Текст книги "Фасциатус (Ястребиный орел и другие)"

Автор книги: Сергей Полозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

Так что я уже давно не прицеливаюсь с лихим прищуром в свою пресловутую цель жизни, стараюсь поменьше выгребываться (вроде как следуя заведомо высоким и достойным ― а как же иначе?! ― стандартам и идеалам), а помнить вместо этого о простой древней формуле: «Веруй в Бога, знай, что дважды два ― четыре и будь честный человек».

Скромнее надо быть, дрын зеленый… Скромнее…

А когда из Едимново возвращались с Маркычем уже не через паромную переправу, а другой дорогой, то перед выездом на асфальт, идущий уже до самой Твери, съехали в поле, остановились последний раз в деревенском эфире, прежде чем назад в столичную реальность опускаться. Уселись на траве на обочине дороги, разложили лук, хлеб, малосольные огурцы, колбасу какую‑то. Устроили, что называется, прощальный пикник.

Маркыч ― за рулем, а я распечатал четвертинку, налил в его походную гнутую серебряную стопку аж светящейся неземным белым светом водки, выдул ее, не торопясь, за нашим очередным разговором на предвечернем солнышке…

Вот и сидим сейчас, смотрим на летний горизонт с макушкой церкви над далекой деревней, куртинами ив вдоль реки, а над нами жаворонок взлетел и поет–заливается, словно и не середина лета вовсе, а, как в юности, ― вечная и обещающая все впереди весна…

Полевой жаворонок, Alauda arvensis, который и без понятия в своей пестрой птичьей голове, что есть далеко–далеко отсюда Туркестан и Копетдаг и что живут там другие жаворонки, совсем не похожие на него самого… И так вокруг хорошо, что дальше и некуда…

Было бы и мне так же хорошо, был бы и я Частью всего этого Целого вокруг, если бы тот алкаш на обочине не вспоминался, когда я свою четвертинку пил и о разном романтичном размышлял, с подсознательно–кокетливым удовлетворением констатируя глубину своей слегка поддатой чувствительной души…

Это ведь я к чему про всю эту мутотень? К тому, что жизнь на удивление быстро идет… Вот к чему…»

ЭПИЛОГ

…Друзей моих вы соберите, наймите Ваньку–маляра.

Он нарисует вам картину про наши чудные дела…

(Русская народная песня)

― О юноша, спустя два–три дня, ты выйдешь на берег реки и увидишь там огромную птицу. Уцепись покрепче за ноги этой птицы, и она понесет тебя над горами и реками прямо к железной земле. Там ты расстанешься с птицей и дальше пойдешь пешком…

(Хорасанская сказка)

«Клик–клик» ― стучит шагомер, и время летит, как фасциатус.

Мои бывшие студенты незаметно выросли, разлетелись кто куда и стали мне еще дороже, чем в бытность восторженными второкурсниками, добросовестно ведущими полевые дневники. Многие из них работают учителями в школе, рассказывая детям о том, что они видели когда‑то в Копетдаге.

Колька Дронин, с восторгом наблюдавший в Тарусе белых аистов в пойме Оки, работавший потом в Америке, а позже сопровождавший канадцев и американцев в нашей экспедиции в Кара–Калу, умер в двадцать один год, и сейчас он, наверное, уже знает о происходившем тогда с нами что‑то, что еще лишь предстоит узнать мне самому.

Все молодые сотрудники заповедника, так вдохновенно трудившиеся в Сюнт–Хасардаге веселой биологической коммуной, собранной там Николаевым, разъехались кто куда. Сам Николаев в Кара–Кале; по–прежнему полон идей об охране природы Копетдага. С эпохой Интернет он снова в центре событий, общается со всем миром, приглашая к сотрудничеству нас всех, вкупе с былыми недругами, ни на кого не держа зла.

Калмыков, как и раньше, похож на лемура и на Ф. Э. Дзержинского одновременно; Зимин все такой же бородатый, сдержанный и вежливый; Зубарев все так же бредит охотой, а Светлана Петровна по–прежнему прощает второкурсникам перебор времени, когда они делают доклады по систематике животных.

Мой дорогой Михеич благословенно ушел в мир иной, дожив до девяноста двух лет и до конца продолжая, как и всю свою жизнь, каждый день добросовестно работать за столом.

АБС в Павловке стоит, но подвесные мостики через Истру обветшали, развалились и болтаются ненужными тросами без настилов: «кукушка» из Нахабино давно не ходит, никто на нее не спешит рано утром по тропинкам, отороченным подорожниками, а хозяева роскошных особняков, как грибы поднявшихся по всей округе, запросто ездят в Москву на «джипах» и «вольво».

Королькова иногда все еще вывозит студентов на практику в Тарусу, где на опушках все также распевают пеночки–веснички, и мы с ней уверенно мечтаем о временах, когда тарусская база проснется от многолетней дремы и вновь продолжит славные и шумные традиции геофака, ― Таруса не может исчезнуть в никуда.

Едимново на Волге разрослось и для стороннего наблюдателя выглядит сейчас обычной дачной деревней. Теперь туда можно запросто проехать на машине и совсем необязательно ждать перевоза с другого берега. На деревенском кладбище все меньше свободных мест. Там и Валентин. Стареющие домики немногих оставшихся старожилов скромно соседствуют с новыми дворцами за глухими заборами, над которыми инородно круглеют тарелки спутниковой связи. Кривая Сосна стоит, но на нее уже так просто не залезешь: она оказалась частной собственностью за оградой чьего‑то дачного участка (деревенские пытались было ее отстоять, но куда там, без Валюшки не вышло…).

Гуси по деревне уже не ходят; коров тоже почти не осталось; наступить босиком в коровью лепешку никому не грозит (я, правда, будучи там последний раз, умудрился‑таки вляпаться, чуть не выронив от неожиданности фотоаппарат).

Американцы и канадцы, звоня по случаю, неизменно вспоминают орлов с восторженным придыханием: для них эта птица символизирует соприкосновение с неведомым дотоле миром.

Жиртрест (он, кстати, тощий и длинный, я, кажется, не упоминал об этом) большой человек в важном министерстве; готовит государственные доклады по загрязнению окружающей среды.

Чача вернулся из Индии, но последние годы мы с ним никак не общаемся. Я так и не понял до конца, почему (дружба ведь еще сложнее, чем любовь), но уже давно ни к кому не пристаю с важными вопросами о личном.

Андрюня по–прежнему военный; на его погонах появляется все больше звезд, и они все крупнее. Эммочка рано родила и уже вырастила двух дочерей. Ленка уехала с мужем в Америку; вроде не насовсем. Я все жду, что она как‑нибудь приедет, позвонит и соберет нас всех как в те времена, когда мы вместе гнули лучки для моих будущих жаворонков. Впрочем, сейчас нам по сорок с чем‑то, встретиться как в былые двадцать мы уже не сможем, а чтобы встретиться вновь, мы еще недостаточно повзрослели, еще не готовы…

Маркыч программировал–программировал, а потом вдруг стал «новым русским», продолжая при этом, как и раньше, пялиться в компьютер день и ночь. На своем немыслимом японском дизеле он подвозит знакомым деревенским мужикам мешки с картошкой и вытаскивает дачникам из грязи намертво засевшие «Волги» и «Жигули».

Володин все так же занимается хищными птицами и продолжает мотаться по всему свету; после Афганистана мы с ним общаемся постоянно. Ханум вся в заботах: растит смешного замечательного сына, похожего на Гурвинка.

Стас живет в Москве. Мы периодически водимся, пьем пиво, медленно обсуждаем новости или молчим про разное. Став популярным преподавателем–экологом, Стасик уже сам воспитал в экспедициях несколько поколений юннатов, и от него они тоже знают про ястребиного орла. Многие из них сейчас уже студенты на нашей кафедре, где до них учился Стас, а до него учился я. Кровожадно–смешливая акула все так же стоит на шкафу в нашей зоологической аудитории на том же самом месте.

Игорь и Наташа по–прежнему никак не выберутся ко мне в гости, оправдываясь тем, что не на кого оставить своих очередных нахлебников ― кошек и собак; да и поездка в Москву теперь для них ― поездка за границу. А сам я езжу к ним сейчас тоже много реже, чем хотелось бы. Им за все, что они для меня сделали, я благодарен навсегда.

Из Афганистана, как вы знаете, нас бесславно выперли. Все те афганцы, с которыми мы сотрудничали в период освободительной советской агрессии и которые начинали энергичными преподавателями, врачами, инженерами, либо эмигрировали, либо убиты.

Что не лезет ни в какие ворота человеческой этики, но вполне вписывается в стиль былого советского интернационализма, всех афганцев, кто поддерживал нас тогда (не важно, кто почему, но очень многие ― искренне), что в Афганистане, что у нас в Союзе, мы просто бросили на произвол судьбы. Многие из них до сих пор живут среди гостеприимных российских берез на унизительном и бесправном положении беженцев, которых в любой момент можно дернуть в кутузку или выдворить из страны; а можно и не делать ничего: человек и так каждый день просыпается с ненадежным и непредсказуемым будущим.

Я часто вспоминаю лицо молодой учительницы–афганки, которая, смеясь, на каблуках и в мини–юбке, утром на майдане перед школой собирала вокруг себя восторженно льнущих к ней, галдящих первоклашек. При этом я каждый раз думаю о том, что сегодня в Кабуле женщину забивают на улице камнями, если, потянувшись на рынке рукой к товару, она неосторожно обнажила запястье… Или о том, что выйти на улицу без мужчины она вообще не может, поэтому, если у женщины нет мужа, отца, или старшего брата, или кого‑то, кто принесет ей еды, она просто умрет дома с голоду…

Еще хуже мне становится, когда в московском метро я вижу молодых мужчин в камуфляже с треугольниками тельняшек в расстегнутых даже на морозном холоде воротниках, без рук или без ног сидящих около шапок с подаянием. Нередко они пьяны или одурманены так, что не могут открыть глаза, отстраненно и напряженно пребывая в своем, непостижимом для меня мире.

Я кладу в эти шапки что могу и ловлю себя на том, что делаю это от страха. И не столько от страха перед возможным будущим, перед мыслью о том, что моему сыну или мне самому еще может достаться такое в Чечне или где еще, сколько от страха перед прошлым, уже случившимся в жизни этих людей. Перед тем, что им, тогда мальчишкам, уже довелось пережить. Никогда и не думал, что можно так бояться чужого прошлого. А может, это просто подсознательный всплеск облегчения, что меня самого пока пронесло.

Когда я сую в шапку деньги, мне хочется то ли провалиться сквозь землю от взглядов окружающих, то ли замычать сквозь зубы оттого, что мы все привычно проходим мимо. Или занимаемся орнитологией. Или транслируем по радио в метро рекламу недорогих туров на Кипр и в Австралию… Но ничем, кроме этих смятых купюр, я никому помочь не могу…

Двадцатого января (день моего первого приезда в Кара– Калу) я каждый год выпиваю стакан вина за жаворонков, орлов, за ВИР, Копетдаг, Сумбар, Иран, за Муравских, за полынь под ногами, за солнце, кумганы, за Афганистан, за тельпеки, за змей, за родники и тюльпаны в горах, за экспедиции и караваны Зарудного, за древний великий Хорасан, за Едимново, Тарусу, за кафедру и за многое–многое другое…

Мои родители по–прежнему живут в Балашихе в том же самом доме и еще больше интересуются нашими делами и путешествиями. Сначала они водили в городской парк гулять моего сына, а когда он подрос ― мою младшую дочь. Наблюдая это, я каждый раз пытаюсь представить, каким был этот парк, когда они водили туда меня (что‑то помню, но смутно). Дай Бог им здоровья и долгих лет.

Васька вырос и к моим птичкам равнодушен, увлекается совсем другим. Не мечтая особо в детстве о путешествиях, он начал путешествовать еще до того, как приобрел сознательную способность мечтать, и сейчас сам признается, что он ― скорее домосед. Хотя слово «домосед» имеет для него уже несколько иной смысл, чем для нас: каждодневно обсуждая повседневные мелочи на Интернет с друзьями из Испании, Индонезии, Колумбии, Австралии и Канады одновременно (в куче–мале из разных языков), он поездку в Европу или в США далеким путешествием и не считает…

У меня все те же «ласковые жены. Мне хорошо с ними». Моя дочь Даша, родившаяся от них уже после описываемых событий, каждый вечер, послушав книжку перед сном, кричит мне: «Сергей! Пора!» ― подражая маме, она зовет меня не «папа», а по имени. Когда я подхожу, она требует рассказать ей очередную «сказку–правду» про то, «что с тобой действительно когда‑нибудь происходило на самом деле».

Иногда я рассказываю ей что‑нибудь из этой истории, а сам не могу оторвать глаз от пятилетней девочки, пытающейся представить себе далекие горы, незнакомых людей и «строгих» орлов. Она слушает очень внимательно, но вопросы раз за разом задает не про орлов, а про маленькую пушистую песчанку с черными глазками, которая стремглав бежит к своей норке, неся во рту целую охапку зеленой травы…

Сам я по–прежнему в очках (контактные линзы не люблю), а когда путешествую ― в шляпе. Раз в два–три года, бреясь, как обычно, по утрам, я вдруг опираюсь руками на раковину, смотрюсь внимательно в зеркало и спрашиваю сам себя: «Салам алейкум?..»

Мой верный саквояж за годы работы в Копетдаге износился так, что уже не подлежал починке. Я много лет с благодарностью хранил его в кладовке ― не в силах выкинуть, а потом вдруг, в порыве освобождения от сентиментальных якорей (нельзя же бесконечно хранить даже важное и дорогое из уже случившейся жизни), достал его, попрощался, вышел из дома и понес на помойку. Но выкинуть не успел. Ко мне подскочили вездесущие балашихинские мальчишки («Дядь, а чой‑то у вас?»), я с облегчением отдал им саквояж, и он унесся от меня на волнах ребячьего смеха и игры.

У саквояжа началась новая жизнь, наполненная мальчишеским весельем нашего балашихинского двора, а мое плечо сегодня оттягивает уже совсем другая лямка с какими‑то диковинными замками и специально разработанной заморскими дизайнерами подкладкой из непотеющей и не скользящей по плечу резины. В новомодном кофре я таскаю аппаратуру, которая мне и не снилась в былые времена, но ко всему этому великолепному снаряжению я почему‑то отношусь равнодушно, просто использую его как инструмент, и все.

Сегодня на мои фотографии попадает много хороших людей, интересных мест и экзотических животных, которых я и не предполагал увидеть на своем веку. Снимая все это, я искренне восхищаюсь увиденным, но непроизвольно продолжаю выискивать в видоискателе черты сходства наблюдаемого с тем, что снимал видавшим виды «зенитом» в Копетдаге… В самых разных пустынях и горах очень далеко от Туркестана (все так же «клик–клик» ― шагомер) я иногда вдруг ощущаю знакомый запах полыни или прокаленного солнцем пыльного ветра и непроизвольно вздрагиваю, настороженно оглядываясь вокруг…

Когда я встречаюсь с былыми участниками этой эпопеи, мы обсуждаем своих взрослеющих детей, текущие дела и происходящее со всеми нами в наше интересное время. При этом мы всегда с неизменным удовольствием вспоминаем пережитое нами когда‑то в Туркмении, и в наших разговорах с годами настораживающе всплывают все новые и новые детали боевой юности…

Сумбар течет, как ему и положено, с востока на запад; Сюнт и Хасар по–прежнему незыблемо cтоят на своих местах; а вот холмы за Кара–Калой, где я наблюдал жаворонков, не узнать. Там теперь автотрек для тренировки шоферов, и вместо стай зимующих птиц в этом месте среди врытых в землю автопокрышек пылят грузовики.

Нет больше СССР, нет ставшей столь дорогой всем нам Туркмении, а есть независимый Туркменистан. Но это все ― детали. Потому что Копетдаг продолжает оставаться Копетдагом, а ястребиный орел ― ястребиным орлом…

Я часто думаю про всю эту историю и не расстаюсь теперь с образом этой птицы, ставшей мне как бы близким другом и тотемным знаком. Банально, конечно, ― орел в качестве символа, но уж так сложилось. Я стараюсь компенсировать это искренней самоиронией прилагающегося к тотему девиза, но это уже совсем личное ― разбалтывать все до конца не могу.

Теперь вот и вы знаете про все это.

Я искренне желаю вам, всем дорогим мне людям, которых вспомнил сегодня, и всем людям вообще, счастья, здоровья и всего наилучшего. А всем в мире фасциатусам давайте вместе пожелаем выжить и навсегда остаться неотъемлемой Частью того вечного и подлинного Целого, вне которого невозможна и наша с вами жизнь.

…Ястребиный орел, планируя сверху, садится на острый гребень скалы. Я вижу его сильные лапы, белую грудь, освещенную заходящим солнцем, и то, как он, крича, закидывает голову назад, оглашая затихающее ущелье звонким клекотом. Словно повторяя всем нам еще раз то, что так чутко услышал Киплинг: «Мы с вами одной крови, вы и я!..»

Кара–Кала, Западный Копетдаг ― Балашиха, Московская область

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ

АБС ― агро–биологическая станция.

Алабай (туркм.) ― среднеазиатская овчарка.

Альбедо ― способность поверхности (льда, снега, воды и др.) отражать лучи.

Антропогенный фактор ― та или иная форма воздействия человека на природу.

Антропоморфизм ― приписывание черт человеческой психики животным.

«Бабелей» (тарус.) ― обливание водой (исходно ― студенток, позже ― обливание вообще) на практике в жаркий летний день.

«Бас–халас» (пушту) ― синоним «кутарды» (туркм.).

Башлык (аз.) ― начальник, большой человек.

Бутемар ― в хорасанском эпосе ― сказочная птица; олицетворение скорби и печали.

ВИР (разг.) ― сокр. от ТОС ВИР ― Туркменская опытная станция всесоюзного института растениеводства.

ВОСР (разг.) ― Великая Октябрьская социалистическая революция ― свержение царской династии в России большевиками в 1917 году.

Восточные земли ― в древнем Иране ― страны Хорасана, Азии.

Галаксий ― название Млечного Пути у древних греков.

Гаудан (туркм.) ― бассейн.

Геодезия ― наука об определении формы и размеров Земли и об измерениях земной поверхности.

Герпетология ― наука об амфибиях (лягушки, жабы, тритоны, саламандры) и рептилиях (змеи, ящерицы, черепахи, крокодилы).

Гносеология ― теория познания человеком окружающего мира.

Дастан (фарси) ― роман.

«Дембеля» (тарус., муж.) ― 1) студенты–старшекурсники или выпускники геофака МГПИ (МПГУ), приезжающие в Тарусу во время прохождения там практики младшими курсами; 2) студенты, уже служившие в армии.

Дендрофилы ― виды животных, тяготеющие в своем распространении к древесной растительности.

«Деуки» (тарус., жен.) ― студентки геофака МГПИ (МПГУ), проходящие полевую практику в Тарусе.

ДжиПиэС (GPS, Global Positioning System, англ.) ― прибор для определения местоположения на местности.

Дивы ― сказочные могущественные существа (демоны), сочетающие в облике черты фантастических животных; обычно злые и вредоносные, но нередко ― гостеприимные и с чувством справедливости; не лишены рассудительности; признают превосходство человека.

ДНК ― дезоксирибонуклеиновая кислота ― органическая молекула, в которой зашифрована вся наследственная информация организма.

Друг ― в древнем Иране символ мрака, лжи и злого слова.

Дутар (туркм.) ― национальный струнный музыкальный инструмент.

Жаворонки семейство птиц в отряде воробьинообразных; наземные виды открытых пространств; имеют необычно длинный коготь на заднем пальце.

Жизненная форма ― тип внешнего облика организмов, отражающий их приспособления к среде обитания.

Западные земли ― в древнем Иране ― страны Европы.

Импринтинг (англ. imprinting, запечатление) ― запоминание молодыми животными жизненно–важной информации (облик, голос родителей и т. п.) в самый начальный период жизни после рождения.

Кайтарма (туркм.) ― 1) перемешивание зеленого чая для осаждения чаинок, 2) жизнь мужа и жены в разлуке.

Катахреза ― совмещение несовместимых понятий.

Кинология ― наука о собаках.

КНБ (КаэНБэ, разг.) ― Константин Николаевич Благосклонов (1910 ― 1985), преподаватель кафедры зоологии позвоночных МГУ; замечательный человек, орнитолог, в последние годы своей жизни массу сил отдавший именно воспитанию юннатов.

Конвекция ― восходящие токи прогреваемого воздуха от поверхности субстрата (земли, воды, льда).

Конджо (яп.) ― воля, характер, внутренний стержень личности в ситуации противоборства, бойцовские качества.

Кукушка ― 1) (орнитол.) ― птица, которая кричит «ку–ку»; 2) (народ.) ― местная короткая электричка (в данном случае ― из четырех вагонов, курсировавшая между станциями Нахабино и Павловская Слобода).

Кумган (туркм.) ― высокий туркменский «чайник» с длинным изогнутым носиком.

«Кутарды» (туркм.) ―– конец, баста, хана, отъездился; синоним «Бас–халас» (пушту).

Лох (разг.) ― недотепа, лопух, салага, чайник, неопытный и недалекий человек.

Лучок ― ловушка для наземных птиц ― проволочный круг с натянутой на него сеткой, настороженная половина которого захлопывается пружиной, накрывая птицу, зацепившую ногой нитку–насторожку.

Ляшкер (фарси) ― вооруженный мужчина.

Малика (фарси) ― принцесса, царевна; обычно ― красавица, склонная к загадыванию загадок женихам.

Маринки ― рыбы из семейства карповых; в р. Чандыр водится закаспийская маринка.

МГПИ ― Московский государственный педагогический институт им. В. И. Ленина (ныне МГПУ ― Московский государственный педагогический университет).

Медоед ― млекопитающее отряда хищных, семейства куньих; африканский вид, доходящий на север до Туркмении; редок, внесен в Красную книгу СССР.

Михраб ― молитвенная ниша в мусульманском храме.

Моббинг ― у птиц: окрикивание хищника потенциальными жертвами в ситуации, когда он не представляет для них реальной опасности.

Мул ― гибрид лошади и осла.

Мухаммед ― пророк, основатель ислама.

Орнитология ― наука о птицах.

Перемет ― рыболовная снасть с несколькими крючками.

Пери ― фантастические существа, сочетающие черты людей (женщин, склонных к мирским утехам) и животных (обычно ― птиц); могут быть злыми или добрыми; признают превосходство человека; пугливы; по преданию, теряют вредоносность после близости с мужчиной.

Плакор (геогр.) ― слаборасчлененное водораздельное пространство с наиболее типичными для данной природной зоны ландшафтами и экосистемами.

ППС (ПэПээС, разг.) ― Петр Петрович Смолин (1897 ― 1975), удивительная и замечательная личность; сотрудник Дарвиновского музея, воспитавший несколько поколений юннатов; так или иначе коснувшийся жизни большинства ныне здравствующих полевых зоологов, которым по сорок или больше.

Редан ― уступ на дне быстроходной лодки, за которым при разгоне образуется воздушная прослойка, снижающая трение и сильно увеличивающая скорость.

Росянка ― насекомоядное болотное растение с липкими листиками–ловушками, закрывающимися при попадании на них насекомых.

«Сааб» (от англ. SAAB) ― марка шведского автомобиля.

Слайд (фотогр., от англ. slide) ― обратимая фотопленка, в отличие от негатива позволяющая проецировать на экран цветное позитивное изображение.

Сообщество (экол.) ― совокупность совместно обитающих биологических видов; все живое на той или иной территории.

Сукцессия (экол.) ― смена одного экологического сообщества другим; эволюция сообщества во времени.

Сулейман ― царь Соломон, понимавший, по преданию, язык животных и растений.

Тандыр (туркм.) ― глиняная печка для выпечки чурека.

Ташакор (пушту) ― спасибо.

Тельпек (туркм.) ― высокая туркменская баранья шапка, надеваемая обычно поверх тюбетейки или повязанного на бритую голову платка.

Топонимика ― наука о географических названиях.

«Умывальники» (тарус., муж.) ― не служившие в армии студенты младших курсов МГПИ (МГПУ), проходящие полевую практику.

Фарсанг (фарси) ― восточная мера длины (около 7,5 км; варьирует в длине в зависимости от трудности пути).

Фенечка (разг.) ― носимое самодельное украшение, безделушка.

ФР (студ.) ― физиология растений.

Ханум (фарси) ― уважаемая женщина.

Харам (фарси) ― гарем.

Хувайда (фарси) ― в хорасанском эпосе ― сказочная пустыня; всегда таит в себе массу опасностей, но и много прекрасного, манящего и интересного.

Ценоз (биол.) ―– сообщество организмов.

Чегалар (туркм.) ― ребенок.

«Чемен»(туркм.) ― крепленое туркменское вино.

Чин (фарси) ― в хорасанском эпосе ― сказочная восточная страна.

Чурек (туркм.) ― туркменская лепешка, хлеб.

Шахзаде (фарси) ― принц, царевич, молодой наследник престола; мотается по горам и пустыне, верша добрые дела.

Шурави (пушту) ― гражданин СССР.

Экологическая ниша (биол.) ― абстрактное пространство, объединяющее критические для животного или растения параметры жизнедеятельности (местообитание, укрытие, пищу, воду, прочие ресурсы, время активности и т. д.); «профессия» вида в экологическом сообществе.

Экосистема (биол.) ― совокупность всего живого и неживого на той или иной территории.

Эндемик (того или иного региона) ― вид, обитающий лишь в пределах данной рассматриваемой территории.

Этология (биол.) ― наука о поведении животных.

БЛАГОДАРНОСТИ

Ну, вот и все. Теперь ― самое приятное: мой поклон всем тем, кого я хотел бы поблагодарить.

Богу ― за все, мне посланное, и судьбе ― за то, что она складывалась именно так, а не иначе.

Моим родителям ― за то, что они вовремя произвели меня на свет, предоставив шанс пожить именно в наше удивительное время, и за все прочее, что они для меня сделали и делают.

Моей жене, стойко идущей со мной через орнитологические и прочие передряги, в которые мне вольно или невольно приходилось и приходится ввязываться.

Моим детям, которые у нас так удачно родились и которые своим интересом к «сказочной взаправде» в немалой степени стимулировали меня на мой рассказ.

Наташе, Игорю и Стасу, без которых Западный Копетдаг никогда не смог бы состояться для меня так, как это произошло на самом деле.

Моим друзьям, составляющим несущую основу моего бытия (господа, прекратите глумление, я говорю всерьез! И попридержите бокалы: я еще не закончил!).

Моим недоброжелателям ― за своеобразное разноцветие эмоций, дополнительно расцвечивающих мою жизнь, оттеняя в ней все хорошее. И заодно ― мои искренние извинения всем тем (и друзьям, и наоборот), кого я ненароком или специально когда‑либо обидел.

Профессору А. В. Михееву, который взял меня под крыло еще в бытность мою второкурсником и который был и будет для меня примером неустанного трудолюбия и человеческой порядочности.

Моим учителям и коллегам из Московского государственного педагогического университета, вместе с которыми я живу в прекрасном мире географо–биологической науки, дарящей всех нас счастьем работы в природе и общения с интересными, увлеченными людьми.

Моим студентам, вечно галдящим вокруг и олицетворяющим для меня само будущее и продолжение всего того, что для меня столь дорого и важно («Вольно!..»).

Моим попутчикам в экспедициях, которые так часто помогали мне в трудные минуты и сами принимали мою помощь без счетов и формальных расшаркиваний (мужики, все заходите на огонек!).

Моим знакомым (и туркменам и русским) из Ашхабада, Кара–Калы и Сюнт–Хасардагского заповедника, а также ― всем моим друзьям–иностранцам из разных стран ― за помощь в понимании иных культур.

Многим замечательным талантливым людям разных времен и народов, чьи мысли, песни, строки и картины пробуждали брожения в моей душе. Ссылок на их имена я не приводил. Отчасти чтобы не уподоблять этот текст наукообразному трактату, но главным образом ― дабы не поминать имена великих всуе.

Всем вам, мои дорогие читатели, за то, что зашли ко мне в гости, и за ваш труд приобщения ко всему, о чем шла речь (если интересуетесь, на Интернет есть электронная версия «Фасциатуса» с парой сотен фотографий; милости прошу!).

Особо ― всем тем, кто, может быть, напишет мне (fasciatus@yahoo. com) о своих впечатлениях от этой книжки (не важно, положительных или отрицательных).

Тем, кто починит в Павловской Слободе подвесные мостики через Истру, или восстановит в Тарусе базу геофака, или сохранит в Едимново то, что там еще можно сохранить, или же сделает что‑нибудь подобное в тысячах других хороших мест.

Сотрудникам издательства «Армада–пресс», трудами которого эта рукопись стала книгой.

Ястребиному орлу, Копетдагу, луне и солнцу за то, что они есть.

Всем моим будущим приключениям за то, что они и сегодня манят меня куда‑то так же, как и много лет назад, когда я впервые ехал в далекую и загадочную Туркмению, лишь пытаясь угадать, что же я там увижу, и уже смутно предчувствуя, что меня ожидает впереди что‑то важное.

Спасибо!

С. П.

notes

Примечания

1

Здесь и далее перевод с фарси А. Дуна и Ю. Салимова.