Текст книги "Охота на Мясника"

Автор книги: Сергей Алов

Соавторы: Константин Алов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

И они принялись бдить. Противник затих и не подавал признаков жизни. Он предпочитал сидеть без света, но не сдаваться. К ночи расстановка сил окончательно определилась. Грека выполнил приказ шефа на отлично. Из соседних, а также выше и нижерасположенных квартир выходили люди с доброжелательными улыбками и знакомились с сыщиками.

Старушка из квартиры слева предлагала горячей картошечки. Томный юноша из квартиры справа в трениках в обтяжку настоятельно приглашал Птенчика заглянуть на чашечку кофе. Внизу вообще гуляли свадьбу и всю группу едва не утащили "буквально на пять минут выпить за здоровье молодых". Во что растянулись бы эти пять минут многоопытный Крюков даже подумать боялся.

Отринув соблазны, опергруппа продолжала стойко переносить тяготы службы. Крюков позволил только Птенчику отвлечься на минуту, чтобы буквально одним ударом пресечь в квартире сверху назревший семейный скандал.

В квартире напротив, дверь которой выходила на ту же лестничную площадку, проживала одинокая дама "чуть за тридцать". Ну совсем чуть-чуть, лет на десять-двадцать максимум. После того, как Грека познакомился с ней, он с торжествующим видом вынес пару табуреток.

– Присаживайтесь, – предложил он товарищам по оружию.

– А себе? – наивно поинтересовался Крюков.

– Молодой ишшо, постою, – отмахнулся коварный Грека. Потом невнятно пробормотал что-то насчет "пойти пописать" и снова исчез за соседкиной дверью, на сей раз всерьез и надолго.

Дисциплинированный Птенчик не обращал на это внимания и целиком был поглощен наблюдением за телефоном – не звонит ли враг? Крюков же по природе был разгильдяем, причем завистливым. Он терпеть не мог тех кто сачковал. Больше, чем он сам. Через полчаса нервного ожидания он встал с табуретки и мстительно заявил:

– А пойду-ка я, и весь оргазм им сейчас поломаю!

Но тут заверещал телефон. Птенчик дернулся было к определителю но напрасно. Звонил мобильник Крюкова. Телефон у него был пиратский абонированный на сотню честных пользователей, каждый из которых, практически, не замечал, что платит "за себя и за того парня". На вопрос:

"Где взял?" Крюков отвечал кратко, но с исчерпывающей полнотой: "С убитого снял". То, что на аппарат можно было звонить, Крюкова иногда радовало, а иногда и нет. И сейчас ему не хотелось отвечать, но врожденная порядочность заставила взять трубку.

– Чаво надо? – прогнусавил он, делая вид, что он вовсе не Крюков а дальний родственник из деревни. Откуда-нибудь с Украины, например.

И предложил, как это принято в тамошних краях:

– Слухаю, жалуйтэсь!

– На что? На твои дурацкие приколы? – спросил строгий женский голос. – Скажи кому, и я с удовольствием пожалуюсь.

В другое время он бы обрадовался ее звонку, но не сейчас.

– Але, Ирина, это ты? Ты не очень вовремя, а если честно, очень не вовремя. Я тут сижу в засаде…

– Засадишь в другой раз, – бестактно перебила она его. – А сейчас заткнись и слушай! Галина Зелинская погибла. Меня не было дома, и она оставила сообщение на автоответчике. Я позвонила ей… Подошел ее муж Семен, сказал, что ее уже нет… Короче, там сейчас милиция.

Крюков опустился мимо табуретки, но даже не заметил своей ошибки.

– Что с ней случилось?

– Вскрыла вены.

– С какой стати?

– Я не знаю, а милицию это вообще не интересует. Факт самоубийства налицо, остальное для них не важно. А Семен не хочет при всех ворошить… Одним словом, приезжай скорее. Адрес помнишь?

– Конечно, базара нет… В смысле уже еду.

Он убрал трубку в карман и поднялся.

– Слушай, Птенчик, я сейчас сдристну на пару часов по шкурному делу. Ты остаешься за старшего! – крикнул Крюков уже на ходу, скатываясь вниз по лестнице. – Кто полезет – стреляй на поражение!

– А если начальство с проверкой заявится? – поинтересовался гигант, перегнувшись через перила.

– Их можно по нога-а-ам! – раскатисто донеслось из глубины лестничного колодца.

* * *

6

Крюков ездил на особой машине. Это была бронированная, с двухсотсильным «чайкиным» движком, волга, прослужившая свои лучшие годы сначала в «девятке» – сопровождении, потом в «семерке» – наружке. Там она и была выкрашена в салатовый, с шашечками, цвет тогдашних московских такси. Крюков купил списанную рябуху по цене металлолома и относился к ней крайне бережно – в мотор не лазил, не перекрашивал и не мыл. Даже дырки от пуль на внешнем корпусе не заделывал. С этим был связан единственный недостаток машины – она боялась дождя. Но в остальном проблем не было и рябуха, как ни странно, бегала, причем довольно бодро.

Крюков подошел к верной рябухе, открыл дверцу салона и первым делом отключил сигнализацию. "Русский клиффорд" – граната РГД-5 на растяжке за педалью тормоза. Затем он открыл капот и запустил двигатель одним изящным движением – закоротив толстой отверткой клеммы стартера.

Сама отвертка сгорала за пару месяцев до ручки, зато при такой технологии владелец мог не опасаться угона.

До дома Зелинских Крюков добрался минут за десять, счастливо избегнув неоднократных попыток соискателей славы летчика Талалихина совершить ночной таран. Сориентировался по памяти. Дверь в квартиру оказалась не запертой.

В комнате сидели двое – Семен Зелинский и Ирина. Тело Галины уже увезли в морг, милиция тоже ушла. Крюкову показалось, что даже люстра в комнате горит как-то пронзительно-тоскливо. Так бывает в доме сразу после того, как его посетила смерть.

Крюков имел в скорбных делах удручающе большой опыт. Он поставил на стол бутылку "столичной" и попросил Ирину:

– Принеси стаканы.

Семен сидел неподвижно. Крюков знал Зелинских не очень близко.

Встречались несколько раз. С годами даже старые друзья видятся все реже. Но у него создалось впечатление, что Семен и Галина были идеальной парой. Он – банкир, она – врач, причем, вовремя и много получающая.

Ирина частенько всуе роняла с белой завистью:

"Живут же Галка с Семеном!"

И тут же, суеверно поплевав за левое плечо, добавляла:

"Дай им Бог"…

Не дал. Не дал детей, а теперь вот и долгой совместной жизни.

Ирина поставила на стол большие стограммовые лафитники. Крюков свернул пробку и налил Семену полную, а себе и Ирине до половины.

Выпили молча и без присловий про "землю пухом" и прочее. Наконец Крюков прервал тягостное молчание:

– Расскажите, наконец, как это произошло.

– Вот, прочти, – Семен бросил на стол сложенную газету "Версии и доказательства", на полях которой торопливым почерком было выведено несколько строчек.

Крюков прочитал предсмертную записку Галины:

"Прощай, мой дорогой. Спасибо тебе за то счастье, что у нас было.

Я больна СПИДом. Жить с этим я не могу, объяснить тоже. Прости, если сможешь, и не тяготись моей памятью. Женись и живи. Только вспоминай меня иногда. Твой глупый Галчонок".

Крюков словно мелкий жулик спрятал защипавшие глаза и, прокашлявшись, пробурчал:

– Ментам это не показывал?

– Нет, – покачал головой Семен. – Зачем? Им и так все ясно. К тому же она не им писала, а мне. Это же не докладная: прошу в моей смерти винить такого-то. Я неправ?

– Не знаю. Наверно прав.

Крюков налил еще. Снова выпили не закусывая. Наконец Крюков задал самый трудный вопрос:

– Откуда у нее взялся СПИД? Извини…

– Не за что, – Зелинский впервые за все время поднял голову и посмотрел Крюкову в глаза. – Я не знаю, как и где она могла заразиться.

Понимаешь? Не знаю!

– Успокойся, Сеня.

Ирина положила руку ему на плечо и он снова поник. Крюков сжал зубы и продолжал:

– Я допускаю, что сейчас не время и не место, но если здесь что-то нечисто, то разобраться лучше сразу. Почему у вас не было детей?

Семен снова покачал головой как лошадь, которую одолели мухи:

– Вы будете смеяться, но мы боялись.

– Вы? Чего? – дуэтом выпалили Ирина и Крюков.

– Неустроенности. Все оттягивали, думали – вот еще немного. Окончательно встанем на ноги… А тут кризисы… К тому же в прошлом году на меня начали наезжать.

– Почему не сказал? – проворчал Крюков.

– Мы с тобой еще не были знакомы. Я все время боялся, что меня убьют… Кто же мог ожидать, что она уйдет раньше меня?…

– К делу, – жестко прервал его Крюков. – Если вы не хотели иметь детей, то принимали меры?

– Да, я всегда пользовался презервативом, – кивнул Зелинский.

Крюков насупился:

– А сейчас можешь дать мне в рожу один раз, но сильно. Только ответь: у Галины кроме тебя кто-нибудь был?

Зелинский не пошел навстречу предложению Крюкова и не стал его бить. Он лишь снова затряс головой:

– Нет, не было. Во всяком случае мне про это ничего неизвестно.

Но, думаю, она не стала бы ничего от меня скрывать. Она была необыкновенной женщиной!

Крюков прокурорским взглядом вперился в Ирину:

– А может быть ты что-нибудь знала? Она ведь могла с тобой поделиться как с подругой?

Ирина оскорбленно поджала губы:

– А я бы тебе врезала с большим удовольствием! Не было у нее никого, и быть не могло! Сеня прав. Если бы Галке кто-то настолько понравился, чтобы с ним… Одним словом, Семен узнал бы об этом первым.

– Так, – принялся рассуждать Крюков. – Самую опасную, но самую вероятную версию можно считать практически закрытой.

– Просто закрытой, – поправила Ирина.

– Хорошо, просто закрытой, – согласился Крюков. – Поехали дальше.

Уколы. Наркотики можно сразу исключить. А лекарства?

– Она даже таблеток не пила, а к врачам уже несколько лет не обращалась, – ответил Зелинский. – Лечилась по разным нетрадиционным системам. Раздельное питание, голодание, уринотерапия.

– Это в смысле мочу пить? – Крюков поморщился.

– Я предпочла бы пить мочу, чем попасть на операционный стол, – категорически заявила Ирина.

– Ну если вопрос так ставить, я бы и дерьмо есть согласился…Крюков прикусил язык, сообразив, что сострил не вовремя и не к месту. Извините. Выходит и медикаментозный вариант отпадает?

С ним согласились. Все понимали, что зашли в тупик. А из тупика выход известный – еще по пятьдесят граммов.

– Всем по чуть-чуть, – Крюков снова разлил водку по рюмкам.

Он отодвинул газету с предсмертной запиской Галины, чтобы ненароком ее не облить, и так и замер с бутылкой в руке.

– Вот оно! – шепотом воскликнул он.

В глазах Зелинского и Ирины, обращенных на Крюкова, было написано: "Не надо бы ему больше пить".

Но Крюкова не смутила их несправедливая оценка. Сейчас он сильно напоминал сам себе Архимеда, разве только не голого и не в ванне.

– Эврика, блин! Нашел! Вот это вам ни о чем не говорит?

Крюков повернул к собеседникам лежавшую на столе газету так, чтобы они смогли прочитать заголовки сообщений. И самый крупный из них помещенный между материалами о выборах в думу и предстоящем конце света, гласил: "ВИЧ-террорист орудует на улицах Москвы". В статье говорилось о том, что по улицам столицы бегает больной СПИДом маньяк, который в толпе колет прохожих шприцем, заправленным его собственной отравленной кровью. Делает прививки смерти. Здесь же приводилось пространное интервью, данное маньяком главному редактору еженедельника.

– И ты веришь в эту галиматью? – с сомнением спросила Ирина. – Наши газетчики, если не могут раскопать сенсации, готовы сами на улицах людей резать.

Крюков резко остыл:

– Ты права, не сходится. Если бы такой маньяк появился, он обязательно прошел бы в сводке происшествий. А нам пока ничего подобного не сообщали.

– Вот видишь, – вздохнула Ирина. – И здесь тупик.

– Да, полный облом, – согласился Крюков.

– Постойте! – вдруг встрепенулся Зелинский. – А что если газета не врет? Месяца три назад Галина жаловалась, что в толкучке ее что-то больно укололо в бедро. Даже точку от укола показала. Она решила тогда, что укололась о чью-то булавку или шпильку. Постойте, дайте вспомнить! Где же это было?

Зелинский изо всех сил постарался сосредоточиться.

– Вспоминай, где это произошло? – наседал на него Крюков. – На рынке? В магазине? В театре? В пивной? В очереди к мавзолею? Где? Вспоминай!

– Отстань от него! – потребовала Ирина.

– Вспомнил! Это случилось!…– растерянно воскликнул Зелинский и осекся.-… Это случилось в моем банке на презентации.

* * *

Семен уныло смотрел в пол и монотонно бубнил:

– Конечно, в моем банке есть служба безопасности. Но ее дело вести разборки с конкурирующими крышами. Чем они, собственно, сейчас и заняты. С Касьяновской группировкой никак покончить не могут. А чтобы разобраться в смерти Галины, следует провести квалифицированное частное расследование. Кроме того, я не могу доверить такое важное для меня расследование посторонним.

– Ты им не веришь? Так и скажи. Но я не знаю, – Крюков развел руками. – Я пока не вижу ничего, за что в этом деле можно было бы зацепиться.

– Хорошо, слушай самое главное, – выдавил Семен. – Я не знаю, стоит ли про это говорить… Короче, я не уверен, что Галина покончила с собой.

– Как это? Ты же сам сказал, что она вскрыла вены! И записка!

– Не хотеть жить и хотеть умереть – не одно и то же, – вздохнул Зелинский. – Выброситься из окна можно под влиянием секундного порыва но вскрыть вены – на это нужна воля к смерти, причем не одномоментная а достаточно продолжительная по времени. А ее у Галины быть не могло.

– И поэтому ты считаешь, что ее убили?

– Не только поэтому. Пойдемте со мной.

В прихожей Семен остановился и указал пальцем на входную дверь:

– Вот, смотрите. У меня две двери – внутренняя и наружная. Но петли на них с разных сторон, так получилось. Поэтому чтобы, выходя из квартиры, открыть наружную дверь, нужно сначала до конца распахнуть внутреннюю. Видите? Если ее только приоткрыть, она будет мешать подобраться к замку. Но когда внутренняя дверь распахивается до конца, она каждый раз сбивает с крючка вешалки мою старую шляпу. Вот эту. Галя собиралась ее почистить, поэтому и не убирала в шкаф. Так вот, когда я пришел, шляпа лежала на полу возле двери ванной. То есть сначала была закрыта дверь ванной, потом открыта входная дверь.

– Почему ты не сказал об этом следователю?

Семен пожал плечами.

– Это ничего бы не изменило. Когда я вошел, то первым делом автоматически поднял шляпу с пола и повесил на место. Не мог же я сбросить ее обратно. К тому же следователь не велел ничего трогать.

– Детский сад! – развел руками Крюков. – Сначала он прячет все улики, а потом требует, чтобы я на пустом месте убеждал следствие искать убийцу.

– Не надо никакого следствия. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу Гали.

Вы не имеете права отказывать мне, – Зелинский ударил ладонью по столу. – Я должен, я просто обязан разобраться с этим делом! Ты, – указал он на Ирину, – хозяйка частного охранно-сыскного предприятия…

– Оно еще не открылось, – возразила она. – Сначала мне нужно оформить лицензию на себя, а для этого представить бумагу об окончании спецкурса. Потом нужно будет подготовить учредительные документы и пробить лицензию на создание охранного предприятия.

– Разве это проблемы? Диплом тебе сделаю хоть завтра – у меня в Латвийском филиале Международной академии безопасности старый друг работает. Фирма мирового уровня, туда месяцами в очереди стоят. Что еще нужно? Деньги? Завтра получишь беспроцентный кредит на двадцать лет.

Как депутат или генерал. Что скажешь, хозяйка?

– Никакая я не хозяйка! Меня Крюков в это дело втравил, пусть он и отвечает! Крюков, зачем тебе понадобилось делать из меня владелицу частного сыскного предприятия? Я была преуспевающим юристом…

– Ты им и осталась, так что ничего не потеряла, – возразил Крюков. – Зато приобрела…

– Что?

– Ну… Как бы это сказать… – Крюков замялся, подыскивая аргументы.

– Признайся, – потребовала Ирина, – что это нужно было не столько мне, сколько тебе!

– Мне? Зачем? – вытаращил глаза Крюков.

– И слепому видно! – кипятилась Ирина. – Сейчас в милиции наконец-то начали бороться с коррупцией.

– А я причем? – обиделся Крюков. – Коррупция и я – две вещи несовместные.

– Скорее нераздельные, – поправила Ирина. – Поэтому ты собираешься оплату своих трудов…

– Заметь: праведных! – вставил Крюков. – Я не ворую и взяток не беру. Я не следователь и не прокурор. Я сыщик. Все, что я могу – это искать преступника.

– Но ты можешь его и не искать. А иногда именно за это и платят, поддела его Ирина. – Ладно, одним словом, ты собираешься оплату своих праведных трудов проводить через мою фирму, – закончила она свою мысль.

– А кому от этого плохо? – вопросил Крюков. – Пойми простую вещь:

природа любой бюрократии такова, что она идет к цели наикратчайшим и наипростейшим путем. Возьмем раскрытие преступлений. Если у следователя в руках есть простая, убедительная версия и подходящий кандидат в преступники, то переубедить его и навязать что-то более сложное практически невозможно. Бритва Оккама.

– Что это еще такое? – не поняла Ирина.

– Не усложняй.

– Я и не усложняю, – обиделась она.

– "Не усложняй сверх необходимого"– это принцип Оккама, – разъяснил Крюков. – Не ищи сложного объяснения, если есть простое. А в том варианте, который я тебе предлагаю, клиент заказывает за собственные деньги собственное расследование любой сложности. И ведут его не домотканные любители, а профессиональные сыщики и следователи. При посредничестве твоего частного сыскного предприятия. Естественно, неофициально. А официально наберешь в штат человек десять безобидных отставников-пенсионеров, которые не сильно пьют и в мафии не состоят. От таких тебе не придется ждать неприятностей, за которые твоя фирма может лишиться лицензии. Посадишь их охранять магазин или автостоянку и будешь платить скромную зарплату, отстегивать в казну скромные налоги и жить спокойно. А охрану, раскрытие преступлений и розыск пропавших я тебе обеспечу. Чего тебе еще надо?

– Сдаюсь! Давай отложим этот разговор, – Ирина виновато посмотрела на Зелинского. – Прости, Семен. Мы с Крюковым, кажется, слишком увлеклись своими проблемами.

– Теперь это и мои проблемы, – возразил Зелинский. – Так вы беретесь за это дело?

– Конечно!

– Ни за что!

Одновременно выпалили Крюков и Ирина.

Зелинский вдруг грустно улыбнулся и произнес:

– Слушайте, ребята, ну что вы тянете? Вы же созданы друг для друга. Женитесь! Из вас вышла бы замечательная пара. И Галя этого так хотела…

Ирина и Крюков в недоумении взглянули друг на друга, словно случайно встретившиеся кошка с собакой. Из смущения их вывел писк крюковского мобильника.

– Да? Нет! Сейчас еду, – Крюков убрал трубку в карман и обратился к Семену и Ирине. – Братцы, мне надо ехать. Боевая труба зовет. Тебя подвезти? – спросил он Ирину – Не надо, за мной мой Антон заедет.

– Он давно тебя ждет, – сообщил Крюков. – Когда я шел сюда, его гнилая синяя "копейка" стояла возле мусорных баков. Самое подходящее для нее место. Прах к праху…

Он опять сообразил, что сострил не ко времени и проворчал:

– В общем срамота, а не тачка. Давно бы новую купил.

– Это вообще-то не его машина, она за нашим банковским гаражом числится. Рухлядь, конечно, но мы с этим что-нибудь придумаем. Так как мое дело? – упрямо напомнил Зелинский.

– А ты разве еще не понял? – удивился Крюков. – Я им уже занимаюсь.

И тебе советую чем-нибудь заняться. Тебе необходимо хоть немного отвлечься. Что там по ящику?

Крюков нажал кнопку пульта. Сам он редко включал телевизор. То времени не было, то желания. Новостей он принципиально не смотрел чтобы не раздражаться из-за всякой ерунды. Еще меньше ему нравились бесконечные интервью и ток-шоу. Он не мог понять, то ли люди резко глупеют, оказавшись перед телекамерой, то ли их, таких, специально отбирают и выращивают.

Ему было смешно, когда он слышал о насилии, якобы переполняющем западные боевики. С таким же успехом в пропаганде насилия можно было бы обвинить сказочников братьев Гримм. С экранов телевизоров и в самом деле лились потоки насилия, но источниками их, увы, была сама постсоветская действительность.

Крюков скорее запретил бы всякие криминальные телепатрули и хроники, которые спешили подать обывателю к завтраку полдюжины свежих с хрустящей корочкой, а на сон грядущий пару разложившихся трупов.

Не отставали от них парламентские поединки – бои без правил по системе "нон-стоп" – и демонстрации публичных актов вандализма: гарантов – над конституциями, ветвей власти – над народной задницей, а оппозиции – над властью и народом вместе взятыми.

А с приближением выборов смотреть телевизор стало просто невозможно. Невольно вспоминался завет Аристида Справедливого своим и чужим избирателям: "Всех политиков – в один бы мешок, да в речку"!

Вот и сейчас на экране разглагольствовал один из клоунов. Одет он был в военную форму и звали его генерал Павлов. Он был сравнительно молод и горяч. Говорил генерал, как и полагается военному, "о войне в Корее и о порядке в батарее". То есть обо всем и ни о чем, благо за последние годы он отметился в борьбе с прихватизаторами, оттоптался на успевшей облысеть шкуре дерьмократов, потом резко переменил курс и врезал с плеча красножопым заглотчикам.

Теперь генерал целиком переключился на защиту нравственности. Видимо в связи с кончиной академика Лихачева генерал всерьез решил претендовать на роль Совести Нации.

Из генеральского выступления Крюков сделал вывод, что главные враги нравственности и духовности россиянина – это подлый блок НАТО и продажное российское телевидение. А гаранты нравственности – святой Пушкин, святой Ермак (первый сибирский воин-интернационалист) и святой Кутузов.

Генерал приглашал всех поголовно отдать на выборах голоса за КГМ – "Конгресс Гражданского Мужества". В народе, правда, название расшифровывали как "Куча Говна и Мусора". Как и большинство представленных в парламенте партий, КГМ не имел ни программы, ни малейшего представления о том, как вытаскивать страну из дерьма. Ничего кроме пары-тройки дешевых популистских лозунгов. Смотреть и слушать подобный бред мог бы разве что полностью парализованный человек, лишенный возможности выключить телевизор или позвать на помощь. При виде мудрого политика лицо Крюкова исказила гримаса страдания. Он поднялся.

– Ладно, я поколбасил. Завтра созвонимся, – сыщик крепко стиснул руку Семена и хлопнул по плечу. – Держись.

Семен закрыл за ним дверь. Ирина тем временем заглянула на обратную страницу еженедельной газеты, где печаталась программа телевидения на неделю.

– По первой программе какой-то "Миллениум". "Тысячелетие". Кажется это фантастический сериал. В самый раз, чтобы отвлечься.

Она щелкнула пультом, переключая программу. На экране возник интеллигентного вида бородатый ведущий.

– А где же фантастика? Где "Миллениум"? – спросила Ирина – Наша программа называется "Миллениализм", – поправил ее ведущий.

– Это что еще за фигня?

– Это слово означает "Синдром конца тысячелетия", – сообщил с экрана ведущий. – Этой проблеме и будет посвящена наша сегодняшняя передача.

– Это не фильм, я ошиблась, – призналась Ирина и выключила телевизор.

* * *

– Повторяю, слово «миллениум» означает синдром конца тысячелетия! – ведущий ослепительно улыбнулся.

В телестудии раздались записанные на пленку аплодисменты. Выглядело это так, словно ведущий сказал что-то умное. Перед камерой сидели гости, напротив них, как водится, зрители, приглашенные в студию.

Чувствовали они себя, конечно, не такими полными идиотами, как например, исходящая слюнями аудитория кухонной феерии Андрея Машиновича "Хлебосол вприглядку". По крайней мере они не рисковали нажить язву желудка.

Но многие переместились сюда из соседних студий с записи программ "Угадай и отними", "Болваны-меломаны" и "Страна дураков". В смысл происходящего они въехать не могли, как ни старались. Многие совершенно осоловели в испепеляющем жаре юпитеров и задремали. Всплески аплодисментов будили и пугали их. Некоторые вздрагивали и роняли на пол предметы, забывая, что передача идет в прямом эфире.

Ведущий расхаживал между участниками и гостями с умным видом.

Речь держал один из докладчиков, молодой человек в массивных очках.

Говорил он неторопливо, держался солидно. Так, что все присутствующие ощущали весомость его слов.

– Таким образом, – важно вещал докладчик, – с наступлением двухтысячного года нас ожидает компьютерный конец света. Все компьютеры, у которых в программе вместо полной даты – тысяча девятьсот девяносто девятый год – будут стоять только две последние цифры – девяносто девятый – просто сойдут с ума. А таких машин у нас большинство. Наше правительство и органы массовой информации явно недооценивают опасность. Так американцы, хотя их компьютерный парк значительно совершеннее нашего, уже запаслись продуктами, горючим, батарейками и прочими аккумуляторами на несколько месяцев.

– Реникса! Чепуха! – вскочил с места другой гость, видимо оппонент первого. Его почти облысевшую голову венчал задорный вихор. – Бред собачий! Россия – это вам не Америка! У нас полтора компьютера на сто тысяч населения. Даже если один-два испортятся, ничего страшного не произойдет!

– А если откажет бортовой компьютер самолета, на котором вы будете в этот момент лететь?

– Я Новый год дома встречаю, в кругу семьи. Что и всем вам советую, – не сдавался его оппонент. – Меньше шляться надо.

– А если такой самолет упадет на тот самый дом, в котором вы встречаете Новый год в кругу вашей семьи? Или, возьмем менее трагическую ситуацию, нарушатся банковские расчеты. Ваши деньги по ошибке отправят неграм в Африку или вам перечислят деньги за сто лет и один месяц. Чем отдавать потом будете?

– Не беспокойтесь, – рассмеялся оппонент. – Вы их только отсчитайте, а как дальше быть – это моя забота.

– Это не ответ. Нарушится вся финансовая структура. А энергосистемы? Мы же посреди зимы можем остаться без тепла и света! А оборона?

– Боитесь, что в новогоднюю ночь на нас американцы нападут? – съязвил оппонент.

– Я боюсь, что по вине вышедшего из строя компьютера произойдет самозапуск ядерных ракет стратегического назначения. А международная обстановка сегодня так накалена, благодаря очередной выходке господина президента, что натовцы и впрямь могут расценить это как демонстрацию нашего ядерного потенциала и начало войны и примутся их сбивать. А потом ответят. И тогда война действительно начнется!

– Вот мы и добрались до критической точки! – ведущий сумел, наконец, вставить слово в бурную полемику гостей. – Армагеддон! Апокалипсис! Конец света! Существует ли такая опасность? И если да, то какой конец света нас может ожидать? Виртуальный или реальный? Что говорили по этому поводу пророки и предсказатели? Обратимся к специалистам. У нас в гостях известный российский нострадамусовед, хиромант и астролог Михаил Нашебаб. Наш гость и сам не лишен дара предвидения. Это так Михаил? Могу я задать вам один вопрос?

Нострадамусовед скромно кивнул:

– Разумеется, я отвечу на любой вопрос, если только он не касается результатов предстоящих выборов.

– Что вы, никакой политики. Скажите, Михаил, какая завтра будет погода? Ха-ха. Шучу. Меня, как и всю нашу аудиторию, интересует главное – будет конец света или нет? Что говорил по этому поводу великий Нострадамус?

– А вы-то сами чего больше хотите? – Нашебаб взял микрофон. – Чтобы конец света наступил или чтобы он не наступал? В тысяча четыреста девяносто втором году на Руси отмечали ровно семь тысяч лет от Сотворения Мира. По этому случаю тоже ждали конца света. И когда он так и не наступил, разочарование народа оказалось столь велико, что Новый год перенесли с первого марта на первое сентября. Видите ли, рубежи определенных дат, а именно начало века, тем более тысячелетия, отличаются бурной генерацией профетических, то есть пророческих, тенденций. Это называется синдромом миллениализма.

– Я в курсе, именно поэтому мы и назвали так нашу передачу. И все же вернемся к Нострадамусу, – не отставал ведущий. – Что он говорил о двухтысячном годе?

– Ничего. Нострадамус довел свою хронологию до три тысячи семьсот девяносто седьмого года, так что впрямую конец света нам не угрожает.

Но с тысяча девятьсот девяносто девятым годом у Нострадамуса связаны серьезные тревоги. Точный перевод его семьдесят второго катрена десятой центурии невозможен, но смысл его таков: в этом году с неба сойдет король устрашения или террора. Великий царь монголов возродится и повсюду воцарится война. Это предсказание связывали с затмением Солнца, с падением космической станции "Мир" или огромного метеорита.

Микрофон снова перехватил первый докладчик в массивных очках:

– Это как раз то, о чем я говорил. Для Европы мы, русские, всегда считались монголами. Наши потерявшие управление баллистические ракеты – это, в переносном смысле, спутники Марса Фобос и Деймос, то есть Страх и Ужас – сойдут с неба и на всей земле воцарится война, террор и смерть. Что тут еще непонятного?

– Опять чепуха! – снова встрял его вихрастый оппонент. Подгоняете решение под ответ. Ваш Нострадамус – безответственный шизофреник. Молол языком все, что ему в голову приходило, а вы теперь раздумываете что же он хотел сказать? А ничего! Жулики вы все!

Ведущему удалось вырвать микрофон раньше, чем дело у оппонентов дошло до драки. Он снова вернулся к хироманту. Тот, по крайней мере не преступал рамок уголовного кодекса.

– Вы можете как-нибудь прокомментировать сказанное? – спросил ведущий.

– Скажу, что развитие событий с участием наших ракет в роли посланцев Марса не исключается. Вспомним также Апокалипсис – пророчество Святого Иоанна. Тот также связывал приход антихриста, в известном смысле отправной даты в проблеме наступления конца света, с тремя шестерками, которым соответствуют также три девятки. Число-оборотень.

Спорить со Святым Иоанном трудно. Вспомните его пророчество относительно звезды Полынь и Чернобыльскую катастрофу.

Неожиданно в объектив камеры влез третий участник передачи. Его одежда представляла странную смесь сутаны священника и военной формы.

– Аминь, братья и сестры! – воззвал он. – Я, отец Дионисий, глава храма света истины, целиком и полностью согласен с хиромантом господином Нашебабом. Грядет скорый конец света, и он неотвратим. Так восславим истинное царство света, которое ожидает избранных после окончания земных злоключений! Блаженны праведные, ибо спасутся! Но следует помнить – чтобы спастись, нужно отринуть путы мнимой и греховной земной жизни, и в первую очередь – материальные блага, убивающие живую бессмертную душу! Вы можете и должны пожертвовать эти путы нашей церкви.

– А зачем вам, собственно, столько тленной собственности, если вы проповедуете вечную жизнь?

– Самим нам, как я уже сказал, ничего не нужно. Мы просто освобождаем верующих от непосильного груза и раздаем все неимущим. А если и оставляем что-то себе, то это сущие гроши – на хлеб, на воду, на канцелярские скрепки.

– Да уж. Глядя, сколько вы выгребаете у своей паствы, можно подумать, что ваши скрепки из золота! – снова влез маргинал.