Текст книги "Тайна Спящей Охотницы (СИ)"

Автор книги: Сергей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Annotation

Во второй части трилогии Сергея Смирнова повзрослевший на год Никита Демидов вновь вовлечён в чудесные и опасные приключения. На этот раз ему предстоит разгадать ещё более сложную загадку: кто такая Спящая Охотница, способная переносить в пространстве и времени целые миры? Бездушный андроид или живой человек? Друг или новое смертоносное оружие маркшейдера Вольфа? И какова её роль в истории Земли и в собственной жизни Никиты? Для этого молодому человеку придётся побывать в Москве 1918 года, осаждённом советскими войсками Берлине и даже в жерле вулкана Везувия. Никита узнает новые тайны своей семьи, обретёт способность уничтожать предметы на расстоянии, а главное, вплотную подойдёт к центральному выбору своей жизни, перед которым рано или поздно встаёт каждый человек на земле.

Сергей Смирнов

Глава первая

Глава вторая

Глава третья,

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Сергей Смирнов

ТАЙНА СПЯЩЕЙ ОХОТНИЦЫ

Невероятные друзья и приключения Кита Демидова

_{История продолжается}

Глава первая

_{со старинной усадьбой, плывущей в облаках, и прочими спецэффектами, грозящими страшной авиакатастрофой}

Настоящими героями не рождаются и даже на них не учатся. Вот главное, что узнал Никита Демидов за минувший учебный год, вместивший в себя пару веков, не меньше… Военных, спасателей и пожарных, конечно, учат, но так это профессии для взрослых, за это им и деньги платить должны. А вот так чтобы научить всех, как детей в школе, на вырост и для жизни вообще – быть на всякий случай героями… Совершенно нельзя предсказать, как себя поведешь, когда случается что-нибудь серьезное, опасное и нехорошее, а ты в самом центре всей этой жести.

И еще вундеркинд-математик Кит Демидов, впервые в жизни увлекшись историей и даже получив за нее «пятёрку» в году, прикинул и подсчитал в уме: из десяти настоящих героев пятеро, вообще, останутся неизвестными, еще троих почти забудут и только при случае будут вспоминать к слову – «а, это тот самый… ну да, был такой…», – и только двум, а то и одному-одинёшенькому достается настоящая всесветная, историческая слава. Про таких и говорят: «А! Тот самый! Ну да! Супер!»

В начале учебного года Никита вместе с друзьями из разных веков спас Москву и заодно весь мир от нападения подземного флота маркшейдера Вольфа. И что теперь? Никита, конечно, скромный парень: он, несмотря на свой уникальный и таинственный дар сборщика и все свершения, причислял себя к героям с большой осторожностью, а к супергероям – вовсе никак. В общем, подвигами не кичился. Но получалось обидно: даже на вторую категорию он едва тянул. И правда, для кого он еще оставался немножко героем? Ни для кого, кроме команды геоскафа «Лебедь» из прошлого, а из настоящего – своего папы и малочисленной банды одноклассников-«зомби», которые по приказу Екатерины Великой побожились молчать в тряпочку…

Чтобы уяснить, что к чему, надо рассказать вкратце, что случилось за год после разборки с подземным флотом и лично с маркшейдером Вольфом, оказавшимся Киту прапрадедушкой.

Припертый к стенке школьной директрисой, Кит пообещал ей исправиться по всем нелюбимым предметам, а они были все нелюбимые, кроме математики. Сказано – сделано. Он перестал быть рьяным пофигистом, и стал… нет, не отличником – такого бы скромный Никита никогда бы себе не позволил, – а вроде как твердым хорошистом. И сразу сделался никому не интересен. Учителя разок похвалили… и забыли про него.

Банда зомби во главе с Думом после всех обалденных чудес, конечно, Никиту зауважала и приняла его в «почетные зомби» даже без испытательного срока и теста – провести в одиночку целую ночь на кладбище. Да надо было бы – Кит и просидел бы там, глазом не моргнув и не поёжившись… если бы родители отпустили его на ночь из дома. У него, как у настоящего математика, никаких таких страхов перед привидениями не бывает. Тем более, после того, что ему уже довелось пережить! Но зомби ожидали от него новых крутых чудес, а их все не было и не было… Зима прошла – никаких чудес! И, считай, эти про него тоже забыли.

Лена Пономарёва… Ну да, в ее глазах Никита еще долго замечал жутко приятный ужас, но и она жаждала и ждала новых чудес. Не дождалась, и взгляд ее потух. А главное, сама раскрасивая и в стенах школы даже местами крутая Леночка Пономарева вдруг перестала вызывать в душе Кита всякий мучительный и порою приятный ужас. Будто было у Кита в сердце раньше такое секретное окошко, открытое только дня неё. Как она в то окошко посмотрит, так все внутри ослепляет, как лазерной указкой, а если не смотрит, так и внутри души совсем темно и сам об себя в темноте спотыкаешься. И вдруг закрылось то окошко, замуровалось. А открылось другое… совсем где-то высоко, на съехавшей крыше. Одна проблема сменилась другой… Да что говорить! Пономарёва – по всем статьям не княжна… И дело вовсе не в голубой крови! «Подумаешь, аристократка!» – с презрением думал Кит, если злился на княжну. А в чём? Конечно, в чудесном, жгучем взгляде княжны Лизы! И разве отличница Пономарёва хотя бы мечтала стать храброй лётчицей… Стала бы она бесстрашной циркачкой, прыгающей по крышам? Ну и вообще…

Еще в начале учебного года Кит никогда бы не признался себе, что он, типа, влюбился, потому что слова такого терпеть не мог. Но за учебный год он повзрослел и понял, что бывают на свете вещи, в которых трудно себе признаться и нужно иметь мужество называть вещи своими именами. И получалось, что он втюрился в девчонку из другого века, которая могла бы приходиться ему прапрабабушкой… Скажешь кому – не то, что не поверят, а скрутят и в психушку повезут. В общем, вместо малой беды нажил себе большую беду.

Папа с мамой поменялись ролями. Папа стал строгим – и не пойми, отчего больше: от того, что сын стал слишком хорошие отметки домой носить, от которых папа нос воротил, потому как сам когда-то двоечником был… или же от того, что жутко опасался новых чудес и всяких непредсказуемых проявлений Никитиного дара. «Не высовывайся!» – стал часто повторять папа, чего раньше от него никак нельзя было ожидать. А ничего не знающая мама, наоборот, стала вокруг Кита чуть не хороводы водить, и Кит приноровился уворачиваться от ее поцелуйчиков… бр-р-р!

Но от Китовой мамы просто так не отделаешься. Вот сейчас Кит с мамой сидел в самолете и летел на нем домой из Греции. Греция – это был мамин подарок Киту на летние каникулы за его хорошие отметки. Папа с ними не поехал, потому как терпеть не мог курорты и туристические экскурсии, и к тому же у него выставка была на носу. Он только тихо сказал сыну на прощанье: «Я, конечно, не удивлюсь, если там все развалины взлетят, покружатся… И весь Парфенон как новенький станет… Но ты там все-таки поосторожней. Не высовывайся, ладно?»

В Грецию Кит очень хотел весь год – и не просто так, по блажи: сам Александр, будущий Македонский, расставаясь с Китом, пообещал ему оставить на родине посылочку… Сувенирчик на память из далекого прошлого. Сначала Александр пообещал свой любимый кинжал с золотой ручкой. «Да ты что, ваше высочество! – воскликнул князь Георгий Веледницкий, служа в ту минуту переводчиком. – В его времени такой кинжал через границу не перевезешь даже горными тропами, не то что на летающей колеснице! Повяжут и обвинят в краже великой государственной ценности».

Тогда принц Александр подумал и что-то шепнул на ухо князю. Тот кивнул и сказал что-то вроде «сойдёт»… Во время поездки мама Света – опять же, бонусом за хорошие отметки – готова была идти на поводу у сына. Кит, рассказывая маме всякие истории про Древнюю Грецию, дотащил-таки ее до той самой, неприметной пещерки, которая давным-давно, в детстве принца Македонии, служила тому настоящим «штабом». Мама в пещерку не сунулась, боясь порвать или запачкать блузочку-обновку, а Кит тому и рад был. Долго прикидываться археологом ему не пришлось. Он нашел в аккуратно сделанной щели между камнями сувенирчик от самого великого полководца древности и… уж извините, ничего про него маме не сказал, а то бы она точно сдала «великую государственную ценность» каким-нибудь местным властям… А уж потом во время прогулки по какой-то греческой барахолке Кит нашел способ отлучиться и вернулся уже с этим сувенирчиком на шее. Ясное дело, он сказал маме Свете, что купил эту штучку по дешевке… Если прикинуть всерьез, то – примерно за одну миллионную ее реальной стоимости на каком-нибудь аукционе древностей. Самый большой страх Кит пережил в аэропорту, когда все металлические предметы надо было положить в коробочку под строгим взором греческого таможенника, похожего на всех трехсот спартанцев, вместе взятых. Но обошлось. И теперь подарок Александра Македонского, прождавший, считай, двадцать три века, снова висел у Кита на шее… и он его иногда трогал и балдел.

Это был серебряный медальон размером с пятирублёвую монету. Его, конечно, немного пожёвало время и оплавило долгое дыхание земли. На нем был изображен в профиль сам Александр, повзрослевший и, как угадал Кит, только что взошедший на трон. Вокруг профиля виднелась надпись на древнегреческом, и в ней угадывалось имя нового царя Македонии. И была мелко-премелко исписана вся обратная сторона медальона. Много позже (хотя одновременно и – на целый век раньше) Кит попросит княжну Лизу перевести послание и узнает, что принц Александр написал ему привет и пообещал когда-нибудь назвать его именем один из основанных им городов. Город Никитополис Кит так и не найдет на картах Древнего Мира. Может, Александр Великий и основал его где-нибудь на завоеванных территориях, но не проследил, чтобы его построили, некогда было. Да и ладно. И так приятно, что друг своего первого обещания не забыл, а что История кое-кого забыла, так чего и кого только она не забывала!

Самолет все больше закладывал курс на восток. Вечерело, и восточная сторона небосвода синела все глубже и темнее. С востока навстречу самолету двигались армией плотные пенистые облака. Горизонт казался таким далеким и пустым, что вызывал в душе беспричинную тревогу. Трогая подарок из прошлого и слушая в самолетных наушниках беспечную музыку из настоящего, Кит вглядывался в даль и начинал невольно, как раз с подходящей к пейзажу тревогой, подумывать о будущем.

Там, в таком же далеком и, вправду, каком-то совсем не светлом будущем, силы зла, конечно, не угомонились. И, похоже, их никак нельзя победить до конца, пока это будущее не наступит и плохие парни, задумавшие зачистку прошлого, уже никуда не смогут деться, ни в какое дальнейшее будущее отступить. А как его дождаться, этого будущего, если оно наступит, может, лет через сто, а, может, и через тысячу? Нужно повернуть подземный флот маркшейдера Вольфа в другую сторону, против будущего, и атаковать… Но как снова встретиться с прапрапрадедом и договориться с ним теперь уже без папиной помощи? Как переубедить его и привлечь на свою сторону? Как снова завести старую пластинку на граммофоне, который папа разобрал и на всякий случай половину деталей куда-то от Кита попрятал? Все эти глобальные мысли весь учебный год мучили Кита, не только сейчас.

Небо впереди всё темнело, так же темнели без ясных решений мысли Никиты… И вот уже начинала ему чудиться старая та граммофонная, с простуженной хрипотцою мелодия и песня про последний рейс моряка. Та самая мелодия, которая, как морская волна, могла вынести тебя на берег какого-нибудь чужого времени… И чудилась она как-то все навязчивее и неотступней.

Наконец, Кит понял, что глючит серьезно, и тряхнул головой. Он вынул из ушей наушники, потом для надежности потряс головой еще раз и снова сунул их в уши. Сквозь спокойный и басовитый ритм эрэнби, как кошка за дверью, царапалась мелодия, сулившая новые приключения и опасности…

Надо было объективно проверить, глюк это или нет. И Кит нарушил воздушный порядок – запрет на использование гаджетов в полете, благо, самолет еще не шел на посадку. Он осторожно, чтобы мама не видела, включил свой коммуникатор, а в нем – диктофон, и прислонил его к наушнику. И потом проверил…

«Фигассе!» – подумал Кит и посмотрел на маму.

Нет, он не ожидал от нее поддержки, если что, а наоборот, думал теперь, что с ней, с мамой, делать, если что…

Мама читала детектив, уверенно двигаясь к развязке напрямую, пока следствие там, в книге, бродило зигзагами.

Ничего не придумав, Кит напрягся и отвернулся к иллюминатору. Облака впереди уже слились в холмистое, будто снежное, покрывало, плывшее над летней планетой… Кит поморгал и зажмурился. Похоже, теперь начинали глючить глаза, а не уши… Перед тем, как зажмуриться, Кит увидел, будто один из больших облачных холмов впереди вспучился, раздался – и из него легко вылупилось кое-что очень знакомое. Ну, впечатление с морозом по коже! Словно в самолете окна открыли при обещанной экипажем температуре за бортом!

Ветер взволнованных голосов и ахов – «Смотри! Смотри! Что там?!» – пробежал по салону над головой Кита, взвихрив его шевелюру… или это волосы у него сами дыбом встали?

Кит зажмурил глаза еще сильнее прежде, чем распахнуть их навстречу всему. И распахнул!

Пассажиры правой стороны салона склеились с левой, где находились и Кит с мамой Светой. Все таращились в иллюминаторы. Кит глянул мельком направо: почти все кресла были пусты, только несколько человек – не иначе как прозевак, потому что могли прозевать чудо – так и дремали в наушниках. Мама оторвалась от детектива и задумчиво смотрела туда же…

– Ма, это просто спецэффект такой, – по-дурацки, без всяких идей и мыслей проговорил Кит.

Больше всего в эту минуту он боялся, что мама – как она всегда любит делать, отгораживаясь от чудес – сейчас возьмет и завалится в обморок… И что тогда?

– Ты уверен? – странным, спокойным шепотом проговорила в ответ мама. – А я думаю, что это такой красивый мираж… с атмосферной линзой. Объяснить?

У Кита на душе отлегло.

Мираж, он же спецэффект за бортом, изображал… всплывшую на тучи усадьбу Веледниково. С колоннами, со знакомым крыльцом… Посреди белых туч родовое гнездо князей Веледницких выглядело как посреди холодной, снежной зимы. Лишь соснового бора кругом не хватало. Красивый такой старинный пейзажик на закате. Только на высоте десять тысяч и сколько-то там метров!

Один Кит знал секрет этого миража, но и он, обалдев, поддался общему порыву, общему восторженному изумлению. Все примкнули к иллюминаторам фотоаппаратами и камерами мобильников, и Кит тоже невольно поднял к окну свой коммуникатор – снять такую дивную красоту.

– Нельзя включать мобильник в самолете! – шепотом закричала мама.

– Точно! – согласился Кит.

Он, как зомби, выключил гаджет… и тут, наконец, включился сам. Вот только теперь он осознал, что в самый неожиданный момент всё должно начаться снова, раз уж геоскаф и он же космический дирижабль «Лебедь», весь целиком, но скрытый пока, как глыба айсберга, в глубине облаков, появился здесь, в его, Никиты Демидова, времени-эпохе…

Сердце колотилось, во рту пересохло. Баклажка с минералкой чуть не выскользнула из другой, вспотевшей руки Кита.

Там, за бортом, «палубная надстройка» геоскафа в виде барского дома с колоннами плыла в лучах закатного солнца, омываемая у крыльца белыми клубами облаков. Может, там, в окно усадьбы, в эту самую минуту смотрела на него Лиза… Лиза!..

Из жуткого холода-озноба Кита бросило в жар. Словно в зуме почудилось ему, что она там, в окне, машет ему рукой… И он невольно помахал в ответ… И надо же, мама тоже помахала! Она заворожено любовалась «миражом» и рассеянно улыбалась.

Внезапно между самолетом и «миражом» тускло вспыхнула радуга, почти вся сиреневая, концами упершаяся в тучи. Пассажиры охнули от восторга – шоу со спецэффектами продолжалось! Только Кит не заохал, а затаил дыхание и снова весь похолодел… Он-то знал, что будет… хотя и не знал пока, что же конкретно…

Радуга стала быстро приближаться к лайнеру, и между ее концами в тучах засверкали грозовые разряды.

– Ну, сейчас будет жесть! – себя не слыша, невольно пробормотал Кит.

– Что будет? – робко поинтересовалась мама.

– Жесть! – всеобъемлюще обреченно объявил Кит… и кажется, очень громко – на весь салон.

Вдруг от княжеского дома, будто прямо из-под его фундамента, на малой глубине вдогонку сиреневой радуге понеслось что-то похожее на светящуюся торпеду, за которой поверхность тучи вставала вихрастым гребнем… Догнав радугу, «торпеда», ярко вспыхнула, словно разорванная разрядом между концами радуги! И веер-фейерверк искр взметнулся из тучи в сиреневый полу-обруч!

Яркий фиолетовый разряд пробежал по радужной дуге… Пространство под дугою затуманилось, вспучилось сиреневым пузырем… и будто лопнуло, брызнув в сторону лайнера ослепительной золотой каплей.

Лайнер вздрогнул и качнулся на правое крыло. То ли сам по себе, то ли оттого, что все стоявшие пассажиры шарахнулись прочь от иллюминаторов левого борта. Ахи и крики, совсем не такие, какие слышны в парках с американских горок, а жуткие и настоящие, стерлись электрическим треском, наполнившим салон лайнера чуть раньше, чем его стал наполнять странный искрящийся туман.

Лайнер мелко затрясло, словно его стало бить током, как птицу, замкнувшую голые провода. Кто-то, еще не успев плюхнуться в кресло, оцепенел прямо в проходе. Кто-то, кажется, продолжал визжать, но практически неслышно. Свет тоже тряско замигал и погас. Загорелись какие-то тревожные надписи… и тут вдруг зашипело, и сверху на головы пассажиров вывалились длинной, страшной и трясущейся бахромою тонкие щупальца с большими присосками!

«Кислородные маски!» – догадался Кит.

Он попытался схватить свою, вспомнив, как стюардесса, стоявшая в проходе перед взлетом, учила надевать её, но мама, уже успевшая надеть свою маску себе на нос, будто долго тренировалась, нервно ударила его по руке. Он схватила маску сама и стала нахлобучивать Киту на нос. Ну да! Все по правилам! Родителей же перед взлетом учили в случае беды стать героями и сначала надеть маску на себя, а уж потом – на ребёнка, который, может, уже успел задохнуться…

– Просим сохранять спокойствие! – раздался в динамиках стальной, но с надломом, женский голос. – Мы в зоне грозового фронта! Лайнер выдержит воздействие! Повреждений нет!

«Ага! Грозовой фронт… а настоящий не хочешь!» – мелькнула мысль у Кита.

И про отсутствие повреждений тоже соврали, чтобы панику погасить. Уж кто-то, а Кит нутром чуял, что лайнер вот-вот треснет где-то или отвалится у него что-то!

Вдоль всего салона, по обшивке, теперь светились шеренгой тонкие дуги, будто просвечивали рёбра лайнера-рыбы… и казалось, вот-вот весь он и вправду разъединится на отдельные куски, как рыба, порезанная на тарелке.

Одна из дуг сияла на обшивке совсем рядом, вровень со спинкой переднего кресла. Она пульсировала, как бы дышала. Кит невольно потянулся к ней… Но мама отдернула его руку, что-то гулькнув в свою маску. Кит разобрал: «Не трогай!»

Один раз Кит уже падал в самолете и знал, что надо в таких случаях делать. Надо его быстренько чинить!

Но сначала он посмотрел на маму, не надо ли как-то починить ее саму для начала. Мама была взъерошена… или это у всех волосы дыбом стояли в электрических полях, пронизавших пространство? У Кита шевелюра тоже стояла дыбом, хоть он вроде бы еще не собрался пугаться по-настоящему.

Мама была немного смешной в кислородной маске. А еще мама была бледной, но тоже смелой, и в обморок она явно не собиралась падать. Потому что ей полагалось присмотреть за сыном.

Кит улыбнулся ей, и всем видом показал, что ему не страшно. Мама сунулась было к нему – поцеловать за это! – но едва не тюкнула сына в глаз маской. Она, кажется, даже засмеялась в маску, – получилось смешное «гу-гу-гу», – и погладила сына по руке: «Молодец!» Потом она отвернулась оценить общую обстановку – и Кит воспользовался этим: он быстренько потрогал-таки светящуюся дугу на обшивке.

По телу словно понеслась орда кусачих муравьев… но надо было вытерпеть…

И вдруг позади раздался короткий, страшный треск, рвущий барабанные перепонки. Где-то позади, в хвосте, полыхнуло ярко сиренево, отдавшись вдоль салона сполохом и гулким, масочным вскриком пассажиров… и все… тишина!

Лайнер летел. А двигатели не гудели… Или это в ушах у Кита заложило?

«Не, не заложило… Это хвост вместе с турбиной отвалился… или отваливается…» – сначала беспечно, потом по-деловому, а потом… нет, не панически, но уже до смерти понятно осознал Кит…

И теперь весь лайнер могло спасти только одно… вернее только один…

Но Кит все еще сидел оцепеневший, точно соответствуя первой стадии восприятия большой-пребольшой катастрофы.

Мама, как и все, кто мог, судорожно оглянулась назад, в проход. А потом посмотрела на Кита и снова погладила его по руке: мол, все окей, хвост не отвалился, летим дальше. Только рука мамина была влажной и очень холодной, а пальцы ее дрожали, как под током…

И ток ударил…

И Кита вышвырнуло из кресла, прямо как из катапульты военного истребителя. Только без самого кресла… Он сорвал кислородную маску и не перелез, а прямо перепрыгнул через маму, оттолкнувшись ногой от сиденья, а рукой от спинки.

– Мама, извини, я – быстро! – крикнул Кит, сразу отскакивая подальше, чтобы мама не успела схватить его за руку или хоть за рукав джинсовой куртки.

Он понесся в хвостовую часть салона. Пассажиры, такие жутко смешные и трогательные в кислородных масках, смотрели на него… как смотрели? Как на снежного человека, йети, несущегося по салону авиалайнера. А как же еще?!

А самые страшные глаза были у стюардессы и стюарда, застывших там, в самом хвосте самолета… как в подсвеченном аквариуме. Потому как видны были они за фосфоресцирующей сиреневой мембраной… такой до боли знакомой. Контур! Это был контур!

Глаза бедной аквариумной стюардессы, глядевшей испуганно на Кита, будто готового протаранить её лобовым ударом, становились все больше и больше, и Киту уже представлялось, что, пробив собой контур, он попадет не в какое-нибудь прошлое, а прямо в глубины ее воспаленного воображения.

За пару шагов до контура он не выдержал – зажмурился. Но хода не сбавил. И вылетел! Провалился… в жуткий холод!

И в ослепительную белизну!

Глава вторая

_{с одним неудачным расстрелом, одной неожиданной романтической встречей и одной таинственной голограммой}

Молнией пронзила мысль, что хвост у лайнера все-таки отвалился – и он падает прямо в тучу…

Туча сочно хрустнула, когда Кит плюхнулся в нее лицом, и оказалась глубоким, чистым снегом.

Кит вскочил, судорожно утер лицо и огляделся.

…Были высокие и редкие сосны кругом, но, вместо барской усадьбы князей Веледницких, поблизости стоял большой и темный бревенчатый дом. Дача, что ли?

Пахло настоящей зимой, и это было главным доказательством, что зима здесь – на самом деле.

Где-то поблизости тихо догорала граммофонная мелодия «Последнего рейса», на которую теперь уже можно было не обращать внимания.

Снежная влага жгла лицо. Кит вытер ее рукавом.

– С новым одна тысяча девятьсот восемнадцатым годом вас, Никита Андреевич! – как-то совсем не по-детски, сухо, злорадно и довольно обреченно поздравил его какой-то очень взрослый, но опять же, до боли знакомый голос.

Голос князя Георгия Януариевича Веледницкого, кого же еще!

«Это какой-то нехороший год был… война, разруха», – только и вспомнил Кит, а вслух заценил:

– Ну, блин, нашли время!

И сам удивился, насколько буквально можно было понимать сейчас это выражение!

Князь и вправду стоял рядом, на снегу… Он показался Киту каким-то чересчур взрослым – ну, как-то чересчур старше того «пятнадцатилетнего капитана», с которым Кит расстался в прошлом году, и был одет в какую-то старинную военную форму с двумя ремешками, пропущенными под погонами, и в фуражке. На боку у него висела большая, пухлая, кожаная кобура.

Взгляд князя был прямым и строгим. Ясно было: он только что с войны, но отвлекся на минутку по делу даже более важному, чем война…

Князь усмехнулся и качнул головой:

– Знал бы ты, Никита, как мы долго его искали, это нужное время…

Кит уже был в курсе, что перемещения во времени и все эффекты, с ними связанные, – это не простая арифметическая задачка. Далеко не из любой точки времени можно начать путешествие вспять или вперед, и так же – вовсе не в любую точку времени и пространства. Есть там какие-то непостижимые уму узлы и проходы, связанные с определенными датами, часами и минутами, которые в своем времени дожидаться надо. И всякое изменение в прошлом действует на будущее не напрямую, совсем не логично в нашем, человеческом понимании. Время и пространство умеют по-своему, как тот буферный раствор, о котором рассказывал Киту старший князь, защищаться от вторжения из будущего. И если ты, пришелец из будущего, вламываешься в прошлое, время там для тебя и всех, с кем ты там общаешься, начинает течь не только в длину, но и как бы растекаться в ширину и по протокам… ну, что-то в этом роде.

– В дом! В дом давай поскорее! – уже не так строго велел князь, выдохнув облако пара. – А то околеешь тут живо!

– Да не холодно, – ответил Кит, глядя, как князь, высоко задирая ноги в сверкающих чернотой сапогах, спешит по глубокому снегу не к дому, а к распахнутой двери сарайчика, стоящего в другой стороне, у ограды.

Оттуда, из темной утробы сарайчика и доносилась заклятая мелодия. Да и сам граммофон проклевывался во мраке.

– Это у тебя от нервов! – бросил через плечо князь. – На дворе минус пять, не меньше. Тотчас прохватит…

Он подхватил граммофон, сразу онемевший у него на руках, и так же поспешил обратно и мимо Кита – к дому. Только теперь уже не скача, а разгребая и разбрасывая снег ногами.

– Давай, торопись! – крикнул он Киту через другое плечо. – Тут у нас болеть накладно. Врачей не сыщешь. Все попрятались, кого большевики не постреляли за морды буржуйские.

– Самолет бы сначала починить… – запоздало заволновался Кит.

– Успеется, – как бы отмахнулся князь, но тут же понял, что перегнул, и, остро глянув на Кита, сделал озабоченный вид по поводу самолетной беды в чужом для него будущем. – Так мы этим делом и занимаемся, в сущности. Давай, давай, шире шаг… Ты думаешь, чтО с вашим аэропланом случилось? А ты сначала погадай, зачем мне было на «Лебеде» в твоем времени всплывать? Это же какие хлопоты и усилия, вообрази! Не на прогулку же по облакам, они во всех веках одинаковые… Толкай дверь, открыта.

Они уже поднялись на крыльцо, звонко похрустывавшее на морозце. Князь гулко постучал сапогами друг об друга.

Кит первым вошел внутрь, вдохнул кисло-деревянный дух старой дачи, придержал дверь для князя.

– Проходи вперед, по коридору направо, – сказал князь. – Только там тепло.

Кит прошел по полутемному коридорчику и открыл еще одну дверь, вставшую на пути. Она не скрипнула, а залихвастски крякнула.

В комнате было тепло, но как-то угасающе тепло. Кит огляделся. Увидел он вот что: угольной черноты шкаф, такого же обугленного вида бюро с развалом старых книг, выглядевших дровами, диван с уродливо выгнутыми и как будто отмороженными ножками. На нем была свалена какая-то военная одежда. Против дивана стояли напольные часы с мертвым маятником и стрелками, показывавшими давно забытое время, а рядом с часами, у стены, – огромная и пустая рама от потерявшейся где-то картины прошлого. Предметом, не вполне подходящим к интерьеру, была вторгшаяся сюда чугунная печка. Она примостилась к окну, героически пропускавшему сквозь себя ее коленчатую трубу.

Князь локтем отодвинул стопку книг, свалив пару на пол, и поставил граммофон на бюро. От бюро он метнулся к печке и чуть не обнял ее всю, как самого близкого друга.

– У-ух, еще теплая! – с наслаждением протянул он. – Большую печь топить нельзя было. Увидят дым издали над деревьями, налетят. Спалят вместе с домом.

Он оторвался от печки, перешел к дивану и первым делом накинул на себя шинель, лежавшую сверху. Под ней оказалась другая.

– Тоже еще теплая, – повторил он. – Живо одевайся, Никита. Эта шинель твоя, кадетская, без погон… от греха подальше. И фуражка. Еще фуфайка английская на тебя. Надевай. Сапоги в шкафу. Тут тебя за твои эти белые буржуйские черевички, – он указал на новые Китовы кроссовки, – издали стрельнут, не глядя. Тут вот еще… – Он приподнял кадетскую шинель. – Кальсоны есть… Только не надо такую кислую мину делать. Зима. Нечего себе студить, сам знаешь что. Я за тебя перед твоей матерью в ответе.

– Ага, – кивнул со значением Кит. – Это точно.

– Одевайся, пока все тепло не ушло, – приказал князь, между делом, построже. – Я на минуту тебя покину. Примус заодно принесу. Раскочегарим, чайку попьем, перекусим, чем Бог послал в годину испытаний… и делом займемся.

Все произошло именно так, как он сказал. Минут через пятнадцать, после изрядных княжеских мучений с примусом, они начали пить чай из стаканов с подстаканниками, которые в музее можно выставлять, и закусывать галетами и тонкими ломтиками сала. Сало Кит не очень любил, но дальновидно поддержал компанию. Да, это был не тот званый обед, что ознаменовал его первый вояж в прошлое!

Пока не был получен первый кипяток, князь не проронил ни одного дельного слова, только чертыхался на примус и другие видом не княжеские вещи. И Кит ему не мешал, терпеливо дожидаясь раскрытия всех тайн, накопившихся за год, а по меркам прошлого – за два с небольшим года. Одевшись в тяжелую и грузную допотопную одежку, но оставив на себе кроссовки (он, конечно, пообещал князю надеть сапоги, пугавшие его своей неказистостью), Кит сидел, привыкал к ней и тупо наблюдал.

Казалось, князь успел замерзнуть куда сильнее его, Кита, еще хранившего в себе курортное греческое тепло. Князь брал подстаканник обеими руками, грелся об него. Кит вдруг только сейчас приметил, что у Георгия Януариевича пробились светловатые усики… и вновь напомнил себе с трепетом, что там, в прошлом, времени пролетело на полтора года больше, чем в его собственном, а это означало… ой-ёй-ёй, что это означало!

– Спрашивай, – пошмыгав носом, с хрипотцой сказал князь.

Он сам, видно, приметил на лице Кита тихий испуг не известного ему назначения.

То, о чем хотел спросить Кит в этот миг, он не спросил, а стал, робея, подбираться издалека… ну, не то, чтобы совсем издалека, а как раз с самой близи, еще пахшей пластиком салона.

– Так что с самолетом? Опасно?

Князь сделал еще один осторожный глоток с поддувом, оберегая губы, и улыбнулся, всем своим видом показывая, что паниковать и дергаться Киту еще рано.

– К вам в аэроплан на ходу вломилась безбилетница, – все просто объяснил он. – Опасно ли это для такого большого аэроплана, не могу точно сказать, тем более, что ты как будто успел его мимоходом немного подлатать. А вот то, что это безбилетница опасна и даже архиопасна, – это сомнению не подлежит.