Текст книги "Новый путь истории (СИ)"

Автор книги: Сергей Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 5

Мало победить в войне. Мало повергнуть врага и взять его столицу. Самая большая трудность сохранения победы не вовне, а наоборот, заключена в самих победителях, вернее, в их неумении передать потомкам целеполагание и волю. Зачастую победа опаснее самого сокрушительного поражения, поскольку победители начинают копировать быт, нравы и обычаи побеждённых, и вот вместо могучих, волевых и выносливых воинов степей предстают жалкие их пародии, которые бездарно утрачивают достижения предков. Эту вечно повторяющуюся коллизию блистательно описал в своей книге «Мукаддима», великий Абу Зейд Абдуррахман ибн Мухаммад ибн Хальдун аль-Хадрами аль-Ашбили.

По его наблюдениям, сообщество сильных, активных мужчин, живущее непосредственно на земле, где выращивает злаки и фрукты или пасёт скот, без городской культуры и государственной власти, ещё имеет нравы свободного общества, построенного на началах военной демократии. Чаще всего это простые пастухи и их вожди, но могут быть и княжества, где земледельцы пашут свои наделы в окружении воинственных хищников, и им приходится защищаться от врагов. В один прекрасный момент их войско захватывает соседнее государство, где воины забыли, что такое военная служба, а жители не желают себя защищать. Они и становятся первым поколением правителей страны.

Второе поколение начинает жить за крепкими стенами крепостей, их военные вожди мгновенно забывают основы военной демократии, и появляется единоличная власть. Завоеватели вдруг понимают, что жить во дворце удобнее и приятнее, чем в избе или юрте, что кушать с фарфора лучше, чем с дерева и глины, что шёлк приятнее телу, чем домотканая сермяга.

Внуки завоевателей забывает не только военную службу, но и полезные профессии. Эти люди ничего не дают государству, только требуют, требуют, требуют. Они становятся паразитом на теле государства, они упиваются роскошью и мнимой безопасностью. И это общество вдруг становится неспособным защищать государство. Видя это, правительство вынуждено прибегать к помощи других защитников. Ибн Хальдун пишет: «Он [правитель государства] во множестве привлекает перешедших под покровительство и вербует тех, кто приносит хоть какую-то пользу государству, пока Бог не решит его участь. Тогда государство со всем, что имело, погибает».

Об Ибн Хальдуне я вспомнил практически случайно, но обратился в библиотеку Академии наук, и мне быстро нашли его труд «Мукаддима». Тут же нашлись три студента университета, турки, приехавшие в Петербург, изучать механику и химию, они и взялись переводить. Руководить процессом взялся декан факультета философии, так что за результат я теперь спокоен. Разве что прикомандировал к этой группе одного из своих офицеров, отлично владеющего пером: мало перевести книгу, мало сохранить оригинальные мысли, заложенные в труд. Едва ли не главное – сделать книгу удобочитаемой. Лучше, если книга станет увлекательной.

Вот я держу в руках увесистый первый том собрания сочинений Ибн Хальдуна, и Филипп Иванович фон Винц комментирует сложившуюся картину:

– Извольте видеть, Юрий Сергеевич, что когда мы, полтора года назад, перевели первые пять глав труда, по установившемуся обычаю разослали их профильным специалистам для ознакомления и отзыва. Эта рассылка вызвала поток заказов на книгу, и поток же вопросов о других книгах столь интересного автора. Я взял на себя смелость организовать ещё несколько групп переводчиков, а Гурий Пахомович привлёк своих друзей писателей и поэтов для литературной обработки текста. И здесь я должен сказать, что ваша идея привлечь литераторов оказалась чрезвычайно удачной.

* * *

Книгу я вручил Павлу Петровичу несколько дней назад, с рекомендацией ознакомиться и высказать своё мнение.

И вот мы привычно разместились в гостиной у камина: шесть непременных членов «Совета друзей». Начал Павел Петрович:

– Живое и красочное описание деградации завоевателей всего лишь за три поколения, меня впечатлило. Да-с, весьма впечатлило. Но я никак не могу отделаться от мысли, что либо в построениях Ибн Хальдуна имеется некая нестыковка, либо проблема много шире, чем он описал. Что вы думаете, друзья мои?

– Полагаю, что описание Ибн Хальдуна совершенно верно, но только для объекта его исследования. – задумчиво проговорил Лиза и посмотрела на меня.

А я что? Я мало разбираюсь в этой проблеме, разве что читал «Этногенез и биосферу Земли» Льва Николаевича Гумилёва. Меня книга впечатлила, убедила. Беда в том, что труд Гумилёва я читал в двадцать два, а попал в прошлое уже стариком. Что там сохранилось в памяти? Так, общие идеи да обрывки аргументации. Но и те обрывки сейчас ценны, и когда они попадут в распоряжение учёных, может статься, кто-то из них использует в своей работе. Откуда попадёт? Да в соседней комнате сидят стенографисты, записывают наши речи. Павел Петрович иногда возвращается к записям, говорит, что иногда черпает в них идеи.

Вступаю в разговор:

– Присоединяюсь к мнению Елизаветы Алексеевны, её замечание очень точно. Судите сами: Ибн Хальдун жил и творил в Северной Африке, области малонаселённой. Племена, да и целые государства Магриба не могут похвастаться многолюдьем, так что его расклад совершенно верен. Большое ли войско может привести новоявленный султан, живущий на окраине величайшей в мире пустыни? Нет, у него, в самом лучшем случае в строю две-три, много если пять тысяч сабель. То есть его народ, от стариков до младенцев составляет тысяч пятьдесят-семьдесят. А в царстве, которое они возьмут на клинок, может оказаться и триста тысяч, и полмиллиона жителей. Пришельцы становятся дворянством и аристократией нового султаната, но их всё равно мало, и приходится оставлять на должностях чиновников, дипломатов и прочих специалистов государственного управления, а свою молодёжь спешно обучать необходимым наукам и практикам.

Оглядываю своих собеседников: все слушают внимательно, отрицания на лицах не заметно.

– Все мы знаем, как трудно не подпасть под обаяние своего учителя, а получив новое знание и умение, трудно удержаться от снисходительного взгляда в сторону своих, грубых и дремучих, отца и деда. Особенно быстро этот процесс пойдёт у сыновей от наложниц, силком взятых из прежней аристократии. Что до разложения третьего поколения, то все мы видели стремительный процесс деградации морали дворянства после провозглашения «Жалованной грамоты дворянству».

Снова делаю короткую паузу, внимательно оглядывая друзей.

– Наблюдение Ибн Хальдуна работает и в условиях Европы и Азии, посмотрите, как быстро выродилась и истлела империя Чингисхана. Кстати, Павел Петрович, тебе следует вывести свою родословную и из чингизидов, но об этом потом. Арабский Халифат просуществовал тоже не слишком долго. На нашей земле действуют те же закономерности, с той разницей, что население у нас во много раз больше чем в пустынях Африки и в степях от Карпат до Великой Китайской стены. Иными словами, процессы разложения и распада в больших империях растянуты на большее время. Если поднять исторические материалы о цивилизациях древности, мы увидим, что срок жизни цивилизаций, таких как Вавилония, Древний Египет, Рим, Византия и других, ограничена примерно полутора тысячами лет. Чаще – меньше, примерно тысяча двести, тысяча триста лет. Один мудрец считал, что причиной зарождения новой цивилизации является пассионарный толчок, сообщающий людям определённого склада повышенную энергию, убедительность и даже задатки лидера. По его словам, двигателем истории является пассионарность. Впрочем, я слабо помню его суждения. Но совершенно точно: цивилизация рассыпается в прах, когда уровень пассионарности опускается ниже некоторого уровня. Вспомним, какими свершениями отметились первые римляне и что почти никто не вышел защищать Рим, когда он ослабел, и варвары пришли предъявлять счёт за старые обиды.

– Пассионарность, что такое? – спросил Павел Петрович.

– Пассионарность – это самоотверженная готовность, не считаясь даже с собственной жизнью, прикладывать все возможные усилия для достижения поставленной цели. В этом смысле солдаты и офицеры, путешественники, естествоиспытатели, ставящие рискованные эксперименты, являются носителями пассионарности

– Кажется, я понимаю – задумчиво проговорил Павел – ты говоришь о выявлении этого, пока гипотетического фактора, и культивировать его носителей, а обычных детей воспитывать в духе высокой нравственности т целеустремлённости. Так?

– Так, Павел Петрович.

– И как ты считаешь, Юрий Сергеевич, такие простые меры помогут нам сохранить необходимый уровень пассионарности в обществе? Кстати, друзья, что вы думаете об идее мудреца, которую принёс нам Юрий Сергеевич?

– Я считаю, что мысль весьма глубока, и нам следует поразмыслить в заданном направлении. – решительно заявила Наталья Алексеевна.

– Думаю, что нам следует очень серьёзно продумать над механизмами реализации озвученных вами и Юрием Сергеевичем мыслей. – заговорил Сергей Савлуков – Высокая нравственность и целеустремлённость – это прекрасно. Добавим сюда телесную силу и отличные знания, что тоже укрепляем и волю и целеполагание. Но не к тому ли стремятся все существующие педагогические направления? Но вот что самое главное: как охватить таким образованием хотя бы десятую часть детей и учащейся молодёжи?

– Это верно. – поддержала мужа Анфиса Гавриловна – Недостаточно создать самую совершенную методу, нужно ещё сделать её массовой, иначе мы получим единичных отлично подготовленных и волевых командиров и армию невнятных середнячков, которые и плохого не хотят, но и к хорошему не стремятся.

* * *

Завершив все дела, я опять отправился на Мальту: там накопилось множество дел. По зимнему времени, так как Балтика частью замёрзла, а частью немилосердно штормит, поехал южным маршрутом.

Лиза пока осталась в Петербурге. Везти детей по штормящему морю – не самая лучшая идея, а вот в апреле, может быть, в начале мая она соберёт двух наших парней и крохотулечку-доченьку, да и в спокойствии и комфорте, на борту «Софии», да под охраной неразлучной парочки: «Витязя» т «Джигита», приедут ко мне в Валлетту.

До Орла, всего лишь за ночь, нас, то есть меня и моих сопровождающих, довезли на поезде в двухэтажных вагонах, в просторных одноместных купе. Как говорится, положение не только обязывает, но и даёт немалые привилегии. На перроне оглядел вокзал: высокий, просторный, очень воздушный – с обилием колонн, с обширным остеклением, с башенками и флюгерами. А в окнах яркие, цветные витражи.

Станционное начальство встретило с легчайшей настороженностью – никто и никогда не ждёт от проезжего высокого чина чего-то доброго. А ну как этот чин не выспался, и начнёт изливать своё раздражение? Но на этот раз в Орле всё, на мой взгляд, было просто прекрасно, о чём я и сообщил местным. Начальство, услышав оценку своим трудам просияло, но на всякий случай рассосалось, а я отправился осматривать службы вокзала. Понаблюдал за сдачей багажа камеру хранения, на погрузку почты в почтовый вагон, их тут красят в алый цвет, с синей полосой по диагонали. Дошел и до перронного сортира для пассажиров третьего класса. Вошел, и обнаружил служителя, сурово отчитывающего невзрачного мужичка, что не попал в раковину, до боли знакомого мне типа «чаша Генуя». Справил нужду, краем глаза за мужичком, исправляющим последствия своей неаккуратности, и вышел, напоследок вручив служителю серебряный рубль за усердие. А на улице насладился видом оторопевшего городового – важный барин, и вдруг в сортире для простолюдинов. Поманил городового к себе:

– Как вижу, служба на перроне у вас налажена прекрасно. Кто командует линейным отделом полиции?

– Так что, нынче обязанность дежурного начальника исполняю я, старшина Антип сын Иванов Пришибеев.

Я тут же вспомнил хрестоматийного унтера Пришибеева, но улыбок себе не позволил, фамилия как фамилия.

– Скажи-ка Антип Иванович, я вижу, ты человек бывалый, служака опытный, есть ли у тебя предложения по улучшению службы по твоему заведованию?

– Не извольте гневаться, господин генерал-майор, но всякого рода предложения мы направляем по команде.

– И верно службу знаешь, старшина. Но всё-таки.

– Разве что такое замечание, господин генерал-майор. Вокзал наш, как видите, прекрасный, красивый и радостный, а в околотке у нас всё покрашено серым цветом. Уныло это, в тоску вгоняет. В камере и верно, надо красить серым, чтобы нарушителям жизнь раем не казалась, а нас-то, служителей, за что?

– Хорошее замечание, Антип Иванович, как буду разговаривать с министром внутренних дел, предложу издать приказ о приведение полицейских участков и постов в более приятный вид.

– Только… – замялся старшина.

– Не волнуйся, Антип Иванович, твоё имя не прозвучит. Это будет приказ по министерству.

– Благодарствуйте, господин генерал-майор. Выходит, что я обо всех порадел.

И я отправился дальше.

Осмотрел участок строящейся железной дороги и укладку кабелей в глубокую канаву, идущую вдоль дороги. Ко мне тут же подошел прораб, солидный мужчина лет сорока пяти.

– Производитель работ по укладке телеграфного кабеля, Жолобов Ефим Богданович. Я вижу, вы заинтересовались, господин генерал?

– Куда тянете телеграфную линию, господин Жолобов?

– А вот изволите ли видеть, кабель не один, а их ровным счётом двадцать штук. Основной маршрут от Петербурга до Стамбула, а по пути соединяем связью и все города. Скажем, от Орла будут проведены линии в города Орловской губернии, но то забота не моя, поскольку я веду основную линию.

В канаве, четырёх метров глубины, рабочие монтировали основание из искусственного базальта, на него укладывали кабель, а сверху накрывали базальтовым коробом, и засыпали обратно. Я обратил внимание, что на каждом кабеле, по пластику оболочки, через каждые три метра отштампована маркировка. Это правильно. Поди, потом разберись, какой кабель к чему относится, а тут всё чётко и ясно.

– Грунтовые воды не помешают?

– Отнюдь не помешают, наоборот помогут. Вода заполнит кабель-канал, и прекратит доступ воздуха, отчего срок службы кабеля резко возрастёт.

– А через море как будете вести кабель?

– Через море уже ведут. На тот предмет построен специальный корабль, что опускает кабель на самое дно. Вот, доложу вам, морока! В Чёрном море глубина достигает более двух километров, правда, вдоль западного берега сильно меньше, порядка трёхсот метров. Но всё равно, вести кабель, но неспокойному морю, не сахар и не мёд.

Я пожелал прорабу успехов в его работе и отправился дальше.

В Севастополе я погрузился на крейсер «Фузилер», и отправился на Мальту. Компанию нам составил крейсер «Гренадер», однотипный как «Фузилеру», так и «Джигиту» с «Витязем».

– Любопытно, почему у крейсеров такие «стрелковые» названия? – спросил я у офицера, что проводил меня в каюту.

– А на то есть презабавная история. – улыбнулся лейтенант – Ещё при прежнем командующем Русским императорским флотом, при адмирале Грейге Самуиле Карловиче, царство ему небесное, при закладке первенца большой серии крейсеров, возник вопрос как называть эти кораблики. Балтийца кричат, что надо называть в честь греческих богинь и нимф. Черноморцы кричат, что ни в коем случае, даёшь античных богов и православных святых. А Самуил Карлович в тот день был не в духе, крики ему быстренько надоели, и он объявил: мол, будет не по-вашему, и не по-вашему. Будет, как я скажу. Крейсера для Балтики будут в честь кавалерии, а черноморцы – в честь инфантерии.

– Лихо Самуил Карлович одёрнул крикунов. – засмеялся я – Знал я Самуила Карловича, эта шутка как раз в его духе. Что же дальше было?

– Когда Самуил Карлович скончался, на его место был назначен Фёдор Фёдорович Ушаков. Балтийские и черноморские адмиралы бросились к нему с прежней идеей насчёт богов и богинь.

– И что же Фёдор Фёдорович?

– Ха-ха! А Фёдор Фёдорович поставил во фрунт старых маразматиков, да и вручил каждому приказ об увольнении с действительной военной службы. И время на передачу дел и должности определил в две недели, с одновременной ревизией кассы и складов. А по результатам ревизии двое из шести адмиралов были уволены через разжалование в матросы, а ещё двое отставлены без права ношения мундира.

– А вот об этой коллизии я и не знал.

– Она произошла относительно недавно. В Армии вы, насколько я знаю, вычистили екатерининских генералов и полковников с купленными погонами, а на флоте это сделал Ушаков. Грейг того сделать не мог по политическим соображениям, а уж Фёдору Фёдоровичу государь-император дал полный карт-бланш.

* * *

Переход до Стамбула оказался лёгким, волнение невеликим, так что вскоре мы входили в узость Босфора. Я находился на мостике, любуясь на чудесные виды: прекрасное море, многочисленные корабли, теснящиеся вдоль берега, дома, карабкающиеся от самого моря на верхотуру берега.

– Здесь был бы уместен мост. – заметил я, обратив внимание на многочисленные паромы и просто лодки, снующие от берега к берегу.

– Знаете, Юрий Сергеевич, я не удивлюсь, что однажды такой мост будет построен, хотя длина основного пролёта должна быть не меньше шести кабельтовых, что пока кажется невероятным.

Прошли ещё немного, и к борту крейсера подрулил моторный катер.

– Находится ли на борту генерал-майор граф Булгаков? – на прекрасном русском языке спросил турецкий гвардейский офицер.

– Да, это я! – отвечаю.

– У меня для вас пакет от Его императорского величества султана. Его величество приглашает вас на аудиенцию.

– Не замедлю посетить Его величество. – отвечаю я и поворачиваюсь к капитану:

– Михаил Владимирович, вы причаливайте, а я схожу, переоденусь к визиту, негоже заставлять ждать монаршую особу. И не следует его оскорблять неопрятным внешним видом, к тому же, это поруха чести нашего государя.

Капитан заговорил с турецким гвардейцем о месте причаливания, а я спустился в каюту, быстренько принял душ, переоделся, и к тому моменту, когда борт корабля плавно прижался к плетёным из верёвок причальным подушкам, кажется, их именуют кранцами, я уже был готов.

На причале нас с гвардейцем ждал открытый легковой автомобиль, что быстро доставил нас ко дворцу султана. На входе меня кратко проинструктировали по правилам поведения перед лицом монаршей особы, и преважный слуга повёл к месту аудиенции.

Что скажешь о дворце султана? Роскошь, красота, море вкуса и удобства. Бывал я во дворцах сильных мира сего. Был в откровенно нищей хибарке короля Швеции, был в великолепных чертогах короля Франции: и в Версале, и в Лувре, и в десятке других дворцов короля и наиболее заметных вельмож. Бал в датском и прусском королевских дворцах, все они прекрасны каждый по-своему, но и дворец султана хорош необыкновенно. Надо бы попроситься на экскурсию, но попрошусь, когда, наконец, воссоединюсь и Лизой и детьми. Вместе и пойдём наслаждаться необыкновенной красотой.

Абдул-Хамид Первый принял меня в относительно небольшой комнате с окнами высоко под потолком. В комнате были поставлены кресла и оттоманки, на одной из которых возлежал султан. При моем входе султан вставать не стал, лишь приветственно взмахнул ладонью:

– Проходите, граф Булгаков! Можете присесть в кресло, можете занять оттоманку.

– С вашего позволения, Ваше императорское величество, я займу оттоманку. Верите ли, никогда не лежал в монаршем присутствии.

– А вы граф, я вижу, знаете толк в хорошей шутке. И интересно, откуда вы так хорошо знаете турецкий язык?

– Мой батюшка, отставной ротмистр, дал мне хорошее образование, а турецкий язык мне преподавал батюшкин денщик, Арслан Йылдырым, одноногий турок, бывший аскер вашей доблестной армии.

– О! Как интересно! Как же тот турок оказался в России?

– Это случилось в горах Кавказа, где мой батюшка ввязался в бой с немирными горцами, среди которых оказался и этот воин. Во время схватки они оба упали в ущелье, и первое, что увидел мой батюшка, когда очнулся, был дядя Арслан, который перевязывал рану недавнего врага. Потом они выбирались из ущелья и добирались до русских войск, причём большую часть дороги батюшка тащил дядю Арслана на себе. Тот ещё при падении сломал ступню в нескольких местах. Ступню пришлось ампутировать, увы. Дядя Арслан был моим учителем, он умер за год до кончины моего батюшки.

– Трогательная история – согласился султан – теперь я понимаю, почему вы не испытываете неприязни к Османской империи, что прекрасно само по себе. Я позвал вас к себе, чтобы посоветоваться, ибо знаю, что ваш государь прислушивается ко всем, кто способен подать дельную мысль, но к вам прислушивается особо.

– Мне чрезвычайно лестно такое отношение со стороны повелителя. – кланяюсь я.

– Мне нужен трезвый и непредвзятый взгляд со стороны – помолчав, заговорил султан – вы знаете, что на протяжении веков мы, то есть Османская империя и Персия воюем. Эти войны изнурительны для казны, не популярны в наших народах, тяжелы для армий, но при этом прекратить их невероятно трудно. Беда в том, что нужен посредник, которого бы уважали и ценили обе стороны, беспристрастный к обоим сторонам, и при этом не погруженный в политические интриги. Граф Булгаков Юрий Сергеевич, вы согласитесь стать примирителем двух великих держав?

– У меня есть время на раздумье, Ваше императорское величество?

– Есть. Но по некоторым причинам, я желаю услышать ответ немедленно.

– В таком случае я согласен, при условии, что согласие даст и мой повелитель. И прошу учесть, что полного успеха я гарантировать не смогу.

– Это ясно. – как-то облегчённо вздохнул султан – До сих пор вы только разрушали державы, но мне, вернее нам, требуется совершенно обратное.