Текст книги "Тонкая структура (СИ)"

Автор книги: Сэм Хьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Глава 31. Ради этого и жизни не жалко (часть 1). Зеф Берд

Блондинка. Голубые глаза. Волосы до талии. Сто семьдесят пять сантиметров, розовощекая, она стеснялась своего тела сильнее, чем люди вдвое большего веса. Она любила Баха, Snow Patrol[18]18
  Snow Patrol (букв. «Снежный патруль») – британская группа, исполняющая композиции в жанре альтернативной рок-музыки – прим. пер.


[Закрыть] и отвратные гимны в антураже неоновых танцев, омаров, лимонные меренги, Клэнгерсов[19]19
  The Clangers (от «to clang» – бренчать, звенеть) – детский мультсериал, выходящий на британском телевидении с 1969 г. – прим. пер.


[Закрыть] и Супер Марио. По выходным она ходила на рыбалку со своим отцом и гуляла по холмам с матерью. У нее было столько братьев и сестер – и родных, и двоюродных, – что я и сосчитать не могу. И она их всех любила.

Она носила гигантские куртки с кучей полезных вещиц в каждом кармане. Большинство людей ходят по улице, опустив глаза к земле, но она всегда смотрела вверх и обращала внимание на такие вещи, под которыми я мог бы пройти тысячу раз и даже не заметить: горгулий, монгольфьеры, зарянок, гнездящихся на оказавшейся в водосточном желобе тарелке для фрисби. Ее невозможно было застать вне чтения. Но в первую очередь, она все же была ученым – была физиком, стремящимся к познанию всего, что ее окружало, даже если для этого ей приходилось изучать по одному атому за раз; в конечном итоге, она знала обо мне больше, чем я сам.

Это моя вина. Ее можно было спасти, поменяй я свое решение хоть на секунду раньше.

Двадцать семь лет совокупного опыта и знаний, выращенных, подобно бесконечно сложному фракталу, а затем вырванных и сожженных, как страница из дешевого блокнота. Осталась лишь оболочка, которую она просто носила какое-то время и которая не имела никакого отношения к ее настоящему «я». Они не станут отключать ее от аппарата жизнеобеспечения; все, что когда-то было Жозефиной Берд, уничтожено, но похороны состоятся лишь через пятьдесят лет.

Ты говоришь, что информацию можно уничтожить. А я говорю, что погибло все, ради чего мне стоило здесь оставаться. Ты обязан вернуть меня домой, Чэн. Никогда еще я не испытывал к этой микробной вселенной большей ненависти.

Глава 32. Ради этого и жизни не жалко (часть 2). Майк Мёрфи

Фотографии Майка Мёрфи стали главным достижением проекта по изучения фонового слоя.

Ученый в очках и с бородой, пользовавшийся всемирным уважением и заслуженным авторитетом, он посвятил больше сорока пяти лет своей жизни поискам правильной точки зрения на нашу Вселенную – ракурса, с которого все выстраивалось в единую картину и приобретало смысл. Ночь и торжественный свет прожекторов у здания Детектора. Изящные геометрические фигуры, составленные из разложенных на рабочем столе деталей – синих, красных, серебристых, – безупречно новых и блестящих, готовых к монтажу. Усталые, но полные энтузиазма лица, склонившиеся над горячим кофе морозным зимним утром. Прилежные исследователи, корпящие днем над чертежами и досками с формулами. Лихорадочная работоспособность людей, трудящихся при свете галогеновых ламп по ночам. Галстуки, мультиметры, блоки янтарных светодиодов, терминалы с зелеными командными строками и мигающим курсором. Красное небо, черные здания и… прежде всего, впустую потраченные деньги.

Этот проект отнял у нас годы жизни. Фотопортреты, которые сделал Мёрфи под конец нашей работы, выглядели настолько искренними, что мне больно на них смотреть.

Он был лучшим из всех, кого я знал. Он и сам видел в окружавших только хорошее, всегда ожидал стопроцентной отдачи, и ты выкладывался на полную – ради одного лишь ощущения, что удостоен чести работать на великое благо Науки, следуя колоссальной и заносчивой убежденности в том, что человечество должно и даже обязано изучить все, что только поддается изучению, и непременно добьется этого в будущем.

Ему шестьдесят шесть. На одной системе жизнеобеспечения он долго не продержится. В лучшем случае годы, но никак не десятилетия.

Если бы от него осталась хоть частичка и мы могли бы задать ей вопрос, Майк бы ответил, что еще жив. И умер бы, не теряя уверенности. Не утратив своего оптимистичного взгляда в будущее. И может быть, наука и правда стоит того, чтобы за нее умереть. Но помочь тебе, Митчелл, я не смогу. Только не такой ценой.

Глава 33. Ради этого и жизни не жалко (часть 3). Джим Аккер

Полноватый подросток с колючими волосами и образом жизни затворника. Сразу же напрашивается вывод, что он входил в число детей, которые настолько опережают других по своему интеллекту, так сильно выходят за рамки стандартного образования, что им не интересны ни школа, ни колледж, ни университет, ни работа – их мысли слишком заняты куда более высокими целями. Но, говоря по правде, он просто был слишком ленив. Слишком нетерпелив для реальной жизни. Романтические образы рисуют жизнь чистого творчества, проведенную за обдумыванием экстравагантных научных гипотез и сценариями концептуального кино за обедами по пятнадцать евро в независимых кофейнях; в реальности же приходится иметь дело с бюрократическими многоножками, неподатливыми сроками и рабочим компьютером, выпущенным еще в те времена, когда годы начинались с единицы.

Реальность такова, что людям нужно чем-то питаться.

Джим Аккер прожил настолько недолгую жизнь, что ее определяющим моментом стало совершенное в конце 2005 года открытие текста, который впоследствии стали называть Рецептом. Оно поглотило его без остатка. Крохи личной жизни, которыми он мог похвастаться на тот момент – большая часть друзей Джима были не более, чем именами пользователей на экране его компьютера – испарились окончательно. Его суточный цикл вырос до 26, 27, 28 часов, и он этого даже не заметил. Позже началась бессонница – мозг Джима даже в бессознательном состоянии работал настолько активно, что не давал ему уснуть.

Что именно он начал принимать и когда, выяснить так и не удалось. К концу 2007 года он деградировал до состояния прикованной к постели машины Тьюринга, набора переключателей, мечущихся по сообщению длиной в 7 тебибайт[20]20
  Тебибайт (русское обозначение: ТиБ; международное: TiB) – единица измерения количества информации равная 2⁴⁰ (1024⁴) байт. Десятичный аналог – терабайт, 10¹² байт по ГОСТ 8.417—2002 – прим. РСК


[Закрыть] и черпающих химическую энергию в самом процессе перевода.

Захватывая разум Аккера, Михаил Зыков даже не подозревал о проблемах, которые таились в его голове. Когда психический ландшафт начал искажаться и деформироваться, он уже был слишком глубоко, чтобы с легкостью выбраться наружу. Страшное понимание того, кем в действительности является Зыков, пришло к Аккеру несколькими часами ранее, когда он приземлился в Амстердаме. С ужасающей ясностью осознавая масштаб последствий, которые могли наступить, если бы Зыков получил полный доступ к его переводу Рецепта, Аккер принял смертельную дозу препарата, чтобы отравить свой мозг, устроив, таким образом, ловушку для противника, обладавшего телепатическими способностями. Шок, который Зыков испытал от контакта с едкими, раздробленными мыслями Аккера, на 48 часов погрузил его в паралитическую агонию прямо на полу квартиры, хотя и не убил окончательно.

Последней связной мыслью Аккера стала формула|[A]| = p(, |[A]|) + 1, предупреждение, которое он послал Чэну-Ю Куану на единственном языке, который был доступен ему под конец жизни.

Глава 34. Утечки не было

Все до неприличия просто. Вы находите человека, который должен стать очередной Стихией. Заблаговременно его похищаете. Отвозите в город, который хотите сровнять с землей, запираете в комнате какого-нибудь здания неподалеку от центра и убегаете. Стихия просыпается. Вырывается на свободу. От десяти до пятидесяти тысяч человек погибают в ходе действа, занимающего в восприятии Стихии несколько субъективных дней. Спустя 15.8 секунд реального времени сверхчеловек восстанавливает рассудок и приходит в себя, перепачканный спекшейся кровью посреди города, который так сильно пострадал от сверхзвукового человека-торнадо, что в нем еще даже не успели начаться обрушения. В течение десяти минут вслед за падением небоскребов число жертв возрастает вдвое.

И если вам повезет, то как только вы расскажете Стихии о том, что сотворила ее сила, человек сам покончит с собой.

Другого способа нет. Нужен живой, нерожденный член Эшелона. Ведь они, в конце концов, оружие, сверхлюди, но отнюдь не оружие массового поражения. Они не могут находиться в нескольких местах одновременно. Нельзя просто заслать человека в город и приказать ему убить десять тысяч ему подобных. Ему пришлось бы заниматься этим лично, бок о бок со своими мишенями, по двое или трое за раз, швыряться машинами, сносить головы, накрывать толпы обломками рушащихся зданий. Так или иначе ему придется смотреть в глаза, по крайней мере, каждой десятой из своих жертв, и даже если он не был безнадежно чокнутым изначально, в итоге он именно таким и станет. Если не решит ответить отказом. Ни в том, ни в другом случае контролировать его вы уже не сможете. А это куда важнее всего остального.

В каком-то смысле такой подход более гуманен. Подойти к неприятелю вплотную и проткнуть его сердце пальцем куда дороже, чем проделать то же самое с расстояния в пятьдесят метров при помощи пистолета, или с противоположного берега реки – при помощи миномета, – или же и вовсе с другого полушария, вооружившись межконтинентальной баллистической ракетой. Психологически, понятное дело.

Это наводит на определенные мысли.

Возглавляемый капитаном Моксоном Департамент Особых Авиационных Исследований в Бруксбурге, штат Невада, открыл способ, при помощи которого можно создавать низших сверхлюдей. Летунов, да, сила которых, пожалуй, соизмерима с шестым членом Эшелона, где бы она сейчас ни находилась. В этом процессе есть лишь одна сложность – оценка психологического профиля. Собственно заземление, фильтрация и внедрение силы Стихий устроены настолько просто, что рациональному человеку от этой жуткой мысли сделалось бы дурно. Начать с того, что Чэн-Ю Куан из-за этого не спит по ночам. Как им это удалось? И когда? На обычные Рождения это, похоже, не влияет. Почему? Или все-таки влияет? Сколько их теперь? Вывели ли их на позиции? Есть ли кто-то из них поблизости? Наблюдают ли они за самим Чэном?

«Неправильные». «Испорченные». «Вывернутые наизнанку». «Похожие на оптические иллюзии». Как же их на самом деле видит своим сверхчеловеческим зрением Арика?

И в чем источник силы Стихий?

Около четырех часов утра, на триста шестьдесят четвертый день одиннадцатого года, Чэн сонно переворачивается на кровати, пытаясь обхватить рукой другого человека, который должен лежать рядом с ним; в итоге ему приходится постараться, чтобы не перекатиться через край. В кровати Чэна вот уже полгода как нет никого, кроме самого Чэна, и он повторяет это раз за разом. Там, где должна быть вторая половинка его жизни, образовалась зияющая дыра.

Проще всего было бы сдаться. Он мог бы взяться за свой компьютер, попечатать на нем недельку, а потом просто передать американцам все известные ему данные. Если уж на то пошло, ему и передавать ничего не придется. Достаточно просто пойти в какое-нибудь общественное место, и они считают каждое нажатие клавиш прямо по ходу печатания через снайперский прицел, направленный на экран его ноутбука из окна квартиры через улицу от кофейни. Тогда это уже станет их проблемой. Они, конечно же, наломают дров, и за этим последуют новые смерти, а с задачей справятся куда хуже, чем мозг Чэна, забитый бешено размножающимися фрагментами Эка, и его стеллаж с нелегальным оборудованием для инфолектрического детектора. Но рано или поздно они все-таки сумеют сосредоточить на проблеме достаточно рациональных умов, чтобы напасть на след ее разгадки. Рано или поздно.

Правда, прежде, чем это случится, они потратят как минимум пять лет, пытаясь взять процесс под контроль и терпя катастрофические неудачи. Статистически самая высокая вероятность Рождения новой Стихии приходится на густонаселенные города. Общее число жертв может исчисляться миллионами.

Герои не возвращаются домой, чтобы посмотреть новости, пока кто-то другой занимается спасением мира.

Чэн не успевает толком уснуть, когда его внезапно будит чей-то крик. За непродолжительными конвульсиями следуют пять дурманящих секунд, в течение которых он никак не может вспомнить, где находится. Это не его квартира в Бруксбурге. И не нижний этаж СПД в Линкольншире. Непримечательная деревянная мебель черного цвета. Белые стены и постельное белье. Дешевые беспредметные полотна на стенах. Это отель, вспоминает он. Отель в Риме. Источник крика в нескольких комнатах от него. Женщина. Не паника, не ужас, а агония. Становится больно от одного только звука. От него в голове возникают тошнотворные образы того, что могло бы вызвать столь сильные мучения. Может быть, она рожает. Может быть, ребенок вот-вот появится на свет, а она оказалась не готова. Может быть, это случилось… преждевременно…

Отбросив покрывало, Чэн бросается к куче агрегатов, занимающих стол у окна – арсеналу самодельных микросхем в дешевых корпусах из металла и пластика, соединенных друг с другом хлипкими и ненадежными шлейфами. Включив их, он начинает собирать одежду, пока загружается управляющий этим оборудованием нетбук.

– Митч! Вставай скорее!

– Да что за чертовщина здесь творится? – кряхтит, выпрямляясь, Митч, который лежит на кровати у противоположной стены.

– Ты видишь того, кто кричит?

Митч осматривается по сторонам, проникая взглядом в близлежащие комнаты. Для четырехмерного зрения отель выглядит довольно запутанным, но этажом выше за тремя стенами ему на глаза попадается постель с одинокой извивающейся фигурой человека, от которой исходит ослепительно яркий суперсвет.

– Это…

– Да, это не тот человек, и да, она опережает прогноз почти на двенадцать часов, – отвечает Чэн. – Словами не описать, во что мы влипли. Нам нужно туда попасть. Можешь нас к ней провести? – Он хватает обеими руками ворох соединенных друг с другом устройств и прижимает его к груди – по-другому эти штуки не донести.

– Я могу забраться наверх сквозь стены.

– А я нет, так что веди меня обычным человеческим путем.

Митч берет Чэна за руку. Глядя на мир без дверей и стен, он ясно, как днем, видит путь вверх, на следующий этаж. Не открывая дверь, они проходят прямо сквозь нее, поворачивают направо, в противоположную от лифтов сторону, и направляются к пожарному выходу в конце коридора. Митч протаскивает Чэна сквозь толстую запертую дверь, и они оказываются на спиральной металлической лестнице, расположенной снаружи отеля. Поднявшись на тринадцать ступенек, они снова проникают внутрь здания и вскоре оказываются внутри номера женщины на верхнем этаже.

Чэну-Ю Куану уже доводилось наблюдать за одним из Рождений по внутренней системе видеонаблюдения, а при другом он и вовсе присутствовал лично, так что неоново-голубые молнии, искрящиеся в ее глазах и на кончиках пальцев рук и ног его ничуть не удивляют; про солнцезащитные очки он, однако же, забыл и потому вынужден заслонять глаза рукой. Митчу с его усиленным зрением приходится еще хуже.

– Зажги свет, – кричит Чэн, раскладывая оборудование на полу у кровати. В голове всплывают старые воспоминания. – И включи пожарную тревогу, если найдешь.

Женщина бьется в конвульсиях, напоминающих эпилептический припадок; пуховое одеяло и простыни по большей части скинуты на пол. Чэн берет женщину за руку и надевает ей на запястье браслет с датчиками. Не найдя на стене красной кнопки, Митч достает из комода зажигалку и держит ее рядом с детектором дыма, пока не срабатывает сигнализация. Наконец, он зажигает свет.

– Пусто, – кричит Чэн, пытаясь заглушить какофонию; у него на глазах экран ноутбука заполняют восемь колонок с показаниями датчиков. – Никаких данных. Я ведь тебе это уже объяснял, да?

– Процесс Рождения занимает четыре фазы, нам нужно было добраться до нашего парня прежде, чем закончится первая, – отвечает Митч.

– То есть до того самого момента, когда его… ее нервные окончания начнут полыхать огнем. Что уже произошло больше минуты назад. Я видел это в своих кошмарах. Точка невозврата. У нас не осталось времени. Вся подготовка была впустую. Мы опоздали к Апокалипсису.

Женщина переворачивается на бок, и ей удается одним глазом привлечь внимание Чэна. Она изящна, на вид около сорока, стройная, загорелая, с темными вьющимися волосами; одета в свободную розовую пижаму. С ее точки зрения эти шестьдесят секунд вполне могли растянуться на тридцать четыре часа. Сейчас она, должно быть, уже близка к безумию.

– Скажи ей, что все будет хорошо, – говорит Чэн, и Митч снова и снова нерешительно повторяет эту фразу на итальянском. Эффекта нет. Она сворачивается калачиком и продолжает кричать.

– План Б. Нам нужно поднять ее на крышу.

|[A]| = p(, |[A]|) + 1. Вертикальная черта, открывающая квадратная скобка, алеф, закрывающая квадратная скобка, вертикальная черта, равняется пониманию, открывающая круглая скобка, точка, запятая, вертикальная черта, открывающая квадратная скобка, алеф, закрывающая квадратная скобка, вертикальная черта, закрывающая круглая скобка, плюс, один. Предупреждение, которое появилось в голове Чэна безо всякой причины и упорно не желало ее покидать.

Стена тюремной камеры/страж/охранник/называйте-как-хотите отказалась выпустить Митча наружу. Если рассуждать логически, то будь противник Митча мертв, угроза, которую он представлял для высших измерения, оказалась бы нейтрализована, и у тюремной камеры больше бы не было причин поддерживать свое существование, потому что – опять же, если рассуждать логически – именно так эту тюрьму запрограммировал сам Митч, вызвавший ее к жизни во время неконтролируемого падения в пространство размерности 3+1. Обращаясь к тюремной стене, Митч утверждал, что «Враг повержен». На что страж ответил: «Нет».

«|[A]| = p(, |[A]|) + 1» означает, что разумная популяция нашей Вселенной (Алеф) на единицу превышает то, какой она выглядит в восприятии читателя. Это означает, что помимо нас здесь есть кто-то еще. Тот, о ком мы ничего не знаем.

Все эти знания за секунду сливаются друг с другом в голове Чэна, пока они вдвоем с Митчем Калрусом несут извивающуюся безымянную итальянку, одновременно пытаясь вскарабкаться по пожарной лестнице на крышу отеля. Оказавшись наверху, они обнаруживают, что кто-то добрался сюда раньше них. Невысокий мужчина крепкого телосложения, с длинными и растрепанными седыми волосами. Он стоит к ним спиной, шепотом отдавая приказы в массивную спутниковую радиостанцию; язык, на котором он говорит, Чэну не знаком, но Митч распознает в его словах русскую речь. Вскоре после их появления до незнакомца доносятся возмущенные крики женщины, и он поворачивается в их сторону. Он носит длинную серую бороду и лишен одной руки. Во взгляде его серо-голубых, почти белых, глаз столько затаенной ярости, что она врезается в Чэна подобно пуле; он выпускает из рук ноги итальянки и в ужасе пятится назад, натыкаясь на ржавый металлический каркас и едва не свалившись с крыши. Сообщение Джима Аккера, доставленное и осознанное, испаряется у Чэна из головы. Оно больше не соответствует действительности, потому что теперь он знает правду.

Когда Русский переводит взгляд на Митча, Митч в тот же момент роняет женщину на пол – Чэн вовремя приходит в себя, чтобы протянуть к ней руку, но не успевает ее схватить; вслед за этим слышится мерзкий звяк, с которым ее голова ударяется о бетонную крышу – и бежит в его сторону. Их разделяет около пятнадцати шагов. Прежде, чем Митчу удается его догнать, Русский выходит на край крыши и спрыгивает на землю. Митч останавливается на краю и провожает взглядом своего противника, который, кружась в воздухе, стремительно несется вниз, исчезая из вида. Из ниоткуда раздается сверхзвуковой хлопок, от которого в радиусе нескольких миль разлетаются все стекла – а затем падающий мужчина исчезает из поля зрения, схваченный прямо в воздухе малиновым пятном, несущимся вдоль улицы на восток со скоростью чуть больше одного Маха. Митч поворачивается, чтобы проследить за их движением, но задолго до того, как он успевает среагировать, Стихия взлетает над уличными фонарями и вместе со своим пассажиром теряется в темном городском небе, направляясь вглубь итальянской территории.

– Ты знаешь, кто это был?! – орет Митч, стараясь перекричать звон у себя в ушах. Развернувшись, он видит Чэна, пытающегося всеми силами удержать бьющуюся в конвульсиях женщину, которая вот-вот переродится в Стихию. – Мы должны его догнать! Мы должны его убить! Ты хоть представляешь, какие разрушения он навлечет на этот мир?

– Митч! Сосредоточься!

– Кто именно его поймал?

– Если исключить Арику, Джейсона и всех погибших, то, скорее всего, это была Юлия Ефремова, Стихия номер шесть. Помимо них она единственный человек на планете, способный без посторонней помощи преодолеть звуковой барьер. – Чэн достает из-за пояса спутниковую радиостанцию и бросает ее Митчу. – Вызови Арику. Прямо сейчас. – Перед тем, как они отправились в Италию, Арику Макклюр последний раз видели в Лондоне. Будь она обычным человеком, лежала бы сейчас в постели. О ее настоящем местонахождении можно только гадать. Она не ожидает, что ее вызовут в ближайшие несколько часов.

Пока Митч связывается с Арикой, Чэн размышляет.

Вплоть до сегодняшнего дня Рождения происходили раз в солнечный год с погрешностью меньше двух секунд. Естественные процессы с годовой периодичностью существуют, но они не могут действовать настолько точно. Для этого нужны часы. Нужен разум. Он уже давно перестал считать Митча источником силы Стихий. Но как насчет его оппонента? Где-то там, наверху, есть два нетронутых XG-резерва. Один хороший, другой плохой. Что, если на деле имел место какой-то инцидент? Что, если злодей очнулся запертым в теле случайно подвернувшегося русского ученого – точно так же, как Митч оказался в ловушке тела… ээм, Митча? Что, если он попытался «заземлить» остаток своей гиперпространственной энергии? Мы ведь всегда знали, что Семерка и Шестерка были русскими…

– Сколько у нас времени? – спрашивает Митч, продолжая вызывать Арику на связь.

– Несколько минут. Не забывай, даже после того, как Арика сюда долетит, ей придется отнести эту женщину как можно дальше от берега, прежде чем та придет в себя. У нас… – Чэн вводит какие-то команды в терминал своего ноутбука и ждет, пока на экране не появятся показания датчиков.

– Она не отвечает, – сообщает Митч.

– Значит, она, скорее всего, почувствовала нарастающую силу еще раньше нас. Она, наверное, уже в воздухе. Либо так, либо она пропустила свое дежурство и просто бросила на произвол судьбы сотни тысяч человек, включая нас. Я предпочитаю верить, что девочка сохранила достаточно человечности, чтобы беспокоиться за нашу жизнь…

– А ее саму ты человеком не считаешь?

Чэн замолкает на несколько секунд, делая мысленные прикидки.

– Она уже должна быть здесь. Если бы она выдвинулась сразу после того, как почувствовала нарастание силы, то была бы здесь еще до начала криков. – Всё наладится, – обращается он к женщине, тело которой продолжают терзать судороги. – Всё наладится.

– Ничего не наладится, Чэн! Сколько человек живет в этом городе? Сколько миллионов?

Чэн смотрит, как тикают часы.

– Безудержная ярость длится пятнадцать и восемь десятых секунды. Масштаб разрушений можно снизить, если унести ее в море, но чтобы покрыть нужное расстояние, Арике потребуется в шестнадцать раз больше времени, ведь она на четыре поколения старше, верно?

– Верно…?

– Это дает нам отсрочку в четыре с половиной минуты. – Чэн разворачивает к нему экран ноутбука и показывает зеленое окно терминала, в котором запущена слепленная на коленке программа-таймер, раз в секунду выдающая новые данные. Последние строки выглядят так: 2:04, 2:03, 2:02, 2:01. – Раз Арики до сих пор нет, значит, она к нам и не собиралась. Даже если она сюда доберется, то уже не сможет унести Двенадцатую достаточно далеко от города, а если и успеет, то шансов выжить у нее практически нет. Ты же знаешь, что они могут друг друга чувствовать. Куда бы она ни сбежала, все равно останется самой яркой мишенью в небе.

– У нас есть и другой вариант, – замечает Митч.

Двенадцатая издает вопль. Ни Митч, ни Чэн не знают ее имени.

– Мы не можем на это пойти, – отвечает Чэн.

– Мне достаточно просто провести рукой по поверхности ее мозга. Все закончится в одно мгновение.

– И нет никакой гарантии, что это сработает! Не исключено, что все станет только хуже! Насколько нам известно, это может высвободить достаточно энергии, чтобы взорвать всю планету вместе с Солнцем!

– Чэн, ты ведь знаешь математику! Так оцени шансы! Какова вероятность такого исхода? Если мы прямо сейчас придушим этот исток силы, неужели все так и будет?

От отчаяния Чэн ударяет кулаком по бетонному полу.

– Нет. Это сработает. Скорее всего. Скорее всего. Но ведь мы должны быть учеными. И…

Митч забирает стонущую женщину из рук Чэна и, с его помощью, вытаскивает Двенадцатую на середину крыши, где ее проще всего засечь и обнаружить с воздуха. Он опускается на колени рядом с ее головой и помещает внутрь нее одну из ладоней.

– Возможно, Арика еще успеет. Лучше, чем ничего. Я подожду, пока не останется две секунды.

– А ее разве мы не должны спросить? – возражает Чэн. Они смотрят в бледно-голубые глаза Двенадцатой, которые мечутся в орбитах, будто пытаясь выбраться наружу.

– От нее ничего не осталось. Она не себе, – отвечает Митч. – И уже не вернется. Пока не станет слишком поздно.

– Мы ведь должны быть героями, – говорит Чэн.

Ореол вокруг итальянки стал таким ярким, что на него больно смотреть. Митч прикрывает один глаз левой рукой, но продолжает стоять на коленях, держа правую руку внутри ее головы. Чэну едва удается заставить себя наблюдать или слушать. Он поднимается и делает шаг назад. Ему хочется, чтобы она перестала кричать. Но больше всего – чтобы у них был другой, более приемлемый способ избавить ее от мучений.

– Девяносто секунд, – сообщает он, перекрикивая ее вопли. – Я знаю, вы наблюдаете. Помогите нам!

– Чт… – начинает было Митч, но его прерывает громоподобный БУМ, который яростно отбрасывает их в противоположные стороны. Спустя мгновение женщина исчезает, унесенная в сторону Средиземного моря со скоростью, в несколько раз превосходящей скорость звука. Все окрестные окна уже разлетелись вдребезги.

Эхо стихает. Через некоторое время сходит на нет рев пожарной сигнализации на нижних этажах, оставляя после себя лишь звуки сирен аварийных служб, съезжающихся к зданию отеля.

В небе по направлению к морю мельтешат и обвивают друг друга фрагменты молний. Вскоре от них не остается ни следа.

– Это одна и та же проблема, – говорит Митчу Чэн, когда они, спустя несколько часов, оказываются в освещенном флюоресцентными лампами уличном кафе, ежась и дрожа над чашками кофе, пока над городом занимается рассвет. – Твой противник жив. И никогда не умирал. Тот однорукий мужчина – его носитель. Он соединен с облаком энергии, но эта энергия не может уместиться в нашей Вселенной сразу и без остатка. И тогда он нашел способ заземлить ее в разумных контейнерах. Стихии – это не что иное, как воплощенная ярость твоего противника. Достаточно его убить, безопасно заземлить или изолировать всю его энергию, и кризису придет конец. Я говорил, что больше не буду тебе помогать. Но ты, несмотря на это, продолжал помогать мне, оплатил эту поездку, за что я тебе крайне признателен. Оказывается, мы все это время работали над одной и той же проблемой с разных сторон.

– Арика, – добавляет он, поворачиваясь к девушке, – то же самое касается людей, с которыми ты дралась в Бруксбурге. Только их сила, как мне кажется, идет от Митча. Она диаметрально противоположна твоей. Потому-то тебе и казалось, будто в них есть что-то неправильное. Не знаю, как это у них получилось, но раз уж получилось, значит добиться этого эффекта не так уж сложно. И все-таки американские Стихии слабее. Потому что слабее сам Митч. Он изначально уступал своему противнику. Насчет вопроса, почему Неприятель заземляет новую Стихию каждый год, или почему удары молнии больше не происходят в России…, ответа у меня нет. Возможно, что теперь он не контролирует процесс так же хорошо, как раньше. Лишь в той степени, которой хватает, чтобы попытаться нас прикончить.

Наступает долгая пауза. Арика, Митч и Чэн пьют кофе, избегая смотреть друг другу в глаза.

– Простите, – наконец, хрипло произносит Арика.

– Из-за тебя погиб Джейсон Чилтон, – говорит в ответ Чэн, хоть и знает, что разозлившись, Арика могла бы прикончить его за один удар сердца. – Вообще-то, тебе даже повезло, что погиб именно он. Потому что жертвой Рождения должен был стать весь город. И тогда смерти всех его жителей были бы на твоей совести. Тебе повезло пройти через это, почти не запачкав рук. Ценой двухсот двадцати трех жизней!

– Я испугалась, – отвечает Арика. – Он… она бы меня убила. Чего ты ждал, что я просто пойду и стану с ней драться? Это же самоубийство! Меня бы просто прикончили.

– Если бы ты поспешила на помощь, когда мы в тебе нуждались, то никакого риска бы не было. К моменту пробуждения Двенадцатой ты бы уже оказалась вне зоны поражения, а сейчас была бы дома, в безопасности. Если бы не испугалась. Если бы выполнила свои обязанности.

– Мои обязанности?

– Сколько у тебя детей?

– … То есть если у меня нет иждивенцев, значит, я расходный материал? Я не супергерой.

Чэн залпом допивает кофе и вываливает на стол стеллаж, состоящий из соединенных проводами коробок. Бросив взгляд на остальную улицу и темные здания на другой стороне, он мысленно спрашивает себя, как поступили американцы, узнав о случившемся: покинули город или же затаились, следуя политике молчаливого невмешательства.

– Как допьете кофе и соберетесь уходить, оставьте оборудование на столе. Кто-нибудь его заберет. Теперь это их проблема. Митч, спасибо за помощь. Но поисками своего «приятеля» тебе придется заниматься самому. А я умываю руки. С меня хватит.