Текст книги "Ожоги"

Автор книги: Сара Парецки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Глава 19
НЕОЖИДАННЫЙ ПОСЕТИТЕЛЬ

Больше откладывать было нельзя. Я села за руль, расправила плечи и, невзирая на час пик, двинулась на юг, к клинике Майкла Риза – к Церлине Рамсей.

Она была в той же четырнадцатой палате, только одна койка на этот раз пустовала, а на других лежали незнакомые мне женщины.

Они едва взглянули на меня и отвернулись к экранам – шло «Колесо фортуны».

Увидев меня, Церлина резко отвернулась. Стоя в ногах ее постели, я колебалась: обидеться, повернуться и уйти было бы куда легче, чем разговаривать с ней сейчас о погибшей дочери. «Тот, кто не доводит дело до конца, никогда не выигрывает», – напомнила я себе и подошла поближе к кровати.

– Вы уже слышали о Сериз, миссис Рамсей?

Черные глаза смотрели на меня не мигая. Потом я уловила едва заметный кивок.

– Сегодня ночью меня вызвали в морг на опознание. Она выглядела такой молодой… Вы не представляете, как я вам сочувствую.

Видно было, как она борется с рыданиями.

– Что вы с ней сделали, вы и ваша тетушка? Почему она покончила с собой?

– Мне очень жаль, миссис Рамсей. Наверное, надо было попытаться разыскать ее тогда, в понедельник. Но я не знала, где искать. Сегодня утром я была у Элины, но если она что-то и знает, то хранит это при себе.

Я постояла около нее еще минут пять, но она не сказала ни слова, ее лицо так и не смягчилось.

В машине я долго растирала онемевшие мышцы и пыталась представить себе, где, в каком месте я могла бы сейчас найти душевный покой. Только не дома – не могу сейчас видеть ни Винни, ни мистера Контрераса. Но и за город ехать тоже не было сил. Лучше всего бы сейчас – какой-нибудь уютный закрытый клуб, типа того, в которые любил удаляться Питер Уимзи, с тихими услужливыми официантами, равно готовыми и оставить тебя в покое, и исполнить любой твой каприз.

Я включила скорость и боковыми улицами двинулась на север. Белмонт, Расин… А вот и мое благословенное жилище. Сначала я спустилась в подвал за бельем. Какая-то добрая душа вывалила все из сушилки на пол. Несколько минут я стояла, застыв. Потом, едва двигаясь, стала подбирать каждую вещь по отдельности и складывать обратно в стиральную машину. Включила, постелила на пол газету, села, скрестив ноги по-турецки, и долго сидела так в полутемном помещении под негромкий гул работающей машины, ни на что не глядя и ни о чем не думая. Когда машина отключилась, я вновь сложила выстиранное белье в сушилку. Ну чем не вечер в клубе «Мальборо»?[18]18
  Аллюзии с рассказами писательницы Дороти Сейерс (1893–1957).


[Закрыть]

Уже поднявшись наверх, я вспомнила, что обеда на сегодня нет – с утра отпустила всех слуг на целый выходной. Ну что ж… Я позвонила в близлежащее кафе и попросила прислать пиццу. Немного посмотрела телевизор. Уже совсем собравшись лечь спать, я вспомнила про белье в сушилке. Каким-то чудом на этот раз мне удалось попасть туда раньше соседа – белье было спасено.

В четверг утром я поехала в «Аякс», подписала контракт, взяла у них официальное письмо и занялась своим расследованием. Весь четверг и пятницу я выслеживала детей Селигмана (обеим дочерям было за сорок), разговаривала с управляющими его отелями, сторожами, уборщиками – одним словом, со всеми, кто составлял его штат. Миссис Доннели, или просто Рита, как ее называл Селигман, даже позволила мне, хоть и не очень охотно, заглянуть в конторские книги. К вечеру пятницы я была совершенно уверена, что старик Селигман абсолютно непричастен к пожару.

Дети его в бизнесе практически не участвовали. Одна из дочерей была замужем за коммерсантом и не работала. Другая – менеджер по маркетингу – во время пожара находилась в Бразилии. Конечно, это еще ни о чем не говорит, но просто я не видела мотивов для поджога. Обе дочери должны были наследовать его имущество. Конечно, они могли бы поджечь гостиницу, надеясь получить за нее большую страховку, но на самом деле это был бы долгий и в общем-то сомнительный путь к богатству. Я, разумеется, пока не собиралась совсем списывать их со счетов как возможных кандидатов в подозреваемые, но большого энтузиазма они у меня не вызывали.

Разговоры же с миссис Доннели заставили меня задуматься. Причем дело было не в том, что она говорила, а в каком-то ощущении недосказанности, в непередаваемом выражении скрытности и даже хитрости, которое появлялось у нее на лице всякий раз, когда разговор заходил о ее собственных детях и о том, чего они ждут от мистера Селигмана в будущем. Если бы не это, я бы вполне могла выдать старику удостоверение в невиновности для «Аякса».

В субботу мне наконец удалось встретиться с ночным сторожем из «Копьев Индианы». Все это время он скрывался у брата, пытаясь избежать всяких расспросов о том, чем он занимался в ночь пожара. Разговор с ним получился достаточно трудный. Сначала он вообще отрицал, что покидал свой пост хоть на одну минуту. Потом вдруг заявил, что услышал снаружи шум и пошел посмотреть, в чем дело. В конце концов, используя политику кнута и пряника, мне удалось выудить у него признание. Оказывается, в ту самую среду, днем, он получил по почте конверт с пятьюдесятью долларами и списком скачек в Спортсмен-парке на этот вечер. Кто прислал, он, конечно, не знает, конверт конечно же не сохранил. Он подумал, ну что такого, если он отлучится на часок-другой, ну а потом задержался с друзьями, а когда вернулся, гостиница уже пылала вовсю. Он взглянул на пожарные машины и сразу поехал к брату.

Мне стало ясно, что кому-то было необходимо сжечь этот отель. Настолько необходимо, что этот кто-то даже потрудился изучить привычки и пристрастия ночного сторожа. Но это был не Сол Селигман, кто угодно, только не он.

Я собрала полученные результаты в небольшой отчет, выписала чек и приложила письмо, в котором спрашивала, продолжать ли мне расследование:

«Если ваша главная задача состоит в том, чтобы найти поджигателя, я могу попытаться установить, кто прислал ночному сторожу конверт с деньгами. Но, поскольку конверта не существует, а мистер Танкреди уверяет, что никакие неизвестные лица не бродили вокруг гостиницы, это будет длительная и дорогостоящая работа. Если же вы хотели убедиться, что ваш клиент не уничтожал свою собственность, то мой вывод: ни мистер Селигман, ни его подчиненные не имеют к поджогу никакого отношения».

Все это я запечатала в конверт и отправила в «Аякс». Потом прошла десять кварталов пешком до стадиона «Ригли-Филд» и посмотрела, как «Кабс» вчистую проиграли «Экспо». Стадион, как ни странно, был переполнен, я едва нашла свободное место на задних скамьях.

Домой я вернулась в шестом часу. У дома в неположенном месте был припаркован черный «шевроле» последней модели, так и сверкающий антеннами. Полицейский автомобиль без специальных знаков… Любопытно. Затемненные стекла были опущены, и я не могла ничего рассмотреть. Но в этот момент дверца машины открылась, и передо мной предстал Бобби Мэллори собственной персоной.

Я остановилась как вкопанная. Если мне не изменяет память, это в первый раз Бобби приехал ко мне домой без официального сопровождения. Я поспешила приветствовать его:

– Бобби, рада тебя видеть! Надеюсь, ничего не случилось?

Он провел рукой по моим волосам – этого я не припомню с самой школы.

– Просто захотелось тебя повидать, Вики. А заодно убедиться, что ты тут не играешь с огнем, а то знаешь, так и сгореть недолго.

– Понятно, – небрежно бросила я, во мне уже поднялась волна настороженности. – Предпочитаешь коротенько выложить все здесь, на мостовой, или поднимемся ко мне? Может, кофе выпьешь?

– Да, пойдем к тебе, посидим. А у тебя есть кофе без кофеина? Я уже не могу пить настоящий поздно вечером. Мне ведь почти шестьдесят, знаешь?

– Знаю, – ответила я. А про себя подумала: уж не пытается ли он косвенно напомнить о том, что Айлин называла Великим днем. Да нет, вряд ли, он не был бы тогда столь вежлив.

Я столь же вежливо открыла перед ним дверь и позволила ему проследовать на третий этаж. Все еще пребывая в прекрасном расположении духа, Бобби даже не заметил разбросанные по всей гостиной бумаги. Чтобы скрыть свое замешательство – все-таки неприятно, что старый друг моих родителей застал у меня такой беспорядок, – я побежала на кухню.

– Боюсь, без кофеина уже нет, – сказала я оттуда. – Могу предложить сок, или коку, или вина. Пива тоже нет.

Бобби остановился на коке. Один из его давнишних дурацких принципов – в дополнение к тому, что он не ругается в моем присутствии, – заключается в том, что при мне он не пьет спиртное – ему все еще кажется, что это может дурно повлиять на меня. Он отпил немного коки, съел горсть крекера, махнул рукой в сторону фортепиано и спросил, продолжаю ли я заниматься пением. Забыла сказать, что мама в молодости была профессиональной оперной певицей, сопрано. Карьера ее прервалась, потому что пришлось уехать в Америку, спасаясь от итальянских фашистов. Когда они с Бобби познакомились, неожиданно оказалось, что он горячий поклонник итальянской оперы; мама частенько пела ему что-нибудь из Пуччини. Бобби был бы счастливейшим копом, если бы я исполнила мамину мечту и стала певицей, вместо того чтобы следовать примеру отца и заделаться сыщиком.

Пришлось признаться, что голос у меня в последнее время не в лучшем состоянии.

– А редких птиц каких-нибудь видела в последние дни? – был следующий его вопрос.

Вот, это еще одно из его неожиданных увлечений – он любит фотографировать птиц.

Мы обсудили, как в последний, уик-энд он брал двух старших внуков в лес, и я подивилась про себя, до каких пор мы будем притворяться, что это просто светский визит.

– Мики едет с нами завтра за город, – произнес он. – Хороший парень. Я ведь его знаю с самого рождения.

– Да, он говорил мне, что ты его крестный отец. – Я отпила немного коки и взглянула на него поверх очков.

– Мы с Айлин так надеялись, что у вас с Мики что-нибудь выйдет, но она твердит, что ты не хочешь форсировать такие вещи.

– Он болеет за «Сокс», так что ничего у нас с ним не выйдет.

– Хоть ты и любишь спорт и скачки и играешь в полицейские игры, тебе нужен парень поинтереснее.

Я не знала, то ли вцепиться ему в глотку за эти слова – «играешь в полицейские игры», то ли удивиться тому, что он так много думает о моем характере.

– А может, я просто не хочу замуж. И потом, Майкл, как и все прочие, считает, что жена должна тихо сидеть дома, ждать мужа и воспитывать детей. Я с этим не согласна. И никогда не соглашусь.

– Никогда – это слишком долго, Вики.

Кровь бросилась мне в лицо, и он успокаивающе поднял руку.

– Не кипятись, никто тебя ни в чем не обвиняет. Но не нужно рубить сук, на котором сидишь, лучше изменить свое мнение. Впрочем, я не об этом хотел поговорить.

Но я не могла успокоиться. Меня это просто взбесило – я представила себе: вот они с Айлин сидят за обедом и обсуждают, как хорошо было бы выдать меня замуж за их крестного сына – «может, настоящая любовь заставит ее забыть об этих играх с оружием и о бейсболе», – как будто моя жизнь и мой выбор не в счет.

– Я не спрашивал Мики о тебе, – продолжал между тем Бобби. – Это его личное дело. Но после того как он увидел тебя с тем молодым человеком, он просто сам не свой.

– Что же мне теперь – позвонить и извиниться за то, что меня увидели с мужчиной у своих собственных дверей?

– Да просто будь с ним поласковее, Вики, ладно? Я люблю этого парня. И потом, мне не нужны неприятности в отделе из-за того, что ты их меняешь, как перчатки. Я, например, знаю, что-то было у вас с Джоном, хотя вы и не признаетесь в этом. Мне не нужны ссоры между ним и Мики или между Мики и тобой. Можешь не верить, но я люблю вас обоих.

Щеки у меня опять запылали, на этот раз от смущения.

– Да не было у меня с Мак-Гоннигалом ничего. Прошлой зимой он как-то подвез меня среди ночи, я тогда смертельно устала, и ему это почему-то понравилось. Был один-единственный поцелуй, но мы поняли, что не сможем переступить эту черту. И будь я проклята, если стану за это извиняться перед кем бы то ни было.

– Ну-ну, Вики, не надо ругаться, это совсем не так привлекательно, как вы, молодые женщины, думаете. – Он поставил свой стакан на журналы, устилавшие кофейный столик, и встал. – Да, вот что: вчера разговаривал с Монти, Роландом Монтгомери, из отдела поджогов. Он сказал, что ты опять копошишься вокруг «Копьев Индианы», хотя мы просили тебя не совать туда нос. Роланд знает, что мы с тобой старые друзья, потому и обратился ко мне.

Я выдавила из себя улыбку.

– Вы же все считаете, что я только играю в полицейские игры, да, Бобби? Что ж вы так волнуетесь?

Он положил мне на плечо свою большую руку.

– Сколько тебе лет, Вики? Тридцать пять? Тридцать шесть? Ты, конечно, считаешь, что ты уже совсем взрослая. А для меня ты все равно дочь моих покойных друзей. И нет такого взрослого, за которым не нужно было бы приглядывать. Если Монти говорит: «Держись подальше от этого отеля», – значит, держись от него подальше. Поджоги – самая пакостная штука на свете, и я не хочу, чтобы ты вляпалась в это дело.

Я молча прикусила губу, боясь сорваться. За каких-нибудь пять минут он умудрился затронуть с десяток моих самых болезненных точек. Я была слишком сердита, чтобы ответить что-то вразумительное. Проводила его и закрыла за ним дверь, даже не сказав «до свидания».

Услышав, что его машина отъехала, я села за пианино и начала изливать свои чувства в резких, нестройных аккордах. Да, мне надо больше заниматься музыкой, чтобы мои голосовые связки не потеряли гибкости, мне надо перестать высовываться, мне надо всем нравиться. Но ради самоуважения я должна «раскрутить» это дело с поджогом.

Я встала из-за фортепиано, подошла к столу и нацарапала Робину еще одну записку:

«Сегодня, утром я отослала тебе свой отчет, но, подумав хорошенько, я пришла к выводу что надо обязательно найти человека, который послал Джиму Танкреди деньги для скачек».

Только когда я отослала письмо и успокоилась, мне пришло в голову: а для чего же, собственно, приходил Бобби Мэллори? Замолвить словечко за Майкла или предупредить, чтобы я держалась подальше от сгоревшей гостиницы?

Глава 20
СЕРЬЕЗНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Визит Бобби оставил у меня такое неприятное ощущение, что захотелось сразу же позвонить Айлин и сказать, что я не приду к ним на юбилей. Но Бобби прав в одном – нельзя рубить сук, на котором сидишь, только ради того, чтобы потешить свое самолюбие.

Я позвонила кое-кому из друзей, чтобы узнать, не хочет ли кто-нибудь сходить в кино, но никого нё было дома. Оставила сообщения на различных автоответчиках и потопала на кухню жарить яичницу. Вообще-то одиночество в субботний вечер никогда не вызывает у меня никаких отрицательных эмоций, но сегодня – наверное, визит Бобби плохо на меня подействовал – я задумалась: неужели меня ждет одинокая старость и ничего больше?

Я включила телевизор и стала задумчиво «перебирать» каналы. Если вы думаете, что в субботу показывают что-нибудь интересное для домоседов, то вы сильно ошибаетесь; они там, наверное, думают, что в субботние вечера вся Америка ездит куда-нибудь на танцы. Услышав телефонный звонок, я с удовольствием выключила телевизор: может, кто-то из друзей откликнулся на мое обращение.

В трубке раздался хриплый голос Роз Фуэнтес. Она сразу же накинулась на меня, даже не сочла нужным поздороваться:

– Послушай, Варшавски, что ты со мной делаешь?! Что тебе от меня нужно? – Теперь ее голос приобрел обычный грудной тембр, вибрация в телефонной трубке отдалась звоном в моих ушах.

– А что я с тобой делаю, Роз? Почему ты на меня нападаешь?

Послышался короткий смешок, но веселья в нем было мало.

– Мне звонила Вельма. Говорит, ты пыталась что-то у нее выведать, какую-то грязь обо мне. Она поставила тебя на место, но решила, что я должна об этом знать. Что ты хочешь откопать, Варшавски?

Я ухмыльнулась.

– Послушай, Роз, Вельма уже поставила меня на место. Так что расслабься.

– Вик, я должна знать. – Она говорила мягко, проникновенно – не голос, а Чикагский симфонический струнный оркестр. – Для меня и моего народа эта кампания значит слишком много. Я тебе уже об этом говорила. И я не могу позволить, чтобы кто-то затаился и выжидал, когда я оступлюсь.

Нет, сегодня был достаточно тяжелый день, больше я уже была не способна сдерживаться.

– Послушай, Роз, меня совершенно не волнует, с кем ты там спишь, чтобы получить свой счастливый билет, с Бутсом или со всем окружным советом. Мне не дает покоя другой вопрос: чего ты боишься? Не собираешься ли ты повесить на меня что-то такое, о чем я потом горько пожалею? У меня очень тонкая кожа, Роз, я плохо переношу, когда из меня делают мартышку.

– Я обратилась к тебе из уважения к нашей старой дружбе, – возмущенно сказала она. – А ты обращаешь наши добрые отношения во зло. Вельма права – не следует идти со своими заботами к белой женщине.

– А к белому мужчине? – не удержалась я. – Ну, конечно, Бутса можно взять в союзники, а меня – нет. Ладно, Роз, спасай испаноязычное население Чикаго, а меня оставь в покое. Договорились?

На этой высокой ноте мы и закончили разговор.

Повесив трубку, я готова была тут же набрать номер Вельмы и выяснить у самого источника, почему нельзя доверять белой женщине, а именно мне, но такие разговоры никогда не бывают конструктивными.

В воскресенье утром последовало еще одно указание на то, что в котле Фуэнтес – Мигер что-то закипает. Мне позвонила Марисса и пригласила зайти вечерком на огонек. Соберутся люди, с которыми она давно не виделась, – так она это представила. Я рассыпалась в восклицаниях по поводу того, что она меня еще помнит и как я жду сегодняшнего вечера, и вообще наговорила всякой ерунды. Впрочем, Марисса на это не клюнула.

В пять часов я отправилась в ее городской дом в Линкольн-парке. Марисса жила в трехэтажном кирпичном доме, где каждый кирпичик и каждая доска были специально подобраны и обработаны. Она занимала два верхних этажа, а нижний сдавала.

Марисса встретила меня на лестничной площадке и провела в гостиную. Выглядела она, как всегда, шикарно: красные шелковые брюки, блуза под цвет, масса серебряных украшений. Хотя я была и не в джинсах, меня не покидало ощущение, что она вырядилась намеренно: подчеркнуть, как безвкусно я одета.

Гостиная, переделанная из двух спален, занимала всю ширину дома. Как бы я ни относилась к Мариссе, в отсутствии вкуса ее не упрекнешь. Комната выглядела исключительно просто и элегантно: мебель в викторианском стиле, красные турецкие ковры, разостланные как раз там, где нужно. Экзотические растения придавали атмосфере какой-то особый уют.

Я рассыпалась в комплиментах, но Марисса сказала, что это все ее сестра. Она занимается цветочным бизнесом и каждую неделю поставляет ей свежие растения.

– Пойдем, я тебя представлю, Вик, – сказала Марисса.

В комнате было человек пятнадцать, а может, двадцать. Они болтали и смеялись так, как будто знали друг друга сто лет. Марисса подвела меня к ближайшей группе, но в этот момент зазвонил дверной звонок, она извинилась, сказала, чтобы я налила себе выпить и поискала знакомых.

Я ожидала увидеть Роз или даже Вунша и Грассо, однако единственным, кого я здесь знала, оказался Ральф Макдональд. Мысленно я сняла перед Мариссой шляпу – ее связям можно только позавидовать: заполучить в воскресенье на ничего не значащую вечеринку такого большого человека… Ну и ну.

Он беседовал с какими-то двумя типами, похожими на банкиров и одетыми, как для уик-энда за городом – в рубашки без воротника и спортивные пиджаки. В этой группе были две молодые женщины, но они явно старались держаться в тени и не мешать разговору. Манера поведения этих жен заставила меня еще раз порадоваться, что я ушла от мужа, хоть он преуспевающий адвокат и живет теперь в настоящем дворце в Оук-Брук.

В баре, стоящем в дальнем углу под одним из деревьев, было все что душе угодно, включая разные марки шампанского. Я налила бокал «шардоне» и села в кресло. Вино было неплохое, и я почувствовала себя довольно уютно. Вернулась Марисса с новыми гостями – парой лет за тридцать. Кажется, я их не знала. Тодд и Меррил – так их шумно приветствовали в группе неподалеку от меня, к которой подвела их Марисса. Она немного поболтала с ними и направилась к группе Макдональда, потом побежала на следующий звонок.

Две девушки в черных брюках и белых блузках внесли подносы с горячими закусками. Макдональд со своими женщинами подошел как раз в тот момент, когда я положила себе парочку треугольных печений.

– Вик? Я – Ральф Макдональд. Мы с вами встречались в прошлое воскресенье у Бутса.

– Конечно, я вас помню, но меня удивляет, что вы меня узнали. – Я постаралась, чтобы это прозвучало как можно учтивее.

– Ну-ну, Вик, не скромничайте. Разве такую женщину забудешь? – Замечание было безобидным, но многозначительным.

Прежде чем я придумала, что на это ответить, он представил меня двум женщинам, которые горели желанием познакомиться со мной не больше, чем я с ними. Они быстро наполнили маленькие тарелки и удалились на кушетку. Вошла Марисса с новым гостем, которого она представила как Кларенса Хинтона. Было ясно, что они с Макдональдом хорошо знают друг друга.

– Ральф, ты ведь помнишь Вик, – констатировала Марисса.

– Да, я как раз говорил ей, что она себя недооценивает. – Он повернулся ко мне: – После того как вы уехали, я случайно встретил там Кларенса. Если бы не это, возможно, я бы вас не запомнил.

Я недоумевающе посмотрела на него.

– Эдвард Переел был нашим другом – моим и Кларенса.

Я почувствовала, что залилась румянцем. Эдвард Переел был президентом компании «Трансикон». Это было мое первое большое расследование. Я разоблачила тогда крупную аферу, в которой он был главной движущей силой. Ну разве я виновата, что он покончил с собой, прежде чем федеральные маршалы[19]19
  Федеральные маршалы – в Америке – судебные исполнители.


[Закрыть] пришли за ним? Мне тогда пришлось отбиваться от защиты.

Я с усилием улыбнулась Кларенсу и спросила, как его дела.

– Да так, занимаюсь потихоньку кое-какими проектами. У меня, правда, нет той энергии, какая есть у Макдональда. Ральф, я сейчас принесу чего-нибудь выпить. Вот у дамы тоже бокал пустой.

– Мне виски со льдом, – сказал ему в спину Макдональд и снова обернулся ко мне. – Рад, что вы зашли, Вик. Давно хотелось с вами поговорить.

Я вопросительно подняла брови:

– Об Эдварде Перселе? С тех пор прошло почти десять лет.

– Да… Скажу честно, бедняга Тедди меня разочаровал. Я всегда повторял и повторяю: нет такого суда, который нельзя было бы склонить в свою пользу.

– Особенно в этом городе, – сухо заметила я.

Он одарил меня вежливой улыбкой, значит, понял шутку, но не нашел ее достаточно смешной.

– Да нет, я не держу на вас зла за Тедди. Я хотел поговорить о том, что ближе к сегодняшнему дню.

Вот оно! Может быть, это и будет мой звездный час. Я смогу основать международное розыскное бюро, и дядюшка Питер лопнет от зависти. Прежде чем я успела ответить, вернулся Кларенс с выпивкой, и Ральф повел нас в небольшую комнатку, прилегающую к гостиной. Когда-то, наверное, это была комната для прислуги, но Марисса отделала ее белым и приспособила, чтобы смотреть телевизор.

Я села в одно из тяжелых кожаных кресел и расправила юбку. Макдональд стоял напротив меня, его нога – на перекладине кушетки, Кларенс прислонился к двери. Лица спокойны, но в позах что-то угрожающее. Я попивала и ждала.

Когда стало ясно, что я не собираюсь говорить, Макдональд начал:

– Доннел Мигер уже много лет является председателем совета округа Кука.

– И вы считаете, с него хватит? – спросила я.

Макдональд покачал головой:

– Как раз наоборот. Он приобрел за это время такую сильную политическую поддержку в округе, как никто другой. Я думаю, вы разделяете не все его взгляды, но уважаете его опыт.

– Если бы я уважала его опыт, то разделяла бы и его взгляды, – возразила я.

– Его политические взгляды, – тонко улыбнулся Макдональд. – Когда Кларенс сказал мне, кто вы такая, я порасспрашивал о вас. По общему мнению, вы считаете себя разумным человеком.

– И с большим опытом, – не удержалась я.

Макдональд не принял игру.

– Бутс выбрал Розалин Фуэнтес для внесения в список кандидатов от округа Кука, – продолжал Ральф, – исключительно за ее достоинства как политического деятеля. С этим, как я понимаю, вы не согласны.

В глубине души я, конечно, не очень рассчитывала, что он предложит мне какое-нибудь дело, но все равно была разочарована – оказывается, единственное, чего он хочет, чтобы я отстала от Роз.

– Все это меня не очень касается, – проговорила я. – Бутс, конечно, главная движущая сила этой политической кампании, и если Роз удалось заручиться его поддержкой, я спокойна за ее будущее.

– Значит, вы не пытаетесь сорвать ее кампанию? – впервые вступил в разговор Хинтон.

– Знаете что, ребята, вы возбуждаете во мне жуткое любопытство всеми этими разговорами и бесконечными предупреждениями. Марисса буквально вынудила меня, во имя прежней дружбы, приехать на открытие фонда Роз. Я выложила на него столько денег, сколько не давала ни одному кандидату; я умирала там от скуки и сразу ушла, когда поняла, что Роз разговаривает со мной, только чтобы убедиться, что я не причиню ей вреда. А теперь вы двое затащили меня в эту комнату и сушите мне мозги. Я не знаю никаких секретов Роз, и мне плевать на все ее тайны, если они у нее есть. Вернее, было бы плевать, если бы самые разные люди постоянно не привлекали к этому мое внимание.

– На этот раз вам действительно лучше не вмешиваться в чужие дела, – сказал Хинтон. Несмотря на невыразительный тон, слова прозвучали зловеще.

– Не надо, Кларенс, – покачал головой Макдональд. – Угрозами от нее ничего не добьешься, это ясно. Послушайте, Вик, дело вот в чем: Бутс нужен Роз, чтобы победить на выборах, но и она ему тоже нужна – испаноязычное население округа будет голосовать так, как она им скажет.

Это для меня не было новостью, поэтому я промолчала.

– В юности Роз совершила какой-то неблаговидный поступок. Она призналась в этом Бутсу, когда они говорили о выдвижении кандидатур. Он считает, что это ей не повредит, если станет известным лет, скажем, через пять, когда она уже прочно встанет на ноги, но сейчас она может потерять поддержку местного населения. Тогда на празднестве кто-то что-то сказал ей, она решила, что вы ведете расследование, ну и постаралась убедиться, что это не так.

– Да? И что же это за темный секрет ее молодости?

Ральф покачал головой:

– Даже если бы я это знал, то был бы не вправе вам рассказать. Бутс – старый политический волк, он не делится секретами с теми, кому их не положено знать.

– Ну а мои принципы вам известны. Мне абсолютно все равно, с кем она трахается, хоть с козлом деревенским. Но если она окажется замешана в какой-нибудь афере, тут я ни за что не ручаюсь.

Ральф громко рассмеялся.

– Вот видите, Вик, у каждого свои понятия о морали и принципах. В Гумбольдт-парке есть масса людей, которым гораздо интереснее знать о козле, чем о том, из каких там проектов ей удалось высосать деньги. Так что не ставьте свои принципы выше принципов всех других в этом округе. Договорились?

– Договорились, – сладко улыбнулась я, – но только, если из меня не будут делать того самого козла. Пожалуй, это беспокоит меня больше всего.

Он протянул мне руку и помог встать с кресла.

– Ну для этого, я думаю, у нас мозгов не хватит. Давайте вернемся в гостиную, мне еще хочется попробовать те маленькие штучки из лососины, пока эта невежественная толпа не уничтожила их.

В гостиной Марисса сразу же вскинула глаза на Ральфа. Он ответил ей едва заметным кивком – мол, все в порядке, меня убедили. Только вот в чем?