Текст книги "Кассандра"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Леонид много раз бывал в мастерской и, как ему представлялось, знал здесь все, но сейчас ему казалось, что видит окружающую обстановку по-новому. Возможно, это было связано с тем, что здесь он никогда не бывал один и не убивал время в бесцельном шатании и разглядывании предметов интерьера. Ему вдруг пришла в голову мысль, что мастерская находится в полуподвале старинного дома начала ХХ столетия, судя по имеющейся здесь литой табличке, информирующей, что в те давние времена здесь был доходный дом. Скорее всего, этот полуподвал мог быть жильем дворника и его семейства – через окна хорошо просматривалась арка, вход во двор.

Идея пофантазировать на тему прошлого этого дома ему понравилась – по крайней мере, он перестанет каждые пять минут смотреть на часы и мерить шагами комнаты.

Он привел стол в состояние кровати для гостей, то есть максимально опустил, достал несвежую постель, лег не раздеваясь, уткнувшись взглядом в старую известковую побелку потолка, на котором расползалась паутина мелких трещин, и дал волю фантазии.

Не исключено, что во время Гражданской войны, в то смутное время, когда город то и дело переходил из рук в руки, от одной противоборствующей стороны к другой, в этом доме жила состоятельная семья, которой было что терять, а значит, было что и прятать. Он представил главу семейства: упитанный сорокалетний мужчина с аккуратно подстриженной рыжеватой бородкой, одетый в «тройку»; из кармашка жилетки, где спрятался массивный золотой брегет, тянется толстая платиновая цепь к поясу. У него три дочери-гимназистки, погодки. Болезненная, маленького роста жена все время молится, потому что привыкла во всем полагаться только на мужа и Бога, а сейчас, когда из-за водоворота событий муж растерян, вся надежда только на Бога. Глава семейства в ужасе: наслышан об экспроприации и конфискации, когда забирают все, о ночных налетах бандитов на квартиры. Все, что заработал на протяжении жизни, скопил на приданое дочерям, может в любой момент пойти прахом, а они останутся без средств к существованию. Хорошо, что успел в шестнадцатом году перевести все ценные бумаги в золотые червонцы. Золоту на протяжении тысячелетий человек поклоняется, чтит его, оно нужно любой власти и не даст умереть с голоду при любом режиме, поэтому его надо спрятать. Но куда?

Место должно быть рядом и все же не в квартире, где обязательно обнаружат при обыске любой, самый хитроумный тайник. Остается найти место где-то в доме или возле него. Может, ночью закопать под вишней, растущей у окна? А если заметит кто-нибудь из соседей по дому?

Остается чердак и подвал. Чердак тоже место людное – в последнее время, опасаясь краж, жильцы дома вывешивают там выстиранное белье. Значит, подвал, где хранили раньше уголь и картофель, запасенные на зиму. Сейчас подвал пустует – каждый теперь ухитряется хранить запасы непосредственно в квартире.

Глухой ночью упитанный глава семейства, держа в одной руке подсвечник с горящими свечами, прижимая под мышкой тяжелую шкатулку с червонцами, драгоценностями жены и дочерей, начинает спускаться по скрипучим ступеням в подвал, то и дело останавливаясь, настороженно прислушиваясь к тишине. А тишины нет: то и дело из темноты доносятся далекие крики, звуки выстрелов, что заставляет его спешить…

Леонид, полностью увлекшись фантазиями, вдруг услышал, как скрипнула входная дверь, которую он оставил открытой.

– Стас, это ты?! – крикнул он, соскочил на пол и поспешил навстречу приятелю, но никого не обнаружил.

Леонид открыл входную дверь – за ней тоже никого не оказалось. Его взгляд натолкнулся на старую деревянную дверь напротив, на которую он никогда не обращал внимания, будто ее и не было. Она была слегка приоткрыта, словно приглашая войти. На ней имелись скобы для навесного замка, который отсутствовал.

«Вот и дверь в подвал. Может, Стас или кто-то другой решил со мной в прятки поиграть? Ведь за время, пока я дошел до двери, маловероятно, чтобы кто-то смог выйти из дома», – решил Леонид и заглянул за дверь. Его встретила густая непроницаемая темнота, пахнýло сыростью и плесенью.

«Без света здесь делать нечего». Он сходил к автомобилю, вооружился налобным фонариком и отправился обследовать обнаруженное помещение. Подвал был полон всякой ненужной рухляди, которую сюда сносили жильцы дома – «авось в будущем понадобится», но которая теперь даже на дрова не годилась.

– Стас! Ты здесь?! – крикнул Леонид, спускаясь по деревянной лестнице.

Он шел, то и дело спотыкаясь, поднимая тучи многолетней пыли, которая вызвала у него затяжной кашель, и фантазии о спрятанном здесь сокровище вновь вернулись к нему. Но чем дальше он продвигался, тем меньше верил в возможность что-либо здесь отыскать, разве только вывезти весь этот мусор колонной грузовиков.

«А с чего я взял, что здесь должны находиться какие-то мифические сокровища? Ведь это моя выдумка! Придет же такое в голову!»

Леонид стал пробираться к выходу, преодолевая кучи хлама, рискуя наступить в темноте на ржавый гвоздь, ругая себя за дикую фантазию, заставившую его лазить среди мусора.

А когда добрался до выхода, то обнаружил, что дверь заперта. Он стал стучать, кричать – все было бесполезно. Вероятно, Стас решил пошутить или кто-нибудь из жильцов дома вдруг вспомнил, что подвал открыт, и исправил эту ошибку. Ему вспомнился шум, из-за которого он обратил внимание на этот подвал.

«Я дуралей! Оказался в ловушке. Надеюсь, что это был подвыпивший Стас, решивший поозорничать».

Леонид начал звонить на домашний, мобильный номера Стаса, а так как тот не отвечал, отправил сообщение: «Нам немедленно надо поговорить – открой дверь подвала», затем еще одно: «Идиотская шутка, и она затянулась». Но Стас хранил молчание. Все это крайне не понравилось Леониду, и он решил обратиться за помощью к Богдане, хотя предполагал, что этим может вызвать у нее бурю негодования.

«Глупое положение – попробуй объясни ей, из-за чего оказался в подвале».

Но Богдана не ответила ни по домашнему, ни по мобильному телефону. Леонид посмотрел на часы – время уже приближалось к полуночи. «Неужели она в это время принимает ванну? Или, увидев, что я звоню, не отвечает, показывая свою обиду?» Решил, что Богдана на ночь отключила телефоны, чтобы случайный звонок не прервал ее сон.

Тогда он позвонил Эльвире. Она сразу взяла трубку, и это значило, что он ее не разбудил. Голос у нее был такой же безжизненный, как и при встрече. Он только начал рассказывать, в какое глупое положение попал, как связь нарушил сигнал – кто-то звонил ему на мобильный. Решив, что это, скорее всего, Стас, Леонид скомкал разговор с Эльвирой, пообещав через пару минут перезвонить.

К его удивлению, звонила Ксана. «А если бы я в это время лежал дома в постели? Что бы я сказал Богдане? Ведь картины среди ночи не продают и не покупают. Девица безбашенная!» – с неудовольствием подумал он.

– У тебя неприятности? – спросила Ксана ровным голосом, и в ее тоне не было даже оттенка сочувствия.

– Можно сказать – да, – осторожно ответил Леонид.

– Требуется помощь?

– Да.

– Что надо сделать?

Леонид нехотя рассказал, в какой переплет попал, особенно не надеясь на помощь этой девушки, которую он видел лишь два раза. Он постарался побыстрее закончить разговор, чтобы перезвонить Эльвире. То, что Эльвира ему поможет, он не сомневался. А этой девчонке какого рожна ехать куда-то? Ведь до сих пор она особой симпатии к нему не проявляла.

– Я приеду. Потом вернешь мне деньги за такси – у меня папа не олигарх, – согласилась Ксана.

И вновь потянулись бесконечные минуты ожидания. «Такое впечатление, что этот чересчур длинный день, состоящий из одних ожиданий, никогда не закончится», – нервничал Леонид, решив пока не звонить Эльвире.

Он нашел себе местечко – уселся на сложенных у стены старых пружинных матрасах, прислонился к стене и выключил фонарик, закрепленный на голове, – неизвестно, сколько еще придется девушку ожидать, а аккумуляторы не вечны.

Непроницаемая темнота и глухая тишина окружили его и чем-то напомнили недавнюю вылазку в дренажный лабиринт. Глаза сами по себе закрылись, и, уже засыпая, Леонид вяло подумал, что это даже хорошо – время пройдет незаметно.

13

Вечерний город, на который только начали опускаться сумерки, излучал враждебность, и мне показалось, что идущие навстречу люди настороженно присматриваются к моему потрепанному, помятому костюму, который еще не так давно был последним шиком и стоил уйму денег. Нестерпимо долгий, а главное, светлый день никак не хотел закончиться, а значит, мог в любой момент преподнести крупные неприятности, правда, и темнота не могла от них уберечь. Я старался не идти по оживленным улицам, где это было возможно, двигался переулками и, на свое счастье, пока из милицейских встречал лишь регулировщиков на перекрестках. Я не сомневался, что уже объявлен в розыск и мощная государственная машина приведена в действие, так что финал может быть лишь один – моя смерть. С того времени, как я в очередной раз изменил план и на лодке рыбака переплыл обратно на правый берег, я уже час находился в черте города, и восемь часов прошло с момента моего бегства. То, что я до сих пор на свободе, говорило о том, что пока судьба мне благоприятствует.

Первоначально я собирался добраться до ближайшей железнодорожной станции и, забравшись на любой товарняк, отправляющийся в путь, положиться на судьбу. Но я понимал, что сделать это будет непросто, к тому же отработанная смена под землей и заплыв через реку вымотали меня до изнеможения, так что я решил найти укромное местечко, чтобы пересидеть день-два. Денег на первое время у меня было предостаточно, требовался лишь надежный человек, который приютил бы, помог купить новую одежду.

Мне здорово помогло то, что я хорошо ориентировался в городе, в котором прошла моя студенческая юность. Вдруг в голову пришла мысль: как же тесно я связан с этим городом, если в третий раз, пребывая в неблагоприятных обстоятельствах, нахожусь здесь и ищу выход!

В первый раз это было в четырнадцатом году, тогда я заканчивал учебу в университете святого Владимира и серьезно влюбился в девицу с женских курсов, светловолосую Анну с потрясающей длинной косой. Она, поманив, завладела моим сердцем, разбила его, а когда я сделал ей предложение, рассмеялась в ответ:

– Ты слишком несерьезен для семейной жизни. Тебе более подходит лицедействовать, быть шутом, но не мужем. А для меня муж шут, Арлекин, – это, пардон, нонсенс!

Вскоре я узнал, что она обручилась с Дмитрием Уманским – отпрыском богатой купеческой фамилии. От горя неразделенной любви я чуть не тронулся умом, а слово «шут» жгло сердце огнем. Неужели она воспринимает меня как Арлекина, вызывающего своими слезами смех у публики? Думает, что я буду в одиночестве страдать, плакать, а она, счастливая, довольная жизнью, проходя мимо – смеяться?! И у меня созрел безумный план: накануне свадьбы застрелить ее жениха у нее на глазах. О последствиях своего поступка я старался не думать.

И вот тот день настал: на протяжении нескольких часов я следил за счастливой, ничего не подозревающей парочкой, выжидая момент, а скорее всего, набираясь решимости. Первый раз пролить кровь человека – это ведь не перепелку подстрелить на охоте.

В саду «Шато де Флер» я набрался смелости выполнить задуманное и тем самым доказать, что ее слова – «Арлекин», «шут» – по отношению ко мне несправедливы. Особенно задевало меня слово «шут».

Они прохаживались по аллее между веселыми аттракционами, слушая игру духового оркестра, поедая сладости, купленные в кондитерской на Золотоворотской. Я судорожно сжал в кармане студенческой куртки небольшой «браунинг» – сейчас понимаю, что не совсем удачное оружие для таких дел, лучше подошел бы более внушительный «Смит и Вессон» – и направился к ним, на ходу придумывая красивую фразу, которую произнесу перед тем, как разряжу в него револьвер. Я знал, что этим подписываю себе смертный приговор и умру на виселице в Лысогорском форте.

Фраза никак не придумывалась, а те слова, которые приготовил заранее, теперь казались слишком вычурными и театральными. Когда до них оставалось всего несколько шагов, дорогу мне преградила смазливая девушка-цветочница и попросила купить цветы для своей барышни. Я сказал, что не имею никого, кому бы мог их подарить. Девушка сделала большие удивленные глаза и выразила сомнение, что я говорю правду: такой красивый студент – и не имеет дамы сердца! Я никогда не обольщался по поводу своей незавидной внешности, но ее грубая лесть меня тронула. Я протянул ей деньги и указал на Анну, чтобы она отнесла ей большой букет – получалось чрезвычайно галантно: ей цветы, кавалеру пулю. Но цветочница, посмотрев на Анну, отказалась, заявив, что та не заслуживает такого кавалера, как я, и что ее ждет в скором времени горькая судьба. Слова цветочницы меня заинтересовали, и, разговаривая с ней, я потерял из виду влюбленную парочку.

Как звали цветочницу? Не помню, но ту ночь я провел с ней в меблированных комнатах мадам Горюхиной на Эспланадной. Предсказания цветочницы сбылись: через два года Анна стала вдовой – ее муж погиб на фронте.

Второй раз, уже в девятнадцатом, когда город взяли деникинцы, я по заданию товарища атамана должен был провернуть здесь одно дельце, но нам не повезло, пришлось отстреливаться, уходить. Погибли все трое, которые были со мной, а я ушел без единой царапины. Сейчас в третий раз стою у черты между жизнью и смертью… надеюсь, не роковой.

К дому на Подоле, где жил Кузьма, я подошел, как и планировал, когда совсем стемнело. Сын дворника, мой бывший однокашник, отличник Кузьма, жил в той самой дворницкой, но уже один, похоронив родителей.

Хорошо, что я полгода назад его случайно встретил в городе, выпил с ним пива с воблой, не предполагая, что он мне вскоре пригодится.

Дверь подъезда оказалась не закрытой. Я осторожно вошел внутрь и, стараясь не шуметь, спустился по ступенькам вниз, в полуподвал.

– Кузьма, открывай, это Степан, – тихо проговорил я, когда услышал его шаркающие шаги за дверью.

Ни о чем не расспрашивая, он сразу впустил меня и молча провел в комнату.

– Что-то случилось? – спросил он, когда задвинул на окнах плотные шторы и вместо электрической лампы включил керосиновую.

– Неприятности – как часто бывает, когда начинают ворошить прошлое, – туманно пояснил я, решив не вдаваться в подробности. – Мне надо у тебя пересидеть дня два-три, затем я уйду. Помоги мне – помнишь наше студенческое братство, клятву на Владимирской горке?

– Конечно помню, Степан. Какие мы были молодые, наивные! Верили в идеалы, и перед нами, казалось, открывался весь мир, – улыбнулся Кузьма, и я подумал, что его физиономия, вытянутая, с печальными глазами, смахивает на лошадиную морду.

– К сожалению, наши мечты разбились, как зеркало об мостовую, – подытожил я, оглядывая его убогое жилище. – Хотел тебя спросить еще в прошлый раз: ты, окончивший университет с отличием, с подходящей для новой власти родословной – не дворянин, не буржуй, а сын дворника, – почему не преуспел в это новое время? Ведь такие люди, как ты, для новой власти на вес золота, а работаешь ассенизатором.

– Обходчиком, – поправил Кузьма. – Старые грехи: в правительстве Голубовича [9]9
  Руководитель правительства Украинской Народной Республики в январе – апреле 1918 года.


[Закрыть]был товарищем министра [10]10
  Товарищ министра – заместитель министра.


[Закрыть]и при Скоропадском занимал заметные посты. С тех пор стараюсь нигде не светиться, пока помогает. А многих уже нет. Безжалостное колесо репрессий не знает остановки, уничтожая всех, кто был нелоялен к этой власти, даже в далеком прошлом. В бывшем институте благородных девиц, куда мы в студенческие годы ходили на балы, творят скорый суд и расправу… Каждую ночь во дворе начинают реветь двигатели автомобилей, чтобы не слышно было выстрелов. Но люди все знают, хоть и не видят…

Кузьма достал из шкафа большую фотографию – наш выпуск, мы окончили университет святого Владимира в четырнадцатом году.

– Вот, посмотри, Алеша – недавно его видел, отъел себе пузо, работает по торговой части, но подробностей не рассказал, поспешил уйти. Виктор Панько служит в армии, неподалеку, в городке Белая Церковь. Вот Владимир – три года прошло, как его арестовали – без права переписки. Ты… Вот и все, кто остался из нашего университетского выпуска – никто историком так и не стал. Петра, нашего друга закадычного, вдохновителя нашего братства, встречал здесь в девятнадцатом и больше ничего о нем не знаю. Если он жив – когда-нибудь отзовется. Хотя уже столько времени прошло, надежды на это мало. – Кузьма испытующе посмотрел на меня.

– Обязательно отзовется, – согласился я и вспомнил изуродованное лицо Петра после того, как разрядил в его голову свой маузер.

– Давай поужинаем – ты, наверное, проголодался, – спохватился Кузьма.

– Есть немного, – согласился я – на самом деле с утра ничего не ел.

Вскоре на столе оказались несколько холодных картошин, сваренных в кожуре, селедка, лук, житный хлеб и неполная четвертушка водки «Особая».

– Чем богаты – тем и рады, – смущенно пригласил к столу Кузьма. – Извини, не ожидал гостей.

Я подумал, что, возможно, в этот час мои ребята из бригады под водочку кушают красную икорку, копченую колбаску, полагающиеся нам, работающим на особо важном, секретном объекте. Тут я вспомнил про задушенную Машеньку, ее тело под кроватью у Федора – пожалуй, пировать у нас в комнате не будут, не та обстановка.

Ужинали мы молча: начав есть, я ощутил волчий аппетит, и мой рот все время был набит. Кузьма не ел, молчал, смотрел на меня и о чем-то напряженно думал.

Может, он рассчитывает поправить свою биографию, выдав меня? Поди разберись, что у него на уме. Вряд ли – эта каморка лучшее тому подтверждение. Думаю, такие варианты подворачивались ему не один раз, а он этим не воспользовался. Не знаю, как бы я поступил на его месте, но он не выдаст меня. Наконец утолив голод, я откинулся на спинку стула.

– Степан, извини, но мое жилье – не самое лучшее убежище для тебя, – подал голос Кузьма.

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился я. «Неужели новое время так испортило его?»

– Ты здесь не будешь в безопасности – мне кажется, что в последнее время моя особа стала привлекать пристальное внимание властей. Поэтому я проведу тебя в более надежное убежище, но недостаточно комфортное.

«Даже менее твоего?» – чуть не сорвался вопрос у меня с языка, но я сдержался – выбирать не приходилось. Единственное – поскорее хотелось лечь спать, так как падал с ног от усталости.

Мы вышли на улицу, добирались довольно долго пешком, Кузьма шел на десяток шагов впереди, чтобы обозначить условным знаком опасность, а я в тот же момент спрятался бы в близлежащем дворе. Но мне по-прежнему улыбалась Фортуна – наше путешествие закончилось без осложнений. Пройдя через двор, вышли к фабричной стене, обогнули ее и оказались в палисаднике. Справа, от четырехэтажного дома, доносился шум, веселые голоса, звон гитары. Нам вновь повезло – рядом не было ни души, а нас прикрывали уже густые кроны деревьев и кусты жасмина. Я недоуменно огляделся, поняв, что мы на месте. Кузьма достал крюк и открыл канализационный люк прямо под ногами, на который я не обратил внимания.

– Ты хочешь сказать, что здесь мне будет безопаснее? – Я вздрогнул, когда представил, что там может меня ожидать. Да и не люблю я замкнутых пространств.

– Гораздо спокойнее, чем на земле. Конечно, это не катакомбы Парижа, где есть улицы и даже кладбища, но здесь довольно много интересных мест. Я ведь работаю обходчиком подземных городских коммуникаций.

Кузьма включил фонарь и первым стал спускаться в темноту. Поколебавшись, я отправился следом, с брезгливостью берясь за металлические скобы, которые выполняли роль лестницы.

* * *

– Эй, ты там, заснул, что ли? – услышал Леонид сквозь сон, который не спешил убегать.

Пересилил себя, встал, потянулся, включил фонарь и пробрался к двери.

– Вместо того чтобы так шуметь, открыла бы дверь, – напомнил Ксане о цели ее визита.

– Не научилась открывать замки без ключа, – просветила его девушка.

Леониду стало нехорошо. «Это что – придется здесь целую ночь находиться?»

– Ладно. Думаю, пора принять экстренные меры, – обнадежила девушка.

Послышались ее шаги по лестнице. «Она решила меня бросить?» Вновь резиной потянулось ожидание.

– Сейчас проверим, насколько ты удачлив, – возник голос девушки, а потом послышался металлический скрежет. – Раз-два, раз-два, раз-два, – командовала сама себе девушка, и что-то скрипело, скрежетало, но в конце концов дверь открылась.

На пороге, освещенная слабым светом лампочки, возникла сияющая Ксана:

– Оказывается, ты удачлив.

Леонид осмотрел дверь: девушка ломиком сорвала скобу, на которой висел замок, сейчас бесполезно поникший. Он тронул дверь Стаса – она оказалась закрытой, а ведь он ее не закрывал, когда вышел из мастерской!

– С тебя полтинник за такси сюда и доставка меня домой. На твое усмотрение: на своей тачке или опять заплатить за такси. Двор глухой, темный – ты не боишься здесь оставлять тачку? Ее не разбарахолят?

– Сейчас есть хобби покруче – какие-то психи жгут автомобили, – хмуро буркнул Леонид и тут же услышал, как запищала сигнализация на его авто.

Он бросился к выходу, Ксана за ним. Но они напрасно волновались: это дворовой кот облюбовал крышу автомобиля, а теперь стремглав убегал, напуганный этой какофонией.

– Ты моя спасительница, и совесть мне не позволит посадить тебя среди ночи в чужой автомобиль. Я сам отвезу тебя, – торжественно объявил Леонид, радуясь, что наконец на свободе. Даже странный сон, являющийся продолжением предыдущих, его не удивил.

– Зато совесть позволила тебе ночью вызвать меня сюда… – заметила девушка. – Ладно – проехали. Валим на Куреневку.

– Куда скажешь. – Леонид галантно открыл перед девушкой дверцу автомобиля.

Уже заведя машину, он вспомнил, что хотел зайти к Стасу и проверить, почему дверь мастерской оказалась закрытой, но не стал возвращаться, ощущая страшную усталость. Проехав с километр, Леонид почувствовал, что автомобиль стало заносить, и остановился. Оказалось – спустило колесо. С полчаса провозился с запаской, а когда возвращался от Ксаны, по-прежнему чувствовал усталость и решил не ехать к Эльвире, а вернуться домой.

Дома его встретила тишина. Он на цыпочках прошел по коридору в свою комнату, чтобы, не дай Бог, не разбудить спящую Богдану. Уже ложась спать, поднял трубку домашнего телефона – послышался гудок. «Видно, все же была в ванной, когда я звонил, – дай ей волю, она там и ночевать будет».