Текст книги "Кассандра"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

4

По прошествии пяти дней Леонид вернулся домой из «командировки». Внутренне замирая, он переступил порог своей квартиры и удивился тому, что отвык от нее за эти дни. Жена Богдана встретила его испытующим взглядом, но вела себя вроде как обычно, хотя он отметил некоторую натянутость и искусственность в общении.

«Выжидает удобный момент? Неужели кто-то из знакомых видел меня в городе и «слил» ей?! – забеспокоился Леонид. – Но кто и что рассказал? Она готовится атаковать, ошарашить меня своей осведомленностью? Вряд ли – у нее не хватило бы терпения так долго молчать».

Его жена – черноволосая худощавая Богдана – не отличалась красотой, родом была из небольшого городка, расположенного рядом с венгерской границей. Ей присущи были прямота высказываний и несдержанность – если она чувствовала себя обиженной, ей ничего не стоило в одну секунду сгрести все блюда со стола и отправить мусорное ведро, обещая в следующий раз использовать для этого голову мужа. Обижалась она часто, сильно и чувствительно для окружающих.

– Я начал раскручивать один проект с коллекцией картин умершего художника – если пройдет все так, как задумал, то могу очень хорошо заработать. Можно будет и на Канары съездить. – Леонид решил разговорить жену и одновременно прихвастнуть.

– Тебе – да, а нам? – с вызовом спросила жена. «Мы» включало в себя саму Богдану и их детей: девятилетнюю дочь Валечку и шестилетнего Юрика. – Вот, например, кто я для тебя? За неделю два звонка: один утром – «извини, так спешно уехал, что забыл предупредить» и второй, час назад – «я приехал».

– Понял: началось! Хорошо, я виноват, но у меня есть оправдание.

– У тебя – оправдание?! – Возглас возмущения свидетельствовал о том, что Богдана начала «заводиться». – Небось, пьянствовал со своим Стасом!

У Леонида отлегло от сердца: Стас за время его отсутствия не показывался на горизонте Богданы, выходит, не мог наговорить ничего лишнего.

– Даже преступнику предоставляют последнее слово перед казнью, а ты не даешь мне рта раскрыть!

– Потому что ты – черноротый! – язвительно заявила Богдана.

– Вот, посмотри на это чудо! – Леонид начал разворачивать принесенную с собой картину. – Остальные у меня в автомобиле.

– Боже мой, какая мерзость! – воскликнула Богдана, увидев на картине здоровенного жука, терзающего плоть юной девушки. Выражение лица героини картины настолько ярко передавало ужас происходящего, что Богдана добавила: – Как мне жаль эту бедняжку!

– Вот видишь! Даже тебя затронуло мастерство исполнения. А ведь в сюжете скрыт философский смысл! – радостно поддержал ее Леонид. – Искусство не может быть пресным, не будящим каких-либо эмоций, пусть даже отрицательных. Оно должно затрагивать, не оставлять равнодушным.

– Неужели эту мерзость кто-то захочет купить и повесить где-либо, кроме темной кладовки?

– Сегодня – маловероятно. А вот завтра за этим будет стоять очередь толстосумов, потрясая пачками банкнот, ибо это станет востребованным… – он сделал многозначительную паузу, акцентируя окончание фразы: – благодаря моим усилиям. Вообще-то сюжеты не всех картин так же ужасны, есть картины, которые даже тебе понравятся.

– А я что – рыжая?! Или у меня по сравнению с тобой интеллекта меньше?! – вновь вскинулась Богдана, готовясь обидеться, но это был уже не шторм, а утихающее волнение.

– Дорогая, у тебя всего хватает: видимого и невидимого. – Леонид нежно обнял и поцеловал ее в губы, заметив, что у нее сузились зрачки и участилось дыхание.

«Нет, нет – я не готов к этому после стольких ночей, проведенных с фурией по имени Эльвира».

– Боже мой, мне надо опять бежать, но ненадолго. Я так по тебе соскучился! Сейчас перенесу сюда картины и поеду.

На одном дыхании Леонид перенес три десятка картин в свою комнату, которая больше напоминала склад, и выскочил за дверь, стараясь не встретиться взглядом с Богданой.

Уже в автомобиле позвонил на мобильный телефон, а затем на домашний Стасу. На этот раз художник отозвался из дома и был на удивление трезв.

– Стас, где ты пропадал, старый развратник? – радостно закричал Леонид. – Я еду к тебе, но заранее предупреждаю: мне надо пару часов у тебя поспать, отдохнуть, а затем мы поговорим. Тут я одно дельце затеял – требуется твоя консультация.

– Мне тоже, – вздохнул Стас, но не стал развивать тему.

* * *

С мыслью: «Который сейчас час? Не слишком ли я заспался?» – Леонид открыл глаза, сладко зевнул и обнаружил себя абсолютно голым, лежащим на вонючем порванном матрасе и явно не в квартире Стаса. Сон подарил ему отдых и отличное самочувствие, но теперь его руки были прикованы наручниками к железной кровати. Он находился в комнате с голыми бетонными стенами, вдали слышался какой-то нарастающий шум.

– Стас! Стас! – громко позвал Леонид и поразился: звук его голоса многократно усилился, став чуть ли не оглушающим, искажая сами слова.

«…А-ас! …А-ас!» – неслось эхо, и теперь он заметил, что в комнате имеется темное трапециевидное отверстие в стене. Предчувствие надвигающейся неведомой опасности сжало сердце мужчины обручами страха, вызвав приток крови к голове и участив дыхание.

– Лёнчик, ты уже проснулся? Выспался?! – бородатый Стас появился непонятно откуда, но только не из отверстия, из которого шел сигнал тревоги.

– Стас, что за глупые шутки? Как я здесь очутился? Помоги мне освободиться!

– Ты попал сюда по собственной глупости. – Тут Леонид заметил, что Стас напялил на себя какой-то нелепый наряд, возможно, обмотался черной простыней. – Зачем лезть туда, где ты ничего не понимаешь? Думал «капусты» нарубить в одиночку – так теперь ты ею подавишься!

– Стас, ты что – тронулся умом?! Я же тебе объяснил: немного посплю, затем все расскажу и совета у тебя попрошу. Да в любом случае – что это за дикость?!

– Лёнчик, к сожалению, у меня для тебя имеется не слишком много времени, а точнее – его нет. – Стас зловеще посмотрел на пленника и повернулся, чтобы уйти.

– Тебе нужны картины Смертолюбова? – Леонида обдало холодом – по выражению лица приятеля он понял, что тот не шутит. – Забери их все – глаза бы мои на них не смотрели! Даже Богдана, увидев только одну, пришла в ужас!

– Я знаю об этом! – прервал его Стас, задержавшись. – Ты прикоснулся к тому, о чем не имеешь ни малейшего понятия. Картина символизирует принцип «сарва – бхута – хита».

– Что это такое?

– К сожалению, уже не узнаешь. Слышишь?! – Стас поднял палец вверх, требуя внимания и тишины.

Пугающий шум еще усилился, приблизился – он был уже рядом. Глаза Леонида пытались проникнуть сквозь темноту проема, откуда доносился шум, словно подступал поток.

– Стас, помоги! – закричал в ужасе Леонид, но приятеля возле него уже не было. – Что ты задумал?! Сволочь! Помоги, умоляю – помоги!

Из темного прохода показалась черная густая жидкость, которая стала заполнять комнату, и уровень ее становился все выше и выше, она вскоре могла заполнить ее всю, при этом ужасно воняло. Леонид только представил, что ему придется захлебнуться этой вонючей жижей, и ему стало совсем плохо. Когда уровень жижи сравнялся с кроватью, присмотревшись, Леонид понял, что это жуки. Маленькие черные жучки, но в огромном количестве! Они все прибывали, и вот уже передовые колонны жуков ползли по кровати, матрасу, его телу, неприятно щекоча, приближаясь к лицу, заползали в ушные раковины, ноздри, неприятно щекоча. Он сжал губы, но надолго это не помогло – жажда вдохнуть воздух заставила его раскрыть, и туда устремились полчища проворных жучков. Закрыл рот, но было уже поздно, и он ощутил их на вкус – шевелящаяся горечь, словно желчь, постепенно заполняла его внутренности. Он почувствовал, как его живот шевелится, разбухает. Вскоре непоседливые жучки оказались в дыхательных путях, вызвав рвотный рефлекс, заставляя вновь и вновь открывать рот и принимать новые порции черных букашек, тут же извергая черные массы обратно. Спазмы сдавливали горло, и Леонид почувствовал, что задыхается, что больше не в силах вдохнуть, и в висках застучали молоточки.

– Леня! Где ты так надрался – всю постель мне испоганил! – закричал рядом Стас. Его голос с трудом прорывался сквозь пелену, застлавшую мозг, лишенный кислорода.

В глазах рябило, двигалось, мигало, делилось на цвета и вновь превращалось в бесформенные пятна грязного цвета. В нос ударил запах нашатыря, и сознание вернулось к нему. Он стоял на коленях, склонившись над унитазом, пахло кислым, его рвало желчью.

– Хо-о-лодно! – пробормотал Леонид.

Стас вышел, вернулся с одеялом без пододеяльника и закутал приятеля.

– Немного очухался? – Голос Стаса резал уши, еще не испарились воспоминания о предательстве друга. Леониду захотелось его наказать, и он взмахнул рукой, пытаясь ударить.

– Ну, ты совсем плохой и умом поехал, как при «белочке»! – И Стас, оттащив его на шаг от унитаза, облил холодной водой из заранее приготовленного ведра.

Леонид, размахивая руками, словно мельница, и ругаясь, как грузчик, вырвался, но пришел в себя, взял полотенце, а затем и одеяло. Вскоре он оказался на софе, запеленатый, словно мумия, но продолжал дрожать от холода. На полу валялась испачканная блевотиной постель.

– Что ты пил? Пришел вроде трезвый, а оказывается, где-то надрался, да еще до такого состояния. – Стас осуждающе покачал головой.

– Не пил я, Стас – к тебе на машине приехал! Когда я пьяным за руль садился? Тут одно дело подвернулось – я у некой вдовушки провел несколько дней. Она меня совсем вымотала, вот решил у тебя перекемарить пару часов, набраться сил, а то, если Богдана начнет чего-то требовать ночью, а я окажусь не в форме… Страшно даже подумать, какой она скандал утворит!

– Так-то оно так, но вел ты себя, будто пьяный в стельку, – я тебя таким еще никогда не видел! Нормальным заснул, а потом тебя развезло – начал что-то нечленораздельное кричать, и это… – Стас указал на испачканное белье.

– Сон такой ужасный приснился – жуки ползали по мне, заползали внутрь, вот рвота меня и скрутила… Фу-у! – пояснил Леонид, и от воспоминаний его рот снова наполнился горечью, затошнило, и он с трудом сдержал рвотный позыв.

– Чудишь ты, Лёнчик, – впервые слышу, что от сна можно оказаться пьяным вдрабадан! Но если это только сон… – Стас состроил глубокомысленную мину, явно копируя, учитывая его бороду, анфас античных мудрецов. – А если он вещий и что-то тебе предсказывает? Давай глянем в толкователь снов, интересно, чем тебя обрадуют приснившиеся жуки?

Стас прошел к компьютеру, вошел в инет, пощелкал клавишами и поинтересовался:

– А как ты поступил с жуками?

– Это они со мной поступали как хотели – я ничего не мог сделать, руки были скованы. Так что желание было, а вот возможности – нет.

– Тогда слушай. Во сне жук на себе: удел – бедность и болезни. Убить жука – значит это преодолеть. Похоже, что тебе грозит в ближайшее время бедность и болезни, и никуда ты от этого не сможешь деться. Ну что, тебе понравилось толкование сна?

– Пессимистично. Хотя, если учесть, что некоторое количество их я съел, то есть убил, то еще не все потеряно. Надежда на благоприятный исход остается.

– Не обольщайся – тебе хана, – рассмеялся Стас. – Выпьешь? У меня есть водка.

– Нет, не могу – за рулем, и к Богдане должен обязательно вернуться. Хотя выпить не помешало бы – вкус у жуков был отвратительный.

– Ты что-то хотел мне рассказать?

– Помнишь, я просил тебя помочь оценить стоимость картин, о распродаже которых я узнал из газетного объявления?

– Вроде что-то говорил.

– Так я был там. Это коллекция картин художника Смертолюбова. Хотел посоветоваться по поводу его работ.

– Не слышал такой фамилии – хотя она запоминающаяся. Какое направление, в каком стиле он работает?

– Работал – помер он не так давно. Определил бы его работы как сюрреализм.

– Дохлый номер – продать сложно. Зря связался.

– А я тут одну мыслишку имею, вот послушай… – И Леонид подробно рассказал о задуманной операции.

Стасу он полностью доверял: не было у того болезненной тяги к деньгам, если бы хотел, то давно бы мог сколотить себе приличное состояние, но ему мешал прирожденный пофигизм.

5

На следующее утро Леонид, вспомнив приснившийся кошмар и последовавшее вслед за этим нездоровье, списал это на буйный темперамент Эльвиры.

«Неужели старею? – с грустью оценил он свое плачевное состояние. – А еще нет и сорока. Что же дальше будет?» Дал себе очередную страшную клятву начать новую жизнь: каждое утро делать физзарядку и минимум два раза в неделю ходить в бассейн, а отправной точкой определил понедельник следующей недели.

«Понедельник – день тяжелый, а во вторник что-либо начинать – уже не то, – тут же засомневался Леонид. – Пожалуй, лучше начну с первого числа следующего месяца».

Принятое решение его успокоило – вроде правильно отреагировал и оставил себе достаточно времени внутренне подготовиться к неудобствам новой жизни – раньше вставать и иметь потенциальную возможность подхватить грибок в бассейне.

Вспомнившийся сон – полчища черных жучков, проникающих в него, – вызвал во рту ощущение горечи, провоцируя рвоту. Насколько он помнил, во сне омерзительные жуки были удивительно похожи на жука, терзающего юную девушку на картине Смертолюбова, которую показал Богдане. Чтобы проверить данное предположение, Леонид зашел в свою комнату-склад, полностью заставленную картинами и предметами антиквариата. За неимением места привезенные картины ему пришлось разместить прямо на полу у стены. Нужное полотно он нашел, перебрав чуть ли не все, взял его в руки и подошел с ним к окну. Луч света упал на картину, и она заиграла яркими красками, привлекая внимание и устрашая реалистичностью изображения.

«Сюжет ужасен, но как он мастерски выписан! Лицо девушки настолько точно передает переживаемые муки, что невольно вызывает сострадание. Смертолюбов был талантлив, очень талантлив, и просто странно, что его работы прошли незамеченными, ведь, по словам Эльвиры, он писал картины и с более привычными, нейтральными сюжетами. Возможно, в одни картины он вкладывал душу, а другие были просто ремесленничеством, средством заработка. Возможно, работа над подобными картинами серьезно повлияла на его психику, или все было наоборот?»

Леонид перевернул картину, посмотрел название – и тут же его бросило в пот! Она называлась «Сарва – бхута – хита» – теми словами, которые он услышал во сне! Он был твердо уверен, что не видел названия этой картины ни дома у Эльвиры, ни у себя, так почему оно открылось ему во сне?

Картина была написана год тому назад – совсем свежая. Какие ассоциации, воспоминания, связанные с Индией, навеяли художнику этот сюжет? И что обозначают эти слова? Ведь это явно не абракадабра.

Леонид сел за компьютер, вошел в Интернет и, особенно не рассчитывая на положительный результат, отправил в поиск слова: «Индия, сарва – бхута – хита». К своему удивлению, он вскоре нашел информацию: большинству индийских верований свойствен принцип «сарва – бхута – хита», который означает «доброта ко всем существам». Это совсем его запутало: какая доброта может быть в том, что жук поедает девушку? Или, может, жук делал это из гуманных соображений, так как эта девчушка всем надоела?

Дальнейшее путешествие по Интернету чуть рассеяло туман. Принцип «доброта ко всем существам» согласно ведическим источникам значил, кроме прочего, и то, что люди, которые совершили насилие по отношению к безвинным животным, доверившимся им, будут покараны после смерти: животные, которых они убили, пожрут их. Основная идея кармы заключалась в том, что каждое действие порождает противодействие, следовательно, необходимо и доброе отношение к животным, так как всякий жестокий поступок по отношению к ним приведет к тяжелым последствиям для того, кто этот поступок совершил.

Возникает вопрос: почему художник не захотел изобразить невинного агнца или свинью, поедающих человеческую плоть, – это было бы более наглядно и впечатляюще? Особенно если любоваться такой картиной, лакомясь шашлыком. Впрочем, право художника изображать именно то, что желает, выражать свою идею, мысли, воззрения. Но что хотел на самом деле сказать этой картиной художник?

Леонид стал внимательно рассматривать изображение жука на холсте, прибегая даже к помощи увеличительного стекла. Исследование его разочаровало: жук явно не напоминал чудовище, он был медлительный, неповоротливый, постоянно пребывающий в полусонном состоянии, сама трапеза не была для него удовольствием, весь его вид говорил: «А что делать, если надо?» Покопавшись еще в Интернете, Леонид понял, что узнать название жука будет непросто, так как для этого может понадобиться рассмотреть сотни и тысячи представителей этого славного семейства. И за что художник придумал такое страшное наказание для девушки? Неужели за то, что она растоптала нескольких насекомых этого вида?

Раздался звонок мобильного, и он услышал голос Эльвиры.

– Ты можешь сейчас приехать ко мне? – попросила она страдальческим тоном. – Я вчера чуть не умерла… До сих пор чувствую себя ужасно.

– Аналогично, вчера такой кошмарик приснился, что сам чуть Богу душу не отдал.

– И у тебя тоже сон? – Она напряглась. – Приезжай ко мне – посоветуемся, как нам действовать дальше!

– Действовать, нам? И так понятно: я делаю промоушн картинам твоего покойного супруга, а ты ожидаешь от меня результатов. – Леонид решил повременить с посещением этой неутомимой жрицы любви.

– Ты не понял… Приезжай, поговорим – мне очень плохо, – настаивала Эльвира.

– Сочувствую, но у меня масса дел. Как только с ними покончу – загляну к тебе, но это будет через пару деньков, не раньше.

– А если я скажу, что ты в опасности и только я могу тебе помочь? – Голос Эльвиры зазвенел от напряжения.

– И какая опасность мне угрожает? – насмешливо спросил Леонид. «Пока вижу реальную опасность умереть в твоих объятиях».

– Не по телефону… Я боюсь, если станет известно… Приезжай, я тебя очень прошу! – умоляюще воскликнула Эльвира.

– Извини, но мне пора – вечерком позвоню. Прошу тебя очень, только не умирай! – И Леонид сразу отключился, так как на экране мобильника появилось сообщение о звонке Стаса.

– Кое-что узнал о твоем художнике. Его, оказывается, многие знали и не любили – он был чокнутый, – сообщил приятель.

– Хорошая характеристика, но я это уже давно понял. Что еще?

– Увлекался всякой белибердой, мистикой. Был поведен на индийских верованиях, считал, что достиг каких-то высот в тайнознании.

– Стас, ты сейчас говоришь и ничего не говоришь: в твоих словах нет никакой конкретики, – раздраженно произнес Леонид.

– У него была любовница – из тех, которые лазят по канализациям, такие постоянно в дерьме.

– Вот это уже интересно. А я думал: почему это он на склоне лет вдруг решил стать диггером? Не знаешь, как ее зовут, где найти?

– Знаю – Кассандра. А найти можно на «зеленке».

– Имя, конечно, известное, но подозреваю, что это лишь прозвище.

– Догадливый. Так оно и есть.

– А что за «зеленка»?

– Так у этой молодежи называется то, что когда-то было Зеленым театром, а еще раньше крепостными укреплениями. Они на сохранившейся крепостной стене тренируются, оттачивают альпинистские навыки, хотя больше лазят по вонючим подземельям.

– Понял, знаю, где эта «зеленка» находится. Спасибо за ценную информацию. Завтра днем съезжу туда.

– Я так понял, ты взял меня в долю?

– Тогда расходы и аванс вдове – пополам?

– Не напрягайся – я пошутил. Если захочешь классно поспать – приходи, только постель с собой захвати.

– Лучше не напоминай. До связи.

Леонид задумался: пора обзвонить приятелей– журналистов – узнать, как идет подготовка материалов по раскрутке художника. Статьи в газетах и радиопередача должны «выстрелить» одновременно, иначе не добиться эффекта запоминания. Он почувствовал себя в роли дирижера, готовящего оркестр к выступлению. Первому позвонил Игнату.

6

Запах немытого тела ординарца Прошки проник в избу раньше него самого.

– Вашбродие, прибыл вестовой – вам приказано на рассвете выдвинуться к селу Чупилово, там замечен разъезд краснопузых. Вот письменное распоряжение. – Он положил мне на стол пакет, запечатанный сургучной печатью. Я вскрыл его, и содержимое меня не обрадовало.

– А почему вестовой сам ко мне не явился? Где он?! – Мой голос был полон негодования.

– Вновь отправился в штаб полка. Это был Митрошкин: увидел меня, передал и ускакал. Видно, спешил очень. А то, что отдал мне, так это то же самое, что вам в руки, – безмятежно пояснил мой ординарец, словно не замечая, что я киплю, как самовар.

– Не то же самое! Когда буду в штабе – разберусь с ним. Свободен! – Увидев, что тот продолжает стоять, переминаясь с ноги на ногу, спросил: – Что у тебя еще?

– Вашбродие, хочу отпроситься… Мы уедем, а Дуняха здесь останется.

За две недели, что мы находились в этом селе, Прохор успел обзавестись зазнобой, не первой на моей памяти. Война вымела мужиков из деревень, оставив там лишь немощных и малолетних, так что даже гнилозубый, потный, с лицом в оспинках Прохор пользовался успехом. Думаю, что командир первого эскадрона Воробьев на подобную просьбу своего ординарца разразился бы матом, швырнул бы в него, в лучшем случае, сапог и отправил бы на кухню чистить картошку, а я либерал – даже испытывая антипатию к Прошке, представляя, как он грязными руками обнимает нежное женское тело, иду ему навстречу.

– Хорошо, но чтобы в полночь был здесь. Передай по эскадрону мой приказ – в два часа подъем, в четыре часа выступаем.

Эскадрон – слишком сильно сказано: у меня осталось лишь три десятка конников.

Не знаю почему, но я невзлюбил Прошку с первого дня, и, наверное, не только за чрезмерную потливость – от него всегда разит, как от лошади после скачек. Он чувствует мое отношение и меня ненавидит. При случае, не задумываясь, всадит пулю в затылок, но пока мы как каторжники, скованные одной цепью. А вонь и пот – это лицо войны, а еще блохи, тиф, дизентерия, сифилис. Ведь большую часть времени нам приходится не сражаться, а то идти вперед, то отступать, жить в собачьих условиях, жрать что попало; набивая брюхо, помнить, что завтра, может, придется жить впроголодь; спать вполглаза и никогда полностью не раздеваясь. Опасность подстерегает всюду – красные нас теснят, а черные, зеленые, всевозможные батьки сельского масштаба – сегодня союзники, а завтра могут напасть, захватить врасплох и поставить к стенке.

Жизнь состоит из случайностей, которых море, а мы лишь щепки, и нас бросает то туда то сюда. А искать закономерности в случайностях – неблагодарное дело. Только здесь понимаешь надуманность и искусственность построений Ницше, Шопенгауэра, которых читал взахлеб в студенческие годы. Волюнтаризм – это лишь словоблудие, от нас ничего не зависит. А может, дело лишь во мне? «Бог умер», – провозглашает Ницше, а жив ли я?

Будучи в университете приверженцем революционных идей, с одобрением встретив падение царизма, я в результате нелепых обстоятельств жизни, главным образом, вследствие своего дворянского происхождения, оказался в Добровольческой армии, которая борется за возрождение монархии, за цели, чуждые мне. А что мне оставалось делать, когда я оказался между жерновами, которые готовы были стереть меня в порошок? Выбор за меня сделали красные: только из-за происхождения определили в заложники, а на мои взгляды им было наплевать, как и на то, что я был исключен из университета накануне выпуска за открыто высказываемые взгляды и материальную поддержку рабочих кружков, руководимых эсерами. Лишь то, что вскоре наш небольшой городок был взят Добровольческой армией, спасло меня от расстрела.

В прошлом мне казалось, что источник всех бед – царизм, а когда рухнули вековые устои, то выяснилось, что я беды еще не знал! А причина всех несчастий – идеалисты, которые, маня светлым будущим, вызывают к жизни силы Зла, окрашивающие все в черный цвет. В стране разруха, анархия, человеческая жизнь стала разменной монетой. А я, вместо того чтобы копаться в старинных фолиантах, захваченный вихрем хаоса, несу смерть. Если Бог поможет мне пережить все это, то я обязательно вернусь к исторической науке, так как уже сделал для себя вывод: историк не должен иметь политических убеждений, а быть беспристрастным и не руководствоваться накопившимися обидами или чужими желаниями.

Вдруг тишина сельской ночи, до этого нарушаемая лишь ленивым побрехиванием собак, взорвалась грохотом ручных гранат, сухой дробью винтовочных выстрелов и безжалостным стрекотом пулемета. Я в панике выскочил во двор, дрожащими руками оседлал своего Вороного и пустился вскачь по пустынной улочке туда, где слышалась перестрелка. Похоже, враг атаковал нас внезапно, непостижимым образом просочившись в село мимо выставленных постов, воспользовавшись нашей самонадеянностью. Нашей? Нет, моей! Ведь я командир! Какой, к черту, командир – недоучившийся студент-историк! Вот Воробьев бы этого не допустил!

Раздались крики за изгородью: «Вон их командир. Вали коня, ребята! Взять живым!» Вслед послышались выстрелы, и я перелетел через споткнувшегося Вороного и грохнулся на землю. Сильный удар привел меня в беспамятство, пришел я в себя уже обезоруженным, в порванном френче с сорванными погонами, со связанными руками. Рядом с собой я увидел пребывающих в столь же плачевном состоянии полтора десятка моих бойцов и среди них Прошку, который теперь старался держаться от меня подальше. Мы находились под прицелом «максима», установленного на тачанке, рядом с ней стояли два новеньких «льюиса» – трофеи, добытые у нас.

Это были явно не регулярные войска: бородатые мужики, одетые кто во что горазд, но хорошо вооруженные. Вперед вышел молодой мужчина в офицерском френче без погон, с небольшой вьющейся бородкой, и стал говорить, слегка шепелявя и весьма заумно. По голосу я его и узнал.

– Встать! Я буду немногословен: самое дорогое у человека – это жизнь, а у вас есть все шансы с ней распрощаться, но господин наказной атаман, пардон, товарищ атаман, дает вам шанс остаться в живых. Кто хочет остаться в живых – сделать шаг вперед!

Как и можно было ожидать, вперед вышли все.

– Степан! – окликнул я его по имени.

Он внимательно на меня посмотрел и, похоже, узнал.

– А, золотопогонная дворянская сволочь очнулась! – бросил он, подошел ко мне и отвесил хлесткую пощечину.

– Этого надо будет допросить, а потом в расход. Без вариантов. Пока пусть здесь побудет, в сторонке. – Затем он продолжил речь: – Но должен разочаровать: в живых останутся не все – за всё надо платить. Может, кто хочет добровольно умереть? Или укажет на тех, кто этого достоин? Кто рьяно стрелял в нашего брата крестьянина или прислуживал золотопогонным?

Послышались крики, спор, чуть до драки не дошло.

– Молчать! – сорвался на крик мой бывший однокурсник Степан. – Используем опыт древних римлян. Становись в одну шеренгу по росту!

Началось небольшое столпотворение, но вскоре все построились.

– Рассчитайсь на первый-третий, и каждый третий – выйти из строя!

Из строя выходили с обреченным видом – догадываясь, что их ожидает. Один из них, Федорчук, не выдержал, упал на колени, стал есть землю, молить, чтобы позволили ему остаться в строю. Его место занял стоявший за ним Данилин, в империалистическую награжденный полным Георгием, наиболее опытный боец в эскадроне. Он был хмур и не нарекал на то, что занял чужое место в строю смерти.

– А теперь, оставшиеся, рассчитайсь на первый-второй и выйти из строя вторым номерам! – Когда команда была выполнена, Степан сообщил: – Пойду посоветуюсь с госпо… товарищем атаманом, а заодно допрошу эту золотопогонную сволочь!

Меня отконвоировали в одну из изб. В горнице было пусто, на столе стояла крынка молока, рядом лежала большая горбуха житного хлеба.

Конвоиры вышли и оставили меня наедине со Степаном.

– Здравствуй, Петр. – Степан обнял меня, удивив этим больше, чем пощечиной.

– Не могу ответить тебе тем же – у меня связаны руки.

– Извини за пощечину – ты же меня понимаешь, – тяжко вздохнул Степан. – Развязать тебя тоже не могу. Всюду глаза да уши – а товарищ атаман, чуть что заподозрит, не раздумывая, поставит к стенке. Присаживайся. – Он придвинул мне табурет, на другой уселся сам.

– Вы за кого? Кто атаман?

– Петр, извини, но здесь вопросы задаю я… Мы за себя. Центральная власть нам ничего не дает и дать не может, вот мы и организовали у себя республику, куда вошло семь сел. Я министр внутренних дел.

– Ты после университета здорово продвинулся, – не удержался я от иронии.

– Не завидуй – это большая ответственность. Например, что мне с тобой делать?

– И так понятно – к стенке золотопогонника!

– А как же наши совместные студенческие годы, наше братство, учрежденное на Владимирской горке, мечты о светлом будущем?

– Вот во имя этого светлого будущего ты меня и поставишь к стенке.

– Да, положение… Позволить тебе бежать я не могу… – Степан, поднявшись, стал нервно ходить вдоль стола. – А решать надо быстро… Ладно, приму удар на себя – атамана уговорю. Только ты меня не подведи! Башкой рискую!

Мы вышли из избы и вернулись к тому месту, где понуро стояли три шеренги унылых пленных, ожидавших своей участи. Вокруг столпились немногочисленные обитатели деревни: женщины, дети, а также несколько безногих инвалидов войны в шинелках и на костылях.

Степан огласил решение:

– Вторая и третья шеренги остаются жить, первая – в расход!

Раздался вой Федорчука, который остался в первой шеренге и попытался повторить свой трюк по спасению, но толстый краснолицый мужик, обликом напоминающий продавца из мясных рядов, принялся его «уговаривать» ручищами и ножищами. Вскоре тот лежал на земле с окровавленным лицом и лишь тихонько скулил. А Степан обратился к помилованным:

– Товарищ атаман дал вам шанс, но требует гарантий вашей преданности ему. Каждый из вас получит винтовку с одним патроном, и вы сами расстреляете… – он запнулся, подбирая слова, и ограничился коротким: – …этих. Мы сосчитаем попадания, и если кто-то промахнется или будет стрелять не смертельно, то на это количество уменьшится число счастливчиков, оставшихся жить. Атаману не требуются колеблющиеся и не умеющие стрелять. А вот и сам атаман Павленко, премьер-министр нашей республики!

На тарантасе подъехал кряжистый усатый мужчина необъятной толщины, явно в прошлом кузнец или цирковой борец. Он был во френче и кубанке с нашитым странным крестом, словно ветряк с искривленными на концах лопастям. Степан подошел к нему и стал негромко объяснять происходящее. Выслушав, тот задумался, вперил взгляд в меня и затем медленно кивнул в знак согласия. Согласия на мою казнь или воскрешение?

Тем временем приговоренных раздели до исподнего, и первая «двойка» помилованных вооружилась винтовками и уставилась на обреченного. А им в спину грозно смотрело дуло «максима».