Текст книги "Собрание сочинений. Т. 1"

Автор книги: Саша Черный

 
В харчевне лесной,
Окруженной ночной тишиной,
Было тепло и уютно.
 
 
Низкий и старенький зал
Гостей насилу вмещал,
И хлопала дверь поминутно.
 
 
Вдоль стен висели рога.
За стойкой хозяйка-карга
Расплывалась субботней улыбкой.
 
 
К столам мимо печки-старушки
Проплывали вспененные кружки
И служанки с походкою гибкой.
 
 
Я пил янтарное пиво.
В окошко стучалась слезливо
Дождливая ночь и испуг.
 
 
Под лампою-молнией – дым.
На лицах малиновый грим.
Как много людей вокруг!
 
 
Чугунная печь покраснела…
Толпа гудела и пела,
И зал превращался в деревню.
 
 
Как мало нужно для счастья —
Уйти от ночного ненастья
И попасть в лесную харчевню!
 

<1911>

Siebenmühlenthal

 
Стали хмурые домишки
Сжатым строем в тесный ряд.
В узких уличках мальчишки
Расшалились и кричат.
 
 
Заостренные фронтоны,
Стекол выпуклых игра.
С колокольни льются звоны,
Как когда-то, как вчера…
 
 
Силуэт летучей мыши
Прочертил над головой.
Словно выше стали крыши
В черной тени неживой.
 
 
Тонет в сумраке долина.
Где-то плещется река.
Давит серая чужбина,
Снятся средние века…
 
 
К склону цепко присосавшись
Замер сонный городок.
Ходят девушки, обнявшись,
Светит лунный ободок.
 
 
«Добрый вечер!» Это слово,
Словно светлый серафим…
И у странника чужого
Сердце тянется к чужим.
 

<1910>

Гейдельберг

 
На старой башне скоро три.
Теряясь в жуткой дали,
Блестящей лентой фонари
Вдоль набережной встали.
 
 
В реке мерцает зыбь чернил
И огненных зигзагов.
Скамейки мокнут у перил,
Мертвее саркофагов.
 
 
У бальной залы длинный ряд
Фиакров, сном объятых.
Понурясь, лошади дрожат
В попонах полосатых.
 
 
Возницы сбились под навес
И шепчутся сердито.
С меланхолических небес
Дождь брызжет, как из сита.
 
 
Блестит намокнувший асфальт,
Вода стучит и моет.
Бездомный вихрь Поет, как альт,
И хриплым басом воет.
 
 
Дома мертвы. Аллеи туй
Полны тревогой смутной…
А мне в прохладной дымке струй
Так дьявольски уютно!
 

<1911>

Гейдельберг

 
             Грохочет вода о пороги,
             И мысли в ленивом мозгу
             За гулкой волной убегают.
             На том берегу
             Сигналы железной дороги
             Спокойно и кротко мигают.
             Высоты оделись туманом.
             На темной скамье под каштаном
Сегодня особенно любо сидеть и молчать.
 
 
             Стучат по шоссе экипажи,
             И фыркают кони.
             Дрожат силуэты из сажи,
             И тени, как духи погони,
             За ними запрыгали в тьму.
             Да. Так хорошо одному
Молчать и следить, как колеса вдали затихают.
 
 
             Разнеженно-теплые струи.
             Река монотонно поет.
             А рядом слышны поцелуи,
             И кто-то минуты крадет
             У жизни, у счастья, у ночи…
             Тоска заглянула мне в очи:
Да? Так хорошо одному? Сидеть и молчать?
 

<1909>

Гейдельберг

 
Наивная луна, кружок из белой жести,
Над башней замка стынет.
Деревья в парке свили тени вместе —
Сейчас печаль нахлынет…
 
 
На замковой террасе ночь и тьма.
Гуляют бюргеры, студенты и бульдоги,
Внизу мигают тихие дома,
Искрятся улицы и теплются дороги.
 
 
Из ресторана ветер вдруг примчал
Прозрачно-мягкую мелодию кларнета,
И кто-то в сердце больно постучал,
Но в темном сердце не было ответа.
 
 
Невидимых цветов тяжелый пряный яд,
И взрывы хохота и беспокойность лета,
И фонари средь буковых аркад —
Но в темном сердце не было ответа…
 

<1911>

Гейдельберг

 
            Месяц выбелил пол,
            Месяц молча вошел
Через окна и настежь открытые двери.
Ускользающий взгляд заблудился в портьере.
            Тишина беспокойно кричит,
            И сильней напряженное сердце стучит.
О, как льстиво и приторно пахнет душистый горошек
            На решетке балкона!
С теплым ветром вплывают в пролеты окошек
            Бой полночного звона,
Отдаленные вскрики флиртующих кошек,
            Дробь шагов за углом.
 
 
Старый месяц! Твой диск искривленный
Мне сегодня противен и гадок.
            Почти примиренный,
Бегу от навязанных кем-то загадок,
            Не хочу понимать
И не стану чела осквернять
Полосами мучительных складок…
 
 
Сторожко дома выступают из темени.
Гаснут окна, как будто глаза закрывают,
Чьи-то нежные руки, забывши о времени,
            В темноте безумолчно играют.
Все вкрадчивей запах горошка,
Все шире лунный разлив.
 
 
В оранжевом пятне последнего окошка
            Так выпукло ясны
Бумага, счеты. Кто-то щелкал, щелкал,
Вздыхал, смотрел в окно и снова щелкал…
 
 
Старый месяц! Бездушный фанатик!
Мне сегодня сознаться не стыдно —
            К незнакомым рукам,
            Что волнуют рояль по ночам,
Я тянусь, как лунатик!
 

<1911>

 
Цветы от солнца пьяны…
О, сколько их! Взгляни:
Герани и тюльпаны,
Как пестрые огни
На зелени поляны.
 
 
            На крылечке припекло,
            Виноград ползет на крышу,
            Где-то близко-близко, слышу,
            Бьется муха о стекло.
 
 
Вишневый цвет опал,
Миндальный распустился,
Как розовый коралл
На голых ветках вскрылся
И сердце взволновал.
 
 
            Но хозяйка так комично
            Вдоль стволов белье развесила…
            Это было б неприлично,
            Если б не было так весело…
 
 
Пусть Бог простит ее,
Как я ее прощаю.
Смотрю – не понимаю
И белое белье
Цветами называю.
 

<1909>

 
Вся ограда
В темных листьях винограда.
Облупилась колоннада. Старый дом уныл и пуст.
Плеск фонтана.
Бог Нептун в ужасных ранах…
Злая жалоба внезапно вырывается из уст:
«Свиньи! Где-нибудь в Берлине,
В серо-каменной твердыне,
На тюках из ассигнаций
Вы сидите каплунами безотлучные года —
Что бы этот дом прекрасный подарить мне навсегда!»
Шум акаций.
Пред оградой Божья Матерь,
Опоясанная хмелем…
На реке зеленый катер
Уморительно пыхтит.
Растревоженный апрелем,
Безработным менестрелем,
Я слоняюсь, я шатаюсь, я бесцельно улыбаюсь,
И кружится под ногами прибережное шоссе.
 

<1911>

 
            Узкий палисадник,
            Белые дорожки,
            Крошечный рассадник,
            Низкие окошки.
Перед красным домиком на стуле
Спит старик в лиловом колпаке.
Разморило, сдался – зноен день в июле…
Спит чубук в опущенной руке.
            Храп, как свист свирели…
            Над макушкой – лозы.
            Распевают шмели,
            Пламенеют розы.
Как нарядно и пестро на клумбах!
Дождь цветов – а садик метра в два.
Карлики стоят на выкрашенных тумбах…
Спит старик… Все ниже голова.
            Сквозь ворота: дворик,
            Плуг, навоз, повозка,
            Выгнутый заборик,
            Тонкая березка…
Стог разрытого и пахнущего сена,
Одуревший от жары петух.
Сказка или правда? «Сказка Андерсена!» —
Кто-то вдруг над ухом рассмеялся вслух.
 

<1911>

 
            Почти перед домом
Тропинка в зеленые горы
            Кружится изломом,
Смущает и радует взоры.
            Айда, без помехи,
К покатой и тихой вершине,
            Где ясны, как вехи,
Деревья в укрытой низине!..
            Дорогой – крапива,
Фиалки и белые кашки,
            А в небе лениво
Плывут золотые барашки.
            Добрался с одышкой,
Уселся на высшую точку.
            Газета под мышкой —
Не знаю, – прочту ли хоть строчку.
            Дома, как игрушки,
Румяное солнце играет,
            Сижу на макушке,
И ветер меня продувает…
 

<1909>

 
Буйно-огненный шиповник,
      Переброшенная арка
            От балкона до ворот,
Как несдержанный любовник
      Разгорелся слишком ярко
            И в глаза, как пламя, бьет!
 
 
Но лиловый цвет глициний,
      Мягкий, нежный и желанный,
            Переплел лепной карниз,
Бросил тени в блекло-синий
      И, изящный и жеманный,
            Томно свесил кисти вниз.
 
 
Виноград, бобы, горошек
      Лезут в окна своевольно…
            Хоровод влюбленных мух.
Мириады пьяных мошек
      И на шпиле колокольном
            Зачарованный петух.
 

<1910>

 
Пятки резво бьют о снег,
Встречный ветер режет щеки,
Все порывистее бег,
Ели мчатся, как намеки.
Дальше, дальше, мимо, мимо…
Белой пылью бьет в глаза,
Хохочу неудержимо
И, как горная коза,
В сизый сумрак окунаюсь.
Острый воздух жгуч, как лед.
Озираюсь, содрогаюсь —
И бесшумно мчусь вперед…
Слева лес и крутизна
Сторожат гостеприимно.
Голубая белизна
Полускрыта мглою дымной —
Оплошал и вмиг слетишь
К мерзлым соснам величавым,
Гулко череп раскроишь,
И конец твоей забаве…
Кто-то сзади нагоняет.
Писк полозьев, резкий свист.
Мимо, мимо… Вон мелькает
За бугром, как белый лист.
Колокольчик выбивает
Тонко-звонкий плеск стекла.
В фонаре огонь мигает,
На дорогу тьма стекла.
Дальше, дальше… Все смешалось
В снегом скованных глазах.
Мутно море взволновалось
В убежавших берегах…
Скрип и тьма. Колючий холод,
Сумасшедший плавный бег.
Я беспечен, чист и молод,
Как сейчас упавший снег…
 

<1910>

 
Сизый воздух в белых точках.
Мутно бесится река.
Перевозчик пьян, как бочка,—
Заменю-ка старика!
 
 
Снег садится на ресницы,
Мягко тает на усах.
Вынимаю рукавицы
И лениво тру в глазах.
 
 
«Перевозчик!» Острой сталью
Льется голос над водой,
Словно там, за мутной далью,
Крикнул дьявол молодой…
 
 
Я канат перебираю
В разгулявшихся руках
И молчу, не отвечаю,
И лютею на толчках.
 
 
Странен бок кирпичной дачи
В темной зелени плюща…
И река шумит иначе,
Торжествуя и плеща.
 
 
Хлопья падают за ворот.
Впереди в молочной мгле
Чуть дрожит вечерний город
С фонарями на челе.
 

<1911>

 
По бурому скату,
Где мертвые листья гниют,
Медлительно важно туманы плывут
К закату.
Пятнистые, мшистые буки
Раскинули ярко-зеленые руки.
Глаза сквозь ажурную зелень
Бегут до гранитных расщелин,
Язычески-жадно горят,
Проснувшись от долгого сна,
Целуют зеленый наряд,
Томятся и тайно смеются
И кротко ласкают закат.
      Тишина, тишина, тишина.
 
 
Кто выйдет из зелени темной:
Олень с золотыми рогами?
Сатир? Колесница с богами?
Русалка с улыбкою томной?..
Прохожий, поднявшийся снизу,
Задумчиво ежится в старом пальто,
Пронзает зеленую ризу
И шепчет: Никто!
Прошел… С далекого дна
Туманы плывут и прозрачно белеют,
Зеленые буки темнеют.
      Тишина, тишина, тишина.
 

<1910>

 
Неподвижно-ленивые кости
Раскаленные стрелы жгут.
Хорошо лежать на помосте,
Наклонивши прическу в пруд.
 
 
Какие-то пестрые мухи
Танцуют в искристой слюде.
Муравей путешествует в ухе,
Пауки бегут по воде.
 
 
Изумительно мелкая рыбка
Удирает от тени своей.
На дне жестянка и штрипка,
И семья разноцветных камней.
 
 
Облака проплывают под носом.
Намокает спустившийся чуб.
Где-то сзади шумит над откосом
Бесконечно далекий дуб.
 
 
В голове человечки из стали
Друг на дружке несутся верхом.
Отрываюсь от зыбкой вуали —
И внезапно кричу петухом.
 

<1910>

 
Качаются томные листики.
Душа покидает причал.
В волнах немигающей мистики
Смотрю в светло-синий провал.
 
 
Так сонно звенят насекомые,
Так мягко спине и бокам…
Прощайте, друзья и знакомые,—
Плыву к золотым облакам!
 
 
Сквозной холодок бестелесности
Наполнил меня до бровей.
О, где вы, земные окрестности
И пыльные гроздья ветвей?
 
 
Разразится облачко ватное.
Пищит ветерок в волосах.
И все холодней необъятное
Смеется в пустых небесах.
 
 
Забыл я свой адрес и звание.
Все выше, все глубже мой путь…
В глазах голубое дрожание
И в сердце блаженная жуть.
 

<1910>

 
По балке ходит стадо
Медлительных коров.
Вверху дрожит прохлада
И синенький покров.
 
 
На пне – куда как любо!
Далекий, мягкий скат…
Внизу кружит у дуба
Компания ребят.
 
 
Их красные рубашки
На зелени холмов,
Как огненные чашки
Танцующих цветов…
 
 
Девчонки вышивают,
А овцы там и сям
Сбегают и взбегают
По лакомым бокам.
 
 
Прибитая дорожка
Уходит вдаль, как нить…
Мышиного горошка
И палки б не забыть!
 
 
Шумит ракитник тощий,
Дыбятся облака.
Пойти в луга за рощей,
Где кротко спит Ока?
 
 
Встаю. В коленях дрема,
В глазах зеленый цвет.
Знакомый клоп Ерема
Кричит: «Заснул аль нет?»
 
 
Прощай, лесная балка!
Иду. Как ясен день…
В руке танцует палка,
В душе играет лень.
 
 
А крошечней мизинца
Малыш кричит мне вслед:
«Товарищ, дай гостинца!»
Увы, гостинца нет.
 

<1911>

Кривцово

 
На лик напялив решето,
Под черным капюшоном,
Брожу по пчельнику в манто
Изысканным бароном.
 
 
            Воздух свеж, как пепермент,
            В небе тучек звенья…
            О, лирический момент
            Высшего давленья!
 
 
            Вишни буйно вскрыли цвет —
            Будет много меда.
            Мне сейчас не тридцать лет,
            А четыре года.
 
 
            Пчелки в щеку – щелк и щелк
            И гудят, как трубы.
            Прокуси-ка драп и шелк,
            Обломаешь зубы!
 
 
            Всуньте лучше в пряный цвет
            Маленькие ножки.
            Я лирический поэт,
            Безобидней мошки…
 
 
            Не стучите в решето —
            Живо за работу!
            Я же осенью за то
            Опростаю соты.
 
 
            Улетели… Буль, буль, буль!
            Солнце лупит в щели.
            Не бывает ли июль
            Иногда в апреле?
 
 
            Пропадаю ни за что…
            Где моя невеста?
            Под изысканным манто
            Слишком много места.
 
 
            Я б ей многое сказал
            (Не в стихах, конечно!),
            Я б глаза ее лобзал
            Долго и беспечно.
 
 
            Но на нет суда ведь нет.
            Будем без невесты…
            Пусть лирический поэт
            Служит в храме Весты.
 
 
Весной, когда растаял лед
Скептического зелья,
Собрал я этот сладкий мед
С густых цветов безделья.
 

<1910>Апрель

Заозерье

 
            Эй, ребятишки,
            Валите в кучу
            Хворост колючий,
            Щепки и шишки!
            А на верхушку
            Листья и стружку…
            Спички, живей!
            Огонь, как змей,
            С ветки на ветку
            Кружит по клетке,
            Бежит и играет,
            Трещит и пылает —
            Шип! Крякс!
 
 
            Давайте руки —
И будем прыгать вкруг огня.
            Нет лучше штуки —
Зажечь огонь средь бела дня.
            Огонь горит,
И дым глаза ужасно ест.
            Костер трещит,
Пока ему не надоест…
 
 
            Осторожней, детвора,
            Дальше, дальше от костра
            Можно загореться.
            Превосходная игра…
            Эй, пожарные, пора,
            Будет вам вертеться!
 
 
Лейте воду на огонь.
Сыпьте землю и песок —
Но ногой углей не тронь,
Загорится башмачок.
Зашипели щепки, шишки,
Лейте, лейте, ребятишки!
            Раз, раз, еще раз —
Вот костер наш и погас.
 

<1911>

 
Наш трамвай летел, как кот,
Напоенный жидкой лавой.
Голова рвалась вперед,
Грудь назад, а ноги вправо.
Мимо мчались без ума
Косогоры,
Двухаршинные дома
И заборы…
Парники, поля, лошадки —
Синий Днепр…
Я качался на площадке,
Словно сонный, праздный вепрь.
Солнце било, как из бочки!
Теплый, вольный смех весны
Выгнал хрупкие цветочки —
Фиолетовые «сны».
 
 
            Зачастил густой орешник,
            Бор и рыженький дубняк,
            И в груди сатир насмешник
            Окончательно размяк…
            Сосны, птички, лавки, дачки,
            Миловидные солдаты,
            Незнакомые собачки
            И весенний вихрь крылатый!
            Ток гнусавил, как волчок.
            Мысли – божие коровки —
            Уползли куда-то вбок…
            У последней остановки
            Разбудил крутой толчок.
 
 
Молча в теплый лес вошел по теплой хвое
И по свежим изумрудам мхов.
На ветвях, впивая солнце огневое,
Зеленели тысячи стихов:
Это были лопнувшие почки,
Гениальные неписанные строчки…
Пела пеночка. Бродил в стволах прохладных
Свежий сок и гнал к ветвям весну.
Захотелось трепетно и жадно
Полететь, взмахнув руками, на сосну
И, дрожа, закрыв глаза, запеть, как птица.
Я взмахнул… Напрасно: не летится!
……………………………………………………..
 

<1911>

Киев

 
Вы сидели в манто на скале,
Обхвативши руками колена.
А я – на земле,
Там, где таяла пена,—
Сидел совершенно один
И чистил для вас апельсин.
 
 
Оранжевый плод!
Терпко-пахучий и плотный…
Ты наливался дремотно
Под солнцем где-то на юге,
И должен сейчас отправиться в рот
К моей серьезной подруге.
Судьба!
 
 
Пепельно-сизые финские волны!
О чем она думает,
Обхвативши руками колена
И зарывшись глазами в шумящую даль?
Принцесса! Подите сюда,
Вы не поэт, к чему вам смотреть,
Как ветер колотит воду по чреву?
Вот ваш апельсин!
 
 
И вот вы встали.
Раскинув малиновый шарф,
Отодвинули ветку сосны
И безмолвно пошли под смолистым навесом.
Я за вами – умильно и кротко.
Ваш веер изящно бил комаров —
На белой шее, щеках и ладонях.
Один, как тигр, укусил вас в пробор,
Вы вскрикнули, топнули гневно ногой
И спросили: «Где мой апельсин?»
Увы, я молчал.
Задумчивость, мать томно-сонной мечты,
Подбила меня на ужасный поступок…
Увы, я молчал!
 

<1911>

 
            Возвратясь усталая с примерки,
Облечется в клетчатый капот,
Подойдет вразвалку к этажерке,
Оборвет гвоздику и жует.
Так, уставясь в сумерки угла,
Простоит в мечтах в теченье часа:
Отчего на свете столько зла
И какого вкуса жабье мясо?
 
 
            Долго смотрит с сонным любопытством
На саму себя в зеркальный шкаф.
Вдруг, смутясь, с беспомощным бесстыдством
Отстегнет мерцающий аграф…
Обернется трепетно на скрип —
У дверей хозяйские детишки,
Колченогий Мишка и Антип.
«В кошки-мышки? Ладно, в кошки-мышки!»
 
 
            Звуки смеха мечутся, как взрывы…
Вспыхнет дикий топот и возня,
И кружит несытые порывы
В легком вихре буйного огня.
Наигравшись, сядет на диван
И, брезгливо выставив мальчишек,
Долго смотрит, как растет туман,
Растворяя боль вечерних вспышек.
 
 
            Тьма. Склонивши голову и плечи,
Подойдет к роялю. Дрогнет звук.
Заалеют трепетные свечи,
Золотя ладони мягких рук.
Тишина задумчивого мига.
Легкий стук откинутой доски —
И плывет бессмертный «Лебедь» Грига
По ночному озеру тоски.
 

<1911>

 
Чья походка, как шелест дремотной травы на заре?
Зирэ.
 
 
Кто скрывает смущенье и смех в пестротканой чадре?
Зирэ.
 
 
Кто сверкает глазами, как хитрая змейка в норе?
Зирэ.
 
 
Кто тихонько поет, проносясь вдоль перил во дворе?
Зирэ.
 
 
Кто нежнее вечернего шума в вишневом шатре?
Зирэ.
 
 
Кто свежее снегов на далекой лиловой горе?
Зирэ.
 
 
Кто стройнее фелуки в дрожащем ночном серебре?
Зирэ.
 
 
Чье я имя вчера вырезал на гранатной коре?
Зирэ.
 
 
И к кому, уезжая, смутясь, обернусь на заре?
К Зирэ!
 

1911

Мисхор

 
Я конь, а колено – седельце.
Мой всадник всех всадников слаще…
Двухлетнее теплое тельце
Играет, как белочка в чаще.
 
 
Склоняюсь с застенчивой лаской
К остриженной круглой головке:
Ликуют серьезные глазки
И сдвинуты пухлые бровки.
 
 
Несется… С доверчивым смехом,
Взмахнет вдруг ручонкой, как плеткой,—
Ответишь сочувственным эхом
Такою же детскою ноткой…
 
 
Отходит, стыдясь, безнадежность,
Надежда растет и смелеет,
Вскипает безбрежная нежность
И бережно радость лелеет…
 

<1911>

 
Мы женили медвежонка
На сияющей Матрешке,
Ты пропела тонко-тонко:
«Поздравляем вас, медведь!»
Подарили им ребенка —
Темно-бронзовую таксу,
Завернули всех в пеленку,
Накормили киселем.
 
 
«Ну а дальше?» – «Хочешь, встану,
Как коза, на четвереньки?
Или буду по дивану
Прыгать кверху животом?..»
– «Не желаю». – «Эла, птичка,
Не сердись, – чего ты хочешь?»
Резко вздернулась косичка:
«Я желаю, чтоб ты пел».
«Чижик, чижик…» – «Нет, не надо!
Каждый день все чижик-чижик,
Или глупое „дид-Ладо“…
Сам придумай, сам, сам, сам!»
 
 
Огорошенный приказом,
Долго я чесал в затылке,
Тер под глазом и над глазом —
Не придумал ничего.
Эла дерзко ухмылялась
И развешивала тряпки.
Что мне больше оставалось?..
Я простился и ушел.
 
 
О позор! О злое горе!
Сколько песен скучным взрослым
Я, копаясь в темном соре,
Полным голосом пропел…
Лишь для крошечного друга
Не нашел я слов внезапных
И, краснея, – как белуга,
Как белуга, промолчал!
 

<1911>

I

 
Печаль и боль в моем сердце,
Но май в пышноцветном пылу.
Стою, прислонившись к каштану,
Высоко на старом валу.
 
 
Внизу городская канава
Сквозь сон, голубея, блестит.
Мальчишка с удочкой в лодке
Плывет и громко свистит.
 
 
За рвом разбросался уютно
Игрушечный пестрый мирок:
Сады, человечки и дачи,
Быки, и луга, и лесок.
 
 
Служанки белье расстилают
И носятся, как паруса.
На мельнице пыль бриллиантов,
И дальний напев колеса.
 
 
Под серою башнею будка
Пестреет у старых ворот,
Молодчик в красном мундире
Шагает взад и вперед.
 
 
Он ловко играет мушкетом.
Блеск стали так солнечно-ал…
То честь отдает он, то целит.
Ах, если б он в грудь мне попал!
 

<1911>

II

 
За чаем болтали в салоне
Они о любви по душе:
Мужья в эстетическом тоне.
А дамы с нежным туше.
 
 
«Да будет любовь платонична!» —
Изрек скелет в орденах.
Супруга его иронично
Вздохнула с усмешкою: «Ах!»
 
 
Рек пастор протяжно и властно:
«Любовная страсть, господа,
Вредна для здоровья ужасно!»
Девица шепнула: «Да?»
 
 
Графиня роняет уныло:
«Любовь – кипящий вулкан…»
Затем предлагает мило
Барону бисквит и стакан.
 
 
Голубка, там было местечко —
Я был бы твоим vis-à-vis [32]32
  Визави (фр.).


[Закрыть]—
Какое б ты всем им словечко
Сказала о нашей любви!
 

<1910>

III

 
          В облаках висит луна
Колоссальным померанцем.
В сером море длинный путь
Залит лунным, медным глянцем.
 
 
          Я один… Брожу у волн.
Где, белея, пена бьется.
Сколько нежных, сладких слов
Из воды ко мне несется…
 
 
          О, как долго длится ночь!
В сердце тьма, тоска и крики.
Нимфы, встаньте из воды,
Пойте, вейте танец дикий!
 
 
          Головой приникну к вам,
Пусть замрет душа и тело.
Зацелуйте в вихре ласк,
Так, чтоб сердце онемело!
 

<1911>

IV

 
          Этот юноша любезный
Сердце радует и взоры:
То он устриц мне подносит,
То мадеру, то ликеры.
 
 
          В сюртуке и в модных брючках,
В модном бантике кисейном,
Каждый день приходит утром,
Чтоб узнать, здоров ли Гейне?
 
 
          Льстит моей широкой славе,
Грациозности и шуткам,
По моим делам с восторгом
Всюду носится по суткам.
 
 
          Вечерами же в салонах,
С вдохновенным выраженьем,
Декламирует девицам
Гейне дивные творенья.
 
 
          О, как радостно и ценно
Обрести юнца такого!
В наши дни, ведь, джентльмены
Стали редки до смешного.
 

<1911>

V

ШТИЛЬ

 
Море дремлет… Солнце стрелы
С высоты свергает в воду,
И корабль в дрожащих искрах
Гонит хвост зеленых борозд.
 
 
У руля на брюхе боцман
Спит и всхрапывает тихо.
Весь в смоле, у мачты юнга,
Скорчась, чинит старый парус.
 
 
Сквозь запачканные щеки
Краска вспыхнула, гримаса
Рот свела, и полон скорби
Взгляд очей – больших и нежных.
 
 
Капитан над ним склонился,
Рвет и мечет и бушует:
«Вор и жулик! Из бочонка
Ты стянул, злодей, селедку!»
 
 
Море дремлет… Из пучины
Рыбка-умница всплывает.
Греет голову на солнце
И хвостом игриво плещет.
 
 
Но из воздуха, как камень,
Чайка падает на рыбку —
И с добычей легкой в клюве
Вновь в лазурь взмывает чайка.
 

<1911>