Текст книги "Кассандра"

Автор книги: Сергей Пономаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

25

Несмотря на пасмурный сентябрьский день, я зажмурился от дневного света: глаза болели, слезились, требовали вернуться обратно в темноту подземелья. Почти четыре месяца я провел в подземелье, лишь иногда ночью рисковал ненадолго покинуть его, не отходя далеко от спасительного люка. В груди клокотало, шумело, легкие не могли надышаться свежим воздухом, напоенным страхом, растерянностью и неуверенностью. Да, все это я ощущал в воздухе, в лицах и особенно в глазах людей. Народу на улицах было довольно много, люди собирались в группки возле самых информированных, млеющих от удовольствия быть в центре внимания: одни рассказывали ужасы уже и так напуганным обывателям, другие, наоборот, рисовали райские картины наступающего с приходом немцев благоденствия.

Из встревоженных голосов, гудящих, словно августовские мухи над дерьмом, выхватывал сообщения: основные воинские подразделения покинули город еще ночью, оставив лишь небольшое прикрытие. Уже взорваны все мосты через Днепр: железнодорожные имени Петровского и Дарницкий, мост имени Бош и Наводницкий, и те небольшие колонны красноармейцев, санитарных автомобилей, еще спешащие к переправам через реку, обречены остаться здесь, на правом берегу.

Я вспомнил о секретном объекте № 1, на котором еще недавно трудился: тоннель проложен лишь до середины реки, и теперь весь труд пойдет прахом – его явно не минует печальная судьба днепровских мостов. Как ни странно, в этот момент, когда рушилось все и неизвестным было наступающее новое, я сожалел о тяжелом напряженном труде своей бригады – ребята выкладывались на протяжении двух лет, и теперь в одно мгновение все будет уничтожено.

Внезапно прокатился раскат грома, перекрывший несмолкающую далекую артиллерийскую канонаду, и словно качнулась земля под ногами. Мой взгляд, как и у многих других, устремился вверх, в небо – не было видно ни грозовых туч, ни вражеских бомбардировщиков, только потянуло гарью и стало темнее. Дым, поднявшийся со стороны Зверинца, заволок часть неба.

– Взорвали артиллерийские склады на Выдубичах – капец краснопузым. Пора подумать и о себе, – сказал крепыш в летнем пальто.

Он достал из-под пальто монтировку и ловким движением сорвал замок с двери магазина, подмигнув мне:

– Чего раззявил рот, дед?! Пошли, отоваримся, а то на тебе лохмотья – неудобно в таком виде встречать победителей.

Меня не надо было просить дважды – я рванул вперед, и вовремя: с десяток желающих так же бросились в магазин, устроив толчею у входа. Вскоре я, довольный, вышел из магазина с внушительным тюком на спине. А толпа уже громила соседний продуктовый магазин. Я бросился туда, пытаясь прорваться сквозь толпу, кипящую возле входа.

«Боже мой, как я хочу поесть нормальной еды, хлеба!» Только от одних этих мыслей я захлебывался слюной.

Внезапно раздались выстрелы – это какой-то молоденький лейтенант, возглавляющий группу из нескольких усталых красноармейцев, стал стрелять в воздух из нагана.

– Что вы делаете, мародеры?! А ну, осади – стрелять буду на поражение!

Толпа на мгновение затихла и как-то сразу поредела. Раздался истошный крик:

– Ты что, хочешь, чтобы этим добром фашисты попользовались?! Давай, стреляй в трудовой народ, береги добро немчурам! Может, ты еще станешь здесь на караул, дожидаясь новых хозяев?

Лейтенант покраснел, махнул рукой, спрятал наган в кобуру и продолжил путь, бормоча:

– Но так все равно нельзя. Это не по-людски.

Толпа вновь бросилась на приступ магазина, ломая витрины, срывая ставни и разбивая окна. С ношей за спиной мне не удалось пробраться внутрь – меня отталкивали, материли. Поняв, что туда мне не попасть, я вернулся в разгромленный магазин одежды, намереваясь переодеться. Развернул тюк, хотел надеть костюм.

– А ну погодь, дед! – На меня уставилось дуло нагана. Рука держала его твердо, не дрожала – видно, хозяин умеет обращаться с ним. – Вещи оставляй, а сам пошел вон! – Лицо круглое, сытое, с короткой стрижкой – не похож на блатного.

– Да хоть этот костюм оставь! – попросил я, не желая расстаться с добытой вещью, правой рукой полез под пиджак, где была спрятана монтировка. Раздался выстрел, и пуля пролетела возле моего лица.

– Это я нарочно промазал – второй раз попаду «в яблочко». Пшел вон!

Я вышел из магазина, горя надеждой восполнить потерю в следующем, но на пути встречал лишь разгромленные, уже полностью пустые лавки. Народу на улицах стало меньше, то и дело попадались счастливчики, пыхтевшие под тяжелой ношей, они тащили тюки награбленного, рыская взглядом: чем бы еще прибарахлиться. Менее счастливые несли все, что попало под руку: связку деревянных вешалок, керосиновые лампы без стекла, а один здоровяк нес на плече с десяток инвалидных костылей.

Я направился на квартиру к Кузьме на Подол, не задумываясь, что там меня может ожидать. А чего теперь бояться? Если полуподвал окажется закрытым на замок, то для этого есть монтировка, а если он уже заселен кем-то, то и тут поможет все та же монтировка.

Кровь во мне бурлила после того, как по-глупому лишился вещей, ярость требовала выхода. А еще до умопомрачения хотелось есть. Послышался шум моторов, и показалось передовое подразделение мотоциклистов, в шлемах и с пулеметами в колясках. Я юркнул в ближайший двор: немцев я не боялся, считал, что мой послужной список и то, что скрывался от энкаведешников, должно было настроить их по отношению ко мне доброжелательно, но сейчас вступали передовые части, и один Бог знает, что у этих вояк на уме. Вспомнил прошлое, когда, разгоряченные недавним боем, во главе с товарищем атаманом, врывались в село, стреляя во всех, кто попадался на пути.

Прячась от немцев, я оказался в глухом дворе-колодце шестиэтажного дома. Внезапно в сторонке послышался какой-то писк или стон. Оглянулся: двое пацанов, явно хулиганье, тащили в подъезд упирающуюся растрепанную девчонку, один закрывал ей рот рукой. Увидев ее, я похолодел – мне показалось, что это Машенька, машинистка, которой не так давно я свернул шею, словно цыпленку. «Неужели она осталась жива?»

– Маша, это ты?! – крикнул я, и мне так захотелось чуда, чтобы в самом деле это была Машенька! Ведь она мне так нравилась, всегда относилась с симпатией, а убить вынудили обстоятельства.

Девушка энергично замахала свободной рукой, умоляя о помощи. Рука парня наполовину закрывала ее лицо, не давая рассмотреть, но глаза, как у раненой косули, были точно ее.

– Машенька, это ты? – повторил я вопрос, приближаясь к ним.

– Дед, вали отсюда, а то беду накличешь на свою седую голову.

Я молчал, все приближаясь к ним, рука сжимала спрятанную под одеждой монтировку.

– Сейчас поймешь, с кем связался! Заступничек! – рассмеялся парень пониже ростом и покоренастее, оставив девчонку второму – долговязому, и вытащил из кармана финку.

– Ты, Яша, его пырни – воздух из него выпусти, вишь, своим смрадом весь двор завонял. Откуда это старое чучело взялось? Смотри: кожа белая, аж прозрачная, наверное, где-то в скиту прятался, а сейчас вылез немцев встречать!

– А это он расскажет – если нам будет интересно. – Коренастый сделал шаг вперед и сделал выпад финкой, но я был наготове – резко ушел в сторону, монтировка вылетела из своего убежища и обрушилась на его руку. Тот закричал от боли, уронил финку и обхватил второй рукой беспомощно повисшую руку.

– Он мне руку сломал! Мочи его, Длинный!

– Ах ты, сука! Да я тебя, б…! – закричал долговязый.

Откинув в сторону девчонку, которая не удержалась на ногах и упала на землю, он выхватил опасную бритву и стал на меня наступать. Бритва – страшное оружие, но только когда имеешь дело с безоружным, а еще лучше с каким-нибудь хлюпиком. А у меня была в руках монтировка, позволявшая держать его на расстоянии, да и что мог сделать фраер мне, повидавшему на своем веку столько крови, сколько он молока не высосал из сисек своей мамки? Я сам бросился в атаку, тесня его к стене, пару раз ощутимо задел по руке, но бритву он пока держал. Я наносил боковые удары, не очень точные, давая ему возможность от них свободно уходить, таким образом усыпляя его бдительность. Решил, что ловушка готова, и сделал обманное движение, словно хотел нанести удар с левого бока, открывая ему свой беззащитный правый фланг. Он бросился вперед, занося бритву, но я легко ушел от него и изо всех сил, как пикой, ударил монтировкой ему прямо в солнечное сплетение так, что он задохнулся. Он, выпучив глаза, выронил бритву и сполз на землю. Следующий удар раскроил ему голову, но я забыл о его товарище, напрасно сбросив его со счетов из-за поломанной руки. Финка, вошедшая мне под лопатку, напомнила о нем. Дико закричала девушка. Я обернулся, сжимая монтировку, но нападавший трусливо убежал, придерживая больную руку, бросив своего товарища, который лежал у моих ног и не подавал признаков жизни.

Удар левой рукой был слаб и не вполне достиг цели, иначе я сразу бы свалился замертво, однако у меня началось обильное кровотечение. Теперь я разглядел перепуганную девчонку – это была не Машенька. Чуда небеса не сотворили. Зачем мне надо было так рисковать и связываться с отморозками из-за этой ссыкухи?! Видно, наваждение лишило меня рассудка.

– Спасибо, дяденька! Ой, у вас ножик в спине торчит! – испуганно воскликнула она.

– Вытащи его, надо перевязать рану – сумеешь? – скривился я от пришедшей боли.

Столько лет воевал, рискуя многократно, и ни одного ранения, а теперь из-за этой желторотой мне продырявили спину, кровь хлещет… Так можно и Богу душу отдать! Ощутил покалывание множества иголочек в левой руке, она начала неметь.

– В школе на курсах медсестер была. Попробую, – наигранно бодрым тоном сказала девушка. – Ой, а бинт где возьму?

– Нижнюю юбку порви. Давай быстрее, а то у меня голова начала уже кружиться от потери крови! – прикрикнул на нее.

Она повернулась ко мне спиной, стала пыжиться, я не выдержал, повернул ее к себе, бесцеремонно поднял платье и быстро оторвал от юбки две длинные полосы, мимоходом увидев ее стройные ноги. Она только и воскликнула: «Ах!»

– Вытаскивай финку! – прорычал я, приводя ее в чувство.

Она дернула раз – потемнело в глазах, и сердце остановилось от боли, второй – стало еще хуже.

– Двумя руками возьмись и тащи изо всей силы! Не сможешь – порежу на куски, сука!

Мне становилось все хуже. Девчонка, испуганно взглянув на неподвижное тело фраера на земле, взялась за финку двумя руками.

– Тащи, сука! – крикнул ей и сделал рывок в противоположную сторону, чтобы помочь.

Финка вышла из раны, и девчонка испуганно бросила ее на землю.

– Ой, а кровь еще сильнее течет! Просто рекой! – проговорила она, когда я освободил верхнюю часть туловища от одежды.

Под мою ругань и советы она, наконец, перевязала рану.

– Давайте вам водки принесу – я здесь недалеко живу! – вдруг предложила девчонка.

«Надо бы пойти вместе с ней!» – подумал я, но силы уже совсем покидали меня.

– Жратвы принеси и хлеба побольше! – скомандовал я, мысленно добавив: «А то я кроме крысятины давно ничего не ел».

Девчонка убежала, а я стащил с убитого фраера пиджак, сорочку – на брюки у меня не хватило сил – и пошел к выходу из двора. Было глупо здесь дожидаться девчонку, даже если она вернется. Множество окон выходит во двор, явно кто-то видел происшедшее, а убийство при любой власти есть убийство. Да и, неровен час, вернется фраер с подмогой, тогда монтировка уже не поможет. Наган бы – вот это дело. По дороге переоделся, но лучше мне от этого не стало, и на Подол я не пошел, а повернул назад, в свое подземелье, царство крыс. Обратный путь я проделал неосознанно: шел, подчиняясь команде какой-то крохотной клеточки в мозгу, которая не давала упасть, упрямо гнала вперед мое обессиленное, раненое тело.

Люк с открытой крышкой меня порадовал, но и заставил задуматься: неужели все это было предусмотрено Судьбой и, что бы я ни делал, все равно должен был вернуться сюда?

Уже в канализационном тоннеле потерял сознание, пришел в себя от писка. Я обрадовался, вообразив, что это девчонка догнала меня и принесла провизии, а открыв глаза, увидел крысу, осторожно подбирающуюся к моему лицу. Отогнал ее и, держась за стенку, кое-как добрел до своей пещеры. На мое счастье, крысы почему-то обходили это подземелье стороной. «Кассандра! – вспомнил название, которое сообщил мне Кузьма. – Какая ты Кассандра, если не могла меня предупредить за время моего нахождения здесь о том, что меня ожидает?» Повязку девчонка затянула плохо, и кровь продолжает сочиться, а в голове слышится колокольный перезвон.

Вновь пришел Кузьма, присел на корточки, вглядываясь в мое лицо.

– Торжествуешь? – спросил я, не открывая глаз, – так можно было лучше его рассмотреть. Он страшно похудел, зарос щетиной.

– Нет, смотрю на прощанье – больше не увидимся.

– Ты хочешь сказать, что я здесь не окочурюсь и не отправлюсь на небеса составить вам компанию? Петр до сих пор дуется на меня за тот выстрел? – хихикнул я.

– Мертвые не умеют обижаться, но об этом ты скоро узнаешь – ведь ты умираешь. Смотри, у тебя и рана воспалилась: антонов огонь [11]11
  Гангрена.


[Закрыть]тебя доконает или истечешь кровью, самое большее, протянешь день-два.

– Раз я умру, значит, увидимся. Или в компанию не возьмете?

– Я тебе уже сказал: мы тебя исключили из братства, поэтому ты останешься здесь. Прощай.

Он быстро поднялся и растворился в темноте. В прошлый раз я хоть услышал его удаляющиеся шаги.

Я лежал, и картины прошлого пробегали перед моими глазами: детство, юность, первая любовь, которая о моем чувстве так и не узнала, студенческие годы, наше братство, война, революция, товарищ атаман. Снова иду с Петром, размышляя, что будет, если оставлю его живым. Как на это посмотрит товарищ атаман, будет ли он после этого мне доверять? Решаю: будь что будет – пусть живет Петруха. Он поворачивается ко мне лицом, подмигивает левым глазом и говорит: «Но ты же все равно выстрелил!» Тут глаз выпадает из глазницы, повиснув на тонкой ниточке. Мне становится душно: так и было, я тогда Петра перевернул и увидел, что пуля, попав в затылок, вышла через левый глаз.

Внезапно боль оставляет меня, и я взлетаю вверх, только свод подземелья не пускает дальше. Вижу внизу свое безжизненное тело и двух крыс, осторожно подбирающихся к нему. Хочу их отогнать, но не могу: они не реагируют на мои движения, голос. Когда самая смелая начинает грызть нос, я отворачиваюсь, но еще долго слышу чавкающие звуки.

* * *

Придя в себя после вновь посетившего кошмара, Леонид почувствовал раздражение, которое мы порой чувствуем, когда заканчивается любимый сериал, особенно если не так, как ожидали. Судя по этому сновидению, история, которую Леонид смотрел на протяжении ряда ночей, закончилась, но он так и не получил ответов на тревожившие его вопросы. События последних дней и эти странные сновидения сплелись в один клубок, и он не видел ни малейших логических связей между ними, лишь чувствовал: нечто угрожает ему.

Почему за картинками сна ему видится угроза, он пока не мог сказать, и дело здесь было не только в словах женщины-экстрасенса. Его еще раньше тревожили предчувствия грядущих неприятностей, что проявлялось в повышенной нервозности, раздражительности. Это было как духота перед грозой, как начинающееся волнение перед штормом. Он был уверен в том, что, найдя разгадку увиденных картин прошлого, сможет справиться с грядущими неприятностями в настоящем.

Два объекта, увиденные в сновидениях, повествующих о давних событиях, существовали и в его настоящем: жилище Кузьмы, которое очень напоминало полуподвал– мастерскую Стаса, и пещера, где прятался Степан, – это была та самая Кассандра, куда его водила прошлой ночью Ксана. И эти два места между собой очень тесно связаны, если верить сну: в своем полуподвале Кузьма спрятал записи о тайне пещеры Кассандра, которые стремился раскрыть, но так и не раскрыл Степан.

Теперь наступил черед Леонида постараться добыть записи Кузьмы – у него имеется ключ от мастерской Стаса, и если сон не обманывает, то на месте умывальника должна находиться металлическая коробка с записями Кузьмы, замурованная в стену.

Долго не раздумывая, Леонид поспешно встал, несмотря на ворчание Богданы, – дескать, путается под ногами, не дает нормально собраться на работу, к тому же ей сегодня надо выйти пораньше, а теперь еще придется готовить ему завтрак. Леонид, вспомнив о требовании Эльвиры вернуть картины и ее угрозах, включил мобильный, но звук звонка убрал. Насчитал двенадцать пропущенных звонков от Эльвиры, последний был в два часа ночи. Также пришло от нее три эсэмэски одинакового содержания: «Верни картины, не то пожалеешь!»

Решил все же начать день с посещения мастерской покойного приятеля, а уже после пойти поговорить с Эльвирой, хотя от этого разговора ничего хорошего не ожидал. Не сомневался, что требования вдова сформулировала не без участия Никодима Павловича, который сумел выйти на нее.

«Ох уж эти старые коллекционеры, которые за копейку готовы перерезать друг другу горло».

Когда он добрался до дома, где жил Стас, то увидел, что с одной стороны подъезда свалены в кучу вещи Стаса: мебель, картины. Вокруг них вороньем вились несколько грузных женщин, отбирая наиболее ценное. Чуть поодаль стояли, ожидая своей очереди, три бомжа, готовые принять участие в дележе пожитков покойника. С другой стороны подъезда высилась аккуратная стопка кирпичей, мешки с цементом и гипсом. Четверо рабочих в синих спецовках перетаскивали их в подъезд.

– Что здесь происходит?! Кто разрешил?! – строго спросил Леонид у проходившего мимо него рабочего, одновременно пытаясь выхватить какой-то натюрморт из рук женщины.

Та неожиданно проявила недюжинную силу, картину не отдала и бросилась прочь, огласив двор гневными выкриками.

– Прораб внизу – все вопросы к нему, – лениво бросил рабочий на ходу, даже не удостоив его взглядом.

Леонид послушался его совета, не стал ругаться с женщинами, принявшими грозно-воинственный вид и собиравшимися выступить против него единым фронтом. Он молча спустился вниз, в полуподвал.

Там он увидел широко открытые двери бывшего жилища Стаса. Рабочие сновали, словно муравьи, – покряхтывая и исходя потом, они носили мешки с цементом.

Помещение, потеряв свое содержимое, сразу стало каким-то чужим, словно женщина, встреченная бывшим возлюбленным после замужества. Прораба он сразу узнал по озабоченному виду и рулетке в руке. Измерив ею часть стены комнаты, он, что-то бормоча себе под нос, потянулся сделать запись в блокноте.

– По какому праву вы здесь производите работы?! Распоряжаетесь чужими вещами, которые уже наполовину разворовали! – как можно суровее спросил Леонид, сверля взглядом прораба – сухонького маленького мужичка с носом картошкой и большими залысинами. Тот, не обращая внимания на говорящего, хладнокровно сделал запись и лишь потом, после затянувшейся паузы, ответил довольно грубо:

– Это помещение сдано в аренду – здесь никаких вещей не было. А по остальным вопросам обращайтесь в ЖЭК. Освободите помещение – мешаете работать!

У Леонида кровь прилила к голове, напряглись мускулы, появилось желание стереть этого маленького наглеца в порошок, но тот, видно, это понял и сразу позвонил по мобилке:

– Паня, у нас проблемы. Тут один чокнутый выясняет наши права на этот подвал…

– Я – чокнутый?! – заревел Леонид и изо всей силы заехал наглецу в челюсть.

Тот успел слегка отпрянуть назад, что и спасло его от больницы, но все равно, отлетев к стене, он не выказывал желания подняться. Перепуганные рабочие поспешили наверх. Леонид, вспомнив о цели визита, зашел в туалетно-душевую комнату и, наклонившись, начал простукивать место, где, по его мнению, мог когда-то крепиться умывальник.

Паня, очевидно, находился где-то рядом – не прошло и пяти минут, как Леонид услышал топот ног по лестнице, и в помещение вошли трое крупных набычившихся мужчин. Они направились к лежавшему мужичонке, который только теперь стал подавать признаки жизни.

Леонид, прервав свои поиски, попытался прошмыгнуть у них за спиной, однако не сумел остаться незамеченным, был схвачен, бит руками, ногами, но аккуратно, без крови, что указывало на большой профессионализм громил. Затем его выволокли из помещения и, открыв дверь напротив, зашвырнули в подвал.

Кто-то из них, наверное, Паня, лицо которого Леонид уже не в силах был различить от боли, парализовавшей его тело, напоследок изрек:

– Толстый, еще раз рыпнешься или начнешь совать нос куда не надо – так легко не отделаешься. Мы здесь закон. – Затем обратился к своим подельникам: – Пойдем, посмотрим, как Борька, – вдруг он захочет написать на этого дурака заявление в милицию, – и, повернувшись к лежащему Леониду: – А свидетелей у нас, сам понимаешь, хоть пруд пруди!

Как только они вышли, Леонид, превозмогая сильную боль во всем теле, которое последние пятнадцать минут выполняло роль боксерской груши, выбрался из злополучного подвала, держась за стенку. Картин и многих вещей Стаса уже не было, и теперь оставшееся добро, довольно урча, перебирали бомжи, откладывали в сторону добычу.

– На вид приличный молодой человек, а так набрался с утра! – недовольно прошамкала беззубым ртом старушка, сидящая на скамейке у подъезда.

– Настасья, он не пьяный, а чего-то не поделил со своими приятелями-бандитами, вот они ему и понадавали! – прокричала на ухо, очевидно, глухой старухе грузная женщина, очень похожая на ту, у которой он пытался вырвать картину. – Я его частенько здесь замечала, крутился он вокруг нашего художника, видать, это помещение присмотрел, помог бедолаге отправиться на тот свет. Ведь здесь метры таких деньжищ стоют, больше, чем человеческая жизнь! Вот эти метры и не могут поделить!

Леонид не стал оспаривать версию женщины, спеша как можно быстрее покинуть двор, пока воинственному Пане не пришла в голову какая-нибудь пакость. Остановил такси, что было весьма непросто сделать при его помятом внешнем виде, и поехал домой переодеваться, но по пути передумал и отправился к Эльвире, даже не попытавшись перед этим ей позвонить. Мысль, что вдовы может не оказаться дома, к нему пришла, лишь когда он уже поднимался в лифте.

– Здравствуйте! – поздоровалась с ним невысокая черноволосая девушка с рюкзачком за спиной, прошмыгнув мимо него в кабину лифта.

– Меня здесь уже принимают за своего, – усмехнулся Леонид, направляясь к входной двери квартиры Эльвиры.

Помня свой прошлый визит, Леонид начал не с дверного звонка, а с дверной ручки. И на этот раз дверь оказалась незапертой и поддалась его усилиям. Он прошел по коридору и прислушался к мертвой тишине, царившей вокруг.

«Может, она спит?» – предположил он и пошел в спальню, но там Эльвиры не оказалось, хотя постель была неубрана. «В прошлый раз она меня поразила своим сумасшествием, чем удивит на этот раз?» – подумал Леонид, открывая дверь в гостиную, готовый к любой выходке Эльвиры. Как и в прошлый раз, она, полуобнаженная, сидела в позе лотоса на диване, только теперь ее руки покоились на коленях.

– Привет, Эльвира, я пришел! – Леонид приблизился к ней, и нехорошее предчувствие кольнуло его сердце: ее лицо было тусклого, землистого цвета, губы посинели, и не заметно было, чтобы она дышала.

«Йоги, погружаясь в глубокий транс, усилием воли замедляют все процессы в организме и даже могут контролировать частоту биения сердца. Возможно, она как раз находится в таком состоянии, пребывает в нирване или как там это называют. Вот только что нужно сделать, чтобы вывести ее из этого состояния? Громко крикнуть над ухом или уколоть булавкой?»

Но женщина ни на что не реагировала, а когда он стал тормошить ее за плечо, вдруг завалилась на бок, не меняя позы. Леонид ее подхватил и почувствовал ледяной холод тела. Он вскрикнул от ужаса, но, еще не веря в случившееся, попытался найти в этом безжизненном теле хоть малейшие признаки жизни. Зеркало не затуманилось, а когда, вспомнив телепередачу, насильно открыл ей глаз и посветил в зрачок тонким лучом маленького фонарика, который носил на связке ключей, никакой реакции не заметил. Все указывало на то, что Эльвира мертва. Вот только была непонятна причина, по которой отправилась на тот свет молодая женщина в самом расцвете сил. Ведь не от йоговских упражнений она распрощалась с жизнью?

Леониду стало жутко: по-видимому, ее смерть была подобна смерти мужа. Ему вспомнилось прочитанное о секте вуду, у них жертв при помощи снадобий вводят в состояние, схожее со смертью, а после того как хоронят, извлекают тела и используют в качестве рабов-зомби. Возможно, зловещая секта агхора (а в ее причастности к тому, что произошло с Эльвирой, Леонид не сомневался) обладает подобными знаниями и использует их.

Ему вспомнился мертвый Стас и скачущая фигура лысого на нем.

«А может, Стас тогда был еще жив и его специально ввели в такое состояние для только им известных целей? Возможно, подобная участь ожидает и тело Эльвиры».

Надеясь, что Эльвира все еще жива и ее надо только вывести из этого состояния, Леонид решил использовать в качестве шокового раздражителя электричество. Он вернулся в спальню, отрезал шнур с вилкой от светильника, зачистил провод, укрепил его концы на пальцах рук мертвой женщины и вставил вилку в розетку. Ничего не произошло, ток проходил через мертвое тело, не вызывая в нем никаких реакций, но когда Леонид до него дотронулся, его так тряхнуло, что чуть сердце не остановилось.

– Боже мой, какой я идиот! – громко воскликнул Леонид, придя в себя от удара током, и вытащил вилку из розетки.

Снимая концы провода с пальцев трупа, обнаружил на месте крепления оставшиеся черные линии.

«Я не знаю, отчего она умерла, но теперь своими глупыми действиями – тем, что нахожусь в ее квартире и тем, что делал электростимуляцию, – могу вызвать подозрение». И его охватил страх – осознание того, что сам себе устроил ловушку. Ведь теперь он, вызвав сюда милицию, из-за своих нелепых действий может оказаться основным подозреваемым. Поди докажи, что он все это делал с благими намерениями, когда Эльвира была уже мертва. Ведь для следователя все будет как по полочкам разложено: убил, чтобы не рассчитываться за картины ее покойного мужа, а перед смертью еще и пытал, чтобы узнать, где она прячет другие ценности.

Зазвучавшая мелодия мобильного в мертвой квартире ввергла Леонида в панику, он не знал, что делать, не понимал, откуда доносится музыка, и не сразу сообразил, что это звонит его телефон.

– Слушаю, – тихо произнес Леонид, словно боясь своим голосом нарушить покой квартиры.

– Понимаю, я некстати, – произнес молодой женский голос, в котором звучала насмешка. – Вы не можете говорить.

– Это не совсем так, – пробормотал Леонид, осматриваясь, соображая, все ли следы своего присутствия здесь уничтожил. – Простите, а с кем я разговариваю?

– Это Мари. Наверное, вы меня уже забыли.

Леонид вспомнил понравившуюся ему молодую женщину в темном, с великолепными формами, на красной «хонде». Независимость ощущалась в каждом ее слове, жесте.

– Я помню вас. Вот только… – Он замялся: звонок Мари был в самом деле некстати – он хотел как можно быстрее покинуть эту квартиру.

Он взглянул на мертвую Эльвиру и похолодел от ужаса – ему показалось, что она наблюдает за ним из-под прикрытых век. Заметив, что на экране мобильного телефона высветился входящий номер, предложил:

– Я мог бы вам перезвонить через полчаса? Простите меня, но я в самом деле сейчас не имею возможности разговаривать.

– Хорошо. Буду ждать, – согласилась Мари. – У меня к вам небольшое дело.

Перепуганный Леонид изнутри закрыл входную дверь на случай возможных неожиданностей, вооружился тряпкой, найденной в кухне, и прошелся ею по всему, чего могла бы касаться его рука. Хуже всего обстояло дело с телом Эльвиры, которое никак не хотело приобрести первоначальную позу. Ее одеревеневшее тело с согнутыми ногами заваливалось то в одну, то в другую сторону, принимало неестественную позу, как только он убирал руки.

«А разве бывает естественная поза для смерти?» – задал он себе вопрос и, подложив несколько диванных подушечек, кое-как придал телу нужное положение. И тут же вздрогнул, заметив, что у нее приоткрыт глаз с закатившимся безжизненным зрачком. Зловеще блеснул белок, поймав луч солнца, проникнувший сквозь неплотно закрытые шторы – у Леонида перехватило дыхание, от страха он чуть не потерял сознание, попятился и, споткнувшись о журнальный столик, растянулся на полу. Тело Эльвиры от сотрясения наклонилось и упало вперед, слетев с дивана, словно собираясь его догнать и не отпускать. Ее лицо чуть не уткнулось в его ноги. Леонид дико закричал, засучил ногами и, отталкиваясь от пола руками, отполз от трупа подальше.

Тут до него дошло, что это он сам приоткрыл ей глаз, когда светил фонариком, пытаясь определить, жива ли она. Превозмогая брезгливость и страх, он снова поместил труп на диван и рукой прикрыл ей веко, но оно все же не закрылось полностью, осталась щелочка. Ему не верилось, что всего несколько дней назад с этой женщиной он занимался сексом, думал о ней, горел желанием вновь обладать ее телом. А теперь к ее бездыханному холодному телу ему крайне неприятно и страшно прикасаться.

Продолжая уничтожать следы своего пребывания в квартире, он ежился от страха – ему все казалось, что Эльвира внимательно наблюдает за ним сквозь веки, ожидая момента, чтобы добраться до него, разрушить все, что он сделал для собственного спасения.

Закончив, он с замирающим сердцем, на ватных ногах открыл входную дверь и вышел на площадку. Никого не обнаружив, немного успокоился, бешено бьющееся сердце в груди умерило ритм. Он поднялся на этаж выше, собираясь вызвать лифт, но тот оказался занят. Спускаться вниз пешком Леонид не захотел, словно ему предстояло на пути встретиться с дикими зверями, а лифт гарантировал ему безопасность. Он услышал, как старенький лифт карабкается вверх, и поднялся на этаж, который только что покинул. Послышался мужской голос:

– Чистюхин, наше дело – отреагировать на сигнал, пусть это даже просто телефонный звонок. Я тоже думаю, что, скорее всего, это неумная шутка, но конкретные выводы мы можем сделать только после проверки.

– Андрей Митрофанович, мы за сегодня какие только сигналы не проверяли, единственное, на что не отреагировали, – это на посещение тридцать седьмой квартиры пришельцами. Думаю, зря. Никогда не видел пришельцев. А вдруг…

– Зря умничаешь, Чистюхин! Смотри, дверь не заперта! Оставайся здесь. Ты пистолет взял?

– Нет, вы же не предупредили.

– Плохо, Чистюхин, начинаешь работать участковым. Ты должен помнить, что участковый всегда на передовой! Об этом потом поговорим. Я пошел. А ты мне тут смотри!..