Текст книги "Фасциатус (Ястребиный орел и другие)"

Автор книги: Сергей Полозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Помимо существующих географических названий, отмеченных на картах, есть множество экзотических местных наименований, используемых лишь в обиходе живущими здесь людьми. Но даже помимо этого, когда работаю, нередко требуется как‑то обозначать совсем небольшие урочища или приметные места. Я изобретаю названия сам, подсознательно удовлетворяя стремление к первооткрывательству, но не изгаляясь и не фантазируя, а всегда следуя спонтанно возникающим ассоциациям: Долина Лучков; Обрыв Фалко; Урочище Дохлого Шакала; Гряда Колючек; Карниз Голубей; Терраса Разбоя; Промоина Турачей, Дорога Помоек… Красота. Детство играет. Осталось еще только сундук где‑нибудь закопать. И накрыть скелетом».

ТРАГИКОМЕДИЯ–ЭКСПРОМТ

Малика горько рыдала от отчаяния и страха, но потом постепенно успокоилась, огляделась по сторонам и увидела, что в темнице она не одна…

(Хорасанская сказка)

«2 февраля. Родители, привет!

Наконец‑то, после уже многих отправленных мной вам писем, мне самому сюда пришло письмо! Маман, ты ― первая, с кем у меня устанавливается диалог. Все у меня путем, не беспокойтесь…

Вы только послушайте, как называются некоторые виды, которые здесь обитают, и постарайтесь представить, в каком окружении я здесь оказался!

Поперечнополосатый волкозуб; вульпия реснитчатая; белобрюхий стрелоух; эпилазия удивительная; изменчивый олигодон; кузиния тоненькая; сердечник шершавый; азиатская широкоушка; усатый конек; валерианелла Дюфренся; широкоухий складчатогуб; кобылка Боливара; бражник–языкан; мерендера крепкая; подковонос Блазиуса; вяжечка голая; волосатик неприметный; многозубая белозубка; персидский эйренис; усатая ночница; мертвая голова; нетопырь– карлик; афганская слепушонка; краекучник персидский. И др. подобное.

Какой роман можно было бы написать с такими именами действующих лиц! Да его и писать не надо, он уже готов! Разве могут быть какие‑нибудь сомнения относительно дальнейшего развития сюжета, когда Персидский Эйренис, победив Поперечнополосатого Волкозуба и минуя по пути Мертвую Голову, приезжает на Кобылке Боливара за Кузинией Тоненькой, предательски брошенной Изменчивым Олигодоном, которого накануне околдовал Сердечник Шершавый, а за этим тайком, каждый по–своему, наблюдают безмолвно страдающий Волосатик Неприметный и злорадно вынашивающий свои гнусные планы Нетопырь–Карлик, у которого уже томится взаперти Вяжечка Голая…

Не говоря о том, что при таких‑то именах фабула как таковая уже и не важна».

33

Затем гости мало–помалу стали отбывать в свои страны…

(Хорасанская сказка)

За годы работы в Кара–Кале я перевидал там много приезжего биологического народа. Людей молодых и пожилых; скромных провинциалов и всем известных по телепрограммам популярных столичных специалистов. Большинство из них искренне интересовались природой, кое‑кто больше заботился о диссертабельности собираемого материала. Общение со всеми было для меня очень интересным и доставляло массу удовольствия, давая неограниченные возможности для наблюдения судеб, характеров и профессиональной увлеченности. Но самыми вдохновенными изыскателями и основными моими коллегами, спутниками и соучастниками всего в полевой экспедиционной жизни всегда были мои студенты.

СТУДЕНТЫ

Через некоторое время притащились отставшие люди, дрожащие, почерневшие, похудевшие; не произнося ни слова и ни на кого не глядя, они бросаются на дно палатки и затихают…

(И. А. Зарудный, 1901)

Однако ты с лошади не слезай и с ними не связывайся…

(Хорасанская сказка)

«25 января. Дорогая Клава!

…Первая экспедиция, как и все первое, наверняка запомнится особо. Привез на зимние каникулы группу студентов с биохима и геофака; состав пестрый, но все хорошие.

Скромняга Паша ― тощий очкарик; жизнь впитывает со всех сторон; за четыре дня дороги в поезде отправил домой восемь писем, а приехав в Кара–Калу, сразу отослал уже готовое девятое («Они, дураки, смеются, не понимают, что я приеду, а у меня дома готов отличный дневник!»). Куликова, которой палец в рот не клади, острит даже надо мной; в полях с детства, со школы занимается птицами; курит только слишком много. Две Ленки (одна с курчавым черным хвостиком, другая ― в строгих учительских очках) обе первый раз в поле; стараются. Марина ― тихоня с косичкой; на первой экскурсии весь день была темнее тучи, даже спросил ее, не заболела ли? Молчит, улыбается, а потом оказалось, что ноги стерла в кровь, и ― ни слова. Потому что перед выходом и того хуже ― паспорт потеряла с командировкой в погранзону (мне лишь вечером доложили через Стаса; утряслось: Кара–Кала ― не Москва, здесь паспорт не пропадет, уже вечером притащили погранцам). Отличник Сережа ходит в ватнике, туго затянутом офицерским ремнем; молчалив, весь в науке; видно, что решает сейчас, чем и как заниматься в будущем. Света с горящими глазами рассматривает горы вокруг, даже когда все остальные кемарят в трясущейся на ухабах машине после маршрута. Добров ― длинный скромняга с добродушной улыбкой, наш эксперт по насекомым. Виталька ― черноглазый «юннат» ― приколыцик; вечно содержит дома всякую живность. Аллочка ― феечка, губки бантиком; добросовестно учится идти к поставленной цели, преодолевая на своем пути любые препятствия. Иван ― брюнет–очкарик с геофака; не биолог, его интересы иные и шире; во что они воплотятся? Остряк Рыжий, у которого огромная огненная курчавая шевелюра и такая же борода. Самбист Сашка увлечен герпетологией, гадов высматривает в лужах и в норах. Лейла ―– заправила всего и староста зоологического кружка; арабка, расцветшая в СССР под сенью равных прав и на своем эмансипированном примере наглядно опровергающая легенды о забитости восточных женщин. Стас ― дедок, единственный дембель, плюс ― он абориген; в авторитете.

В первый вечер дал всем анонимную анкету, все нормально: реальные лидеры пользуются и самой большой неформальной популярностью.

Народ выглядит мертвым лишь с утра. Подъем в шесть; завтрак в семь; поле ― с восьми до пяти; потом дневники (вчера уснули все вповалку во время писанины после поля); ужин в восемь; потом ― опять дневники; в десять ― обсуждение дня; в одиннадцать ― предотбойные «ля–ля–ля и ха–ха–ха», а там уже и отбой, как получится. Едим отлично; сегодня дежурные даже нажарили к ужину пирогов сверх раскладки ―– разврат!

Наслаждаюсь славными временами безграничного студенческого энтузиазма и железной дисциплины, поддерживаемой даже не мной, а Стасом и официально заправляющей всем Лейлой. Только утро на мне: встаю рано, бегаю («бужу собак», ― как Игорь говорит); лезу на веранде в душ (если он к утру не замерзает и хоть как‑то льет воду) или плещусь на скважине; потом поднимаю народ, а сам на кухне у Муравских бреюсь и выпиваю бадью кофе («пока молодняк шуршит»), после чего иду завтракать со студентами. А в восемь (сейчас поздно рассветает) ― выходим в поля!»

«2 февраля. Погода вдруг как в Москве ― липкий снег. Отпустил студентов на теплых источниках на Пархае в свободный поиск, побродить по ручью, поискать лягушек. Сам сел смотреть птичек. Дети дуремарили с большим энтузиазмом, после чего я и их засадил на стационарные наблюдения за маскированными трясогузками, поджатыми холодом и снегом к теплым ручьям.

Через два часа народ задубел, но старательно наблюдает и надиктовывает наблюдения на магнитофоны в трех разных местах. Рыжий обмотан несколькими шарфами, выглядит как недобитый француз. Лязгая от холода зубами, подходит ко мне:

– Се–е-ергей Алекса–а-андрович, вот я у–у-ж совсем скоро умру–у-у, поэтому скажите мне правду: вот это, что мы–ы-ы сейчас делаем, это кому–у-у‑нибудь н–у-ужно? На с–с-сколько метров т–т-трясогузки перелетают, когда деру–у-утся и с какой частотой клю–ю-ют в траве?

– Рыжий, идите работать, не оголяйте научный фронт; не говоря о том, что вы подаете плохой пример. Или вы хотите, чтобы я подумал, будто вы усомнились? Чего трясетесь так? Носки в сапогах сухие?

– Сухие, но шерстяных нет.

– Ё–моё, студент, а о чем ты думал, когда выходили? Я сколько раз повторил! Мне что, лично проверять, застегнул ли ты штаны?

– Забы–ы-ыл надеть.

– А что я твоим родителям скажу? Что ты замерз у меня на руках в субтропиках?! Вот мои запасные, чистые; надевай немедленно! Детский сад…

Через час выяснилось, что мужики, лопухи, оставили дома и весь дневной перекус. Так что вместо обеда курили, стоя кучей в ручье (вода + 27°С), но домой вернулись, как всегда, в обычное время, и по дороге никто не роптал (просто решили забывчивых дневальных казнить какой‑нибудь мучительной азиатской казнью)».

«5 февраля. Обнаружив, что Стас вдруг стал в редкое свободное от экскурсий время удаляться поздно вечером слушать птичек с первокурсницей Мариной, я вызвал его в свой «кабинет» (в его же комнату) и доходчиво объяснил, что птички ночью не поют и что ежели что, то я ему, дембелю, ноги выдерну.

Стас вытянулся по стойке смирно, преданно выпучил глаза и заорал что‑то обычное, типа: «Ваше благородие, не побрезгуйте в морду вдарить!»

(Сейчас у Стасика с Мариной черноглазый сын–подросток, разбирающийся в компьютерах уже лучше самого Стаса.

Многие из той моей первой группы тоже давно уже нарожали детей; трое ― кандидаты наук, а скоро, глядишь, и докторами станут, В красота!)

ДУБОНОС

Дракон взвыл от боли так, что все вокруг задрожало…

(Хорасанская сказка)

«7 февраля…. Поймали со студентами паутинной сетью дубоноса. Птичка ― всего ничего, с большого воробья, а клюв карикатурно непомерной толщины: чтобы косточки от ягод щелкать и крепкие семена лущить. Недооценил я это чудо природы.

Истошно вопя, пока я его выпутывал из сетки, и с ужасом глядя на меня золотистыми глазками, дубонос цапнул мой палец мертвой хваткой, как плоскогубцами, я аж взвыл.

Студенчество с таким участием принялось меня жалеть и выражать сочувствие («Сергей Александрович, вам пальчик перевязать не надо?», «А вы уверены, что не нужны уколы от бешенства?..», «А может быть, вашей жене пора позвонить?..»), что сразу было видно: ликуют, что не одним им от меня страдать, но что и мне досталось. Хотя бы от птицы… Классный шнобель».

«КУРИЦА – НЕ ПТИЦА»

Один из муджнабадцев, видя, с каким рвением мы коллекгируем птиц, принес нам для препарирования несколько петухов, предполагая, что эта птица в России отсутствует…

(Н. А. Зарудный, 1916)

«20 декабря…. Пишу сейчас, а черная курица под окном уже минуты две с каким‑то не птичьим упорством охотится за слетающими с забора на землю воробьями. Во ведьма. Кидается на них, как стервятник. Ну и куры у Муравских. Да еще и летают, как тетерева. Тыр–тыр–тыр ― и пошла… Диких генов у них больше, что ли?

Куры достали своей бестолковостью. Ловлю около дома для мечения черных дроздов; поставил лучки в тех местах, где они обычно кормятся. Заметив активно клюющих с земли дроздов, дубоносов или малых горлиц, курица кидается на них, как цербер, разбежавшись метров с трех; вспугнув, стоит потом бестолково на том месте, откуда они взлетели, и внимательно высматривает на земле: что же они клевали?

Петух, завидя такое, по–хозяйски подходит, проверяя, не нашла ли пеструшка там чего, что можно разделить с остальным гаремом? Вышагивает степенно, задирая ноги, но при этом бездарно задевает настороженную нитку на лучке, который срабатывает, сильно поддавая ему под хвост. Разоравшись так, словно ему уже отрубили голову, и отпрыгнув на метр, пострадавший пыжится, «как петух», вызывающе глядя вокруг и не понимая, кто и за что ему поддал; при этом он наступает на соседний лучок, опять получает по боку с другой стороны и вновь отскакивает, роняя перо.

Я выхожу вновь насторожить лучки и обещаю истошно квохтающему петуху, что попрошу Игоря отправить его в бессрочную командировку. В суп или в плов».

ДЕТЯМ ДО ШЕСТНАДЦАТИ

Я же, едва завидев тебя, почувствовала, что в сердце моем возгорелся любовный пламень…

(Хорасанская сказка)

«4 февраля…. Привез студентов в легендарное заповедное ущелье Ай–Дере. Место уникальное по всем параметрам: дикостью, удаленностью, еще сохранившимися остатками былого гирканского великолепия растительности и живности. Масштаб не передать. И плюс, первое, что сразу увидели, ― спаривание беркута.

Самка с удивительным криком, по тональности и структуре похожим на рюмление зяблика, только намного громче, села на вершину невысокого деревца в ста пятидесяти метрах от устроенного на скальном обрыве гнезда. Подлетевший через две минуты с набитым после охоты зобом самец сразу сделал сидку; спаривались четыре секунды, а потом самец уселся на том же дереве в метре от самки. Потом он молча спланировал вниз по ущелью, а потом и самка вслед за ним.

Наблюдение теоретически обычного, но от этого не менее загадочного таинства приводит студентов в полный восторг. Обсуждать увиденное мы будем весь вечер, а вспоминать ― много лет».

«4 февраля (следующего года). Вновь еду в Ай–Дере с группой студентов в тот самый день, что и прошлой зимой. Нравятся мне такие совпадения: происходят сами собой, а вот попробуй специально спланировать ― ни за что не получится.

По дороге из Кара–Калы несколько участников прошлогодней экспедиции вспоминают, как мы наблюдали в прошлом году спаривание беркутов, остальные слушают с завистью. Приезжаем, поднимаемся вверх по ущелью и сразу видим беркутов. Три птицы держатся неподалеку от прошлогоднего гнезда: двое взрослых и один молодой. Один из взрослых (оказавшийся самцом) сел на камень; через полторы минуты к нему подсаживается вторая птица (самка). Самец делает сидку, спаривание ― пять секунд, потом оба партнера сидят бок о бок на скале. К ним приближается, кружась на небольшой высоте, молодая птица, которая через две минуты тоже подсаживается вплотную к двум взрослым. Ничего не скажешь, дружное семейство.

Студенты беснуются, я не верю своим глазам, наблюдая такое повторение день в день, почти час в час, год спустя. Бывает же такое».

КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК

Увидев столь несравненную красоту, шахзаде вскрикнул и лишился чувств.

(Хорасанская сказка)

«4 февраля…. После Ай–Дере едем выше по Сумбару к Куруждею. На уже известном мне с предыдущих лет гнездовом участке бородача нашли его новое гнездо. Взрослая птица насиживает, потом слетела, продемонстрировав то, чего я никогда не видел раньше: в полете периодически сводит под корпусом чуть согнутые в кистевых сгибах крылья, почти касаясь их концами друг Друга. Очень особо, очень красиво и с очевидностью демонстрируя, сигнализируя о чем‑то около гнезда. Каков поведенческий оттенок этой демонстрации? В чем ее особенность?

Рассматривали это, когда на скале под гнездом вдруг увидел стенолаза ― чуть крупнее воробья, серую, незаметную, как мышка, птичку с длинным изогнутым клювом. Поведение у него совершенно особое: держится на скалах, как пищуха на стволе дерева, снует по вертикальным поверхностям, разыскивая в трещинах съестное. На фоне скал незаметен совершенно, лишь попискивает иногда, а так просто лазает снизу вверх по стенке (стенолаз ведь).

Птица потрясающая. Своей приспособленностью к столь особым условиям обитания завораживает наблюдателя мгновенно, но непосвященного взора никогда не привлечет, заметить стенолаза трудно. Но лишь до тех пор, пока этот скромник не раскроет крылья.

Потому что эти неописуемые крылья столь же примечательны, как и подчеркнуто скромная незаметность всего его облика в целом. Дело в том, что крылья сочетают в себе черное, белое и флюоресцентно–малиновое! Что используется самцом при ухаживании за самкой и при выяснении отношений с конкурентами в брачный сезон.

Не видно ничего на скале, снует по ней неявная тень, а потом вдруг р–р-раз! ― и из ничего распускается прямо на камнях буквально светящаяся изнутри ярко–малиновая красота! Словно кусок камня превратился, как в мультфильме, в фантастический по своей яркости цветок».

ДИСКРИМИНАЦИЯ ЦВЕТНЫХ?

Если бы мне это было ведомо, я бы не стала спрашивать тебя.

(Хорасанская сказка)

«18 декабря…. Моими аспирантскими трудами в окрестностях Кара–Калы стали появляться птички, встреча с которыми может нанести психологическую травму неподготовленному студенту–зоологу. Или привить интерес к родной природе человеку самой далекой от нее профессии или национальности. Это ― мои крашенные родамином или пикриновой кислотой ярко–малиновые или лимонножелтые жаворонки. Тропическое, можно сказать, буйство красок.

Смею вас заверить, что восприятие всего наблюдаемого в поле, а уж конкретных изучаемых процессов и птичек особенно, приобретает в прямом и переносном смысле совершенно особую окраску, когда вдруг через несколько дней после мечения, уже в другом месте, в кормящейся стае серо–бело–бежево–пестреньких жаворонков натыкаешься биноклем на светящуюся искусственно–ярким фонарем, уже знакомую окольцованную птицу. Это очень необычно, дает важный материал и несказанно радует орнитологическое сердце. Потому как это позволяет сделать тот или иной вывод не наугад, не «предполагая на основе» в той или иной степени обоснованных заключений, а наверняка. Это ― строгий научный факт: птица была поймана и помечена там‑то и тогда‑то, повторно отмечена здесь и сейчас.

Рекорд поставлен давно уже обесцветившейся и перелинявшей самкой рогатого жаворонка, которую я узнал в бинокль по кольцам на лапе и добыл в Долине Лучков посреди опустыненных холмов в двадцати метрах от места, где поймал и пометил ее прошлой зимой двести девяносто дней назад! Клёво, да?

Летал жаворонок, попался зимой в мой лучок, был помечен: покрашен, получил на левую лапу стандартное алюминиевое кольцо с номером, на правую ― яркое пластиковое (желтое); был выпущен, улетел; дозимовал в долине Сумбара; потом откочевал куда‑то выше в горы, на пологие остепненные плакоры; вывел там потомство, прожил еще год такой непростой жавороночьей жизни.

Я сам уехал в Москву и прожил год своей аспирантской жизни, потом приехал в Кара–Калу следующей зимой, в какой‑то день и час пришел в некую точку в холмах и вновь увидел ту же самую птицу, прилетевшую на зимовку точно в то же самое место, что и прошлой зимой… Ну не прелесть ли?!

И опять же, до чего сильны стереотипы. Ну зачем мне потребовалось ее добывать? Я что, в бинокль колец не разглядел? Все отчетливо было видно. А все равно пристрелил. Потому как не уверен, что визуальная регистрация будет признана дотошными коллегами в качестве надежного факта, без формального «документального подтверждения»… Тяжелый случай… Наука, видите ли, орнитология…

Рогатый жаворонок ― это широко кочующий здесь вид, мотается из гор в долину и обратно в зависимости от сезона, и такое территориальное постоянство! А некоторые перелетные виды, прилетающие в Копетдаг на зимовку из далеких северных регионов, всю зиму живут здесь в подходящих местах оседло; я своих меченых зарянок и лесных завирушек наблюдал на одних и тех же индивидуальных территориях (в одних и тех же кустах) по нескольку зим подряд.

Конечно же, все эти воробьиные знают местную географию и явно имеют излюбленные места зимовок, кормежек и т. п. А с хищниками и того пуще: часто летают одними и теми же охотничьими маршрутами, отдыхают и едят на излюбленных присадах. Так что это лишь для стороннего наблюдателя в природе хаос, мотаются птичьи стаи туда–сюда; а на самом деле во всем не просто порядок и причина, но, помимо того, еще и личный птичий опыт, навыки, знание территории, а то и пристрастия. Излюбленные тропы протоптаны не только по земле, но и пролетаны по воздуху.

Недавно нашел в самой Кара–Кале ночевку маскированных трясогузок. Птички собираются постепенно, подлетая парами и поштучно, на проводах около ковровой фабрики, а потом, посидев там и пощебетав про свои птичьи новости, пикируют в густую куртину высокого тростника, растущего за забором соседнего дома.

Среди трясогузок на проводах сидит и помеченная мною недавно самка: она покрашена неимоверно ярким родамином и сияет, как фонарь, неестественно ярким розовым цветом (хотя до естественного великолепия крыльев стенолаза ей далеко). То, что для этой птицы вероятность быть съеденной хищником возрастает, это ясно; а вот как собственные собратья реагируют на такую претенциозную исключительность?»

НАРОДНЫЙ КОНТРОЛЬ

Сотни лет живу я здесь, но, как объяснить увиденное вами, не знаю.

(Хорасанская сказка)

«24 декабря…. Добыл в холмах из стаи маскированную трясогузку. Пока присыпаю кровь крахмалом и заворачиваю, ко мне с трех разных сторон, явно на выстрел, подлетели порознь два курганника и балобан. Ни один из них не может рассчитывать на то, чтобы поживиться чем‑либо от охотника или браконьера. Тогда чего ради?

Мы все же недооцениваем степень развития птичьих мозгов и птичьей любознательности.

Плюс еще одно, крайне важное: то, что потребность в новой информации ― основополагающее, фундаментальное свойство живой природы. Даже «неразумной». Но зато многим Homo sapience категорически несвойственное».

ПУСТЕЛЬГА

И снова им овладело любопытство…

(Хорасанская сказка)

«17 декабря…. Второй раз вижу, как пустельга, поймав мелкую ящерицу, не съедает ее, а прячет в кустики полыни. Очень это у нее по–хозяйски получается, деловито и по–бытовому. Летит своим хлопотливым полетом, тащит ящерку в лапах, подлетает к маленькому кустику, садится, засовывает голову внутрь между ветвей, положив провиант подальше от посторонних глаз; оглядывается по сторонам («Не подсмотрел ли кто?») и сразу улетает после этого. Неужели не забудет и найдет потом?

Занятная все же птица. Знакомая даже не орнитологам своим уникальным вертолетным зависанием в воздухе на одном месте, когда, быстро–быстро трепеща крыльями (поэтому и зовется на Руси «трясучкой»), широко распускает хвост с черно–белой полоской, нарядно просвечивающий на солнце, и высматривает свою добычу ― мышей, а в пустыне ― маленьких змей и ящериц».

«25 декабря…. Пустельга преследует вальдшнепа, атакуя и окрикивая его, как потенциального конкурента. Путает его с другим хищником? Учитывая редкость здесь вальдшнепа и его малозаметность, это единственное объяснение.

Хотя кто знает. Опять задумываюсь над тем, что мы часто недооцениваем птичьи мозги. Например, Зарудный пишет в 1888 году про оренбургские перелески: «Однажды в продолжение нескольких дней кряду дул сильный северо– восточный ветер. Пустельга имела уже детей. И вот для защиты их от наступившего холода она пристроила к своему гнезду с подветренной стороны род забора из перевитых тонких прутьев». Кстати, это очень странно».

«23 января. Издалека замечаю над шпалерами виноградника непонятную активность: пустельга и десять сорок скачут в возбуждении, но это явно не моббинг; сороки не окрикивают сокола, а вместе с ним заняты чем‑то другим. Подхожу ближе и вижу, что причиной всему ― белая кошка, идущая по винограднику вдалеке от домов.

Пустельга зависает над ней в трех метрах, трепещет крыльями, потом садится рядом на шпалеру, возбужденно вытягивается на ногах и пронзительно кричит. И все это тонет в скандальных воплях десятка сорок, базарно снующих туда– сюда, забыв традиционные придирки к пустельге и объединившись с ней в окрикивании наземного врага».

«20 мая…. Впервые определил в поле степную пустельгу. Встречается гораздо реже обыкновенной, издалека различия рассмотреть трудно. У степной «усы» посветлее, не так заметны; когти на лапах белые, а не черные (поди разгляди…), а вот голос совсем другой, орет иначе».

МУРАВЬИ НА НЕБЕ

Он запрокинул голову… и увидел там нескольких пери…

(Хорасанская сказка)

«.21 декабря…. Шесть пустележек и семь галок в воздухе ловят насекомых ― крупных крылатых муравьев, у которых сейчас пошел массовый лет. Делают это по–разному.

Пустельга летает, планируя, на высоте метров сорок, затем делает резкое ускорение машущим направленным полетом, за которым следует быстрый бросок, выполняющийся стремительным пируэтом (порой немыслимым, с переворотом в воздухе). Чаще, перед тем как схватить муравья, взлетает чуть вверх, как на горку; крылья разведены, корпус ставит вертикально, хватает насекомое лапой перед собой. Затем складывает крылья и как бы ныряет с воздушной горки вниз, нагибает голову, перехватывая клювом зажатого в лапе муравья.

Галки ловят муравьев здесь же, вперемежку с соколами, но не лапами, а клювом; да и летуны они, по сравнению с пустельгой, неуклюжие. Галка двигается между «атаками» много больше, долго летит по направлению к муравью натужным машущим полетом (хлопая широкими крыльями, словно с трудом держится в воздухе и вот–вот упадет), затем делает не очень резкий, не очень быстрый и уж совсем не грациозный пируэт, а уже потом, притормозив, прицельным уколом клюва по линии движения хватает муравья.

Смешно даже говорить об окупаемости этой кормежкой энергетических затрат на нее, а вот кураж в поведении птиц улавливается с очевидностью. Хотя, кто его знает, может, в этих свежих муравьях какая‑нибудь особенно ценная аминокислота? Или просто кисленького захотелось? Или полетать, порезвиться охота?

В птичьей круговерти на фоне солнечного неба и серебристых сверканий прозрачных крыльев бесчисленных муравьев появляется парящий среди кормящихся птиц ястреб–перепелятник. Осмотревшись, он четыре раза подряд по плавной дуге невсерьез пикирует на охотящуюся рядом пустельгу. Чего ради? От зависти, что сам так не может, как она? Склочник и зануда».

ПУСТЫННЫЙ ЖАВОРОНОК

…среди всех птиц Закаспийского края пустынный жаворонок… всего легче переносит наисильнейшие жары; он даже поет в самые жаркие часы дней начала июля. Голос его чрезвычайно приятен и сам по себе, и потому еще, что слышится порой в абсолютно безмолвной пустыне.

(Н. Л. Зарудный, 1901)

Птицы–пери обитают только в пустыне Мазандеран…

(Хорасанская сказка)

«25 ноября. Дорогая Роза!

…Иду по Долине Лучков, ко мне навстречу на высоте метра над землей подлетает из межхолмья пустынный жаворонок, зависает в воздухе в двух метрах от моего лица, а повисев так несколько секунд (насмотревшись на меня вдоволь?), опять стремительно отлетает через гребень холма. Я пустынных жаворонков видел уже тысячи в самой разной обстановке, и вот попался среди них один такой, особо ко мне любопытный. С чего бы это? Ведь не для того же, чтобы я его сфотографировал?»

«28 января…. Восемь часов подряд тропил стайку из шести пустынных жаворонков. По–латыни называется «Аммоманес дэзэрти».

Когда пятьсот минут наблюдаешь пяток маленьких «невзрачных» птиц, волей–неволей проникаешься деталями их взаимоотношений, лично воспринимаешь их мимолетные конфликты, их глазами смотришь на других появляющихся в поле зрения птиц; с их точки зрения оцениваешь вкусность веточек полыни, удобство пылевых ванн, опасность от балобанов или неотступное внимание очкастых орнитологов.

Замечаешь и понимаешь детали, о существовании которых обычно не догадываешься и не задумываешься. (Зарудный: «Я несколько раз видел, как жаворонок бросался на самые крупные виды саранчи, догонял этих насекомых на лету, валил на землю, растрепывал им крылья и ломал задние ноги, а затем с толком, чувством и расстановкой кушал их еще живыми».) А?

Изумительная птичка. Настолько особый вид, что вроде и не жаворонок вовсе. Единственный из всех жаворонков без пестрин в оперении; окраска гладкая, нежных серо–бежевых пастельных тонов (под окраску субстрата). Совпадает настолько, что иногда отвожу бинокль и уже с десяти метров ни одного не вижу на склоне, пока не прыгнет кто‑нибудь. Лишь раздаются оттуда грустные приглушенные позывы.

Во–вторых, он не бегает и не ходит, как другие жаворонки, а прыгает неторопливо, как зяблик или задумавшийся над чем‑то воробей. И в этом не только генеалогические связи, но и важнейшее приспособление к среде обитания: он живет на крутых комковатых склонах, по которым шагом не походишь. Сами‑то мы как с крутого склона вниз спускаемся? Шагом? То‑то и оно, что вприпрыжку.

А раз он двигается прыжками, то лишен и одного из главных признаков жаворонков как бегающих и ходящих наземных птиц ― необычно длинного заднего когтя.

Никакой суеты в нем никогда. В зимних стаях прочих видов на равнине или на пологих склонах ниже по долине порой тысячи птиц: суета, толкотня, носятся наперегонки, огрызаются друг на друга, гоняют соседей из наиболее кормных мест… Пустынный жаворонок не такой. Никогда не образует огромных стай; чаще всего по пять ― десять штук. И всегда не торопясь; прыг–прыг себе по своим пустынным делам.

Живет в местах совершенно особых, где многие виды жаворонков попадаются лишь иногда, а многие не встречаются вовсе: в самых опустыненных частях долины, среди разъеденных эрозией адыров, а иногда и на совершенно безжизненных склонах «лунных гор».

И пение у него очень особое: заунывное «свиррь–тиу» или «тиу–свиррь–тсиа» (Зарудный: «Оно состоит из грустных, протяжных, тихих, но в пустыне далеко слышных свистов, комбинирующихся в чрезвычайно милые мелодии… Их голос… подходит к величавому покою пустыни и гармонирует с ее тишиною; он был бы положительно странен в лугах, в травянистых степях и тем более в лесах»).

Короче, жаворонок, но стоит особняком.

Наблюдая за одной стайкой несколько часов подряд, вживаюсь в ритм жизни этой птицы; синусоида флуктуаций моих собственных эмоций уплощается и вытягивается; на все вокруг и на самого себя начинаю смотреть по–восточному…

После обеда меня нашли в холмах подошедшие студенты. Одну натуралистку послал посмотреть за соседней группой аммоманесов, с которой сблизилась та, за которой наблюдаю сам; птицы перекликаются с соседних склонов.

Закончив наблюдения, распрощался со своей стайкой. Собрал студентов, пошли к дому без наблюдений, просто разговаривая о разном (все устали).

А пустынные жаворонки остались в холмах, продолжая свою птичью жизнь, от которой им не отвлечься ни на что другое… «Свиррь–тиу…»

«БОЛЕЛ В ДЕТСТВЕ…»

Разве я знала, что меня, как ворону. Забросит он в мрачные скалы?..

Хорасанская сказка)

«4 февраля…. Возвращаясь из Ай–Дере, трясемся со студентами в расшатанном и скрипучем кузове старого грузовика. Все устали, молчат, но через некоторое время вновь начинается уже следующая волна оживления: кутаясь под кошмой в общую кучу–малу, все поднимают на каждом повороте гвалт, выражающий «беспричинный» восторг (как после отбоя в пионерском лагере). В этом все: и беззаботная нега первого курса с ощущением всей жизни впереди; и красота окружающего природного великолепия; и ощущение нашей общей экспедиционной дружбы; и неопасная, неинтимная (по причине многолюдности), но столь волнующая близость юношеских и девичьих тел.

Едем в волшебном свете опускающихся зимних сумерек. Мимо проносятся нависающие над кузовом скалы близких высоких бортов долины Сумбара, еще отражающие мягкий свет почти зашедшего солнца, а над ними уже взошла огромная холодная луна.