Текст книги "Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2"

Автор книги: Сергей Кургинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Стоит ли, что называется, рассусоливать? В принципе и так понятно… Политические бои не за горами (считал бы иначе – не тратил бы силы на подобную аналитику). И это будут именно бои, а не спортивные поединки. Корректности – не ждите, слишком высок накал.

Уверяю вас – рассмотреть гипотезу «перестройки–2» более чем полезно. Не надо на ней зацикливаться. Не надо превращать гипотезу в роковую предопределенность. Но анализировать, безусловно, надо. Ибо не рафинированностью отдает от всего этого, а страстным желанием некоего рафинэ оседлать подворотню даже в том случае, если по множеству своих характеристик это рафинэ оседлать подворотню не может. А может только ее подстрекнуть и тут же оказаться подмятым им же спровоцированными эксцессами.

Ровно в той же степени, в какой нельзя строить гипотезу «перестройки–2», исходя из единичных частных высказываний, нельзя строить таким образом и гипотезу о деанаптуэзации. Слово «анаптуэзация» от греческого «анаптуэ» – «развитие». Ведь не говорить же о прогрессе вообще и линейном тем более. Как-то уж очень заужено и затерто. А других адекватных латинских слов я не нашел. Наше слово «развитие», кстати, богаче, чем многие иностранные термины. Не хочу подробно обсуждать его тонкую семантическую структуру. В целом она и так понятна (раз-ВИТИЕ). Но ведь не скажешь «деразвитизация» по аналогии с «дегуманизацией». Как-то, согласитесь, плохо звучит.

Ну, так вот. Деанаптуэзация – это организованная идеологическая и даже метафизическая дискредитация развития. Имеет ли место нечто в этом роде? Причем не на уровне отдельных высказываний? Ну, высказал А.Лоргус некое мнение о несовместимости христианства с развитием… Бог знает когда он его высказал – аж в 1999 году. И что? Отдельное высказывание не может быть основой для формирования столь далеко идущих гипотез. Ну, высказал и высказал… Не он первый высказывает подобное мнение… Хорошо, что высказывает, причем публично…

Можно корректно пооппонировать. И с помощью этого оппонирования начать обсуждать фундаментальные теоретические проблемы, не удаляясь при этом в башню из слоновой кости. Мне, например (как гуманитарию, как эксперту – не более), обсуждать отличие Хроноса от Кайроса или Рая от седьмого неба гораздо интереснее, чем доказывать, что Волга впадает в Каспийское море, то бишь что перепрыгнуть «историческую пропасть» шириною в 70 лет невозможно.

Так есть ли тенденция? Хотя бы просто интеллектуальная, и тем более интеллектуально-политическая? Ну, высказался А.Лоргус от лица некоей группы православных методологов… И что? Мне понятно, что такая группа есть. Но кто ее знает?.. Может быть, одни ее представители считают развитие метафизически допустимым, другие нет… Пусть они сами высказываются. Вот уж чего никогда не буду делать, так это «склеивать на соплях» некие «группы и силы».

Интеллектуалы не солдаты в строю. А если даже и солдаты, то строй – рассыпной, а не регулярный. Но главное – что они действительно не солдаты. Они действительно индивидуалисты и эксклюзивщики. И рассматривать их нужно адекватно их функциональной специфике. То есть нужно индивидуализировать каждый случай, каждый текст, каждое высказывание. Но это вовсе не значит, что нет ничего, кроме индивидуализированных случаев.

Так как же корректно перейти от случая к явлению?

Давайте применим метод дедукции. Предположим, что некто хочет истребить не саму «красную заразу» (политическая дебольшевизация), а ее метафизические корни (метафизическая дебольшевизация). Куда он прежде всего ударит, если он настоящий интеллектуал, а не только политический публицист?

Общеизвестно, куда. Он начнет бить по хилиазму как таковому. Коммунисты хотят построить Царство Божие на земле? Кто верил в построение Царства Божия на земле? Хилиасты (иначе – милленаристы), сторонники религиозного учения, согласно которому концу мира будет предшествовать тысячелетнее «Царство Божие на земле». Отсюда хилиазм (греческое «хилиас» – тысяча).

Хилиазм выражал чаяния тех, кто был растоптан социальной и иной – сугубо реальной и конкретной – вопиющей несправедливостью. Уповать на то, что эта несправедливость будет преодолена лишь в Царствии Небесном, а не на земле, эти люди не хотели. Слишком велик был гнет обрушившейся на них конкретной несправедливости. Хилиазм как таковой никак нельзя вывести за скобки христианства. Ну, не выведешь за эти скобки Апокалипсис Иоанна Богослова, да и многое другое. Не перечеркнешь походя авторитет Иринея Лионского, Тертуллиана, Аполлинария Лаодокийского и других.

Все понимают, что в основе революционной воли к изменению порядка вещей лежат именно хилиастические ожидания, выражающие в том числе и антифеодальные настроения крестьянско-плебейских масс. Да и любые антиаристократические настроения вообще. Все знают также, что для традиционных (и близких к традиционным) христианских обществ чем больше социальный гнет, чем он оскорбительнее и нестерпимее, тем выше хилиастический накал.

В России перед 1917 годом этот накал был беспрецедентно высок (смотри уже обсужденный мною вопрос о том, ОТКУДА народ переезжал в «ужасные коммуналки»). Но ничуть не меньше этот накал был у чешских таборитов, у анабаптистов Мюнстерской коммуны, у так называемых «Людей пятой монархии» во время Английской буржуазной революции XVII века. На нем построена «религия меча» христианского революционера Томаса Мюнцера, считающегося одним из предтеч коммунистов. Сам Мюнцер обращался в своих религиозно-идеологических начинаниях к учению Иоахима Флорского о так называемом христианстве Третьего Завета.

Так что отнюдь не русские в силу каких-то своих «пороков» породили хилиазм. Хилиазм – это мировая тенденция, причем глубоко закономерная. В России, кстати, эту тенденцию выражали не Ленин или Свердлов (они-то как раз хотели работать на ниве светской идеологии, как подлинные ученики революционных демократов), а Ф.Достоевский, В.Соловьев и многие другие. Весь русский Серебряный век был проникнут этим. Д.Мережковский, Н.Бердяев, В.Розанов, З.Гиппиус… Да мало ли еще кто? Безусловно, Н.Федоров.

Увлекавшийся тем же самым и негативно впоследствии оценивавший эти свои увлечения Сергий Булгаков говорил обо ВСЕМ русском Серебряном веке как об интеллигентской хилиастической секте. В любом случае, речь о масштабном духовном явлении, идущем через века и имеющем свои глубочайшие исторические корни.

Многие ищут эти корни в иудаизме. Мол, иудейское учение о мессии… иудейская же апокалиптическая литература периода Маккавейского восстания и гонений Антиоха Епифана… восстание Бар-Кохбы… Этот иудейский генезис, конечно, присутствует. Равно как и другой, тоже иудейский и более древний. Тут и Пророчество Исайи о всеобщем мире и установлении гармонии между человеком и природой. Тут и Пророчества Иезекииля О Новом Иерусалиме. Ну и, конечно, книга пророка Даниила, Псалмы Соломона, Книга тайн Еноха, Завет двенадцати патриархов, Апокалипсис Ездры, Апокалипсис Баруха и так далее.

Эта Ветхозаветная традиция существенна. Но непонятно, почему ее надо считать единственной. Фактически нигде в мире реакция традиционного общества на невыносимый гнет не оформлялась иначе, как через аналоги хилиазма. Все простые люди – даже в религиях, которые в принципе считают земную жизнь мороком и тем, от чего надо избавиться, – восставая, грезили о царстве справедливости на земле.

Мечта о создании на земле настоящей гармонии столь же древняя, как и человечество. Она столь же древняя, как и мечта о бессмертии, и в целом созвучна ей. Она приобретала разные обертона. Она приводила к очень разным эксцессам. Но ее нельзя изъять из человечества, не разрушив человечества. Как нельзя ее неразрушительным образом изъять из культуры – европейской, российской, общемировой. Как нельзя ее изъять из христианства, фактически из любой метафизики.

Но если у вас в сознании развился невроз дебольшевизации и вы хотите задушить все, что так или иначе отдает «большевизмом», то вы начнете свирепо РАСПРАВЛЯТЬСЯ с этим самым (далеко не однозначным и не однородным) хилиазмом вместо того, чтобы ИССЛЕДОВАТЬ его и ПОНЯТЬ. Кто и как хочет производить такую расправу? Главное здесь – «кто», которое изначально, в силу невротизации темой большевизма, было тесно ввязано с осуществлением подобного «как». Это «кто» – конечно же, белая эмиграция, пострадавшая от большевизма. Она пострадала страшно – кроваво и унизительно. И, сводя счеты с большевизмом, совершенно не собиралась проявлять академическую объективность.

Накаленный антисемитский миф был абсолютно естествен. Он был нужен для того, чтобы мобилизовать хоть какие-то массы в России. Он имел богатое фактурное подтверждение («вот кто такие эти революционеры!»). Он, наконец, ложился на хорошо проработанную с конца XIX века «спецтематику» – «Протоколы сионских мудрецов» и все прочее.

Миф – он и есть миф. Он нужен пропагандистам, мастерам информационной войны. Но на определенных этапах он становится абсолютным препятствием на пути к пониманию действительного процесса. Содержание, требующее объективного анализа, попадает в орбиту мифов и трансформируется до неузнаваемости. Увы, это не исчерпывается темой убийства царской семьи и сходными острыми историке-политическими сюжетами. Это распространяется и на сферу фундаментальной интеллектуальной аналитики, метафизической в том числе.

Где миф – там и лубок. Антисемит приходит в антикварный магазин и видит рояль: «Что такое эти черные штучки? Это жиды?» – «Нет, гражданин, это клавиши». – «А эти белые штучки что, это жиды?» – «Гражданин, это тоже клавиши». – «Клавиши?» – «Да, клавиши» – «А из чего они?» – «Из слоновой кости». – «Во, жиды проклятые, что со слонами сделали!»

Дело не в том, что кто-то хочет табуировать тему еврейского участия в революции 1917 года. Дело в том, что обсуждать надо – находясь в адекватном состоянии. Ну, хорошо, есть у кого-то антисемитская страсть. Но ее тоже надо держать в рамках… Нет, не приличия, а хотя бы адекватности. А иначе – как в анекдоте. Так ведь на это укажут!

Кому-то, конечно, приятно говорить, что «еврей Тальберг мешал нашему Соколову расследовать еврейские ритуалы в деле царской семьи». Но, как я уже говорил в части IV, Тальберг (а) не еврей (русское сознание очень интернационально по сути и потому подчас не понимает тонких отличий). Тальберг (б) был суперантисемитом и входил в узкий круг тех, кто распространял «Протоколы сионских мудрецов». Тальберг (в) потому и не хотел, чтобы Соколов разбирался с ритуалами, что знал: это разбирательство покажет, что ритуалы не еврейские, а совсем-совсем другие.

Теперь представьте себе, что кто-то надул пузырь «наш Соколов против еврейского Тальберга». Потом – легкий укол: мол, Тальберг такой же еврей, как Будберг… или как Унгерн… И что происходит с пузырем? Кроме того, это все-таки наша история. Интересно же знать, что за ритуалы, если они были… В клубящейся, разорванной на части России ритуалы могли быть хоть каннибалистскими. И это не имеет решающего значения для оценки исторического процесса. Но ведь интересно! И не только в плане узко-историческом – в политическом тоже. Так почему не разобраться-то? Потому что всё «из слоновой кости»?

Глава II. «Корень скверн»

Пиама Павловна Гайденко – не отец Андрей Лоргус. Она в отечественной научной среде весьма серьезный авторитет. Все мы учились по ее книгам. Об экзистенциализме, в первую очередь, но и не только. Понятно, что в советскую эпоху кого допустили к возможности, цитируя обильно экзистенциалистов и излагая их мысли, публиковать что-то, того и читают. Как читали критику западной философии? Критическим духом проникались? Отнюдь. Читали, чтобы хоть таким образом приобщиться к этой самой западной (почему-то непереведенной и неопубликованной) философии. В этом было идеологическое убожище, которое я никоим образом оправдывать не намерен. Соответственно, кто печатал и хотя бы излагал – уже получал фору. Но Пиама Павловна пользовалась этой форой очень тактично. Излагала корректно. И все всегда это ценили и уважали.

Пиама Павловна, которую мы знаем по ее книгам об экзистенциализме, – это настоящий ученый. И в этом смысле – носитель советской традиции, сильная сторона которой была в строгости и эрудированности, в нормальной – глубокой и широкой – компетенции.

Пиама Павловна не меняла академическую деятельность на иной род деятельности, университетскую кафедру – на амвон. Она НАСТОЯЩИЙ доктор философских наук, НАСТОЯЩИЙ член-корреспондент Академии наук. И кому, как не ей, заведующей сектором философских проблем истории науки Института философии РАН, сказать что-то объективное и серьезное об этом самом хилиазме. Конечно, дистанция между хилиазмом и экзистенциализмом XX века (узкий профиль Пиамы Павловны) велика. Но не настолько, чтобы снизить ценность выступления на эту тему такого авторитетного философа, как Пиама Павловна Гайденко.

Ну, так вот. В январе 2000 года состоялись Восьмые Рождественские образовательные Чтения. Впервые в рамках Рождественских образовательных Чтений прошла конференция «Христианство и философия». Председательствовала на конференции П. П. Гайденко.

27 января 2000 года П.П.Гайденко в конференц-зале Института философии РАН прочла доклад «Апокалиптика, хилиазм и эллинская философия». Пиама Павловна обрушилась на хилиазм так же, как отец Андрей Лоргус – на развитие. И сходство здесь далеко не формальное.

Пиама Павловна не обсуждала хилиазм, а пригвождала его к позорному столбу в духе того самого «противодействия ремиссии революционных настроений». Пиама Павловна достаточно умна для того, чтобы продвинуться дальше банальной дебольшевизации. И даже дальше дебольшевизации–2, являющейся, конечно же, не простым повтором дебольшевизации–1, а следующим шагом в очень определенном направлении. Творчество о. А.Лоргуса показывает, что это за направление. Ибо, как мы убедились, именно его деанаптуэзация (провозглашение развития скверной, родственной большевизму) представляет собой следующий шаг в направлении, задаваемом такими вехами, как дебольшевизация–1 и дебольшевизация–2.

Пиама Павловна движется в том же направлении. И, конечно же, делает еще один шаг на этом «большом пути». Отдавая себе отчет в том, что у родственных скверн (большевизма и развития) есть общий метафизический корень, она предлагает истреблять не бесконечные побеги, а этот самый метафизический «корень скверн». И в самом деле, что такое искоренение? Это именно истребление корня. Нащупав «корень скверн» (настаиваю – не скверны, а скверн), Пиама Павловна решила поделиться своим открытием с православной общественностью. Ее право.

Я не работал в Институте международного рабочего движения (как некогда Пиама Павловна). И тайна, в силу которой ученого может так привлекать задача искоренения, – для меня «за семью печатями». В моем понимании – это не научная, а инквизиторская задача. И вроде бы высоколобая советская общественность страдала от гнета обуреваемого инквизиторскими страстями сусловского партаппарата… Теперь этого гнета (который, не оправдывая, можно все же объяснить идеократичностью советского государства) нет. И идеократичности нет. Ну да ладно… Как говорится, дело вкуса…

Моя задача – рассмотреть концепцию «корня скверн», предложенную Пиамой Павловной, показать, что это еще один шаг на том же пути, который торит взявший некий след Лоргус. И, принимая подход автора (судить художника надо по законам, которые он сам разделяет и выбирает для себя), разобраться в том, насколько соблюдаются принятые Пиамой Павловной для себя нормы инквизиторской корректности. Она же – корректность в рамках ведения идеологической (не научной, а идеологической!) полемики.

Ведь борьба идеологий, в которую Пиама Павловна теперь включается не в силу гнета партаппарата, а по зову души, имеет свои нормы корректности. Даже если это война. Война не беспредел. Есть нормы ведения боевых действий. Соблюдаются ли хотя бы они? А если не соблюдаются, то в какой степени и почему? Куда нацелено острие удара, наносимого Пиамой Павловной? То есть номинально оно, конечно же, направлено в хилиазм.

Большевики хотели «рая на земле»… Кто его еще хотел? В чем традиция? Мне так все время хочется задать ответный вопрос: «А кто его не хотел? И как можно было его не хотеть? Или точнее – чего же должен был хотеть верующий человек так называемого «традиционного» общества?» Человек – единственное живое существо, знающее, что умрет, и продолжающее жить. Существо это может, конечно, сказать: «Вот и ладненько! Пожить надо в свое удовольствие… И – вовремя помереть…»

Но такое существо нельзя назвать религиозным. Религия – это ответ на вызов Танатоса. Человек будет добиваться бессмертия. Либо уповая на Бога. И тогда он религиозен. Либо уповая на Разум и науку как его порожденье. «Мама, – плачет ребенок, – любимый дедушка умер! Как мне смириться с потерей… И я… я тоже умру?»

Если мама религиозна, то она ответит на это определенным образом. Ее вариант ответа (назовем его вариант № 1) сведется к тому, что любимый дедушка теперь обрел новую, лучшую жизнь. Но ведь жизнь! И она, мама, и ее дитя (которое она успокаивает) тоже когда-нибудь обретут лучшую жизнь и воссоединятся в лоне этой лучшей жизни с любимым дедушкой. А также всеми другими, кто уйдет, породив в душах оставшихся безмерную боль утраты.

Это не единственный, но преобладающий вариант религиозного ответа. Есть ли иные?

Вариант № 2, тоже религиозный (но другой религии), гласит, что жизнь – это ужасная мерзость, от которой невозможно избавиться. Что дедушка никуда не ушел (хрен, я извиняюсь, уйдешь!). Что душа его переселилась в другое тело и опять мучается в аду этой самой жизни, ужасной в силу своей ничем не исправимой сущности. Но что муку можно смягчить, если соблюдать особые (религиозные) правила. Религия в этом варианте не дарит вечную жизнь (бред какой-то!), а смягчает стресс жизни, учит, как избывать, а не наращивать муку («развязывать кармические узлы» и так далее). Для дерзких предлагается быстрый путь достижения высшего счастья, коим является избавление от муки жизни вообще. Это путь левой руки. Остальные должны идти путем правой руки и затратить на избавление много индивидуальных жизненных циклов, являющихся единым и неотменяемым стрессом (мукой) под названием «жизнь».

Вариант № 1 и вариант № 2 качественно отличаются. Они отличаются и по региональной привязке, и по историко-культурной специфике. В плане же того, о чем я говорю, они отличаются по сотериологии (учению о спасении). Религиоведы в XX веке заговорили даже о «формуле спасения». Вариант № 1 этой формулы – вечная жизнь как дарованное Богом для идущих благим путем чад, терзаемых ужасом смерти. Вариант № 2 этой же формулы – избавление идущих благим путем от ужаса под названием «жизнь».

Вариант № 3 – нерелигиозный. Плачущий ребенок задает тот же вопрос о дедушке. А мать ему говорит: «Ты не бойся. С дедушкой, увы, все так. Но тебя это не коснется. К моменту, когда ты вырастешь, ученые найдут лекарство от смерти». Мать, правда, не объясняет малышу, что будет с дедушкой. Но если малыш, повзрослев, не перестанет этим вопросом мучиться, то ему ответят, что наука всесильна и, в принципе, она и мертвых воскресить сможет (по генетическим останкам, информационному полю или еще как-то, «она вона как движется вперед, наука-то! Кто ее знает!»).

Вариант № 4 – тоже нерелигиозный. Человек должен смириться со смертью без воскресения (религиозного или научного). Он должен любить жизнь и знать, что ее отнимут и не вернут. Он должен мириться с потерями. У матери смерть унесла любимое дитя – она воет и, в лучшем случае, утешает себя тем, что может родить новое дитя. А если не может? А если и с новым случится то же самое? А если ей дорого именно потерянное в его неповторимости? Ответа нет. В лучшем случае говорится, что «надо помнить». Почему надо? Кто и что будет помнить после смерти самой матери? Уникальность своего чувства не передашь… Да и зачем?

Так что суть варианта № 4 состоит в том, чтобы развести руками и сказать: «Эх-ма! Такая вот штука – жизнь!» Стоп-стоп. Какая именно такая? Такая, что все это в себе содержит, а ее надо любить? Ты ее будешь любить, а она у тебя все, за что ты ее любишь, будет отнимать? Ах, ты передашь это любимым детям! А они – внукам… Что передашь-то? Понятно, что ПЕРЕДАШЬ… Непонятно, ЧТО передашь.

Вариант № 5 – тоже нерелигиозный – в том, что нужно создать человека, не ведающего о смерти («неведающее дитя»). Достоевский вложил этот вариант в уста Великого Инквизитора. Видимо, есть весьма могущественные сторонники такого варианта ответа на вопрос о «вызове смерти». А значит, и такого варианта будущего для человечества. Но напрямую пока никто о таком варианте не говорит. Его контуры можно угадать во многом из того, что реально осуществляется (та же эвтаназия, и не только).

Но назвать это во всеуслышанье спасительным ответом на «вызов смерти» никто не решается. Великий Инквизитор – это литературный герой. Сообщает он об этом Христу в порядке великой тайны. Оговаривая при этом, что все человечество в подобную (ведь буквально же – 4Д!) «дженерэйшн» превратить нельзя. Что должно для управления оным остаться меньшинство, «взявшее на себя проблему познания добра и зла». Что управлять это меньшинство будет опираясь на чудо, тайну и авторитетно сути, описана антиутопия, мало чем отличающаяся от оруэлловской.

Отдельные люди принимают для себя тот или иной вариант ответа на вопрос о смерти. Это тончайший и интимнейший из всех возможных выборов. На основе выбора создаются общности. Конфессиональные или нет. Не мое дело раздавать сестрам по серьгам, обсуждая, какие из этих общностей хорошие, а какие плохие.

Я не инквизитор. Все, что я могу и должен сделать, это соотнести рассмотренные мною варианты с проблемой развития. А также нащупать в данном вопросе этот самый «нерв», он же актуальное содержание.

Начну с «нерва». Актуальность проблемы ощутили так называемые неоконсерваторы. Они с сожалением констатировали, что любимый ими проект «Модерн» начинает давать сбои. И что по большому счету источником этих сбоев является «невразумительность утешения». То есть ответа на «вызов смерти». Все, что неоконсерваторы могли рекомендовать в связи с этим, это вернуть в проект «Модерн» религиозный вариант утешения.

Как говорится, «просто сказать, да трудно сделать». Сделать оказалось не просто трудно, а невозможно. Неоконсерватизм рушится у нас на глазах. Прерогатива утешения будет передана или фундаменталистам, или… Вот тут-то и начинается главное… Или – кому?

Передача решающей прерогативы фундаменталистам породит те самые «цивилизации», о которых говорит Хантингтон. Этих «цивилизаций» нет. И их не будет, пока доминирует проект «Модерн». Но если важнейшую прерогативу передавать фундаменталистам, то Модерн надо отменять. То, что уже на старте подобной отмены человечество умоется кровью… То, что светская часть человечества окажется (вся целиком) в положении политически бесправных еретиков (попробуйте просчитать ответную реакцию этой части!)… Это все «мелочи». То, что на развитии надо будет поставить крест (читайте А. Лоргуса)… То, что все государство надо будет перестроить под фундаменталистски-цивилизационный (т. е. по сути монотеократический) формат (это называется «разогрев цивилизационных швов») и от России останутся рожки да ножки… Даже не в этом главное.

Главное, что, как только будут построены реальные цивилизационные монады (полмиллиарда жизней надо будет принести на алтарь только ради такого построения), эти монады вступят-таки в конфликт. И в огне конфликтов сгорит уже не полмиллиарда, а все (именно все) человечество.

Если речь идет не о таком развитии событий, то о каком? Или об осуществлении проекта «Великий Инквизитор», или о радикальном светском утешении, к которому – и из этой песни ну никак не выкинешь слов – ближе всего был именно метафизический коммунизм.

Коммунизм к своим метафизическим потенциям относился очень скептически. И говорил только о грядущем рае на Земле, а не о преодолении вызова смерти, воскрешении отцов и прочих экстремальных затеях. Окоротил метафизические амбиции коммунизма, конечно же, Сталин. И слов из песни этой тоже никак не выкинуть. Окороченный коммунизм стал загнивать… И, приказав долго жить, оставил человечество в компании приемлемого, но быстро остывающего проекта «Модерн» и иных, никак не совместимых ни с чем приемлемым, вариантов.

Что делать-то? Рыдать по поводу коммунизма бессмысленно! Вглядываться сейчас надо не в исторически обусловленные идеологемы, а в эти самые метафизические корни и почвы.

Мне скажут, что светские метафизические утешения невнятны, а в чем-то даже и комичны. Ну, воскресят отцов… И что с ними делать? Циолковский для реализации замысла Федорова ракеты проектировал, чтобы разослать по космосу избыток отцов, которых Земля прокормить не может. Эти отцы в каком возрасте воскреснут и в каком теле? Они же, обретя бессмертие, Вселенную съедят, как саранча поле. Обглодают, так сказать, до костей.

Критика светского иммортализма, то есть концепции телесного человеческого бессмертия, точно бьет по очевидным недостаткам этого варианта утешения рода людского.

Но, нанося свои точные удары, она забывает о том, что нет и в принципе не может быть никакой разницы между изъянами религиозного и светского иммортализма. Что разница между религиозным и светским иммортализмом не в том, «что», а в том, «кто» (Бог или Человечество) творит это самое «что».

Хэппи-энды голливудских протестантских фильмов полны встреч умерших с родственниками и любимыми животными (собаками, кошками). Субстанциональный упрек, который адресуют критики светскому иммортализму, может быть тут воспроизведен «один к одному». Потому что в светском иммортализме тоже рассматривалась отнюдь не только проблема обретения живущими (и воскрешенными) обычного плотского бессмертия, но и проблема изменения качества плоти, ее просветления, превращения в нечто гораздо менее материальное. Не зря говорилось об автотрофном человечестве (Вернадский), да и о многом другом. Чем это отличается от хэппи-энда голливудских протестантских фильмов? Коль скоро просветленное должно быть узнано и вновь полюблено – это все равно предполагает какую-то оформленность просветленного, какую-то преемственность, в том числе и на уровне плоти.

Еще раз повторяю – опишите любой, подчеркиваю, любой замысел Бога, предполагающий встречу и «хэппи-энд», и тут же светские имморталисты вам скажут: «Вот-вот, именно это будет сделано человеком как существом, доразвившимся до возможностей Бога».

Так что хоть бессмертные тела, хоть голограммы… Нет тут никаких фундаментальных противоречий между светским и религиозным результатом, если только религиозный результат предполагает не растворение в океане света, не абсолютное отсутсвие плоти, а тот «хэппи-энд», который слишком часто обсуждается и вне которого существенная часть всемирного религиозного сообщества обойтись не может. Это касается, как мы понимаем, отнюдь не только христианства.

Такова одна сторона проблемы. Но есть и другая сторона. Она касается феномена божественной плоти, по отношению к которому велись дискуссии с первых христианских веков. Дискуссии вели не религиозные и светские имморталисты. Их вели монофизиты и их противники.

Монофизиты атаковали сторонников божественного качества плоти Христовой. В том числе и очень грубо: «Ах, он был в теле? И ел? Наверно, и нужду справлял? Или как?» Ответ на этот вопрос с помощью очень убедительной концепции другой, недиссипативной так сказать, плоти заложил фундаментальные принципы, согласно которым материя может и должна быть спасенной и благодатной, то есть иной. У Христа она изначально такова. А у спасенных – станет такой.

Этот принцип тут же подхватывается светскими имморталистами. И методологически («вот-вот, и мы создадим пресуществленную материю, но не таинством Бога, а научным путем»), и технологически. Повторяю – разве не этому по сути посвящена концепция автотрофного человечества, выдвинутая Вернадским? А также даосская или западная алхимия? А также мучительные раздумья светских ученых о преодолении Второго закона термодинамики?

Тут либо – либо. Либо надо вообще отказываться от концепции личностного бессмертия – религиозной или светской. И заменять ее – чем? Растворением в коллективной нирване, световом океане, божественно-безличном Солярисе… Но это отсылает нас к варианту № 2, варианту, в котором спасение – это не спасение ОТ СМЕРТИ, а спасение ОТ ЖИЗНИ. Либо надо признать, что все (и именно все) упреки, адресуемые светскому иммортализму, могут быть в той же степени адресованы и иммортализму религиозному.

И все же главное в том, что в виде утешения предлагается светскому человеку. Ему предлагается жизнь без утешения – или разрыв со светскостью. А почему он согласится на такое зауженное меню? Его кто-то заставит? У него из мозга ментальными инструментами изымут все другие альтернативы? И кто же хочет стать ментальным хирургом? Великий Инквизитор?

Вот реальная повестка дня, содержащая реальные метафизические проблемы, актуальные для современного человечества. Пиама Павловна Гайденко знает об этих проблемах лучше многих. Она занималась экзистенциалистами, которые детальнее, чем кто угодно еще, описали, что такое «смертная болезнь». Вот бы послушать доклад Пиамы Павловны на тему «Смертная болезнь и современное человечество»!

Ну, ответила Пиама Павловна для себя самой на этот вызов в рамках варианта № 1… Или № 2? В любом случае она, как мыслитель, понимает, что этот ответ не удовлетворит ни все человечество, ни даже всех ее сограждан.

А иначе какой Камю? Какой Сартр? Да и с Кьеркегором и Хайдеггером все очень непросто. А ведь сколько с тех пор воды утекло! Но Пиама Павловна хочет обсуждать хилиастические корни скверны, именуемой «большевизм». А также сходных скверн (терроризм, экстремизм и так далее).

Есть такие корни у большевизма?

Наверное… В народных массах Российской империи к началу XX века накопился огромный потенциал хилиастических ожиданий. Не подключи его к своему проекту большевики, они потерпели бы сокрушительное фиаско. Согласившись с этим, я сразу же вынужден оговорить, что использование большевиками народной хилиастической энергетики и наличие у большевизма собственных хилиастических метафизических корней – это не одно и то же. Если Татьяна Ларина решила, что Евгений Онегин – это лорд Байрон (или тотемный Медведь), то это не значит, что Евгений Онегин пишет «Чайльд-Гарольда» или кидается в Миссалонги на помощь восставшим грекам. Не значит это и того, что у него особо обильный волосяной покров, напоминающий медвежью шкуру.