Текст книги "Убийства никого не красят"
Автор книги: Сельма Эйчлер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Я кивнула и поспешила ещё с одним “последним вопросом”:
– Что вам известно о человеке, с которым Мэри Энн была помолвлена? До Питера.
– О Роджере Хайере?
Наконец-то!
– Продиктуйте его имя по буквам, пожалуйста.
Фостер исполнил просьбу.
– Я видел его лишь однажды, – продолжил он. – Мы втроём пили чай в “Савое”.
– Какого вы о нём мнения?
– Боюсь, не слишком лестного. Скользкий и отвратительно самодовольный тип. Он был дважды женат, но Мэри Энн не обмолвился о том ни словом. В общем, я не одобрил выбор ни одной из моих сестёр… Прежний выбор, – поспешил уточнить он.
– Что ещё вы могли бы сказать о Хайере?
– Лишь то, что он не беден; работает консультантом по инвестициям и весьма преуспевает. Кроме того, он мнит себя донжуаном и, разговаривая с людьми, не смотрит им в глаза.
– Случайно не знаете, где он живёт? – За последнюю неделю я научилась не слишком полагаться на память Питера.
– Дайте-ка вспомнить…
– Хиллсайд в Нью-Джерси?
– Точно.
Я мысленно попросила прощения у моего клиента, но оказалось, что преждевременно.
– Нет, не так, – внёс поправку Фостер. – Не Хиллсайд, а Хиллсдейл.
– Спасибо, мистер Фостер, большое спасибо, вы мне очень помогли. – Я с трудом поднялась с этого жуткого дивана. – С вопросами покончено, чему вы наверняка рады. – Он принялся было возражать, но я прервала его галантные потуги, добавив: – На сегодня, по крайней мере.
Он понял намёк.
– Если вас вдруг заинтересует ещё что-нибудь, – произнёс Фостер, вставая, – звоните по любому из этих телефонов. – Он вынул из бумажника визитную карточку и записал на ней оба номера.
– Надеюсь, вы пока никуда не уезжаете? – вскользь осведомилась я, когда хозяин передавал мне карточку. Однако мой небрежный тон никого не обманул: лицо Фостера потемнело, а взгляд, который он бросил на мою особу, заставил меня поёжиться. Тем не менее его ответ прозвучал чуть ли не любезно:
– Уж в этом можете быть уверены, мисс Шапиро. Даже если полиция позволит мне уехать – в чем я сильно сомневаюсь, – я не намерен двигаться с места, не выяснив, кто из моих сестёр лежит в больнице. И кто тот подонок, который упёк их обеих туда, где они сейчас находятся.
Глава 12
Добравшись до дому, я уже через две минуты звонила в справочную Нью-Джерси, дабы узнать номер телефона Роджера Хайера. На часах было чуть больше половины десятого.
Когда я первый раз набрала номер, у Хайера было занято. Тогда я решила, что неплохо бы связаться с Питером. Наш разговор был краток: в больнице ничего не изменилось, у меня тоже новостей не было.
Опять попыталась дозвониться до Хайера, и опять короткие гудки. Почти час я усердно тыкала пальцем в кнопочки, пока меня не осенило позвонить на станцию, – нормальному человеку эта идея пришла бы в голову много раньше. Телефонистка сообщила, что у абонента снята трубка.
Что ж, раз так, можно ненадолго расслабиться. Расслабляться я отправилась за кухонный стол: выпила чашечку кофе, которую давно себе посулила, и доела то, что осталось от лимонного суфле. Оно до сих пор было великолепно, и я оплакала его кончину.
Без десяти одиннадцать я в последний раз попыталась достать Хайера.
– Алло, – откликнулся глубокий мужской голос. Вы не представляете, сколь сексуально прозвучало это “алло”.
– Мистер Роджер Хайер?
– Да.
Назвавшись, я извинилась за поздний звонок, пояснив, что не могла пробиться в течение часа – у него была снята трубка.
– Знаю, иногда её надо снимать. – Похотливый смешок не оставлял сомнений в том, чем он занимался всё это время.
– Хм, я… э-э… Наверное, вы слыхали о покушении на Мэри Энн и Мередит Фостер, – начала я. (Терпеть не могу, когда меня нарочно стараются смутить и добиваются своего.)
– Читал в газетах, – равнодушным тоном ответил Хайер. – Позвольте сэкономить вам время и силы. Я не видел сестёр с тех пор, как мы… то есть Мэри Энн разорвала нашу помолвку.
– Тем, не менее я бы хотела подъехать и побеседовать с вами. Возможно…
– Нет смысла, – перебил он. – Мне абсолютно нечего вам рассказать.
– Обычно все так говорят, но вы сами удивитесь, когда обнаружите, сколь много вы знаете…
– Ответ отрицательный, – твёрдо произнёс Хайер. И довольно грубо.
– Понимаю, вы с Мэри Энн расстались далеко не друзьями, но вы же не хотите, чтобы тот, кто стрелял в неё – а может быть, и убил, – остался гулять на свободе, – сделала я попытку воззвать к нравственности Хайера.
– Конечно, жаль, что так случилось. Но, простите за откровенность, поимка преступника, напавшего на мою бывшую невесту и её сестру, – сейчас не самое главное в моей жизни. Иными словами, мисс?..
– Шапиро. Дезире Шапиро.
– Иными словами, мисс Дезире Шапиро, поскольку ничем не могу вам помочь – и тут вам придётся поверить мне на слово, – я не намерен тратить ни своё, ни ваше время на встречу, от которой всё равно не будет толку.
– Послушайте, мистер Хайер, я частный детектив, и поэтому вы не обязаны встречаться со мной. Но полиции тоже неймётся побеседовать с вами; подозреваю, очень скоро они вас найдут. (Надо постучать по столу: а вдруг они уже его выследили и допросили?) А я очень тесно сотрудничаю со следователем, ведущим это дело, – прибегла я к вкрадчивому тону, – и если пойму, что вы не имеете никакого отношения к нападению, то, возможно, моё мнение повлияет на точку зрения полиции.
Я приготовилась услыхать ругань в ответ, но Хайер неожиданно расхохотался:
– Ну и ну! Похоже, леди Частный Детектив не гнушается шантажом.
– Погодите…
– Ладно уж, – добродушно перебил он, – мне нравится ваш запал. Вам повезло, я ужинаю в пятницу в Манхэттене. Давайте-ка пропустим вместе по стаканчику до ужина. В семь часов. В дубовом зале «Плазы». Я буду в синем костюме и галстуке в синий и красный горошек. – Он не приглашал, а приказывал. И, даже не спросив о моем наряде, закончил: – И не опаздывайте. – После чего раздались короткие гудки.
*
Утром, в среду, я позвонила в “Нью-Дели импорт”. Меня переключали раза четыре, пока наконец не соединили с неким мистером Селби из отдела кадров. Мистер Селби вещал елейным тоном и к тому же гнусавил. Я представилась сотрудником “Косгроув, лимитед” (звучное название, по-моему) и объяснила, что навожу справки о месте работы мистера Эрика Фостера в связи с покупкой, которую он собирается сделать в нашей фирме. Мне сообщили, что мистер Фостер не только вице-президент компании, но и чрезвычайно ценный работник, прослуживший в «Нью-Дели» пятнадцать лет.
– А что именно мистер Фостер пожелал у вас приобрести? – полюбопытствовал гнусаво-маслянистый Селби.
Едва удержавшись от искушения ляпнуть: «Конкорд», я удовлетворилась иной, но тоже внушительной фразой:
– Простите, но я не вправе разглашать подобную информацию.
Можно было и не тревожить мистера Селби, содержание нашей беседы было нетрудно предугадать. Эрик Фостер не такой дурак, чтобы врать о том, где он работает. И всё-таки меня не покидало чувство, будто я что-то проворонила.
*
В начале первого я вышла из офиса и направилась в маленький продуктовой магазинчик, славившийся своим домашним куриным бульоном. (Я ведь не обещала Коллинз, что сама сварю бульончик.) Взяла литр супа, полкило ростбифа и индейки, немного картофельного салата, ржаного хлеба с тмином и полдюжины порций совершенно изумительного яблочного струделя. Если болезная Коллинз не сможет одолеть десерт, то у меня-то со здоровьем всё в порядке.
К логову актрисы в Сохо я явилась за десять минут до назначенного срока, но на сей раз задел во времени оказался как нельзя кстати. Коллинз жила на четвёртом этаже, куда я могла добраться только одним способом – пёхом. Последний из этих длиннющих пролётов я преодолевала уже почти на четвереньках. Стоит ли упоминать, что рекорда в преодолении лестниц я не поставила? Какой уж там рекорд, если между третьим и четвёртым этажом мне пришлось трижды присесть, дабы перевести дух.
Стоило актрисе открыть дверь, как я сразу догадалась: сегодня она видит мир далёко не в розовом свете, если, конечно, не смотрит через призму своего носа – тот был багровым. Лицо у неё было мучнистого цвета, глаза слезились. Даже чудесные пепельные волосы, которым я столь откровенно позавидовала, висела неопрятными жирными лохмами. И дополнял её милый облик грязно-серый фланелевый халат, который так и просился, чтобы его прокрутили в стиральной машине. Словом, Люсиль Коллинз являла собой печальное зрелище.
– Входите, – пригласила она и тут же разразилась сухим кашлем, отчего дивная проникновенность её голоса бесследно сошла на нет.
Я не замедлила воспользоваться приглашением и буквально рухнула в кресло.
– Я опять задремала, – объяснила хозяйка. – Пойду-ка приведу себя в божеский вид. – И она удалилась в ванную.
Тяжело дыша, я оглядывала просторное помещение, служившее одновременно гостиной, спальней и кухней. Белёные кирпичные стены были покрыты фотографиями – большей частью самой актрисы, – а также афишами и прочими театральными сувенирами. Неплохо бы взглянуть на них поближе, но для этого требовалось встать с кресла, к чему я пока не была готова. Посему ограничилась беглой инвентаризацией обстановки.
Голый щербатый деревянный пол, который не мешало подмести, и на удивление мало мебели, смотревшейся как-то сиротливо.
Темно-синий диван-кровать, разобранный и покрытый мятыми простынями и побуревшим от старости жёлтым одеялом, был усеян скомканными бумажными платками. На потёртом столике, придвинутом вплотную к дивану, возвышалась голубая китайская лампа, местами покорёженная, и опять платки. Завершало эту неприглядную композицию кресло в стиле королевы Анны – за что в данный момент я была чрезвычайно признательна хозяйке, – обитое засаленным твидом, который когда-то, вероятно, был бежевым, но теперь о его первоначальном цвете оставалось лишь гадать.
У стены напротив притулился кухонный хромированный столик и два таких же стула с драными виниловыми сиденьями. Крошечная плитка, полка с нехитрой утварью, всё потускневшее и заляпанное.
Оглянувшись, я увидела в дальнем конце комнаты, у большого трехстворчатого окна, новенький сверкающий тренажёрный велосипед, вокруг него валялось пять-шесть пухлых картонных коробок. Больше в комнате ничего не было. Глядя на коробки, я» задумалась: въезжает хозяйка или выезжает?
Звук шагов прервал мои размышления, я повернула голову и увидела куда более презентабельную Люсиль Коллинз.
Она переоделась, в чистый халат, аккуратно зачесала волосы назад и перехватила их лентой. Взгляд у неё тоже вроде бы прояснился. Она даже подкрасила губы и, если не ошибаюсь, слегка подрумянила щеки. Теперь лишь алый нос свидетельствовал о её болезненном состоянии.
Очевидно, либо Коллинз заметила, что я таращилась на коробки, либо считала своим долгом давать объяснения свежим посетителям:
– Всё никак не соберусь распаковать вещи.
– Вы только что переехали?
– Месяцев восемь назад, – ответила она, даже не покраснев.
Когда я предложила ей отдохнуть, пока буду готовить обед, то сопротивления не встретила.
– Спасибо, очень кстати. Чувствую себя погано. – Трубный звук – хозяйка высморкалась – и приступ удушливого кашля подтвердили её слова. – Сроду так сильно не простужалась, – пожаловалась она, забираясь в постель.
Пока я разогревала суп, ставила чайник и накрывала на стол, она руководила мною из горизонтального положения, указывая, где что лежит. Затем, дожидаясь, когда вскипит вода, я засучила рукава и – под вялые протесты хозяйки – взялась за посуду, наверное неделю копившуюся в раковине. Но не надо считать меня доброй самаритянкой. Просто-напросто жирная, с остатками засохшей пищи, посуда могла испортить аппетит даже мне. Если бы вы увидели мою квартиру, то поняли бы, что я отнюдь не помешана на чистоте.
Мы уселись обедать, и Коллинз нашла в себе силы отведать все блюда, включая струдель. (Человек с таким аппетитом мог бы и посуду помыть, подумала я.)
Я позволила актрисе спокойно отобедать, но когда вновь наполнила наши чашки чаем, срок её неприкосновенности закончился.
– Давайте поговорим о том вечере, когда стреляли в сестёр Фостер, – предложила я и оглушительное чиханье решила считать согласием. – Когда вы вернулись домой?
– Около семи. Точнее не помню. – У неё опять начался приступ кашля, столь сильный и продолжительный, что я забеспокоилась.
– Принести воды?
Коллинз покачала головой, продолжая надсадно хрипеть. Когда наконец кашель прекратился, лицо актрисы было того же цвета, что и нос.
– Вызывали врача? (А что, если у неё туберкулёз или ещё что-нибудь серьёзное?)
– Нет, не нужен мне врач. Мне уже много лучше, – заверила она. – Надеюсь, я вас не заражу. Что вы ещё хотите знать?
– Вы были дома весь вечер? – заторопилась я.
– Ага. Читала. Я уже говорила.
– Кто-нибудь может это подтвердить?
– Приятельница позвонила мне в начале одиннадцатого. Но, похоже, это поздновато для алиби, да? – Она устремила на меня чистый, ясный взор. – У меня не было причин убивать Мередит, а уж тем более её сестру. Неужели вы не понимаете? Ведь Мередит не сама взяла роль, ей её дали. – Хотя гипнотизерша Коллинз была и не в лучшей форме, но её взгляд был достаточно убедительным, чтобы раз и навсегда поверить в её искренность.
Настала пора выложить карты.
– Насколько мне известно, вы были близки с Ларри Шилдсом, пока не появилась Мередит, – со значением произнесла я.
– Да, но между нами всё кончилось много раньше. Мы просто не стали объявлять об этом публично.
– Вы удивились, когда Шилдс и Мередит воссоединились после разрыва?
– Понятия не имею, о чем вы говорите, – ровным тоном ответила Коллинз.
– Вы не знали, что они были в ссоре почти неделю?
– Нет. Но если бы и впрямь что-то было, уж я бы заметила. Когда репетиции только начинаются, Ларри вечно ходит сам не свой. Наверное, они не виделись несколько дней. Или неделю. Такой уж он человек, – добавила она с чуть печальной улыбкой, – мне ли не знать?
Мы сидели за столом, пока очередной приступ кашля, ещё сильнее, чем прежде, не прекратился и Коллинз не выпила ложку лекарства. Затем она легла, а я задержалась лишь для того, чтобы помыть посуду, оставшуюся после обеда.
Пока я спускалась по лестнице, у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить. Первым делом мне пришло в голову, что я не говорила актрисе о том, что разрыв между Шилдсом и Мередит произошёл в самом начале репетиций. Весьма вероятно, что Люсиль Коллинз натаскали, как надо отвечать.
Поразительная она женщина, однако: столь ревностно защищает мужчину, который её бросил!
А может быть, всё ещё надеется заполучить его обратно?
Но более всего меня потрясло другое: неужто она и правда думала, будто я поверю в то, как она ни капельки не обиделась на девушку, которая увела у неё роль, а заодно и парня? А эта чушь об охлаждении, наступившем в их отношениях с Шилдсом ещё до появления Мередит? Уж со стороны Коллинз холодом и не веяло.
Да если я куплюсь на байки Люсиль Коллинз, то мне придётся признать её святой! Но где вы видели, чтобы святая жила в такой грязной келье?
Глава 13
Выбравшись на улицу, я почувствовала себя совершенно разбитой. Виной тому, несомненно, послужили непомерные физические нагрузки. И хотя ещё не было половины третьего, в офис я решила не возвращаться. Какого черта, могу ради разнообразия устроить себе короткий рабочий день.
Такси поймала без труда, это вам не час пик, дома была в три, а через десять минут – уже в постели, намереваясь вздремнуть до ужина со Стюартом. Будильник поставила на без пятнадцати пять, дабы не торопясь привести себя в порядок
Разбудил меня телефонный звонок, я резко села в постели.
– Йоу, малышка моя! – завопил молодой мужской голос.
К сожалению, чьей-либо малышкой я давно уже не значилась, о чем вежливо доложила телефонному Ромео. Когда мы распрощались – за себя могу поручиться, я точно сказала до свидания, – на часах было без четверти шесть. А со Стюартом мы встречаемся в семь. Как хорошо, что этот Ромео ошибся номером!
Я пулей вылетела из кровати, проклиная себя за то, что поставить-то будильник поставила, но забыла включить. Пенистая ванна отменяется; я быстренько приняла душ, а затем кое-как наложила косметику, размазав под глазами тушь и криво накрасив губы. Ладно, сойдёт.
Ещё четверть часа я возилась с причёской. Пятнадцать минут для меня не предел; однажды я сражалась с волосами – право, они что хотят, то и делают! – целый час. Когда на голове образовалось нечто сносное, я хорошенько полила шевелюру самым-самым стойким лаком. В результате даже под ураганным ветром на моей голове не шевельнулся бы ни один волосок.
Теперь можно было одеваться. Я заранее выбрала почти новое шёлковое платье насыщенного синего цвета. Продавщица в магазине одежды уверяла, что я выгляжу в нем стройной как берёзка. Разумеется, я не поверила ей ни на грош. Но платье мне всё равно нравилось.
Я осторожно надела его через ноги, застегнула пуговицы и посмотрелась в большое зеркало. Любуясь своим отражением, я вдруг увидела пятно – прямо под левой грудью!
Маленькое пятнышко, вряд ли кто-нибудь его заметил бы. Но беда в том, что я-то знала о его существовании. Понимаете, опрятность – это мой пунктик. Я имею в виду, когда речь идёт о внешнем облике. Наверное, это помешательство как-то связано с моим весом. Я ведь не могу запретить называть меня толстой (хотя и предпочитаю иные определения – «полная», «кругленькая» или даже “дородная”), но не желаю давать повод называть меня толстой неряхой.
Пришлось переодеваться – в светло-серое шерстяное платье. Оно тоже очень ничего и подходило к случаю. Но его надо было натягивать через голову.
Не могу передать, сколь медленно и с какими предосторожностями я влезала в эту серую смирительную рубашку. А когда закончила, то обнаружила, что волосы не растрепались в разные стороны. Они все дружно встали дыбом! И самое ужасное, я даже не могла расчесать эту склеенную массу!
Времени было уже без десяти семь. Стюарт, у которого совершенно нелепая привычка никогда не опаздывать, наверняка уже ушёл с работы. Я позвонила в ресторан и попросила передать ему, что немного задержусь, – оптимизм взял верх над прежним горьким опытом.
Вытащив парик, я с облегчением обнаружила, что он выглядит вполне презентабельно. Оставалось лишь напялить его и, сосредоточившись, довести до того же состояния, каким он был, когда я извлекала его из шкафа.
Из дома я вышла уже в половине восьмого и так спешила, что позабыла надеть золотые серёжки с фальшивыми жемчужинами, купленные специально для сегодняшнего события.
*
“Эннио и Майкл”, расхваленный Эллен, находился в самом центре Гринвич-Виллидж, посему я опоздала на целый час. Я страшно испереживалась, однако всё обошлось – мы со Стюартом чудесно посидели.
Ресторан оказался очень милым и уютным. То же самое я могу сказать и о Стюарте. Он не только высок, светловолос и обаятелен, не только внимателен и заботлив, но ещё и на редкость компанейский малый. Поражаюсь, как его до сих пор, после развода с Линн, никто не прибрал к рукам. (Но я не жалуюсь, не думайте.)
Мы начали с тоста за его здоровье, наполнив бокалы очень хорошим бургундским. Стюарт редко позволяет себе выпить, но на сей раз уступил моему напору, когда я заявила, что никто после восемнадцати не имеет права праздновать день рождения без бутылки доброго вина. Бургундское мы закусили жареным цукини, хрустящим и вкусным, как и предсказывала Эллен. Следом я заказала телятину по-соррентски, настоятельно рекомендованную племянницей, а Стюарт – телятину с пармезаном, и оба остались довольны своим выбором.
Как обычно, когда мы встречаемся со Стюартом, мы много и оживлённо болтали. Он ни словом не помянул бумаги, которые я должна была собрать, дабы он мог заняться моими налогами, хотя твердил мне об этом с первого января. Вероятно, посчитал недостойным джентльмена донимать даму налогами, когда та раскошелилась на праздничный ужин. Однако из-за модного детектива, который мы оба недавно прочли, разгорелся жаркий спор. Я не уставала нахваливать книгу, а Стюарт полагал, что её достоинства сильно преувеличены. Дискуссии пришёл внезапный конец, когда он заявил довольно громко и без тени улыбки на лице:
– Знаешь, не стоит мнить себя авторитетом в убийствах только потому, что у самой на счёту парочка!
Дама за соседним столиком, которая до того внимательно прислушивалась к нашей беседе (не спрашивайте почему; ничего особенно интересного мы не сказали), уставилась на меня с неописуемым выражением, и мы со Стюартом зашлись в беззвучном хохоте.
– Кстати, – вспомнил Стюарт, когда мы пришли в себя, – ты ничего не рассказала о новом расследовании. – Я ввела его в курс дела, очень кратко, и, когда закончила, он тихо присвистнул: – Дикая история!
Стюарт явно хотел продолжить свою мысль, но обсуждать мои профессиональные трудности я совершенно не собиралась, хватит, сыта по горло. Потому и выпалила ни с того ни с сего:
– Видел в кино что-нибудь интересное?
Ляпнула и сама удивилась: Ну и дура! Нет более избитой темы, чем кино! А уж «интересного» мы давно не видели. Стюарт меня понял:
– Не извиняйся. Если бы я начал бубнить о графиках и схемах, ты бы уши заткнула. Но позволь всё-таки сказать одну вещь.
– Конечно, говори.
– А ты проверила алиби своего клиента? Питера? Да если бы Стюарт побеседовал с Питером хоть пару минут, ему бы в голову не пришло задавать такой вопрос! Я раскрыла было рот, но тут к нашему столику приблизился знакомый Стюарта, только поздороваться. А потом мы занялись огромными порциями трюфельного торта.
Покончив с десертом, я предложила зайти куда-нибудь выпить. Через два квартала от ресторана мы нашли тихий маленький бар, я заказала джин, а Стюарт опять перешёл на минералку, невзирая ни на день рождения, ни на мои пылкие уговоры.
В баре мы провели почти час, в основном беседуя, а не выпивая, но алиби Питера больше в разговоре не всплывало. Откуда мне было знать, что очень скоро я припомню слова моего друга и пожалею, что не отнеслась к ним всерьёз.
Домой мы ехали в одном такси, и всю дорогу я размышляла, пригласить ли Стюарта к себе, и как отреагировать, если он откажется, и разумно ли пытаться вернуть прошлое…
За этими размышлениями я и не заметила, как мы подъехали к моему дому. Стюарт вызвался проводить меня до квартиры и, выходя из машины, бросил водителю:
– Подождите меня. Я скоро вернусь. А я-то голову ломала!
Глава 14
Трехкомнатная квартира Клэр Джозефс располагалась на шестом этаже, двумя этажами выше жилья близнецов. Мебели в квартире оказалось не больше, чем у Люсиль Коллинз, но вся она была новой и – насколько я могла судить – очень качественной. Клэр, хорошенькая, но явно замученная жизнью блондинка лет двадцати пяти, поспешила объяснить скудость обстановки:
– Мы так много потратили на жильё – гораздо больше, чем могли себе позволить, – что на мебель почти ничего не осталось. Вот и прикупаем по одной-две вещи.
Устроились мы на кухне, и Клэр, налив кофе в чашки, предупредила, что её сынок может проснуться в любой момент.
– Обычно он спит не меньше часа, но в последние дни… – Она пожала плечами с видом человека, которого ни за что ни про что обрекли на муки в чистилище.
– Всё ещё болеет? – проявила я сочувствие, внутренне содрогаясь при воспоминании о воплях, слышанных мною по телефону.
– Нет, – озабоченно ответила Клэр. – Надеюсь, что нет. Я возила его к врачу сегодня утром, и доктор сказал, что всё уже позади. – И добавила с робким оптимизмом: – Что ж, посмотрим, возможно, он проспит до трёх.
Затем, без понуканий с моей стороны, – вероятно, понимая, что передышке в любой момент может прийти конец, – молодая мать принялась рассказывать о своей давней дружбе с сёстрами Фостер. Она говорила негромко, часто облизывая пересохшие губы и порой смахивая слезы:
– Я познакомилась с ними, когда мне было десять лет. Отца как раз перевели в американское посольство в Лондоне, и мы с близнецами ходили в одну школу. Мы быстро сблизились, чуть ли не с первого дня стали лучшими подругами. Наверное, потому, что все трое были американками.
– Долго вы жили в Лондоне?
– До четырнадцати лет. Но мы не потеряли связь после того, как я уехала на родину. Регулярно переписывались, а иногда, по какому-нибудь особому случаю, даже перезванивались. А потом, когда мне было семнадцать, родители сделали мне подарок к окончанию школы, отправив меня в Лондон. Месяц я жила у приятелей родителей, но с Мэри Энн и Мередит виделась почти каждый день. Странно, считается, что былой дружбы не вернёшь, но у нас всё было не так.
– Говорят, близнецы отличались друг от друга; по характеру, я имею в виду.
– О да, Мэри Энн очень добрая и… сердечная. Но и чувство юмора у неё отменное. И она ко всем относилась дружелюбно. Мередит более сдержанна. Не высокомерна, нет, – торопливо поправилась Клэр, – просто не столь общительна. Но она была твёрдой и решительной, в беде все шли к ней. И целеустремлённой. – Клэр грустно улыбнулась, припоминая. – С раннего детства Мерри хотела быть актрисой. Она была очень увлечена театром. Больше чем увлечена, она жила им. Однажды в школе мы ставили «Анни», и Мередит играла главную роль. Вы знаете пьесу?
– О, конечно.
– Тогда вы помните, что Анни – рыжая кудрявая девчонка. Все думали, что Мерри наденет парик. Она его молча примерила, но на следующий день пошла и купила состав для химической завивки и краску для волос, и мы с Мэри Энн сделали ей причёску. – У Клэр рот был до ушей. – Чего только не вытворяешь в детстве, – заметила она, с изумлением качая головой. – Так вот, мы – Мэри Энн и я – обрезали длинные красивые волосы Мерри, а то, что осталось, завили – ничего страшнее я в жизни не видела! У Мерри был такой вид, словно она сунула палец в розетку. Но завивка ещё куда ни шло, зато цвет получился совершенно обалденным – ярко-оранжевым! Я как увидела, тут же удрала домой и несколько дней тряслась, как бы миссис Фостер не позвонила моей маме и не рассказала, что мы натворили.
– Она позвонила? – рассмеялась я.
– Нет. Но самое забавное другое: Мерри прыгала от радости! Вот что я имею в виду, когда говорю, что она жила театром. Ей было наплевать, как она выглядит, лишь бы её облик подходил для роли. Ей и сейчас наплевать. Года два назад она играла Жанну Д’Арк и опять обрезала волосы. Она писала мне, что многие её принимали за мальчика. Но Мерри было всё равно! Однако нет худа без добра, из истории с «Анни» я извлекла кое-какую выгоду.
– Какую же?
– Сестры любили иногда меня разыграть. Я думала, что говорю с Мэри Энн, а это оказывалась Мередит. И наоборот. Они полагали, что это ужасно смешно, но мне их веселье вскоре поднадоело. А с рыжими кудрями Мерри они уже не могли меня дурачить. Когда же волосы отросли, эти розыгрыши им, наверное, приелись.
– Внешне сестры были неразличимы, да?
– Почти, но не совсем. У Мэри Энн на носу была маленькая горбинка. А у Мерри более выдающийся подбородок. И выражение глаз тоже разное. Думаю, различия стали более явными, когда они повзрослели. Или это я поумнела с возрастом и стала более наблюдательной. Но они были… – Клэр внезапно умолкла. – Ох, – выдохнула она с печальным изумлением.
– Что с вами?
– Вы заметили, что я всё время говорю о них в прошедшем времени… о моих самых близких подругах?
– Это естественно в данных обстоятельствах, – успокоила я Клэр. – К тому же вы в основном рассказывали о детстве, а оно осталось в прошлом.
Глаза девушки увлажнились. “Так, – подумала я, – готовься, Дезире, утирать слезы”. Но Клэр меня удивила.
– Я дала себе слово, что не буду раскисать, – с усилием произнесла она: – Так на чем мы остановились?
– Я собиралась расспросить вас об их брате.
– Эрике? Я его почти не знаю. Он был намного старше нас и уже жил отдельно, когда я приехала в Лондон. Поэтому я редко с ним встречалась в Англии. А здесь, в Нью-Йорке, не видела вообще.
– Вам известно о размолвке между ним и Мередит?
– Конечно. Они разругались вдрызг из-за того, что будущий муж Мередит был наркоманом.
– А что Мередит говорила об этой ссоре?
– Только то, что Эрик пытался их разлучить и что она впредь не желает его видеть. Меня не было с ними, когда всё это происходило, поэтому я не очень в курсе… Постойте, а вы беседовали с Хелен Уорд? – встрепенулась Клэр.
Да я даже имени такого не слышала!
– Кто такая Хелен Уорд?
– Ещё одна подруга Мерри. Актриса. Они участвовали в одном спектакле, когда Мерри только приехала в Нью-Йорк. Пьеса долго не продержалась, но они очень подружились и часто виделись. Мерри была не из болтливых, поэтому я бы ни на что особенно не рассчитывала. Но вдруг она что-нибудь говорила Хелен.
– Вы знаете, как с ней связаться?
– По-моему, она живёт где-то в Верхнем Вест-Сайде, на Девяносто какой-то улице.
– И последний вопрос. – Как всегда, я не очень точно выразилась: до последнего вопроса было ещё далеко. – Вы когда-нибудь встречались с Ларри Шилдсом?
– Лишь однажды. Мерри притащила его к нам на чашку кофе. Он показался мне симпатичным парнем, а Мерри была от него без ума.
– А вам известно, что они расставались на некоторое время?
– Да, но всего на неделю.
– А какова была причина разрыва?
Клэр покачала головой:
– Мерри сказала, что не может говорить об этом, я и не стала допытываться.
– А Роджер Хайер? Что вы о нём можете рассказать?
В этот момент наша мирная беседа была прервана диким пронзительным воплем. Клэр подскочила, словно ей на стул подложили кнопку.
– Извините, – бросила она через плечо, выбегая из кухни.
Вскоре она вернулась с толстым, облачённым в Пижаму Буддой на руках. Божеству было месяцев шесть или того меньше – с детьми я мало имела дело. Но, несмотря на молодость, младенец взирал на мир с исключительным самодовольством.
– Считается, что не стоит брать его на руки, когда он плачет, – призналась Клэр. Она снова села за стол, утёрла слезинки, успевшие набежать на пухлые щеки сыночка, и с вызовом продолжила: – Доктору Финку легко говорить “не нервничайте”. Его бы на моё место, Грегги бы ему показал, что такое нервы. – Злорадно подмигнув своему первенцу, она, принялась подбрасывать младенца на коленях. – Так на чем мы остановились?
– На Роджере Хайере, – напомнила я.
– Точно. – И в промежутках между гуканьем и цоканьем Клэр поведала мне то, что я уже знала от других.
– Вы лично встречались с ним?
– Несколько раз. Мне он не понравился, противный малый, но Мэри Энн я, конечно, ничего не сказала. Думаете, Роджер может иметь к этому отношение?
– Пока я совершенно не представляю, кто может. Надеялась, что у вас есть какие-то соображения.
– У меня? О нет! Я всё жду, что проснусь и вся эта история окажется ночным кошмаром. – Предавшись ужасным воспоминаниям, Клэр на мгновение прекратила качать Будду, и он немедленно подал голос.
