Текст книги "Ожоги"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 28
ДОБРОЕ СЛОВО ОТ ДОБРОГО ДРУГА

Поздно вечером позвонил Робин. Он был счастлив, что я жива и почти здорова, и в то же время не мог пережить, что его не пустили ко мне в больницу. Очень хотел приехать в тот же вечер, но с меня на сегодня было достаточно. Договорились встретиться в субботу, если я буду чувствовать себя лучше.

– Ах да, – вспомнила я, – скажи, пожалуйста, гостиница «Берега прерий» была застрахована в «Аяксе»?

– Нет, – ответил Робин, – я первым делом это проверил. Заброшенные здания мы не страхуем. Единственное, что могу сказать тебе в утешение, – Сол Селигман не был владельцем этой гостиницы. Так что, либо это месть за поджог «Копьев Индианы», либо кто-то всерьез охотится за семейством Варшавски.

Последняя фраза, вероятно, предназначалась для того, чтобы меня рассмешить, но мне припомнилась Элина, ее бессмысленное лицо с багровыми прожилками. Я пробормотала что-то насчет того, что еще слишком слаба для такого рода шуток, и повесила трубку.

Я не викторианский ангел, чтобы исполнять при ней роль сиделки, повторяла я себе, не обязана, не обязана, не обязана!

Я поковыляла в гостиную и стала рыться в шкафу в поисках канцелярских принадлежностей. Я так давно не писала личных писем, что коробка с письменными принадлежностями затерялась между фондюшницей и набором серебряных салатниц, оставшихся еще от времен моего короткого замужества. Я в изумлении уставилась на них. Для чего я таскаю эти штуки по всему Чикаго вот уже в течение одиннадцати лет?

Но сегодня этот вопрос мне не решить. Я опять задвинула их поглубже и, взяв пожелтевший листок, уселась писать письмо дядюшке Питеру. Это оказалось нелегкой задачей: нужно было преодолеть свою неприязнь и убедительно изложить обстоятельства дела. Я описала сам несчастный случай, свое состояние, постаралась донести до него, что не смогу сейчас ухаживать за тетушкой, и предложила два варианта: либо он забирает Элину к себе на время, либо помещает ее в какой-нибудь приличный пансионат для выздоравливающих. Утром отправлю письмо в Мишн-Хиллз. Это все, что я могла сделать для Элины.

Я стояла в ванной и смотрела на себя в зеркало. Вид, конечно, ужасный – щеки ввалились, на лице, казалось, остались одни скулы и глаза. Вообще-то они у меня серые, но сейчас, на мертвенно-бледном лице, выглядели почти черными. Не удивительно, что мистер Контрерас так жаждал набить меня бифштексами. Я встала на весы – меньше ста тридцати фунтов! Ну нет, этого я не могла допустить – я же не смогу выполнять свою работу в таком состоянии. Надо обязательно что-нибудь поесть, прямо сейчас. И хоть я совсем не чувствовала голода, отправилась прямиком на кухню и принялась рыться в холодильнике. Конечно, за то время, что меня не было, все продукты протухли; только йогурт, пожалуй, еще можно было есть. Я пила его прямо из пакета и старалась найти какую-нибудь закономерность в том хаосе, который окружал меня.

Есть несколько человек, которые в последнее время настроены враждебно по отношению ко мне. Ральф Макдональд, спустившийся с трона, чтобы отшить меня от Роз Фуэнтес; Сол Селигман, расстроенный тем, что компания «Аякс» не выплатила ему страховку; Церлина Рамсей – ей кажется, что мы с Элиной виноваты в смерти ее дочери. Набралось на целый лист, но ни один из этих людей не оставил бы нас гореть заживо. Ну а уж Лотти предпочитает высказывать свое неудовольствие напрямую.

Есть еще Луис Шмидт. Во вторник он назвал меня сукой и вообще был зол, как цепной пес. За то, что я сунулась в дела его фирмы, «Алма Миджикана». И начинать нужно с него.

Я поставила кастрюльку с водой на газ и конечно же забыла об этом. Вода закипела, выплеснулась на конфорку и затушила огонь. А на столе был такой беспорядок, что спички разыскать не удалось. Нет, не могу больше выносить эту жизнь! Не хочу больше жить одна – никто не пожалеет, не приласкает… Возвращаешься с поля боя, а дома есть нечего, спичек нет, денег в банке почти нет… Я схватила в охапку горсть ложек и вилок и запустила ими в кухонную дверь. Раздался оглушительный звон, и это меня немного отрезвило. Опустив плечи, я побрела к двери собирать свою утварь. Одна ложка отлетела к самому холодильнику. Я потянулась за ней, толкнула ненароком холодильник, и сверху на меня свалилась коробка спичек. Ну вот, это хорошо. Припадки истерии тоже, оказывается, иногда помогают. Я засунула ложки-вилки обратно в ящик и зажгла газ.

Помимо Луиса Шмидта и дел фирмы «Алма Миджикана» было еще кое-что. Элина… Не хочу больше думать о тетке – никто не обязывает меня приглядывать за ней. Сказки о ее несчастьях уже навлекли на меня всевозможные беды, поиски жилья для нее чуть не закончились моей смертью. Не желаю больше вникать в ее жизнь.

Есть по-прежнему не хотелось, но голова стала совсем легкой, почти невесомой, скорее всего от голода. Я выдавила пасту и решила потереть в нее твердый, как камень, кусок чеддера. Работать перевязанными руками было нелегко, вскоре заныли все мускулы, я стала задыхаться, а результат – несколько ложек натертого сыра. В какой-то момент мне даже показалось, что я содрала струп на правой руке – такая была острая боль.

Взяв тарелку в левую руку, я понесла ее в гостиную. С трудом заставила себя проглотить несколько ложек, откинулась на спинку кресла и стала думать о тетке.

Элина сбежала после того, как узнала о смерти Сериз. Возможно, ее напугало и еще что-то – с таким характером, как у нее, она легко могла влипнуть во что угодно. Я почти ничего не знаю о ее сегодняшней жизни, но с чего-то все же нужно начать. Вполне логично связать ее бегство со смертью Сериз. Нужна была серьезная причина, чтобы согнать Элину с оплаченной койки. Она жила на те крохи, что остались после продажи дома в Норвуде с молотка. Так что «Копья Виндзора», хоть и не Бог весть что, все же лучше, чем ничего.

По-видимому, они с Сериз разработали вместе какой-то план. Когда я сообщила Элине о гибели Сериз, она была явно обеспокоена. И вместе с тем… как будто что-то обдумывала. И ведь она не исчезла сразу же после этого, а только на следующий день, вернее, на следующую ночь, то есть почти через сутки. По-видимому, успела с кем-то переговорить и кое-что для себя выяснить. Наверное, поговорила с теми, против кого был нацелен их план. Значит ли это… Может быть, она узнала, что Сериз была убита? И кто-то, кто убил Сериз, сказал Элине: «Смотри, что мы сделали с твоей подругой. То же самое ждет и тебя. Четверть бутылки виски и смерть среди бела дня на Нейви-Пиер».

Я сжала ладонями свою больную голову. Глупости, Виктория, романтические бредни. А нужны факты. Хорошо, допустим даже, что Элина и Сериз схватили тигра за хвост. Для начала нужно, чтобы Элина заговорила. Или Церлина Рамсей, возможно, она что-то слышала от дочери.

Телефонные справочники были погребены под кипой нот; такое впечатление, что в последнее время я больше занималась пением, чем звонила по телефону… Фамилии Амбрустер в районе Южной Кристианы не оказалось. Я даже позвонила в справочную службу, чтобы убедиться в этом. Значит, придется еще раз их навестить. Я даже зубами заскрипела, предвкушая это удовольствие. А потом нужно проверить, что делал каждый из перечисленных враждебных ко мне лиц в ночь со вторника на среду. Хотя даже если Ральф Макдональд или Луис Шмидт и пытались сжечь меня, они, вероятно, не стали бы делать этого сами. И все же имеет смысл выяснить, чем они занимались в ту ночь.

Правда, сейчас эта работа не для меня; я все еще слишком слаба и вряд ли смогу начать свои расследования раньше воскресенья. Глаза воспалены, мышцы гудят. Заставив себя доесть то, что лежало на тарелке, я снова легла.

Звонок Лотти, раздавшийся в половине девятого, завершил этот чудесный день. Она хотела убедиться, что я еще жива.

– Не волнуйся, со мной все в порядке, – осторожно произнесла я. Не говорить же ей, что у меня все болит, – в награду я получила бы соответствующее назидание.

– Мец сказал, что ему пришлось отпустить тебя, хотя он считает, что тебя рано выписывать. Я сказала, что у тебя железный организм, и заверила его, что уже на следующей неделе ты совершишь еще что-нибудь подобное.

– Спасибо тебе, Лотти. – Я лежала в темноте, трубка на подушке, около моего рта. – Воображаю, как ты порадуешься, если я буду поворачиваться спиной к тем, кто приходит ко мне за помощью. Буду избегать всякого риска, сидеть дома, смотреть по телевизору мыльные оперы, ну и тому подобное.

– А ты не думаешь, что можно найти какую-то золотую середину? – спросила Лотти. – Представь себе, что я чувствую каждый раз, когда тебя вносят на носилках и я не знаю, жива ты или нет. А вдруг у тебя выбиты мозги или переломаны конечности? Нельзя же все время быть на грани смерти. Может быть, пусть рискует полиция?

– Словом, пусть рискуют другие. Но ведь среди этих других тоже есть чьи-то друзья или возлюбленные. – Я не сердилась на нее, просто чувствовала себя страшно одинокой. – В любом случае когда-нибудь мне придется успокоиться, Лотти; не вечно же я смогу прыгать через горящий обруч или взбираться по веревке. Кто-нибудь другой будет делать это вместо меня. Но только не полиция. Я никак не могу уговорить их заняться этим поджогом; вместо этого они решили обвинить меня же…

Тут я внезапно остановилась. А что, если Элина и Сериз видели, кто поджег «Копья Индианы», и решили шантажировать поджигателя? И тогда он или они сочли за лучшее избавиться от обеих. Возможно, поджигатель подумал, что мне тоже что-то известно, а потому лучше убрать и меня. Просто на всякий случай. Но вот насчет Сериз… Полиция установила, что это был типичнейший случай передозировки наркотиков.

– Знаю, я была с тобой слишком резка, – говорила между тем Лотти. – Но только потому, что очень испугалась за тебя.

– Понимаю, – ответила я устало. – Но мне и так приходится выдерживать напор стольких людей… Такое впечатление, что на меня иногда наваливается не меньше сотни человек. И тут уж сто первого не выдерживаешь – хочется лечь на пол и умереть.

Она долго молчала.

– Значит, чтобы помочь тебе, я должна поддерживать тебя даже в таких вещах, которые заставляют меня страдать? Хорошо, я об этом подумаю, Виктория. Единственное, в чем я никогда не смогу тебя поддержать, – это если тебе вздумается пожертвовать собственной жизнью ради тетушки. Мец рассказал мне о вашем разговоре. На что я ему ответила, что, если бы ты была мужчиной, он бы эту тему даже поднимать не стал.

– И что же он сказал? – спросила я.

– А что он мог сказать? Хмыкнул и пробормотал, что это было бы неплохо. Но все же, Виктория, всему есть предел, и даже так называемому служению людям. Ты уже чуть не пожертвовала жизнью ради Элины. Хочешь теперь пожертвовать собственным рассудком?

– Ладно, доктор, – пробормотала я и сморгнула слезу. Любое доброе слово теперь вызывало у меня слезы, так я ослабла.

– Я слышу, ты устала, – сказала Лотти. – Отдыхай, спокойной ночи.

Она положила трубку. Я переключила телефон на автоответчик и отключила звонок. И когда мне наконец удалось уложить мои неуклюжие руки, провалилась в настоящий глубокий сон.

Глава 29
ТЯЖЕЛЫЙ БУКЕТ

В субботу я проснулась в половине десятого. Проспала больше тринадцати часов и впервые за эту неделю почувствовала себя отдохнувшей. И тем не менее поднималась и двигалась медленно, стараясь не навредить своей бедной больной головке. В ванной я сняла повязки с рук. При виде распухших оранжево-желтых ладоней у меня чуть не открылась рвота. Но когда я сняла окровавленные пластыри, что испещрили мои руки, словно железнодорожные пути, оказалось, что руки начали подживать. Я пыталась уговорить себя, что раны и ссадины выглядят страшнее всего именно тогда, когда заживают, но все равно у меня свело желудок. Кроме того, я не была уверена, что смогу теперь сама перевязать руки. В клинике мне дали с собой все необходимые материалы, но не проинструктировали, как перевязывать руки, держа бинт в зубах.

Наверное, все-таки можно будет принять ванну: руки положу на края, а сама буду лежать и отмокать. Я пустила воду, бросила немного молочного концентрата для ванн и пошла на кухню ставить чайник и варить кофе. Держать и наливать чайник кончиками пальцев оказалось делом почти непосильным и, во всяком случае, невероятно долгим. К тому времени, когда в руках у меня наконец оказалась чашка кофе, вода в ванне уже переливалась через край. Я осторожно уселась в ванну, держа чашку с кофе кончиками пальцев. Вода выплеснулась на пол, зато руки я, слава Богу, не замочила.

Я отмокала в ванне до тех пор, пока вода не начала остывать. Сначала не думала вообще ни о чем, потом мысли вернулись к тому же, над чем я ломала голову вчера вечером. Непонятно, почему смерть Сериз так напугала Элину, что она обратилась в бегство. А может, ей стало известно, что кто-то накачал Сериз героином и бросил умирать? Но это пока только предположение. Есть и еще одно: Элина скорее всего узнала о том, что Сериз убили, где-то в течение тех суток, которые прошли со времени моего визита до ее панического ночного бегства из гостиницы. Но сейчас она надежно защищена от всех расспросов целой армией врачей и медсестер. До нее мне пока не добраться.

Зато я могу добраться до фирмы «Алма Миджикана». Я с сомнением посмотрела на руки – плохие помощники. Завтра было бы самое подходящее время для того, чтобы проникнуть в офис фирмы, но вряд ли руки заживут так быстро.

Я отставила чашку на подоконник и стала осторожно выбираться из ванны. Вытереться тоже оказалось весьма не просто. Вот ведь как – когда руки в порядке, их не замечаешь; только когда выходят из строя, осознаешь, насколько они необходимы. В третий раз выронив полотенце, я плюнула на это дело и полезла досущиваться в постель.

В тот момент, когда я пыталась натянуть джинсы на свои еще влажные телеса, снизу позвонили. Наверное, Робин. А я-то совсем забыла, что он должен прийти. Я с трудом просунула руки в блузу – слава Богу, она была на «молнии» – и к тому времени, как он взобрался на третий этаж, была почти одета.

– Вик! Как я рад, что ты цела. – Он критически оглядел меня. – Да ты прекрасно выглядишь! А в газетах писали Бог знает что… Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем несколько дней назад. Главное, голова прояснилась.

Робин протянул мне букет осенних цветов из своего собственного садика – я знала, как ревностно он за ними ухаживал. Ему пришлось самому налить воду и поставить цветы в вазу. Я смотрела на ярко-желтые маргаритки и вдруг почувствовала волчий аппетит. Мне захотелось бекона, яиц, блинов – словом, хорошего сытного фермерского завтрака.

Робин совсем недавно позавтракал, однако с готовностью согласился сопровождать меня в кафе за углом. Он даже преодолел отвращение – я это видела – и помог мне забинтовать руки. А вот бюстгальтер мне так и не удалось застегнуть. И просить Робина об этом как-то не хотелось. Оказывается, одно дело – попросить забинтовать руки и совсем другое – застегнуть бюстгальтер. А, ладно, надену просторную блузу и обойдусь без лифчика.

В подъезде мы встретили мистера Контрераса, он как раз выходил вместе с Пеппи. Критически, даже с ревностью оглядел Робина. Пеппи прыгала на меня и норовила лизнуть в лицо. Я почесала ей за ушами, познакомила мистера Контрераса с Робином.

– И куда это ты направляешься, куколка? – спросил старик.

– Завтракать, – объявила я. – С самого понедельника не ела как следует.

– А что я тебе говорил вчера? Мы с принцессой могли бы принести тебе завтрак. Я просто не хотел тебя тревожить, думал, может, ты еще спишь.

– Мне уже пора немного размяться, – сказала я. – Робин последит, чтобы я не переутомлялась.

– Ладно, киска, но если что, сразу зови меня. И дай ему мой номер телефона. Мало ли, вдруг тебе станет плохо в ресторане. Не хочу узнавать об этом из газет.

Я торжественно пообещала, что на этот раз он будет первым, кто подаст мне нюхательную соль.

– Кто это? – спросил Робин, когда мы свернули за угол. – Твой дедушка, что ли?

– Всего-навсего сосед с нижнего этажа. Он на пенсии; я – его хобби.

– А что это он так всполошился? Ты что, не имеешь права выйти поесть?

– Это не просто из-за завтрака, а из-за завтрака с тобой. Будь он лет на двадцать моложе, доставалось бы любому, кто ко мне приблизится. Временами это очень утомительно, но вообще-то он хороший старик.

Пройдя всего каких-нибудь четыре квартала до закусочной «Белмонт», я совершенно выдохлась. Так бывает всегда, когда выздоравливаешь после тяжелой болезни или увечий, – мне приходилось с этим сталкиваться. В кафе меня почти все знали, я у них бываю по крайней мере раз в неделю. И все, конечно, читали в газетах о моих злоключениях. Теперь официантки сгрудились у нашего столика – поглазеть на меня и моего спутника, но Барбара – она обслуживала столик – оттеснила всех прочь, когда они наперебой стали предлагать мне соки и булочки. Я заказала омлет с сыром, жареный картофель, бекон, гренки и фруктовый йогурт. Барбара с сомнением покачала головой.

– Тебе ни за что этого не съесть, Вик, – сказала она. – Это вдвое больше того, что ты заказываешь после того, как пробежишь пять миль.

Я настояла на своем, но она оказалась права. Мне удалось одолеть лишь половину омлета и картофель, а к фруктам я просто не могла притронуться. В животе ощущалась страшная тяжесть, клонило ко сну. Я с трудом заставляла себя слушать, что говорит Робин, и хоть как-то поддерживать разговор.

– Что-нибудь уже известно о пожаре в «Берегах прерий»? Есть сходство с «Копьями Индианы»? Какая зажигательная смесь?

Он покачал головой.

– В «Копьях Индианы» все было сработано более тонко, там ведь были постояльцы. Похоже, когда выманили ночного сторожа, потрудились над пробками. Заложили парафин в подвал, поставили таймер – и все. Сами они могли быть где угодно. Здесь же они не осторожничали. Налили бензина на кухне и у двери в подвал, подожгли и смылись. – Он пристально посмотрел на меня. – Знаешь, Ви. Ай., тебе невероятно повезло. Ты чертовски везучая.

– Везение – это то, что помогает выполнять работу. Еще Наполеон предпочитал везучих генералов самым мудрым теоретикам.

Вообще-то меня страшно бесит, когда начинают говорить о моем везении. Конечно же мне повезло, но ничто в мире не помогло бы, будь я в плохой физической и умственной форме. Так разве мое умение ничего не стоит?

– Что Наполеон? Все равно его в конце концов разбили. Скажи лучше, кто, по-твоему, мог это сделать? Мое руководство опасается, что это произошло из-за твоего расследования в «Копьях Индианы». Они вдруг забеспокоились: нет ли у тебя какой-нибудь информации, которую ты скрываешь от нас.

Я с трудом сдержала себя.

– Не знаю я, кто пытался меня убить. А тот единственный, кто может что-то знать, молчит. Возможно, что за мной охотятся из-за вашего расследования. Но с моей стороны было бы в высшей степени непрофессионально скрывать что-либо от вас. Неужели это непонятно?

Несколько минут он колебался.

– Знаешь, Вик, мы с боссом вчера говорили… У нас ведь работает много следователей. Может, стоит ввести еще кого-то в дело Селигмана?

Я вся напряглась.

– Понятно… Мои результаты вас не устраивают, но я провела несколько финансовых проверок и составила краткий отчет. Впрочем, если вы хотите, чтобы кто-то еще поговорил с ночным сторожем или вникнул в то, чем в это время занимались дети Селигмана, что ж, это ваше право.

– Пойми, Вик, никто не сомневается в твоей компетентности. Но… после этого нападения на тебя… руководство опасается, что ты будешь не совсем объективна, что ли…

Я постаралась расслабиться.

– Я пошла туда только потому, что тетка позвала на помощь; она алкоголичка, поэтому я хотела сначала повидаться с ней сама – ну, чтобы не выносить сор из избы. Появись у меня хоть малейшее ощущение опасности, я бы действовала по-другому. Но я по горло сыта тем, что буквально каждый – доктора, полиция и даже ты – отчитывает меня. А ведь я как-никак спасла тетку и сохранила свою жизнь.

Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза, пытаясь унять пульсирующую боль в голове.

– Успокойся, Вик. Извини меня. Ты, конечно, проделала большую работу. Но теперь, может быть, кто-нибудь другой сможет посмотреть на это дело с иной стороны. Понимаешь, тут замешана твоя тетка… Это может повлиять на твои суждения.

– Это ваше право, – упрямо повторила я. – Приглашайте кого угодно. Но знайте, что я ни к кому не пойду в подчинение. Могу передать свои записи и поделиться своими соображениями, но работать на «Аякс» не буду.

– Посмотрим, – сказал Робин в раздумье, – может быть, и не понадобится приглашать никого со стороны. Есть ведь еще отдел поджогов и взрывов в городском полицейском управлении, который…

– …который и пальцем для вас не пошевелит. Я пыталась убедить Роланда Монтгомери взглянуть на это дело серьезно, но он даже сочинил на этот счет небольшую сказочку – говорит «Берега прерий» подожгла я сама.

Робин был ошеломлен.

– Ты это серьезно?

Я рассказала ему о вчерашнем визите Роланда. Он ничего не мог понять.

– Какая муха его укусила? Я знаю, он не любит, когда посторонние занимаются расследованиями пожаров, но это чересчур, даже для него.

Посторонние… Это слово вызвало в моей памяти лицо, мелькнувшее там, во время пожара. Но я никак не могла вспомнить, кто это.

– Ты случайно не знаешь, кто поднял тревогу? Если бы не пожарные машины, моя тетка никогда не выбралась бы оттуда живой.

Он покачал головой.

– У меня друзья в пожарном управлении, они позволили мне посмотреть все, что у них есть по обоим пожарам. Звонок по 911 был анонимный.

Я размазывала вилкой жир по тарелке, раздумывая над тем, что еще нужно бы выяснить о пожаре. Например, составлены ли списки свидетелей и не оставил ли поджигатель каких-нибудь улик. Но, честно говоря, у меня ни к чему не лежала душа. Слишком больно меня задело то, что усомнились в моей компетентности. И в то же время я видела себя со стороны: топаю по гостинице, как гигантский слон, продирающийся через вельд. Конечно, можно было бы действовать иначе: вызвать полицию (хотя я ведь, собственно, позвонила Фери), поднять всех на ноги, и, может быть, тогда ни я, ни Элина не получили бы по голове. Тем не менее я знала – повторись та же ситуация еще раз, я буду действовать точно так же. Я не оставлю Элину одну перед лицом оскорбительного равнодушия полиции. Свои семейные дела я буду решать сама. Не важно, плохо это или хорошо, правильно или нет, но это так.

Я оплатила свой счет, и мы медленно пошли назад к моему дому, даже не пытаясь делать вид, будто ничего не произошло. У подъезда Робин, поколебавшись некоторое время, сказал, выбирая слова:

– Вик, давай договоримся так. Ты пока отдыхай, а мы попросим кого-нибудь из наших поговорить еще раз с ночным сторожем из «Копьев Индианы». Мы не будем поручать ему это дело. Через недельку, если будешь чувствовать себя лучше, посмотришь, что ему удастся выяснить, и решишь сама, вести ли тебе и дальше это расследование.

Мне это показалось приемлемым. Но ощущение обиды все равно не проходило. Я медленно тащилась по лестнице, между лопатками болело уже не так сильно.

Когда я открывала свою дверь, внизу появился мистер Контрерас с Пеппи. Когда они достигли лестничного пролета на втором этаже, я услышала, как он мягко отчитывает ее: пусть она лучше не вертится у него под ногами, а то он упадет и тогда ей придется все время проводить со мной. Я обернулась к нему с каменным лицом.

Мистера Контрераса не было видно за огромным пакетом, цветочным, судя по упаковке.

– Вот, принесли, куколка, пока ты там ходила, – сказал он задыхаясь. – Я подумал, возьму, чтобы тебя потом не беспокоили; может, захочешь лечь отдохнуть.

– Спасибо, – проговорила я и огромным усилием воли заставила себя улыбнуться. Больше всего мне хотелось закрыться в своей берлоге и зализывать раны. В одиночестве.

– Не стоит благодарности, куколка. А где этот, твой приятель? Неужто покинул в беде? – Он осторожно положил сверток и вытер лоб.

– Он знает, что мне надо отдохнуть. Побыть одной, – сказала я со значением.

– Конечно, конечно, девочка, отдыхай. Я понял. Могу я для тебя что-нибудь сделать?

Сначала я собиралась ответить резким «нет», потом вспомнила. Письмо дядюшке Питеру. У меня уже нет сил дойти до почты.

Мистер Контрерас был просто счастлив оказать мне эту услугу. Он так вибрировал, что я пожалела, – не нужно было поручать ему это дело. Когда он ушел наконец, приговаривая: «Нет-нет, не давай мне денег. Потом, потом…», – я втащила цветы в квартиру. Это был огромный букет и, похоже, невероятно дорогущий. Самые экзотические цветы, да еще в красивой вазе – дерево с пластмассой. Я пошарила в поисках записки. А, вот она, визитная карточка. «Рад, что вы уже дома, – было написано красивым круглым почерком, – в следующий раз выбирайте более безопасную работу». И подпись – P.M.

Я была так измучена, что даже не пыталась понять, было ли это добрым пожеланием или предупреждением. Я заперла дверь, отключила оба телефона и звонок и рухнула в постель.