Текст книги "Радикальный ислам. Взгляд из Индии и России"

Автор книги: Сергей Кургинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

По стечению обстоятельств, за несколько дней до широко разрекламированного «концерта-теракта», 1 сентября 2004 года, произошел отнюдь не «игровой» захват школы в Беслане. На фоне этой чудовищной свежей трагедии, в дни траура, данное конкретное постмодернистское действо в Москве было сочтено неуместным и отменено властями города. Однако обратим внимание: замысел устроителей довольно точно отражал и развивал генеральное направление, в котором идет работа с современным западным обществом. Это общество, давно уже названное «обществом спектакля» (термин введен культурологом Ги Дебором в его книге «La Societe du spectacle», 1967 г.⁸), все дальше двигают по пути кардинальных подмен. Оно все более склонно воспринимать предельно страшные вызовы реальности лишь как повод для шоу и получать удовольствие от насилия над собой. Лишь небольшая и сравнительно молодая часть подобного общества способна соблазняться идеей «побыть террористом-смертником» (вариант культовой «Королевской битвы-2»). Для подавляющей части западного общества оказывается более приемлемым упоение ролью «жертвы террориста» (вариант шоу-проекта «концерт-теракт»). Хотя и первое, и второе, безусловно, составные элементы единого социального «спецзаказа».

Закончив этот беглый обзор ситуации на территории, считающейся по инерции вотчиной Модерна, посмотрим, как обстоят дела на противоположном контрмодернистском «полюсе».

Танатофилия для Востока

Казалось бы, угасающей культуре Запада, культуре побеждающего Постмодерна, противостоит нравственно здоровый, религиозный, верный своей традиции мусульманский Восток. Казалось бы, имеющиеся издержки радикального исламизма (к каковым относится беспокоящий «цивилизованный» мир терроризм) следует списать на ту нетерпимую для человека традиции, в частности правоверного мусульманина, ситуацию, которая описана нами выше. «Контрмодерн – против Модерна, смутировавшего до состояния Постмодерна» – вот идеальная формула, к которой хотели бы свести суть проблемы идеологи Контрмодерна. Так ли это на самом деле?

Оговорим еще раз, что не считаем черты, проявившиеся в радикальном исламизме (а говорить мы хотим именно о нем), имманентно присущими исламу как религии. Оговорив, рассмотрим то новое, что несет в себе феномен радикального исламизма.

Это, прежде всего, новые формы борьбы за собственную (исламского мира) религиозную идентичность. Ничего плохого в этом самом по себе нет. Общества, в том числе традиционные, если они живые, должны же как-то учитывать меняющуюся ситуацию вокруг них. Частично меняются и практики, которые поддерживают неизменными основополагающие религиозные идеологемы. При этом допустимая грань их изменений в классическом традиционном обществе проходит там, где изменение практик еще позволяет сохранить неизменными идеологемы.

В отличие от классического традиционного общества, современные контрмодернистские образования обязаны соотносить себя с внешней нетрадиционной средой. Причем средой, не просто основательно модернизированной, но и существенно сдвигающейся в сторону Постмодерна (см. выше). В силу этого современные контрмодернистские образования занимаются вовсе не воспроизводством нормальной Традиции, а достаточно произвольным конструированием какой-то «наидревнейшей, утерянной Традиции», носителями и защитниками которой они себя объявляют. На деле это позволяет достаточно вольно интерпретировать не только практики, но и религиозные идеологемы. И – в силу уже оговоренного конструирования – оно неизбежно оказывается вовлеченным в постмодернистский поток. Потому что – и это очень важно подчеркнуть – любое конструирование немедленно вовлекает конструирующего в этот самый постмодернистский поток. Постмодернизму глубоко наплевать, что именно конструируется – архаика или ультрасовременность. Все виды конструирования для него равноценны. Главное, чтобы имело место произвольное, а значит, не чуждое иронии конструирование, а не серьезное отношение к тому, что связано с исторической преемственностью и историей вообще. Постмодернизм боготворит суррогатные идентичности, с удовольствием их создает, не проводя различий между типами суррогатов.

«Новыми формами борьбы за идентичность» в случае ислама оказался, во-первых, суицидальный терроризм – явление более чем спорное с религиозной точки зрения. И одобряемое отнюдь не большинством исламских авторитетов, но, как известно, лишь отдельными шейхами, приравнявшими данный вид терроризма не к самоубийству, а к воинской священной смерти – шахаде. Ислам же традиционный (особенно в суннитской версии) отвергает суицидальный террор, поскольку в нем человек, как и во всяком самоубийстве, посягает на право одного лишь Аллаха распоряжаться жизнью правоверного.

Во-вторых, в суицидальный терроризм оказались вовлечены женщины и даже дети. Это обстоятельство менее всего укладывается в какую бы то ни было традиционалистскую доктрину. И тем не менее оно имеет место быть. Задаваясь вопросом, что такое реальный Контрмодерн, рассмотрим внимательнее ситуацию с женским и детским суицидальным террором. Поскольку это наиболее показательный кластер.

В исламском мире с конца XX века женский суицидальный террор постепенно переходит из экзотики в «норму» ведения террористической войны. Что объяснимо с точки зрения прагматики, поскольку женщине легче, не вызывая подозрений, проникать на территорию противника, но что, безусловно, входит в конфликт с массой ограничений, существующих для женщин в традиционном исламском обществе.

Прежде чем начать использовать шахидок, палестинский ХАМАС, например, должен был преодолеть целый ряд внутренних запретов. До сих пор продолжается спор религиозных авторитетов о допустимости участия женщин в джихаде с точки зрения Корана. Но и чисто «бытовые» обстоятельства затрудняют для террористических организаций привлечение женщин к делу террора. Например, нежелание компрометировать будущую шахидку (и, что, может быть, еще важнее, свое движение) в глазах традиционного общества несоблюдением важного правила: женщина не должна находиться в сообществе мужчин (а как ее иначе инструктировать?) без близкого родственника. То есть проблемы существуют, и не только религиозного характера.

Первой женщиной-шахидкой в арабском мире считается Саная Мехайдали из Сирийской народной социалистической партии, которая в 1985 году взорвала в Ливане автомобиль, наполненный взрывчаткой. Однако реальный отсчет женского шахидизма следует вести с 2002 года, когда палестинка Вафа Идрис взорвалась на улице в Иерусалиме. Раскрутка ее образа как героини в молодежной и подростковой среде привела к тому, что уже в течение следующих двух лет палестинки совершили 8 суицидальных терактов. К этому надо добавить, что в израильских тюрьмах сидят еще 60 несостоявшихся смертниц. Цифра 68 – совсем не маленькая. Следует отдать должное работе израильских спецслужб, но и признать с сожалением, что нынешняя раскрутка популярности ша-хидизма в Палестинской автономии (ПА) обещает им все больший и больший объем работы.

К настоящему времени отношение в палестинском обществе к данному явлению, как показывают опросы, более чем позитивно. О желании совершить теракт сообщают многие молодые женщины и девочки-подростки. Заметим, что в случае женщин не работает примитивное объяснение мотива шахида как желания попасть в рай, где его ожидают 72 гурии. Что же работает?

Да, в общем-то, нормальные человеческие мотивы, существующие у всякого участника национально-освободительного движения: патриотизм, разогретый до предела протест (идеологический, религиозный) против узурпации внешней силой права общности жить по своим законам… У женщин-мусульманок – еще и потребность в признании себя обществом как личности (через героический поступок, ставящий их в один ряд с мужчинами). Однако, кроме таких, повторяем, общих побудительных причин, есть в феномене быстро набирающего в мусульманской среде темп женского шахидизма и специфические черты.

Например, недавно в ПА возникло новое понятие – «невеста-шахидка». То есть, на самом деле, естественно, «невеста Смерти». Что указывает на зыбкость еще одного, казалось бы, непререкаемого в традиционном обществе авторитета – института брака и материнства. В подобном словосочетании слышится сознательный подрыв основного – и охраняемого всяким биологическим, не только человеческим сообществом! – инстинкта, инстинкта продолжения рода. Что, конечно, наводит на размышления. Особенно после рассмотренных нами примеров «совмещения несовместимого» в постмодернистской атаке на западное общество Модерна, задействующей некрофильскую эстетику («любовь трупов» и так далее). «Невеста-шахидка». зачем такой образ в обществе Традиции? «Невеста-шахидка»… как это похоже на «тягу к смерти как к чему-то прекрасному»! Все это – из известного постмодернистского танатического инструментария.

Заметим, абсолютно противоречащее Корану понятие «невеста-шахидка» в Палестине никто и не стремится как-либо обосновать с религиозной точки зрения. Оно вбрасывается именно как идеолого-лингвистический конструкт, не требующий никаких разъяснений.

Но продолжим вглядываться в процесс радикализации ислама. И в его специфическую новизну.

Насильная вербовка шахидов на Ближнем Востоке как в Палестинской автономии, так и в Ираке не практикуется. Она просто не нужна. Добровольцев уже сейчас слишком много. А на подходе следующее поколение. Оно таково, что следует признать: нешуточная обеспокоенность Израиля абсолютно обоснована. Сегодняшние палестинские дети – это поколение, выращиваемое для определенного типа самопожертвования. Сосредоточенная работа, которую ведет ХАМАС среди детей, включая самых маленьких, таит в себе серьезнейшие опасности (рис. 1).

Рис. 1

Речь не о летних лагерях, где подростков учат обращаться с оружием и ориентируют на героическую смерть во имя Палестины. Такая практика характерна для любого национально-освободительного движения. Она универсальна, общепонятна и не требует обсуждения. Речь о том, что с весьма нежного возраста палестинских детей ориентируют не на что-нибудь «традиционно-героическое» – готовность к подвигу, к гибели на войне или в освободительной борьбе; их ориентируют конкретно на суицидальный терроризм. Это серьезная, крайне опасная специфика.

Например, по телеканалу ХАМАС крутят для малышей сюжет о реальной женщине-шахидке, оставившей в 2004 году двоих детей и пошедшей взрывать израильский блок-пост. Дети-сироты (точнее, изображающие их юные актеры) поют песенку про то, как им одиноко без мамы и, что раз уж она не может вернуться к ним, значит, им надо идти к ней на небеса – тоже стать мучениками. Песенка становится популярной, ее исполняют на всех концертах. Это что? Это отнюдь не воспитание «в духе уважения к подвигу отцов» (в данном случае – матерей), с расчетом на естественную реакцию «а вот когда я вырасту…». А формирование у детей младшего дошкольного возраста устойчивого комплекса влечения к смерти.

Другой скандально известный телеролик, время от времени возникающий на палестинском телевидении, несмотря на запрет, – мультфильм, в котором мальчик Мухаммад аль Дура (опять же лицо реальное), погибший во время интифады и сразу же героизированный, рассказывает детям, что есть специальные небеса для детей-шахидов и на них чудесная «игровая площадка» с чертовым колесом и прочими аттракционами. Сюжет, также явно рассчитанный не столько на выработку героического сознания у этих детей, сколько на формирование в их подсознании уже сейчас комплекса влечения к смерти. На адаптацию к смерти и стремление к быстрейшему ее достижению.

Цель подобных упражнений – в глубинном подрыве детской психики, позволяющем вырастить человека-аномалию, человека, лишенного страха смерти, – а ведь вне этого онтологического страха и, соответственно, вне способности его преодолеть нет и человека! – вырастить буквально «живую бомбу». То, что авторы данного «ноу-хау» нарушают традиционное отношение к детям как к одной из высших для людских сообществ ценностей, увы, не приходится и обсуждать. Причем в случае Палестины действительно есть основания говорить о готовности сжечь генофонд во имя «дела ислама».

Вот отрывок из интервью, которое в июне 2002 года дали две 11-летние девочки палестинскому телевидению.

Ведущий: Ты говорила, что Шахада – это прекрасно. Как ты думаешь, Шахада – это действительно хорошо?

Девочка 1: Шахада очень, очень прекрасна. Все люди мечтают о Шахаде. Что может быть лучше, чем рай?

Ведущий: А что лучше? Мир и полноправие для палестинского народа или Шахада?

Девочка 1: Шахада. Я получу все свои права после того, как стану шахидкой…

Девочка 2: Конечно, Шахада – это очень хорошо, потому что нам не нужен этот мир, нам нужна загробная жизнь. Мы получим выгоду не от этой жизни, а от загробной… Палестинские дети приобщились к мысли о том, что (смерть) – это Шахада и что умереть шахидом – это прекрасно. Каждый палестинский ребенок, в возрасте, скажем, 12-ти лет говорит: «О, Боже, я бы хотел стать шахидом»⁹.

А вот слова из так называемой «песни Мухаммада аль Дуру» – наиболее любимой сегодня песни палестинских детей.

Как приятно благоуханье шахидов!

Как приятно благоуханье земли,

Утоляющей жажду потоками крови,

Истекающей из юного тела!

Как приятно благоуханье земли!

Мальчик закричал: «О, отец, до встречи.

До встречи, отец.

Я пойду бесстрашно, не плача.

Как приятно благоуханье шахидов!

Я пойду к своему месту в раю.

Как приятно благоуханье шахидов!

Я пойду, о, отец, к своему месту в раю.

До встречи, отец!»¹⁰.

Казалось бы, и в словах девочек о рае как высшей цели, перед которой меркнут все радости земные, и в этой песне мы сталкиваемся с традиционным проявлением религиозного чувства, естественного для верующих – и мусульман, и христиан. Разве что с предельным проявлением этого чувства, странноватым у детей, да еще в массовом выражении. Но можно сказать, что религиозный экстаз «не знает возраста», найти этому подтверждения можно в истории войн за веру и т.д. Однако – нисколько не ставя под сомнение искренность и истовость веры палестинских детей в необходимость шахады для достижения рая! – посмотрим на текст внимательнее. Что означают строчки: «Как приятно благоуханье земли, утоляющей жажду потоками крови, истекающей из юного тела!»?

Какое это имеет отношение к исламу и его религиозной доктрине? При чем тут «земля, утоляющая жажду потоками крови»? Да еще и истекающей из юного тела?

Не очевидно ли, что мы здесь имеем дело отнюдь не с исламом, а, по минимуму, с технологами-постмодернистами, бойко пекущими агитационные «пирожки», даже не заботясь о соответствии той религиозной системе, которую им довелось представлять. По большому же счету, данный текст, ловко подмешивая к исламской религиозной образности совершенно иную и чуждую ему, подменяет высокую устремленность человека ислама к Всевышнему экстатическим хтоническим культом. Фраза «земля, утоляющая жажду кровью», отсылает прямиком к культу Кибелы. Или к другим вариантам соития с «низшей» сущностью, которых было немало. Где-то эти культы отправляют до сих пор, в их первозданном виде. (Но, повторяем, не в исламе, не в монотеистических религиях.) А где-то, в каких-то «лабораториях», их выводят как вирус, приживляя к дереву традиционной религии. Именно так возникают злокачественные новообразования агрессивного и тупикового Контрмодерна.

Итак, зафиксируем, что и здесь, в исламской цивилизации, как и в европейском цивилизационном поле, мы наблюдаем определенную атаку на саму идею жизни. Мы видим продвижение идеи смерти как высшего блаженства. Но даже «тип» этого блаженства отсылает нас к неким макабрическим вариантам, а не к религиозной классике, присущей той и другой цивилизациям, что крайне существенно! Зафиксировав этот промежуточный вывод, вернемся к рассмотрению фактов.

Как известно, терроризм смертников, в том числе женщин и детей, сейчас чрезвычайно высок в Ираке. Вербовку детей-мучеников ведет «Аль-Каида». Есть и совершенно новое явление – приезд в Ирак для совершения терактов-самоубийств женщин-европеек. Наиболее нашумевшая история о 38-летней бельгийке Мюрель Дегок¹¹, вышедшей замуж за мусульманина и принесшей себя в жертву Аллаху.

Не менее примечательный случай: одна из неудавшихся шахидок-немок собиралась взорваться вместе с годовалым ребенком (поскольку справедливо считала, что при подходе к месту теракта женщина с ребенком вызовет меньше подозрений).

Существует созданный ХАМАС специальный детский сайт, ведущий на арабском языке пропагандистскую работу, рассчитанную в том числе и на живущих в Европе и США подростков¹².

Вербовка желающих из Европы отправиться в Ирак, дабы стать «живыми бомбами», их выход на инструкторов свободно осуществляется через известные в террористической среде интернет-сайты. Что, правда, позволяет и отслеживать такие контакты.

Причины тенденции ясны: очевидная утрата смыслов в западном обществе потребления при остающейся потребности в оных, обретение нового смысла в исламе, желание доказать себе наличие нового сильного духовного содержания.

Еще один регион, где радикальный ислам активно применяет тактику шахидизма, – Россия. В ходе двух чеченских войн вербовка женщин для суицидального террора была буквально поставлена на поток. Это так называемые «черные вдовы».

В порядке важного уточнения к данному сюжету следует сказать о побудительных мотивах в суицидальном терроризме. Может быть задействовано три уровня мотиваций. Самый внешний и респектабельный – это то, о чем обычно террористы говорят: патриотизм, идеология, религия. То есть то, что вырабатывается и жестко контролируется сознанием.

Следующий уровень мотиваций – связанный с психотипом (его хорошо выявляют при вербовке и работе инструкторы).

И наиболее глубинный уровень – находящийся под спудом всяческих запретов.

Название «черные вдовы» довольно точно выявляет специфику чеченского суицидального терроризма. Она в фактическом отсутствии религиозного мотива при наличии социального – абсолютной безнадежности будущего для молодой женщины, потерявшей мужа и отданной (иногда даже проданной) родственниками вербовщикам, которые в Чечне (в отличие от Палестины) не слишком-то церемонятся. И применяют весьма грубые методы работы с «кандидатками в шахидки». Те, после которых семья, кавказское общество, их попросту не примет. Не идеология или вера, а именно ощущение социальной обреченности оказывается мотивом для теракта.

В Москве чеченскими женщинами-смертницами было совершено семь взрывов с большим количеством погибших. Четыре из них – в метро, два – в гражданских самолетах, один – на рок-концерте. Один – предотвращен. Несколько взрывов – в других городах. Впечатляющая цифра: в захвате чеченскими террористами театрального здания на Дубровке в Москве в 2002 году из 40 террористов – 19 (!) были женщины, и именно они были с поясами шахидов. Две женщины-террористки участвовали и в самом чудовищном из терактов – захвате школы в Беслане в 2004 году.

При всем росте женского терроризма, который наблюдается в исламских регионах – Палестине, Ираке, Чечне – это не сравнимо с тем, что происходило в течение последних десятилетий на Шри-Ланке. Там возник, безусловно, особый и не во всех аспектах исследованный феномен. Поражает чрезвычайно высокий процент женщин и детей, участвовавших в террористической войне «Тигров освобождения Тамил-Илама». По доступной нам статистике, в ходе многолетней партизанской войны женщины совершили 40% от общего количества терактов. Это очень высокая цифра, особенно учитывая масштаб применения смертников. (Только в 1987-2000 гг. движение «Тигры освобождения Тамил-Илама» (LTTE) осуществило 168 операций с использованием 292 смертников.)¹³

Само по себе принудительное массовое рекрутирование женщин и детей на подконтрольных «тиграм» территориях не объясняет данного феномена. Очевидно, что имеет место и применение наркотиков, и спецтехнологий, воздействующих на глубинные пласты подсознания, ради включения особого типа бесстрашия и аномальной жестокости. Причем подобная вовлеченность женщин и детей в суицидально-террористическую деятельность свидетельствует о результативности этих технологий при работе именно с данным контингентом. Мы имеем в виду возможность формирования у детей изначально антиценностного сознания и легкость раскачки у женщин «хтонического» начала.

Могут сказать, что с партизанской войной на Шри-Ланке покончено, что движение «Тигры освобождения Тамил-Илама» разгромлено и весь этот ужас в прошлом. Но вряд ли может рассосаться бесследно такое мощное движение, столько лет ведшее большую террористическую войну. Не могут поменять профессию супербоевики. Нет никаких видимых оснований для утери привлекательности сепаратистских идей и их героизируемых носителей. Значит, все это еще будет востребовано. Будет востребован и в чем-то уникальный опыт LTTE по организации и подготовке в массовом количестве террористов-смертников. Будут востребованы и конкретные технологии, позволяющие работать на снятие высших личностных структур психики. На обеспечение доступа к наиболее архаическим «программам».

Если на нечто есть спрос, то оно не пропадет втуне.

Спрос же – в этом убеждаешься при рассмотрении сегодняшних общемировых культурных тенденций – будет на то, что и далее сможет двигать общества по «обратной спирали».

Заключение

Итак, танатофилия на Западе, исламистский вариант танатофилии (шахидизм) и этнически окрашенный ее вариант («Тигры освобождения Тамил-Илама») – явления глубоко связанные. И – глубоко рукотворные.

В каждом из этих явлений мы видим наличие и использование глубинных психологических механизмов, пробуждающих волю к смерти. Есть основания говорить о почти открытом проявлении в современном мире фашистских и гностических тенденций.

Предлагаем следующую модель происходящего как проблему, явленную через разнокачественные, но связанные внутренней логикой события (рис. 2).

Рис. 2

Первый уровень наблюдаемой проблемы – суицидальный терроризм как таковой.

Второй уровень проблемы – место темы суицида в культуре.

Третий уровень – влечение к смерти (танатофилия) как запускаемый глубинный психический процесс.

Эти три уровня очевидно связаны между собой. Суицидальный терроризм сопровождает и раскручивает «культуру смерти», волю к смерти. Он призван сформировать новые нормы в обществе. Но (!) новые нормы создают только тогда, когда хотят осуществить новый большой Проект.

Примечания

¹ Meadows Donella H., Meadows Dennis L. Randers Jorgen and Behrens III William W. The Limits to growth: A report for the Club of Rome's Project on the Predicament of Mankind. N.Y.: Universe Books, 1972.

² Baumann P. The Pope vs. the Culture of Death // The New York Times. 8.10.2005.

³ Naughton Philippe and agencies. German cannibal jailed for live after retrial // The Times. 9.05.2006.

⁴ Hall A. World's most infamous cannibal becomes a vegetarian // The Daily Mail. 20.11.2007.

⁵ Cannibalism copycat who kept a man in his fridge // The Times. 4.05.2005.

⁶ Kiefer P. Von, Weingartner C. Dr. Tod zeigt Leichensex in Berlin // Die Bild. 05.05.09.

⁷Channel 4 seeks terminally ill patient to be embalmed. BBC News. 11.01.2010. http:/ /news.bbc.co.uk/2/hi/entertainment/8453000.stm

⁸ Debord G. La Societe du spectacle. Paris: Editions champ libre, 1971.

⁹ Kids seek Shahada Martyrdom for Allah // Palestinian Media Watch. 01.06.2002. http://palwatch.org/main.aspx?fi=111 amp;fld_id=111 amp;doc_id=446

¹⁰ Palestinian children taught paradise is reward for martyrdom // Palestinian Media Watch. 28.06.2006. http://palwatch.org/ main.aspx?fi=111 amp;fld_id=111 amp;doc_id=1180

¹¹ Dupont G. Le racit du parcours de la kamikaze belge! // La Derniere Heure. 01.12.2005.

¹²http://www.al-fateh.net; см. также интервью Тафлика Хамида (бывшего члена «Исламского джихада»): 22-летие «Хамас»: методы современной подготовки террористов-смертников // Радио Свобода. 15.12.2009. http://www.svobodanews.ru/ content/transcript/1905465.html

¹³ Арас Д. Терроризм вчера, сегодня и навеки. Баку: SADA, 2003. C. 38.