Текст книги "Убийства никого не красят"
Автор книги: Сельма Эйчлер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
На следующее утро я не стала полагаться на волю случая. Таксист-высадил меня у дверей двенадцатого участка полиции в начале десятого, и я немедленно столкнулась с Уолтером Коркораном – буквально. Он выходил из здания, когда я туда входила. Учитывая моё отношение к парню, я предпочла в столкновении обвинить его.
– Ради бога, Коркоран! Смотри, куда идёшь! Ты чуть меня с ног не сбил!
– Тебя и бульдозером не собьёшь, – съязвил он.
Вот так мы по-дружески общаемся. Тим обрадовался моему появлению не многим более своего напарника.
– Кажется, кто-то обещал предупреждать о своих визитах, – буркнул он.
Не припомню, чтобы я давала подобные обещания; возможно, Тим меня неправильно понял. Но не будем спорить, ведь я пришла по делу, да ещё по какому!
– Сейчас ты станешь более приветливым. У меня кое-что для тебя есть!
– С шоколадом или с вареньем?
– А, ты о пончиках, – не сразу сообразила я. – Некогда было. Спешила сюда с информацией.
– Могу себе представить. Ладно, садись. Коркоран как раз отправился за едой. Обещал принести мне булочку. И если расскажешь что-нибудь действительно стоящее, возможно, я с тобой поделюсь. Кофе хочешь?
Я уже имела удовольствие отведать участкового кофе и потому вежливо отказалась. К тому же не хотелось отвлекаться.
– Погоди, – скомандовал Филдинг, прежде чем я успела открыть рот. – Ты случайно не собираешься поведать о том, как жертва вышла из комы? Об этом мне уже известно.
Нет, заверила я и добавила, что тоже слыхала о счастливом событии.
– Похоже, она выкарабкается, а? – с довольным видом буркнул Тим и тут же помрачнел. – Однако полностью счастливым это событие не назовёшь.
– Ты о чем? – машинально спросила я, хотя прекрасно знала, что он имеет в виду.
– Амнезия. Твой клиент наверняка поставил тебя в известность. Она вышла из этой чёртовой комы, но по-прежнему не в состоянии сказать, кто в неё стрелял. Бедняжка до сих пор не знает, на каком она свете!
– Скорее всего, это временное явление. Память к ней может вернуться завтра… а то и сегодня. Так часто бывает.
– Ну-ну, – скептически отозвался Филдинг.
– А теперь ты готов услышать опровержение закона Мэрфи? – взялась я за дело. И, приберегая козырную карту напоследок, начала с Роджера Хайера.
Выслушав меня, Филдинг откинулся на спинку стула и заложил руки за голову. Ироническая улыбка мелькнула на его губах.
– Как тебе нравится этот парень, а? – проворчал он. – Ты бы слышала его вчера! Он сидел здесь, передо мной, и клялся всеми святыми, что понятия не имел об отношениях бывшей невесты с другими мужчинами. Неужто этому идиоту невдомёк, что тайное почти всегда становится явным?
– Невдомёк. Он же идиот, ты сам сказал.
– Разумеется, это не означает, что Хайер и есть наш убийца. Хотя, признаться, я бы не расстроился, окажись он им на самом деле, – очень уж противный этот сукин сын. Но весьма вероятно, что единственная причина, по которой он отрицал свою осведомлённость о помолвке, заключалась в том, что просто боялся попасть под подозрение.
– Я пришла к такому же выводу: возможно, это серьёзно, а с другой стороны, скорее всего, ерунда.
– То же можно сказать и насчёт алиби. Мы с Коркораном навестили вчера его дружка Карла, и такое у меня впечатление, что у бармена даже нет лицензии. Ну да я ещё побеседую с Хайером, и посмотрим, как он станет выкручиваться. С удовольствием бы прищучил этого наглого коротышку!
Слово «коротышка» вызвало у меня улыбку. Тим и сам далеко не Майкл Джордан. Но, памятуя, зачем сюда явилась, улыбнулась я про себя, чтобы никто не видел.
– Ладно, Дез, приношу свои извинения за то, что не встретил тебя с оркестром и на ковровой дорожке. Сегодня ты действительно чемпионка, и тебе причитается половина чёрствой булочки с черносливом… если её, конечно, доставят сюда в этом столетии.
– Но это ещё не всё! У меня есть новость поинтереснее – о завещании, – произнесла я волшебное слово.
Стул Филдинга мгновенно вернулся в исходное положение, а сам он подался вперёд:
– Что с завещанием?
Я поведала о Клэр и “Лейбовице, Лейбовице и О’Доннелле”.
– И что они сказали?
– Я им не звонила. Подумала, что этим лучше заняться тебе.
Филдинг изумлённо помолчал, а потом медленно произнёс:
– Спасибо, Дез. Правда, спасибо. – И тут же подозрительно покосился на меня: – И в обмен на этот великодушный жест ты хочешь?..
– Посмотреть квартиру, всего-то.
– Уж не знаю, как тебе об этом сказать, но квартиру ты бы увидела и без вступительного взноса. Я как раз собирался пригласить тебя наведаться к Фостерам в субботу, если пожелаешь.
Черт бы всё побрал!
– Что вдруг?
– Понимаешь, я тут кое-что придумал, – с отчаяния, наверное. На первом допросе я спросил Эрика Фостера, знает ли он, к кому из дантистов или врачей обращались его сестры. Он понятия не имел, поскольку начал жить отдельно, когда близнецы были ещё маленькими.
– Знаю.
– Однако мне пришло в голову, Что если он наткнётся на знакомое имя, то сможет что-нибудь припомнить. Вдруг случайно когда-нибудь слышал фамилию их дантиста или врача. Вот я и попросил его наведаться с нами в квартиру и просмотреть чеки сестёр. Старые, конечно, ещё лондонские.
– В этом что-то есть, – с восхищением заметила я. Филдинга моя полупохвала явно смутила.
– Ты бы видела записи, которые вели эти девушки, – торопливо продолжил он. – В большинстве случаев они отмечали только имена и суммы, даже дату не ставили. И никаких указаний, за что было уплачено. Хотя бы сокращённо писали – «днт», так нет! Однако будем надеяться, что Фостеру удастся что-нибудь выловить. – Он глубоко вздохнул. – Нам бы не помешали записи дантистов. Или указание на какую-нибудь физическую особенность, которой обладала только одна из сестёр, – да что угодно!
– Вроде родинки у пупка? – ухмыльнулась я.
– Неужто твой клиент всё тебе рассказывает?
– О родинке я услышала от Ларри Шилдса.
– Короче, – подытожил Филдинг, – мы договорились с Фостером встретиться в квартире близнецов в субботу в половине одиннадцатого утра.
– И я приглашена?
– Ага. А теперь ты, может быть, свалишь? – буркнул Тим, но в глазах прыгали чёртики. – Ладно, Дез, – улыбнулся он, – будем звонить Лейбовицу, Лейбовицу и этому третьему?
– О’Доннеллу, – подсказала я и продиктовала телефон.
Филдинг уже взялся за трубку, но в этот момент к столу вихляющей походкой приблизился его напарник.
– Ой, ты ещё здесь, – ехидно запищал он. У мерзкого бугая Коркорана на удивление высокий голос. – А я-то надеялся, что ты уже сгинула. Видать, чёрная полоса у меня началась. – Не успела я достойно отбрить этого писклю, как он обратился к Филдингу: – С черносливом не было, взял с сыром. И, между прочим, наш новый вождь требует нашего присутствия в своём кабинете. “Пошевеливайся!”, как он выражается. Полагаю, ты найдёшь в себе силы расстаться с мисс Пончик?
Филдинг бросил на него суровый взгляд.
– Надо идти, – обратился он ко мне. – Лейтенант впадает в бешенство, когда его заставляют ждать. Позвоню юристам, как только, смогу, и дам тебе знать. И возьми булочку!
Усилием воли я отклонила угощение:
– Спасибо, в другой раз. Мне тоже пора уходить.
*
По пути в свой офис я задержалась у стола Джеки. Выражение лица секретарши не сулило ничего хорошего. И я знала почему.
Обычно, следуя её строгим указаниям, я предупреждаю, когда задерживаюсь, но в то утро так спешила в участок, что не нашла времени позвонить. К тому же я не предполагала, что сильно запоздаю. Была и ещё одна причина: вероятно, я подсознательно решила проявить строптивость и поставить Джеки на место. Свободный предприниматель не обязан ни перед кем отчитываться, верно? Почему же мне возбраняется пользоваться преимуществами своего положения?
– Я боялась, что с тобой что-нибудь случилось, – укоризненным тоном произнесла Джеки. – Да тебя могли запросто пристрелить! – Она глянула на часы. – Без пяти одиннадцать. Я пытаюсь дозвониться до тебя с десяти. Ещё немного, и я бы подняла шум.
– Прости. Мне пришлось отлучиться по делу, но кто мог подумать, что оно займёт столько времени. – И добавила с честным видом: – Я не хотела тебя расстраивать.
– В следующий раз, когда опаздываешь, просто набери мой номер. Кажется, я не много прошу, а?
Я согласилась: да, не много. В конце концов, лучшая в мире секретарша – особенно если она одновременно хороший и преданный друг – не заслуживает пренебрежительного отношения. И столь ли уж необходимо проявлять строптивость на работе?
– Для меня есть сообщения? – робко спросила я.
– Если я тебе их не передала, значит, нет.
После чего я благоразумно удалилась: пусть Джеки остынет и позабудет, какому испытанию я её подвергла.
День я коротала, запершись в кабинете в ожидании вестей от Филдинга. Посматривала на часы каждые пять минут, и наконец в начале четвёртого он позвонил.
– Идея была чертовски неплохая, но, к сожалению, она не сработала, – угрюмо произнёс Тим. – Только что разговаривал с нотариусами. Мередит и Мэри Энн Фостер не являются их клиентами.
А я была так уверена!
– Ни та, ни другая? – подавленно переспросила я.
– Нет. Но не печалься, ещё не всё потеряно! – с деланным оживлением утешил Филдинг и решил скормить мне мой же оптимистический прогноз: – Возможно, очень скоро мисс Фостер сама нам обо всём расскажет.
Но в удачу я больше не верила. Как и Филдинг. Чтобы всё так просто завершилось? Да никогда!
*
К ужину пришёл Питер.
Пока запекалась лазанья, мы сидели в гостиной, прихлёбывая красное вино и закусывая оладьями из баклажанов.
– Прости, что не перезванивал тебе, – извинился Питер, имея в виду сообщения, которые я оставила ему утром и накануне вечером. – Но у меня в голове одна Мэри Энн и то, что с ней происходит…
– Понимаю, – перебила я. – Просто я беспокоилась, всё ли в порядке.
– Всё замечательно! Повреждение мозга минимально! Левая рука у неё практически парализована и левый глаз плохо видит, но, возможно, лечение ей поможет. А если не поможет, то я всё равно счастлив. Врачи твердят, как ей повезло, что пуля, попавшая в мозг, почти не повредила глазной нерв. И как они рады, что сохранились моторные навыки, хотя и не в прежнем объёме. Посему жаловаться не приходится, ведь могло быть куда хуже… – Его передёрнуло.
Даже в самые радужные моменты я не надеялась на большее – по крайней мере в отношении физического состояния, жертвы.
– Слава богу! – воскликнула я. А про себя добавила: “Только бы это была Мэри Энн!”
– Она до сих пор не помнит, кто она… – Питер снизил тон. – Поначалу я думал, что это последствия комы, но теперь врачи считают, что дело серьёзнее.
– Каковы шансы на восстановление памяти, как они полагают? Или пока помалкивают? – мягко осведомилась я.
– Доктор Бейкер, невропатолог, говорит, что с такими повреждениями ничего нельзя знать наверняка. Память может вернуться к ней в любую минуту, либо… – Питер умолк и с усилием закончил: – Либо никогда. – После паузы он снова оживился и довольно весело предложил: – Но не будем о грустном. Мэри Энн уже разговаривает! Это ей даётся нелегко из-за проволоки, я её с трудом понимаю, но всё-таки! Вчера она спросила, что с ней произошло, и врачи сказали, что она попала в аварию. Потом она спросила, как её зовут. Ей ответили: «Фостер». И она этим удовлетворилась, не стала интересоваться именем. А чуть позже захотела узнать, кто я такой. Врачи заставили меня пообещать, что, если она спросит, я назовусь просто хорошим другом. Я так и сделал. Но у меня сердце разрывалось.
– Не переживай. До поры до времени, наверное, лучше не заходить далеко.
– Наверное, – неохотно согласился Питер. И опять восторженный всплеск: – Знаешь, сегодня она поела, сама, через соломинку! Каков прогресс, а?
На этой счастливой ноте мы двинулись на кухню за лазаньей. Уже к концу ужина Питер опять воодушевился:
– Послушай, я говорил тебе, что сегодня утром врачи обсуждали пластическую операцию, совершенно серьёзно, будто и не сомневаются, что Мэри Энн она понадобится. Операций будет несколько, три или четыре. Но, конечно, надо подождать, пока она окрепнет и челюсть заживёт.
– Это очень обнадёживает, – заявила я, дивясь тому, сколь многое изменилось за последние двое суток.
Пусть мы не знаем, которая из сестёр лежит в больнице Св. Екатерины и выздоровеет ли она окончательно, но всё лучше, чем кома и подвешенное состояние, в котором пребывал Питер.
Но, одёрнула я себя, Питер, что бы он ни заявлял, по-прежнему находится в подвешенном состоянии, и останется в нем, покуда не будут установлены личности потерпевших.
И, ощущая неприятную тяжесть в желудке, я поняла, что надо смотреть правде в глаза: личности жертв могут никогда не установить.
Глава 22
Питер ушёл в начале первого с лишней сковородкой лазаньи, которую я ему навязала.
Не прошло и пяти минут, как за ним закрылась дверь, а я уже была готова выпороть себя. Как я могла хотя бы на миг допустить, что не доведу расследование до конца?! Питер положился на меня, и я должна из кожи вон вылезти либо сдохнуть, но своего добиться.
В пятницу я, засучив рукава, взялась за дело с другой стороны: надо же выяснить, отчего всё-таки произошёл разрыв – пусть и кратковременный – между Мередит и Ларри Шилдсом.
Начала я с Тары Уайльд, участницы спектакля “Любовь и всё прочее”, не сомневаясь, что из неё гораздо быстрее, чем из кого-нибудь другого, вытяну правду. Иными словами, Тарой Уайльд было легче всего манипулировать.
Я позвонила ей из дома в половине седьмого. Нет ответа. И, неожиданно для актрисы, автоответчика также не было. Двадцать минут спустя опять набрала номер. Результат тот же. Возможно, у неё свидание. Или она всё ещё не вернулась с репетиции. В четверть восьмого я решила, что звоню в последний раз: мой желудок бунтовал, после скудного обеда во рту маковой росинки не было. На сей раз Тара взяла трубку на втором гудке.
Стоило мне представиться, как девушка насторожилась. Хорошо, когда тебя зовут Дезире Шапиро: такое имечко раз услышишь – никогда не забудешь. Учитывая обстоятельства нашей последней встречи, её холодность меня не удивила.
– Знаете, – заговорила я, постаравшись, чтобы вся моя врождённая доброта и искренность прозвучала в полную силу, – хотелось бы обсудить с вами одну маленькую деталь. Я сейчас нахожусь неподалёку от вас. Если вы ещё не ужинали, может, мы перекусим вместе и поболтаем?
Тара жила где-то в районе Западных Шестидесятых улиц, и мне до неё было ехать и ехать. Но наша встреча должна была выглядеть почти случайной, дабы вызвать у девушки как можно меньше подозрений.
Очевидно, я не сумела расположить её к себе с первого же захода. Тара попыталась от меня отделаться:
– Но тогда, в театре, я рассказала вам всё, что знаю.
– Разумеется! Но всплыли новые обстоятельства, и я надеялась, что вы прольёте на них свет. Я не задержу вас надолго, обещаю. Я нахожусь на Западной Шестьдесят седьмой у клиента, а потом у меня ещё одна встреча в десять пятнадцать, так что два часа мне просто некуда деться. Вы окажете мне огромную услугу, если согласитесь вместе поужинать. Пожалуйста. Я просто умираю с голоду и терпеть не могу ужинать одна. – Уж что-что, а последняя фраза была чистой правдой.
Тара колебалась, взвешивая все за и против. Когда она наконец раскрыла рот: “Ох, но мне…” – я поняла, что она сейчас откажется, хотя и не без сожалений, и добила девушку:
– Выбирайте ресторан на свой вкус. (Учитывая, сколько зарабатывают молодые актрисы, ради действительно вкусной еды она могла смириться даже со мной.)
– Ну… здесь, рядом есть замечательный морской ресторан. Но он довольно дорогой.
Мы договорились встретиться в десять минут девятого. По моим прикидкам, времени было в обрез, чтобы набросить пальто, выскочить на улицу, вступить в базарную свару из-за свободного такси и, перехитрив тех, чьи навыки городского жителя не столь хорошо развиты, как у меня, вовремя добраться до Вест-Сайда.
*
Ко «Взморью» я прибыла с опозданием в пять минут. Худенькая Тара стояла у ресторана, стуча зубами на холодном февральском ветру и кутаясь в пальто, которое было ей велико на два размера. Щеки и нос отливали ярко-розовым цветом.
– Почему вы не зашли внутрь? – воскликнула я.
– Мы так не договаривались. А вдруг вы бы туда не заглянули.
Ого, да они ещё проще, чем я думали!
За салатом из крабов я намеренно не заводила речи о расследований. Спросила, как идут репетиции. Тара сказала, что всё отлично, но премьера откладывается, потому что Люсиль Коллинз требуется как следует войти в образ. А как она сама справляется с ролью? Неплохо; правда, у неё только несколько реплик, посему сильно навредить спектаклю она не сможет. Тогда я поинтересовалась, о чем пьеса. Салат, видимо, подействовал расслабляюще, поскольку Тара выдала коммерческую тайну, с воодушевлением пересказав сюжет.
Когда официант убрал наши пустые тарелки, Тара пожелала узнать, как я стала частным детективом, и я уж постаралась её развеселить.
За креветками с чесночным соусом (да, Барбара, креветки!) мы уже болтали, как старые друзья. Проглотив третьего толстого сочного моллюска, я наконец затронула интересующую меня тему:
– Знаете, почему я хотела с вами побеседовать? Один из ваших актёров припомнил – не знаю только, правда ли это, – что Мередит за неделю до покушения была чем-то очень подавлена.
Тара широко раскрыла свои большущие глаза и замерла с поднятой вилкой:
– Кто вам это сказал?
– Боюсь, что не смогу ответить, это была конфиденциальная беседа…
– Я ничего не заметила, – заявила Тара и вновь с жадностью накинулась на еду. – Вы Ларри спрашивали?
Именно на такую реакцию я и рассчитывала.
– Нет пока. Надеялась, что не придётся. Ужасно не хочется его терзать, ему и без того тяжело.
– Ещё бы!
– Он ведь был от Мередит без ума, правда? Иначе не взял бы её обратно в спектакль после того, что она ему устроила.
– Вы и об этом знаете? – изумилась Тара.
– Мередит поделилась своим несчастьем с подругой, а та рассказала мне. – Я медленно покачала головой. – Ужасная история!
– Да уж! – Тара коротко кивнула и принялась подбирать сливочный соус щедро намазанной маслом булочкой.
– Надо быть очень добрым и понимающим человеком, чтобы простить её.
– Ларри, он такой.
– Думаю, – долбила я в одну точку, – на фоне его великодушия её поступок выглядит тем более… (Дай бог памяти, какое слово употребила сама Мередит, каясь перед Чаком Спрингером?.. Ага!) непростительным.
– Мы тоже так думаем. Вся труппа.
Что? Вся труппа в курсе прегрешений Мередит?!
– А как вы, об этом узнали? – спросила я. Вот теперь и меня наконец просветят!
– Видите ли, на следующий день после того, как Мередит ему сказала, они ссорились в кабинете Ларри. Все уже ушли из театра, поэтому они не опасались, что их могут подслушать. Но Мидж – помните её, рыжая, высокая? – забыла пакет. В обеденный перерыв она купила красивую бежевую юбку в «Болтоне» – очень дёшево, всего 59.95, – и спохватилась, когда уже прошла два квартала, так что пришлось вернуться. Но Ларри и Мередит не слышали, как она вошла. Мидж не подслушивала, честное слово, но ведь они не шептались. Она понимала, что им станет очень не по себе, если они застанут её в костюмерной и поймут, что их тайна раскрыта. Вот она и стояла не шевелясь, пока Мередит не ушла, а Ларри не отправился в туалет. Тогда она пулей вылетела из театра!
– И Мидж разболтала всей труппе?
– Да нет же! – Тара немедленно встала на защиту коллеги, как только закончила намазывать маслом четвёртую булочку. (Да я бы заложила душу дьяволу за такой обмен веществ!) – Мидж рассказала только Диане и мне. Она просто не могла это держать в себе и точно знала, что мы никому звука не пророним. (Диана? Я смутно припомнила невысокую пухленькую девушку; кажется, она числилась помощником режиссёра.) А потом Кэрол всё выведала, – продолжала Тара. (Как я ни тужилась, но Кэрол в памяти так и не всплыла.) – Уж не знаю как; наверное, слышала, как мы втроём разговаривали. И уж потом… – Она пожала плечами и развела руками, жестом давая понять, что в выбалтывании тайны Мередит и Ларри следует винить исключительно Кэрол.
– Мидж, наверное, была в шоке, когда услыхала признание Мередит.
– Она просто обалдела.
– А Ларри, конечно, взбесился. (Когда же, черт возьми, она наконец клюнет на приманку!)
– Кто бы не взбесился на его месте!
– Не я. – Проигрывая, я пошла ва-банк: – А в каких выражениях Мередит ему об этом сказала?
– Ну, меня там не было, но, по словам Мидж, она всё время твердила: “Прости, прости…” – и оправдывалась: мол, прежде у неё не хватало духу признаться. Мидж говорит, она раз сто извинилась. Можно подумать, если попросить прощения, всё сразу станет в порядке!
– А он что ей ответил? – Стиснув зубы, я приготовилась к столь же туманному ответу. Мои ожидания оправдались.
– Сказал, что в спектакле её оставляет, но личные отношения с такой заразой, как она, порывает навсегда.
– А потом всё же простил.
– Да. Поразительно!
От напряжения у меня голова шла кругом. Сколько я ни хитрила, простодушная и ни о чем не подозревавшая Тара ловко избегала подвохов, и что самое обидное, не прикладывая ни малейших усилий!
Все наводящие вопросы, какие только могла изобрести, я уже задала, спрашивать в лоб означало настроить собеседницу против себя. Ничего не оставалось, как выкинуть белый флаг, что я и сделала. Зато от души насладилась десертом.
Глава 23
После долгих уговоров, увещеваний и нытья меня наконец пообещали допустить на место преступления. Не знаю, что я там ожидала найти, но не успокоилась бы, пока не взглянула на квартиру близнецов Фостер.
Как только я назвалась, привратник, молодой чернокожий парень с приветливой улыбкой, направил меня наверх, заметив, что полицейские уже прибыли.
– И английский джентльмен тоже здесь; он вошёл как раз перед вами, – сообщил привратник.
Когда я свернула к лифтам, Эрик Фостер входил в один из них. Мне пришлось бы бежать сломя голову, чтобы догнать его. А я не люблю бегать. Впрочем, второй лифт не заставил себя ждать.
На четвёртом этаже я увидела, как англичанин пружинистой походкой удаляется по коридору, выстеленному плюшевым ковром. В моем доме гаркнуть: “Эй, подождите!” – обычное дело, никто и ухом не поведёт. Но здесь за такое, наверное, арестуют. Посему я решила придерживаться приличий. Фостер был уже в конце коридора; вот он свернул налево и исчез из виду.
Я двинулась за ним, правда не столь стремительно, и до двери квартиры 4-С добралась на пару минут позже.
Открыл мне Филдинг, и я вошла в дом, который при иных обстоятельствах назвала бы своей мечтой.
Я прошлась по просторному холлу с зеркалами, изумительным паркетом и изящной хрустальной люстрой. Впечатление испортил лишь поворот в гостиную: я немедленно представила Мередит Фостер, лежащую с изуродованным лицом, всю в крови.
Филдинг провёл меня дальше. Гостиная оказалась размером с бальный зал; на стенах обои от Веджвуда, окна от пола до потолка и – у меня перехватило дыхание! – широкая лестница, ведущая на второй этаж.
Мебели в комнате почти не было: диван с бархатной обивкой точно такого же цвета, что и стены, и прямоугольный стеклянный столик с медными ножками. Пара старых складных стульев и видавший виды торшер находились здесь явно временно, пока хозяйки не подыщут им замену. Пол устилал ковёр цвета, сливок с веджвудским орнаментом. Если бы у меня был такой ковёр, то максимум через две недели он был бы весь разукрашен трогательными сувенирами – остатками вкусностей от Д’Агостино, без которых мне жизнь не в радость.
Подойдя поближе, я увидела на ковре тёмные пятна, куда более печального происхождения. И опять моё воображение нарисовало распростёртую женскую фигуру, и пропитанный кровью жёлтый кашемировый свитер… Тряхнув головой, я запретила себе думать о Мэри Энн.
– Привет, – произнёс Эрик Фостер. – Как поживаете, Дезире? – Мы обменялись рукопожатием. – Вы позволите называть вас Дезире?
– О да, конечно.
– Полагаю, вы слышали, что моя сестра вышла из комы? – взволнованно осведомился он. Пальто и перчатки мистер Фостер аккуратно сложил на складной стул рядом с диваном и теперь стягивал с шеи шарф.
– Да, замечательная новость!
Эта беседа двух нормальных людей была прервана саркастическим и довольно писклявым замечанием:
– Я тоже очень рад тебя видеть, Шапиро.
Уолтер Коркоран развалился на втором стуле с другой стороны диваны, его длинные ноги чуть-чуть не доставали до того места, где стояли мы с Фостером.
– Привет, Уолтер. – Я постановила, что бы ни случилось, обращаться с Коркораном вежливо. Разумеется, дружелюбие и любезность исключались на корню: нельзя требовать от себя слишком многого.
– “Привет, Уолтер”, – передразнил он. Из кухни вернулся Филдинг со стаканом воды. Предвидя перепалку между мной и своим напарником, он поспешил вмешаться.
– Ваши сестры хранили корешки от чеков ещё с лондонских времён и складывали их в пакеты, – обратился он к Фостеру. – Просмотреть их не займёт много времени, – по крайней мере, надеюсь, что не займёт. От вас лишь требуется найти знакомое имя.
– Хорошо. Говорите, корешки? А нет ли выписанных, но не отправленных чеков?
– Таких не обнаружено, хотя, уж поверьте, мы искали.
– Жаль, – обронил Фостер. – Что ж, ничего не поделаешь. Тогда давайте приступим, я готов.
Коркоран нехотя поднялся, и я проворно бросила свои вещи на освободившийся стул. Затем последовала за мужчинами через арку в дальний конец гостиной, свернула направо в небольшой коридор и из него попала в просторную комнату, служившую, очевидно, кабинетом: массивный стол красного дерева, большое кожаное кресло цвета красного вина. Рядом со столом два битком набитых пакета. Бедняге Фостеру сидеть тут до утра, подумала я.
– Не принести ли сюда складные стулья, а, Уолтер? – обернулся Филдинг к партнёру. Реакции не последовало. – Впрочем, я и сам могу за ними сходить.
Вернувшись со стульями и поставив их у письменного стола, он поманил меня пальцем:
– Идём, Дез… По-моему, ни к чему тебе тут болтаться два или три часа, пока Фостер ковыряется в этих бумажках. Оглядись – хотя убей меня, но не пойму, что ты тут собираешься увидеть, – и отправляйся восвояси. Если он что-нибудь найдёт, я тебе сообщу.
– Клянёшься?
– Клянусь, – улыбнулся Филдинг.
– Сегодня?
– Сегодня. – Он озабоченно нахмурился. – Итак, с чего ты хочешь начать?
– Тебе нет нужды таскаться за мной; я ни к чему не буду прикасаться, – возмутилась я.
– Знаю. Но я отвечаю за всё, а тебя здесь вообще быть не должно. Так что сделай одолжение, будь паинькой.
Ну если уж он просит, да ещё в таких выражениях…
С Филдингом на хвосте я вернулась в холл, отметив, что люстра, хоть и красивая, не столько освещала помещение, сколько отбрасывала тени. Затем внимательно осмотрела гостиную, где единственным источником света был торшер, а много ли от него толку? В полумраке, царившем в квартире по вечерам, нетрудно обознаться и принять одну сестру за другую, что отлично укладывалось в мою версию о перепутанных жертвах, если, конечно, эта версия вообще чего-нибудь стоила.
Выяснив, как обстоят дела с освещением, я призадумалась: что бы мне ещё проверить? Похоже, Тим был прав: осмотр квартиры поможет мне как мёртвому припарки. Но ему я в этом не собиралась признаваться. Позже – возможно, но не сейчас.
Пока я здесь, устрою-ка себе экскурсию по квартире. Кухня с огромным холодильником и необъятной плитой заворожила меня. А как не позавидовать большому столу, за которым близнецы вольготно завтракали; настоящей, как в старинных домах, кладовой; столовой, которая была в полтора раза больше моей гостиной! Не говоря уж о трёх туалетных комнатах на первом этаже.
Филдинг, который с унылым видом плёлся сзади, набычился, когда я попросила проводить меня на второй этаж:
– Извини, чего тебе там понадобилось?
– Да есть кое-какие соображения, – загадочным тоном изрекла я.
– Ладно, пять минут, не больше.
На втором уровне мы сначала попали в библиотеку – прелестную комнату с деревянными панелями и книжными полками всюду, куда ни бросишь взгляд, и лишь полудюжиной книг. Рядом с библиотекой – а как же иначе! – находилась туалетная комната, справа от неё – гостевая с отдельной ванной. И наконец на противоположной стороне коридора располагались две огромные спальни, каждая с примыкающей ванной, где я обнаружила джакузи, биде, длиннющую мраморную полку для косметики и восхитительную плитку с ручной росписью.
О том, кому, принадлежала каждая из спален, я догадалась с первого взгляда.
В одной комнате стояла широченная кровать с медными спинками, покрытая сине-красной простыней и стёганым одеялом с геометрическим рисунком тех же цветов. Сочетание ярких красок повторялось в большой картине современного автора, висевшей над кроватью, и в толстом восьмиугольном ковре – красном с синей бахромой. Остальные предметы – поцарапанное трюмо и обшарпанная тумбочка – определённо подлежали замене. В этой комнате, несомненно, хозяйничала Мередит – энергичная современная девушка.
Во второй спальне я обнаружила белую кровать с балдахином, постельное белье, щедро отделанное кружевами, белые невесомые занавески на окнах и прелестный чёрный мохнатый коврик с розовыми, жёлтыми и белыми цветами. Уют, очарование, романтика – Мэри Энн собственной персоной. Уходя, я наказала себе спросить Питера, верно ли я вычислила хозяек спален. И в тот же миг увидела на стареньком комоде фотографию в резной позолоченной рамке. Я сразу узнала этот снимок: девушка в джинсах, майке и бейсболке с надписью “Нью-йоркские янки” и парень, – разумеется, Питер.
Меня порадовало, что квартира была так скудно обставлена, и ночью, пытаясь заснуть, я принялась её мысленно декорировать. Но внезапно мне стало жутко. Стоп, надо унять некстати разыгравшееся воображение. Ведь это всё равно что плясать на чужих костях!
Уже засыпая, я почувствовала смутное беспокойство, словно хотела что-то вспомнить и не могла. И вдруг с полной ясностью осознала, что сегодня я видела или слышала нечто несообразное, нечто неправильное. Слова или образ ускользали от меня, но я знала, что они очень важны.
Наутро память ко мне так и не вернулась. Я изводилась целый день, время от времени обзывая себя последней дурой. В итоге визит в квартиру, куда я так стремилась, никаких открытий не принёс, но разочаровал безмерно. О чем тут вспоминать? Однако беспокойство не отпускало…
*
В тот вечер Эллен пригласила меня на ужин. Угощает Эллен всегда одним и тем же – блюдами из китайского ресторана, и слава богу. Дело в том, что кулинарные способности племянницы дальше завтрака, с которым она отлично справляется, не идут. Сложная стряпня не для неё – блюда выходят либо недоваренными, либо пережаренными, и мой желудок возблагодарил небеса, когда она прекратила попытки побаловать меня изделиями своих рук.
