Текст книги "Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России"

Автор книги: Сергей Кургинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Глубокие шрамы, нанесенные стране разделом Индии, и последующая борьба индийского государства с мусульманским сепаратизмом в Кашмире способствовали тому, что уже в наше время у радикальных исламистов появились в Индии последователи. Не помогало делу и то обстоятельство, что традиция индийского национализма так и не позволила вполне объять собственных мусульманских сограждан, и в массах продолжали распространяться нелестные представления о мусульманской общине²⁹. Такие события, как разрушение мечети Бабри Масджид в 1992 году и дикие мусульманские погромы в Гуджарате в 2002 году, ничуть не содействовали устранению соответствующих предубеждений в умах мусульман.

Таким образом, хотя преобладающая в Индии версия ислама действительно характеризуется сравнительно высокой готовностью к ассимиляции и толерантностью, было бы близоруко утверждать, будто Индия застрахована от исламского радикализма. Определенные «подводные течения» и тенденции развития показывают, что фундаменталистские версии ислама находят последователей в Индии. Конфликт в Кашмире – хороший тому пример. Первоначально там было секулярное националистическое движение, но на сегодняшний день оно подпало под контроль исламистов, преследующих совсем иные цели. Они называют кашмирское движение не борьбой за национальное освобождение, а джихадом, который ведет ислам против сил «куфр», неверных³⁰.

Ирония в том, что в этой религиозной риторике, стремящейся пленить умы и умножить число сторонников радикализма, используются одновременно те самые средства воздействия, которые, с другой стороны, способствуют процессам социальной ассимиляции и приспособления. Это демократия (политика), религия и экономика. Связывая эти понятия с реалиями жизни индийских мусульман, поборники радикального ислама стремятся сформировать в обществе группу с особой мощной идентичностью. В Индии, как мы указывали, по каждому из этих направлений существует немалый потенциал недовольства среди мусульманского населения.

Ислам против демократии

После событий «9/11» повсюду в мире значительно возрос интерес к «возрождению» или «новому явлению» исламских движений и радикального ислама. События «9/11», по словам Асефа Байята³¹, укрепили на Западе страхи относительно «угрозы исламского фундаментализма». Это, согласно Байяту, привело к возрождению на Западе «ориенталистской» концепции, сводящей ислам к некоей единой, монолитной и, следовательно, «особой» религии, которая требует более тщательного изучения.

Одним из выражений этого влечения к изучению «особенностей» ислама стало исследование вопроса о совместимости ислама и демократии. Более конкретно вопрос (по крайней мере, с западной точки зрения) ставится так: могут или не могут исламские общества демократизироваться? «Ориенталистская» тенденция, сводящая ислам к единомонолитной сущности, сказалась и на исследованиях этого типа. Значительная часть литературы, вышедшей на Западе, сосредоточилась на вопросе о том, совместимы ли вообще ислам и демократия. Хотя на Западе имеются работы, в которых этот вопрос решается однозначно положительно, однако решительно преобладают тексты, настаивающие на несовместимости ислама с демократией, на том, что приверженцы ислама угрожают западным ценностям (включая демократию), на том, что недемократичность внутренне присуща исламу³².

С.Хантингтон суммировал западные воззрения по этому вопросу в известной и часто цитируемой статье «Столкновение цивилизаций?». Согласно Хантингтону, с концом «холодной войны» открывается новая эра, в которой истоком конфликтов будут не идеологические противоречия, а разногласия культурного порядка. Он утверждал, что ислам и другие культуры Востока с их особыми религиями и системами ценностей вступят в серьезный конфликт с западной цивилизацией и ее демократическими, социальными и политическими предпосылками. Он писал: «Западные идеи индивидуализма, либерализма, конституционного порядка, прав человека, равенства, гражданской свободы, правопорядка, демократии, свободных рынков, отделения церкви от государства зачастую находят лишь слабый отклик в исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддистской или православной культуре»³³.

Что касается ислама и его совместимости с западной либерально-демократической моделью, приговор, вынесенный Хантингтоном от имени Запада, гласил: «Границы ислама кровавы и таковы же его внутренности. Основной проблемой для Запада является не исламский фундаментализм. Основная проблема – сам ислам, иная цивилизация, насельники которой убеждены в своем культурном превосходстве и мучимы неполноценностью своей власти»³⁴.

Дж.Миллер оттенила еще одну важную озабоченность Запада в связи со стимулированием демократии в исламском мире. Это угроза воинственных исламистских группировок. В статье «Вызов радикального ислама» Миллер подчеркивала, что демократические правительства в странах исламского мира поступят близоруко, если не обратят внимания на подъем воинственных экстремистских групп. Исламские группировки, способные в первую очередь прийти к власти, – это как раз те, что игнорируют институты демократии и заявляют о несовместимости ислама и идеалов демократии³⁵.

Можно привести еще много примеров, иллюстрирующих взгляды Запада на вопрос о несовместимости ислама и демократии, но лучше всего суммировал философию западного подхода к этой проблеме и к вопросу о превосходстве западных идеалов над идеалами ислама Алексис де Токвиль. В своей выдающейся работе «Демократия в Америке», одной из классических работ о западных системах демократии, он пишет: «Мухаммед заявлял о своем происхождении с Небес, и он вставил в Коран не только собрание религиозных учений, но также политические максимы, гражданские и уголовные законы, научные теории. Евангелие, напротив, говорит лишь об общих принципах отношений людей к Богу и друг другу, не внушая и не навязывая никаких верований за этими пределами. Уже одного этого (не говоря о тысяче прочих доводов) достаточно, чтобы убедиться в том, что первая из двух религий никогда не получит преобладания в век образованности и демократии, между тем как последняя призвана сохранять свой авторитет как в этот период, так и во все прочие времена»³⁶ .

Ученые, оспаривающие эту точку зрения, указывают, что элементы демократии содержатся в самом исламе. Индонезийский ученый Мухаммед Шиддик Аль-Джави высвечивает суть вопроса, когда пишет: «Мусульмане будут оценивать демократию с точки зрения исламской веры» и обнаружат, что «демократические свободы резко противоположны свободе в трактовке ислама»³⁷. Мазруи³⁸, видный исследователь ислама и Африки, предлагает интересный сравнительный анализ исламских и западных ценностей, и в главных моментах его оценки можно обнаружить, что мусульманское общество имеет основания отстаивать существование, резко противоположное идеалам Запада. В этой связи обсуждается концепция Шуры, или «соучастия других в принятии решения, их касающегося». Шура требует серьезного и действенного участия в принятии решения и не сводится просто к церемониалу. Коран сообщает о том, что Пророк опирался на Шуру, когда принимал решения о делах общины, по которым не было божественного от-кровения³⁹.

Однако существуют подходы, прямо противоположные подобным умеренным взглядам. Многие исламские авторитеты высказали убеждение в том, что ислам и демократия прямо противоположны друг другу. Исламские авторитеты подвергли тщательному исследованию идеал секуляризма, являющийся неотъемлемой частью западной либерально-демократической модели. Они пришли к выводу, что секуляризм прямо противоречит исламскому мировоззрению, поскольку ограничивает роль религии в формировании общественного порядка. Это, по их убеждению, прямо подрывает этические основы ислама и его небезразличное отношение к вопросам несправедливости мира и бедности.

Аль-Джави обращает внимание на главное препятствие, которое не позволяет мусульманам принять западную идею демократии. Отделение государства от церкви, характерное для демократий, лишает религию роли в жизни отдельных граждан и государства в целом, оставляя народу право на управление государством. В исламе, однако, все вопросы жизни человека и государства должны регулироваться божественными установлениями, а не отдаваться на откуп «низким желаниям людей»⁴⁰. Он поясняет, что мусульмане должны судить демократию исходя из нормы, которая не подвергается сомнению (намек на примат бога и религии). Так должно быть, полагает он, поскольку общественное мнение само по себе не является достаточным критерием для проверки ценности идеи – оно лишь указывает, что та или иная идея принята как руководство к действию большинством общества.

В конечном счете, ответ на вопрос о совместимости или несовместимости ислама и демократии определяется нашим пониманием ислама и нашим определением демократии. Политические системы, именующие себя демократиями, далеко не всегда придерживаются либеральной демократии западного образца по букве и духу последней. Аналогичным образом, страны, заявляющие о следовании исламскому закону, могут следовать ему совершенно не так, как другие мусульманские страны и мусульманские общины. Подлинные демократические идеалы могут вырасти лишь внутри самого общества и не могут быть навязаны извне.

Однако существование системы, подавляющей права и свободы подвластных ей людей, системы непрозрачной и безответственной (как это имеет место в Индии во многих местных мусульманских общинах), может способствовать распространению массовых убеждений в том, что демократия как политическое устройство не служит интересам малых и политически сравнительно незначительных общин. Хотя на деле ситуация в этих общинах определяется часто не столько каким-то системным пороком государственного устройства, сколько внутренним распорядком жизни в самих общинах. Отказываясь поощрять реформы в исламе (главным образом по соображениям электоральной политики), политические партии и политическая система в целом способствовали возникновению в стране своеобразного «демократического водораздела». В результате свободы и блага либерального устройства Индии не доходят до рядового мусульманина, жизнь которого определяется толкованиями и предписаниями его местного религиозного наставника и традициями. Коли так обстоят дела, почему бы мусульманину не заинтересоваться пропагандой радикалов, которые пообещают ему дать свободы и блага, обещанные Кораном и превышающие свободы и блага демократии, которая все равно обошла его стороной?

Религиозная риторика

По утверждению Хантингтона, ни идеология, ни экономика не будут в будущем основным источником конфликтов. Великие разделения внутри человечества и, соответственно, главные конфликты будут определяться культурными факторами⁴¹. Государства-нации в рамках этого сценария останутся, но главные конфликты будут развертываться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям.

Важный момент в аргументации Хантингтона – это описание того, как процесс экономической модернизации и социальных перемен все сильнее отчуждает людей от местной жизни, что способствует умалению роли национального государства как источника самоидентификации. Образующиеся пустоты заполняются религией в форме «фундаменталистских движений»⁴². Хантингтон характеризовал мусульманский мир как потенциальную цивилизацию, которая станет определять протекание будущих конфликтов. Он утверждал, что новая волна возрождения ислама, выразившаяся в свержении шаха Ирана в 1979 г., ведет к подъему исламского экстремизма на всем Ближнем Востоке. Хотя позднейшие утверждения Хантингтона о природе и идеалах ислама весьма спорны, приведенная основная предпосылка его аргументации убедительна. Такие события, как «9/11», и реакция на них со стороны США в виде глобальной войны с террором побуждают отнестись всерьез к этой интерпретации причин конфликта и реакций общин на конфликт.

В подъеме радикальных исламских групп также усматривают подтверждение того, что религия во все большей степени формирует сегодня содержание понятия «другой» (то есть находящийся вне общественного мейнстрима). Хотя значение и подтекст терминов «радикальный ислам» и «исламский фундаментализм» все еще является предметом страстных дискуссий, некоторый консенсус относительно того, что охватывается этими определениями, достигнут.

Грэм Фуллер характеризует исламский фундаментализм как разновидность исламизма, которая представляет собой «наиболее консервативный элемент в исламизме»⁴³. Фуллер констатирует, что для фундаменталистов закон – наиважнейший компонент ислама, причем самому закону дается все более узкое юридическое толкование. Некоторые справедливо замечают, что понятие «религиозный фундаменталист» не равноценно понятию «радикал, прибегающий к насилию». И для краткости мы определим радикальный ислам и его поборников как фундаменталистов, интерпретирующих и защищающих ислам таким образом, который оправдывает насилие, а в чрезвычайных обстоятельствах (на которых сконцентрировано это исследование) поощряет убийство невинных людей ради достижения некоей иллюзорной цели, сконструированной в рамках их собственной интерпретации религии.

Шиддик Аль-Джави указывает на главное оправдание действиям радикальных исламистов. Он констатирует, что, в отличие от западной демократической модели, в исламе все вопросы жизни человека и государства регулируются законами бога, а не низкими желаниями людей⁴⁴. Развивая эту аргументацию, пусть и в контексте событий «9/11», Юргенсмейер заключает, что религия (в их собственной трактовке) дала кадрам бен Ладена моральное оправдание для применения насилия. «Она дала им и эту метафору космической войны, образ духовной борьбы <…> между хорошим и плохим, правдой и злом»⁴⁵. В этом смысле, подчеркивает Юргенсмейер, удару по Всемирному торговому центру придавался поистине сакральный характер: он «должен был символизировать катастрофу, акт библейского масштаба»⁴⁶.

По некоторым сообщениям, исламские активисты действуют в тесно взаимосвязанных образовательных и социальных сетях. Как радикальные, так и умеренные исламисты проводят много времени, толкуя и усваивая тексты Корана и Сунны, чтобы быть уверенными в правильности следования установкам ислама, которые не расходились бы с изначальными, богоданными, его догматами. Согласно Мелуччи, основополагающая цель всякого радикального движения – формирование «сетей общего смысла»⁴⁷. Как и другие социальные движения, радикальный ислам выдвигает и поддерживает комплекс ценностей и образов, которые бросают вызов господствующим нравам и обычаям. Цель радикальных исламистов состоит в том, чтобы создать культ «истинно верующих» путем общего для всех истолкования ислама. Активисты, занимающиеся обращением других в «истинную веру», открывают глаза мусульманам (а иногда и немусульманам) на то, что общепринятые толкования ислама уклонились от истинных принципов Корана и что трактовка, предлагаемая их движением, отражает подлинную идеологию ислама⁴⁸.

Согласно Рику Кулсаету, в XXI веке антиимпериалистическая идеология формируется исламистами как мягкого, так и радикального толка⁴⁹. Приверженность радикальной и политизированной версии ислама удовлетворяет потребность в коллективном осмыслении мира и вместе с тем дает духовное удовлетворение. Современный ислам, согласно Кулсаету, – это и система личных верований, и идеология сопротивления гнету Запада. Кулсает полагает также, что тяга к приключениям и героизированный ореол бойцов сопротивления увлекли немало молодых людей на передовую линию фронта борьбы – в такие места, как Афганистан. Он заключает, что привлекательность радикального ислама для европейской молодежи растет в силу распространения салафизма, слабой вовлеченности в социум, отчуждения и наличия идеологического вакуума.

В контексте расширяющейся «медиативной социальности» ("mediated sociality") и «медиативной историчности» ("mediated historicity")⁵⁰, в которую индивиды вовлекаются, исходя из глобальных событий (вследствие отрыва времени от пространства в медийном мире эти события переживаются ими как лично значимые), самосознание мусульман – в том числе в Индии – начинает отождествляться с панглобальным исламским самосознанием. Как правило, речь идет о самосознании жертвы западных (читай англосаксонских) акций и объекта военных действий, ведущихся по политическим и экономическим соображениям. Если соответствующее недовольство не сумеют погасить на местном уровне (а скорее всего, не сумеют) или это недовольство будет еще более «распалено» местными политическими структурами (что неудивительно в Индии, присоединившейся к американской «войне с террором»), новообразованная «медиативная» община вполне может освоить воинственные и крайние средства «борьбы со злом». Такая вероятность достаточно велика ввиду той наглядности, с которой члены этой новой общины демонстрируют применение подобных средств в иных местах.

Соперничество с капитализмом

В исламе видят некую негибкую, диковинную сущность, противящуюся торговле, богатству и процветанию, и это несмотря на тот факт, что Пророк Мухаммед сам был торговцем. Эдвард Саид подытожил подход ориенталистов к исламу, указав, что их экономические воззрения никогда не выходили за рамки «утверждений о фундаментальной восточной неспособности к торговле, коммерции и экономической рациональности»⁵¹.

Максим Родинсон, известный французский философ-марксист, оспаривает эту точку зрения: «Экономическая деятельность, стремление к прибыли, торговле и, следовательно, производству, ориентированному на рынок, рассматриваются вполне благожелательно как мусульманской традицией, так и Кораном»⁵². Отталкиваясь от Родинсона, можно выдвинуть систему уточняющих контраргументов в противовес расхожим стереотипам, видящим в исламе лишь противника свободного рынка и капитализма.

После смерти Пророка Мухаммеда мусульманское право разрабатывалось богословами, судьями, толкователями Корана и хранителями традиций, которые транслировали предания о жизни Пророка. Внимательное исследование социального происхождения этих людей, формировавших исламскую традицию до XI века, показывает, что 70% из них были купцами и ремесленниками⁵³.

Интересно, что ислам имеет также и систему законов и правил, налагающих ограничения на накопление капитала и богатства вообще. Ислам запрещает взимание риба, т.е. процента, ростовщичество и т.п. В доисламские времена правило риба означало удвоение размера платежа при всякой невыплате займа заемщиком, а в случае последующих неплатежей влекло за собой заключение или смерть. Таким образом, исламская модель экономики была нацелена на искоренение процента в договорах по займам⁵⁴.

Этот момент стоит выделить, прежде всего, по следующей причине: когда в 2008-2009 годах разразился мировой финансовый кризис, исламские богословы стали высказываться в том духе, что экономическая система, основанная на исламских принципах, может прийти на смену западной капиталистической модели. Они утверждали, что исламская политика, направленная на запрет процента и ростовщичества и на ограничение рискованных финансовых операций и заимствований, поможет оградить стороны от чрезмерного экономического риска⁵⁵. При этом подчеркивается, что, хотя фундаментальные принципы ислама отличаются от капиталистических, тем не менее они не направлены против рынка и торговли, и что в рамках ислама сложилась собственная сложная экономическая система.

Как кажется, радикальный ислам не столько борется против капитализма, сколько соперничает с ним. Об этом свидетельствует разнообразие способов финансирования деятельности исламистских организаций. Главные источники их финансирования – крупные жертвователи, благотворительные организации и банки. Однако более тщательное изучение таких каналов финансирования на международном уровне показало, что радикальные исламисты все более полагаются на источники традиционного характера. В рамках исламского права различаются акты добровольной благотворительности садага и акты обязательной благотворительности закят. Закят – это религиозная обязанность и один из пяти столпов ислама. Закят требует, чтобы всякий мусульманин с достатком отдавал определенную часть своего дохода на милостыню⁵⁶. Садага же – это понятие в исламе, которое считается прямой противоположностью правилу риба, обсуждавшемуся выше. Согласно акту садага, мусульман поощряют вкладывать деньги в имущество, способствующее росту благосостояния общины в целом. Для этой цели существует такой институт, как вакф – неотчуждаемый фонд, создаваемый лицом, отдавшим навсегда землю и иную недвижимость на цели благотворительного и благочестивого характера⁵⁷.

Закят становится постепенно важным каналом финансирования исламских фундаменталистов, поскольку эти сборы производятся на местном уровне и проследить маршруты движения средств невозможно. Крупные пожертвования, согласно закону садага, также подпитывают радикальных исламистов в обход всякой отчетности⁵⁸. Этим и объясняется, почему согласованные экономические инициативы, направленные на выявление и искоренение источников финансирования исламистов, не привели к сокращению их активности. Гнев мусульманского мира, вызванный американской «войной с террором», помог радикальным исламистам еще энергичнее эксплуатировать эти каналы финансирования.

Радикальный ислам как система жизни – прямой вызов господствующим идеологическим веяниям нашего времени. В этом смысле идеологическим противником радикального ислама является капитализм. В контексте западной цивилизации капитализм переплетается с секуляризмом и западной культурой вообще, поскольку, как считают радикалы, он основан на отделении религии от жизни. Свобода капитализма, с точки зрения этого движения, есть и экономическое, и политическое зло, поскольку капитализм не ставит поведению людей никаких религиозных барьеров. Ислам, напротив, подает себя как идеология, основанная на божественном законе, неподвластном человеческим желаниям и потому более высоком, чем человеческий конструкт капитализма⁵⁹.

Таким образом, в борьбе за сердца и умы современных людей приверженцы радикального ислама позиционируют себя как авангард «истинной» исламской веры, способный бросить вызов западной модели капитализма и в идеологическом, и в экономическом отношении, следуя древним принципам исламской традиции. Радикалы знают, что мусульмане изначально занимались торговлей и коммерцией, и, выдвигая требование об установлении «мусульманского контроля» над мировыми богатствами и торговыми путями, они играют на характерном для мусульманских общин глубинном стремлении вновь обрести то экономическое могущество, которым они не так давно обладали. Эта одержимость былой славой – характерная тема риторики не только радикалов; она все явственней присутствует и в русле «официального» ислама. Дело в том, что на протяжении последних веков ислам утерял значительную часть власти и влияния, и его колонии и территории перешли под власть других держав. Этот процесс усугубился после Первой мировой войны, после поражения и колонизации большей части Оттоманской империи⁶⁰.

Несмотря на значительные нефтяные богатства арабских и других мусульманских стран, господствующее мнение об эксплуатации этих ресурсов западными державами воздействовало на ситуацию по-своему, и в некоторых случаях радикализм использовался саудовской королевской семьей и другими для установления контроля над нефтяными богатствами. Ирония в том, что радикализм оказался средством для защиты капиталистов в данном регионе⁶¹.

В Индии эта борьба за экономическое преобладание относится, скорее, к истории, чем к современности, и связана с проблемами неравенства и неравномерного роста последних лет. Однако нелегкое социально-экономическое положение значительных слоев мусульманского населения само по себе вызывает недовольство, которое усугубляется дремлющими воспоминаниями о временах, когда мусульмане были правящим слоем в Индии до прихода англичан.

Анализ и заключение

Выше мы обратили внимание на четыре важных аспекта проблемы.

Во-первых, в рамках национального этоса, сложившегося в Индии после обретения независимости, политическое и культурное самосознание мусульман Индии подверглось, бесспорно, существенной эрозии, и сегодня ислам рассматривается преимущественно сквозь узкую призму религии.

Во-вторых, значительные слои мусульманского населения испытывают, возможно, разочарование в хваленой индийской демократии. Это вызвано бурным ростом правых индуистских течений в политической жизни страны, а также примирительным характером избирательной политики, не способствующей дискуссиям, переменам и реформам в мусульманской общине.

В-третьих, если во времена Моголов мусульмане были правящим слоем в Индии, то сегодня значительные слои мусульманского населения относятся к беднейшей части населения страны. Блага экономического роста, связанного с глобализацией и курсом на либеральные рыночные реформы (Индия следует этим курсом с начала 1990-х годов), обошли стороной среднего мусульманина, а в некоторых случаях, возможно, ухудшили его положение.

В-четвертых, в современном мире информации мусульмане Индии идентифицируют себя с крупными геополитическими процессами. Настойчивое стремление индийских политиков «вписать» страну в русло этих глобальных процессов (как в случае американской «войны с террором») могут вызывать, с одной стороны, отчуждение мусульман, а с другой, – сильное чувство солидарности с «общим делом» (там, где мусульмане вовлечены в конфликты) и готовность прибегнуть к соответствующим средствам борьбы (насильственные действия радикалов).

Но обсуждаются ли эти вопросы в СМИ, ориентированных на мусульманское население Индии? Наш анализ традиционных СМИ на языке урду (см. Приложение 1) показал следующее.

Был выявлен поразительно высокий уровень совпадения редакционных статей в СМИ на урду и в главных англоязычных СМИ. Анализ материалов, опубликованных влиятельными газетами на урду за период свыше недели, показывает, что почти 80% редакционных статей совпали с редакционными статьями в англоязычных газетах за тот же период и в основном соответствовали главенствующей точке зрения.

Это удивительно, если учесть, что пресса на языках меньшинств призвана заниматься вопросами, интересующими прежде всего ее специфическую читательскую аудиторию. Отсутствие в редакционных статьях газет описаний повседневной реальности жизни мусульманского читателя может лишь усугубить ощущение «заброшенности» у последнего. Но это заключение, конечно, выходит за пределы того, что нам дает собственно сам «контент-анализ», и поэтому мы по порядку обсудим сначала то, что было выявлено в ходе анализа.

Приложение 1

Вот некоторые ключевые результаты, на которые надо обратить внимание в контексте нашего исследования:

– менее 30% проанализированных материалов затрагивали социальные и экономические вопросы, касающиеся мусульман;

– менее 30% проанализированных материалов затрагивали вопросы, касающиеся ислама и его практики;

– 40% проанализированных материалов затрагивали темы терроризма и радикализма.

Принимая во внимание унылое положение в социально-экономической сфере, освещение этих сторон жизни в СМИ на урду неожиданностью не было, хотя частотность обсуждений этих тем оказалась ниже ожидаемой.

Более детальный анализ с очевидностью выявил, однако, две тенденции: тенденцию к умеренно-осторожному обсуждению спорных вопросов и отсутствие целенаправленного обсуждения вопросов, касающихся местной администрации, развития, образования и наделения людей полномочиями самоуправления. Бросилось в глаза, что эти ключевые вопросы, ныне выходящие на первый план в политических дебатах в Индии, совершенно не обсуждаются в контексте жизни мусульманской общины. СМИ – своего рода усилитель общественной мысли⁶² и источник беспокойства для правительства, и пресса не выполняет своей функции, если уходит от обсуждения вопросов об уязвимости значительной части общества.

Уход от обсуждения проблем развития и социальных вопросов, значимых для мусульман, способствует тому, что мусульмане все более замыкаются в некоем отдельном экономическом и физическом пространстве гетто, рассеянных по стране. Эта тенденция усиливается и прочими факторами, способствующими росту неуверенности⁶³. Доклад Комиссии Сачара отмечал, что эта ситуация вызывает участившиеся случаи пренебрежения своими обязанностями со стороны муниципальных и гражданских властей, в результате чего создается своего рода порочный круг. Этот процесс сегрегации во многом льет воду на мельницу экстремистов, которые призывают мусульман создавать собственные чисто мусульманские пространства, управляемые местным религиозным лидером. Рассказ о либеральной и экономически бурно развивающейся Индии написан не для этой группы населения.

Анализ выявил также отсутствие обсуждения вопросов, касающихся религиозной мысли и жизни в мусульманских обществах в других странах мира. Вопросы, связанные с религиозными символами и традициями, жизнью по религиозному уставу, почти вовсе не рассматривались либо затрагивались мимоходом. Уход от обсуждения религиозных проблем – роли женщин, паранджи, различных фетв, религиозных школ и других вопросов, касающихся повседневной религиозной жизни, – создает опасный вакуум в условиях, когда приверженцы радикального ислама четко формулируют свои установки и предписания по каждому из этих вопросов.

Эта брешь заполняется радикалами, распространяющими свои взгляды на интернет-сайтах. В их интерпретациях текущих проблем и событий, значимых для среднего мусульманина, радикалистское мировоззрение часто скрашивается ссылками на «традиционные исламские ценности», призванными подкреплять их программу ненависти и насилия. Самоустраненность от обсуждения ключевых сторон религиозной жизни в прессе на урду образует пустоты, которые все чаще заполняются сегодня из иных, более радикальных источников.

Темы террора и радикализма освещались в газетах на урду как нечто внешнее по отношению к индийскому мусульманскому обществу. Обсуждение при этом не углублялось в причины недавних событий и не касалось масштаба насилий, совершаемых индивидами и группами, принадлежащими к мусульманским обществам.

Все это лежит в русле общеиндийского этоса, определяемого двумя идеологическими установками: во-первых, индийские мусульмане невосприимчивы к радикальным течениям вроде ваххабизма, и, во-вторых, индийские мусульмане ограждены от идей панисламизма.