Текст книги "Отравленный трон"

Автор книги: Селин Кирнан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Селин Кирнан
«Отравленный трон»

Маме и папе, я люблю вас.

Ноэлю, Эммету и Грейс, как всегда, от всего сердца.

А также мои искренние благодарности Родди Дойлу и Кэтрин Дунн, потому что, хотя большинство из нас не нашли возможности этого сказать, вы действительно изменили нашу жизнь. Хороший учитель запоминается навсегда.

Безголосая кошка

Стража не хотела их пропускать. Даже когда отец Винтер предъявил документы и объяснил, что их ожидают при дворе, часовые, презрительно ухмыляясь, отказались открыть ворота. Наконец они захлопнули калитку, и Винтер с отцом остались стоять на улице, пока сторож отошел куда-то «посмотреть».

Они ждали, ошеломленные и всеми забытые, целую четверть теней – два часа по северным часам. Тяжелая сторожевая калитка захлопнулась у них перед носом, и Винтер почувствовала, как у нее кровь закипает от гнева.

Их проводники на пути с Севера, которым заплатил Ширкен, давно ушли. Она не винила их за это. Им было поручено отвести ее с Лорканом из одного королевства в другое и доставить их домой в целости и сохранности – они выполнили свою работу. Проводники были вежливы и почтительны на всем протяжении длинного путешествия на Юг, и Винтер не сомневалась, что они люди хорошие и честные. Но преданности и дружбы от них ожидать было нельзя, разве что верности Ширкену и работе, которую он оплатил и которую им надлежало исполнить.

Несомненно, люди Ширкена наблюдали с вершины, как Винтер с отцом дошли до подножия холма и переправились по бревенчатому мосту через крепостной ров. И без сомнения, проводники дождались, пока оба их подопечных оказались в безопасности, под сенью арочных ворот, и лишь затем повернулись к темным соснам и направились домой. Их миссия была выполнена.

Конь Винтер, Оскар, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, стоя рядом с ней. От него пахло нагретой на солнце травой, оставленной позади, и темной прозрачной водой рва. Он фыркал и топал копытами, ему хотелось пить и есть, и Винтер его прекрасно понимала. Но она все равно потянула за поводья, чтобы его приструнить, и переступила с ноги на ногу. Винтер тоже уже устала и от езды в седле, и от путешествий. Но в свои пятнадцать лет она была знакома с придворными обычаями и сохраняла невозмутимый вид, словно ее вовсе не беспокоило бесконечное ожидание на жаре.

Хорошо отработанное бесстрастное выражение лица, возможно, и не выдавало ее эмоций, но на самом деле девочка была прямо-таки вне себя от нетерпения. Она только и мечтала о том, чтобы сбросить сапоги, побежать босиком по лугам, броситься в высокую траву и смотреть на небо.

Они так долго были на холодном сером Севере, что приятная жара и ясное солнышко родины опьянили ее, как белое вино. Ей хотелось насладиться ими. Хотелось вытащить отца куда-нибудь на солнце, чтобы летний зной снова согрел ему косточки. Он предусмотрительно остался сидеть верхом и теперь был так неподвижен, что Винтер покосилась на него, чтобы проверить, не спит ли он. Он не спал. Ей было видно, как блестят его глаза под полями шляпы. Он не смотрел ни налево, ни направо, его взгляд был направлен только внутрь. Он просто сидел, ожидая разрешения вернуться домой.

Однако его долговязая фигура устало ссутулилась, а болезненное дрожание рук, терпеливо сложенных на луке седла, было сильнее обычного.

Винтер с тревогой смотрела на трясущиеся пальцы отца. Так дрожат руки у стариков, а не у крепких ремесленников тридцати трех лет. «Брось переживать, – сказала она себе, снова подняв глаза и выпрямив спину. – Все, что ему нужно, – одна ночь крепкого сна да вкусный ужин, и он будет снова свеж, как летний дождь».

Она потерла кончики пальцев друг о друга, чувствуя успокаивающую твердость шрамов и мозолей. Честные, доблестные руки – вот какие руки у них обоих. Трудовые руки, которые помогут выдержать любые испытания. По привычке она оглянулась на сверток плотницкого инструмента, лежащего на крупе своей лошади, и на такую же поклажу позади отцовского седла. Все на месте, все под рукой.

Винтер вновь переступила с одной затекшей ноги на другую и впервые в жизни пожалела, что на ней не женская одежда, а мальчишеские короткие штаны и куртка. Насколько проще двигать ногами, когда они скрыты под юбкой! Винтер снова пожалела о неуместном энтузиазме, с которым она спрыгнула со своего коня. Она наивно полагала, что ворота сейчас распахнутся и их ждет сердечная встреча. Что за ребяческое тщеславие! А сейчас ей только и остается, что стоять, ведь гордость и обычаи не позволяют ей снова сесть на коня. Приходится болтаться здесь, как какому-нибудь посыльному, пока часовые не вернутся с разрешением на вход.

Рыжая кошка, мелко переступая, пробежала вдоль стены – переходя из тени на солнце, она сверкала, как языки пламени. Завидев ее, Винтер забыла о показном спокойствии, утонченности манер и позволила себе улыбнуться, кивнуть и проводить кошку глазами, повернув голову. Кошка остановилась, подняв лапку к белой манишке, и смерила Винтер взглядом, полным оскорбленного любопытства. Ее поза словно говорила: «Могу ли я верить своим глазам? Неужели ты посмела меня разглядывать?»

Заметив кошачье презрение, Винтер улыбнулась еще шире. Она задумалась, сколько поколений котов и кошек родилось за те пять лет, когда она была в отъезде. До того как начать свою учебу, Винтер была королевской кошатницей и знала всех своих питомцев по имени. «Чей же это прапрапраправнук, уже успевший вырасти из котенка в кошку?» – задумалась она.

Винтер наклонила голову и пробормотала: «Прими мое искреннее почтение в этот прекрасный день, о гроза мышей», вполне ожидая обычного ответа: «Для тебя этот день еще прекраснее, раз ты увидела меня». Но вместо этого ответа на приветствие зеленые глаза кошки вытаращились от испуга и смущения, и она вдруг шмыгнула прочь, как пламя на солнце, метнулась через мост и исчезла, спустившись по мелким камешкам противоположного берега.

Винтер проводила ее взглядом, озадаченно нахмурив брови. Подумать только – кошка, не имеющая понятия о хороших манерах, кошка, которую так просто обескуражить! Что-то здесь не то!

Винтер услышала скрип сторожевой калитки и оглянулась – тень под портиком прорезало острое лезвие солнечного света. Показалась голова сержанта охраны. Он оглядел путников без всякого почтения, будто удивленный, что они все еще здесь. Винтер как ни в чем не бывало вновь состроила невозмутимое лицо.

Не говоря им больше ни слова, сержант снова втянул голову и захлопнул калитку – щелкнул замок. У Винтер на секунду замерло сердце, но сразу же учащенно забилось, когда тяжелые цепи ворот потянулись назад и раздался жалобный скрип металла о камень. Где-то за стеной главный привратник вертел огромное колесо, наматывая цепь на ворот.

«Ну наконец-то! – подумала Винтер. – Нас сейчас впустят!»

Солнечный свет медленно-медленно уменьшал тени под мостом по мере того, как тяжелые ворота для всадников открывались, освобождая путь в сады и угодья короля.

Въехав в ворота, они увидели, что по широкой, покрытой гравием дорожке к ним торопливо шагает интендант Эрон в развевающейся на ветру служебной мантии. Наверное, ему пришлось оторваться от работы, раз был так официально одет, – и верно, Винтер увидела, что его пальцы испачканы чернилами. Морщинистое лицо интенданта засияло от радости. Он спешил к ее отцу, словно собирался взлететь с земли, как огромная дружелюбная птица, и заключить его вместе с конем в объятия своих широких крыльев, скрывая их от посторонних глаз.

– Лоркан! – воскликнул он, подбегая по тропе. – Лоркан!

От этой непринужденной сердечности у Винтер камень упал с сердца. Хоть что-то в королевстве было по-прежнему в порядке.

Отец склонился с высоты своего седла и устало улыбнулся старому другу. Они крепко пожали друг другу руки – длинные ловкие пальцы Эрона исчезли в большой, как лопата, мозолистой ладони отца. Их улыбающиеся взгляды надолго встретились и многое сказали без слов.

– Эрон, дружище, – сказал Лоркан голосом, хрипловатым и теплым, как объятия. В этом простом приветствии было куда больше чувства, чем можно вложить в любые другие слова.

Эрон остро прищурился и чуть опустил подбородок, крепче сжимая руку Лоркана.

– Я вижу, вас здесь заставили ждать, – сказал он, почти незаметно покосившись на привратников. Что-то в его лице побудило Винтер поднять глаза на часовых – сердце у нее в груди забилось неспокойно. Солдаты открыто глазели на встречу Эрона и отца. И впрямь, невозможно было не заметить, что они нарочно болтаются без дела, чтобы поглядеть на интенданта. Она попыталась скрыть свою неуверенность и оглянулась на отца с Эроном, обменявшихся многозначительным взглядом.

Вдруг отец выпрямился в седле, так что его высокий рост и ширина мощных плеч стали заметны. Винтер увидела, как неподвижно стало его лицо. Веки опустились, полузакрыв ярко-зеленые, как у кошки, глаза, а полные, красиво вылепленные губы поджались и скривились.

Это выражение Винтер называла про себя маской или же плащом. Ей было больно видеть его сейчас, как великолепно оно ни выглядело, и она устало подумала: «Ох, отец, неужели и здесь? Неужели даже здесь нам придется играть в эту ужасную игру?» Но девочка не могла не ощутить знакомую гордость, видя его преображение. В улыбке Винтер можно было увидеть удовольствие с оттенком жестокости, когда она наблюдала, как отец повернулся в седле и грозно окинул взглядом болтающихся без дела часовых.

Несколько секунд Лоркан молчал, и это краткое время часовые выдерживали его взгляд, еще не замечая превращения из простого ремесленника в нечто более опасное. Он сидел в седле царственно, неподвижно и медленно поворачивал голову к каждому солдату, намеренно внимательно разглядывая их лица по одному, будто добавлял их в некий список, хранящийся в темном чулане его памяти.

Его длинная коса, как и подобает члену гильдии, свисала вдоль спины тяжелым маятником: он растил ее семнадцать лет, с того дня, как его объявили мастером своего дела. Темно-рыжие пряди лишь недавно тронула седина, и теперь он напоминал прокурора, судью, присяжного и палача. Винтер увидела, как рождается сомнение на лицах солдат, как стальной холодок ползет у них по спине. Лоркан все молчал, и часовые на глазах у Винтер кристаллизовались в военное подразделение, не успела она и глазом моргнуть. Секунду назад они казались толпой подозрительного вида бездельников, а теперь перед отцом навытяжку стоял отряд солдат, сверля его почтительным взглядом.

– Принеси мне приступку, – сказал отец, нарочно обращаясь к одному человеку и не оставляя никаких сомнений в том, что это приказ. Солдат, сержант охраны, пустился выполнять приказ с похвальной прытью и скрылся за углом конюшни чуть ли не трусцой.

«О господи, – подумала Винтер. – Он даже не знает пока, кто мой отец, а вон как припустил. Плотник, которого он, наверное, считает сыном пастуха из низин, рыбачьим отродьем одним словом, пустым местом, велел ему сбегать за приступкой – и только посмотрите на него! Побежал как миленький. – Она благоговейно подняла глаза на отца. – А все этот его тяжелый взгляд», – подумала девушка.

Сержант вернулся так же проворно, неся перед собой деревянный брусок бережно, как долгожданного младенца. Он аккуратно положил его перед конем отца и отступил на почтительное расстояние, когда Лоркан приподнялся в стременах и спрыгнул с лошади. Ступить на землю ему было больно, но он смог это скрыть даже от наметанного взгляда Винтер.

– Отведи наших коней в главные конюшни и оставь их на попечение старшего конюха. Скажи ему, что они принадлежат протектору, лорду Лоркану Мурхоку, и его подмастерью. Передай, что я сегодня еще зайду проверить, как они устроились.

Если эти приказания, отданные негромким, хрипловатым голосом, и ранили самолюбие сержанта, он ничем не выказал этого и глазом не моргнул, когда узнал могущественный титул смиренного плотника. Он только молодцевато отдал честь и взял у отца Винтер поводья без какой-либо недоброжелательности.

Винтер встретилась взглядом с отцом. Сейчас он должен уйти с Эроном. Грядет что-то важное.

– Ступай с ними, – сказал он, легким кивком головы указывая на лошадей. – Позаботься о сохранности инструментов. Можешь перекусить и отдохнуть. – Он на секунду положил руку ей на плечо. Винтер так хотелось попросить его прилечь, отдохнуть, пообедать. Но маски были сейчас на них обоих. Так что, не показывая дочерней тревоги, она почтительно наклонила голову, как и следует ученику перед мастером, и только смотрела вслед, когда Эрон уводил его по широкой садовой дорожке – без сомнения, в резиденцию короля, в самое сердце хитросплетений государственных дел.

Призрак Шеринга

Стоял тихий полдень середины лета, и все прохлаждались у реки в дальнем конце дворцового парка или отдыхали. Винтер знала, что сады снова оживут только к вечеру, когда спадет жара. А пока эти просторы принадлежали ей одной – редкая удача в этом непростом мире.

Она оставила довольных коней в тенистых стойлах и быстро пробежала по раскаленному от зноя красному кирпичу, которым были вымощены дворы конюшен. Ее шаги гулко отдавались среди стен. Ласточки разрезали солнечные лучи вокруг нее – проворные тени в трепещущем воздухе, мирное ржание лошадей и сонный запах конского пота и навоза успокаивали.

«Дома, дома, дома, – пело все в ней. – Ты дома!»

Она повернула налево, к желтой голубятне, и побежала под тенистыми деревьями по тисовой аллее к кухонному саду. Здесь воздух был куда прохладней и наполнен смолистым запахом. Винтер пересекала спящие в солнечном тумане дорожки и колоннады с широкой улыбкой на лице, с наслаждением, не торопясь, оглядывая все давно знакомые повороты и уголки.

Все эти годы в серой сырости Севера она тихо тосковала по дому, и каждую ночь, в ответ на эту невысказанную тоску, сердце рисовало ей эту прогулку. Ночь за ночью в своих медовых снах она шла по этой самой дорожке от конюшни до кухни. И вот теперь она, наяву и во плоти, став немного постарше, бежит по счастливой дорожке своего детства. Ей хотелось бы, чтобы Рази и Альберон были здесь, а может быть, чтобы кошки терлись о ее лодыжки теплым дружественным дымком, как когда-то.

За углом известковой стены двора Винтер налетела на двух девочек, стоявших у колодца. Она не узнала их в лицо, а может быть, за время ее отсутствия они просто успели вырасти до неузнаваемости. Непринужденное журчание их голосов затихло, и они обернулись. Винтер вскинула связку инструментов повыше на плечо и зашагала дальше, не меняя ни скорости, ни выражения лица.

Ей предстояло подойти к ним на шесть-семь футов, пока тропинка не повернет, и они наблюдали за ней, когда она шла навстречу. Они были ее ровесницами или, может быть, на год-два моложе, лет тринадцати, плотно сбитые, с пухлыми плечиками, лица их были скрыты под широкими полями соломенных шляп. Девочка повыше вышла за водой – такова была ее обязанность среди прислуги. Пустые ведра стояли на краю колодца, коромысло она закинула на плечо. Другая девочка, моложе, чем сначала показалось Винтер – лет десяти, – пасла гусей. Разглядывая Винтер во все глаза, она праздно ударяла прутиком по своим полосатым юбкам.

Девочек заинтриговал не мужской костюм Винтер. Женщины часто путешествовали в брюках и камзолах, а о ее недавнем возвращении из путешествия ясно свидетельствовал сильный запах конского пота и костра. Дело было даже не в том, что она была незнакомой: во дворце незнакомцы встречаются часто. Нет, их взгляды привлек костюм подмастерья.

Она видела, как их взгляды ползут по ее форме, впиваясь в крепко перевязанные короткие волосы на затылке и красный камзол с вышитым гербом плотника. Это были свидетельства того, что Винтер уже четыре года официально является подмастерьем. Девочки посмотрели на ее башмаки, и их брови удивленно взлетели вверх при виде зеленых шнурков. Разрешение на зеленый цвет выдавалось только самым талантливым подмастерьям. Они поискали взглядом и увидели у нее на шее кулон одобрения гильдии. Так они узнали, что Винтер удостоена права зарабатывать своим трудом деньги, а не только получать стол и ночлег, как подобало обычным подмастерьям.

Когда они снова заглянули ей в глаза, Винтер увидела в их взгляде задумчивость и настороженность. «Смотрите-ка, что-то новенькое, – говорил этот взгляд. – Эта девушка преуспевает в мужском ремесле». Девушка так и чувствовала, как крутятся у них в мозгу шестерни, пока они решают, как к этому относиться.

А потом девочка постарше улыбнулась ей искренней, открытой улыбкой, от которой ямочки показались на щеках, и кивнула головой в почтительном приветствии. Сердце Винтер взмыло вверх, как выпущенная на свободу птичка. Ее приняли! Она позволила своему лицу чуть смягчиться и ответила им легкой улыбкой и кивком, проходя мимо.

Только успев зайти за угол, Винтер издала торжествующее, хоть и негромкое восклицание. Когда она, выходя со двора, завернула за угол, разговор девочек снова зажурчал у нее за спиной.

И снова в благословенную тень, на этот раз каштановой аллеи. Она огляделась, выжидая, и ее улыбка стала шире, когда она заметила то, что и надеялась здесь увидеть: призрак Шеринга.

Полупрозрачный дух мерцал в переливчатых тенях перед ней. Он выглядел, кажется, еще более плачевно, чем она помнила: изношенный кавалерийский мундир порвался у плеча и на колене, прямо-таки оскорбляя своей потрепанностью его великолепные военные регалии. Он опустил голову, шагая в задумчивости между деревьев, и Винтер ускорила шаг, чтобы его нагнать. Он шел по тропе, как всегда в своем бесконечном путешествии по садовым дорожкам, и то вспыхивал, попадая в солнечные лучи, то снова угасал.

– Рори! – тихо позвала она, подбегая к нему. – Рори! Это я, я вернулась!

Призрак Шеринга вздрогнул и повернулся на каблуках, когда она подбежала к нему вплотную. Его бледная, прозрачная фигура мерцала, как знойное марево, пока он разглядывал ее, отмечая каждое изменение, сравнивая повзрослевшее лицо и тело с голосом. Шеринг понял, что это та самая девочка, его подружка, с которой они играли вместе. Винтер увидела, как восторженная улыбка показалась на его бледных губах. Он приподнял руку в приветствии, когда она бежала навстречу по тропе под густыми листьями. Но вдруг лицо его погрустнело – радость сменилась тревогой. Улыбка Винтер стала угасать, когда призрак Шеринга сделал шаг назад, подняв руку, чтобы остановить ее. Он быстро оглянулся в очевидной панике, проверяя, не подглядывает ли кто.

Винтер резко остановилась, вдруг похолодев. Шеринг был напуган. Он боялся, что их увидят вместе! Винтер никогда раньше не видела, чтобы призрак вел себя так: привидениям обычно не важно, что о них думают живые люди, а Шеринг и вовсе был безразличен – или ты друг ему, или нет, вот и все. Во всяком случае, так обстояло дело до ее отъезда.

Она стояла неподвижно, как статуя, пока Шеринг не убедился, что они наедине. Тогда он повернулся к ней, тонкие черты его лица были исполнены сожаления, и он прижал палец к губам. «Т-с-с, – говорил этот жест, – здесь мы не в безопасности». И он растаял в туманном воздухе, оставив после себя, как эхо, полный жалости взгляд.

Она сама не заметила, сколько простояла так, с колотящимся сердцем, – наверное, долго, потому что Водоноска поравнялась с ней во время своего обратного пути во дворец. Девочка кашлянула, шагая по тропе, Винтер вздрогнула и обернулась на нее.

Волевым усилием Винтер вернула лицу невозмутимое выражение и успокоила дыхание. Она кивнула девочке и дождалась, пока она не исчезла из виду, чтобы вновь позволить себе погрузиться во взволнованные раздумья.

Призрак Шеринга серьезно выбил Винтер из колеи. Она чувствовала себя так, как будто весь мир накренился и она скользит к самому краю. Что здесь такое случилось, что кошки не хотят больше отвечать на вежливое приветствие, а привидения боятся вступать в разговор с друзьями?

За пятнадцать лет жизни Винтер удалось понять и принять, что большинство людей непредсказуемы и доверять им нельзя – верность они хранят лишь до тех пор, пока ветер не переменится. Но привидения? Призраки и кошки всегда ходили сами по себе. И хотя не стоит полагаться на кошек, которые служат только своим интересам, от них, по крайней мере, всегда можно было знать, чего ожидать. Рыжая кошка на мосту была испугана и смущена приветствием Винтер и так же обескуражена ее вниманием, как и призрак Шеринга. Эти события словно внезапно взорвали привычный фундамент жизни Винтер, оставив ее в замешательстве.

Девочка оглянулась – вокруг никого не было, она была в безопасности. Во всяком случае, пока. Винтер сделала глубокий вдох и ненадолго закрыла глаза. Она позволила себе ощутить успокаивающий вес отцовских инструментов на плече. Стамески и шила, линейки и резцы, собранные за те двадцать два года, когда он был подмастерьем и мастером, и ее собственный сверток инструментов, не такой весомый, ведь она собирала его пока всего пять лет. Она расставила ноги пошире, ровнее распределяя свой вес и чувствуя прочность земли под подошвами сапог – хороших, прочных верховых сапог, сшитых на совесть. Она почувствовала, как ленивый теплый воздух коснулся лица. Она слушала сонное чириканье воробьев, пережидавших зной в кроне каштанов, непрестанный шелест листвы.

Струйка пота медленно скатилась между лопаток; от одежды исходил острый запах странствий.

За все это она зацепилась, как ее учил отец, чтобы восстановить свою прочность и присутствие здесь. Как называл это отец, «в настоящем моменте». Она «поймала» свой ум и загнала его в загон. Не дала ему пуститься в странствие по лабиринту вероятностей того, что могло бы произойти. Она запретила себе раздумывать о том, что могло случиться, пока ее здесь не было. Все это откроется в свое время, но только если вести себя спокойно и внимательно. Она сосредоточила свой ум на пребывании здесь, на вдохах и выдохах, на земле под ногами, деревьях над головой, тяжести инструментов на плече.

Винтер открыла глаза – сейчас она точно знала три вещи. Во-первых, надо поесть. Во-вторых, надо найти Рази и Альберона. И в-третьих, надо искупаться. Ну что же, подумала она, вскидывая инструменты на плечо и делая долгий свободный выдох, первым делом самое главное, все остальное потом. Она повернулась на каблуках и спокойно отправилась на кухню.