Текст книги "Убийства никого не красят"
Автор книги: Сельма Эйчлер
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Думаю, ей полегчало. Вскоре рыдания прекратились, и по моему настоянию Эллен легла спать на моем диване.
Уложив племянницу, я тоже отправилась в постель, но заснула не сразу. Я строила планы.
Надо нанять киллера. Конечно, сначала требовалось выяснить, где их берут и каковы сейчас расценки… Но, подумав, я предпочла, чтобы Фитцджеральду разбили коленные чашечки. (Нужен ли мне для этого киллер или по коленным чашкам имеются отдельные специалисты?) Однако и эту блестящую идею я вскоре отбросила в пользу другого плана. Уже в полусне я представляла себе, как, сидя за рулём чёрного сверкающего автомобиля, я со счастливой улыбкой наезжаю на Фитцджеральда, а потом, дав задний ход, приминаю безжизненное тело этого подонка к земле.
*
Проснулась я в семь, и сценарии, сочинённые в полночь, при свете дня показались надуманными и не такими уж заманчивыми. (Хотя, если честно, мысль об одной перебитой коленной чашечке по-прежнему выглядела весьма соблазнительно.) После обильного завтрака, который по собственной инициативе приготовила Эллен, почти успокоившаяся, но ещё не повеселевшая, я отправилась в офис.
Джеки, моя секретарша, разговаривала по телефону, когда я вошла.
– Тебя, – протянула она трубку, – некая доктор Гейл Шонфилд.
Выяснилось, что доктор Шонфилд была одним из двух врачей, обследовавших раненых близнецов в отделении скорой помощи. Но, как и предсказывала Кармен, ей нечего было добавить к той смехотворной малости, которую я уже знала.
Почти всё утро я названивала по телефону, что очень не люблю делать (для частного детектива это настоящая беда). Но, увы, иначе как через этот чёртов аппарат с окружающим миром не свяжешься.
Сначала я набрала номер «Хайятта». И опять Эрик Фостер отсутствовал. На сей раз я решила оставить сообщение. Откровенничать с телефонисткой было не очень ловко, и потому я просто представилась частным сыщиком, работающим на Питера Уинтерса, и попросила, мистера Фостера перезвонить мне при первой же возможности.
– Вы проследите, чтобы ему передали сообщение? – задала я невинный, хотя, возможно, излишний вопрос.
– Да, конечно, – вежливо ответила телефонистка. Но по её тону только дура бы не поняла, что она на самом деле думает: “А для чего я, по-твоему, здесь сижу, дубина стоеросовая?”
Затем наступил черёд двух оставшихся друзей из списка Питера. В телефонном справочнике я нашла оба имени. Следом за Лидией Бродски в моем списке значилась Шарлотта Бромли. Некая Ш. Бромли проживала на Западной Двадцатой улице – в центре города, что соответствовало словам Питера.
Автоответчик дал мне понять, что я попала по адресу.
– Привет, это Шарлотта, – сообщил тоненький голосок маленькой девочки. – Я нахожусь в заслуженном отпуске, вернусь шестнадцатого марта. Пожалуйста, оставьте сообщение. Обещаю перезвонить, как только приеду. И не забудьте дождаться гудка!
Держи карман шире! Шестнадцатое марта! Целый месяц томиться в ожидании?!
У Клэр Джозефс, проживавшей в одном доме с близнецами, я тоже было напоролась на бездушную машину, но через пару секунд на другом конце провода раздался живой человеческий голос.
Ответившая женщина производила впечатление абсолютно ошалевшей. Оно и понятно: где-то рядом с ней орал ребёнок, да столь пронзительно, что даже у меня, находившейся на расстоянии нескольких миль, чуть не лопнули перепонки.
Когда я попросила о встрече, Джозефс поведала, что у её сынишки побаливает ушко. Педиатр, вызванный утром, заверил мамашу, что ничего серьёзного, но “попробуйте объяснить это Грегги”, пожаловалась моя собеседница. Затем, очевидно обрадовавшись возможности побеседовать хоть с кем-нибудь, кому перевалило за три года, она сообщила, что уже привыкла к непрестанным воплям Грегги – у него колики с рождения, – но за последние два дня он довёл её просто до предела. Однако, закончила Джозефс, со мной она увидится с удовольствием.
– Может быть, ближе к концу недели? – предложила она. – Уверена, к этому времени он выздоровеет.
– Когда скажете.
– Тогда в четверг. Приходите днём. Около двух вас устроит? В это время малыш спит! – орала она во всё горло, стараясь перекрыть вопли ребёнка, становившиеся всё громче и громче. – Лучшее время для беседы!
Я поспешила согласиться, лишь бы только больше не слышать маленького крикуна. Оставила очумевшей мамаше оба телефона, служебный и домашний, на случай, если планы изменятся, и распрощалась. А потом сидела неподвижно, наслаждаясь роскошью тишины в нашем умеренно шумном офисе.
Без четверти одиннадцать, направившись к фонтанчику с питьевой водой, я столкнулась нос к носу с Уиллом Фитцджеральдом.
– Привет, Дезире, – поздоровался он как ни в чем не бывало. – Как раз шёл к вам. Вчерашний ужин был просто потрясающим, давно я так хорошо не ел! Только жаль, что пришлось рано уйти. Дома я застал полный кавардак. – Я слушала с каменным лицом. – Ребятки меня здорово обчистили. Унесли телевизор, новую аппаратуру, которую я купил за шестьсот долларов, когда приехал в Нью-Йорк, и часы «Омега». Их мне дедушка подарил, когда я закончил юридический факультет. И кто знает, что они ещё упёрли, я пока не всё осмотрел!
Естественное желание послать его куда подальше пришлось подавить, это бы прозвучало не слишком женственно.
– На вашем месте я бы застрелилась, Уилл, – обронила я, резко развернулась и удалилась прочь.
Около полудня позвонил второй врач из скорой помощи. Он был очень любезен, но рассказал не больше, чем его коллега.
– Мы были страшно загружены в тот вечер, – сожалел он. – К тому же девушки пробыли в нашем отделении недолго, мы спешно отправили их в операционную.
Что ж, ничего иного я и не ожидала, верно? Телефонные переговоры меня совершенно доконали, и на обед я решила побаловать себя пиццей. Но когда, сидя за стойкой “Малютки Анжи”, я наслаждалась тончайшей хрустящей корочкой, какой больше нигде в городе не найти, перед моим мысленным взором вдруг возник зад Лидии Бродски.
И я ограничилась двумя порциями.
Глава 10
Домой я вернулась в начале седьмого. Огонёк на автоответчике призывно мигал.
Первое сообщение поступило от Кирстен Андерсен: “Кармен Велес просила позвонить вам. Я вместе с ней занималась близнецами. Но я не могу сказать, во что они были одеты”. Следом она принялась в подробностях описывать, какой бедлам творился в отделении в тот вечер; медсестра тараторила и тараторила, пока милосердная машина не вырубила её на полуслове.
Вторым был неуловимый Эрик Фостер. “Сейчас я еду на деловую встречу с партнёром, – произнёс голос с акцентом истинного британца. – Перезвоню, когда вернусь в отель, если не будет слишком поздно. Или же свяжусь с вами завтра утром”.
Затем доложился Питер: “У нас всё по-прежнему. Звоню, потому что на днях разговаривал с Морин и она просила передать тебе привет. А я забыл”.
Я одновременно досадливо качала головой и улыбалась. В этом был весь Питер.
С аппетитом поужинав остатками воскресного праздничного застолья, – впрочем, праздничной эту посиделку, окончившуюся катастрофой, трудно было назвать, – я включила телевизор и вскоре обнаружила, что мой уровень терпимости по отношению к комедийным сериалам снизился до нулевой отметки. С полчаса скакала по каналам, пока совсем не одурела. В конце концов выключила ящик и взяла с полки Агату Кристи – “Печальный кипарис”. Этот роман я читала только два раза – ну от силы три, – посему чтение обещало свежие и почти новые впечатления.
В десять я оторвалась от Эркюля Пуаро, чтобы позвонить Эллен. Но она меня опередила. Звонок раздался, когда я потянулась к телефону.
Мне хотелось расспросить, как она себя чувствует, но если племянница уже оклемалась, вопрос только навеет неприятные воспоминания. Я вовремя прикусила язык, ограничившись безобидным “Когда ты вернулась?”.
– С полчаса назад. Коробка из-под торта, что ты мне всучила, очень пригодилась. Я съела большой ломоть мяса, кусок йоркширского пудинга, огромную порцию картошки, а лимонное суфле слопала всё без остатка. Наелась, как свинья, и сейчас захрюкаю.
– Ох, Эллен, спасибо, что не отстаёшь от меня. – Мы обе рассмеялись, – правда, Эллен не смеётся, она хихикает, – и я решила, что племянница вроде бы оправилась после чудесного вечера у тётушки Дез.
– Как, идёт расследование? – осведомилась она.
– Черт его знает, – буркнула я. Монументальных открытий в деле близнецов я до сих пор не сделала, и меня начинало одолевать уныние, поскольку такая похвальная вещь, как терпение, среди моих добродетелей не числится. Посему я не стала перебивать Эллен – президента и единственного члена моего фан-клуба, – когда она уверенно заявила, что я непременно доведу дело до конца и что я единственная, кто на это способен, потому что её тётка куда умнее и находчивее полицейских – и вообще всех. (Я же говорила, Эллен иногда бывает удивительно проницательной!)
Как бы то ни было, но разговор с племянницей взбодрил, и я вернулась к детективу, не сомневаясь, что теперь уж наверняка поспею за мыслью стремительного Пуаро. В конце концов, не первый раз читаю.
*
Утром в офисе меня ждала записка с номером рабочего телефона Эрика Фостера. Я не стала терять времени и позвонила.
– Фостер слушает, – ответил знакомый голос с британским акцентом.
– Это Дезире Шапиро.
– Ах да, мисс Шапиро, – произнёс он печальным тоном. – Вы звонили вчера. Вас интересуют мои сестры, полагаю.
– Верно. Не могла бы я заехать и побеседовать с вами… как можно скорее?
– Фирма как раз сняла для меня меблированную квартиру на время моего пребывания в Нью-Йорке. Я переезжаю туда во второй половине дня. Обустройство не займёт у меня много времени. Приходите вечером, если у вас нет других планов.
– Спасибо, вы очень любезны. Когда и куда?
– В восемь вам будет удобно? Восточная Сорок восьмая, номер триста пятьдесят четыре.
– Договорились.
*
Не предупредить ли Ларри Шилдса о моем предстоящем визите? – размышляла я. Но тогда у него появилась бы возможность сказаться занятым, – возможность, которую я не собиралась ему предоставлять. До половины двенадцатого я занималась кое-какими делами, а затем взяла такси до театра «Беркли», надеясь перехватить Шилдса в обеденный перерыв.
Труппа репетировала, когда я появилась в театре. Я огляделась, но Шилдса не увидела. Зато услышала знакомый голос, похожий на лай, отдававший указания актёрам. Пока я пыталась определить, откуда раздаётся голос, лай повторился. На сей раз я точно знала, в какую сторону мне двигаться, – к сцене. Шилдс скрывался в зрительном зале, где-то в конце шестого или седьмого ряда. Он сидел, скрючившись в кресле, над спинкой торчала лишь макушка.
Я приблизилась к нему на цыпочках, наклонилась и очень тихо назвала своё имя. Он едва не вывалился из кресла.
– Господи! – взвыл он. На сцене все замерли.
– Простите, – извинилась я, – не хотела вас пугать.
– Опять вы! – Он выпрямился и расправил плечи. – А если б меня кондрашка хватил! – Затем обратился к труппе: – Ладно, ребятки, перерыв на обед. На полчаса. И не больше, слышите? – Режиссёр взглянул на меня, причём для этого ему не пришлось задирать голову: сидя, Шилдс был почти такого же роста, как я стоя. – Есть новости?
– Увы. Послушайте, вы не могли бы уделить мне несколько минут?
– Идёмте в мой кабинет.
Припомнив его кабинет – и особенно те хлипкие стульчики, – я немедленно предложила альтернативу:
– А что, если я приглашу вас пообедать?
– Ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы женщина заплатила за мою кормёжку! Но в последнее время у меня плоховато с аппетитом. Короче, я теперь не обедаю. Но всё равно спасибо. – Он встал. – Оказывается, нет худа без добра! За неделю я потерял почти три кило, – И он принялся вертеться с самым идиотским видом, демонстрируя свою стройность. Затем мы двинулись за кулисы.
– Я не заметила Люсиль Коллинз на сцене, – произнесла я на ходу.
– Отсиживается дома с простудой. Добравшись до кабинета, я обнаружила, что с момента моего последнего визита Шилдс умудрился достичь невозможного: количество хлама в комнатёнке удвоилось. Ему даже пришлось смахнуть кипы бумаг со стульев-убийц, дабы нам было куда сесть.
– Зачем я вам понадобился? – полюбопытствовал режиссёр, стоило мне очень осторожно опуститься на стул. Одна ягодица опиралась на хрупкое сиденье, другая висела в воздухе, и мой собеседник, глядя на меня, с трудом сдерживал улыбку.
– Почему вы не рассказали, что не так давно вы с Мередит поссорились? – Я намеревалась просто задать вопрос, но это прозвучало как обвинение.
Шилдс немедленно занял оборонительную позицию.
– Уж не знаю, кто вам наплёл такой ерунды, – раздражённо парировал он, – но всё враньё.
– Я узнала об этом из весьма авторитетного источника…
– Да хоть от Папы Римского! – перебил Шилдс. – Мы с Мерри никогда не ссорились. – Немного успокоившись, он продолжил нарочито терпеливым тоном: – Когда, мы начали репетировать, я думал только об одном: как бы побыстрей запустить пьесу. Возможно, в тот период между нами и наступило охлаждение. У меня просто больше ни на что, кроме работы, не оставалось времени. Но потом всё наладилось.
– Мередит говорила, что вы расстались, потому что она совершила нечто непростительное. Что именно, она не сказала, но употребила именно это слово – “непростительное”.
Шилдс наморщил лоб, сдвинул брови, и над его носом пролегли две глубокие складки. Однако очень скоро лицо режиссёра разгладилось.
– Господи! Я понял, в чем дело! – объявил он. – Поначалу у Мерри возникли небольшие трудности с ролью. Драматическая часть ей отлично удавалась, но роль требовала и комедийных навыков, а у Мерри не было опыта игры в комедиях. И она немножко тормозила, вот и всё. Я твердил ей, что репетиции на то и существуют, чтобы овладеть ролью. – Его голос смягчился. – Но Мерри была… то есть… она ужасно взыскательна к себе.
Неловко было его терзать, но, в конце концов, для этого я сюда и пришла.
– Простите, но какое это имеет отношение к непростительному поступку, который она якобы совершила?
– Вы не дали мне закончить. Я знал, что к премьере она будет играть замечательно, но Мерри боялась меня подвести. Она говорила, что чувствует себя виноватой, потому что, сама того не сознавая, возможно, использовала наши личные) отношения, чтобы получить роль. Но роль я ей дал лишь по одной причине: она была для неё создана. Наверное, это она имела в виду, когда говорила о «непростительном», о чем же ещё? – втолковывал Шилдс, не спуская с меня пристального взгляда. Вероятно, вид у меня был скептический, и он точно отражал моё внутреннее состояние: я не верила ни одному слову. – Видите ли, Мерри склонна драматизировать ситуацию, все актёры к этому склонны. Заурядную проблему актёр раздует до катастрофы. Мерри очень заботило, как наши отношения влияют на работу. Но, поверьте, никаких обид между нами не было.
Говорил он весьма убедительно. Я была ему даже признательна за то, что так расстарался ради моей особы. Однако убедил он меня лишь в одном: Ларри Шилдс и сам очень хороший актёр.
Глава 11
В офис я вернулась с мятой бумажкой, на которой Шилдс неохотно нацарапал домашние телефоны актёров.
Люсиль Коллинз приветствовала меня чем-то вроде предсмертного хрипа. Увидеться со мной она не рвалась. Но, проявив умеренную любезность и изрядную настырность, я уговорила её впустить меня в дом на следующий день в обеденное время. Правда, сначала мне пришлось обещать, что приду не одна, а с кастрюлькой домашнего куриного бульона.
И лишь в начале шестого, когда уже уходила с работы, я вспомнила, что собиралась позвонить Стюарту Мейсону.
Наверное, стоит объяснить, кто такой Стюарт, чтобы вы поняли, что происходит. Буду краткой, поскольку испытываю некоторую неловкость, когда дело доходит до обсуждения моей сексуальной жизни. Пусть даже в последнее время и обсуждать-то особенно нечего, но всё же…
Стюарт Мейсон – мой бухгалтер, а также друг, ставший любовником, а потом снова превратившийся в друга. Мы знакомы сто лет, Эд ещё не появился в моей жизни, а со Стюартом мы уже были друзьями. Я испытываю к нему симпатию с того самого дня, как он принялся совать нос в мои приходно-расходные книги, хотя поначалу наше общение ограничивалось исключительно рабочим временем. Перемены наступили, когда мы с Эдом поженились. Мы часто обедали вчетвером – четвёртой была красавица жена Стюарта, по имени Линн. Потом, неожиданно, красавица Линн исчезла (понятия не имею, куда и как), и нас осталось трое. А потом умер Эд.
Более чем через год после смерти Эда наши отношения со Стюартом приобрели несколько иной характер – в подробности вдаваться я не стану, уж увольте. Думаю, так случилось оттого, что мы оба глубоко переживали понесённые потери и чувствовали себя одиноко, а кроме того, нравились и доверяли друг другу. То есть я хочу донести до вас, что между нами никогда не было любви или страсти – лишь приятные моменты, пережитые сообща очень хорошими друзьями.
Как бы то ни было, любовниками мы оставались довольно долго. Но затем случилась некая история, о которой мне и вспоминать не хочется. Мне вдруг стало стыдно за физический аспект нашей дружбы, и мы вернулись к прежнему платоническому статусу. В коем пребываем и поныне, нравится мне это или нет.
Но вернёмся к звонку… В среду у Стюарта день рождения, и я веду его в ресторан. Мы давно об этом договорились, но я подумала, что неплохо бы уточнить, и удивилась, застав его в офисе:
– Как хорошо, что ты ещё не ушёл!
– Издеваешься? Мне тут до ночи сидеть, пятнадцатое апреля на носу – налоговый судный день.
– Не стану тебя отвлекать. Я только хотела узнать: мы встречаемся завтра вечером?
– Не спеши, у меня найдётся минутка поболтать с тобой. Да, завтра точно встречаемся. Как ты поживаешь?
Я скорчила недовольную гримасу, но, сообразив, что по телефону гримасы всё равно не видно, ответила:
– Так себе.
– Неприятности?
Я редко жалуюсь – не чаще чем два-три раза в час. Кроме того, Эллен накануне вечером всадила в меня изрядный заряд самоуважения, потому я лишь ответила:
– Никаких. Правда, у меня новое дело… чрезвычайно запутанное. И порою берут сомнения, по плечу ли оно мне. А так всё в порядке. О деле расскажу при встрече. – И, желая похоронить тему на время, добавила игриво: – Захочешь ты меня слушать или нет.
– Определённо захочу, – усмехнулся Стюарт и тут же перешёл на серьёзный тон: – Ты – исключительно компетентный следователь, Дез. Если не веришь, вспомни, как ловко распутала убийства в доме своей племянницы. – После короткой паузы он добавил для пущей убедительности: – Не сомневаюсь, ты и на этот раз добьёшься успеха, вот увидишь.
Я была очень тронута. Но не удивлена. Стюарт – чуткий малый и добрая душа. Плохо только, что, на мой вкус, слишком интересный (вам уже известно, как я отношусь к мужчинам с привлекательной внешностью), в ином случае у нас могло бы быть будущее.
Дав ему адрес ресторана, настоятельно рекомендованного Эллен, я пообещала встретить его там в семь. На том и порешили, а затем я отправилась подкрепиться сандвичем перед встречей с Эриком Фостером.
*
Несмотря на час пик, я без труда поймала такси и прибыла к дому Фостера – старой, но ухоженной высотке – на десять минут раньше срока.
Лично я не бываю в восторге, когда гости являются раньше положенного времени. В последние минуты я обычно либо борюсь с моей невероятно строптивой шевелюрой, либо оттираю тушь, размазанную по векам, дабы не походить на регбиста, только что отыгравшего матч на сыром поле. Посему я решила неспешно прогуляться вокруг здания. В конце концов, не стоило начинать знакомство с бестактности.
Когда я наконец позволила себе подняться наверх, было ровно восемь.
Эрик Фостер оказался высоким, худым, подтянутым и тоже светловолосым, как его сестры. С первого взгляда я решила, что он молод, но, присмотревшись, заметила резкие складки, протянувшиеся от носа к уголкам рта; русая шевелюра тоже была изрядно подёрнута сединой. Возраст Фостера я определила как “ближе к сорока”, предположив, что он лет на двенадцать старше сестёр.
Он пригласил меня в небольшую, абсолютно безликую гостиную, где я уселась на противный современный диван, из тех, что рассчитаны на людей ростом не ниже двух метров. Диван был таким глубоким, что мне пришлось сдвинуться на самый край, иначе ноги не доставали до полу. Фостер опустился в кресло напротив и, как только я перестала, ёрзать, устраиваясь поудобнее, пространно извинился за отсутствие иного угощения, кроме диет-пепси и растворимого кофе. Я бы не отказалась от кофе, но дневной лимит, строго соблюдаемый мною, был почти исчерпан; последнюю чашку я предпочла выпить дома, заедая лимонным суфле. Однако я с удовлетворением отметила приятные манеры хозяина. (Впрочем, англичане всегда кажутся более вежливыми, чем мы, американцы. Наверное, дело в акценте: для нашего уха даже “ну ты, сволочь!”; произнесённое британцем, звучит как комплимент.) Трудно было поверить, что Фостер американец. По крайней мере, был американцем, когда родился.
– Видимо, вы переехали в Лондон очень юным, – заметила я.
– В пятнадцать лет. А сёстрам не было и года, – отозвался он с благодушной улыбкой.
– Простите, а где вы находились в понедельник вечером, когда стреляли в ваших сестёр? Скажем, между половиной восьмого и девятью часами? – Я решила сразу покончить с самым щекотливым вопросом, дабы более к нему не возвращаться.
От благодушия Фостера не осталось и следа:
– Я уже давал показания в полиции.
– Знаю, но мне это необходимо для моих собственных записей.
– А также потому, что в ваших глазах я – подозреваемый, верно?
– В настоящий момент я считаю подозреваемым любого, кто хотя бы раз в жизни поздоровался с близнецами.
– Очевидно, полиция города Нью-Йорка тоже так считает, – сухо обронил Фостер. – Поймите меня правильно, я уважаю профессионалов. Но ваши полицейские усердствуют сверх всякой меры. Вам известно, что меня даже не пускают в больничную палату, и это несмотря на присутствие охраны двадцать четыре часа в сутки?! – Он возмущённо покачал головой. Затем глянул на меня, прищурившись, и, видимо оценив мои интеллектуальные возможности, пошёл в атаку с открытым забралом: – Скажите, мисс Шапиро, если я стрелял в сестёр, то что, черт возьми, меня на это толкнуло?
– Ну, вы с Мередит не слишком ладили и…
– Боже! Да вам известно, как давно мы с ней не ладим? – перебил Фостер. – И не я злился на Мерри, а совсем наоборот. Много лет я пытался помириться с ней. – Он умолк, погрузившись в свои мысли, но вскоре возобновил военные действия: – Ладно, оставим это. Но зачем мне понадобилось стрелять в Мэри Энн?
– Очевидно, у близнецов было немало денег. А вы ближайший родственник.
– Но они могли оставить деньги своим дружкам. Или какому-нибудь обществу охраны одноногих орангутангов.
– Значит, существует завещание?
– Не имею ни малейшего представления; то же самое я сказал вашему сержанту Филдингу. Однако эта линия тупиковая, поскольку у меня самого изрядное состояние и чужого мне не надо, спасибо. К вашему сведению, я занимаю хороший пост вице-президента “Нью-Дели импорт”, очень солидной компании с филиалами по всему миру.
– Но я…
– И что самое главное, мисс Шапиро, – почти с яростью закончил Фостер, – я любил сестёр, очень любил. Обеих.
– Поймите, – примирительным тоном начала я, – я задаю вам вопросы не для того, чтобы вас подловить. Я лишь добываю информацию… которая, весьма вероятно, поможет снять с вас все подозрения.
– Боюсь, подобного рода информацией я не располагаю, – сухо улыбнулся Фостер. – По крайней мере, полиция её в грош не ставит. Но если я смогу помочь вам найти стрелявшего в сестёр… хотя ума не приложу как… – Он умолк. Затем, выпрямившись, решительно произнёс: – Хорошо, перейдём к делу. Вы желали знать, где я был в тот вечер. У нас было собрание в офисе, оно длилось до семи. Сейчас мои работодатели любезно позволили мне работать в нью-йоркском офисе до тех пор, пока ситуация не прояснится. Разумеется, это лучше, чем сидеть сутки напролёт в одиночестве и думать… О том, что какой-то маньяк сделал с моими сёстрами, – угрюмо добавил Фостер после паузы.
– И куда вы направились после работы? – участливо осведомилась я.
– Перекусить. В маленькое кафе на Пятьдесят третьей улице, где кормят гамбургерами. От офиса кафе находится всего в двух кварталах.
– Вас там запомнили? Фостер покачал головой:
– Полиция уже проверяла, показывала фотографию, но никто меня не опознал. Я даже обиделся: как же так, моё лицо, о котором моя мать всегда отзывалась как об одном на миллион, не произвело в кафе ни малейшего впечатления. – Отбросив шутливый тон, он продолжил: – Это неудивительно. Я здесь чужой, в кафе наведался второй или третий раз. И предварю ваш вопрос – платил наличными. “Божественный гамбургер” – не то место, где принимают карточки “Америкэн экспресс”.
– Когда вы оттуда ушли?
– Точно не помню. Приблизительно без двадцати восемь.
– А потом?
– Вернулся в отель. У меня был довольно утомительный день, и я решил немного почитать и лечь спать.
– Значит, вы явились в «Гранд-Хайятт» до восьми часов?
– Скорее в восемь пятнадцать. Я шёл пешком, а поскольку я неисправимый зевака, то останавливался перед каждой витриной.
– Кто-нибудь в отёле видел, как вы вошли?
– Похоже, нет. Полиция таких не нашла.
– Вы приглашали Мэри Энн поужинать в тот вечер, верно?
– Да, но у неё уже были другие планы. Сам виноват, мог заранее сообщить ей, когда приезжаю.
– Вас не обидело, что она не отменила встречу с подругой? В конце концов, вы не часто бываете в Нью-Йорке.
– Она именно так и хотела поступить, но я уговорил её оставить всё как есть, а нашу встречу перенёс на вторник. Честно говоря, я не слишком расстроился, когда узнал, что в понедельник она занята. Меня немного лихорадило в воскресенье, когда мы разговаривали по телефону, и я опасался, что на следующий день не смогу проглотить ни куска. – Я открыла было рот, но Фостер продолжил не без ехидства: – Кстати, если бы у меня было намерение укокошить сестёр, вряд ли бы я выбрал тот день, когда точно знал, что Мэри Энн нет дома.
Интересная мысль, она стоила того, чтобы её хорошенько обдумать. Но в тот момент я не нашлась что ответить и перешла к другому вопросу:
– Расскажите о вашей вражде с Мередит. Вы возражали против её замужества?
– Настоятельно возражал. Мерри едва исполнилось двадцать, когда она начала встречаться с этим панком Гарибальди, – Джин Гарибальди, так его звали. (Вот и Питер говорил, что имя мужа Мередит начиналось то ли с «К», то ли с «Р». Всё-таки у моего клиента изумительная память!) Ему было хорошо за тридцать, – продолжал. Фостер, – и он был завзятым наркоманом. Когда они познакомились, Мерри училась в театральной школе и её уже приглашали на небольшие роли на Би-би-си. Немалое достижение для столь юной девушки, верно? Родители были тогда живы, они умоляли её прекратить отношения с Гарибальди и сосредоточиться на карьере. Но Мерри ясно дала понять, что не намерена бросать ни карьеру, ни парня. Он её обворожил. Он был… красивым, этого у него не отнимешь, – неохотно признал Фостер, – и обращался с ней, как с королевой. Естественно, он клялся завязать с наркотиками, и Мерри ему верила.
– И он завязал? С наркотиками?
– Возможно. Я не в курсе. Но не уверен.
– Итак, вы вмешались.
– Да, но не тогда, когда требовалось, – не в самом начале, когда ситуация была поправима.
Видите ли, в то время я был женат, обитал в Доркине и, в общем, был далёк от жизни сестёр. Конечно, я знал, как обеспокоены родители. Они постоянно просили меня поговорить с Мерри. Девочки всегда смотрели на меня снизу вверх, я ведь намного старше их. Но я был чересчур поглощён собственной жизнью, и на сестёр уже не оставалось сил. Посему я убедил себя в том, что мои увещевания не пойдут Мерри впрок. В конце концов моя мать настояла на том, чтобы я вмешался. Однако к тому времени Мерри была уже безнадёжно влюблена в этого человека.
Его удручённый вид не мог не тронуть моё глупое доброе сердечко (впрочем, растрогать меня удалось всем, с кем я беседовала о близнецах). Но я заставила себя продолжить допрос:
– И как Мередит отреагировала?
– Она сильно на меня обиделась, чего и следовало ожидать. Вскоре после нашей беседы они с Гарибальди обручились, и Мерри прекратила со мной все контакты.
Уж не знаю, чего я ожидала, – наверное, более драматического накала страстей, приведшего к многолетней вражде между братом и сестрой. Я была чуть ли не разочарована:
– И только поэтому она не разговаривала с вами все эти годы?
– Не только, – покраснел Фостер и пристально посмотрел на меня. – Пожалуйста, поймите, – мягко произнёс он, – верно, я перегнул палку, но я старался ради неё. Наркомания Гарибальди пугала меня, я беспокоился за Мередит. Да я пошёл бы на что угодно, лишь бы избавиться от этого человека! – Фостер замялся на секунду. Признание давалось ему с трудом. Я с нетерпением ждала продолжения. У меня даже перехватило дыхание. – И я отправился к нему. И предложил заплатить, если он оставит Мерри в покое. Что ж, теперь ненависть Мередит к брату стала более понятной.
– И?…
– И он послал меня к чёрту.
– Гарибальди, очевидно, доложил Мередит о вашем визите.
Фостер кивнул:
– Она позвонила и заявила, что отныне прекращает со мной всякие отношения. – Он запнулся на секунду и мрачно добавил: – И прекратила.
– Сочувствую. – Высказаться более пространно мне помешал комок в горле.
– Ни о чем в своей жизни я так не жалею, – пробормотал Фостер, – как о том, что произошла между мной и Мерри. Сестры – самые близкие мне люди. Я разведён – уже почти два года, – и у нас с Зоэ никогда не было детей.
Некоторое время он сидел в полном молчании, уставившись в одну точку. Но постепенно справился с унынием и заёрзал в кресле, поглядывая на меня. Я смекнула, что, вероятно, мне пора отчаливать.
– Последний вопрос, – заторопилась я, не дожидаясь, пока хозяин предложит мне (очень вежливо, разумеется) убраться. – Когда Мередит и Гарибальди поженились?
– В том же году, когда я обратился к нему с предложением отступного, – в восемьдесят восьмом.
– Его смерть… она была связана с наркотиками?
Фостер покачал головой:
– Незадолго до его смерти я виделся с Мэри Энн и спрашивал – как обычно – о Мередит. Мэри Энн сказала, что Гарибальди серьёзно болен. Неоперабельная опухоль мозга. Ему оставалось несколько месяцев. И вскоре он умер… Я лишь второй раз, в Нью-Йорке с тех пор, как сестры перебрались сюда. Я был здесь в октябре, но виделся с Мэри Энн реже, чем хотелось бы. На сей раз я продлил командировку на три дня, дабы как следует пообщаться с сестрой и познакомиться, с её женихом. Мы намеревались пообедать вместе в конце недели – Мэри Энн, Питер и я. А теперь… – Отвернувшись, Фостер вынул платок из кармана и украдкой вытер глаза. – Мы с Питером встречались на днях, но только вдвоём. – Фостер горестно усмехнулся. – Симпатичный парень этот Питер. Мы перезваниваемся каждый день. Он держит меня в курсе… событий.
