Текст книги "Ожоги"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 17
ТЕТУШКИН ДОМ – ЕЕ КРЕПОСТЬ

Мистер Контрерас получил истинное удовольствие от моего рассказа о событиях прошедшей ночи. Оказывается, он слышал, как Бобби налетел на меня и на Робина, но, по его выражению, «не желал вмешиваться в мои дела» и потому не выпустил Пеппи. На самом же деле старик просто дулся и выдерживал характер. Поскольку обычно мои похождения приводят его буквально в экстаз. Вот и сейчас, когда я дошла до посещения морга и потом до путешествия на Рапелек, я просто физически почувствовала его ревность.

– Ну что же ты мне вовремя не сказала, куколка! Я поехал бы с тобой. Уж я-то знаю, как с ними разговаривать. Пусть только попробовали бы тебе угрожать. Я бы им показал!

– Могу себе представить, – пробормотала я. На самом деле он говорил чистую правду, так уже бывало: пару раз он мчался ко мне на помощь с обломком трубы в руках. У меня до сих пор кошмары по этому поводу. – Ну, спасибо за кофе. Мне пора. Надо кое с кем встретиться.

Да, пора кое с кем встретиться, мрачно думала я, поднимаясь к себе. Пора, пора прижать тетушку к ногтю и выудить из нее хотя бы часть правды. Я быстро приняла душ, влезла в джинсы, розовую блузу завязала узлом на поясе и направилась к двери. В это время зазвонил телефон. Робин. Ой, я совсем забыла ему позвонить. Но он, кажется, не обиделся.

– Ну, как вчера, все в порядке?

– Смотря, что ты имеешь в виду, – ответила я. – Меня повезли в морг опознать труп девушки, обнаруженный на строительном участке.

– Ну и как, опознала? – спросил он сочувственно.

– Да… Она, видишь ли, полунищая, негритянка и наркоманка вдобавок, так что счастливого конца здесь быть не могло. И все равно, в определенном смысле это шок.

– В сложившейся ситуации они могли бы обойтись с тобой помягче.

– В сложившейся ситуации они просто надеялись любыми средствами вытянуть из меня правду.

– Вик, – начал он нерешительно, – очень не хочется быть занудой, особенно сейчас… у тебя была такая ночь, но скажи, ты подумала над нашим предложением? Берешься за расследование «Копьев Индианы»? Нам надо что-то делать.

Я почувствовала, как потеплело на душе. Есть же люди, которые считают меня компетентным специалистом, а не просто надоедливой дурой, которая всюду сует свой нос. Вообще-то вчера ночью я уже решила, что буду расследовать это дело, но все равно приятно. Вот ведь кто-то – мужчина, между прочим! – полагает, что я должна делать именно эту работу, а не сидеть дома и играть в куклы.

– Единственная проблема – я абсолютный профан в том, что касается пожаров и возгораний. И боюсь, что уже не успею набраться необходимых технических знаний.

– А нам и не нужно, чтобы ты занималась техническими или инженерными исследованиями, для этого у нас есть лаборатория. От тебя потребуется проверка финансового состояния владельца, и, кроме того, надо бы выяснить, у кого могли быть мотивы для поджога. А в этом, как я слышал, тебе равных нет.

Теперь у меня потеплело не только в груди, но даже щеки запылали от удовольствия. Я записала имя владельца гостиницы – Сол Селигман – и его адрес. Ему уже за семьдесят, сообщил Робин, и он наполовину удалился от дел, в офис на Ирвинг-парк-роуд заходит лишь где-то после полудня. Я добросовестно записала номера телефонов – домашний и служебный.

– Вик, – спросил Робин после краткого молчания, – может, попробуем еще раз пообедать вместе? Только уж на этот раз поближе к моему дому, чтобы никаких полицейских машин.

Я рассмеялась.

– Хорошо, давай в пятницу. Я еще не совсем пришла в себя, да и дел накопилось куча.

– Прекрасно. Я позвоню в пятницу утром, и мы решим, куда пойти. И спасибо, что согласилась поработать для нас.

– Да-да, – сказала я и повесила трубку.

Часы показывали начало первого. Если привычки у Элины не изменились, сейчас она только встает. Я села в машину и помчалась на бешеной скорости – четыре мили за десять минут, со скрежетом затормозила у «Копьев Виндзора». У входа, спиной к проходу, сидела пожилая пара и яростно выясняла, кто из них виноват в том, что Биффи исчез. Я задержалась ровно настолько, чтобы узнать, что Биффи – это кот. На меня они даже не взглянули.

Никто не обратил на меня внимания и в вестибюле. Старшая консьержка, а вместе с ней пятеро или шестеро постояльцев, сидели, вперившись в телевизор, на экране которого разворачивалась душераздирающая сцена, и мне удалось проскользнуть к лестнице незамеченной. Дальше я помчалась через две ступеньки, а потом неслышной трусцой по коридору к двери Элины. Дверь была закрыта. Я подергала ручку – заперто; негромко постучала – никакого ответа. Тогда я постучала сильнее, но голоса не подала – если она меня узнает, то еще двадцать четыре часа будет изображать из себя спящего опоссума.

Наконец она закричала хриплым со сна голосом:

– Убирайся ты, безмозглая сучка, я тоже имею право выспаться.

Я продолжала стучать до тех пор, пока она не открыла. Увидев меня, она сделала попытку сразу же захлопнуть дверь, но ничего не вышло – я успела пройти в комнату.

– Извини, дорогая тетушка, что потревожила, – сказала я с нежнейшей улыбкой. – Но, по-моему, ты рискуешь назвать безмозглой сучкой старшую консьержку. Это, знаешь ли…

– Виктория, радость моя, что ты здесь делаешь?

– Пришла повидаться с любимой тетушкой. У меня плохие новости, это касается Сериз.

Она смотрела на меня непонимающе, почти с невинным видом. Фиолетовая ночная сорочка все еще была нестирана, от нее исходил удушающий запах пота, смешанный с кислым перегаром. Я подошла к окну и попыталась открыть его – тщетно, слишком уж старательная рука поработала над ним. Я присела на кровать. Пружины изношенного матраса жалобно скрипнули, и одна из них вонзилась мне в ягодицу.

– Сериз? – недоуменно раскрыла глаза Элина. – А что с ней, моя радость?

– Она мертва, – торжественно заявила я. – Полиция вызвала меня сегодня ночью, чтобы опознать тело.

– Мертва? – повторила она громким шепотом. Лицо ее менялось на глазах, от безразличного до оскорбленного – мне показалось, она не знала, что именно нужно изобразить; где-то в промежутке я уловила и мимолетное выражение хитрецы. В конце концов по ее венозным щекам скатилось несколько слезинок. – Виктория, это нехорошо – врываться к людям с такой новостью. Я надеюсь, ты еще не успела обрушить это печальное известие на Церлину? Габриеле было бы за тебя стыдно. Правда, стыдно. А я-то думала, ты приглядываешь за бедной малышкой. Почему ты позволила Сериз сбежать и погибнуть, скажи на милость? – Было видно, что она изо всех сил старается изобразить гнев праведный.

– А она меня не спросилась. Когда я вернулась за ней в клинику, она уже исчезла. Я позвонила копам и попросила поискать ее, но город велик, и работы у них полно. Так вот она и умерла на дне шахты лифта на строительном участке от передозировки наркотика.

Элина поджала губы и покачала головой.

– Это ужасно, детка, просто ужасно! Не выношу, когда на меня обрушиваются такие новости. А теперь уйди, я должна надо всем подумать. И как я скажу об этом Церлине? Спасибо, детка, что потрудилась поставить меня в известность, а теперь иди. Мне нужно побыть одной.

Я стояла и смотрела на нее, держа на лице ту же ласковую улыбку.

– Я сейчас уйду, Элина. Но сначала ты скажешь мне, что вы с Сериз задумали? Какой трюк?

Она выпрямилась и взглянула на меня с видом оскорбленного достоинства.

– Какой еще трюк, детка? О чем ты говоришь?

– А такой, чтобы вытянуть деньги. Ведь вы вместе это придумали, правда?

– Виктория! Бедная девочка еще остыть не успела, а ты уже порочишь ее память. Что бы сказала на это Габриела! – Она нервно запахнула ночную рубашку.

Нет, вы только подумайте, она еще упоминает на каждом шагу мою мать!

– Она бы сказала: «Элина, надо говорить правду. Это трудно, но зато потом хорошо себя чувствуешь». – Габриела верила в очистительную силу признания.

– Как бы там ни было… я не знаю, о чем ты говоришь.

Я покачала головой.

– Нехорошо, Элина. Вы с Сериз явились ко мне тогда ночью с этой историей о пропавшем ребенке. Потом вы обе испарились, должно быть, застеснялись. Если бы вы беспокоились о девочке, уж нашли бы способ со мной связаться.

– Должно быть, у Сериз не было твоего номера телефона. А может, она забыла твое имя.

– Это меня не удивляет. Но от нее только и требовалось – дождаться меня в клинике доктора Хершель, и вот она я – преданная, честная, настойчивая, или как там гласит скаутский девиз? Но у вас было на уме что-то свое. Иначе почему бы ты так упорно отказывалась назвать мне фамилию Церлины?

– Просто не хотела, чтобы ты беспокоила ее.

– Ага, точно… А в прошлую среду ты шантажировала ее: сказала, что нельзя держать ребенка в «Копьях Индианы». Хотела заработать на бутылку, да? Гнусно, тетушка, но эта твоя гнусность спасла девочке жизнь. В воскресенье, когда вы ко мне заявились, ты знала, что Церлина отослала девочку. Я хочу знать, черт побери, что вы задумали и зачем втянули меня в это дело?

Я так распалилась от собственных слов, что даже вскочила на ноги.

Глаза тетки наполнились слезами.

– Оставь меня, Виктория Ифигения. Выйди отсюда! Мне жаль, что я пришла к тебе после того пожара. Ты чертова зазнайка, не уважающая старших. Можешь считать своей собственностью весь Чикаго, но это моя комната, и, если ты не уйдешь, я позову полицию.

Я оглядела комнату, и мой гнев уступил место чувству безнадежности и стыда. Господи, ну как она вызовет полицию, ведь у нее даже телефона нет! Единственное, что у нее есть, – полиэтиленовый пакет и провонявшая ночная сорочка. Я сморгнула слезу, повернулась и вышла. За моей спиной в двери повернулся ключ.

У выхода та парочка уже не ругалась из-за кота, а мирилась за бутылочкой «риппла». Я медленно пошла к машине, села и сгорбилась за рулем. На душе было так тяжко, что и двигаться не хотелось.

Глава 18
НЕТ, ОН НЕ ДОНАЛЬД ТРАМП[17]17
  Трамп Дональд – один из богатейших людей Америки, владелец недвижимости – жилых домов и отелей, в том числе таких крупных, как «Плаза» в Нью-Йорке.


[Закрыть]

Больше всего на свете мне хотелось очутиться сейчас в каком-нибудь отдаленном уголке земного шара, где человеческие невзгоды предстают не в таком обнаженном виде. Можно, конечно, – из-за недостатка средств – закрыться в своей квартире и на месяц залечь в постель. Но ссуда за квартиру еще не выплачена, значит, счета будут приходить и возвращаться в банк неоплаченными, и очень скоро я тоже окажусь перед лицом неприкрытой бедности и засяду за бутылочкой «риппла», чтобы выбросить все из головы. Я нажала на акселератор и поехала на север, туда, где помещалась контора Сола Селигмана.

Она оказалась в небольшом доме-развалюхе, где находился еще и магазин. Окна первого этажа были заколочены. Полустершаяся вывеска на фронтоне гласила: «Управление имуществом Селигмана». Доски и грязные окна мешали заглянуть внутрь, но мне показалось, что в доме горит свет.

Тяжелая дверь подалась с большим трудом. Потом оказалось, что она зацепилась за кусок отодранного линолеума. Я попыталась было вернуть линолеум на место, но как только я отставляла ногу, линолеум занимал прежнее положение. Я отказалась от тщетной попытки навести порядок и направилась к высокой перегородке, отделяющей Сола Селигмана от остального мира. Если он и купался в золоте, то сюда он его, совершенно очевидно, не вкладывал.

В задней части помещения стояло пять столов, но лишь один из них был обитаем. За ним сидела крашеная блондинка лет шестидесяти, с тщательно завитыми волосами и читала книжку, явно взятую в библиотеке. Коротеньким, украшенным перстнем пальцем она водила вдоль страницы, беззвучно шевеля губами. Она не могла не слышать, как я боролась с линолеумом, но глаз не подняла. Может быть, книгу сдавать сегодня, подумала я, а у нее еще и половина не прочитана.

– Могу вам сказать, чем там кончается, – проговорила я.

Женщина неохотно подняла глаза от книги.

– Вы что-то хотели, милочка?

– Мне нужен мистер Селигман, – сказала я самым своим профессиональным тоном.

– Его нет, дорогуша.

– А когда он появится?

– Он теперь бывает здесь нерегулярно, удалился от дел.

Я тронула задвижку на тех вратах, которые, по моим предположениям, вели к Селигману.

– Может быть, тогда вы мне поможете? Вы здесь управляющая?

Она немного привстала.

– Милочка, вам не положено сюда входить! Это частное помещение. Посетителей мы принимаем снаружи.

Я вошла в частное помещение и закрыла за собой дверь. Она последовала за мной.

– По заданию страховой компании «Аякс» я расследую пожар в одной из гостиниц, принадлежащих мистеру Селигману. «Копья Индианы».

– Вот как! – сказала она, вертя обручальное кольцо, глубоко врезавшееся в пухлый палец. – А что, есть какие-то проблемы?

– Поджог – это всегда проблема. Компания не собирается выплачивать страховку, пока не убедится, что мистер Селигман к этому непричастен.

Она резко выпрямилась; глаза за стеклами очков так и метали молнии.

– И что это вы говорите? Надо же предположить такое! Да мистер Селигман никогда… У вас что, есть доказательства?

Я покачала головой.

– Я не обвиняю его в поджоге. Просто хочу увериться, что он этого не делал.

– Так вот, я вам говорю, он этого не делал.

– Прекрасно, значит, расследование пройдет легко и быстро. Сколько у него отелей кроме «Копьев Индианы»?

– Послушайте, мистер Селигман – милейший и честнейший человек. Ну да, он еврей, а я католичка. Что вы думаете, он хоть раз об этом обмолвился? После смерти мужа я осталась с двумя дочерьми на руках. Кто, скажите, платил за их обучение? А какие подарки он им делал на Рождество! Да и мне тоже. Я всегда говорила, что, если он хочет сохранить свой брак с Фанни, лучше ей этих подарков не показывать. А три года назад она умерла. Он после этого так и не пришел в себя. Потерял интерес ко всяким делам. Но если вы думаете, что он мог поджечь собственный отель, то вы просто не в себе.

К конце этого монолога она вся побагровела и тяжело дышала. Только совершенно бессердечный изверг мог продолжать этот допрос.

– Так… – задумчиво проговорила я. – Плата за жилье поступает к вам, миссис…

– Доннели, – бросила она. – Нет, ее собирают менеджеры отелей. Послушайте, покажите-ка мне сначала какое-нибудь удостоверение.

Я достала из бумажника удостоверение и протянула ей вместе с визитной карточкой, на которой значилось: «В. И. Варшавски. Финансовые расследования». Она внимательно осмотрела документы, сравнила фотографию с оригиналом – почему-то мое лицо на фотографии имеет оттенок сваренного рака, что приводит людей в недоумение.

– Здесь не указано, что вы из страховой компании, – сказала она наконец, и это был выстрел прямо в цель.

– Вы можете туда позвонить. Спросите Робина Бессинджера из отдела поджогов, он подтвердит.

Надо будет зайти к ним завтра, подумала я, взять копию контракта и официальное письмо.

Она в раздумье посмотрела на телефон в углу, но потом, видно, решила, что не стоит.

– Хорошо, – сказала она. – Спрашивайте, что хотите, но никакой связи между пожаром и мистером Селигманом вы не найдете.

– Какую должность вы занимаете в компании, миссис Доннели?

– Управляющая этим офисом. – Ее лицо явило готовность отразить любые нападки на босса.

– Чем конкретно вы занимаетесь?

– Люди звонят, например, с жалобами. Тогда я посылаю кого-нибудь из строительного надзора или управляющего недвижимостью для проверки. Если здание нуждается в ремонте, я это оформляю. Ну и всякое такое. Вот сыщики приходят с расспросами, я с ними беседую.

Смотрите-ка, у нее, оказывается, и чувство юмора есть. Я с готовностью улыбнулась.

– Сколько всего гостиниц в собственности у мистера Селигмана?

Она стала загибать пальцы: одна в Эшленде, одна на Сорок седьмой, ну и так далее, пока не дошла до «Копьев Индианы» – всего получилось семь. Я на всякий случай записала адреса; может, потом проедусь взглянуть на них; судя по адресам, ни одна из них не процветает. Я продолжала задавать вопросы, она добросовестно отвечала.

Нет, плату за жилье они не снижали. Да, раньше здесь, в офисе, было намного больше служащих, это еще когда мистер Селигман был молод; он тогда постоянно занимался куплей-продажей, и людей требовалось больше. Теперь их осталось всего двое – Селигман и она. Они всю жизнь работали вместе, более дружной команды вам не найти. И более добросердечного человека – тоже.

– Очень хорошо. – Я встала и потерла то место, где металл впился в ягодицу. – Кстати, в каком вы банке? Я имею в виду не вас, конечно, а компанию «Имущество Селигмана».

Выражение крайней усталости вернулось на ее лицо.

– Национальный банк «Эджуотер», – сказала она.

Когда я уже открывала дверь, меня вдруг осенило:

– А кто наследует его дело? У него есть дети?

Лицо ее выразило крайнюю степень негодования.

– Понятия не имею! Мне бы никогда не пришло в голову совать нос в чьи-то личные дела! И не беспокойте его – он еще не оправился после смерти Фанни.

Дверь за моей спиной со стуком закрылась. Скажите, пожалуйста, ей и в голову бы не пришло. Как же, как же. Сама наверняка все эти двадцать лет была в курсе всех дел его и даже мыслей. А уж теперь-то, после смерти жены, тем более. Борясь с линолеумом, я без всякой видимой связи вспомнила про ее собственных детей, которым Селигман щедро выделял деньги на образование.

Прежде чем сесть за руль, я нашла телефонную будку и позвонила Робину. Он, как всегда, был на совещании, но секретарша пообещала, что к завтрашнему утру официальное письмо для меня будет готово.

День клонился к вечеру, а я сегодня еще ни разу нормально не поела, если не считать гренок да жуткий кофе у мистера Контрераса. Нет, на голодный желудок трудно думается. Я зашла в близлежащий польский ресторанчик, взяла большую чашку густого овощного супа и тарелку с ломтями ржаного хлеба их собственного приготовления. Это оказалось так вкусно, что я, перед тем как отправиться на розыски мистера Селигмана, разохотившись, взяла еще пирог с малиной и пережаренный кофе.

Поехала к мистеру Селигману на улицу Эстэс. Это тихая улица в предместье Роджерс-парк. Селигман занимал там не очень большой и не очень привлекательный кирпичный дом с довольно запущенным двориком, к которому никто в течение этого жаркого лета и пальца не приложил. Все поросло сорняками, дорожка к дому совсем разбита. И как он тут ходит, в его-то годы, особенно зимой?

Ступени крыльца оказались не в лучшем состоянии, я едва не вывихнула ногу – угодила в глубокую выбоину. Перед дверью лежал протертый половик, на лоснящейся поверхности которого я даже поскользнулась. Позвонила – никакого ответа. Лишь монотонное звучание звонка за тяжелой дверью. Я подождала немного и позвонила еще раз. Ничего. Может быть, перепутала адрес? И когда я уже собралась уходить, послышался скрип засовов и задвижек. Это был длительный, трудный процесс. Когда последний замок сдался, дверь медленно открылась. На пороге, щурясь от яркого света, стоял пожилой человек, вероятно, в возрасте мистера Контрераса. Но если отличительной чертой мистера Контрераса были живость и любопытство, то этот человек, по-видимому, утратил всякий интерес к жизни. Лицо его, казалось, все состояло из одних морщин и складок. На нем был старый бежевый свитер с высоким воротом, а поверх него – совсем ветхая шерстяная кофта, один край которой он запихнул в пижамные брюки. Нет, он совсем не выглядел крестным отцом или мозговым центром банды поджигателей.

– Да, чем могу служить? – проговорил он слабым хриплым голосом.

Я с усилием улыбнулась и объяснила, по какому я делу.

– А, так вы, барышня, из полиции?

– Нет, я частный детектив. Сейчас вот работаю по заказу вашей страховой компании.

– Страховой компании, вы сказали? У меня страховка вся уже выплачена. А вообще-то вы лучше проверьте у Риты.

Он с удивлением покачал головой, и я заметила в ухе слуховой аппарат. Я напрягла голосовые связки и заговорила громче:

– Я знаю, что ваша страховка выплачена. Компания «Аякс» наняла меня расследовать пожар… Выяснить, кто поджег вашу гостиницу.

– А, выяснить, кто поджег гостиницу? – Он несколько раз кивнул. – Но я понятия не имею, кто ее поджег. Для меня это было настоящее потрясение. Я ждал, что полицейские приедут поговорить со мной, ну из отдела поджогов, но в наши дни мы напрасно платим налоги. Пусть все сгорит дотла, никто и не пошевелится, не подумает искать этих самых поджигателей.

– Полностью с вами согласна, – вставила я. – Вот поэтому компания «Аякс» и наняла меня для расследования. Может быть, пройдем в дом? Там, наверное, удобнее разговаривать.

Он внимательно оглядел меня, решил, что я не представляю особой опасности, и пригласил войти. Как только он закрыл за собой дверь и задвинул одну из пяти задвижек, я пожалела о том, что не осталась на улице. Тошнотворный запах – смесь пота, немытой посуды и застарелой грязи – пропитал, казалось, даже стены и мебель. Как можно здесь вообще существовать!

В гостиной, куда он меня привел, царили полумрак и сырость. Сослепу я налетела на какой-то низенький столик, а подавшись назад, сильно ушибла ногу о какой-то металлический предмет непонятного назначения. Как я ни сдерживалась, с губ сорвалось ругательство.

– Осторожнее, барышня, осторожнее, это все вещи Фанни, я бы хотел, чтобы они остались в целости и сохранности.

– Да, сэр, – скромно пробормотала я и остановилась, ожидая, когда он кончит возиться с лампой. Когда массивная с бахромой лампа наконец ожила, я увидела, что споткнулась о железную каминную решетку, лежащую в самой середине комнаты. Конечно, идеальное место для нее, поскольку камина вообще не было… Очень осторожно, минуя все острые углы, я добралась до кресла и пристроилась на самом его уголке – и все же мой зад сразу провалился в мягкую пыльную обивку. Мистер Селигман сел рядом на кушетку. Между нами висела пустая клетка для птиц.

– Итак, что еще вы хотите, барышня?

При всем том, что он был в состоянии депрессии, да и слышал неважно, голова у него работала вполне хорошо. Когда он ухватил суть моих замечаний, его впалые щеки покраснели.

– Значит, моя страховая компания думает, что я сжег свою собственную гостиницу, так? За что я плачу налоги? Я плачу налоги – полиция мне не помогает; я плачу страховку – а моя страховая компания только оскорбляет меня за это.

– Мистер Селигман, вы ведь уроженец Чикаго, да? Живете здесь всю жизнь? Я тоже. Мы оба с вами прекрасно знаем, что здесь каждый день люди жгут свою собственность только для того, чтобы получить страховку. Я счастлива, что вы не из их числа, но нельзя и компанию винить за то, что она хочет в этом убедиться.

Краска сошла с его лица, но он продолжал бормотать что-то о грабителях, которые берут ваши деньги, ничего не давая взамен. Когда он успокоился, я стала задавать вопросы, сначала обычные, например, где он был ночью во время пожара – дома, в постели, конечно, он ведь не донжуан какой-нибудь, чтобы рыскать ночами по городу.

– Как вы думаете, кому могло понадобиться сжечь «Копья Индианы»?

Он вскинул вверх руки:

– О чем вы говорите! Кому могло понадобиться это старье?! Она даже для меня уже… Вы платите налоги, потом еще страховку, потом еще за коммунальные услуги, а когда соберете арендную плату, оказывается, нечем заплатить за окраску дома. И проводка уже старая, давно надо бы заменить, но я не могу себе этого позволить. Уж вы мне поверьте, барышня.

– А почему вы просто не снесли гостиницу, если она вам так дорого обходится?

– Ну вот, и вы туда же! Думаете только о деньгах, а не о человеческих сердцах. Люди приходят ко мне чуть не каждый день и думают: я такой глупый старик, что продам им свое сердце и позволю растоптать его. Вот и вы тоже…

Он медленно качал головой, пораженный вероломством молодого поколения.

– Это был мой самый первый дом. Знаете, сколько времени я собирал на него деньги? Это было во время Великой депрессии. Да нет, вам не понять. Я годы работал на грузовике, откладывал буквально каждый цент, а когда мы с Фанни поженились, все пошло на «Копья Индианы». – Он закрыл глаза и, казалось, говорил сам с собой. Его хриплый голос стал таким тихим, что мне пришлось наклониться к нему. – Вы бы ее видели в те времена – прекрасная была гостиница! По утрам туда подавали воду, и даже кухни казались мне замечательными – я вырос в двух комнатах, восемь человек в двух комнатах, воду носили вручную. Когда владельцы обанкротились – в те дни это случалось чуть ни с каждым, – я наскреб денег и купил ее. – Он помолчал. – Потом началась война, город наводнили цветные, и мы с Фанни перебрались сюда. У нас уже и дети пошли, мы все равно не могли оставаться в гостинице: надо было растить детей. Но я так и не смог продать «Копья Индианы», сколько мне ни предлагали. Слава Богу, с этим теперь покончено.

Из уважения к его воспоминаниям я немного помолчала. Оглядела комнату. На низком столике рядом с моим креслом стояла фотография, явно сделанная в фотоателье, – торжественного вида молодой человек и девушка в свадебном наряде с застенчивой улыбкой на милом лице.

– Это мы с Фанни, – сказал Селигман, заметив мой взгляд. – Трудно поверить, правда?

Очень осторожно и ненастойчиво я задала несколько рутинных вопросов: кто на него работал, кто наследует его дело, кто мог бы выиграть от пожара, что ему известно о ночном стороже в «Копьях Индианы». Он отвечал довольно охотно, но ни о ком из наследников или подчиненных не сказал худого слова.

– Вы знаете, мне и оставить-то им почти нечего. Когда начинаешь жизнь, думаешь, что закончишь ее богачом, а тут – семь старых гостиниц, и все. Может, кто-нибудь и мог бы Поджечь «Копья Индианы», если бы за это хорошо заплатили. Я-то не очень хорошо плачу своим людям, но вы взгляните на меня, вы посмотрите, как я живу. В конце концов, я же не Дональд Трамп. Плачу, сколько могу.

Я записала имена и адреса его детей, а список сотрудников – так он сказал – можно будет взять у Риты. Он проводил меня до двери и все повторял и повторял, как он платит налоги и ничего за это не получает. Но служащим-то своим он платил, неужто они могли ему так отплатить?

Спускаясь по ступеням крыльца, я слышала лязг запираемых засовов и задвижек.