Текст книги "Новый путь истории (СИ)"

Автор книги: Сергей Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Космическую программу я замыслил давно, ещё при жизни Екатерины Второй, то есть, на самом закате Средневековья.

Нынче на дворе рассвет государственного капитализма, который, если не случится уж очень больших неприятностей, трансформируется в социализм, а потом и в коммунизм. Но не знаю, вообще-то я сторонник анархо-коммунизма, и надеюсь, что человечество со временем поумнеет и придёт к анархии.

Путь к звёздам я стал проталкивать вполне традиционно, да и есть ли смысл выдумывать колесо, когда оно производятся в промышленных условиях? Я имею в виду, что предками всё прекрасно придумано, нужно только применить их наработки в новых условиях. Если совсем просто: ракеты следует отработать применительно к военной сфере, отработать различные технологии, а уж потом применить их в деле освоения околоземного пространства.

Как-то в простом разговоре мелькнуло название села – Капустин Яр, и тогда меня озарило: надо устроить ракетный институт и полигон в тех местах. Вернее так: институт, а скорее их будет несколько: ракетных двигателей, топлива, систем управления, пусковых установок и команды, которая будет сводить это хозяйство вместе, в один летающий агрегат. Городов в тех местах много, и всё это прекрасные города, с богатой культурой и удобные для житья: Астрахань, Симбирск, Казань, Нижний, Царицын и множество других. И ракетные производства нужно размещать там же: люди там есть, стало быть, есть из кого вырастить и воспитать профессионалов, пути сообщения весьма удобны.

И действительно, химики быстро создали образцы топлива, пригодного для малых ракет, в смысле, для оружия типа реактивных гранатомётов и систем залпового огня. Топливо было прекрасно во всех отношениях, кроме одного: оно было жидкое. Более того, оно было очень текучее.

По результатам даже не осмотра, даже не испытаний, а простого описания в сопроводительном документе, я это топливо забраковал.

Боже мой! Какой поднялся скандал! Дело в том, что под это топливо моментально сваяли превосходную реактивную систему залпового огня и показали её генералам. Тогда ещё был жив генерал– фельдмаршал Румянцев, а его преемник, тогда ещё генерал-полковник Суворов вообще был в расцвете сил. Они, и примкнувший к ним адмирал Ушаков, увидев залп дивизиона «Градов» по мишенной обстановке «дивизия в обороне», пришли в невероятный восторг, и потребовали от наблюдающего за ходом показных учений Павла Петровича поставить это оружие в производство и поставки его в войска и на флот.

– Не горячитесь, товарищи. – ответил им император – Давайте спросим у человека, по слову которого мы начали разработку этого оружия. Как он скажет, так и будет.

И повернулся ко мне:

– Говорите, товарищ генерал-майор.

Пришлось говорить, и с первых же моих слов Румянцев, Суворов и даже мой старый друг Кукорин, сурово набычились.

– Товарищи, я тоже предлагаю вам не горячиться, и хорошенько подумать, прежде чем принимать на вооружение сырое, недоработанное оружие. Я уже высказал вам своё мнение, и повторю снова: у этой системы имеется принципиальный недостаток, а именно, жидкое топливо в боеприпасах. Такие ракеты принимать на вооружение нельзя. Вот когда химики представят нам твёрдое топливо, достаточно долговечное для длительного хранения, инертное к ударам, тогда и поговорим.

– Мы готовы принять на вооружение ракеты уже в таком виде! – грозно взревел Румянцев.

Другие генералы, адмиралы и даже полковники с каперангами тоже что-то кричат, и даже потрясают кулаками. Павел Петрович, демонстративно отступив на два шага, с улыбкой прислушивается к развернувшемуся спору.

Румянцев вообще горячий и суровый человек и не терпит возражений. Впрочем, Петр Александрович обладает колоссальным достоинством: он способен выслушивать аргументы и готов признать чужую правоту.

– Хорошо! – поднимаю руки я – Как люди дела вы не желаете верить словам. Не согласитесь ли понаблюдать за небольшой демонстрацией?

– Извольте! – тяжко роняет Румянцев.

По его тону понятно: если что-то в моей задумке пойдёт не так, и подтвердится пригодность ракет как системы вооружения, то в армии мне больше не служить. Съест меня грозный Румянцев. А я поворачиваюсь к начальнику полигона, руководящего нынешними показными учениями:

– Товарищ генерал, у вас имеются машины с боеприпасами для реактивных систем?

– Разумеется, есть. Вон, в лощине стоит колонна из восьми машин.

– Прикажите одной из них подъехать сюда, а также пусть сюда подъедет боевая пусковая машина.

– Боевую машину заряжать?

– Нет! Боевую машину зарядят в нашем присутствии.

Сигнальщик на вышке замахал своими флажками, и, спустя десять минут, всё было готово. Подъехали две машины: боевая пусковая установка, действительно похожая на «Град» моего времени. Рядом с нею встала транспортно-заряжающая машина. Мы подошли поближе, и я обратился ко всем: все тут члены комиссии, разве что вес голосов у каждого разный.

– Товарищи, сейчас мы воспроизведём типичную боевую ситуацию: доставку боеприпасов неспециалистами, например, прикомандированной пехотой.

Генералы молча глядят на меня, а я командую солдатам:

– Сбрасывайте с транспортной машины один боекомплект.

Солдату-то что? Ему приказали кидать ракеты, он и кидает. Оглядываю толпу, и вижу, как несколько человек побледнели до синевы. Понятно, это инженеры, химики или артиллеристы, которые знают о последствиях таких шалостей. А вот большинство генералов смотрит равнодушно. Для них такое обращение с оружием и боеприпасами обычное дело. Ну да, они взросли на оружии, которое трудно сломать, даже если лупишь им по броневой плите. Отсчитал сорок ракет и делаю отмашку солдатикам:

– Достаточно! Заряжайте!

Подзываю командира расчёта и командую:

– Возьмите дистанционное управление огнем, и вместе с расчётом прячьтесь вон в том капонире, залп будете делать оттуда. Почему ясно?

Сержант молча кивает и бежит исполнять приказ. Он, кстати, тоже бледный от страха, что значит: человек понимающий. После испытаний я его непременно суну куда-нибудь учиться, и получится либо ещё один неплохой офицер-инженер, а может и кто-то более ценный для армии и страны. Сам же неторопливо подхожу к императору:

– Ваше величество, разрешите прокатиться на транспортно-заряжающей машине?

– Нет, товарищ генерал-майор, я вам это запрещаю. Попросите кого-нибудь из подчиненных.

– Слушаюсь!

Подзываю своего адъютанта:

– Денис Иванович, окажите любезность!

– Что потребно?

– Нужно разогнать эту машину, чтобы она с разгону врезалась вон в ту бетонную стену. Сможете?

– Без малейших затруднений!

Капитан Некрасов, подобрав с земли подходящий колышек, садится за руль транспортно-заряжающей машины, а я обращаюсь к присутствующим:

– Товарищи, сейчас мой адъютант направит машину в ту бетонную стену, и вы увидите, что произойдёт.

Машина взревела, тронулась с места. Мне было видно, что Некрасов закрепил руль, подпёр колышком педаль газа и выпрыгнул с подножки разгоняющейся машины. Прыгал, кстати, совершенно правильно: оттолкнулся задом назад, а когда коснулся ногами земли, пробежал вперёд какое-то время, гася скорость.

Машина, ревя и всё увеличивая скорость, помчалась в сторону препятствия, за короткое время, набрав не меньше девяноста или даже ста километров в час. А потом врезалась в стену.

От толчка реактивные снаряды сдетонировали: именно этим и опасны жидкие ракетные топлива. Ударная волна мгновенно прошла двести метров, и едва не повалила всех присутствующих наземь. Обломки, по счастью, до нас не долетели, а то ведь я как-то забыл о такой опасности.

– Уважаемы коллеги, вообразите, что будет с войсковой колонной, в которой столкнутся две таких машины. Или что будет с кораблём, налетевшим на рифы. – подвёл я итог первой серии демонстрации – А теперь благоволите проследовать в укрытие, нынче же будет вторая серия представления, не менее зажигательная.

Комиссия, уже в полнейшем молчании последовала в укрытие, а я, войдя последним, дал отмашку сержанту: действуй, мол! И успел увидеть, как сержант перетянул дрыном поперёк хребта солдатика, что высунулся из капонира слишком высоко. Нет, точно молодец и умница! Бережёт личный состав.

«Град» открыл огонь, и первые десять ракет стартовали совершенно нормально. Потом в пусковом пакете, среди направляющих труб вспыхнуло пламя, из которого ещё вылетали ракеты, а потом грянул взрыв, и на месте установки осталась воронка и множество обломков разного размера и различной степени уродства. Румянцев повернулся ко мне, гневно, обвиняюще проговорил:

– Вы знали, что так будет!!!

– Так точно, знал! И предупреждал всех. Вы запамятовали, товарищ генерал-фельдмаршал, что я химик, и мне знакомы свойства различных видов топлива и взрывчатки.

Увидев спокойную реакцию, фельдмаршал значительно сбавил обороты. Действительно давать втык царскому любимцу и советнику в случае, когда тот абсолютно прав, нехорошо, могут быть всякие неприятные последствия, и опытный царедворец легко и непринуждённо пошел на попятную:

– Вы правы, Юрий Сергеевич, я забыл о вашей выдающейся учёности, вот и получил щелчок по носу.

– Помилуйте, Пётр Александрович, дело вовсе не в этом, а в том, что система оружия вполне хороша, и вы её оценили совершенно правильно. А вот свойства топлива вещь совершенно неочевидная, вот и возник небольшой спор, который легче всего разрешить прямой демонстрацией.

Румянцев оценил мой жест, дающий ему возможность сохранить лицо, и уже совершенно дружелюбным голосом он продолжил разговор:

– Хорошо, Юрий Сергеевич, однако поясните мне некоторые тонкости произошедшего события. Я понял, что на машине, которую разбили о стену, топливо в снарядах сдетонировало от удара. Но почему взорвалась пусковая установка во время стрельбы?

– Тоже из-за топлива, Пётр Александрович. Когда ракеты бросали на землю, образовались трещины в корпусах, сдвинулись уплотнения и так далее. Топливо это чрезвычайно текучее, вот оно и потекло, и во время стрельбы воспламенилось. Результат все видели.

– Но с твёрдым топливом такой беды не случится?

– Скажу так: оно более безопасно в обращении. Но совершенно безопасного топлива не существует, да и вряд ли таковое может быть создано.

Румянцев повернулся к главному из химиков, маячившему в задних рядах:

– Иван Эммануилович, на текущих учениях мы выяснили великую пользу нового вида оружия. В присутствии всех заинтересованных лиц огласите, когда же нам следует ждать твёрдого топлива, о коем говорит граф Булгаков?

Химик вышел на первый план, отвесил поклон императору и важнейшим военным. Несколько секунд помолчал, что-то для себя решая, и наконец, произнёс:

– С позволения Вашего величества и Вашего сиятельства, не менее двух лет я положу на исследования и ещё год на постановку нового вида топлива в производство.

– Нельзя ли быстрее? – спокойно полюбопытствовал Павел Петрович.

– Никак нет, сие невозможно, Ваше величество. – грустно качает головой химик – В любой научной и производственной сфере есть своя логика, определяющая время исследовательского процесса, у химии она именно такова.

* * *

Теперь «Грады» стоят на вооружении армий России, Турции и Ирана, и ограниченно продаются в Европу. Уже приняты на вооружение системы вдвое и втрое большего калибра для сухопутных войск, появились противокорабельные ракеты, правда, не слишком точные, но работы в этом направлении идут.

Стараниями птенцов Лизиного гнезда у нас появилась первая электроника, а ракеты стали уже достаточно большими, чтобы разместить на них вместительные приборные отсеки.

Ракетчики, работая над прикладными задачами от Военного ведомства, уже заговорили о полётах в космос. Появился даже первый теоретик космонавтики, по иронии судьбы, такой же, как Циолковский в моем потоке времени, подслеповатый школьный учитель математики и физики, Аристарх Леопольдович Мюллер. Я встречался с Аристархом Леопольдовичем, и для себя понял, что учителя физики – это совершенно особая порода сумасшедших учителей. Подобно моему доброму приятелю, физику из Ольшанской школы, Николаю Викторовичу, что невзначай забросил меня в это время, Мюллер тоже постоянно что-то изобретал. Сейчас, правда, он, по причине прогрессирующей слепоты почти оставил свои изобретательские занятия, но моделей, чертежей и макетов у Мюллера оказалось порядочное количество. Особенно меня восхитили две вещи: «Воздушно-космический старт» и «Электромагнитный старт». Насколько я понимаю в космической технике, пусть в этой области я совсем не специалист, именно эти два направления в двадцать первом веке считаются самыми перспективными, поскольку ракетный старт невероятно, просто чудовищно дорог. Другое дело воздушный старт, когда ракета относительно скромных размеров, стартует с носителя на высоте двадцать-тридцать километров. Этим путём можно выводить на низкие орбиты относительно нежные грузы: людей и ценное оборудование. А более крепкие вещи можно поднимать на орбиту при помощи электромагнитной катапульты, по пути, проложенному с равнины на вершину высокой горы. Если разгоняться неторопливо, постепенно увеличивая ускорение, то с грузами ничего страшного не произойдёт, и катапульта закинет летательный аппарат достаточно высоко, а там включится собственный двигатель, добавит своей мощи, и вот она, орбита. А там уже орбитальный буксир подхватит кораблик, и вытолкает на нужную орбиту или придаст ускорение для межпланетного полёта.

Причём идеи проработаны очень хорошо, во всяком случае, достаточно для начала детальной проработки проекта.

– Аристарх Леопольдович, а не желаете ли вы поработать научным консультантом в двух научно-практических проектах?

– В каких проектах, позвольте осведомиться? Я, изволите ли видеть, простой учитель от большой науки бесконечно далёк, к тому же, в последнее время не вполне здоров.

«Не вполне здоров» – это, конечно, могучее преуменьшение. На мой взгляд, старику осталось много если три-пять лет жизни. Ну, так пусть он проживёт их полноценно, на всю катушку, фонтанируя идеями, вращаясь среди близких по духу специалистов, глядя на результаты своих и чужих трудов.

– Как раз в тех, которые вы предлагаете: воздушный и электромагнитный старт космического корабля.

Старик отвечает не задумываясь, да и в самом деле: чего тут думать-то?

– Согласен, но с одним условием.

– С каким условием? Уточните, пожалуйста. Продлить вашу жизнь мы, увы, не можем.

– Жизнь? Вздор, батенька! При чём тут жизнь? Я требую, чтобы, когда система заработает, меня отправили туда, в космос, причём в любом виде. Буду жив, значит живьём. Значит повезло, и я увижу Землю из межпланетного пространства. А умру к тому времени, значит если не труп, то прах отправьте в сторону Солнца. Баночку-то объёмом в литр вы сможете себе позволить вывести за переделы Земли?

Уважаю таких людей. Да что там, я их обожаю. Умные, твёрдые, преданные своей идее. Им не нужны материальные блага, они готовы годами работать за идею, и если просят для себя, то вот такую малую малость, вполне идеалистического свойства.

– Даю в том вам слово, Аристарх Леопольдович. Лично проконтролирую, чтобы всё было устроено по вашему желанию.

– Значит, договорились.

Так у меня появился страшно деятельный научный консультант, идеи которого шли по цене бриллиантов.

Первым делом, по совету научного консультанта, у всех крупных ракет отрубили аэродинамические поверхности. Да, смотрятся они эффектно, но вреда от них много больше, чем пользы. Компьютерщики многократно прокляли Мюллера, потому что он заставил их пересчитывать полётные данные, а для этого выдумывать новые алгоритмы. Скандалы прокатывались страшенные, страсти бушевали нешуточные, но по результатам первых же лётных испытаний ракеты, внешне похожей на «Протон» оказалось, что новые программы работают намного лучше, а сама система получилась крайне надёжной. При помощи этой ракетной системы мы стали выводить на орбиту спутники, элементы системы по свойствам и назначению очень похожие на ГЛОНАСС моего времени. Система заработала, и сразу стала приносить немалые доходы, потому что люди мгновенно оценили удобство и надёжность спутниковой навигации.

Очередной раз повторюсь: я давно перестал что-либо понимать в механике и деталях развивающихся отраслей, но среди технарей и учёных до сих пор считаюсь крепким специалистом, способным одним взглядом охватить, понять и оценить систему любой сложности. Действительно, как-то меня пригласили на обсуждение проекта большого химического комбината, для которого была задумана система централизованного автоматизированного управления.

Дело происходило в большом зале совещаний, на одной стене разместили принципиальную схему комбината с наложенной на него схемой управляющей системы. Руководитель проектной группы очень толково доложил суть дела и предложил задавать вопросы. Как-то так случилось, что многие присутствующие посмотрели на меня, вот и пришлось вставать. Я припомнил как поступил в подобной ситуации кто-то из великих моего времени, и решил действовать точно так же. Подошел к стене, минуту посмотрел на неё, взял в руки указку, и потыкал в нескольких местах:

– Скажите, пожалуйста, что случится, если вот этот и этот затворы окажутся перекрыты, вот здесь произойдёт утечка, а вот эта пара датчиков не сработает?

Разработчики бросились к схеме, зашушукались, достали свои блокноты, а кое-кто и калькуляторы, недавно запущенные в большую серию. Раз люди заняты, то я отправился на своё место и преспокойно стал наблюдать за происходящим. Моя совесть теперь спокойна: хрен его знает, что там должно было произойти, но совершенно очевидно – что-то очень нехорошее.

Когда мы уходили с совещания, в конце которого было признано, что систему надо дорабатывать ещё очень долго, Лиза мне сказала:

– А ведь я увидела, что ты пялишься на схему как баран на новые ворота. Но ведь при этом ты увидел что может привести к катастрофе. Как ты сумел, откуда узнал, что возможна авария?

– Откуда я узнал? Да просто посмотрев на схему, я увидел, что она слишком сложная и её невозможно охватить одним взглядом, а сложные вещи и системы просто обожают ломаться в самый неподходящий момент. Вот и всё. Взять твою любимую железную дорогу: как вы стараетесь проектировать детали и процессы? Да так, чтобы в неправильном положении оно просто останавливалось, правильно?

– Немножко утрировано, но в целом верно. К примеру, тормозная система подвижного состава в неисправном состоянии просто блокирует движение. Да, такое положение порождает массу проблем, зато общая безопасность на железных дорогах выше, где бы то ни было.

– Вот-вот! Теперь ты понимаешь, о чём речь. Я тихонько шепнул Клинцевичу Петру Аркадьевичу, что затеял это представление, что, на мой взгляд, его задумка просто гениальна, но пока систему управления следует разбить на несколько, может даже на пять-шесть автономных блоков, каждая со своей системой безопасности. Кажется, он согласился.

– Вот и славно. Сегодня вечером ты дома? Наташа сказала, что они с Павлом Петровичем собираются к нам зайти. Ещё хотел зайти твой ставленник, министр сельского хозяйства.

– Ну, скажешь тоже: ставленник! Модест Павлович прекрасный специалист, своё министерство он наладил на зависть всем прочим.

– Я разве говорила о качестве работы? Нет? Я говорила о том, кто выдвинул Гундорова на этот пост. Да, человек на своём месте, я даже не представляю, кто справился бы лучше, а главное, бескровно.

Да, сельскохозяйственные реформы у нас, в коренной России, обошлись без крови. Почти. Много крови пролилось в Польше, но в основном, в ходе короткой гражданской войны, не вплеснувшейся за пределы этой злосчастной земли.

– Сегодня я буду дома, раз уж такие гости собираются к нам.

Вечер и правда, получился славным. Пришли Наталья и Павел, Модест Павлович и его супруга Аделаида Авксентьевна, ну и мы с Лизой. Детей не понадобилось прогонять или придумывать им заделье: молодёжь убежала к друзьям-товарищам, у них масса своих интересов. Немного посмаковали вкуснятины и напитки, немного поиграли в лото, немного посмотрели мультфильмы, что стала выпускать киностудия, которую запихали подальше от столицы – на Кипр, на арендованную четверть острова. А потом Наталья Алексеевна требовательно сказала:

– Юрий Сергеевич, мы тысячу лет не слушали ваших песен. Не желаете ли порадовать нас чем-то новеньким?

– Отчего же нет? – поклонился я и достал из секретера приготовленные листы с нотами и словами.

За рояль уселась Лиза, я взял свою любимую мандолину, гости приготовились просто петь.

Поле, русское поле…

Светит луна или падает снег —

Счастьем и болью связан с тобою,

Нет, не забыть тебя сердцу вовек.

Русское поле, русское поле…

Сколько дорог прошагать мне пришлось!

Ты – моя юность, ты – моя воля.

То, что сбылось, то, что в жизни сбылось!

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.

Ты со мной, моё поле, студит ветер висок.

Здесь Отчизна моя, и скажу не тая:

'Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок!'[1]

– Как всегда чудесно! – прочувствованно сказала Аделаида Авксентьевна – Так напоминает бескрайние поля, в нашем родном Обоянском уезде… Я не удержалась, всплакнула.

– Действительно хорошо. – присоединилась Наталья Алексеевна – А давайте споём вашу старую песню про красного коня!

– Пожалуйста!

Я заиграл вступление, Лиза меня поддержала, и слаженным многоголосьем мы повели:

На заре, ранним утром на заре

За рекой по траве

Ходит в поле красный конь,

Красный конь ходит.

Ярким солнцем залитой,

Машет гривой золотой,

Мое детство – красный конь.

Мы уже взрослые люди, и детство, когда мы бестрепетно подходили к коням, а кони благосклонно принимали у нас горбушку или кусочек сахару осталось только в памяти:

Поманю, протяну тому коню

Я ладонь и скажу:

– Отвези меня домой

Красный конь. Рядом

Ты, наверно неспроста,

Как людская доброта.

Мое детство – красный конь.[2]

А сейчас мы даём возможность уже своим взрослеющим детям спокойно и радостно смотреть на мир вокруг.

[1] Автор стихов – Инна Гофф. Автор музыки – Ян Френкель.

[2] Автор стихов – М. Пляцковский. Автор музыки – М. Фрадкин