Текст книги "Не спеши умирать в одиночку"

Автор книги: Сергей Гайдуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

5

Когда все ринулись смотреть на убийцу, у меня было самое невыгодное положение: я сидел на полу. Поэтому в этой гонке я оказался замыкающим, как раз за подполковником Лисицыным, который, в свою очередь, схватил за локоть шуструю госпожу Джорджадзе и тщетно пытался оттащить ее назад.

– Куда? Куда? – риторически вопрошал Лисицын.

– Туда, – отвечала Тамара. – Могу я посмотреть в лицо человеку, который убил моего мужа, или нет?!

Лисицын затруднился с ответом, потому что он сам недавно считал, что именно Тамара и есть этот самый человек. Или по крайней мере организатор злодеяния. Теперь же ретивые подчиненные спутали ему все карты. Так что Лисицыну пришлось смириться и отпустить Тамару.

– Дурдом, – с прискорбием заметил Лисицын.

– Ага, – сказал я. Мне это давно было ясно.

Убийца, похоже, испугался нас не на шутку. Тощенький смуглый мальчик лет семнадцати сидел за столом и выводил на листе бумаги большие корявые буквы. Рядом сидел накачанный бритоголовый мужик со свирепой физиономией. Я поначалу подумал, что он и есть убийца, но раз этот мужик по-хозяйски постукивал кулачищами по столу, то получалось, что это – опер, а мальчик, согнувшийся над своим сочинением, – убийца.

– ...совершил несколько выстрелов, – диктовал опер, когда мы вошли. – В гражданина Джорджадзе. Который этого совсем не ожидал. И скончался... Товарищ подполковник!

– Сиди, Вася, сиди, – сказал Лисицын, разглядывая убийцу. Этим же занимались Тамара, я и еще двое милиционеров, прибившихся к нам по пути. Мальчик от такого избытка внимания совсем съежился и выронил ручку из дрожащих пальцев.

– Это что, чистосердечное признание? – поинтересовался Лисицын, беря за уголок покрытый каракулями лист бумаги. – «Признаюс, что я, Арчил Георгадзе, застрелил Георгия Джорджадзи ис писталета, патаму что так хател...» Вася, у кого-то из вас проблемы с русским языком, – заметил Лисицын.

– Это у меня, – торопливо признался Арчил. – Я плохо русский язык разговариваю...

– Это он, – мотнул квадратной головой накачанный Вася. – Я все правильно диктую.

Лисицын положил листок на место, а бедный Арчил отреагировал на это движение руки весьма характерно – вжав голову в плечи и зажмурив глаза.

– Какой-то он у вас помятый, – сказала из дверей Тамара. Накачанный Вася недовольно хмыкнул, а его коллега, тот, что сиял в кабинете Лисицына как чайник, пояснил гражданскому населению:

– Это при задержании. Оказал сопротивление.

– Да? – скептически произнесла Тамара. Лисицын досадливо покосился на нее, явно желая прикрикнуть на госпожу Джорджадзе, но все же сдержался, взял Арчила за подбородок, покрутил его туда-сюда, разглядывая скулы молодого человека. Вывод напрашивался сам собой, поэтому Вася поторопился повторить:

– Оказал сопротивление.

– А где вы его вообще нашли? – поинтересовался Лисицын.

– Была получена оперативная информация, – многозначительно заявил Вася. – По ней были проведены оперативные мероприятия. Задержан гражданин Георгадзе Арчил Георгиевич...

– А орудие преступления? – спросил Лисицын, но, не дожидаясь ответа, вдруг схватился за голову. – Орудие преступления! Что у вас там написано в этом чистосердечном признании?! – он снова взялся за листок, а лицо Арчила испуганно сморщилось. – «...застрелил Георгия Джорджадзи ис писталета, патаму что так хател...» Из какого пистолета?!

– Из какого пистолета? – сурово спросил Вася у Арчила. – Из «ТТ»?

– Дурак ты, Вася, – сказал в сердцах Лисицын. – Из «Калашникова» застрелили этого Джорджадзе, понял? Из «АКС-74У»! Ты протоколы читаешь когда-нибудь?

– Сейчас, Лев Николаевич, все перепишем, – засуетился Васин напарник.

– Кончай ты этот балаган! Дураку ясно, что это за чистосердечное признание!

– Это он тебя имеет в виду, – шепнула Тамара, пихнув меня в живот.

– Не, не, мы сейчас разберемся, – бубнил Вася, не желая мириться с провалом. – Э, друг, ты ведь из автомата стрелял? Из автомата, да?

Арчил посмотрел на Васю, потом на расстроенного Лисицына, потом на погоны расстроенного Лисицына, потом в потолок. Видимо, в мыслях Арчила погоны Лисицына перевесили кулаки Васи, и парень не очень уверенно проговорил, обращаясь непосредственно к подполковнику:

– У меня вообще-то ружье было...

– Какое ружье? – не понял Лисицын. – Стреляли из автомата...

– Не знаю, из чего стреляли, только у меня ружье было, – упрямо повторил Арчил. – Дедушка мне дарил ружье. Пилил его потом маленько, чтобы не очень заметно.

– Обрез, – с видом знатока сказал Вася. – У него еще и обрез был.

– Парень, – Лисицын присел на соседний с Арчилом стул, – ты мне толком объясни – обрез у тебя был или автомат? Или пистолет? Только честно. Бить тебя никто не собирается.

– Этот тоже не собирается? – Арчил кивнул на Васю.

– Он сейчас вообще пойдет покурить, – предсказал Лисицын, и Вася с тяжким вздохом вышел из кабинета. – Ну так что?

– Дедушка мне дал ружье, – сказал Арчил и скрестил руки на груди. Черные глаза хмуро глядели из-под густых бровей на подполковника. Под одним глазом неминуемо должен был вскоре появиться синяк, но тем не менее держался Арчил с достоинством. Особенно после того, как Вася пошел покурить.

– А зачем он дал тебе ружье? – спросил Лисицын. В ответ Арчил тщательно выговорил фразу, явно подготовленную заранее:

– Личное мое дело.

– Допустим, – терпеливо сказал Лисицын. – Хотя это уже называется незаконное хранение оружия. И что же ты сделал с этим ружьем?

– Ничего не сделал.

– Просто погулял с ним?

– Да, погулял.

– И ни в кого не стрелял?

– Вы же сами знаете, – загадочно ответил Арчил.

– Что я знаю?

– Стреляли из автомата. Если стреляли из автомата, то зачем мне стрелять из дедушкиного ружья?

– Дурдом, – сказал Лисицын. – Может, переводчика с грузинского позвать? Может, я тогда что-нибудь пойму?

– Я вам сейчас все без переводчика объясню.

Это сказала Тамара. О, эта женщина умела привлекать к себе внимание. Пока все слушали захватывающую беседу Лисицына с Арчилом, Тамара бочком пробралась к столу Васи и ухватила лежащий на нем паспорт задержанного.

– Я вам сейчас все объясню, – Тамара потрясала этим паспортом, что твой Маяковский. Только широких штанин на ней не было, было скромное синее платье, специально подобранное для визита в милицию. – Этого мальчика зовут Арчил Георгиевич Георгадзе, ясно вам? Он – Георгадзе, а Джорджик...

– Это все мое личное дело, – насупившись, сказал Арчил.

– Минутку, – Лисицын, как старший по званию, догадался первым. – Это – сын Георгия Эдуардовича? А фамилии? У них же фамилии разные...

– Я так понимаю, – продолжала убивать всех своим интеллектом Тамара, – что, когда Джорджик смотался из Грузии, он сменил фамилию на Джорджадзе. Европеизировался.

– Пизировался? – переспросил Васин напарник.

– Заткнись и не позорься, Петя! – цыкнул на него Лисицын.

– Он уехал, – говорила между тем Тамара, – а семья его там осталась. Жена, дети. Я так понимаю, что он про них и думать забыл. И вот подрос сынок и решил навестить неблагодарного папу. Для чего прихватил дедушкино ружье.

– Я сначала поговорить с ним хотел, – буркнул Арчил. – Я же не хотел в него сразу стрелять. Хотя дедушка говорил: «Сначала убей, а уже потом можешь разговаривать хоть до утра».

– Ну и ты?..

– А я приехал две недели назад, нашел, где живет, где работает. В прошлый понедельник хотел с ним поговорить, ждал, ждал, а он не приехал на работу. Потом сказали, что убили его. Получается, зря я приехал. Обидно, и дедушка ругаться будет...

– Да, – вздохнул потрясенный Лисицын. – Суровый у тебя дедушка.

– Крутой дедушка, – поддакнул Петя.

– Между прочим, – сказал я Тамаре. – Это, получается, твой родственник. Пасынок, что ли. Можете поцеловаться.

– Родственник нашелся! – обрадовался Петя. – Это просто «Санта-Барбара» какая-то!

6

Однако Лисицын быстро прикрыл все это веселье, отведя Петю в угол и прошептав ему на ухо нечто такое, отчего опер помрачнел и поник. Вася, предчувствуя неблагоприятный исход истории, с перекура пока не возвращался.

– Так, – повернулся к нам подполковник. – Этот вопрос мы урегулировали. Петя свяжется с грузинской полицией по месту жительства Арчила, и если все подтвердится, мы его отправим домой. Оружия при парне нет...

– Оно на квартире осталось, – сказал Арчил. – На балконе лежит.

– Я этого не слышал, – заявил Лисицын. – Я не слышал про твой обрез, а ты забыл про свое чистосердечное признание и про Васю. Такой у нас будет уговор...

Арчил что-то проворчал про недовольного дедушку, но я не стал это слушать, я осторожно выскользнул из кабинета и наугад двинулся по коридору. Вася стоял на лестничной площадке, курил «Парламент» и задумчиво смотрел вдаль. Меня он как бы не замечал.

– Вам кто мальчика сдал? – тихо спросил я. – Шота?

Вася даже не удостоил меня взглядом.

– Бартер, да? – продолжал я задавать неприличные вопросы. – Вам сдали подходящего на роль убийцы парня, а что требовалось от вас? Что хотел Гиви Иванович?

– Слушай, – дыхнул на меня табачным дымом Вася. – Шел бы ты отсюда. А то лестница крутая, не дай бог упадешь, ноги переломаешь...

– Черт с ними, с ногами, – сказал я. – Облажались вы капитально. Не закрывается дело.

– А мне-то что? – Вася пожал крутыми плечами. – Сегодня не закрыли, завтра закроем. И Шота тут ни при чем. И Гиви тоже ни при чем.

– Как бы не так, – сказал я. – Шота мне еще вчера разрекламировал этот ваш цирк с чистосердечным признанием. Вопрос в другом: чья это была идея – подставить мальчика?

– Шотик сам это предложил, – сказал Вася после долгой паузы. – Мне-то на фига такое выдумывать? Я пацана этого сегодня утром первый раз увидел. Я против него ничего лично не имею. Нужно было какой-нибудь висяк закрыть, а Шота предложил это дело. Я согласился, мне все равно...

– Большое спасибо за информацию, – вежливо произнес я.

– Эй ты, – окликнул меня Вася, когда я уже двинулся в обратную сторону. – Ты только не трепись Лису про Шоту и прочее...

– Я трепаться не буду, – пообещал я. – Только и Лисицын не дурак, может сам догадаться. Или уже догадался.

– Черт, – с досадой сказал Вася и закурил новую сигарету. Моя душа тоскливо заныла от запаха табачного дыма, но я скрутил душу в комок и зашагал назад. Прошагал я метров десять, а потом на меня налетел подполковник Лисицын.

– Ага, – сказал он и с неожиданной силой притиснул меня к стене. Глаза его блестели охотничьим азартом, а губы были обиженно сжаты.

– Что-то случилось? – просипел я.

– Ты мне сейчас все объяснишь, – самоуверенно заявил Лисицын. – Весь этот бардак! От начала и до конца!

– От начала? Ну, сначала Бог создал землю...

– Не придуривайся! Куда ты сейчас бегал?

– В туалет.

– Туалет в другой стороне.

– Поэтому я теперь бегу обратно.

– Что ты там ржал у меня в кабинете? Когда я сказал про Веретенникова?

– Про депутата городской думы? Который вроде бы любовник Тамары и организатор убийства Джорджадзе?

– Ну, это моя версия, – чуть умерил пыл Лисицын. – Что в ней смешного?

– Видите ли, Лев Николаевич... – осторожно начал я. – Я однажды имел несчастье повстречаться с депутатом Веретенниковым...

– Ты – с ним?! – не поверил Лисицын. – И что?

– Я ему морду набил. И пару зубов выбил.

– О господи! А за что?

– За дело. Я тогда работал в «Золотой антилопе», и моим долгом было следить за порядком в зале и вышвыривать на улицу людей, которые мешают другим отдыхать. Веретенникова я вышвырнул. Сначала набил морду, а потом вышвырнул.

– Был бы жив твой отец, он бы тебе всыпал! – с чувством сказал Лисицын. – За такой беспредел...

– Веретенников – педераст, – сказал я, и подполковник сразу замолчал. А потом покраснел.

– Чего? – переспросил он минуту спустя.

Я повторил.

– Ну, это уже серьезно, – шепотом произнес Лисицын и повел меня в свой кабинет. При этом подполковник как-то странно на меня посматривал. Кажется, я испугал его своими познаниями. Правильно говорят – меньше знаешь, спокойнее спишь.

А мои сны становились все хуже и хуже.

7

Лисицын не просто завел меня в кабинет, но еще и запер за мной дверь.

– Сам понимаешь, разговор деликатный, – сказал он. – Видишь, в какие сферы мы забрались с этим делом! До городской думы дошли. Тут нужна осторожность и тактичность...

С тактичностью у меня все было в порядке. Эмиль Петрович Веретенников мог это подтвердить. Я два раза ему сказал: «Пошел вон, пожалуйста», прежде чем дело дошло до рукоприкладства. И то – не я первым ударил, первым ударил веретенниковский охранник. Ударил он плохо, лишь задел меня по плечу вскользь. Ну а Эмиль Петрович бросился бежать и оказался как раз между нами. Как-то сама собой его челюсть наткнулась на мой кулак. Судьба им была встретиться, и напрасно потом Эмиль Петрович плакался и говорил всякие слова о депутатской неприкосновенности.

– Депутат Веретенников. – сказал я Лисицыну с присущей мне деликатностью, – нажрался до поросячьего визга и делал неприличные предложения молодым людям, заходившим в мужской туалет «Золотой антилопы». Поскольку «Золотая антилопа» не является специализированным заведением для лиц гомосексуальной ориентации, то такие предложения встречали решительное возмущение молодых людей, – я так складно все это объяснял, потому что имел опыт написания покаянной записки по этому поводу. – Если бы я не вытолкал Вере-тенникова, то рано или поздно ему бы разбили морду другие люди. Он там совсем распустился, Лев Николаевич, честное слово...

– Например? – Лисицын слушал меня, как будто я был рассказывающая сказки Шехерезада. Я привел пару примеров.

– Интересно, – сказал Лисицын и вытер пот со лба.

– Я его попросил по-человечески – мотай отсюда.

Он – ни в какую. И еще охранник его тут тявкает. Вот так все и вышло...

– Интересно, – повторил Лисицын. – Вот ты жестоко избил депутата. И что тебе за это было?

– А ничего. Если не считать, что меня уволили из «Золотой антилопы». Сами понимаете, Веретенникову, когда он протрезвел, не хотелось, чтобы я резал правду-матку о его приключениях в мужском туалете. И мы договорились: он не подает в суд, а я молчу в тряпочку.

– Но ты не молчишь, – сделал тонкое замечание Лисицын. – Ты мне рассказываешь.

– Так ведь обстоятельства изменились, – пояснил я. – Теперь вы понимаете, что между Тамарой и Веретенниковым ничего быть не могло, а значит, Тамару нельзя подозревать в убийстве мужа...

– Плохо, очень плохо, – вздохнул Лисицын. – Ее нельзя. Мальчика этого, Арчила, тоже нельзя. Кого же тогда подозревать, если все перспективные версии рушатся?

– Тамара, – напомнил я. – Она вам хотела что-то рассказать. Она даже начала рассказывать, но вы ее перебили. Давайте позовем ее и послушаем.

– Это что-то про расческу? – скептически посмотрел на меня Лисицын. – Я не уверен, что хочу это слушать.

– А другие версии у вас есть? – сочувственно спросил я.

– Нет, – грустно признал Лев Николаевич. – Проклятый понедельник, все порушилось!

– Тогда вы ничего не потеряете, если послушаете Тамару, – сделал я вывод и отправился искать Тамару. Та мило болтала со своим грузинским родственником, и Арчил уже называл ее «тетя Тамара».

– Милый мальчик, – прощебетала она в коридоре. – Чем-то напомнил мне Диму...

– Дима – на том свете, – напомнил я. – А этого мальчика сдал ментам твой романтический друг Шота.

– Шота? – Тамара недоверчиво уставилась на меня. – Почему ты так решил?

– Он же сам вчера сказал! Ты еще твердила, что он выдумывает, а он не выдумывал. Он действительно приготовил для милиции убийцу Джорджика. На блюдечке с голубой каемочкой. Мальчику дали пару раз по роже, и он сразу написал признание. Все довольны, и менты, и Шота с Гиви!

– Нет, но... – Тамара задумалась. – Арчил же сказал, что он приехал из Грузии по собственной инициативе... Его же не Шота в город приволок на аркане.

– Грузинский мальчик приезжает в большой незнакомый русский город, – принялся я объяснять Тамаре, – знакомых у него здесь нет, родных тоже, за исключением папы-паразита, которого мальчик хочет пристрелить. Куда такой мальчик пойдет? Он пойдет искать земляков, скажем, на базаре. А там ему объяснят, кто самый важный в городе земляк.

– Гиви, – догадалась Тамара. – Все верно, Арчил мне сказал, что ему помогли земляки...

– Он пойдет к Гиви, а Гиви приютит его на время.

– Арчил сказал Гиви, что приехал убить Джорджика, а Гиви закрыл на это глаза?

– Во-первых, Арчил мог и не сказать, зачем приехал. А во-вторых, если бы сказал – ты уверена на сто процентов, что между Гиви и Джорджиком не было конфликтов? Может, Гиви даже обрадовался, что Джорджика отправят на тот свет?

– Но Арчил его все-таки не убивал, – уверенно сказала Тамара. – Я с ним сейчас поговорила... Он просто пацан. Пацан с обрезом.

– Он не убивал, – согласился я. – Убивал профессионал, который палил из «Калашникова», прикрывшись детской коляской. И который очень шустро убрался с места преступления. То есть – Арчил не нужен был, чтобы убить. Арчил нужен был, чтобы прикрыть убийство. Вот его и сдали ментам.

– Но у них ничего не вышло, – сказала Тамара. – Все сделано слишком топорно. Значит...

– ...им потребуется другой человек, чтобы списать на него это убийство.

– Это все Шота и Гиви делают?! – ужаснулась Тамара. – Они же...

– Они мне говорили, что не имели никаких претензий к Джорджику. Они даже велели мне найти убийцу за десять дней...

– Думаешь, они врали? Они притворялись?

– Ты лучше их знаешь, – напомнил я Тамаре ее слова. – Тебе виднее.

– О господи! Я даже Джорджика, как выяснилось, толком не знала! Откуда мне знать, что на уме у Шоты или у Гиви!

– Все, успокойся, – посоветовал я. – Больше мы пока ничего не знаем, и нечего ломать голову. У нас хотя бы есть версия, а у него, – я кивнул на дверь лисицынского кабинета, – и этого нет. Сейчас ты расскажешь ему про расческу. И тогда мы сможем проверить нашу версию через того киллера. Если обнаружится связь между ним и Гиви...

– Это будет очень плохо, – сказала Тамара. – Потому что я знаю, кого Шота наметит в качестве новой отмазки. Тебя, Шура.

8

– Труп? – недоверчиво переспросил Лисицын. – Настоящий труп?

– Да, – сказал я, на всякий случай глядя в окно. За окном во внутреннем дворике отделения милиции трое мужчин заинтересованно обсуждали, почему не заводится гребаный «уазик». Машина виновато смотрела на них круглыми фарами, но заводиться не собиралась.

– Настоящий мертвый труп! – Тамара была более эмоциональна, потому что снова надела солнцезащитные очки в надежде скрыть бегающие глазки. Впрочем, насчет трупа все было совершенно искренне.

– Да почему вы решили, что это труп? – Лисицын еще не терял надежды свести потрясения понедельника к минимуму. Только нового трупа ему еще не хватало. Но мы с Тамарой стояли на своем.

– Я что, трупов не видела? – оскорбилась Тамара. – Этот был в точности такой же, как и остальные.

– Какие остальные? – У Лисицына округлились глаза.

– Ну, как Джорджик в морге.

Подполковник облегченно вздохнул.

– Еще такая деталь, – вмешался я. – Взломана дверь кабинета Георгия Эдуардовича. Она же была опечатана вашими людьми, а теперь печать сорвана...

– И труп, – добавила Тамара.

– Заметили кровь? Какие-то телесные повреждения?

Мы с Тамарой переглянулись. Я решил, что было бы слишком большой наглостью утверждать, что мы заметили последствия от применения приема кунг-фу.

– Не заметили, – сказал я. – Хотя мы там особенно ничего не разглядывали.

– Как увидели труп, мигом выскочили, – поддержала меня Тамара.

– Там же есть телефон, – напомнил Лисицын. – Почему вы сразу не позвонили в милицию?

– Потому что мы хотели... – замялась Тамара. – Хотели, чтобы вы первым узнали о трупе! Вы же занимаетесь убийством Джорджика, значит, вам и карты в руки...

– Спасибо за подарок, – без особой радости в голосе сказал Лисицын, тяжко вздохнул и принялся тыкать пальцем в кнопки на телефонном аппарате. Потом он уговаривал какого-то Лешу съездить к офису «Талер Инкорпорейтед» и посмотреть там на труп. Леша в конце концов согласился и уже почти уехал, когда Тамара вспомнила про ключи от офиса, и подполковник, чертыхаясь, лично кинулся во двор с этими ключами.

– Так, – деловито произнесла Тамара, когда мы остались в кабинете вдвоем. – Один труп мы сбагрили. Остается Дима.

– Ну так его же, наверное, нашли, – предположил я. – Мы же оставили дверь открытой.

– Может, и нашли, – пожала плечами Тамара. – Только они же не знают, что Дима работал в «Талер Инкорпорейтед». Они не знают, что он связан с убийством Джорджика. Нужно им подсказать...

За окном ревел «УАЗ», а подполковник Лисицын прыгал рядом, выкрикивая последние инструкции Леше и перекрывая шум мотора. Во дворе было жарко и пыльно, подполковник утомился и, проводив машину, склонился над питьевым фонтанчиком.

– Джорджик был чуть помладше этого Льва Николаевича, – прокомментировала увиденное Тамара, – но он уже давно перестал пить из таких фонтанчиков. Он даже голову минеральной водой мыл. Он вообще заботился о своем комфорте. И кондиционер у него был помощнее, чем эта развалина, – Тамара недовольно покосилась на ржавый древний сундук, по ошибке принимавшийся в отделении милиции за средство регулирования температуры.

– И что с того? Где теперь твой Джорджик с промытыми минеральной водой волосами? – спросил я. – Безнаказанных удовольствий, знаешь ли, не бывает, – вспомнил я еще одну умную мысль ДК. – И за крупные удовольствия платят по-крупному. Пулей в живот, например.

– А если у тебя нет удовольствий, – понимающе посмотрела в окно на Лисицына Тамара, – то можешь и не платить. Пей себе из фонтанчика до старости, езди на общественном транспорте, питайся пельменями в столовой. Зато тишь и благодать.

– Каждому свое, – ответил я. – Лично у меня очень скромные запросы. Тишь и благодать меня бы очень устроили. Только вот не получается. Я пошел к твоему мужу, думал, что получу солидную работу, а получил вот что – сплошной кошмар на мою бедную голову.

– Значит, это судьба, – сказала Тамара, внимательно изучая меня взглядом поверх солнцезащитных очков. – Значит, тишь и благодать тебе не суждены. Тебе суждено искать мои деньги. Кстати, тебе это идет.

– В каком смысле?

– Здоровый мужик должен делом заниматься, а не на диване лежать, – строго заметила Тамара. – Я когда тебя первый раз увидела, ты пень пнем был. А неделя прошла – уже и мозги начинают работать: Прогресс, одним словом. Труд, знаешь ли, создал человека, вот и тебе, Шура, полезно потрудиться, чтобы снова не стать обезьяной.

– Я не Шура, – поправил я. – Саша меня зовут. Александр Викторович Хохлов. И от твоего трепа у меня уже болит голова.

– Мужчины всегда побаиваются умных женщин, – выдала мне в ответ Тамара. Кажется, под умной женщиной она подразумевала себя. А мне было наплевать, что она там про себя думала. Главное, что грудь у нее была все так же хороша. И Тамара ошибалась – я ее не боялся.

Боялся я совсем другого. И других.