Текст книги "Кровавый апельсин (сборник)"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 51 страниц)

– Новозеландец, – уточнил я. – У него что, сотрясение?

– Не заметно, – сказал доктор, моргнув.

– Но мы не знаем насчет другого парня, – вставила Хильда. – Добрый вечер, Чарли.

– Добрый вечер, Хильда. Какой другой парень? – спросил я.

– Тот, кого он преследовал и запер в перевязочной, – сообщила Хильда.

– Ага. Лучше я пойду и посмотрю. Давайте не будем пока вызывать полицию. – Ужасный вопль жителя Новой Зеландии послышался сверху.

– Это он, – сказал доктор.

– Я узнаю голос, – подтвердил я и отправился наверх. – Скотто!

– Чарли! – отозвался Скотто из-за запертой двери. – Чертовски вовремя.

Дверь открылась. Скотто был без рубашки. Его могучий торс частично закрывала эластичная повязка. Лицо было желто-серым.

– Что, черт побери, ты здесь вытворяешь? – спросил я.

Он показал на дверь в перевязочную:

– Ублюдок там.

– Какой ублюдок?

– Меня перевязывали, когда вошел этот ублюдок и попросил, чтобы ему вставили его два зуба. Я пытался задать ему кой-какие вопросы, но он решил спастись бегством.

– Это его ты ударил?

– Не знаю. Но, кажется, он не очень обрадовался, увидев меня. Это ты, маленький трусливый подлюга?

– Полегче, – сказал я.

Доктор Харрис и сестра находились уже здесь. Я обратился к запертой двери:

– Это Чарли Эгаттер. Если вы выйдете, мы только спросим вас кое о чем, и вы сможете уйти. В противном случае я вызываю полицию и вам грозит обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений. Хорошо?

Высокий панический голос за дверью произнес:

– Отвали, Эгаттер! – Голос я узнал.

– Мы входим.

Последовала тишина, затем звук открываемого окна.

– Берегись! – закричал Скотто. Вскочив на ноги, он двинул плечом дверь. Она распахнулась, и Скотто влетел вместе с ней, застонав от боли. Я вошел за ним и выглянул в окно.

Вдоль кирпичной стены викторианской постройки шел узкий выступ. Гектор Поллит продвинулся по нему примернл на десять футов и висел, уцепившись за водосточную трубу, на высоте тридцати футов над гудронированной площадкой.

– Ради Бога, Гектор, вернитесь, – произнес я спокойно.

Он дернул головой, чтобы посмотреть на меня. Кровь на его подбородке казалась черной.

– Отстаньте! – попросил он высоким, полным страха голосом.

– Успокойтесь. Вернитесь. Никто вам ничего не сделает.

– О да, – сказал он саркастически.

– Скотто вас не тронет. И я тоже. Только возвращайтесь.

– Спроси его, что он делал на «Колдуне»! – заорал Скотто за моей спиной.

– Давайте, – уговаривал я. – Сделайте два шага. Мы знаем, что вы не виноваты. Все будет в порядке. И у вас получится материал для репортажа.

Я видел белки его глаз, большие, как луны, и чувствовал запах спиртного.

– Вы славный парень, Гектор, – врал я. – Но у вас есть некоторые нехорошие друзья. Теперь все кончено. – Я вскарабкался на подоконник и подал ему руку. Я видел, что коленки у него дрожат. Он уже протянул руку навстречу. – Это не вы случайно стукнули меня на верфи? – сказал я спокойно. – Кто ехал на вашей машине?

Позже я страшно себя ругал за сказанное.

Потому что Поллит замер, и я увидел, как сверкнули его глаза в свете луны. Он отнял руку и ухватился за водосточную трубу так, чтобы обогнуть ее и перейти на продолжение выступа. Я услышал свой крик:

– Нет! – Потому что верхняя секция трубы прогнулась под его весом. Медленно, ужасно медленно она отошла от стены. Я увидел окровавленный рот Подлита, серебряный и черный в бледном холодном свете, когда, все еще цепляясь за трубу, он повис в воздухе. А потом Гектор упал вниз.

В последний момент он закричал. Вопль оборвался, когда послышался страшный удар. Я прижался к окну, весь дрожа. В желтом квадрате света внизу виднелась тень от моей головы и что-то еще. Оно принадлежало человеку, но части тела были расположены как у морской звезды, а голова ни одного живого двуногого не могла находиться под таким углом к его телу. Глаза глядели на меня, широко-широко открытые и ничего не видящие. Гектор Поллит из «Яхтсмена» не напишет больше репортажа.

Глава 21

Мы долго стояли у окна, прижавшись друг к другу, – врач, Хильда и я. Затем у доктора сработал профессиональный рефлекс, и он бросился вниз по лестнице, а за ним помчалась Хильда. Скотто стоял в этот момент на четвереньках, он все еще стонал.

– Теперь начнется Бог знает что, – сказал я. – Я скоро вернусь.

– Куда, черт побери, ты собрался? – спросил он.

– Не важно. – Я выбежал на стоянку, включил фары, шины заскрипели, когда я резко развернулся.

Уверен, что кто-то кричал мне вслед, но я не обращал внимания. Теперь я уже вполне проснулся.

Дорога неслась под капотом машины, я едва замечал ее. Мыслями я вновь был в марине в ту ночь, когда мы вытащили «Эстет» из Зубьев. Пробираясь в темноте среди стоящих яхт, я увидел машину, подъехавшую к стоянке. Машину с одной горящей фарой, машину Поллита, в которой позже его задержали. Но Поллит ли вел ее? Когда я спросил его об этом пять минут назад, он испугался. Испугался до смерти.

Но я не мог представить Гектора в роли диверсанта и убийцы. Может бить, его машиной управлял кто-то другой в ту ночь? Кто-то, кого Поллит боялся до такой степени, что, спасаясь от нас, полез через водосточную трубу высоко над гудронированной площадкой?

Шины скрипели на поворотах, фары замутнены туманом. Вход в портовый бассейн я увидел в последний момент и въехал через надводную часть прямо туда. Огни на «Колдуне» все еще горели. Я прыгнул на палубу, из кокпита показалась Джорджия.

– Спокойно, – заорал я, – это я! – Руки ее опустились.

– Чарли, – спросила она, – в чем дело? Я взял из ее рук револьвер тридцать восьмого калибра и забросил как можно дальше в покрытую туманом воду.

– В любой момент здесь может появиться полиция, – сказал я. – Все убери. Ничего никому не говори. – Затем я вернулся к машине и как можно быстрее поехал назад в больницу.

Оказалось, что я отсутствовал двадцать минут. Подъезжая, я увидел мелькание голубого света во мгле. Стоянка была забита полицейскими машинами. Я пошел к входу в отделение скорой помощи.

Констебль внутри спросил:

– Могу я чем-то помочь, сэр?

– Я видел, что произошло.

– А что произошло, сэр? Я сказал.

– Не пройдете ли вы сюда? – голосом, полным старого девонширского очарования, предложил он. Мы прошли в кабинет с дешевой мебелью из хлорвинила, освещенный лампой дневного света. Там уже находился Скотто, под зеленоватым светом лампы имевший трупный оттенок. Как и доктор. И как инспектор Неллиган.

– Так, так, так, – сказал инспектор. Он остановился, чтобы вытащить сигарету «Джон Плейер Спешл» и зажечь ее. – Мистер Чарли Эгаттер. Я только что говорил, что не понимаю, куда вы делись. Так куда вы делись?

– Мне нужно было вернуться на яхту. Я хотел рассказать тому, кто там находится, о случившемся и предупредить, что я могу... задержаться.

– Предусмотрительно и соответствует истине, – заметил Неллиган. Он повернулся и отдал распоряжение полицейскому в форме, который сразу вышел из комнаты. – Теперь вы в состоянии рассказать мне, что произошло? Я полагаю, вы знаете мистера Гектора Поллита? Знали, следует мне сказать.

– А разве мистер Скотто не объяснил вам?

– Я никому ничего не говорил, – сказал Скотто.

– Да, – подтвердил Неллиган, выпуская дым. – Совершенно не хочет помочь. Не понимаю почему.

– Ничего странного, – сказал я. – Мистер Гектор Поллит писал обо мне вещи, которые мне не нравились. Я говорил об этом мистеру Скотто. Так что когда мистер Скотто случайно столкнулся с мистером Поллитом, то... э... встал на мою защиту.

– Давайте не будем предаваться легкомысленной болтовне, – предложил Неллиган. – Тут у нас труп, и Скотто преследовал Поллита, доведя того до несчастья.

– Поправка, – возразил я. – Скотто был по другую сторону окна, когда Поллит свалился с уступа. Я пытался его спасти. Доктор Харрис и сестра подтвердят это.

– Мистер Скотто все же преследовал Поллита. И я хотел бы узнать, как он получил свои повреждения.

– Он упал через люк на яхте. Это что, нарушение закона?

Неллиган зажег новую сигарету от окурка предыдущей и сказал:

– Может быть, мистер Эгаттер согласится побеседовать со мной наедине? Надеюсь, – обратился он к присутствующим, – вы нас извините?

Когда комната опустела, он заботливо стряхнул крошку пепла с рукава пиджака и сказал:

– Конечно, вы не правы, мистер Эгаттер. Мы можем задержать вашего друга за нарушение порядка, возможно, нападение. Но стоит ли? – Он остановился, как бы вопрошая облако дыма. – Конечно нет. И не столько из-за того, что это будет потерей времени для местной администрации, но потому, что для меня это не важно. Но у нас есть труп человека, который писал о вас всякие гадости. У покойного отсутствуют два передних зуба, а на руке вашего друга имеются следы от зубов. Доктор говорит, что следы соответствуют выбитым зубам. Вы же исчезли отсюда, как только произошли печальные события.

– Это Поллит сказал вам, что у меня связь с женой моего брата?

– Вы говорите о нашей первой встрече? Да, он. – Инспектор опять замолчал, посмотрев на свои лакированные ботинки. – У меня предубеждение против людей, которые пытаются самостоятельно осуществлять правосудие. Если кто-то действует против вас, почему не сообщить в полицию? Тогда мы сможем применить законные санкции.

Я рассмеялся ему прямо в лицо, мягкое и бледное.

– Здесь мы имеем дело с океанскими гонками. Закон этих забав таков: если что-то может сойти тебе с рук, делай.

– А, очень славно. Вы хотите сказать, что три человека схватились насмерть ради того, чтобы выиграть яхтенную гонку?

– Нет.

Неопределенное выражение исчезло с его лица, брови сдвинулись, и оно стало жестким и решительным.

– У вас много врагов в этом городе, Эгаттер. Весьма могущественных. Лично мне не нравятся эти ваши богатей на своих роскошных яхтах. Но моя работа заключается в том, чтобы охранять порядок в Королевстве, это я и собираюсь делать. Так что извольте ваши ссоры разрешать законным путем, я имею в виду законы Королевства, а не законы джунглей. Поняли?

Было пять утра, я начал сильно дрожать от истощения сил. Этот новый, жесткий Неллиган был достаточно реален, но я в него не верил. Он стоял между мной и тем человеком, который сломал мои рули и убил моего брата; и он стоял между мной, «Колдуном» и Кубком. Я собирался сам разобраться и с тем и с другим.

– Могу я идти? – спросил я.

– О, – сказал Неллиган, вновь такой нерешительный, – безусловно.

– А мистер Скотто?

Неллиган кивнул.

Вместе со Скотто мы вернулись на яхту. Занимался скучный рассвет, и уезжала последняя полицейская машина. Лицо Джорджии еще хранило следы негодования.

– Полный обыск, – сказала она. – Все паруса вынули из чехлов. И все остальное.

– Что нашли?

– Ничего. А что ты ожидал?

– О, наркотики, трупы. Мало ли что... Слава Богу, что пистолет в воде.

– Как Скотто? – спросила она.

– Приходит в себя. Можешь остаться на лодке? Я отвезу Скотто к себе, пусть как следует умоется, выпьет. Я его потом закину, а ты подремли, пока кто-нибудь тебя не сменит.

– И тогда ты сможешь все объяснить.

Я засмеялся.

Дома я принял душ, побрился. Увидев себя в зеркале, я застонал. Лицо было такого же цвета, что и пена для бритья, а мешки под глазами выглядели словно комки глины. Для человека, постоянно нуждающегося в восьмичасовом сне, я не спал довольно-таки долго.

Скотто сидел в углу гостиной. От него пахло примочкой и виски.

– Ты сможешь идти в море? – спросил я.

Он пожал плечами и поморщился от боли.

– Поллит, Поллит... – сказал я, принеся кофе. – Ты думаешь, он пришел на яхту с намерением что-нибудь сломать?

– А зачем еще? – сказал Скотто.

– У тебя огни горели?

– Ага.

– А вдруг он хотел просто поговорить?

– Со мной? О чем?

– А если он думал, что там я?

Скотто молча выпил кофе и затем сказал:

– Ага.

– Может, он что-то хотел мне сказать?

Скотто медленно произнес:

– Значит, тогда не следовало его стукать?

– Поздно теперь об этом говорить, – сказал я. – Возможно, он и на самом деле что-то собирался сломать. Пошли на лодку. – Но про себя я думал: у Подлита были причины, чтобы ненавидеть Эми. Вдруг он узнал что-то об одном из ее любовников и достаточно напился, чтобы поведать мне новость?

По пути в портовый бассейн я никак не мог избавиться от видения: лицо Гектора, застывшее от ужаса, черно-белое в лунном свете.

Около половины двенадцатого официальный представитель окончил предгоночный осмотр «Колдуна», и мы вытащили его из воды и поставили на подпорки. Команда находилась на месте. Скотто взял шланг и начал очищать днище так, чтобы не осталось ни кусочка грязи. Остальные делали каждый свое, скребя, смазывая и добиваясь того, чтобы ни одна лишняя унция веса не попала на лодку. Часть этих действий шла на пользу, а часть делалась просто из суеверия. По моему опыту, гонки выигрываются на девяносто процентов благодаря искусству управления, на девять – вследствие везения и на один процент из-за веры в чудеса. Кажется, это немного, но во время гонки в открытом море, длящейся много часов, один процент может сделать внушительный перевес.

В два часа состоялось собрание команды. Я отдал последние распоряжения, велел всем быть на борту в восемь, а сам пошел домой.

Прежде всего я отправился повидать отца. Он наблюдал за яхтами в телескоп, стучал кулаком по ручке своего кресла и беспрерывно ругался.

– Привет, – сказал я. Он повернулся. – Завтра гонка. Начинаются отборочные.

– Какие гонки?

– Отборочные на Кубок Капитана. «Олимпийский треугольник» – завтра и во вторник в бухте Пултни. «Герцогская чаша» – в открытом море в следующий вторник.

– Да, – сказал он. – Видел тебя в бинокль. Ты хорошо заставил идти эту лодку, мальчик. Ты разгромишь там всех идиотов. – Он махнул рукой, похожей на клешню, в сторону окна.

– Да.

– Ты выглядишь усталым, – заметил он. – Нагни голову. – Он стал возиться в карманах ужасного клетчатого халата.

– Позвольте вам помочь, – предложила сестра Боллом.

– К черту вашу помощь. Я сам это сделаю. – Она отошла, резко втянув воздух, а он нашел то, что искал. – Вот. Возьми это. Первый соверен, который я когда-то заработал. Повесь на цепочку своих часов.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– И побей этого типа – Миллстоуна.

– Он опять приставал к тебе?

– Мистер Миллстоун заходил, – сказала сестра. – Он был очень мил с нами, не так ли? Капитан Эгаттер...

– Убирайтесь, черт вас побери! – закричал отец со внезапной силой.

– Хорошо! – сказала она и поспешно удалилась.

Отец вытащил бутылку виски из-под покрытого скатертью стола.

– Этот Миллстоун опять уговаривал продать дом. Сказал, это последняя возможность. – Я не понимал, что он под этим подразумевает. – Наглость свинская. Отправил его ни с чем. Приличное виски, это Чифи принес. Не беспокойся о стаканах.

Его испещренная старческими коричневыми пятнами рука дрожала, когда он подносил бутылку к губам. Он отхлебнул чуть-чуть и передал бутылку мне.

– За Эгаттеров в Пултни!

– За Эгаттеров в Пултни! – повторил я.

– А теперь ступай.

Я потрепал его по плечу – все равно что потрогал скелет.

– Прощай.

Внизу я просунул шнурок от ботинка сквозь соверен и повесил его на шею, чувствуя себя немного глупо, но все же растроганно. Позвонил в контору Брина. Ждал некоторое время, возможно, он был в вертолете.

– Готов к старту, – сказал я.

– Великолепно. – Кроме его голоса в трубке слышался странный подвывающий гул.

– Ожидать ли вас на борту?

– Не во время «Олимпийского треугольника». Но я приеду на океанскую гонку. «Герцогскую чашу».

– Захватите таблетки от морской болезни. Брин засмеялся.

– Я сегодня говорил с Перегрином Эпсли. Он входит в отборочную комиссию. Эпсли считает, что у нас хорошие шансы. И заметьте, он, кажется, единственный, кто так думает.

Перегрин Эпсли был в прошлом подводником, жестким, как старые ботинки, и ужасным снобом.

– Хорошо, мы попытаемся их переубедить, – сказал я.

– Между прочим, я хотел бы получить отчет о вчерашнем происшествии. Мертвые тела. Мне это не нравится. Направьте мне телекс не позже чем завтра.

Усталость в сочетании с виски придала мне злости. Я сказал:

– Нет времени. Если вам нужно, наймите частного детектива. А пока идите вы...

Я еще долго смотрел на трубку, швырнув ее. Боже, Боже, думал я, нервничаешь перед гонкой, Эгаттер. Так не годится разговаривать с владельцем. Затем я решил: ладно, в сравнении с тем ударом, какой я собираюсь нанести его лодке, бросить телефонную трубку – не такое серьезное дело.

Я налил еще «Феймоуз Граус». Ветер срывал лепестки с последних тюльпанов в саду, и вечерняя жизнь Пултни текла по-обычному спокойно. Я чувствовал себя выключенным из нее. Надо было что-то предпринимать. Я знал, что мне хотелось сделать больше всего на свете. Но я не смел.

– Жалкий трус! – сказал я вслух. Затем набрал номер Салли.

Телефон гудел и гудел, я словно слышал его звонок в пустоте ее дома. Я чувствовал себя все более одиноким и все менее готовым выйти в холодное море и перехитрить самых подлых и самых ловких моряков Англии. В таком настроении можно было отправляться только в одно место: в постель.

Я и отправился.

На следующее утро я встал очень рано, по тихим улочкам спустится к набережной и проделал в течение часа тяжелую работу на месте стоянки «Наутилуса», готовя маленький сюрприз на более позднее время дня. Когда я вернулся домой позавтракать, часы на кухне показывали 7.15.

Глава 22

Флаги пришвартованных лодок, готовых к выходу, развевались вовсю, когда я часом позже шел по пирсу, приветствуя знакомых и отмечая про себя тот дух соперничества, о котором свидетельствовала лихорадочная активность команд. Ветер был достаточный для того, чтобы заставить фалы петь, но не стонать. Пять баллов, западный – таков был утренний прогноз. Я все еще ощущал вкус тройного кофе, густого и черного, выпитого за завтраком, состоявшим из трех яиц, ветчины, жареного картофеля, двух тостов с медом и апельсина. Мне не хотелось столько есть, нервы действовали на желудок, сжимая его. Но, если я этого не сделаю, может случиться, что на дистанции я буду испытывать озноб от низкого уровня сахара. Во время гонок и так происходило много непредвиденного, помимо озноба. Не было смысла рисковать там, где этого можно избежать.

На меня многие смотрели в то утро. Взлет, падение и теперешнее неустойчивое воскрешение Чарли Эгаттера представляло собой весьма интересную тему и для участников, и для зрителей, и для прессы и прочих прихлебателей, заполнивших Пултни за два последних дня. Это было неудивительно. Многие, кто не имел другой информации, считали, что Чарли Эгаттер несколько недель назад убил своего брата. А теперь он ставил на карту все, надеясь на довольно-таки старой лодке выиграть яхтенную гонку. Будь я газетчиком, может быть, и я посчитал бы это весьма завлекательным материалом. Но как Чарли Эгаттера меня все это здорово нервировало.

«Колдун» выглядел по-деловому с его красно-золотым кадуцеем – боевым флагом, развевающимся на фока-штаге [63]63
  Фока-штаг – перекладина, поддерживающая парус на фок-мачте.


[Закрыть]. Я поднялся на борт последним; я специально так поступил, потому что команда была хорошим коллективом и я хотел, чтобы они чувствовали себя вместе вполне раскованно до моего появления. Увидев Скотто – его повязки не были видны под просторным снаряжением, – я спросил:

– Как ты? – Он посмотрел на меня, словно я сошел с ума. Если Скотто считал, что с ним все в порядке, значит, так действительно и будет. Именно так. – Ладно. Какие проблемы?

Проблем не обнаружилось. «Колдун» находился в настолько хорошей форме, насколько она вообще была для него возможна.

– Отдать швартовы, – приказал я. – Скотто, флаги. Скотто пошел к инструментальному ящику, поработал над фалами, и два флага поднялись на бакштагах – вымпел Королевского клуба океанских гонок класса I и под ним флаг "К", который был на всех лодках, участвовавших в гонках на Кубок Капитана. Флаги хлопали и развевались под крепким ветерком, когда мы шли под двигателем вдоль бухты, минуя пирсы.

Бухта расширилась. Я скомандовал:

– Генуя номер два.

Впереди лежало серое море, кое-где играли белые барашки. Ветер дул сильно и плоско вдоль берега. На лодке, кроме меня, никто не раскрывал рта.

– Грот поставить.

Лебедочники навалились огромными руками и плечами на лебедки Левмара, и охряно-бедый парус из кевлара быстро пошел вверх по мачте.

– Геную поставить.

Шкотовые скосили глаза на контрольные устройства, поигрывая шкотами, и «Колдун» мягко отклонился от ветра и ускорил ход, направляясь к открытому горизонту. Команда заняла свои места: у штурвала – я и Дуг, тактик, со своим планшетом. В кокпите – Ник, шкотовый, мачтовик и фальшик, и Криспин, второй рулевой, занимающийся также грота-шкотом. Затем гориллы: Скотто и Дайк, баковый матрос.

Все мы сидели с наветренной стороны и сосали глюкозные таблетки. Команда равнодушно глазела на привычное серое море и на далекие белые треугольники парусов около маленьких темных силуэтов лодок комиссии. Было холодно, сыро и мирно. Но я у штурвала хорошо чувствовал лодку. Дуг, тактик, нажимал кнопки цифрового указателя у своего места, смотрел через бинокль на белые паруса и писал что-то несмываемым карандашом на планшете. Почти идиллическая обстановка была лишь временным затишьем. Это был момент, когда мы набирали дыхание, прежде чем парусная гонка станет настоящей битвой.

Мы сделали несколько поворотов, чтобы почувствовать, как мы идем. Вначале мы слишком напряглись. Ник, шкотовый, перебрал геную, и я выругался крепче, чем следовало. Но минут через десять или около того мы начали успокаиваться, и каждый занялся привычным для себя делом, на котором и сосредоточился. Я отдавал команды: чуть подобрать бакштаги, потравить шкоты, перераспределить вес команды. Но если бы меня спросили потом, что я говорил, я не знал бы, что ответить. Я стал составной частью такелажа.

– Скоро пятиминутный сигнал, – сказал Дуг. – Займем место справа.

Первая часть дистанции «Олимпийского треугольника» обычно устраивается против ветра, что усложняет предварительные маневры. Главная задача заключается в том, чтобы пересечь стартовую черту точно в момент выстрела, идя на максимальной скорости. Теоретически считается хорошей идеей стартовать с одной из крайних точек, поскольку нельзя полагаться на то, какой стартующим представляется черта по сравнению с видом из судейской лодки. Если вы начинаете на правом фланге, идя в крутой бейдевинд [64]64
  Бейдевинд – курс судна против ветра.


[Закрыть] правым галсом при ветре, дующем справа, вы имеете право преимущественного прохода перед другими. Если же стартуете с левого фланга, далеко от судейской лодки, перед вами, возможно, будет больше чистой воды.

Но на практике все не так просто.

Мы подошли на расстояние в пятьдесят ярдов от минного тральщика, который исполнял роль судейского судна, прокладывая путь между кренящимися мачтами и блестящими корпусами, заполнившими стартовую зону.

– Пять минут, – сказал Дуг.

В этот момент одна из башенок тральщика выпустила струю белого дыма, и яхты привелись к ветру. Я увидел Арчера у штурвала «Кристалла», коротко подстриженные темные волосы которого ерошил ветер. Он меня тоже, конечно, разглядел, но не подал вида, что узнал.

Правила гонок начинают действовать после предупреждающего сигнала за пять минут до старта. Предстартовые маневры настолько сложны, что существуют специальные правила прохода для яхт, действие которых простирается до самого момента старта. Наступательная тактика способна помочь оттеснить противника на мили от линии старта в момент выстрела или, напротив, вытолкнуть вперед за линию до выстрела, что столь же плохо. Так что пока Дуг бормотал свои предложения мне в ухо, я прокладывал путь в неразберихе маневрирующих корпусов, пытаясь занять позицию, наиболее выгодную для начала схватки, и наблюдая за секундомером, а тот отсчитывал время десятисекундными прыжками.

За три минуты и десять секунд до старта Дуг сказал:

– Следи за ним. – Я почувствовал удары волн по корпусу. Как раз за моим левым плечом воду разрезал серебряный нос. – Мы не можем идти поперек, столкнемся.

– Пытаются вытеснить нас с линии. Давайте ему покажем. К повороту! – закричал я.

Ветер принес с кормы предупреждающий окрик. Я пренебрег этим, поворачивая штурвал под ветер, пока передняя шкаторина грота не задрожала. Серебряный нос продолжал подходить.

– Ход! – приказал я. «Ход» было одним из наших кодовых словечек. Оно означало поворот фордевинд – изменение курса, когда направление ветра пересекает корма, а не носовая часть. Гик [65]65
  Гик – горизонтальная балка, одним (передним) концом подвижно укрепленная в нижней части мачты и идущая по направлению к корме. Служит для растягивания нижней кромки паруса.


[Закрыть] стремительно перелетел с одного борта на другой. Две минуты – показывал прибор. Мы отклонились вправо. Возможно, секунд через тридцать я повернул нос «Колдуна» круто к ветру. Стартовая линия, начинавшаяся от борта судейской лодки, была прямо перед «Колдуном». Перед нами находилась чистая вода, и право прохода тоже принадлежало нам. Впереди слева лодка, которая пыталась вытеснить нас, решила не рисковать и шла, чтобы занять стартовую позицию. Но она вылезла слишком далеко вниз по линии.

– Флага протеста нет, – сказал Дуг. – Пока.

– Мы не вынуждали ее менять курс. Мы ни в чем не виноваты.

– Правильно. Хотя нам повезло. Она шла на это. Стартовая лодка приближалась, длинная, серая и высокая. Ветер будет проделывать забавные штуки около ее корпуса и надводной части. Я не хотел подходить слишком близко.

– Посмотри, – сказал Дуг.

Я видел. Левее приближалась группа из пяти лодок, идущих в крутой бейдевинд левым галсом. Во главе был зелено-оранжевый корпус, который я узнал. «Кристалл». Наши курсы пересекались.

– Они отвернут, – сказал я. – Посигналь.

– Право руля! – завопил Скотто. Арчер был примерно на расстоянии ста двадцати футов. Он поглядел через правое плечо, затем вперед. Лодки за его кормой маневрировали.

– Ублюдок, – выругался Дуг. – Мы его разрежем пополам. Обернувшись, я увидел зелено-оранжевый корпус и охряный парус там, где должна быть чистая вода. Право прохода имел я. Арчер это знал. Я закричал, но не изменил курса. Я уже видел то место, куда мы ударим, но «Колдун» вдруг споткнулся, когда на мгновение «Кристалл», пересекая наш путь, перехватил ветер от его парусов.

Думаю, что эта небольшая заминка и выручила Арчера. Транец яхты прошел мимо носа «Колдуна» едва ли не в двух дюймах. У членов команд округлились глаза, у всех, кроме Джонни Форсайта. Джонни ухмылялся жесткой, злой гоночной улыбкой.

– Ублюдки, – повторил Дуг.

Зелено-оранжевый корпус повернулся в десяти футах от борта минного тральщика. Гик и генуя перешли на другой борт Они были на одном уровне с нами, да к тому же с наветренной стороны, и мы получали грязный ветер от них.

– Ну подожди! – пообещал я.

И случилось то, что должно было произойти. Отраженные от борта тральщика потоки надули их Геную и грот в ненужном направлении, и на какой-то миг «Кристалл» качнулся.

– Ноль, – сказал Дуг.

Над нашими головами прогремел выстрел, и мы пошли против ветра впереди всей флотилии правым галсом. Нос яхты Арчера на два фута сзади нашей кормы. Обернувшись, я мог разглядеть его бакового матроса у люка, его команду на верхней палубе и трепетание обратной тяги на передних шкаторинах, когда они в свою очередь подхватили грязный ветер, отраженный от грота «Колдуна». За ними с подветренной стороны толклись остальные яхты – хаос парусов и корпусов.

– Ему придется крутиться, – сказал Дуг.

– Не обращай внимания, – посоветовал я. – Пойдем к знаку. Наветренный знак находился милях в двух к северо-западу от Беггермен-Хед, на западной оконечности бухты Пултни.

Наступило время между приливом и отливом. К тому часу, когда начнется отлив, мы уже обогнем знак. Буй был виден издалека – большой надувной оранжевый предмет на фоне темных утесов выступа. Мы с Дугом знали, что собираемся делать. Я поглядел влево. Яхты шли близко друг к другу, ощетинившись мачтами. Лучшие из них отставали от нас секунд на десять, две из последних лодок подняли флаги протеста на бакштагах. «Кристалл» находился в четверти мили на левом галсе. Мы явно оторвались от него.

– Поворачивай теперь, – велел Дуг.

Мы повернули, потом еще раз. Теперь мы шли правым галсом, справа от генерального курса – прямой линии между судейской лодкой и буем. «Кристалл» двигался в ста ярдах в подветренной стороне. Мы все еще были в отрыве от него. Остальные яхты, казалось, не спешили нас догнать.

– И опять, – сказал Дуг.

Я подождал, чтобы все сделать наверняка. Это был короткий галс, и поворот следовало произвести в нужном месте. В подветренной стороне на передней палубе Арчера наблюдалась большая активность. Он ставил геную номер один. По моему скромному мнению, Арчер оказался слишком далеко на подветренной стороне, он просчитался. Я следил за скоростью ветра и направлением по прибору. Наконец он показал то, чего я ждал, и я скомандовал:

– К повороту! Румпель под ветер!

Арчер поднял голову. Я с трудом удержался, чтобы не помахать ему, потому что нам удалось пройти до той критической точки, где западный ветер поворачивал к югу перед Беггермен-Хед, и теперь, чтобы достичь знака, нам не нужно было менять галс, только делать повороты. Славное свойство этих точек поворота ветра заключалось в том, что они действовали в очень ограниченной зоне; ни одна из яхт еще не испытала его влияния. Затем я увидел приближающийся нос яхты Арчера, он тоже использовал перемену ветра, но его ветер был слабее моего, потому что он находился дальше, в тени выступающего утеса.

Мы оставались в узком коридоре юго-западного бриза где-то около пяти минут. Остальные лодки значительно отстали. Только Арчер умудрился держаться не так далеко, но и перед ним я имел преимущество в полных двадцать секунд.

Мы обогнули знак без сучка и задоринки, и трирадиальный спинакер надулся, как воздушный шар. Впереди – первая часть дистанции. Ветер был недостаточно сильным, чтобы «Колдун» поднялся и начал глиссировать, но яхта тащила свои старые кости через вздымающиеся волны достаточно хорошо, и я мог немного передохнуть. Но не слишком; первый отрезок против ветра всегда труден, и возникает опасность чересчур расслабиться, когда он пройден.

Я оглянулся проверить, что происходит сзади. Лодки огибали знак, Арчер явно впереди других, но достаточно далеко, чтобы помешать нам. Я перевел взгляд на сильный изгиб грота и пузырь спинакера за ним. Сначала я не понял, что там такое. Появилось лишь подозрение: что-то не на своем месте. Я вновь просмотрел эту зону. И как часто бывает, именно в этот момент произошло неизбежное.

То, что я увидел, было высоко на верхушке мачты – нитка, болтающаяся там, где бакштаг правого борта соединялся с оковкой топ-мачты. Я успел только сказать:

– Поглядите! – когда последовал удар, и лодка сильно накренилась. Спинакер стал биться, и гик ушел вперед. Я с трудом сдержал себя, чтобы не зажмуриться. Если вам когда-то захочется потерять свою мачту за бортом, то подобная ситуация – самая подходящая...