в высокой траве, светлый кедрач, показалось, приветственно качал ветками новому воину. Скольких выходящих из заветных ворот бойцов видел он за свою жизнь?!

Где-то вдалеке, в долине за Горючим камнем, раздался приглушенный расстоянием медвежий рык и растекся гулко по пространству. Несмеян кивнул в ту сторону:

– Гон у косолапых, самая пора любиться. Нервничает Михаил Иванович, соперников ищет, кости размять охота, видать. Как бы нам под горячую лапу не попасть, а? – и оглянулся.

Рядом стоял неслышно приблизившийся Белогост. С озабоченным видом он прислушивался к отзвуку рыка:

– Не нравится мне этот косолапый.

– А почему? – Горий вложил меч в ножны и начал прицеплять за кольцо к поясу. – Мишка, как мишка.

– Может, и так. А может и нет. Скоро узнаем. Ну, русичи, двинули обратно. Нам бы к обеду успеть, дела дома есть. Как бы шкуры не пересохли на таком жару.

Несмеян пропустил ведуна и пристроился следом. Горий, украдкой подув-таки на красные от жара ладони, придерживая локтем рукоятку меча на поясе, потянулся за ними.

Спустились быстро. Вниз тропинка ссыпалась под ногами каменистой сыпью, но люди сдерживались и осторожничали. Никто не упал и не оступился, видно, Боги благоволили. Войдя в первые деревья кедрача, остановились, оглядываясь. На густой хвое, прямо на их следах лежала свежая медвежья куча. Воинко тревожно огляделся. Шумел кедрач, качались легкие ветки с длинными иголками. В стороне подрагивали былки малины, обсиженные дикими пчелами. Рядом прошуршал в траве какой-то мелкий зверек, мелькнув в нечастой зелени черными полосками, скорей всего, бурундук. Несмеян, что-то заподозрив, тоже внимательно всмотрелся в темнеющие заросли. И с непониманием оглянулся на ведуна:

– Что-то не так?

Белогост молча поднял руку, останавливая новые вопросы товарищей, подождал немного, прислушиваясь, и нарисовал двумя пальцами круг перед собой. Потом выставил вперед обе ладошки и напряженно замер. Несмеян и Гор тоже не двигались и поглядывали на него обеспокоенно. Что-то происходило. Воинко словно застыл и стал похож на идола Белуна. Вдалеке снова рыкнул медведь, затрещал валежник, шумнуло в малиннике и качнулись его верхушки. Косолапый, затаившийся там, удалялся. При этом он шел как-то неуверенно, нарезая полукруг, поворачивал в одну, затем в другую сторону. Горий сжал рукоятку меча, и незаметно для себя немного оскалился. В этот момент он жаждал боя, пусть даже с медведем, но чтобы яростного и смертельно опасного. Дед Несмеян верно понял внука. Он тихо шагнул к Горию и с мягкой улыбкой положил руку ему на плечо. Горий резко обернулся. Оскал медленно сползал с лица. Несмеян наклонился к его уху:

– Будя, охолонись. Боя не будет, не жги понапрасну ярое сердце. Старик сам справится.

Горий словно очнулся. Выпрямился, немного смущенно улыбнулся, но руку от меча не отнял.

Волхв обернулся и опустил ладони. Встряхнул их, поморщился:

– Ищет капище колдун. Влез в голову медведю и под его личиной ходит – искал у скалы тропу. Как я сразу не понял. Он же еще на хутор ко мне наведывался. А потом, видно, шел за нами, да у камня нас потерял – заклятье сработало. Не такой, значит, он и сильный. Плохо, однако, что колдун совсем близко к капищу подошел, – старик удрученно качнул головой. – Теперь нужно ждать гостей. Думаю, дня через два прибудут засаду ставить. Ну да ничего. Кто ведает, того врасплох не застанешь. Пошли, други. А то я что-то проголодался.

В осиннике Горий обогнал деда Несмеяна и пошел рядом с ведуном, молча пиная высокие хвощи. Тот еле заметно улыбнулся в усы:

– Ну, говори, гой, вижу же – спросить хочешь.

Горий поправил рукоятку меча на поясе и оглянулся на деда. Тот сосредоточенно поглядывал под ноги. Парень решился:

– Я Белбога видел первый раз. Понятно, почему у Свентовита белый конь – он на нем угодья объезжает, а у Белуна он зачем? Что значит?

Воинко кивнул в знак того, что принял вопрос. Несколько секунд раздумывал, потом сказал:

– Ты знаешь, что у Белбога есть противоположность – Чернобог?

– Конечно, знаю.

– Так вот, Сварог так распорядился, что Чернобогу священный конь не положен, он без него обходится, потому-то часто и не успевает испортить деяния Белбога, отравить их черным. А светлый Бог потому же везде успевает первым и всегда побеждает зло.

– Но как же так? Они же враги. Чернобог черный Бог, он зло несёт людям, разве не правильно? Почему бы Белбогу не сразиться с ним и не победить навсегда.

– Я когда молодой был, тоже так думал. И тоже не понимал, зачем он с ним возится? И только с летами понял, что зло такое же неотъемлемое качество мира, как и добро. И вся жизнь строится на противопоставлении их в душе. Всевышний дает нам право выбрать, на чьей стороне сражаться. Выбрал черное – он не осудит, но тогда другие силы тобой руководят – разрушительные. А Белбог им сопротивляется, как может. Вот так и живем.

– Так кто же из них все-таки главней?

– Нет среди них главного. Ты поймешь с годами, а сейчас просто послушай.

Горий проглотил следующий вопрос и приготовился внимать ведуну.

– Есть такая быль о сотворении мира. Я тебе ее перескажу: «Летели по небу над бескрайним окиян-морем три рарога-сокола. Один впереди, два сзади. Первый – главный, сам Род Вседержитель, а рядом с ним Чернобог – слева и Белбог – справа. Чернобог нес в клюве ком земли, а Белун – сноп колосьев. Долго летели. И вот устал один сокол и выронил из клюва ком земли. Упал он в окиян и сомкнулись над ним волны. Тогда Чернобог по Воле Рода обернулся Серым Селезнем и нырнул на дно Моря-Окияна. Отыскал землю и взметнул ее островом Буяном. А Род поднял на этом святом острове гору Меру и на ее вершине дуб появился.

 
 … А на Острове – Гора
  До Небес взметнулась;
  Вокруг – Солнце и Луна
  Кругом обернулись.
  Первый день, первая ночь —
  Первый круг священный;
  День и ночь – Небесный Плуг
  Разделяет время…
 

После этого воссел Род-Сокол на вершине Дуба, отныне – и до Конца Времен. И пришла пора действовать Белбогу, Обернувшись Сизым Орлом, он…

 
 … взмыл под Небеса,
  В Небо бросил зерна;
  Звездами его глаза
  В мир смотрели зорко.
  Зерна пали в чернозем,
  Полны ярой силой;
  Пестуемы день за днем
  Батюшкой Ярилой…
 

После этого повелел Род Вседержитель Белбогу и Чернобогу наделить все сущее в мире душами, кои суть частицы Самого Рода, как и Он Сам – безсмертные. Дал он им волшебный молот и повелел бить им по Камню Алатырю, что лежал на вершине Мер-Горы у подножья Дуба. Обратились они в могучих великанов и стали бить по Камню Алатырю.

 
  Ударил чудесным молотом Белбог:
  Разлетались золотом
  Искорки живые…
  Ударил чудесным молотом Чернобог:
   Вороны взлетали,
  Змеи расползались…
 

И с тех пор у живущих на стезе Прави (правая сторона), души похожи на золотые искры, а у ходящих стезями Кривды (левая сторона) души – суть вороны черные да змеи ползучие». – Волхв прокашлялся. – Ну, теперь понял что-нибудь?

Горий одновременно с ведуном перешагнул высокую валежину, перегородившую путь. Несмеян, опередивший собеседников, уже поджидал их на той стороне.

– Понял, – отозвался парень. – Это как день и ночь, которые мирно меняют друг друга, по воле Рода.

– Да, это как живая и мертвая вода. Одной живой ты павшего друга не оживишь, нужна еще и мертвая для крепости телесной. Один – Белбог отвечает за содержание Яви, другой – Чернобог поддерживает Навь. Одно без другого не существует. А главный храм Белбогу стоит на острове Буян в городе Аркона, и требы кладут ему денно и нощно волхвы. Вот так вот.

– А ты?

– Что я?

– Ты же тоже ему служишь? И не на острове, а здесь в наших горах?

– Не служу, – Воинко смиренно склонил венчик седых волос на затылке. – Уже более сотни лет я его воин. Как только собрались разорить вороги капище у моего родового села – Холмов, так я за него и воюю. И хоть не дело ведунов воевать, но выбора нам князь Владимир другого не оставил. Если не сопротивляться, то очень быстро ляжешь на мать-сыру землю рассеченным до пояса и Богов Русских подведешь – в лике Белбога я всех наших богов защищаю и спасаю от уничтожения и забвения. Да и сам душу свою погубишь – без костра не будет у нее пути в Ирий. Заблудится в межвременьи и тогда все, конец ей вечной. – Воинко тяжело по-стариковски вздохнул и, будто очнувшись, оглянулся. – А ведь мы, ребята, пришли. Надо же, и не заметил как.