Текст книги "Собрание сочинений. Т. 5"

Автор книги: Саша Черный

Соавторы: Анатолий Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 45 страниц)

XII. ВОЙНА С МУРАВЬЯМИ ^*

В углах хижины стоял сколоченный из ящиков первобытный шкаф. В шкафу на полках все, что нужно каждому человеку, глупый ли он, или умный, все равно: рис, сахар, макароны, соль, свечи и посуда…

Сунулся как-то дядя Вася в шкаф за сахаром – в жару ведь только лимонным соком с сахарной водой и утолишь жажду, – и обомлел. Среди кусков сахара, как маковые зерна, кишели мураши, вдоль недоеденной дыни черной ленточкой прогрызли дорожку мураши, в сдобной булочке мураши… Кто, наконец, здесь хозяин – он или мураши? Он ходит за провизией в приморское местечко, таскает ее по жаре два километра в сетке, пакеты раскачиваются и лезут вверх, песок забирается в туфли, колючий дрок хлещет по ногам – и все это ради мурашей?..

Откуда они пришли? Еле заметный живой извилистый хвостик шел до дверей и под нижней дверной петлей пропадал в ямке: под дверью был муравейник. Дядя Вася терпеливо перебрал сахар, остатки дыни выбросил на поживу сорокам (съедят с муравьями!) и принялся за муравейник. Угостил муравьев всем зловредным, что в доме нашлось, – спиртом-денатуратом, потом керосином, потом мыльной водой, но мелкая тварь хоть бы что… Корчилась, суетилась, быстро обсыхала и опять ползла двойной цепочкой – к шкафу и обратно. Тогда он рассердился, разбросал муравьев жесткой метлой во все стороны, а вход в муравейник наглухо замазал гипсом.

Сел у порога и злорадно посмотрел на метавшегося вдоль ноги мураша. «Ага! Вот и поищи теперь… Ни дома, ни родственников. Подбирали бы на полу сахарные и хлебные крошки, я бы вас пальцем не тронул, но забираться сквозь все щели в чужой шкаф, это ведь вроде кражи со взломом, и этого я не потерплю… Слышишь?»

* * *

Взглянул за порог и свистнул. Да тут целая муравьиная колония! И не мураши, а большие верзилы-муравьи и среди них самые большие – солдаты, круглоголовые с торчащими впереди клыками-ножницами…

Под самой стеной дома кипела работа: одни выносили из черных подземелий землю и шелуху, другие тащили туда корм, хвоинки, пух из подушки – перины они будут набивать, что ли?

Что ж, этак они его с Игорем на улицу под небесную крышу выкурят… Отгрызут ночью солдаты нос, съедят чемодан, землю всю из-под дома выгребут – дом на рассвете и рухнет, кто их тогда откопает? Нет, надо принимать меры…

– Какие ты хочешь меры принимать? – спросил Игорь, внезапно показываясь на пригорке из-за сосны. Очевидно, дядя Вася последние слова вслух произнес, а он и расслышал.

– Да вот муравьи одолели. Надо что-нибудь против них предпринять.

– Как муравьи одолели?

На Игоря иногда находил такой стих – обо всем подробно расспрашивать. Прислонится лениво к скамейке, кору пальцем с сосны отковыривает и ленивым голоском, словно принц у придворного садовника, спрашивает: «Что ты, дядя Вася, делаешь?» – «Фонарь крашу». – «Зачем красишь?» – «Чтобы красивый был…» – «Зачем чтоб красивый?..»

Не успел ему дядя ответить, как именно муравьи его одолели, глянь, из-за куста вынырнул загоревший, словно поджаренная лепешка, Мишка. Чем он пятки смазывал, неизвестно, но ни разу еще дядя Вася не расслышал, когда мальчик с фермы подбирался к их порогу.

Игорь любил спрашивать, Мишка обычно подходил молча и улыбался. Покажет щербатые зубки, сморщит личико в печеное яблочко, конец пояса посреди живота, как картофельная шелуха, висит, голый пупик над штанишками, словно мишень для стрельбы в цель, темнеет…

Посоветовался дядя Вася с мальчиками, решили немедленно муравьям войну объявить.

* * *

Никогда ни у одного главнокомандующего не было столько работы. Войско маленькое – всего два мальчика, хочешь не хочешь, поворачивайся сам.

Принес дядя Вася ведро, накачал воды, развел известку… Достал три банки из-под консервов – побольше и безжалостно стали заливать все муравьиные выходы и входы белым известковым молоком. Ни одной щелочки не забыли, но, сколько ни старались, не могли наполнить бесконечного муравьиного лабиринта.

Особенно старался мальчик с голым пупиком, куда и молчаливость девалась… И как-то вышло так, что он стал главнокомандующим, а Игорь и дядя Вася вроде адъютантов при нем для особых поручений.

– Лейте, лейте! Да, Боже мой, зачем же вы мне на туфли известку льете… Вот, вот, на голову ему… Убежал в дырочку. Заходи с того конца, я тебе говорю. Я с этой стороны, ты с той, чтобы они насквозь пропитались. Вылез? А я тебя в нос! Ай! Снимите у меня с шеи козявку, у меня руки заняты… Вон там еще целая компания удирает, сгребите их веником в кучку, я их полью… Что? Не нравится? Смотрите, смотрите, как я ему все ноздри залепил!

Такой тихий был мальчик, такой кроткий и вдруг в войне с муравьями такую свирепость обнаружил. А Игорь лениво присаживался на корточки, медленно поливал из банки растерявшийся муравьиный народ известкой, поворачивал к дяде Васе похожее на смуглое яичко лицо и спрашивал:

– Как ты думаешь, очень их щиплет известка? Им не очень больно, правда? А почему ни один не падает в обморок? Слишком слабый раствор? Или они уже привыкли? А если черепаху полить, ей ничего? Панцирь не пропитывается, правда? Скажи, а почему они не выносят муравьиных детей? Разве уже не пора?..

На все вопросы дядя Вася отвечал «угу», так как был очень занят, да и не знал точно, почему муравьи не падают в обморок. Черепах он тоже никогда известкой не поливал.

Люди наконец победили… Все муравьиные дыры густо заклеила известка, отдельные муравьи в белых известковых париках испуганно удирали во все стороны… Даже боковую стену смазали поперек известкой, потому что мураши бесконечной ленточкой ползли с земли к крыше, ныряли в проточенную балку над дверью, а оттуда пробирались в комнату, к шкафу.

Люди победили… Ушли с поля сражения к морю и стали отмывать с рук и ног белые кляксы засохшей известки. И так как зеркала у них не было, то они служили друг другу зеркалом:

– У тебя, дядя Вася, на кончике носа известка.

– Спасибо. А у тебя на правой щеке…

– А у Мишки под самым глазом… Смотри, осторожно смывай – попадет в глаз, попрыгаешь!

Но Мишке было не до того. Быстро, как ошпаренный, сбросил он штанишки, стал их изо всех сил вытряхивать и затанцевал на одном месте негритянскую чечетку.

– Это коричневые муравьи тебе мстят, – сказал назидательно Игорь и вдруг затанцевал сам.

Очевидно, коричневые муравьи решили отомстить обоим.

* * *

Перед закатом пришли к своей хижине. Вот так победили! Муравьи как ни в чем не бывало суетились вокруг своих норок, многие в известке с головы до лапок… Все входы были расчищены, почти все население выползло наружу, горкой лежали крупинки известки и рядом всякий домашний муравьиный скарб. Должно быть, сушили и проветривали свои вещи – ведь люди около двух ведерок известки влили в их муравейник…

– Что ж мы теперь делать будем? – спросил озабоченно Игорь. – Куда будем прятать сахар?

– Под подушку? – мрачно посоветовал дядя Вася.

– Я тебя серьезно спрашиваю…

– Постой, постой… Колумб был умен, а мы еще умнее окажемся. Садовник-бельгиец у вас в усадьбе мне про муравьев одну штуку рассказывал…

– Какую штуку?

– Мед у нас есть?

– Немножко осталось.

– Тащи сюда. И доска там в углу стоит. Тащи и ее.

Игорь принес. Что еще за выдумка такая?

Дядя Вася взял щепку и густо вымазал доску медом.

– Здорово! Они наш сахар грызут, и дыню, и булки, а ты их медом угощать будешь… Узнают лесные муравьи, наползут со всего побережья, вот тогда и попрыгаешь…

– Ведь вот какой ворчун мальчик! Догадаться сам не может, а еще изобретателем хочет быть…

– Догадался, догадался!

Муравьи черными полками лезли на доску. Переползали по спинкам друг через друга… и прилипали. Минут через десять вся доска словно густым маком была посыпана.

– Угостили… – весело сказал дядя Вася. – Бери за другой конец доски.

– Что ты с ними делать будешь? Они же мучиться будут…

– Не очень, друг мой. Отнесем за лесок подальше. Мед подсохнет, отлипнут, да дороги к нам не найдут.

Несли долго-долго. Уж и солнце красным швейцарским сыром на самую гору село, пока донесли сладкую ношу к ручью и бросили по ту сторону.

– Ни за что им теперь дороги к нам не найти… Вымой, Игорь, руки, пойдем домой. Завтра и следа их не увидишь.

* * *

След, увы, остался. И муравьи тоже остались. Когда утром дядя Вася вышел из своего жилища, вся площадка перед порогом снова кишела муравьями. Солдаты с круглыми коричневыми головами следили за порядком, рабочие муравьи тащили в муравейник клочки папиросной бумаги (курят они, что ли?), крохотные мураши копошились у своей, похожей на маленький кратер, ямки.

– Те же самые? – изумленно спросил Игорь.

– Двоюродные братья, – сердито ответил дядя Вася.

– Какие ж ты теперь меры думаешь предпринимать?

Меры? Разве он знал, какие еще меры могли тут помочь?

Выписать из парижского зоологического сада слона и заставить его протанцевать перед порогом?.. Уж тогда весь муравейник в лепешку спрессуется. Но перевозка слона обойдется дороже самого дома, да и фундамент от такой меры пострадать может… Невозможно.

Игорь разочарованно пожал плечами. Вот так главнокомандующий! Повесил нос и сдался.

– Смотри! Звезду мою едят.

По белой стене у двери – вот изверги! – муравьи со всех сторон подобрались к красной морской звезде, которую мальчик высушил и повесил над столом, чтобы наряднее в комнате было. Вся звезда кишела лакированными черными спинками…

Игорь сел на пороге и задумчиво стал смотреть на нагло шнырявших по стене и по земле черных разбойников. «А вдруг они съедят и меня с дядей, как мыши съели когда-то епископа Гаттона? Правда, Гаттон был злее нас, – мы ведь только оборонялись… Но муравьям-то какое дело? Разве мы их щадили?»

– Плюнь, Игорь. Все это чепуха. Да и забыл я тебе сказать. Афанасий Иванович зовет нас к себе на ферму погостить. Там, брат, веселее. Завтра и переедем…

– Переедем, – сонным голосом ответил мальчик. – В Южной Америке, я читал, такие зловредные муравьи есть, что совсем человека загрызть могут. Тут такого сорта нет? Как ты думаешь?

Дядя Вася усмехнулся и уверенно ответил:

– Ни в каком случае.

XIII. МИГРОШКА ^*

Переехали вниз на русскую ферму к морю. Вернее сказать, не переехали, а перетащились. Целым караваном тронулись: дядя Вася с чемоданами и с узлом на спине – совсем одногорбый верблюд, фермерский мальчик с примусом под мышкой, Игорь со складной табуреткой на голове и с эмалированными тарелками, которыми он все время по дороге щелкал друг о дружку, чтобы веселее было идти… Скучно было расставаться с лесным холмиком, с заброшенным среди виноградных лоз колодцем, над которым склонялась старая, кривая смоковница. Жаль было, что прямо перед дверьми не будет расстилаться во все стороны чудесная даль – холмы, леса, васильковое море. Как на коробке с цейлонским чаем… Но что ж. Можно ведь приходить сюда, к хижине, «в гости». Сесть на пень, слушать, как скрежещут на соснах цикады, и смотреть, как над мысом пролетают аэропланные стрекозы.

Зато внизу свои радости. В двух шагах море. Утром встал и прямо в заливе умывайся, как Робинзон. Фермерский мальчик, только свистни, всегда играть прибежит. За домом в перелеске – качели. Вечером дрова можно пилить с фермером большой пилой, очень интересно.

А главное – новая их комната была над мулом, над самой конюшней. Голову из окна высунешь и слышишь, как он, милуша, фыркает. В конюшню бегай, сколько хочешь. Фиги носи, хлеб носи – все съест и ладонь ласково губами почешет: это он так благодарит. Такого симпатичного мула во всей Франции не сыщешь! И теперь Игорь всю его жизнь до капельки узнает.

* * *

По-настоящему назывался он «Мигро». Имя хоть куда, знаменитой цыганской певице и то не стыдно такое имя носить, а уж для мула лучше и не надо. Но хозяин, хотя мул – животное европейское, по русскому обычаю прицепил к его имени уменьшительный хвостик, вот и вышло «Мигрошка». Так выходило и складнее, и ласковее…

Был он черен от ушей до хвоста, статен, лоснился, как шелковый зонтик после дождя, и, наперекор своей природе, совсем не был зол. Впрочем, провансальские крестьяне говорят, что если мул себя ведет, как свинья, это значит, что хозяин у него свинья. И кто знает, думал не раз Игорь, если бы открыли хорошую коммунальную школу для мулов, быть может, Мигрошка многих бы людей за пояс заткнул…

Игорь никогда не видел, когда Мигрошка спит. Днем, когда не было работы, стоял он в своей конюшне, косился негритянским глазом на полоску света в дверях и от скуки грыз ясли. Люди от скуки курят табак, нюхают табак, жуют табак, отчего мулу не грызть яслей?

Ночью, в часы бессонницы, мул переступал с копыта на копыто, постукивая по гулкому асфальту до самого утра… Живущий над ним дядя Вася просыпался, чертыхался, колотил по полу утюгом, но мул подымал к потолку острое ухо, прислушивался к стуку и как ни в чем не бывало продолжал свое: шаркал копытами по асфальту, бренчал цепью и фыркал:

– Ишь ты, городская курица! Сам, когда не спит, из угла в угол шагает, а я, как приклеенный, стоять должен… Фыр! Как бы не так.

О чем по ночам думает мул? Игоря давно это занимало. Вспоминал ли он свое детство: сладкое материнское молоко, старую собаку Джильду, которая его по дружбе все норовила за губу схватить? Думал ли о ближайших днях, когда начнется сбор винограда и он натрудит спину, зато и нашагается всласть под синим небом вдоль обрамленной сизыми эвкалиптами дороги.

Мигрошка натягивал цепь и все чаще постукивал о пол… Пусть сердится жилец наверху! Кто запретит мулу помечтать в лунной тишине? Не может же он зажечь копытом огонь в фонаре и усладить ночной досуг чтением «Ежемесячного журнала для мулов среднего возраста»… Да и журнала такого нет.

Шуршит под ногами в кукурузных листьях мышь, спросонья на птичьем дворе проскрипела цесарка, за углом конюшни задудел в дырявое ведро ветер, ящерица прошелестела по стене. Знакомые ночные звуки.

К дверям конюшни подходит толстая Хризантема, дружески виляет хвостом и перенюхивается с Мигрошкой.

Собака лениво отходит, потягивается, зевая, смотрит на луну и ворчит.

Игорь знает, отчего ворчит собака:

– Однако, как он густо пахнет, Мигрошка этот самый… Хороший малый, слов нет, но зачем же так пахнуть?.. И чесноком, и потным матросом, и старой русской валенкой, которую фермер выбросил на помойку. Запах… Нечего сказать!

* * *

Куда девался хозяин? Пойми людей после этого. Ходит, чистит, копыта каким-то овечьим составом смазывает, кормит, добрые слова говорит – и вдруг, точно муравей в солому, нырнет. Часов в конюшне нет, да Мигрошка и не мастер часы разбирать. Работы нет, время остановилось. Бьет на колокольне в Борме три раза днем – светло, бьет три раза ночью – темно, а какая разница, понять невозможно… Скучно в конюшне. Застоится мул, в глазах дымная полумгла – что там за стеной, лунный таз сияет либо солнце блестит? Ноги набрякли, жевать надоело.

Раз-другой в день попоят, тихая тетя Даша в лукошке принесет на закуску баклажанной шелухи, хлеба корочку… Игорь верхнюю половинку двери распахнет, поздоровается и с криком умчится к морю играть. Еще скучнее Мигрошке станет.

Хризантема все знает, говорит, что хозяин белую сбрую на себя надел, копыта новые нацепил, уехал до вторника по делам, а когда он, «вторник»? Даже собака не знает. Очень скучно ждать. Будто ты и не живой мул, а жевательный аппарат какой-то… И навозу больно уж много накопилось. Мигрошка чистоплотный, зубов не чистит, мулу это не полагается, но когда навоз бугром под ногами чуть ли не к брюху подбирается, этого он не любит.

И вдруг дверь настежь – хозяин вернулся! Знакомый костюм: шляпа колпаком, блуза лопухом, штаны из брезента гармоникой, на ногах американские утюги… И голос знакомый:

– Мигрошка! Коман-са-ва [5]5
  Как дела? (фр.).


[Закрыть], милый? Ну-ну, нечего с поцелуями лезть, сейчас, брат, будуар твой в порядок приведем…

Мул смеется, скалит зубы, морщит верхнюю губу и все норовит хозяина за угол блузы челюстью захватить. У всякого своя манера выражать свои чувства.

Выводят Мигрошку на ясное солнце. На голове белая шляпка, вроде солдатского шлема с дырками для ушей, на глазах наглазники-шоры, изукрашенные снаружи мелкими медными гвоздями… Ах, какое солнце!.. Мигрошке бы не наглазники, а темно-желтые защитные очки. Словно золотистый зыбкий овес, со всех сторон струится свет, сквозь зеленые лапы сосен – яркосиняя полоска моря и лазурная – неба. За спиной на высокой двуколке дымится жаркий навоз. Вокруг дети, собака, любопытная кошка.

Игорь становится под самую морду мула, и тот зубами осторожно стаскивает с головы мальчика шляпу: такая у него манера здороваться.

– Вьё, вьё!.. [6]6
  Живей, живей! (фр.).


[Закрыть]

Мигрошка трогается. Степенным ровным шагом вывозит свое добро со двора, мимоходом срежет зубами с сосны нависшую над глазами колючую кисть, с аппетитом схряпает и вдруг за поворотом начинает дурить…

Точно балерина, вскидывает в воздух статное тело и на носках, громыхая повозкой и косясь озорными глазами на хозяина, проходит церемониальным маршем мимо шарахнувшихся в сторону детей.

– Мигрошка! Ишь, дьявол, застоялся… Doucement, [7]7
  Тише, осторожней (фр.).


[Закрыть]кому я говорю, doucement!

Мигрошка, опомнившись, трясет головой и идет «doucement», осторожно спускает с пригорка двуколку, плавно выгибая копыто над копытом.

Игорь смотрит, и ему обидно за мула. Ведь вот люди! Даже пошалить не дадут мулу как следует…

Уж и разнес бы он свою двуколку – одно колесо на сосну, другое в море!

* * *

Иногда фермер входил в конюшню, настежь распахивал дверь, не снимал с колка ни хомута, ни островерхого чересседельника, звонко хлопал мула по гладкой спине и говорил:

– Мигрошка, allez [8]8
  Пошли (фр.).


[Закрыть]купаться!

Мул очень любил купаться и, хотя слов у него никаких не было, а кричать он не любил, знал, что голос у него, как напильник по стеклу, однако по всей походке, по оскаленным зубам, по свободно мотающейся голове и по подбрыкивающему хвосту видно было, что он очень доволен…

У моря сначала покачается на ногах, бухнется спиной на песок и, как грудной младенец, начнет барахтаться, копытами загребает-машет, брюхо, словно пароход в сильную качку, со стороны на сторону переваливается. Скосит глаза: любуются ли им, и опять вправо-влево… Над копытами – небо, сбоку – паруса, море шипит, укачивает…

Крохотный голый сын рыбака, сидящий у самой воды, посмотрит вбок на брыкающееся на песке чудовище и, как всегда, подумает:

– Мул делает гимнастику…

Потом Мигрошка вставал, отряхивал с потных боков песок и шел за хозяином, осторожно пробуя ногой глубину, в воду. Забирался по грудь в прохладную соленую влагу, копыта врывались в песок, и стоял, счастливый и покорный, долго-долго, пока хозяин его мыл, тер, а Игорь помогал – окачивал из консервной жестянки со всех сторон. Ни одну султаншу так не мыли невольницы в мраморном розовом бассейне, как мыл Мигрошку его повелитель-человек.

С крутых боков сбегала вода, тощий хвост (хвостом уж и самый красивый мул не похвастает) подпрыгивал, выражал за всего Мигрошку, как ему хорошо купаться в ласковом, безбрежном море. Люди смотрели и улыбались. Хризантема с берега наблюдала… Ей, признаться, было немного досадно: почему ее ни разу хозяин так не купал? Скоро он своего Мигрошку на руках носить будет… Принесет, окунет в море, в купальный халат завернет и отнесет назад в конюшню.

– Фыр!.. – Мул выходил из воды, с глянцевитого черного крупа струились потоки, спина встряхивалась, брызги веером разлетались вокруг…

Два голыша, Игорь и фермерский сынишка, подходят поближе. Они знают: сейчас мул начнет, как говорит дядя Вася, «валять дурака». И точно: Мигрошка делает вид, будто он дикий и хочет укусить мальчишек. Те притворяются, будто боятся, и удирают. Мул, нагнув шею, тяжело скачет за ними и круто останавливается:

– Будет! Пошалили…

Крохотный сын рыбака протягивает к мулу руки. Он знает, что чужой дядя-фермер, который мыл мула, сейчас посадит его на скользкую спину Мигрошки, и мальчуган прокатится до самого леса – шагов тридцать. Вот радость! И мулу удовольствие. Разве не весело после освежившего жаркое тело купанья осторожно нести на себе маленькую человеческую пичужку?

Игорь долго смотрит вслед мулу…

Жалость какая… Игорь уже «большой». А как бы ловко взлетел он на спину Мигрошки и прокатился вместе с малышом!

* * *

Подошли дни сбора винограда, самые бодрые и ясные дни в году. Еще накануне привез сосед десятка два бочек-баклаг с ручками, в баклагах вывозят виноград с поля.

Игорь сиял: с вечера еще получил он от тети Даши виноградные ножницы с пружинкой, «цикатор» и большой фартук, чтобы не забрызгал соком штанишек.

Мигрошка тоже обрадовался. Потянул ноздрями – со двора шел знакомый кисловатый запах, доносилось гулкое перестукиванье дубовых боков, завтра большая веселая работа, возить виноград… Весь день на воздухе, с людьми, с мулами, и винограду наешься вволю!

С раннего утра, в белой шляпе на макушке, в начищенной, ладно пригнанной упряжи стоял Мигрошка как вкопанный в оглоблях перед хижиной, к которой сносили со всего виноградника грузные корзины с сизым виноградом.

Мальчик принялся за работу бодро. Ножницы звякали, темные и светлые кисти падали в корзину. Но через полчаса он выдохся, коленки заныли, пальцы онемели. А фермерский мальчик только во вкус вошел: стриг да стриг. Дядя Вася, работавший рядом, внимательно посмотрел на побледневшего Игоря.

– Баста, чижик… Пойди лучше за мулом присмотри.

– Да нет же! Я совсем не устал.

– Баста! А то напишу маме…

Игорь покорно поплелся к мулу. Что ж, это тоже должность ответственная.

Отгонял несносных оводов, кружившихся над спиной Мигрошки, отгонял пьяниц-ос, которые осатанело лезли в корчаги с виноградом. Потом стал уминать корявым пестом виноград так, что сок в глаза запрыгал.

– Легче, Игорь, легче! – закричал издали дядя-фермер. – А то нам двойную порцию набивать придется. Это, брат, не выгодно…

Подносили корзины. Сыпались и сыпались в корчаги крупные кисти. Ну и запах! И уж непременно то взрослый, то невзрослый сунет Мигрошке в зубы кисточку со спелыми виноградинами: жуй! День такой для человека и зверя: кто на винограднике в этот день трудится, ешь сколько влезет, пока из тебя сок не пойдет.

Тронулись в путь. Сияющий Игорь сидел на узкой доске рядом с фермером. За спиной крепкий запах давленого винограда, дробно перестукиваются на развернутой во всю длину двуколке деревянные бочки. Фиги задевают по голове, сорви любую – и в рот.

Четыре раза натрудил бока и спину Мигрошка. Четыре раза до вечера взад-вперед отшагал с тяжелым ароматным грузом мул, отвозил виноград в деревенский кооператив и возвращался с новой порцией. Вел себя прилично, дружелюбно перенюхивался со всеми окрестными мулами и конями и покорно ждал своей очереди. Но на четвертый раз оскандалился, хозяин только в затылке почесал.

Пока с передней двуколки сваливал приемщик-весовщик виноград в огромный железный чан, подъехал знакомый темно-серый мул и подвез свои открытые бочки к самой Мигрошкиной морде. Хозяин Мигрошки с хозяином серого мула заболтался, Игорь тоже зазевался у чана, и Мигрошка, недолго думая, где там разбираться, свой ли виноград или чужой, сунул морду по самые глаза в бочонок… С полбочки мятого винограда схряпал, пока хозяин не заметил и назад его не оттащил.

Всю обратную дорогу корил он Мигрошку:

– Правила не знаешь? Буйвол дикий! Свой виноград ешь, хоть разорвись, чужого и пальцем не тронь. Допусти вас, мулов, так вы с бочками весь урожай слопаете!

Мигрошка только ушами тряс. Какие там пальцы… Люди небось себя не забывают, у всех деревенских крыш в прохладе сидят, закусывают, выпивают. Как он, Мигрошка, из своего бочонка мог виноград есть, если бочки все за его спиной в двуколке? Муха он или оса?

Вечером зажег хозяин фонарь, пришел в конюшню, смотрит. Стоит Мигрошка, покачивается, глаза мутноватые, все норовит улыбнуться, да только гримаса одна выходит.

Ухмыльнулся хозяин:

– Пьян? Скотина! Виноградного сока нализался, небось теперь в брюхе бродит…

– Как же он мог напиться? – вступился за мула Игорь. – Ведь в бочке только мятый виноград был…

– Так что ж…. Целый день он на солнце в корчаге простоял, забродил. А теперь в муле бродить продолжает.

Молчит мул. Икнул и ногой топнул. Подождал, пока хозяин ушел, и фыркнул:

– Не на твои деньги напился… Работаешь, работаешь… как мул какой-нибудь. Раз в году выпил, еще и попрекают. Сами-то сегодня до утра виноградный сок дуть будете. Вот возьму дерну башкой, вырву цепь, дверь вышибу, на двор выйду и песни петь стану…

– Не надо, Мигрошка, не надо, – заскулила у двери Хризантема. – И голос у тебя неприятный, и бока тебе наломают, что хорошего? Хочешь, я тебе виноградную кисточку за дверь подброшу опохмелиться, а?..