Текст книги "Кассандра"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Клаустрофобия вызвала панику, которая рвалась наружу, заставляя забыть о стыде и мужском достоинстве. Ужас его положения состоял в том, что повернуть назад он не мог, так как развернуться в узкой трубе было невозможно, разве что ползти назад по-рачьи. А впереди все нарастал какой-то шум, который все больше ассоциировался с грохотом бешеного потока воды.

«Это конец!» – От страха у него оборвалось сердце, но он механически продолжал ползти вперед. Он уже не сомневался, что на поверхности идет дождь и вода устремилась в дренаж, что скоро она заполнит все вокруг, а он окажется как бы в мышеловке.

«Я глупец! Взрослый человек, а полез в эту трубу с дерьмом, в компании с сумасшедшей самоубийцей. Что мне здесь надо? Кассандра? Да я ее не знал и знать не хочу! Похоже, я сам свихнулся, занявшись картинами сумасшедшего художника», – мысленно ругал он себя, продолжая обреченно ползти вперед, чуть не тычась лицом в прорезиненный зад девушки, когда она замедляла движение. Вдруг Ксана остановилась – впереди уже вовсю ревела вода, мощно куда-то устремляясь.

«Вот и все. Сейчас она оценит ситуацию и скомандует двигаться назад, но сил у меня уже нет, так что лучше умереть здесь. К чему эти потуги, попытки спастись, пятясь назад? Они ни к чему не приведут!»

Но девушка изогнулась, и в следующее мгновение Леонид увидел в свете налобного фонарика лишь ее ноги.

«Она стоит! Труба закончилась!» – обрадовался он и вскоре стоял рядом с ней, выпрямившись во весь рост, свободный в движениях, ощущая от этого блаженство и мгновенно забыв об ужасе, испытанном в трубе.

Они оказались в громадном колодце, уходившем вверх метров на двадцать, по стенам которого каскадами стекала хрустально-прозрачная вода, наподобие необычного водопада. Было ощущение, что они оказались на дне гигантского стакана. Как бы ни был настроен против этого подземного путешествия Леонид, но вид необычного зрелища его захватил, ушли в небытие все трудности и страхи. А обилие влаги в воздухе оглушило своей свежестью. Дышалось необычайно легко, и он не мог надышаться – так обжора не в силах оторваться от лакомого блюда.

– Красиво, – только и смог он вымолвить, любуясь видом бесконечно падающей воды.

Ему не верилось, что сейчас он находится в самом центре мегаполиса, что наверху дергаются в пробках автомобили, решают свои проблемы люди, любят, женятся, разводятся, умирают, а здесь завораживающее рукотворное чудо, созданное совсем для других, утилитарных целей, не для того, чтобы им любоваться, но, черт возьми, это было очень красиво, просто великолепно!

Теперь, вспоминая встреченные натеки слизи на стенах, известковые рисунки, он безоговорочно воспринял их красоту. Его охватило желание вернуться туда, чтобы спокойно, без спешки, в тишине любоваться красотой их форм и расцветок, не задумываясь о сути. Так порой он любовался удивительной красотой незнакомых девушек, женщин, не пытаясь узнать, что скрывается за ней. «Красота в чистом виде» – вынес он свое определение и пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Решил, что в следующий раз обязательно возьмет…

Тут поймал себя на мысли: неужели он готов вновь спуститься сюда, терпеть все эти неудобства и даже опасности? Ведь угроза заполнения дренажки водой во время дождя вполне реальна. Возможно, рассказы о громадных крысах основаны на фактах, а встретить здесь изголодавшую крысиную стаю… И сразу себя одернул – вот рядом стоит хрупкая девчушка, много раз сюда спускавшаяся, и не страдает от подобных страхов, а он, сильный взрослый мужчина, теряется перед мифическими опасностями.

Ощущение восторга от увиденного заполонило его, и происходящее приобрело другой, «розовый» оттенок, словно спала пелена с глаз и бесследно исчезли все страхи, фобии, мрачные предчувствия. Необычное состояние его опьянило, приятно закружило голову. Во всем теле он ощущал легкость, сравнимую разве что с невесомостью, ему захотелось петь, хотя он страдал отсутствием голоса и слуха, танцевать, поддаваясь ритмам незримой музыки, звучащей только для него. Его кровь бурлила от желания сделать что-нибудь хорошее, доброе. Но он не смог раскрепоститься и лишь громко воскликнул:

– Боже, как мне сейчас хорошо!

Он не мог описать своего состояния, такое с ним иногда случалось, когда сталкивался с чем-то очень знакомым, казалось, давно забытым, неожиданно всплывшими в памяти картинками детства, юности.

Вот ему пять лет, он с мамой идет в больницу навестить отца, воздух напоен запахами цветущей сирени, а он пытается сделать пищалку из небольшого зеленого стручка желтой акации, одновременно гоняясь за своей тенью. А вот он играет с такими же малышами, как и он, в войну, а в качестве солдат у них жучки: черные, красные с пятнышками, и танк – жук-рогач, который никак не хочет ползти в нужную сторону. Или в жаркий летний день, когда кажется, что от зноя плавится асфальт, а движущиеся автомобили поднимают в воздух облака пыли, он идет, счастливый, отрешившись от всего, воспринимая лишь идущую рядом и что-то ему оживленно рассказывающую девушку, свою первую юношескую любовь. На ней легкое светлое платье в горошек… Рядовые дни прошлого, ничем тогда не примечательные, но сейчас они оглушали, пьянили и волновали.

С этого момента для него остановилось время, и он уже не замечал «радикулитных» переходов, прочих неудобств подземелья. Встретили они и крысу, обычных размеров, их не испугавшуюся, деловито прошмыгнувшую у них под ногами. Теперь уже Леонид то и дело замедлялся, любуясь подземными произведениями искусства: кальцитовыми натеками на стенах, потолке в виде игольчатых, ежикоподобных сталактитов. Его поразили тонкие хрупкие сталактитики, ломающиеся от легкого прикосновения. Их сплетения создавали картинки, словно корни деревьев. В то же время они были строго направлены, и казалось, что их рисовал ветер, сквозняк – явление, здесь невозможное. Леонид громко восторгался, находясь в состоянии эйфории.

Даже когда они поднялись наверх и переоделись, Леонид все еще испытывал блаженство: внутри у него все пело, радовалось жизни, захотелось сделать что-нибудь приятное этой девушке, подарившей такие прекрасные впечатления.

– Здесь неподалеку есть хороший ресторанчик с восточной кухней: я хочу угостить тебя ужином. – Леонид нежно взял Ксану за руку, а она неожиданно резко ее вырвала.

– Нажремся водки и завалимся трахаться в кровать, думая каждый о своем? – насмешливо спросила она, и мгновенно все очарование увиденного померкло.

– Я ничего такого не имел в виду – хотел тебя угостить в благодарность за прекрасное путешествие, – начал растерянно оправдываться Леонид.

– Прекрасное путешествие! – с иронией произнесла девушка, насмешливо глядя на него. – А в трубе, наверное, чуть не наложил в штаны? Извини, что я так грубо, зато откровенно.

– Путешествие мне очень понравилось, – сухо отметил Леонид, уже желая как можно скорее расстаться с Ксаной.

– А знаешь, почему я тебя туда повела?

– Не знаю, для чего же?

– Под землей все становятся настоящими и равными, не так, как наверху. Там ты нуждался во мне, я в тебе, а здесь между нами пропасть, и каждый из нас может уйти куда угодно, и мы больше никогда не встретимся.

«К чему она клонит?» – растерялся Леонид и, чтобы что-нибудь сказать, спросил:

– Думаю, я прошел испытание, – когда же увижу таинственную Кассандру?

– Это не было испытанием, это лишь помощь друга, чтобы ты разобрался в самом себе. А меня сегодня ожидает еще одна такая встреча, – рассмеялась Ксана и, резко сорвавшись с места, исчезла в темноте парка.

Леонид застыл в нерешительности: «Побежать за ней? Глупо. Телефон ее у меня есть – позвоню, а скорее всего, она сама объявится».

Вспомнил, что намеревался вечером зайти к Эльвире, но, к своему удивлению, уже не имел желания ее увидеть, словно подземное путешествие излечило его от тяги к этой женщине. Ее образ потускнел, перестал быть волнующе– притягательным, и его мысли переключились на Стаса. Вспомнил, как тот в телефонном разговоре сообщил, что раскопал что-то особенное. Позвонил ему на мобильный – тот оказался вне зоны; на всякий случай перезвонил домой, но безрезультатно.

«Ладно, встреча со Стасом подождет до завтра, а пока надо напомнить о себе и картинах журналистской братии». Он позвонил Игнату, и, встретившись по традиции в кафе, они обговорили сюжет будущей радиопередачи о картинах Смертолюбова.

Выйдя из кафе и распрощавшись с Игнатом, Леонид, несмотря на позднее время, все же решил поехать к Эльвире. Ему захотелось убедиться в том, что женщина, которая в последние дни не покидала его мысли ни днем, ни ночью, перестала его волновать, а значит, потеряла власть над ним. Сценарий предстоящей встречи он не придумывал, но решил: как бы поздно их встреча ни закончилась, домой должен вернуться обязательно, чтобы не испытывать терпение Богданы.

По дороге его начали мучить мысли: «Почему ты такой самоуверенный, почему предполагаешь, что Эльвира до сих пор не отходит от окна, надеясь на встречу с тобой? Она женщина страстная и, по-видимому, долго без мужского внимания обходиться не может. Ты проигнорировал ее просьбы о встрече, а ведь она даже просила о помощи и предупреждала об опасности, а ты счел все это блефом, не попытавшись разобраться. После всего этого не удивляйся, если застанешь ее дома не одну, а с мужчиной». И Леонид, несмотря на обретенную защиту, почувствовал укол ревности. Он стал себе доказывать, что так будет даже лучше – меньше проблем. Но, пока ехал, волнение все нарастало, рисовалась неприятная картина – при встрече она торжествующе скажет: «Я тебя звала, а ты не шел, что я – деревянная? Любовь и страсть не любят времени и расстояний».

11

– А-а-а! Хочу-у! Хочу умереть! А-а-а-а-а! – кричу я от боли и бью своими пожелтевшими, исхудавшими ручками-палочками по несвежей постели, но крик безответно гаснет в холодных стенах моего жилища.

Своим криком я не рассчитываю привлечь чье-либо внимание, не надеюсь на помощь – меня давно уже позабыли, вычеркнули из жизни, осталось лишь похоронить – но это будет скоро, очень скоро. Вчера все праздновали встречу Нового года, все – кроме меня. Никто даже не удосужился поздравить меня по телефону, пожелать… а что можно пожелать умирающему? Только легкой смерти, во сне.

– Яду мне! Яду! – кричу я.

Действие яда парализует сердце, легкие, и человек умирает от удушья. Это только в кино смерть бывает легкой – выпил, упал и все. На самом деле будешь кататься по земле, мучаясь от ужасной боли, задыхаясь, захлебываясь пеной, идущей изо рта. Но разве сравнится та боль с этой, которую я постоянно чувствую, которая сводит меня с ума? Смерть страшит здоровых людей, для таких больных и немощных, как я, это избавление.

Снотворное, мне необходимо выпить много снотворного – идеальная смерть во сне. Заснул – и все. Меня ведь не будет уже волновать мое посиневшее лицо, пузырьки желтой пены у рта, словно напился шампуня? Подмарафетят, сделают красивым при помощи грима – и в гроб.

На начальном этапе болезни я принимал снотворное, борясь сном с болью, а теперь помогает только морфий. Две полные упаковки снотворного остались в том шкафу, до которого всего три шага от кровати, но и они недостижимы для меня.

– Снотворного! Хочу снотворного! – кричу я, но слова не материализуются, а боль криком не испугаешь: она навязчива, как смола, и безжалостна, как правда.

Правда подобна лекарству своей горечью и необходимостью приема в строго дозированных количествах. Лишь немногие могут выдержать ее в чистом, концентрированном виде. Вспомнил о знакомой семейной паре, счастливо прожившей три года, пока ему не захотелось узнать, сколько в ее жизни было мужчин до него. Она ему сказала правду – семь, подробно рассказала обо всех связях, посчитав, что между ними не должно быть тайн. Он поблагодарил ее за прямоту, честность, но с тех пор поселился в нем червь и принялся за работу, изменив его отношение к ней. Вскоре они расстались. А все из-за того, что она, не поняв его, рассказала чистую правду, вместо того чтобы сладко обмануть или очень сильно ее разбавить, тогда, возможно, он смог бы ее перенести.

Другой мой приятель разорвал со мной все отношения, хотя мы были друзьями, после того, как узнал, что я переспал с его женой. Глупец! Он…

– А-а-а-а! – вновь кричу я от нестерпимой боли – начался новый приступ.

Медсестра была утром, действия укола хватило лишь до вечера, а впереди еще ночь, утро ужасных мучений, пока вновь явится она.

Звоню по мобилке бывшей жене, она долго не отвечает, испытывает мое терпение, но надо успокоиться – она единственный человек, который хоть что-то делает для меня. Наконец слышу в трубке ее недовольный голос и кричу:

– Почему ты не договоришься с врачом, чтобы он увеличил дозу?! Ты же прекрасно знаешь, что мне одного укола мало!

Она что-то отвечает, но я не слышу ее – приступ боли меня оглушил, корчит, выворачивает мое тело, от боли роняю трубку на кровать, теряю ее. Кажется, еще немного – и сердце остановится, подарит небытие, но боль, словно опытный палач, не спешит прикончить жертву, дает передышку – отступает, уходит: так волна освобождает место для следующей. И…

– А-а! А-а! – кричу я. – Боже, подари мне смерть! А-а-а-а!

Пульсирующая боль сжигает изнутри, болит все: кости, все мышцы, живот, грудь, голова. Не могу свободно дышать, то и дело задыхаюсь от сухого кашля, доводящего до рвоты. Я знаю, где находится источник боли, вызывающий непреодолимое желание взять кухонный нож и самому вырезать его. Сколько раз я это проделывал в воображении и даже на мгновение чувствовал облегчение, без морфия. Я приподнял повязку на груди – еще недавно она плотно обтягивала мое истощенное тело, словно перчатка, а сейчас свободно болтается. Отвратительная язва с кровавыми прожилками, мой мучитель, выглянула из-под нее. Она еще увеличилась в размерах. Порой мне кажется, что у нее есть лицо: наглое, круглое, сытое, все время подмигивающее мне. В бессильной ярости бью по ней, усиливая боль, которая захлестывает меня, и, уже ничего не соображая, ничего не ощущая, кроме желания уйти от нее, сую руку под подушку и достаю коробочку со своим сокровищем.

Осталось всего две ампулы. Дрожащими руками достаю одну ампулу и одноразовый шприц, мною уже многократно использованный. Я не боюсь занести инфекцию в кровь – я уже ничего не боюсь. А чего может бояться умирающий – приблизить на день-два свою кончину? Так это будет счастьем для меня, избавлением от нещадно мучившей боли.

Шейка ампулы наконец ломается, острым краем я порезал себе палец до крови, этой боли не чувствую, так как весь состою из боли. Зачем делают такие узкие шейки у ампул? Как в нее попасть, когда от боли руки ходят ходуном?! То и дело колю иглой себе пальцы, но ухитряюсь и попадаю. Раздолбанный поршень шприца нехотя набирает спасительную жидкость и доходит до конца, а в ампуле остается еще треть. Пригодится на потом, стараюсь пристроить ампулу на постели и, конечно, роняю ее – она катится под кровать. Черт с ней! Скорей надо сделать укол, успеть бы до нового приступа!

Вен на левой руке почти не видно, и сколько ни сжимаю кулак, они не появляются. Вновь лезу под подушку и достаю жгут, затягиваю его на руке зубами и начинаю быстро сжимать-разжимать кулак. Наконец вижу что-то похожее на вену и втыкаю в нее иглу. Рука трясется, и, вынимая шприц, я повреждаю вену – начинает лениво течь кровь – странно, что она у меня еще осталась. Меня трясет, корчит от боли, но я знаю: терпеть осталось немного, вот-вот придет облегчение.

Боль тупеет, начинает нехотя прятаться – и я получаю передышку, понемногу прихожу в себя. Надо достать начатую ампулу – действия такого количества морфия не хватит до прихода медсестры, но я прикован болезнью к постели, и достать ампулу равносильно чуду. Решаю немного передохнуть и все же попытаться свеситься с кровати – может, она не далеко укатилась? Отступающая боль заставляет ощутить дискомфорт из-за мокрого памперса, который на мне уже давно. Я беспомощен до такой степени, что даже памперс не могу поменять самостоятельно, и раз в два дня это делает Зинаида, женщина, которую наняла моя бывшая жена.

Мое изможденное, истощенное тело мне не послушно – рак выпил из него все жизненные соки. Это он лишил меня друзей, близких – кому нужен лежачий смертельно больной? В прошлом остались их обещания поддержки – на этапе, когда я еще на что-то надеялся. По мере того как болезнь прогрессировала, я постепенно лишался всего, и теперь совсем один. Нет ни друзей, ни денег, ни надежды. У меня остается последняя ампула на завтрашнюю ночь, а дальше – все! Единственная надежда, что мне, умирающему, все же увеличат дозу морфия по просьбе бывшей жены.

Почему я не лишил себя жизни, когда еще имел для этого достаточно сил? Разве я мог предполагать полгода назад, когда поставили мне этот диагноз, что буду умирать в дерьме, корчась от боли? Боже, подари мне смерть до того, как я использую последнюю ампулу морфия!

Прошлой ночью выпал снег, им я могу любоваться через окно. Завтра попрошу Зинаиду, чтобы она принесла мне немного снега. Хочу почувствовать его обжигающую мокрую прохладу, вспомнить о лыжных прогулках в Голосеевском лесу, о головокружительных спусках с горных вершин Карпат.

Вчера никто не поздравил меня с праздником, даже ни одной эсэмэски не прислали. Боялись, что я буду что-нибудь просить! А что мне нужно в моем теперешнем положении? Кроме морфия – ничего. Больной здоровому не товарищ: они пьют, жрут, гуляют, строят планы на будущее, а я корчусь от боли и зову смерть. Единственная связь с внешним миром – приходящая медсестра с болеутоляющими уколами, которых хватает только до вечера, и Зинаида, которая меняет мне памперсы, так как я и на это уже не способен.

Никто меня не навещает, но это к лучшему: не хочу, чтобы меня запомнили ноющим жалким инвалидом, который ходит под себя.

Осталась последняя ампула морфия – на завтрашнюю ночь. Итак, завтра уговорю Зинаиду дать мне упаковку снотворного – мне должно хватить, организм истощен до крайности. Надо будет подумать, что ей подарить на прощание, – она добрая и отзывчивая женщина. А если Зинаида не согласится, то у меня есть ампула морфия на завтрашнюю ночь – она придаст мне силы, возможно, я смогу добраться до шкафа с лекарствами. Уснуть – и больше не чувствовать боли. Смерть – это прекрасно!

Боль исчезает, и на смену ей приходит полудремотное состояние, порой я начинаю грезить, путая действительность с галлюцинациями. Я начинаю жить иллюзиями, в воображении общаюсь со знакомыми и незнакомыми людьми, вновь нахожусь в центре событий, а не загибаюсь в собственном дерьме, корчась от боли. На этот раз я забылся в фосфенных [8]8
  Фосфены – зрительные ощущения цветовых пятен, возникающие без светового воздействия на глаз при различных раздражениях сетчатки или соответствующих участков головного мозга.


[Закрыть]галлюцинациях.

* * *

Мужчина очнулся – кошмар покинул его сознание, но не надолго, чтобы в скором времени материализоваться явью. Он с трудом поднялся, чувствуя свое грузное, большое тело, выпрямился во весь рост, благо высота пещеры это позволяла. Во рту пересохло, тело бил озноб, хотелось бежать прочь из этого мрачного места, где ему подписали приговор. Ведь теперь его жизнь превратится в кошмар постепенного умирания и тщетного ожидания! Он вытер пот с лица, ощутив под рукой жесткую бородку, которую еженедельно подстригал на протяжении многих лет.

На выходе его поджидала девушка:

– Ты узнал что хотел? Доволен? Но заглянуть в будущее – значит его лишиться.

Мужчина молчал, он проигнорировал вопрос, пребывая в размышлениях: ему припомнился совет Воланда из «Мастера и Маргариты» смертельно больному буфетчику – не ждать приближения мучительной смерти, а устроить пир с друзьями и подругами и в завершение выпить яд.

«Возможно, пирушка и любимая женщина – это как раз то, что мне сейчас требуется. Она права: узнав будущее, я его лишился, и у меня есть только сегодня».

12

Когда Эльвира открыла дверь, Леониду стало понятно: она одна, и то, что говорила о своем нездоровье, – не преувеличение. Под глазами круги, явно уставшая, поникшая. Ее вызывающая красота поблекла, как сходит прошлогодний загар, как, умирая, вянут цветы. Увидев его, на мгновение оживилась, побежала в ванную краситься, и когда вернулась, то стала немного напоминать себя прежнюю. Но все равно чувствовалось: произошло что-то надломившее ее.

– Похоже, до сих пор болеешь? Врача вызывала? Какой диагноз? – выстрелил словами Леонид, выказав мнимое участие; протянул коробку конфет и бутылку коньяка.

– Врач не поможет, – ушла от ответа Эльвира и поспешила в кухню готовить чай, нарезать лимон.

– Почему врач не поможет? – вяло поинтересовался Леонид.

– Потому что я его не вызывала и идти в больницу не собираюсь.

– В таком случае твое дело безнадежное, – улыбнулся Леонид. – Мне бокал не ставь – я за рулем и сегодня должен ночевать дома.

– А я выпью. Хорошо, что ты принес коньяк, – хочется напиться до чертиков и забыться.

– Почему такое упадническое настроение?

– Жизнь – дерьмо, когда будущее закрыто.

– Что с тобой? Ты молодая, красивая. Это нервы – успокоишься и все увидишь в более приятном свете.

– Оптимист… А у тебя в жизни все хорошо, ничего странного не происходит?

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Леонид, вспомнив о снах. В этот момент заиграла мелодия его мобильного телефона.

– Леня, приезжай скорее! – орал в трубку Стас. – Гони ко мне, не теряя ни минуты!

– Уже проспался или принял новую дозу? – поинтересовался Леонид: желания ехать к приятелю у него не было. – Может, отложим встречу на завтра?

– Ты идиот! Какое завтра?! Завтра может и не быть! Приезжай поскорее – это и в твоих интересах!

– Ладно, буду через полчаса, если нигде не застряну. Впрочем, сейчас поздно и «пробок» не должно быть.

– Жду. – И Стас отключился.

Эльвира пристально посмотрела на него.

– Уезжаешь? Бросаешь меня одну с моими фобиями?

Леонид твердо произнес:

– Я не брал на себя никаких обязательств по отношению к тебе: мы встретились-расстались. А то, что переспали, так с кем не бывает… Хотя, скажу честно, – мне было очень хорошо с тобой… Но, как видишь, мне надо спешить к товарищу: у него какие-то проблемы.

– У меня тоже проблемы, но я тебе не товарищ, – выдохнула Эльвира. – Сигареты есть? А то мои закончились и сил нет выйти в магазин.

– Ты забыла – я не курю, и сигарет у меня нет. Я приехал, чтобы увидеть тебя и…

– Вот – увидел. И?

– Спросить: твой муж никогда не упоминал имя Кассандра?

– Упоминал?! Он ею бредил, и, похоже, именно она свела его в могилу.

– Кто она?

– Ты же спешишь! Твой друг в беде, а ты тут слушаешь мои басни, – с иронией произнесла Эльвира.

– Ты права. Завтра приеду к тебе вечером и, возможно, останусь до утра. По крайней мере, так планирую. – Это решение Леонид принял только сейчас.

– Планирую… – с усмешкой сказала Эльвира. – А почему ты не спрашиваешь, хочу ли я этого?

– Спрашиваю: хочешь ли ты, чтобы я завтра у тебя заночевал?

– Отвечаю: да, хочу! Завтра и все последующие дни!

– Так далеко планировать может лишь провидец… или Кассандра, – неожиданно для себя закончил Леонид.

Лицо Эльвиры скривилось, как от лимона, на мгновение ему показалось, что она заплачет, но она справилась с собой.

– Иди… или оставайся.

Леонид поднялся, тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как трудно ему далось это решение, и пошел к двери.

* * *

Приятель Леонида жил на Подоле, в полуподвале, где в советские времена была его мастерская. Квартиру Стас оставил второй жене, Норе, и дочке, а когда напивался, что происходило с ним регулярно, то, под конец изливая душу, всегда твердил одно и то же: сомневался, что Юленька – его дочь, так как ее группа крови и резус не совпадали ни с его, ни с жены показателями. Грозился сделать анализ ДНК, чтобы узнать правду об «этой потаскухе Норе». Леонид его успокаивал как мог, напоминая, что они расстались не из-за того, что Нора гуляла, а из-за того, что он не мог себя перебороть – отказаться от пьянства и случайных связей. Тогда Стас начинал оправдываться, говорил, что выпивка ему необходима как человеку творческому, чтобы можно было отключиться от повседневности и дать взлететь мысли. Что касается муз, то он считал, что их надо регулярно менять, иначе будет полный застой в творчестве. И половой акт его интересовал не сам по себе, а как возможность узнать человека получше, изнутри.

Стас обладал незаурядной и впечатляющей внешностью: плечистый, грузный, с большим животом, что скрадывало громадный рост – он был на полголовы выше Леонида, с вечно немытыми длинными темными волосами, заплетенными в косичку и стянутыми простой резинкой сзади, с черной окладистой бородой, в которой уже серебрилась седина, хотя он только три года назад преодолел сорокалетний рубеж.

Мастерская Стаса представляла собой две небольшие комнаты в полуподвале с окнами, забранными решетками и выходившими в приямок. Посредине комнаты, которая была и мастерской, и гостиной, и спальней для гостей, решивших заночевать, стоял большой многофункциональный стол – вершина конструкторских талантов Стаса. При необходимости и с помощью незамысловатых механизмов он превращался в громадный мольберт, становился то кульманом, так как в «застойные» времена Стас часто подрабатывал конструктором-чертежником, то кроватью для гостей, а то и столом во время дружеских попоек.

Также в этой комнате находилось два шкафа, полных разнообразных инструментов, баночек-скляночек с непонятным разноцветным содержимым, старых, наполовину использованных тюбиков с краской, обрезков картона и прочего хлама. Тут можно было найти граненые стаканы, грязные тарелки, алюминиевые вилки и ложки. Несколько табуретов и самодельных скамеек позволяли разместить вокруг стола полтора десятка гостей.

Вторая комната, «спальня-нирвана», как ее называл Стас, была увешана картинами, которые еще не успел или не захотел продать художник. Здесь стояли большой допотопный платяной шкаф «под орех»; софа с двумя поломанными ножками, вместо которых были подставлены кирпичи, и вечно неубранной несвежей постелью, обычно громоздившейся живописной кучей; высокий металлический кальян под старину, весь в синей изоленте, призванной обеспечить необходимую герметичность, с двумя деревянными мундштуками, вставленными в гофрированные трубки.

Несмотря на поздний час, улицы были полны автотранспорта, и хоть не было пробок, «тянучек» хватало. Всю долгую дорогу с Борщаговки, где находилась квартира Смертолюбова, Леонид размышлял то об отношениях с Эльвирой, то о странных видениях, посещавших его в ночные часы. Впечатления от недавнего путешествия по подземной «дренажке», еще недавно переполнявшие его позитивными эмоциями, отступили на второй план, съежились, поблекли.

Тело Эльвиры вновь манило его, волновало, и он решил на обратном пути заехать к ней и остаться ночевать. Леонид достал мобильный телефон и набрал номер Богданы.

– Стас совсем плох, – сообщил он жене, – сейчас еду к нему, по всей видимости, придется у него заночевать. Боюсь, что «белая горячка» на подходе.

– Он недавно звонил, разыскивал тебя, и мне показалось, что он, на удивление, трезв, – возразила Богдана.

Леонид про себя чертыхнулся: что за привычка звонить на домашний телефон, когда имеется мобильный?

– Мне он недавно перезвонил, просил о помощи, и я, бросив все запланированные дела, еду к нему, – раздраженно сказал Леонид.

– Надеюсь, твои дела тебя подождут? – в голосе Богданы слышалась неприкрытая ирония или ему только показалось?

– Здоровье друга важнее, – холодно парировал Леонид. – Если у него все в порядке, то я у него задерживаться не стану, но если…

– Тебе виднее, – закончила разговор Богдана.

Теперь мысли Леонида переключились на Богдану: что ей еще надо? Он крутится как белка в колесе, ищет, где бы заработать побольше денег. Ведь она каждый год отдыхает за границей, правда, больше в одиночестве, так как работа отнимает у него все время. А Стас не только друг, он его «золотая жила», благодаря ему он занялся этим бизнесом, сулящим миллионы в перспективе. Без знаний и опыта Стаса ему в ближайшие годы никак не обойтись, да и руки у того золотые – один из лучших реставраторов старинных вещей, умеет при необходимости и картину «состарить». Быть бы ему давно миллионером, если бы не пагубное пристрастие к водке.

Когда подъехал к дому Стаса, не заметил света в окнах мастерской. «Наверное, завалился спать. Вот сволочь – поломал мне все планы своими воплями о помощи, а сам преспокойненько дрыхнет», – разозлился Леонид.

Зайдя в подъезд небольшого четырехэтажного дома, спустился по ступенькам вниз и дернул входную дверь. Она оказалась закрытой. Обычно Стас ее не закрывал, так как дверной звонок не работал уже много лет.

«Похоже, наклюкался и заснул. А мне сорвал встречу», – укрепился в своих предположениях Леонид, открывая ключом дверь. Подобного доверия – иметь ключ от жилища художника – был удостоен лишь он один.

В темноте, что-то опрокидывая, обо что-то спотыкаясь, чертыхаясь и досадуя на то, что не догадался взять фонарик-налобник, лежащий в багажнике, он все-таки добрался до выключателя и зажег свет в комнате – вроде все было как обычно. Затем перешел во вторую комнату, но Стаса и там не обнаружил.

«Настоящая свинья – сорвал меня, а сам куда-то убежал». Леонид начал набирать номер приятеля по мобильному телефону, но тот не отвечал, и тут он услышал знакомую мелодию – она доносилась из гостиной. Мобильный телефон Стаса он обнаружил под столом. Последний звонок был ему, после этого Стас никому не звонил и ему никто не звонил.

«Выходит, вскоре после звонка мне Стас вдруг решил куда-то уйти, да еще без мобильного телефона. Как тот оказался на полу? Возможно, Стас его уронил и не заметил этого. Я добрался сюда довольно быстро, за полчаса. Что же помешало ему дождаться меня?» Леонид ощутил некоторое беспокойство после таких размышлений.

«Стас человек необязательный, как большинство творческих людей, но не до такой же степени?! Его отсутствие дома после того, как позвонил и потребовал, чтобы я немедленно приехал, весьма настораживает. А что означают его слова «завтра может и не быть» и «это и в твоих интересах»?

Обеспокоенный Леонид решил дождаться Стаса в мастерской. Перезвонил Богдане и сообщил, что Стаса в мастерской нет и что будет его здесь дожидаться столько времени, сколько потребуется.

– Леня, ты что-то мутишь: бежишь к нему, когда его дома нет, и там собираешься ночевать – он тебе нужен ночью?

– У меня плохое предчувствие, пожалуй, он во что-то встрял. Недаром просил о помощи. Ты его знаешь.

– Я знаю тебя! Впрочем, делай что хочешь! – И Богдана дала отбой.

Нервный разговор с женой не улучшил настроение Леонида, и он с нетерпением ожидал появления Стаса, чтобы на нем сорвать свою злость. А пока бродил по мастерской, в сотый раз рассматривал развешенные картины. Обнаружил в холодильнике начатую бутылку водки и, решив, что сегодня уже никуда отсюда не уедет, выпил полстакана, закусив овощами.