Текст книги "Кровавый апельсин (сборник)"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 51 страниц)

– Ты будешь участвовать в гонках? – спросил я, лишь бы что-то сказать. Я не ожидал ничего другого, но теперь, когда факт совершился, ощущение было крайне неприятным.

– С Фрэнком. Если он достанет лодку.

– Я уверен, он сделает все возможное, – сказал я, не скрывая иронии.

Чуть пройдя вперед, Скотто спросил у меня:

– Что все это значит?

– Миллстоун хочет заполучить мой дом, – сказал я. – Арчер не желает, чтобы я больше проектировал для него лодки. Управляющий банком жаждет содрать с меня шкуру. И единственный выход из всего – попасть в команду для участия в Кубке Капитана и выиграть. Возможно это?

– Конечно, – убежденно произнес Скотто. Хотел бы я разделять его уверенность!

Пока мы ехали, я размышлял об Эми. Теперь я был абсолютно уверен, что каким-то образом Эми во всем замешана. Она ухитрилась переспать и с Поллитом, и с Арчером. А не встречалась ли она еще и с Миллстоуном? Но какое отношение имею я к ее запутанной личной жизни? Какую роль она играет в этой истории? Надо повидать Салли. Она хорошо знает Эми. Может, у нее возникнут какие-то соображения. А после я заеду к Эду Бейсу. Джорджина упомянула о его спорах с Миллстоуном. Интересно, о чем они? Но сперва дела.

Вместе со Скотто и двумя рабочими верфи я провел день и начало вечера на сборке «Колдуна». Когда начало темнеть, я позвонил Салли, ее телефон не отвечал. Я решил повидать Эда Бейса.

Я выехал из Пултни. Впереди на небе я заметил красноватый отблеск. Странно. В этом направлении не было никакого города. Я свернул налево, за указателем: «Только к Мэно-Лидьятс – частная дорога». Зарево стало ярче, перейдя от грязно-красного к ярко-оранжевому. Я нажал на газ, и шины «БМВ» завизжали. Поднявшись на холм, я свернул на дорогу, ведущую в долину.

Она полыхала в огне. Так это выглядело на первый взгляд, но, присмотревшись, я понял, что горит не все. Дом Эда стоял в стороне от разгула пламени, нетронутый. Я проехал мимо пылающих сараев и остановился на гравийной площадке перед особняком. Пробежал человек, держа в каждой руке по ведру, его потное лицо казалось красным от отблесков огня. Жар стоял страшный. Дым пожарища рванулся в направлении дома Эда, я закашлялся. Воняло горелыми перьями. Сквозь рев пламени я услышал, как меня окликнули. Возле каменного сарая я увидел две фигуры. За ними стояла пожарная машина, выбрасывавшая слабую, бесполезную струю воды. Я узнал Эда Бейса. Он засунул руки в карманы комбинезона и покачивал головой. Рядом стояла Салли.

– О, Чарли, как поживаешь? – произнес Эд, словно мы встретились на каком-то приеме. Салли взглянула на меня, потом снова стала смотреть на огонь. Я подумал: а что она здесь делает?

– Ведра, – подсказал я.

Эд поднял черные брови, словно удивился.

– Ведра? – переспросил он. – Ах, ведра!

Это слово вывело его из состояния оцепенения и отрешенности. Он побежал к конюшне, мы за ним, и довольно быстро собрали дюжину ведер. Рабочие и соседи выстроились в цепочку от крана в коровнике, и, когда пламя поднималось в своей дикой пляске, выбрасывая искры высоко над красными развалинами сараев – это были индюшатники Эда, – мы выплескивали воду.

Но индюшатники были старыми, из высохших бревен, и наши усилия оказались настолько же бесполезными, как если бы мы пытались вычерпать море чайной ложкой. Прибыли еще пожарные машины, нас попросили отойти.

Эд сказал:

– Мы здесь только мешаем. Пойдемте лучше выпьем.

Кухня выглядела гораздо аккуратнее, чем обычно. Эд разлил шампанское в бокалы, подав их мне и Салли.

– Давайте помянем моих индюшек, – горько пошутил Эд. – Сто тысяч рождественских обедов! Все сгорело к черту.

– Послушай, – попытался приободрить его я, – что-то еще можно спасти.

– Черта с два, – сказал Эд. Он, судя по голосу, уже выпил раньше. – Эти маленькие дурочки сидели в сухих деревянных сараях, на стружках и моментально сгорели. Слава Богу, хоть дом в безопасности. – Он стукнул по стене кухни. – Камень. Настоящая работа.

– Как жаль, – посочувствовал я.

– А, ладно! Сто тысяч монет смыло. Так что? – Но мысль эта его явно угнетала.

Салли стояла близко к нему, молчаливая и замкнутая. На фоне рева и треска пламени здесь странно громко тикали часы. Эд сел и уныло рассматривал серебряную солонку на кухонном столе.

Затем схватил телефонную трубку.

– Фрэнка Миллстоуна, пожалуйста, – попросил он. – Фрэнк, привет. Ты все еще намерен купить «Кристалл»?

– Эд, – закричал я, – погоди минутку!..

Салли схватила меня за руку.

– Сядь и заткнись, – сказала она свирепо. – Это не имеет к тебе никакого отношения.

Из трубки слабо доносился голос Миллстоуна.

– Очень хорошо, – говорил Эд, – ты ее получил. Паруса и все. Присылай контракт.

Лицо Эда стало серым и жестким, он взял бокал с шампанским и осушил его.

– Ну кому нужна страховка, если можно продать яхту?

Открылась дверь, и человек с закопченным лицом сообщил:

– Ветер меняется. Огонь движется к большим сараям.

– Иду, – сказал Эд.

Я побежал за ним. Пламя стелилось по земле, жадно подбираясь к ряду обшитых досками строений на холме, где Эд держал технику.

– Дайте шланг! – закричал Эд. – Любой шланг! Обливайте обшивку!

Дым был удушающий, и жар стягивал кожу лица. Я побежал к крану, привинтил шланг, забила струя. Внутри загудел трактор. Выехав из сарая, Эд поставил машину подальше и побежал за другой.

От обшивки поднимался пар. Было очень жарко. Когда я оглянулся, Салли стояла рядом, обернув шарф вокруг лица для защиты от дыма.

– Что затевает Эми? – Я должен был кричать, чтобы она меня услышала.

– Что-что?

– Эми! Затевает! Она замешана во всем этом!

– Нет, не может быть.

– Она спала с Поллитом и с Арчером. А сегодня была у Миллстоуна и выглядела там вполне по-свойски.

С грохотом обрушилась стена.

– Что-что?

– Я видел Эми у Миллстоуна!

– Я тебе говорила, – прокричала Салли, – у нее зуд! Это ничего не значит.

– Убивают людей, – сказал я. – Вокруг нее происходят разные зловещие события.

– Заткнись! – яростно закричала Салли.

Я посмотрел на нее с удивлением. Шланг соскочил и упал на землю. Я не слышал, что говорила Салли.

В глубине горящего сарая что-то обрушилось. Полоса огня лизнула землю у наших ног. Я бросился к Салли, оттащил ее в сторону, и мы оба упали на землю. Показались два пожарника с большими шлангами. Я чувствовал, что она дрожит.

– Ты ушиблась? – спросил я.

– Нет. – Голос был нетвердым. – Но с меня достаточно.

– Все в порядке, – сказал я, успокаивая ее.

– Нет, черт возьми, совсем не в порядке! – Кажется, она была близка к истерике. – Вы возитесь с этими проклятыми лодками и относитесь к своему занятию совершенно серьезно. А говорите, что это всего лишь игра. Но это давно не забава, Чарли. Она взяла над тобой верх. Хьюго и Генри убиты, а теперь кто-то хочет убить тебя. И бедные индейки Эда! Я думаю, пожар устроили, чтобы заставить его продать яхту, не так ли? – Она засмеялась, звук был неприятно резким. – Тот, кого ты ищешь, не диверсант, а сумасшедший. Но не обманывай себя, считая, что этот псих отличается от тебя. Он просто один из участников игры, которая вышла из-под контроля.

– Помолчи, – сказал я.

– Нет, – ответила она. – Единственный нормальный здесь – Эд. Он понял, к чему ведут эти игры. Он занимался яхтами для удовольствия, а когда это перестало походить на забаву, он решил продать свою лодку. Почему ты не хочешь, чтобы делом занялась полиция?

– Салли, – сказал я, пытаясь взять ее за руку, – ты говоришь ерунду.

– Оставь меня! – закричала она. – С меня довольно! Все вы сумасшедшие!

От сараев донесся треск, и в ночное небо взметнулось множество искр. Голос Эда Бейса позвал:

– Чарли! – Его фигура вырисовывалась на фоне пламени, он пытался подсоединить шланг к цистерне с водой. Я побежал помочь ему. На полдороги я обернулся.

Салли исчезла.

Я подбежал к полыхавшему зареву. Отвратительно воняло горелыми перьями. Кажется, никогда в жизни я не чувствовал себя таким одиноким.

Ночь прошла в водяной жиже, вкусе сажи, дымовой вони. Мы отстояли сараи. К рассвету я отправился домой немного поспать. Открыв глаза, пытался позвонить Салли. Никто не ответил. Я сварил кофе, положив побольше сахару. Мне было горько: близость, которую Салли и я испытали в Кинсейле, ушла.

В половине девятого я дрожал в каюте «Колдуна»; мы проходили фарватер, отправляясь на дневную тренировку.

Глава 19

Лодка с новым килем шла хорошо, и на команде, кажется, не сказался трехдневный перерыв. Мы провели холодный мокрый день, болтаясь по участку моря южнее Зубьев. У «Колдуна» было чутье, как у плоскодонного лихтера [59]59
  Лихтер – несамоходная (буксируемая) мореходная баржа, служит для перевозки грузов на большие расстояния и перевалки грузов в портовом пространстве.


[Закрыть]; яхта более, чем когда-либо, походила на огромный ялик, а именно этого я от нее и добивался. И только когда мы на большой скорости скользили по направлению к дому, я дал послабление правилу: на ходу никаких разговоров – и решил потолковать со Скотто.

Криспин, второй рулевой, взял штурвал, а я и Скотто сидели, спустив ноги под наветренные леера, глядя на мрачные серые облака, идущие в сторону острова Уайт.

– Все говорят, что Миллстоун заполучил «Кристалл», – сказал он. Слухи распространялись с поразительной быстротой.

– Слышал.

– Недурная посудина.

– Мы можем побить ее.

Скотто ударил по палубе огромной рукой:

– Конечно, можем.

Опять мы играли в детские игры. Я поднялся и отошел от ограждения.

– Хорошо, – сказал я, – последнее упражнение. Обветренные лица команды, повернувшись ко мне, не выражали никакого энтузиазма. Позади был длинный тяжелый день.

– Фарватерный буй к маяку гавани. Попробуем трирадиальный [60]60
  Трирадиальный – один из типов покроя спинакера.


[Закрыть].

Фарватерный буй отмечал крайнюю точку фарватера Пултни. Это была красная клетка с колоколом, пережиток тех дней, когда гаванью пользовались большие суда моего отца. Теперь он служил удобным знаком для яхт, когда хотели срезать путь, подходя к гавани. Более того, буй находился точно на расстоянии одной мили от маяка на конце причала, так что соперники, наблюдавшие из яхт-клуба, могли иметь приблизительное представление о пути, который проходили лодки конкурентов.

Буй приблизился к правому борту. Когда огромный красный с золотом парус обрушился, его меньший брат расцвел, и передняя часть «Колдуна» поднялась, пока указатель прохождения грота-шкота не показал 100 градусов от ветра. Никто не разговаривал, так как кокпит качнулся, и нас обдало брызгами. «Колдун» круто накренился, а вода скользила под ним и била вверх от вздернутого транца веером тонких струек, что означало высокую скорость. Снасти стонали, и яхта наклонилась еще на градус или около того; затем последовала легкая дрожь корпуса, и лодка опять выпрямилась.

Скорость гоночных яхт когда-то ограничивалась длиной их ватерлинии. Яхта обычно поднимала и носовую и кормовую волны и шла на подошве между ними. Теоретически максимум скорости для «Колдуна» с его сорока тремя футами ватерлинии был менее девяти узлов. Но, очевидно, никто об этом «Колдуну» не сообщил, потому что яхта скользила по воде, как плоский камешек, без передней волны и с U-образным веером брызг сзади, в то время как указатель прибора колебался около отметки четырнадцать узлов.

– Бог мой! – сказал Скотто.

Нам потребовалось не более пяти минут, чтобы взять маяк гавани.

– Спустить паруса, – отдал я команду.

– Вряд ли стоит утруждать себя, поднимая их, – заметил один из шкотовых, и все засмеялись. Это была разрядка после напряжения, а наше веселье объяснялось тем, что впервые «Колдун» показал такое время. Внезапно мы стали не просто хорошей командой на старой лодке, но отличной командой на яхте, которая может такое проделать.

Я поднял бинокль и навел его на балкон яхт-клуба. Несмотря на облачное небо и холодный ветер, там стояло несколько человек. Я немного сдвинул бинокль, и оказалось, что я смотрю на другую парочку объективов, которые направлены на меня над хорошо сидевшим блейзером Фрэнка Миллстоуна. Я помахал. Миллстоун быстро опустил бинокль и повернулся к группе людей, стоявших рядом. Я узнал Гектора Поллита, Джека Арчера и Джонни Форсайта. Джонни сказал что-то, возможно о перемене скорости «Колдуна», и все засмеялись, качая головами. Но Миллстоун не смеялся. Он опустошил бокал и быстро прошел внутрь через французское окно. За окном я увидел знакомую фигуру женщины – Эми.

Когда мы подходили к портовому бассейну, я созвал команду.

– У нас осталось чуть больше двух недель до начала отборочных, – сказал я. – Будем выходить каждый день. Теперь «Колдун» показал, что может с новым килем. Я хочу, чтобы он все время так шел. Но лодка – это еще полдела. Давайте держаться подальше от пива, и никаких драк с медведями гризли. Будьте осторожны, и мы победим.

Последовали улыбки и серьезные кивки. На этом этапе подготовки слово «победа» для команды означало то, чему они себя всецело решили посвятить. Бесплатные авиабилеты и деньги на проживание были все-таки не главным. Наградой была победа. Это единственное, над чем не подшучивали, и воля к победе отличала их от прочих людей. Кто-то мог назвать их одержимыми или сумасшедшими.

Я остался, чтобы поговорить со Скотто, после того как все остальные по прибытии испарились.

– Будь осторожен, – сказал я.

– Что произошло?

Я глубоко вздохнул:

– Я думаю, что кто-то поджег индюшатник Эда, для того чтобы вынудить его продать свою лодку.

– Полагаешь, Миллстоун?

Я пожал плечами:

– Способен он сделать такое?

– Понятия не имею.

– Он дурак, если устроил подобную пакость.

– А кто бы мог еще?

Нашлись бы и другие. Например, Гектор Поллит. Или Эми. Любой, кто ни перед чем не остановится, чтобы добыть яхту для Миллстоуна.

– Обратись в полицию, – посоветовал Скотто.

– Пока нет, – сказал я. – Это попадет в газеты. Хегарти потеряет большинство своих клиентов. А если дойдет до суда, Миллстоун найдет за миллион адвоката, и дело прикроют из-за отсутствия доказательств.

– Сдается мне, доказательств куча, – заметил Скотто.

– Суд вправе пожелать неопровержимых фактов, чтобы не осталось никаких разумных сомнений. А те, что имеются у нас, скорее совпадения.

Скотто покачал массивной головой.

– Итак, то, что нам надо, – это побить его на отборочных.

– Ты собираешься ждать так долго?

Я попытался улыбнуться ему, но чувствовал, что мое лицо искажено и натянуто.

– У меня есть одна идея. Если мы победим в первой гонке отборочных соревнований, я смогу кое-что предпринять.

– Мы в силах всего лишь попытаться, – сказал Скотто. – У тебя есть определений план?

– Расскажу позже, – пообещал я. Идея была настолько ужасной, что я с трудом заставлял себя думать о ней.

– Я все еще сплю на борту? – спросил Скотто.

– Боюсь, да.

– Там внизу чертовски вонючее болото.

– Ничего, выживешь.

Он кивнул.

– А что, если я возьму с собой Джорджию?

– Почему бы нет? Но там двоим на койке тесновато.

– Ничего. – Скотто помолчал. – Джорджия говорит, что в ней течет кровь краснокожих. Ее предки занимались этим, стоя в каноэ.

Я засмеялся и прыгнул на пирс. Выехав со стоянки, я автоматически повернул к дому Салли. Затем вспомнил о прошедшей ночи и, развернувшись, направился в Пултни. Детские игры, которые кончаются слезами.

Но на этот раз это будут не ее слезы. И не мои. Миллстоуна.

Глава 20

Вернувшись домой, я налил себе большую порцию «Феймоуз Граус» и, взглянув на автоответчик, решил, что не стану прослушивать сообщений, пока не смою соль. Я забрал стакан с собой и десять минут стоял под душем, настолько горячим, насколько мог терпеть, стараясь не прислушиваться к крикам, раздающимся за стеной. Кажется, у отца выдался плохой день. Горло у меня болело из-за дыма. Я собирался позвонить, поесть и поспать часов десять. Выйдя из ванной, я натянул брюки и рубашку с эмблемой команды «Эстета», оставшиеся у меня как память о минувших временах. Затем спустился в гостиную, чувствуя себя порозовевшим, чистым и немножечко одурманенным горячим душем и виски.

На автоответчике было записано около дюжины послании, в основном из газет. Важными для меня могли быть только вести от Брина и Салли, но Салли пока молчала. Секретарша Брина просила позвонить и оставила номер. Я набрал его. Женский голос сообщал, что меня ожидают к обеду. Затем она дала адрес – между Марлборо и Ньюбери. Я присел на минутку, обхватив голову руками. Затем переоделся в блейзер и галстук члена Королевского клуба океанских гонок и устало потащился в гараж.

Через два часа я огибал вычищенные дорожки Северного Хэмпшира, размышляя, что недалеко то время, когда обитатели этого района воздвигнут вокруг него забор и поставят охрану, чтобы полностью оградить себя от внешнего мира. Дом Брина был длинным, низким и наполовину деревянным, с безукоризненным садом и озером, возле которого находилась площадка для вертолета.

Брин ожидал меня в большой комнате с балками под потолком и мебелью, обтянутой вощеным ситцем. Одетый в костюм сафари цвета хаки, он пил что-то, похожее на кока-колу, жуя сигару. Чувствовалось, что ему неуютно в этой шкатулке, обитой ситцем. Брин представил меня высокой бледной женщине:

– Моя жена Камилла. Чарли Эгаттер, который поведет «Колдуна» на отборочных соревнованиях на Кубок Капитана.

Когда-то она была несомненно красива. Теперь выглядела утомленной, наверное, от ничегонеделанья.

– Отборочные соревнования на Кубок Капитана? – спросила она. – Что это такое?

– Серия состязаний между яхтами, которые хотят попасть в команду Кубка, – объяснил я. – Полдюжины прибрежных гонок, три более длительные и дальние.

– Боюсь, что я ничего не знаю о лодках, – сказала она.

Обед состоял из бифштекса и бутылки очень хорошего бургундского, к которому Брин не притронулся. Леди Брин задавала мне вопросы, но ответы ее явно не интересовали. Дело как будто обстояло так, что, совершив насилие над Брином в Лимингтоне, я словно разрушил его скорлупу, и он чувствовал, что я могу быть удостоен некоторой близости. Но Брин явно был человеком, не склонным к непринужденным отношениям с другими; видимо, поэтому обед прошел в формальной обстановке. Позже леди Брин попросила извинить ее: у нее болела голова.

После того как она ушла, Брин зажег другую сигару и, отстраняюще махнув в направлении длинного дубового стола с серебром Поля де Ламьера, предложил:

– Не перейти ли нам?

За тяжелой дубовой дверью, которую он отпер, находилась комната, видимо, во вкусе Брина; зеленая и сизо-серая картотеки, большой письменный стол с компьютером и телефоном. Такой офис можно встретить в любом многоэтажном здании Лондона. Здесь Брин вновь обрел осанку, которой его словно лишал ситец.

– Хорошо, – сказал он. – Славный обед. А теперь давайте поговорим.

Я рассказал ему о наших успехах при новом киле. Брин, казалось, остался доволен.

– Что-нибудь еще?

Я ответил, что был бы полезен новый грот.

– Еще наверняка кевлар [61]61
  Кевлар, дакрон – синтетические ткани, используемые для изготовления яхтенных парусов.


[Закрыть], полагаю? – спросил он. – Стоит вдвое больше, чем дакрон, а держится вполовину меньше.

Я начал объяснять.

– Я знаю. Они не растягиваются, и вы можете получить дополнительно одну двадцать пятую узла. А можете и не получить. Кто-то пошутил, что эта игра похожа на разрывание десятифунтовых бумажек под холодным душем, но правильнее бы сказать – пятидесятифунтовых. – Глаза Брина блестели от возбуждения. Я был удивлен. По его меркам, он стал прямо-таки разговорчивым. – Если вам нужен новый грот, берите. Но постарайтесь с ним выиграть. – Он откинулся в своем вращающемся кресле из черной кожи, выпуская тонкую струйку дыма. – А теперь расскажите о соперниках.

Я пробежался по списку команд, оценивая их самих и лодки. Во время разговора с Брином я вновь ощутил те качества, которые выделяли его из толпы. Он нисколько не боялся показаться скучным и, видимо, испытывал еще меньше сомнений, что скучно может стать ему.

На обсуждение одиннадцати участников ушло три часа, и ни разу мы не отклонились от темы. Когда мы покончили с последним, он отрезал кончик новой сигары.

– Остаются «Колдун» и Миллстоун, – сказал он. – Скажите, Чарли, почему вы оставили Миллстоуна напоследок?

– Без особой причины, – ответил я. И это было правдой.

– Я собираюсь задать вам оскорбительный вопрос, – предупредил Брин. – Не боитесь ли вы Фрэнка Миллстоуна?

– Нет.

– Я не то хотел спросить. Тревожит ли он вас? Это звучало лучше.

– Да, – ответил я. – Он меня беспокоит, но это пройдет.

– Почему?

– Потому что я собираюсь его как следует вздрючить, а потом отдать в руки полиции.

– Чарли, – сказал Брин, – вы мне нравитесь... И мне также по душе ваши действия. Но одна из причин, почему я пригласил вас сюда, в том, чтобы напомнить: первые отборочные начнутся очень скоро. В гонках участвуют тринадцать лодок, а не две, Чарли. Ваша задача прийти первым.

– Да.

– Мне нравится делать авансы, Чарли. Если вы выиграете гонки, получите от меня заказ на проект стопятидесятифутовой шхуны. Цену назначите свою. Я также обещаю повлиять на Арчера, чтобы он возобновил с вами контракт. Если проиграете, не получите ничего. Однако, начав борьбу против Миллстоуна до гонок, вы снижаете мои шансы, и в случае поражения вам придется совсем худо. Поняли? – Теперь в глазах Брина не проглядывало ничего веселого. Они, казалось, заполняли комнату. – Ну так, сейчас уже полночь. Вам надо поспать. Убирайтесь.

Я встал, как было приказано. Я был измучен, но проблемы борьбы со сном не существовало.

Тот, кто совершил диверсию на лодках и сжег индюшек, до сих пор действовал по своему плану. Но теперь он будет подчиняться моему, и я собираюсь хорошо подготовиться.

К сожалению, придется воспользоваться методом, который мог подорвать шансы Брина попасть в команду Кубка.

* * *

На следующее утро я отправился в Портсмут, чтобы начать осуществлять первую часть моего замысла. Выезжая из Пултни, я увидел на стоянке зеленую «кортину» с открытым капотом и человека, склонившегося над мотором. Это был Джонни Форсайт. Я замедлил ход и остановился. Руки его были в масле, и лицо угрюмо.

– Чертов распределитель! Замыкание.

– Куда ты направляешься?

– В Хэмбл.

– Прыгай.

В машине он сказал:

– Видел, как ты шел от буя вчера вечером. Хорошо шли.

– Да. Ты послезавтра пойдешь?

– На «Кристалле». Я работал над его корпусом для Эда Бейса, и я остаюсь с ним для Фрэнка Миллстоуна.

– Что вы там делаете?

– Так, кое-что. – Джонни наблюдал за дорогой, глаза сужены, щеки ввалившиеся и испещренные точками от угрей, лицо ничего не выражало. – Немного работаем над снаряжением. Оживляем корпус.

– И как дела?

– Лодка будет в хорошей форме. – Узкие глаза повернулись ко мне. – Очень быстрая. Серьезный вызов для тебя. – Он засмеялся, растянув рот в безгубой улыбке. – Я также разрабатываю тактику.

Мы оставили эту тему. Я высадил его в Хэмбле, пошел к консультанту по страховке, чтобы взять у него некоторые брошюры и расценки, а на обратном пути опять подобрал Джонни. Оставил я его у портового бассейна – марины. Он вылез из машины, поблагодарил. Но я глядел не на него, а дальше. Через две машины от нас припарковался голубой «мерседес» Арчера. Сам владелец сидел в машине. И Эми тоже. Они целовались, кажется, уже долго и весьма страстно.

Форсайт проследил за моим взглядом. Лицо его покраснело, и глаза еще больше сузились. Он сказал:

– Сука!

– Что? – поразился я.

– Ничего. Я должен бежать.

Я вернулся на набережную, где меня ждал «зодиак», чтобы отвезти туда, где «Колдун» упражнялся в поворотах фордевинд [62]62
  Фордевинд – курс судна, при котором ветер дует прямо с кормы.


[Закрыть]. Управлял Чифи, мы не разговаривали. Я наблюдал за большим оранжевым спинакером и думал. Брин хотел, чтобы я выиграл гонки, и на этом его интерес кончался. Для меня победа была только первым шагом к выяснению, кто пытается разрушить мою карьеру. И если в процессе расследования я вынужден буду перейти дорогу Брину, это окажется не слишком здорово.

Не здорово для кого? Более чем очевидно, что для меня.

* * *

Две последующие недели прошли нормально. С помощью некоторых починок и тонкой настройки мы опять добивались высокой скорости, и каждый раз, казалось, достигали этого с большей легкостью. Установился определенный распорядок: подниматься до рассвета, работать с командой, ходить под парусами до сумерек или еще позже, затем думать, прикидывать, задерживаясь до глубокой ночи, чтобы произвести какие-то изменения в снаряжении. Через десять дней мы занялись ночными тренировками. Это были дни и ночи непрерывных концентрированных усилий.

На семнадцатый вечер я оставил Скотто и Джорджию спать на борту и поехал домой в состоянии полного изнеможения. Я чуть ли не вполз внутрь, принял душ, сварил яйцо и сел поесть...

Проснулся я в полной темноте. Звонил телефон, а я сидел в кресле...

– Что? – сказал я в трубку, едва ворочая языком. Послышался звук: кто-то запихивал монетки в автомат.

– Чарли? Это Джорджия.

– Джорджия? – удивился я и посмотрел на циферблат часов. Два пополуночи.

– Лучше бы ты пришел сюда, – сказала Джорджия.

– Где ты? – Теперь я уже вспомнил свое имя. И ее. Кажется, она запыхалась, как после бега.

– Будка у марины. Я была на «Колдуне» со Скотто. Он ранен. Ты бы лучше пришел.

Я вылетел из дома пробкой. Туман стелился по дороге клочьями, и гравий на стоянке у портового бассейна был влажным. Определяя дорогу по звукам бьющихся о мачты фалов, я пробирался к пирсу. Из люка каюты пробивался желтый свет. Туман, казалось, находился не только снаружи, но и внутри моей головы.

– Кто там? – Небольшая бесформенная фигура, пригнувшись, вынырнула из темноты.

– Это я.

Фигура расслабилась и сказала голосом Джорджии:

– Чарли! Слава Богу, что ты здесь.

Когда мы вошли в освещенную полосу тумана, я увидел, что на ней надеты три фуфайки и в руке она держит бейсбольную биту.

– Где Скотто?

Она зажгла фонарик, и мы поднялись на «Колдун». Палуба слегка покачивалась. Из люка послышался хриплый голос Скотто.

– Джорджия! – позвал он и застонал. И только теперь я понял, что ожидал самого худшего.

Он лежал на спине на полу каюты. Это было не самое удобное помещение для больного, оно чем-то напоминало большой гроб из стекловолокна, ярко-белый под светом ничем не прикрытых лампочек, влажный из-за конденсата, стекающего по стенам. Скотто был накрыт спальным мешком, и загар его казался не коричневым, а желтым.

– Что с тобой случилось?

Скотто улыбнулся – слабый намек на его обычную ухмылку, растягивающую пасть.

– Упал на спину, – сказал он.

– Давай посмотрим. Пошевели пальцами.

– Ничего не сломано. Гляди. – Он поднял ногу прямо, что сделало его лицо из желтого серым, и капельки пота выступили на лбу. – Она заставила меня лечь, вот и все.

– Повернись, – велел я.

– Я в порядке, – заверил Скотто и с трудом повернулся. На лице отразилась боль. Широкая красная полоса шла поперек огромных коричневых бугров его мышц на спине. Я пощупал эту полосу, Скотто вскрикнул:

– Хей!

– Что же все-таки случилось?

– Кто-то столкнул меня в люк.

– А-а! – произнес я намеренно спокойно, как будто такое происходило каждый день. – Лучше бы тебе добраться до травмопункта и сделать рентген.

– Я услышал, как кто-то двигается по палубе, подошел к люку, осторожно и тихо, но лодка, должно быть, немного качнулась. Неожиданно я получил удар ногой в грудь и полетел вниз. – Скотто помолчал. – Наверное, я отключился. Но подоспела Джорджия с бейсбольной битой.

– Кто-то бежал по пирсу, – сказала Джорджия. – Бежал довольно быстро, если учесть...

– Учесть что?

– Я ему врезал, – объяснил Скотто. – И полетел я в люк потому, что ударил того типа рукой, которой должен был держаться. Я ему врезал по зубам.

– Откуда ты знаешь, если не мог его видеть?

– Потому что следы его зубов остались у меня на суставах.

– Великолепно, – сказал я. – Теперь нам нужно только найти того, у кого на зубах следы от твоих суставов.

– Я тоже об этом думал, – признался Скотто.

– Он уехал на машине, – сообщила Джорджия. – Я слышала шум мотора.

Я вздохнул, я очень устал.

– Джорджия, я собираюсь остаться на «Колдуне». Можешь отвезти его в больницу? Возьми мою машину.

Джорджия в ответ вздохнула и села. Свет отбрасывал золотые отблески на ее теплую темную кожу.

– От него сейчас здесь мало толку. Пошли, Скотто.

Вдвоем мы сумели поднять его на ноги и усадить в машину. Затем я вернулся на «Колдун». Спустившись вниз, я накрылся спальным мешком Скотто и лег на нижнюю койку. Какое-то время я прислушивался к шлепкам воды, отдававшимся в пустом корпусе. Потом заснул.

Мне привиделся сон, в котором я и Салли летели над грядой гор в биплане. По мотору кто-то стукнул, потом удары стали громче и громче. «Нам придется снизиться!» – закричал я. Посадочная полоса открылась в разрыве облаков – почтовая марка из бетона среди серых утесов. Но биплан не хотел снижаться. Удары стали оглушительными. Я открыл глаза. Было все еще темно, и кто-то стучал по корпусу яхты.

– Хршо! – проквакал я. Чувствовал я себя ужасающе. – Кттм?

– Это я, Джорджия.

– Сколько времени?

– Не знаю, около трех. Слушай, выходи скорее. Я скатился с постели и выполз на трап. Джорджия ослепила меня фонариком.

– Пошли в больницу.

– Что-то не так?

– Скотто взбесился.

– Успокой его.

– Нет. Он требует тебя.

– О-о! – Я уже почти вылез на пирс. – Эй, нет. Я должен остаться на лодке.

– Я останусь. При мне пистолет Скотто.

Я поборол желание сесть на пирс и зарыдать.

– Иди назад к Скотто.

– Я остаюсь, – сказала Джорджия. – В случае чего, я могу завизжать. Руки у меня налились свинцом, и я все еще чувствовал желание разрыдаться. Я сказал:

– Не застрели кого-нибудь. – И тяжело пошел по пирсу.

Мотор «БМВ» был разогрет, и пахло горячими дисками сцепления. Я повел машину в Пултни, видя только белые линии дорожной разметки. Чтобы не заснуть, я запел. И даже при этом я наткнулся на живую изгородь и оставил вмятину на дверце припаркованной машины. Но это меня окончательно разбудило. Через десять минут я заворачивал на стоянку больницы «Коттэдж».

Длинное белое здание стояло неосвещенное и тихое. Единственным признаком жизни был холодный свет, горевший над входом отделения скорой помощи. Больница «Коттэдж» имела в штате только одну ночную сестру. В случае необходимости она вызывала дежурного доктора, который, прервав сон, ехал извилистым путем из деревни. Я вошел внутрь.

В ту ночь – скорее уже утро – дежурил небольшой робкий человечек с широкими бровями, который неодобрительно относился к беспорядкам в Пултни. Но сонным он ни в какой мере не выглядел. Он стоял по стойке смирно, со сжатыми кулаками и говорил:

– Сестра! Я сказал, вызовите полицию!

– Участок не отвечает, – оправдывалась сестра, которую звали Хильда Хикс, кругленькая, философски настроенная здешняя уроженка.

– Не могу ли я помочь?

– А! – сказал доктор, поворачиваясь ко мне. – Вы кто? Мистер Эгаттер? А-а... да... Сестра, наберите три девятки. – Но Хильда, не желавшая ничего упустить, осталась на месте.

– В чем дело? – спросил я.

– Австралиец с ушибами на спине взбесился в перевязочной, – объяснил доктор, шевеля бровями. – Он весит не менее двух сотен фунтов, и у него самые крупные спинные позвонки, какие мне доводилось видеть.